ЖИЗНЬ,

КАКЪ ОНА ЕСТЬ.

ЗАПИСКИ НЕИЗВѣСТНАГО,

изданыя

Л. Брантомъ.



ЧАСТЬ I.

САНКТПЕТЕРБУРГЪ.



1843.





ПЕЧАТАТЬ ПОЗВОЛЯЕТСЯ:

съ тѣмъ, чтобы по отпечатаніи представлено было въ

Ценсурный Комитетъ узаконенное число экземпляровъ. — 

С. Петербургъ, 10 Марта 1842 года.

Ценсоръ П. Корсаковъ.

38190

ВЪ ТИПОГРАФІИ А. БОРОДИНА И КОМП.



====page====





СОДЕРЖАНІЕ ПЕРВОЙ ЧАСТИ.

Стр.

Исторiя рукописи (отъ издателя). I.

Глава I. Первыя воспоминанія. 1.

Глааа II. Разговоръ въ бесѣдкѣ. 11.

Глава III. Посѣщеніе Патера. 30.

Глава IV. Новый разговоръ въ бесѣдкѣ. 51.

Глава V. Другое посѣщеніе Патера. Новыя лица. 81.

Глава VI. Уроки у г. Буха. 101.

Глава VII. Онъ опять уѣзжаетъ. 112.

Глава VIII. Портретъ. 128.

Глава IX. Любовь. — Патеръ съ политическими вѣстями. — Отсутствующіе возвращаются. 151.

Глава X. Почти цѣлый годъ. — Неожиданная катастрофа. 178.

Глава XI. Бѣдная Маргарита! 201.

Глава XII. Я оставляю родину. 223.



====page====





НЕДОСМОТРЫ.

На 1-й страницѣ напечатано ропчутъ, вмѣсто ропщутъ; въ нѣсколькихъ мѣстахъ: нѣчего, вмѣсто нечего; другія незначительныя погрѣшности исправитъ самъ читатель.



====page====





СОДЕРЖАНІЕ ВТОРОЙ ЧАСТИ.

Стр.

Глава XIII. Веймаръ. — Гёте. 1.

Глава XIV. Театръ. — Ночное приключеніе. — Слѣдствія его. 21.

Глава XV. Болѣзнь моя. — Выздоровленіе. — Опять Гёте. — Переѣздъ изъ Веймара въ Іену. 38.

Глава XVI. Университетъ. — Неожиданная встрѣча. — Друзья соперники. 57.

Глава XVII. Старые друзья. 100.

Глава XVIII. Подвигъ Маргариты. — Я чуть было не женился. 131.

Глава XIX. Возвращеніе на родину. — Новыя впечатлѣнія. 152.

Глава XX. Вторая любовь — почти истинная. 175.

Глава XXI. Мишель. — Послѣдняя политическая вѣсть Патера Антонія. 187.

Глава XXII. Всѣ опять соединяются. — Одинъ навсегда оставляетъ насъ. 209.





====page====





НЕДОСМОТРЫ.

На стр. 2-й, въ строкѣ 7-й снизу, напечатано: хотникъ, вмѣсто охотникъ; на стр. 40-й, въ 4-й строкѣ снизу, лутша, вмѣсто лучше;

На стр. 32-й, въ строкѣ 9-й сверху, напечатано:... Притомъ, во всякомъ случаѣ — должно читать (безъ слова Притомъ): во всякомъ случатѣ, и проч.





====page====





СОДЕРЖАНІЕ ТРЕТЬЕЙ ЧАСТИ.

Стр.

Глава ХХІII. Парижъ. — Улица Сентъ-Оноре. — Нѣсколько мѣсяцевъ назадъ. 1.

Глава XXIV. Мишель и Клара. 25.

Глава XXV. Первые два года пребыванія вашего въ Парижѣ. 48.

Глава XXVI. Я начинаю скучать настоящимъ и задумываться о будущемъ. 85.

Глава XXVII. Герцогиня д’ Абрантесъ. — Литературный вечеръ. — Парижскіе журналисты. 100.

Глава ХХѴIII. Домашній секретарь. — Еще проказы. — Третья любовь, наконецъ истинная. 134.

Глава XXIX. Авторство Мишеля. 169.

Глава XXX. Происшествія въ домѣ Графа. — Встрѣча съ старымъ товарищемъ. — 

Неожиданное открытіе. — Елена и Герцогъ***. 188.

Глава XXXI. Іюльская революція. — Несчастіе Мишеля. — Возвращеніе на родину. — Новыя могилы на сельскомъ кладбищѣ ея. 212

Эпилогъ, или Дополненіе къ «Запискамъ Неизвѣстнаго». 246





====page====





НЕДОСМОТРЫ.

На страницѣ 81-й, въ строкѣ 11-й, напечатано: впушеній, вмѣсто внушеніи; на стр. 83-й, строка 13, предпрімчивости, вмѣсто предпріимчивости; на стр. 89-й, въ строкѣ 9-й, послѣ слова: Маргариты, должно быть двоеточіе (:); на стр. 178-й, въ послѣдней строкѣ, съ краю, опущена буква о; — вмѣсто они, напечатано ни.

Сверхъ замѣченныхъ въ 1-й части опечатокъ: на стр. 235, въ 3-й строкѣ снизу, вмѣсто утирающая, должно читать отирающая. Во второй части, на стр. 114, строка 13, напечатано: и въ то время; — должно быть: и

въ тѣ дни.

Въ нѣкоторыхъ мѣстахъ (во всѣхъ частяхъ), встрѣчаются: ее, нее, вмѣсто ея, нея, и тому подобныя незначительныя погрѣшности.







====page====





Надеждъ, желаній и страстей,

Веселья съ горемъ сочетанье:

Вотъ біографія людей — 

Вотъ человѣчества сказанье!





====page====









====page I====





ИСТОРІЯ РУКОПИСИ.



Издавая въ свѣтъ Записки Неизвѣстнаго, я считаю неизлишнимъ объяснить благосклонному читателю: какимъ образомъ достались онѣ въ мои руки, и что дастъ мнѣ право распоряжаться ими какъ собственностію; это объясненіе необходимо тѣмъ болѣе, что исторія рукописи находится въ нѣкоторой связи съ эпилогомъ предлагаемой повѣсти, писаннымъ уже не рукою Неизвѣстнаго.

Въ Августѣ 1839 года, поздно вечеромъ, возвратясь изъ Большаго театра, я нашелъ на письменномъ столѣ моего скромнаго кабине-



====page II====





та визитную карточку, съ именемъ, которое напомнило мнѣ счастливые годы первой молодости, классную скамейку, друзей и товарищей юности. То было имя одного изъ лучшихъ моихъ пріятелей-совоспитанниковъ. Мы вмѣстѣ учились, вмѣстѣ провели шесть лѣтъ въ старѣйшемъ изъ военно-учебныхъ заведеній нашихъ; вмѣстѣ кончили курсъ наукъ, и въ одинъ и тотъ же день, оставивъ корпусъ, вступили на поприще дѣйствительной жизни и — разстались. Это было лѣтъ двѣнадцать тому. Онъ, въ мундирѣ конно-артиллерійскаго прапорщика и съ подорожной въ рукахъ, сѣлъ въ благословенную тѣлежку, которая умчала его далеко, куда-то въ глубину Россіи. Я, въ смиренномъ черномъ Фракѣ, остался въ Петербургѣ. Въ первый годъ нашей разлуки мы вели дѣятельную переписку; потомъ, мало по малу, она становилась рѣже, и наконецъ, съ открытіемъ Польской войны, совершенно прекратилась. Среди битвъ и тревогъ военной жизни, ему некогда было думать о столичномъ другѣ, который въ это время, въ свою очередь, не могъ думать о немъ, по причинѣ еще болѣе





====page III====





уважительной. Жестокая, продолжительная болѣзнь надолго оторвала меня отъ свѣта, отъ всѣхъ внѣшнихъ отношеній, наконецъ, отъ самого себя. По выздоровленіи моемъ (это было уже въ исходѣ 1833), мнѣ отдали нѣсколько писемъ, присланныхъ изъ-за границы; почеркъ адреса былъ очень хорошо знакомъ мнѣ. Письма были отъ моего друга — одно изъ Лондона, другое изъ Парижа, третье изъ Дрездена, четвертое изъ Вѣны: видно, онъ не засиживался долго на одномъ мѣстѣ. Получивъ на приступѣ Варшавскомъ тяжелую рану, по усмиреніи мятежа, онъ вышелъ въ отставку. Доктора посовѣтовали ему перемѣну климата и цѣлительныя воды, — совѣтъ полезный, и при полномъ кошелькѣ удобоисполнимый. Не видя препятствій со стороны послѣдняго условія, — препятствій, устраненныхъ вожделѣнною смертію богатаго дяди, — отставной конно-артиллеристъ, съ двумя крестиками и медалью за штурмъ Варшавы, въ петлицѣ, пустился рыскать по Европѣ; перебывалъ на всѣхъ теплыхъ и цѣлительныхъ водахъ, проигралъ тамъ много денегъ и здоровья, вмѣсто





====page IV====





поправленія его; заводилъ интриги, знакомства; словомъ, жилъ весело и разнообразно. Я собрался было отвѣчать на длинныя и занимательныя письма путешественника, но, не зная, куда адресовать свои посланія, потому что онъ такъ часто переѣзжалъ съ мѣста на мѣсто, принужденъ былъ отложить отвѣтъ до полученья новаго письма, котораго однакожъ не дождался. Пріятель мой, въ продолженіе двухъ лѣтъ не получая отъ меня ни какого отзыва, и ложно толкуя причину моего молчанія, счелъ приличнымъ замолчать и съ своей стороны. Такимъ образомъ, прекратилось между нами всякое сношеніе; между тѣмъ время шло своимъ порядкомъ — прошло шесть лѣтъ. А это не шесть часовъ и не шесть дней. Много утекло воды. Юность смѣнилась молодостью, а молодость приближалась къ періоду зрѣлости. Корпусъ, классы, тѣнистый садъ, кадетское житье-бытье, все это представлялось уже давнимъ сновидѣніемъ, преданъемъ старины глубокой, и воспоминаніе о товарищѣ дѣтства, ослабѣвая съ каждымъ днемъ, потомъ съ каждымъ годомъ,





====page V====





наконецъ совершенію изчезло, сперва изъ сердца, а послѣ и изъ головы, — какъ вотъ, повторяю, въ одинъ вечеръ Августа 1839, вдругъ, совершенно неожиданно, на письменномъ столѣ моемъ очутилась визитная карточка, съ именемъ, давно уже чуждымъ и слуху моему и участію. НПо тѣмъ сильнѣе пробудились во мнѣ воспоминанія давнопрошедшаго. Все, что совершилось, сбылось со мною въ продолженіе девяти лѣтъ разлуки съ пріятелемъ-совоспитапникомъ, все повторилось, въ воображеніи, длиннымъ рядомъ разнообразныхъ воспоминаній — передо мною волшебно промелькнули и черные и красные дни минувшаго, и печали и радости, и успѣхи и неудачи, и то и сё... и двѣ-три фигуры, съ розовыми устами, съ темнорусыми локонами... вотъ будто прозвучали поцалуи... вотъ бѣлый, съ шитыми углами, платокъ, отирающій слезы, — и мало ли что еще... всего не перечесть! Долго ворочалъ я въ рукѣ своей безмолвную карточку, но говорившую со мною такъ долго и такъ краснорѣчиво. А на ней было только нѣсколько словъ, одно имя... Нѣтъ, на другой





====page VI====





сторонѣ карточки, написано было еще что-то, карандашомъ... О, это была такая проза, что и упоминать не стоитъ! Однакожъ, съ помощію этой прозы, на другой день, я могъ отыскать квартиру моего пріятеля. Но я не былъ счастливѣе его — я также не засталъ его дома... «Oни скоро будутъ къ себѣ» — сказалъ мнѣ слѵга. Я рѣшился подождать ихъ и безъ церемоніи, расположился въ роскошномъ кабинетѣ пріятеля. Чего не было въ этомъ прихотливомъ кабинетѣ и что было въ немъ, — описывать было бы и долго и безполезно. На стѣнахъ, въ дорогихъ рамахъ, висѣли дорогія картины, большею частію виды примѣчательнѣйшихъ столицъ, зданій и разныхъ мѣстъ Европы, виды, — напоминавшіе хозяину время и мѣста его путешествія. Письменный столъ украшался тѣми драгоцѣнными и почти совершенно безполезными бездѣлками, которыя обращаютъ современные кабинеты въ магазины галантерейныхъ вещей. Долго разсматривалъ я эти красивыя игрушки и любовался ими; наконецъ, вниманіе мое остановилось на одной вещи, которая отнюдь не





====page VII====





принадлежала къ числу игрушекъ или украшеній. То была толстая тетрадь, отъ первой до послѣдней страницы исписанная мелко, но четко, хотя съ значительными въ нѣкоторыхъ мѣстахъ помарками. — А! это, вѣрно, журналъ путешестія моего друга? — подумалъ я... Такъ и есть! — прибавилъ я къ этой догадкѣ, прочитавъ первыя строки (*). Однакожъ не такъ было —дальнѣйшее чтеніе доказало мнѣ, что я совершенно ошибался... Нѣтъ, это цѣлое жизнеописаніе какого-то частнаго лица... Чтожъ это такое: дѣйствительная ли повѣсть, или просто сочиненіе, романъ? — Ужъ не пустился ли пріятель мой въ авторство, — грѣхъ, прежде за нимъ не водившійся?... Въ эту минуту раздался звонъ колокольчика, очень громкій и смѣлый — очевидный признакъ, что звонитъ самъ хозяинъ... Рукопись брошена на столъ, и я весь обратился въ нетерпѣливое ожиданіе. Но не ужели это онъ?... Передо мной стоялъ муж-

(*) Повѣствованіе, какъ увидитъ читатель, начинается отъ перваго лица; это и дало мнѣ поводъ думать, что пріятель мой говоритъ о себѣ.





====page VIII====





чина съ повязанной рукою, по виду гораздо лѣтъ за тридцать, съ блѣднымъ, болѣзненнымъ лицемъ, осѣненнымъ густыми бакенбардами... Однакожъ это былъ онъ, онъ самый, — нѣкогда прекрасный девятнадцатилѣтній юноша, котораго въ корпусѣ не называли иначе, какъ «милашкой!» — Такъ измѣнили его девять лѣтъ, тяжелая рана, путешествіе, и можетъ быть, излишнія наслажденія, доставленныя ему наслѣдствомъ дяди. Не буду описывать вамъ ни радости свиданія, ни продолжительной бесѣды нашей, въ которой успѣли мы передать другъ другу главнѣйшіе эпизоды сбывшагося съ нами со времени разлуки. Здѣсь я долженъ сказать только, что когда мы вдоволь наговорились, нарадовались свиданіемъ, роспили добрую бутылку шампанскаго, — первый вопросъ мой, коснувшійся посторонняго, былъ вопросъ о таинственной рукописи.

«А! это цѣлая исторія...»

— По крайней мѣрѣ біографія... Но, если тутъ нѣтъ тайны, ты, конечно, скажешь мнѣ — что это?





====page IX====





«Охотно!... Я изъѣздилъ почти всю Европу, оставилъ въ разныхъ мѣстахъ ся половину наслѣдства моего почтеннаго дядюшки. Теперь, съ остальною половиной, намѣренъ коротать вѣкъ свой на родинѣ. Въ Парижѣ я былъ два раза. Въ началѣ нынѣшняго года я выѣхалъ изъ этой столицы модъ и цивилизаціи, съ твердымъ намѣреніемъ отправиться прямо въ Россію. Я былъ уже на рубежѣ Швейцаріи съ Германіей, какъ вдругъ раненая рука моя — вѣчный мой памятникъ Варшавскаго штурма, сильно разболѣлась, и я принужденъ былъ остановиться въ бѣдной деревенькѣ, гдѣ впрочемъ, какъ на большой дорогѣ, нашлась порядочная гостинница, содержимая Евреемъ, не въ примѣръ его соплеменникамъ, очень честнымъ и умнымъ старикомъ. Я нанялъ у него небольшую квартиру, на нѣсколько дней, но остался въ ней, по необходимости, нѣсколько мѣсяцевъ. Рана моя опасно возобновилась. Не было ни какой возможности продолжать путь. — Къ счастію, хозяинъ мой оказался знахаремъ въ леченіи всякаго рода болѣзней, и я, волею и неволей, поручилъ





====page X====





ему врачеваніе бѣдной руки моей, потому что въ сосѣдствѣ не было другаго, лучшаго, врача. Наступила весна. Мнѣ было скучно сидѣть въ заперти, и я пустился бродить по живописнымъ окрестностямъ моего временнаго жилища. Больше всего любилъ я гулять па сельскомъ кладбищѣ, раскинутомъ, въ поэтическомъ безпорядкѣ, по отлогому берегу рѣки. Оно напоминало мнѣ извѣстную элегію Грея, въ прекрасномъ переводѣ нашего Жуковскаго. Тамъ, па кладбищѣ, почти ежедневно встрѣчалъ я пожилаго человѣка, лѣтъ подъ сорокъ, съ примѣчательнымъ и необыкновенно благороднымъ лицемъ; тихая, спокойная грусть выражалась во всѣхъ чертахъ его, возбуждала участіе и любопытство. Иногда онъ былъ одинъ, иногда сопровождала его женщина, которой па видъ казалось не болѣе тридцати пяти лѣтъ. Она была еще хороша собою, и остатки не совсѣмъ еще увядшихъ прелестей свидѣтельствовали, что въ первой молодости она, вѣроятно, отличалась необыкновенною красотой. Но въ самомъ дѣлѣ она была гораздо старѣе, нежели показывала ея наружность; двое малю-



====page XI====





токъ, прекрасные мальчикъ и дѣвушка, иногда бывшіе съ нею, называли ее бабушкой. Но чаще встрѣчалъ я неизвѣстнаго одного; безмолвно бродилъ онъ по кладбищу, изрѣдка садясь отдохнуть на какой нибудь могилѣ. Съ первой встрѣчи онъ заинтересовалъ меня; мы, молча, поклонились другъ другу. При второй встрѣчѣ у меня родилось непреодолимое желаніе завести съ нимъ разговоръ — оно было исполнено: незнакомецъ отвѣчалъ съ привѣтливостію — еще двѣ-три встрѣчи, и мы сошлись съ нимъ какъ нельзя лучше. Я нашелъ въ немъ свѣтлый умъ, многостороннюю образованность, характеръ кроткій — и глубокое чувство уваженія къ самому себѣ, безъ котораго нельзя быть порядочнымъ человѣкомъ. Кладбище въ нѣдрахъ своихъ хранило драгоцѣнные для него прахи: отца, матери, воспитательницы и «несчастныхъ друзей» его, какъ самъ онъ выразился, указывая на двѣ смежныя, и повидимому, не очень давнія еще могилы. Однажды, когда мы были уже довольно коротки между собою, я, подстрекаемый любопытствомъ и невольнымъ участіемъ къ судь-





====page XII====





бѣ тѣхъ, кого скрывали эти могилы, робко предложилъ ему нѣсколько вопросовъ. — «Трудно отвѣчать вамъ въ нѣсколькихъ словахъ» — сказалъ онъ: «но еслибъ вамъ угодно было посѣтить меня, я охотно бы удовлетворилъ вашему любопытству?» — Разумѣется, я съ радостію и благодарностію принялъ это обязательное предложеніе, и не замедлилъ имъ воспользоваться. Въ домѣ незнакомца все было небогато, но въ величайшемъ порядкѣ, отличалось изяществомъ и вкусомъ въ самой простотѣ. Миловидная бабушка съ своими малютками-внуками оживляла это скромное и уединенное жилище; между ею и моимъ знакомцемъ обнаруживалась давняя и нѣжная дружба: они говорили другъ другу ты, и я не разъ замѣчалъ, съ какою любовію останавливались на немъ взоры ея. При второмъ посѣщеніи моемъ, знакомый незнакомецъ пригласилъ меня въ свой кабинетъ, и послѣ непродолжительнаго разговора, вручилъ мнѣ рукопись. «Здѣсь, — сказалъ онъ, — найдете вы описаніе моей и друзей моихъ жизни, можетъ быть, не совсѣмъ обыкновенной. Когда и я соединюсь съ ними,





====page XIII====





эта печальная повѣсть попадетъ, вѣроятно, въ чужія руки и инымъ покажется романомъ: между тѣмъ это не болѣе какъ простая автобіографія...» Горя нетерпѣніемъ узнать содержаніе столь снисходительно, и съ такимъ заманчивымъ предисловіемъ, ввѣренной мнѣ рукописи, я сократилъ, сколько позволяло приличіе, посѣщеніе мое, и возвратясь домой, немедленно принялся за чтеніе. — Оно такъ заинтересовало меня (прошу припомнить — это говорю не я, а пріятель мой: мнѣ, въ качествѣ издателя, говорить сего не подобаетъ), что, по прочтеніи, я рѣшился перевесть рукопись, оригиналъ которой былъ на Французскомъ языкѣ... И вотъ плодъ труда моего, — прибавилъ путешественникъ, указывая на свою толстую тетрадь. Разумѣется, что я принялся за переводъ, испросивъ предварительно позволеніе автора. Не знаю... можетъ бытъ, я ошибаюсь — можетъ быть, личное участіе къ нему увлекаетъ меня: но мнѣ кажется, что эту рукопись, преобразивъ въ книгу, можно было бы, безъ большаго грѣха, предложить благосклонному вниманію нашихъ сооте





====page XIV====





чественниковъ, хоть это и заграничная контрабанда...

— Чтожъ! за чѣмъ дѣло стало? Уступи мнѣ рукопись — я ее напечатаю?... Пріятель мой охотно согласился, и тутъ же передалъ тетрадь свою въ полное мое распоряженіе. Но скоро сказка сказывается, а не скоро дѣло дѣлается. Около четырехъ лѣтъ прошло со времени пріобрѣтенія мною этой рукописи, и только нынѣ довелось мнѣ, наконецъ, обратить ее въ книгу; — но, при такомъ превращеніи рукописныхъ листовъ въ печатные, въ Запискахъ Неизвѣстнаго я не позволилъ себѣ сдѣлать ни малѣйшаго измѣненія, и онѣ представляются читателю въ томъ самомъ видѣ, въ какомъ достались въ мои руки.



Издатель.





====page====





ЗАПИСКИ НЕИЗВѢСТНАГО





====page====









====page 1====





ПЕРВЫЯ ВОСПОМИНАНІЯ.



Я родился... да, разумѣется, я родился: иначе, меня бы по было на бѣломъ свѣтѣ; а еслибъ не было, то тутъ нечего бы и говорить... Дѣло въ томъ, что я родился на рубежѣ прошедшаго столѣтія съ текущимъ, которое, по всей вѣроятности, протечетъ послѣ меня. Въ наши времена мало слышно и видно вѣковыхъ стариковъ. А впрочемъ, я не изъ числа тѣхъ, которые завидуютъ Мафусаилу — и вмѣстѣ съ тѣмъ ропчутъ на жизнь. Живу, пока живется, — пока на то есть воля Божія. Однакожъ, мнѣ кажется, что я живу давно, очень давно, хотя не насчитываю себѣ еще и сорока лѣтъ. Кажется, что мимо меня протекло цѣ-



====page 2====



 

лое столѣтіе, прошло нѣсколько поколѣній. Скажу еще болѣе. Иногда мнѣ мнится, что я современникъ Адама, и вмѣстѣ съ тѣмъ современникъ

желѣзныхъ дорогъ... что я жилъ съ цѣлымъ человѣчествомъ, былъ участникомъ его міровой исторіи — видѣлъ построеніе Вавилонской башни и

Вандомской колонны; видѣлъ развалины Римской Имперіи, какъ теперь вижу развалины Имперіи Наполеоновой... а между тѣмъ, на чистомъ, предзаглавномъ листѣ моего молитвенника, очень ясно читаю слѣдующія слова, начертанныя рукою моего незабвеннаго отца: «Евгеній родился 3 Января 1799 года, въ 3 часа утра.» Сегодня же, когда я начинаю эту рукопись, 9-е Сентября 1838 года: въ самомъ дѣлѣ, мнѣ нѣтъ еще сорока лѣтъ... Негодное зеркало! отчего же ты представляешь меня старикомъ? отчего раньше времени показались эти сѣдины, эти морщины? Что вызвало однѣ, что провело другія? — Надобно изслѣдовать. Надобно вспомнить все прошедшее, все что сохранила отъ него память. Опишу жизнь свою и дознаюсь причины, отчего я состарѣлся преждевременно?... Прекрасно! Вотъ и занятіе!... А я такъ давно уже скучаю бездѣйствіемъ; настоящее такъ однообразно для меня, въ будущемъ у меня





====page 3====





нѣтъ желаній. Да, нѣтъ! И это не потому, чтобъ онѣ были прихотливы, а потому, что ихъ совсѣмъ нѣтъ. Вся жизнь моя въ прошедшемъ — наполню же имъ пустыя страницы настоящаго.

Я помню себя съ пятилѣтняго возраста; помню, что младенчество мое окружалось какимъ-то пріятнымъ шумомъ, блескомъ, — тѣмъ, что, какъ въ послѣдствіи узналъ я, называется богатствомъ, великолѣпіемъ. Еще и теперь въ ушахъ моихъ раздаются, волшебнымъ эхомъ воспоминанія, стройные звуки военной музыки, которыми услаждался мой дѣтскій слухъ. Помню и другіе звуки, похожіе на удары грома. Когда я слышу выстрѣлы изъ пушекъ, мнѣ кажется, что они-то нѣкогда заставляли вздрагивать мое младенческое сердце. Помнятся мнѣ высокія, свѣтлыя залы, съ раззолоченными мебелями и дорогими убранствами — а въ этихъ залахъ люди, въ звѣздахъ и лентахъ, такъ же раззолоченные, — и прекрасныя женщины, въ роскошныхъ, разнообразныхъ одеждахъ... Но еще сильнѣе сохранилась въ воображеніи моемъ воинственная картина необозримыхъ полковъ пѣхоты и кавалеріи, выстроенныхъ на обширныхъ равнинахъ, оконечности которыхъ сливались съ предѣлами видимаго горизонта... какъ теперь мысль





====page 4====





моя о далекомъ минувшемъ сливается со снами и мечтаніями дѣтства. Подробности первыхъ лѣтъ его, представляясь памяти въ какомъ-то отдаленномъ туманѣ, не позволяютъ мнѣ, съ положительною увѣренностію, свидѣтельствовать о непогрѣшимости самыхъ раннихъ моихъ воспоминаній. Только съ девятилѣтняго возраста воспоминанія мои становятся гораздо отчетливѣе, и я могу уже смѣло поручиться за достовѣрность ихъ, — хотя впрочемъ это такая вещь, которой, безъ всякаго поручительства и обезпеченія, дается полная свобода.

Я былъ самый тихій, самый покорный ребенокъ, какихъ желаю всѣмъ отцамъ, и какого не могу пожелать самому себѣ только потому, что я никогда не былъ, и вѣроятно, не буду женатъ...

Вотъ вы ужъ и вообразили, что имѣете дѣло съ старымъ холостякомъ, брюзгою, который, отживъ вѣкъ свой, изгнавъ изъ сердца всѣ нѣжныя ощущенія, предпочитаетъ свободное одиночество обязанностямъ и наслажденіямъ семьянина... Ахъ, нѣть! тысячу разъ нѣтъ!... Не по доброй волѣ я избралъ одиночество, — остался холостякомъ... Было время, когда я жаждалъ соединить судьбу свою съ судьбою другаго существа — не отъ меня





====page 5====





зависѣло мое счастіе. А теперь... теперь уже поздно! На старухѣ, на пожилой женщинѣ, я не хочу жениться, потому что не могу любить старой женщины, если она состарѣлась не вмѣстѣ со мною... а молодая дѣвушка не будетъ уже любить меня такъ, какъ-бы могла любить хоть лѣтъ десять тому. За всѣмъ тѣмъ, милостивыя государыни, — если только когда нибудь книга эта удостоится быть въ рукахъ вашихъ — не вздумайте рѣшить, что я никуда уже не гожусь. Не смотря на мои тридцать девять лѣтъ, не смотря на то, что сѣдые волосы начали проглядывать на головѣ моей, на меня еще заглядываются красавицы околотка нашего, когда, по воскресеньямъ, хожу въ церковь послушать нашего стараго Патера. Этотъ Патеръ нѣкогда крестилъ меня, и утверждаетъ, что въ дѣтствѣ я очень походилъ на купидона, и тѣмъ еще лучше былъ настоящаго купидона, что, вмѣсто стрѣлъ и лукавства, у меня были самые кроткіе голубые глаза... Часто смотрю я на картину, которая виситъ въ моей спальнѣ, подъ портретомъ отца моего, — и какъ нарочно, съ этой картины, представляющей меня девятилѣтнимъ ребенкомъ, глаза мои всегда обращаются къ зеркалу, гдѣ я вижу ихъ





====page 6====





мутными, и совсѣмъ не голубаго, а какого-то страннаго, неопредѣленнаго цвѣта. Должно быть, есть какая нибудь разница между 9-ю и 39-ю годами!

Я сказалъ уже, что только съ девяти лѣтъ воспоминанія мои имѣютъ всю достовѣрность исторіи: предшествовавшіе годы я причисляю къ миѳологіи моей жизни. Воспоминанія девятилѣтняго возраста застаютъ меня уже не среди великолѣпныхъ залъ: но въ простомъ, уединенномъ сельскомъ домѣ, на берегу небольшой рѣки, протекающей почти подъ самыми окнами его. Если событія первыхъ лѣтъ дѣтства представляются памяти моей въ какомъ-то отдаленномъ, густомъ туманѣ: то какъ ясно, какъ отчетливо рисуется передо мной картина всей моей жизни съ періода девятилѣтняго возраста! Первыя ощущенія, первыя впечатлѣнія бытія встрѣтилъ я въ томъ сельскомъ домѣ, о которомъ упомянуто за нѣсколько строкъ, и съ обитателями котораго не замедлю познакомить васъ.

Повѣствованіе мое начинается 1814-мъ годомъ; слѣдовательно, мнѣ было тогда пятнадцать лѣтъ. Отецъ мой, — заслуженый воинъ, находился тогда тамъ, гдѣ были всѣ, принимавшіе личное участіе въ предпослѣднемъ актѣ драмы, которой дол-



====page 7====





го не забудетъ человѣчество. Скажу болѣе. Судя по тому, что узналъ я въ послѣдствіи, судьба отца моего, какъ и многихъ другихъ, зависѣла отъ развязки міровой пьесы, которую доигрывалъ тогда «человѣкъ судьбы». До уединеннаго убѣжища, въ глуши, удаленной не только отъ центра политическихъ происшествій, но и отъ самой обыкновенной дѣятельности общественной, — до мирнаго домика, гдѣ протекало мое одинокое дѣтство, не доносились громы той кровавой игры. Окрестъ этого убѣжища селянинъ спокойно собиралъ съ полей своихъ плоды посѣвовъ, мало заботясь о томъ, что на другихъ поляхъ собратъ его собиралъ трупы человѣческіе. Изрѣдка только Патеръ сосѣдняго прихода (тотъ самый, о которомъ я упомянулъ уже), посѣщая наше тихое жилище, приносилъ съ собою журналы, наполнявшіеся тогда почти исключительно описаніями военныхъ и политическихъ событій.

Въ небольшомъ домѣ нашемъ было шесть комнатъ: зала; рядомъ съ нею гостиная; далѣе комната, служившая спальнею и кабинетомъ отцу моему (во время его отсутствія, она обыкновенно была заперта и ключъ отъ нее отецъ увозилъ





====page 8====





съ собою; столовая находилась подлѣ кабинета; съ другой стороны послѣдняго расположены были еще двѣ комнатки, выходившія окнами въ садъ, также какъ и часть кабинета: въ меньшей изъ нихъ помѣщался я съ моею няней, которая, не смотря на то, что питомцу ея было уже пятнадцать лѣтъ, еще не оставляла его, — а въ большей жила домоправительница. Это была старушка лѣтъ шестидесяти, вдова безвѣстнаго, но благороднаго воина, погибшаго въ началѣ революціи, — женщина, получившая въ молодости отличное образованіе, а въ зрѣлыхъ лѣтахъ воспитанная въ школѣ тяжкихъ опытовъ, — женщина истинно добродѣтельная, въ обширномъ значеніи слова. Вспоминаю объ ней съ глубокою признательностію: она искренно, заботливо пеклась обо мнѣ въ дѣтствѣ; она приняла меня на руки свои въ день моего рожденія, бывшій днемъ смерти бѣдной моей матери, — вполнѣ замѣнила мнѣ ее, и любила меня столько, сколько самая добрая женщина можетъ любить чужое дитя, завѣщанное ей на смертномъ одрѣ другою женщиной. Къ тому же, у моей незабвенной воспитательницы, кромѣ меня, не было ни какихъ земныхъ привязанностей. Она давно уже утратила и мужа и дѣтей, всѣхъ близкихъ сердцу, и по-



====page 9====





ходила на старый, обожженный молніями дубъ, который, одинъ оставшись среди поляны, нѣкогда усѣянной цвѣтущими деревьями, какъ-бы сторожитъ юную вѣточку, только что возникшую изъ земли. — Я былъ этою вѣточкой. — Миръ праху твоему, добрая женщина!...

Не могу забыть и другой женщины, имѣвшей попеченіе о моемъ дѣтствѣ, — моей доброй няни, которая выкормила меня своею грудью, и лишившись собственнаго сына, обратила всю нѣжность на молочнаго. Мужъ ея, храбрый солдатъ, былъ убить подъ Аустерлицемъ, и она, потерявъ все, что привязывало ее къ родимому крову, пожелала навсегда остаться въ нашемъ домѣ — и такимъ образомъ, изъ кормилицы, сдѣлалась моею нянею. Въ послѣдствіи ей поручили и должность ключницы. Я упоминаю объ этомъ обстоятельствѣ по одной очень важной причинѣ. Въ новой должности, няня очень хорошо помнила обязанности свои къ молочному сыну, и при каждомъ посѣщеніи кладовой, не забывала снабжать его всѣми сладостями ея. Наставница моя, часто видя въ рукахъ воспитанника своего конФекты или другое лакомство, не разъ бранила за то баловницу-няню, приговаривая, что сладкими вещами легко





====page 10====





испортить прекрасные зубы ребенка; по няня, при случаѣ искусная въ діалектикѣ не хуже самого Галилея или Мирабо, обыкновенно отвѣчала: «Нѣчего беречь ихъ: у него выростутъ новые зубы, еще лучше этихъ; а какъ подростетъ — меньше будетъ любить конФекты: тогда взбредутъ на умъ другія лакомства...» — О, няня, ты говорила великую истину!

Если я назову еще стараго Андрея, исправлявшаго должность комнатнаго слуги, повара, швейцара, кучера, и всѣ возможныя домашнія должности, — стараго Андрея, ужасно длиннаго человѣка, который говорилъ необыкновенно протяжно и въ носъ, и у котораго одинъ глазъ всегда отворачивался отъ того предмета, куда смотрѣлъ другой: то вы получите полное свѣдѣніе о лицахъ сельскаго дома, гдѣ возрасталъ будущій герой, по крайней мѣрѣ историкъ начинающагося романа.





====page 11====





ГЛАВА II.



РАЗГОВОРЪ ВЪ БЕСѢДКѢ.



Не знаю, какова была весна 1814 для многихъ странъ и народовъ Европы; знаю только, что въ нашемъ убѣжищѣ, совершенно чуждомъ шума и тревогъ тогдашнихъ событій, мы встрѣтили радостно весну съ ея свѣтлыми, теплыми днями. Апрѣль былъ въ половинѣ. Въ нашемъ благословенномъ климатѣ растительная природа рано опушается зеленью. Деревья садовъ съ каждымъ днемъ болѣе и болѣе покрывались листьями, готовя къ лѣту тѣнь и прохаду. Послѣ зимняго затворничества въ домахъ всѣ спѣшили къ наслажденію чистымъ, благораствореннымъ воздухомъ весны. Но не





====page 12====





всѣ однакожъ, въ окрестныхъ мѣстахъ, съ одинаковымъ спокойствіемъ предавались удовольствіямъ возвращенія лучшаго времени года, — лучшаго и

потому, что оно наступаетъ обыкновенно послѣ холодной, суровой зимы. Многіе, у кого отцы, братья, сыновья были въ арміи, недовѣрчиво обращали взоры свои къ той сторонѣ, откуда могла придти печальная вѣсть объ утратѣ роднаго. Сердца молодыхъ невѣсть и супругъ, конечно, бились тогда трепетнѣе другихъ сердецъ: потому что нѣтъ привязанности сильнѣйшей, какъ привязанность женщины къ любимому мужу или жениху. Въ нашемъ домѣ также не были равнодушны къ ожиданію извѣстій изъ арміи. Хотя отецъ мой, по словамъ старушки - домоправительницы, занималъ тамъ значительное мѣсто, по потому не менѣе должно было страшиться за него. Простой солдатъ, безъ

сомнѣнія, скорѣе можетъ быть убитъ въ сраженіи, но участь вождя, хотя и сохранившаго жизнь, бываетъ иногда не завиднѣе участи рядоваго, павшаго въ бою. Много храбрыхъ легло на Ватерлооскомъ полѣ; ни пуля, ни штыкъ не коснулись виновника роковой битвы: но кто проигралъ болѣе — легшіе въ упорномъ бою, или онъ, оставшійся въ живыхъ, для того, чтобы съ трона Франціи ни-



====page 13====





зойдти въ печальныя стѣны тюрьмы Лонгвудской? Между тѣмъ, я дѣлаю анахронизмъ, опережая сравненіемъ событія. Въ описываемое время, не только происшествія 1815 были тайною будущаго, но и результатъ воины 1814 года былъ еще не извѣстенъ намъ. Носились, однакожъ, какіе-то темные слухи. Помню, что старый Андрей, съ важностію государственной тайны, дорого имъ пріобрѣтенной, разсказывалъ что-то домоправительницѣ, чуть не шопотомъ; по крайней мѣрѣ, я различалъ ясно только слѣдующія слова: «Союзники, Бурбоны, Парижъ... Слетѣлъ, отрекся, побѣдили...» Достовѣрно, у насъ, ничего еще не было извѣстно, и старушка мало вѣрила слухамъ. Я часто спрашивалъ ее объ отцѣ своемъ, и всегда получалъ въ отвѣтъ одно и тоже: «Отецъ твой на войнѣ. Вотъ и ты, какъ выростешь, не все же будешь сидѣть въ этой глуши. — У каждаго человѣка, кромѣ собственнаго дома, своей семьи, — есть еще и отечество. Гражданинъ не менѣе обязанъ отечеству, чѣмъ родному отцу. Ну, да словомъ сказать (любимое выраженіе старушки), — отецъ твой на войнѣ. Скоро, можетъ быть, заключатъ миръ... тогда всѣ военные возвратятся по домамъ... тогда и отецъ твой пріѣдетъ сюда.»





====page 14====





Это я слышалъ отъ старушки нѣсколько лѣтъ сряду. Но, видно, мира не заключали еще, потому что отецъ мой не пріѣзжалъ. Давно уже, много лѣтъ, былъ онъ въ отсутствіи. Я едва помнилъ его. Въ памяти моей слабо, неясными очерками, носился образъ отца; но если я не могъ отчетливо представлять себѣ наружности его, — если въ томъ измѣняла мнѣ память внѣшняя, то память другая, сильнѣйшая, память сердца, каждый день напоминала мнѣ о ласкахъ отца, — напоминала живо первые годы дѣтства: никто другой такъ не ласкалъ меня — это помнилъ я всего лучше, и никогда забыть не могъ. Кроткая заботливость доброй воспитательницы не замѣняла мнѣ тѣхъ нѣжныхъ ласкъ, и я безмолвно грустилъ объ отцѣ, хотя меня связывала съ нимъ не столько сила привычки, сколько сила крови. Грусть эта не оставляла меня и въ часы ученія, за грамматикой или аспидной доской, особенно за послѣдней... потому что я не любилъ и не люблю математики. Я слишкомъ тупъ, чтобы посредствомъ ея дойдти, астрономически, до разоблаченія тайнъ солнца или луны, и слишкомъ хладнокровенъ для того, чтобъ цифры могли растрогать меня.

Апрѣль приходилъ къ концу. Старый Андрей привелъ уже въ порядокъ садъ нашъ, расчи-



====page 15====





стилъ дорожки, разставилъ скамейки, убралъ бесѣдку, и въ одинъ день, когда все это окончательно приведено было въ надлежащій видъ, явился

съ донесеніемъ о томъ къ домоправительницѣ. Любя, лѣтомъ, большую часть времени проводить на чистомъ воздухѣ, старушка очень обрадовалась возможности перебраться въ садъ. — «Хорошо, Андрей; — сказала она — благодарю тебя!... Перенеси же въ бесѣдку мое кресло!» — Андрей, любившій одобреніе, не менѣе чѣмъ женщины любятъ похвалы красотѣ ихъ, въ минуту исполнилъ приказаніе — съ необыкновенною легкостью перетащилъ въ садъ тяжелыя кресла. Старушка не замедлила послѣдовать туда, и усѣвшись въ своего вольтера, велѣла мнѣ сѣсть возлѣ себя, на стулѣ. Я видѣлъ, что она собирается сообщить мнѣ нѣчто важное, нѣчто особенное: въ наружности ея замѣтна была какая-то торжественность.

— «Дитя мое!» — сказала она, устремивъ на меня, съ материнскою нѣжностью, свои прекрасные глаза, въ которыхъ, правда, давно уже не было ничего, плѣняющаго мужчинъ, но въ которыхъ навсегда осталось выраженіе, какого у многихъ женщинъ не бываетъ и въ молодости — выраженіе нестарѣющейся красоты душевной. — «Дитя мое!» — по-



====page 16====





вторила старушка: «тебѣ уже пятнадцать лѣтъ; дѣтство твое минуло, ты становишься уже юношей а между тѣмъ познанія твои пока очень ограничены. Словомъ сказать, тебѣ надобно выучиться многому еще: а я, старая, не очень ученая женщина, не могу же сдѣлать тебя профессоромъ...»

— Какъ, развѣ я долженъ быть профессоромъ, бабушка (такъ обыкновенно называлъ я почтенную свою воспитательницу)? — почти вскричалъ я, принимая слова ея въ буквальномъ значеніи. Восклицаніе это, похожее на испугъ, требуетъ нѣкотораго объясненія. Къ намъ пріѣзжалъ иногда какой-то старикъ, въ коричневомъ Фракѣ, съ огромными очками на носу. Этого человѣка называли профессоромъ. Онъ говорилъ важно, высокопарно и такъ непонятно, что мнѣ казалось, будто онъ объяснялся на какомъ-то особенномъ языкѣ. Въ послѣдствіи я узналъ, что такихъ людей — проФессоры они или что другое — обыкновенно называютъ педантами и глупцами. Не зная еще этой клички, я чувствовалъ къ человѣку въ коричневомъ фракѣ неодолимое отвращеніе, и вотъ почему меня дѣйствительно испугали слова воспитательницы... — Нѣтъ, бабушка, я не хочу





====page 17====





быть профессоромъ! — сказалъ я довольно рѣшительно.

— «Ну, да это только говорится такъ, дитя мое!» отвѣчала она, улыбаясь... «А впрочемъ, проФессоры люди истинно достойные и полезные — не всѣ же они похожи на нашего г. Бетмапа (такъ звали старика въ коричневомъ фракѣ). Есть проФессоры очень умные, очень ученые, и притомъ очень скромные, говорящіе просто, какъ люди обыкновенные; другими словами, настоящіе проФессоры, а не педанты надутые... Но не въ томъ дѣло. Я хотѣла сказать, что тебя надобно образовать, какъ слѣдуетъ... у тебя прекрасныя способности... научить многому, чего ты не знаешь и не можешь еще знать въ твои лѣта... Нельзя же окончить твое ученіе начальными правилами грамматики и ариѳметики... Въ пятнадцать лѣтъ надо бы знать нѣсколько больше.»

— Бабушка, я знаю еще краткую географію и исторію...

— «О, ты прилежное и умное дитя!... Но самъ ты говоришь, что знаешь краткую географію и исторію: значитъ — есть пространная географія и пространная исторія, которыхъ ты еще не знаешь. За грамматикой слѣдуетъ риторика,





====page 18====





логика; за ариѳметикой — алгебра, геометрія, — а тамъ Физика, химія, астрономія... еще многія науки, которыхъ и самыя названія тебѣ неизвѣстны... Словомъ сказать... и я давно бы уже сказала тебѣ, еслибъ ты не перебивалъ меня... Словомъ сказать, тебя надобно отправить въ какой ниибудь городъ, гдѣ есть хорошее училище, университетъ...Вотъ и я писала къ отцу твоему, что время подумать о твоемъ воспитаніи... не опоздать бы!... Словомъ сказать, я хотѣла предупредить тебя, Евгеній, что скоро, можетъ быть, намъ необходимо будетъ разстаться...»

Послѣднія слова бабушка произнесла тише и съ чувствомъ, которое показывало, что предполагаемая разлука тяжела ея сердцу; а у меня давно уже навернулись на глазахъ слезы. Я нѣжно любилъ мою воспитательницу, замѣнявшую мнѣ и мать и отца; да и могъ ли я равнодушно слышать о разлукѣ съ нею... и съ этими уединенными, но милыми мнѣ мѣстами, гдѣ протекало мое одинокое дѣтство, безъ братьевъ и сестеръ, — но гдѣ тѣмъ дороже было мнѣ каждое дерево, каждая лужайка въ саду дома нашего, каждый уголъ его, — моя комнатка, моя няня, и наконецъ... мои прекрасные голуби. Со всѣмъ этимъ надобно было





====page 19====





проститься, все это представилось мнѣ въ ту минуту въ самомъ привлекательномъ видѣ, и я едва могъ удержать рыданія свои.

— «Вотъ ты уже и плачешь, Евгеній!» — сказала бабушка и привлекла меня къ себѣ. Я взглянулъ на нее и увидѣлъ, что по ея морщинистымъ щекамъ также текли слезы. Я схватилъ руку старушки и бросился къ ней на шею; бабушка крѣпко прижала меня къ груди своей — и слезы наши смѣшались въ чистомъ, невинномъ объятіи безкорыстной привязанности.

— Но, бабушка: неужели я долженъ уѣхать отсюда прежде, нежели увижу отца моего? Онъ такъ давно уже въ разлукѣ съ нами!... — сказалъ я, когда растроганныя чувства наши нѣсколько успокоились.

— «Могу ли отвѣчать тебѣ на это, милое дитя мое? Богъ знаетъ, когда окончится эта вѣчная война! Отецъ твой очень любитъ славу и не оставитъ, вѣроятно, поприща ея до тѣхъ поръ, пока честь и обязанность требуютъ присутствія его въ арміи... Будемъ надѣяться, что Небо умиритъ, наконецъ, враждующіе народы...»

— За что же они враждуютъ? — спросилъ я съ простодушіемъ пятнадцатилѣтняго мальчика,





====page 20====





выросшаго въ глуши и совершенно незнакомаго съ политикой.

— «Вотъ, видишь ли, милое дитя мое,» — отвѣчала бабушка сь важностію: «изъ краткой всеобщей исторіи тебѣ извѣстно, что народы, искони вѣка, ведутъ, по-временамъ, между собою войну: то защищая свою собственность, свои права отъ нападеній сильнѣйшаго, то сами нападая на сосѣдей, то помогая одной изъ воюющихъ сторонъ. Много есть причинъ къ раздорамъ между государствами, какъ и между частными людьми. Если мирныя средства не въ состояніи разрѣшить спора, то обыкновенно прибѣгаютъ къ оружію, какъ-бы къ суду мудрости и истины. И тогда проливается кровь человѣческая, можетъ быть, съ большею жестокостью, нежели кровь животныхъ, употребляемыхъ человѣкомъ въ пищу. Государства опустошаютъ одно другое; города и селенія обращаются въ пепелъ и развалины; поля, богатыя произрастеніями, вмѣсто плода изъ нѣдръ своихъ, принимаютъ въ себя трупы людей и становятся обширными кладбищами. Такъ было отъ начала міра; такъ, вѣроятно, будетъ всегда: такъ и теперь есть... О, можетъ быть, никогда еще не бывало такъ, какъ





====page 21====





въ наши времена! Вотъ уже около двадцати лѣтъ Европа претерпѣваетъ бѣдствія войны, причиною которой одинъ человѣкъ... но человѣкъ необыкновенный, какого не было еще въ мірѣ. Изъ простаго гражданина онъ сдѣлался могущественнѣйшимъ государемъ, сталъ страшенъ для самихъ царей. Его исполинскіе замыслы, его не человѣческое властолюбіе... Но это длинная исторія! Событія ея ты подробно узнаешь въ послѣдствіи. Теперь же твой умъ еще не довольно созрѣлъ для того, чтобы хорошо понимать ихъ...»

— Ахъ, бабушка, такъ вы и не будете разсказывать мнѣ этой исторіи?... Я, право, понимаю васъ, милая бабушка! Вы такъ понятно, такъ просто разсказываете... совсѣмъ не такъ, какъ тотъ гость, что ѣздитъ къ намъ въ коричневомъ фракѣ, — профессоръ... Ахъ, разскажите, разскажите, добрая бабушка: мнѣ такъ хочется знать эту исторію!

— «О, ты умное дитя! Но въ пятнадцать лѣтъ, и притомъ мальчику, выросшему въ такомъ захолустья, въ такомъ невѣдѣніи всего, что происходитъ за предѣлами этого дома, — нельзя понимать многаго, и ты ошибаешься, Евгеніи, если думаешь иначе.»





====page 22====





— Милая бабушка! — отвѣчалъ я, ласкаясь къ ней. — Происшествія, о которыхъ вы хотѣли разсказать мнѣ, принадлежатъ Исторіи, и я очень желалъ бы, прежде нежели прочитаю объ нихъ въ книгѣ, услышать отъ васъ?

Бабушка долго отговаривалась, но наконецъ принуждена была уступить моимъ убѣдительнымъ просьбамъ, и такимъ образомъ начала длинное свое повѣствованіе:

— «Видишь, мой другъ: въ твоей краткой исторіи событія доведены до революціи или времени Французской республики, которая ознаменовала начало свое ужаснымъ дѣломъ — казнію короля Лудовика XVI. Добродѣтельный, хотя и слабый монархъ, онъ невинно погибъ на эшафотѣ, жертвою свирѣпости своихъ подданныхъ. Это богопротивное дѣло, ужаснувшее человѣчество, совершилось въ 1793 году... за шесть лѣтъ до твоего рожденія, милое дитя мое!...»

Тутъ бабушка, приспособляясь къ понятіямъ и свѣдѣніямъ своего слушателя, подробно разсказала мнѣ начало, дальнѣйшее развитіе, весь ходъ и всѣ происшествія революціи, остановленной наконецъ появленіемъ извѣстнаго цѣлому міру человѣка, который, въ свою очередь, затѣялъ новую револю-



====page 23====





цію, поколебалъ царства и престолы. Я_не буду передавать здѣсь повѣствованія моей воспитательницы: потому что, какъ бы ни было оно оригинально, все таки въ немъ, по необходимости, повторились бы событія, всѣмъ извѣстныя. Скажу только, что по мѣрѣ того, какъ герои исхода осмнадцатаго и начала девятнадцатаго вѣка болѣе и болѣе забиралъ въ державныя руки свои судьбу Европы, вниманіе мое къ повѣствованію бабушки возрастало съ каждою минутой, и наконецъ достигло той степени участія, за которою сердце перестаетъ биться ровно и мысль безпорядочно блуждаетъ въ безднѣ новыхъ и неразрѣшимыхъ думъ. Вдругъ, всѣми силами еще дѣвственной души моей, со всею пламенностію юнаго воображенія, привязался я къ этому необыкновенному смертному, — къ этимъ удивительнымъ событіямъ, которыми онъ потрясалъ міръ, — онъ одинъ, самъ собою. Безъ него все утихло въ мірѣ, все пошло своей чередой, какъ послѣ бурной, ужасной грозы, ниспровергающей на время обычный порядокъ природы. Умная воспитательница моя съ простотою разсказа умѣла соединить интересъ и достоинство историческаго повѣствованія; нѣкоторыхъ событій революціи сама она была свидѣтельницей, и пото-



====page 24====





му могла передать ихъ со всею сплою и живописью личнаго воспоминанія. Главное лицо ея разсказа представилось мнѣ въ величественныхъ очеркахъ, усвоенныхъ ему кистію и рѣзцомъ художниковъ-поэтовъ, такъ что, въ послѣдствіи, короче познакомившись съ нимъ, я немногое уже дополнилъ къ Гомерической Фигурѣ героя, впервые составившейся въ воображеніи моемъ по описанію бабушки... Наконецъ, она довела повѣствованіе свое до эпохи его несчастій, бѣдственнаго похода въ Россію и неудачъ 1813 года — борьбы одолѣваемаго исполина съ силами цѣлой Европы и съ судьбою, которая вдругъ покинула любимца своего, нѣкогда избраннаго ею и вознесеннаго на высочайшую степень земнаго величія...

— «Теперь, въ нынѣшнемъ году,» — сказала бабушка, въ заключеніе длиннаго своего разсказа: «продолжается эта борьба въ нѣдрахъ самой Франціи, и судя по послѣднимъ извѣстіямъ, дѣла ея, то есть, ея властителя, въ сомнительномъ положеніи: Богъ знаетъ что-то будетъ?»

Можетъ быть, въ тотъ самый часъ, когда старушка, толкуя о политикѣ, важно качала головою, совершались окончательныя событія 1814 года, о которыхъ мы не знали еще.





====page 25====





По окончаніи разсказа бабушки, первая мысль моя была объ отцѣ. Какое именно участіе принимаетъ онъ въ политическихъ событіяхъ? что заставляетъ его всю жизнь проводить въ военном станѣ? Но я долго не рѣшался спросить о томъ бабушку, изъ опасенія получить обычный отвѣтъ,

и сверхъ того, боясь нарушить отдохновеніе ея. Утомленная продолжительнымъ разсказомъ, она безмолвно покоилась въ креслахъ своихъ. Наконецъ, не въ состояніи будучи преодолѣть любопытства и участія къ судьбѣ отца, я рѣшился сдѣлать воспитательницѣ нѣсколько вопросовъ объ

немъ.

— «Ты замучишь меня сегодня свопми распросами, другъ мой Евгеній!» -сказала она. «Но, такъ и быть, я не скрою отъ тебя, что сама знаю. — Сыну позволительно заботиться объ отцѣ... Видишь ли, въ чемъ дѣло, дитя мое!» — продолжала она послѣ нѣкотораго молчанія. — «Я не могу сказать, какое именно участіе принимаетъ отецъ твой въ современныхъ происшествіяхъ, потому что и самой мнѣ неизвѣстно это — да врядъ ли знаетъ и Патеръ нашъ: нужды нѣтъ, что онъ человѣкъ очень умный и проницательный... Отецъ твой

считается однимъ изъ здѣшнихъ владѣльцевъ и





====page 26====





носитъ имя, которое очень хорошо извѣстно тебѣ, — сыну его; но всѣ сосѣди подозрѣваютъ, что онъ не то, за кого выдаетъ себя. Они предполагаютъ, будто тамъ, въ арміи, въ политическомъ свѣтѣ, отецъ твой извѣстенъ подъ другимъ именемъ. Впрочемъ, все это только однѣ догадки, статься можетъ, и неосновательныя. Многіе, изъ любопытства, старались проникнуть тайну,

можетъ быть, и не существующую; но всѣ старанія ихъ остались напрасными и остановились на одномъ лишь предположеніи, что отецъ твой принимаетъ не простое участіе въ событіяхъ нашего времени; въ какой мѣрѣ справедливо и это послѣднее предположеніе, я также не берусь рѣшить. Во всякомъ случаѣ, — постоянная молчаливость, суровый характеръ и уединеніе отца твоего, въ то время, когда онъ на немногіе дни поселялся здѣсь, облекли поведеніе его тою таинственностію, которую люди любятъ приписывать всему, не совсѣмъ обыкновенному. Другіе говорятъ, что отецъ твой, въ вихрѣ военныхъ происшествій и смутахъ политическихъ, ищетъ развлеченія въ постоянной тоскѣ и скорби, преслѣдующей его со времени смерти твоей матери, которую онъ очень любилъ и не можетъ забыть, хотя уже болѣе





====page 27====





пятнадцати лѣтъ протекло отъ печальнаго дня ея кончины. Впрочемъ, какъ мнѣ лучше другихъ извѣстно, онъ, и до женитьбы своей, всю молодость провелъ въ арміи. Пользуясь съ давнихъ поръ дружбою и уваженіемъ отца твоего, однажды я рѣшилась было объясниться съ нимъ на счетъ всъхъ этихъ толковъ, — сдѣлала ему нѣсколько вопросовъ; но суровый отвитъ его заставилъ меня навсегда прекратить ихъ. — Вотъ что сказалъ онъ мнѣ. — «Праздное любопытство обыкновенно хлопочетъ о чужихъ дѣлахъ, въ которыя я никогда не вмѣшиваюсь: слѣдовательно, имѣю право желать, чтобъ не заботились слишкомъ и объ моихъ. Что касается до моего имени, — оно то самое, какое дали мнѣ при крещеніи. Я воинъ, потому что надобно же какое ни будь дѣло дѣлать на свѣтѣ. Сначала я хотѣлъ быть писателемъ; но вскорѣ убѣдился, что перо не такъ легко разрѣшаетъ истины, какъ мечъ. Книга вразумляетъ только избранныхь, мечъ же и власть существенная равно заставляютъ соглашаться и умныхъ и глупцовъ. Мужественнаго воина ожидаетъ слава; хорошаго автора — зависть, кривые толки, нравственныя оскорбленія невѣжъ, и очень часто — нищета. Притомъ, мнѣ больше нравится военная музыка, боль-





====page 28====





шe нравится свистъ ядеръ и пуль, нежели лирные звуки; — больше исторія, нежели романъ. Простая дѣйствительность лучше всякаго вымысла, самаго поэтическаго. Поэзію я люблю у камина и въ часы отдохновенія: но на поприщѣ жизни я больше люблю — самую жизнь. Правда, и ремесло воина имѣетъ свои невыгодныя стороны... не говоря уже, что не весело смотрѣть на кровь и трупы человѣческіе: за то гораздо легче вдругъ умереть на полѣ битвы, нежели, коверкаясь на постелѣ, медленно ожидать когда наконецъ душа вылетитъ изъ тѣла.» — Но, Генералъ (сказала я), я желала бы узнать отъ васъ болѣе... и ужъ конечно — не изъ того празднаго любопытства, которое можетъ относиться къ людямъ постороннимъ... а изъ участія... — «Вы совершенію докажете его, согласясь съ тѣмъ, что мнѣ нѣчего болѣе сказать вамъ» — отвѣчалъ онъ очень кротко, но съ такимъ видомъ, что я не сочла приличнымъ продолжать этотъ разговоръ... Вотъ все, что я знаю объ отцѣ твоемъ. Знаю еще, что онъ самый добрый, самый честный человѣкъ, какихъ я не много встрѣчала на вѣку своемъ — а я таки довольно пожила... Боже мой, уже вечеръ!





====page 29====





Въ самомъ дѣлъ, солнце закатывалось тогда за сосѣднія горы и послѣдніе лучи его золотили поверхность тихихъ струй рѣки нашей. Довольно свѣжій вѣтерокъ апрѣльскаго вечера колыхалъ деревья; ощутительная прохлада призывала въ комнаты. Запятые, увлеченные бесѣдою нашей, мы и не замѣтили, какъ на окрестность спустился вечеръ. Бабушка, окутавшись въ свою огромную шаль, висѣвшую на спинкѣ креселъ, неохотно поднялась съ нихъ, и взявъ меня за руку, медленно пошла въ свою спальню, гдѣ няня приготовила уже намъ чай.





====page 30====





ГЛАВА III.



ПОСѢЩЕНІЕ ПАТЕРА.



Долго, въ этотъ вечеръ, юное воображеніе мое занято было разсказомъ бабушки -, долго не могъ заснуть я на своей постель и ворочался съ бока на бокъ, все думая да думая о дивныхъ вещахъ, недавно слышанныхъ. Передо мною, въ различныхъ образахъ, создаваемыхъ разгоряченною фантазіей, носилась Фигура великаго человѣка, изъ ничего сдѣлавшагося царемъ и страхомъ царей. Помню, что съ этого вечера въ умѣ моемъ, въ сердцѣ — въ цѣломъ нравственномъ составѣ совершилась необыкновенная перемѣна, переворотъ. Я не былъ уже болѣе прежнимъ тихимъ,





====page 31====





робкимъ, несвѣдущимъ мальчикомъ, у котораго, какъ и слѣдовало, были только дѣтскія думы да ребяческія мечты, изрѣдка лишь волнуемыя нѣкоторыми безпокойными ощущеніями пятнадцатилѣтняго возраста. Нѣтъ, я выросъ на нѣсколько вершковъ, прожилъ вдругъ нѣсколько лѣтъ! Я увидѣлъ — и меня очень озадачило это открытіе, — что есть другая жизнь, другой нравственный міръ, за предѣлами окрестностей нашего домика. То, что я вычиталъ прежде въ своей «краткой исторіи», далеко не развивало такъ моихъ понятій, какъ развило ихъ вдругъ простое повѣствованіе бабушки. — Съ другой стороны, меня преслѣдовала мысль объ отцѣ, о предположеніяхъ, относительно значенія его на сценѣ политической или на поприщѣ военномъ. Въ такихъ думахъ я заснулъ наконецъ, и видѣлъ во снѣ маленькаго человѣка — въ сѣромъ сюртукѣ, треугольной шляпѣ, со сложенными на груди рукаии, какъ описала мнѣ его бабушка. Теперь обыкновенно рисуютъ его такъ на картинахъ, отливаютъ въ статуйкахъ всякихъ Формъ и размѣровъ — и продаютъ ихъ очень дешево. Но картина, нарисованная въ моемъ воображеніи, была дорогой цѣны, имѣла всю поэтическую и величественную прелесть перваго





====page 32====





впечатлѣнія, новости. Впрочемъ, это было одно изъ тѣхъ впечатленій, которыя не ослабѣваютъ отъ времени и повтореній, — одна изъ тѣхъ вещей, которыя никогда не теряли для меня своего достоинства и величія.

На другой день я проснулся очень рано, одѣлся, не потревожа доброй няни, которая спала еще крѣпкимъ сномъ, и сошелъ въ садъ. — Прекрасно было для меня утро моего перерожденія: двадцать четыре года послѣдующей жизни не изгладили еще изъ памяти моей прелести новыхъ тогда для меня идей и ощущеній. Я пробѣгалъ мѣстами мою краткую исторію, которую зналъ почти наизусть, но которая въ то утро представляла мнѣ совершенно новое повѣствованіе. Много страницъ можно было бы исписать для психологическаго объясненія внезапной перемѣны въ состояніи и направленіи моей умственности: она вдругъ сдѣлала безпромежуточный переходъ отъ понятій почти дѣтскихъ къ понятіямъ пылкой и размышляющей уже юности. Впрочемъ, такой переходъ очень естественъ: все зависитъ отъ устройства и воспріимчивости нашихъ духовныхъ началъ и силы впечатлѣній — для глубины послѣднихъ нуженъ только ловкій, мѣткій толчекъ. И то сказать — 





====page 33====





дѣтство мое миновалось тогда и самымъ возрастомъ. Шестнадцатымъ годомъ вступаемъ мы въ прекрасную пору юности, когда земная жизнь начинаетъ раскрывать передъ человѣкомъ свои тайны и завѣты, — когда созрѣвающая плоть ощущаетъ новыя побужденія, — когда и умъ, также созрѣвающій, пытается уже въ вопросахъ: кто я, что я, для чего я? какъ попалъ въ этотъ чудный, непостижимый міръ, который нѣкогда долженъ оставить, посредствомъ печальной катастрофы смерти, — и что тогда будетъ со мною? Но говоря, что на шестнадцатомъ — и ранѣе — году мы начинаемъ уже размышлять, я, разумѣется, говорю о тѣхъ только юношахъ, которымъ своенравная природа даровала способность размышленія въ степени не совсѣмъ обыкновенной. — Возрасть не всегда первое условіе разумѣнія. Кто изъ васъ, добрые читатели, не знавалъ сѣдыхъ стариковъ, надъ тупостію которыхъ издѣвались ребятишки, и ребятишекъ, которые, въ свою очередь, сдѣлавшись взрослыми людьми, не много выросли въ нравственномъ смыслѣ: что глупо, то глупо отъ начала до конца. Познанія, опытъ, размышленія развиваютъ природный умъ, содѣйствуютъ ему, но ума собственно не прибавляютъ: послѣд-



====page 34====





ній проявляется иногда съ высокой степени у ребенка и едва замѣтенъ у старца. Въ юношѣ видимъ недостатокъ благоразумія, пріобрѣтаемаго лѣтами и опытностію, — недостатокъ разсудительности, потому что ей мѣшаютъ страсти, пылкость чувствованій и вообще вѣтренность, болѣе или менѣе свойственная молодости; но у него же, у юноши, встрѣчаемъ быстроту и легкость соображеній, порывы творчества и предпріимчивости, которыхъ часто не находимъ уже въ возрастѣ зрѣлаго мужества? — Предоставляя психологамъ дальнѣйшее изслѣдованіе этихъ вопросовъ, обращаюсь къ разсказу моему.

Я сидѣлъ въ бесѣдкѣ съ своею краткою исторіей, когда няня позвала меня къ бабушкѣ пить кофе: добрая воспитательница не считала его вреднымъ ни для дѣтей ни для стариковъ, помня слова Вольтера, сказавшаго, что онъ восемьдесятъ лѣтъ отравлялъ себя этимъ напиткомъ. Едва мы успѣли окончить завтракъ нашъ, какъ въ комнату вошелъ длинный Андрей, остановился шагахъ въ двухъ отъ бабушки, и ро обыкновенію, смотря однимъ глазомъ на нее, а другимъ на противоположный предметъ, протяжно возгласилъ: «Отецъ Антоній изволилъ пожаловать!»





====page 35====





Посѣщеніе Патера всегда было пріятно бабушкѣ по тремъ причинамъ. Во первыхъ, она, какъ всѣ старушки, любила поболтать съ постороннимъ лицемъ. Во вторыхъ, Патеръ обыкновенно привозилъ съ собою новые журналы, а бабушка принимала живѣйшее участіе въ политическихъ дѣлахъ — да и кого не занимали они въ ту эпоху, когда почти каждый новый день прибавлялъ къ современной исторіи новую страницу? — Въ третьихъ, Патеръ Антоній собственною своею особой доставлялъ большое удовольствіе всѣмъ, кто пользовался его знакомствомъ. Послѣдняя причина обязываетъ меня короче познакомить съ нимъ и читателя.

Двадцать четыре года тому, Патеръ Антоній, конечно, не былъ такимъ старикомъ, какъ теперь: ему былъ тогда тридцать осьмой годъ — пора полнаго, зрѣлаго мужества для всякаго человѣка и самая приличная для духовной особы: слишкомъ молодой монахъ не можетъ внушать того уваженія, какимъ мы обязаны его священному сану. Теперь Патеръ Антоній, когда ему шестьдесятъ два года, — сгорбленный, дряхлый старикъ; голова его покрыта ровною сѣдиной, такъ что не увидишь ни одного волоска, сохранившаго перво-



====page 36====





бытный цвѣтъ свой. Впалыя щеки, — цвѣтъ лица, пожелтѣвшій какъ осенній листъ, — глаза, глубоко ввалившіеся подъ лобъ, — поступь слабая и медленная, — голосъ тихій и дрожащій: все говоритъ, что онъ отжилъ свой вѣкъ, что онъ запоздавшій гость земли, уже ожидаемый могилою. Но посмотрѣли бы вы на него двадцать четыре года тому! — Это былъ прекраснѣйшій мужчина, въ котораго нельзя, или, по крайней мѣрѣ, не должно было влюбляться потому только, что онъ служилъ Богу, а не страстямъ. Высокій ростъ, величавая Фигура, стройныя Формы тѣла не скрывались и подъ длиннымъ, широкимъ сюртукомъ монаха. Лице его, блѣдное и нѣсколько смугловатое, имѣло правильныя и необыкновенно пріятныя очертанія; довольно большой, но хорошо расположенный носъ, наклоненною оконечностію своею приближаясь къ верхней губѣ, придавалъ физіономіи Патера важность и серьёзность, свойственную почти всѣмъ лицамъ, одареннымъ большими остроконечными носами; черные, какъ громовая туча, глаза, отличались необыкновенною выразительностію и силою взгляда; большой, открытый лобъ, рѣдко обманчивый признакъ ума, совершенно гармонировалъ съ размѣрами лица,





====page 37====





которые, въ свою очередь, соотвѣтствовали росту. Наконецъ, густые и также черные волосы, длинно спущенные къ вискамъ, согласуясь съ цвѣтомъ глазъ, сообщали всѣмъ чертамъ лица оттѣнокъ нѣкоторой мрачности и угрюмости.

Таковъ былъ Патеръ Антоній въ тридцать семь лѣтъ, а это далеко уже не пора первой молодости, когда, какъ говоритъ преданіе, онъ обладалъ всею прелестію и могуществомъ юношеской красоты. Носились слухи, что она нѣкогда произвела сильное впечатлѣніе на одну изъ благородныхъ прихожанокъ красиваго Патера. О послѣдствіяхъ этого обстоятельства было много толковъ и догадокъ между любителями и любительницами злословія; подозрѣвали Патера въ излишней благосклонности къ благородной прихожанкѣ: достовѣрно, однакожъ, извѣстно только, что люди обыкновенно любятъ примѣшивать соблазнъ къ той чистотѣ и добродѣтели, до которой сами не способны возвыситься.

Внѣ храма, Патеръ Антоній носилъ обыкновенно длинный темнаго цвѣта сюртукъ, покроя, усвоеннаго духовными; черный галстухъ всегда былъ повязанъ па шеѣ его съ особеннымъ стараніемъ, а полусапожки съ кисточками блестѣли у него какъ зеркало; — низкая круглая шля-



====page 38====





па съ большими полями и суковатая неокрашенная трость, изъ простаго дерева, дополняли этотъ скромный, хотя и съ нѣкоторою изысканностію соображенный нарядъ. Патеръ Антоній утонченностію тоалета не пренебрегалъ возвышать преимущества благовидной своей наружности. Даръ слова, ученость и разнообразныя познанія украшали умъ его, гибкій, проницательный и оборотливый. Бесѣда съ Патеромъ полна была занимательности и живости, врожденной характерамъ пылкимъ и откровеннымъ, какимъ отличался онъ. Не ханжествуя и не нося маски лицемѣрнаго благочестія, не чуждаго нѣкоторымъ изъ его собратій, Патеръ Антоній могъ похвалиться однакожъ примѣрною чистотою правилъ и велъ самую строгую жизнь, истинно достойную его священнаго сана. — Въ свѣтскомъ разговорѣ онъ хотя и не приводилъ текстовъ изъ Писанія, какъ то подобаетъ въ храмѣ Божіемъ, — но потому не менѣе рѣчи его всегда были поучительны. Увлекаемый иногда мѣною мнѣній, или желая орудіемъ діалектики поразить упорнаго противника, онъ допускалъ порою ѣдкую иронію, сарказмъ, умную насмѣшку; словомъ, въ просвѣщенномъ обществѣ, былъ самымъ пріятнымъ собесѣдникомъ.





====page 39====





Вотъ нѣсколько очерковъ изъ портрета Патера Антонія въ эпоху моего разсказа. — Теперь вы можете довольно удовлетворительно вообразить себѣ нашего гостя, о посѣщеніи котораго длинный Андрей такъ торжественно возвѣстилъ бабушкѣ. 

Уважая Патера Антонія и заключая изъ ранняго посѣщенія его, что оно имѣло, вѣроятно, какую нибудь особенную причину, бабушка тотчасъ же отправилась къ нему, взяла и меня съ собою. Когда мы вошли въ гостиную, монахъ стоялъ у окна, спиною къ дверямъ, и барабанилъ пальцами по стеклу. Онъ не замѣтилъ насъ. — Воспитательница моя тихо подошла къ нему и положила руку на плечо его; тогда онъ быстро повернулся къ намъ, и съ чувствомъ дружбы пожалъ другую руку старушки, которую она привѣтливо подала ему.

— «Я, можетъ быть, обезпокоилъ васъ раннимъ посѣщеніемъ?» — сказалъ монахъ.

— Ваше посѣщеніе всегда во время, Отецъ Антоній, отвѣчала бабушка, — и всегда мнѣ одинаково пріятно. Но мы съ вами давніе знакомые — къ чему же эти церемоніи?... Я, старуха, съ каждымъ днемъ становлюсь любопытнѣе и нетерпѣ-



====page 40====





ливѣй. Старость повтореніе дѣтства. Но безъ околичностей. Скажите-ка, Отецъ Антоній: нѣтъ ли какихъ важныхъ новостей?

— «А!» — произнесъ Патеръ, значительно улыбаясь; но именно это А! и эта улыбка подтверждали, что онъ имѣетъ сообщить нѣчто — не весьма обыкновенное...

— «Давно ли вы получали извѣстія отъ Генерала? — прибавилъ онъ, помолчавъ съ минуту.

— Вы меня пугаете этимъ вопросомъ? — сказала бабушка. — Да, Генералъ давно не писалъ ко мнѣ. Около трехъ мѣсяцевъ уже, какъ я жду отвѣта на послѣднее письмо свое къ нему.

— «Я потому спрашиваю объ отцѣ нашего молодаго друга» — продолжалъ Отецъ Антоній, — приближая меня къ себѣ и благословляя по обычаю духовныхъ — «что послѣдствія новѣйшихъ событій, прекращая войну, должны возвратить Генерала въ мирное жилище его, которое онъ такъ долго оставлялъ, и которое, можетъ быть, не оставитъ болѣе. Союзники восторжествовали. Великій человѣкъ, то есть, маленькій капралъ, уже не

царствуетъ во Франціи...





====page 41====





— Онъ умеръ? — перервала бабушка, съ живостію и участіемъ, какое только могло быть внушено извѣстіемъ Патера.

— «Хуже чѣмъ умеръ... онъ побѣжденъ, низложенъ. Союзники взяли Парижъ. Пародъ не возсталъ въ защиту случайныхъ правъ своего избранника, и тотъ, кто, въ церкви Богоматери (Notre Dame), самъ возложилъ на главу свою корону, возгордись принять ее изъ священныхъ рукъ Апостольскаго Намѣстника, самъ же и снялъ ее съ этой гордой головы. 30 Марта, въ Фонтенебло, Наполеонъ подписалъ отреченіе свое отъ престола Франціи...»

— 30-го Марта? — повторила бабушка. — А мы ничего не знаемъ до сихъ поръ!... И такъ Франція завоевана союзниками?

— «Нѣтъ. Въ отношеніи къ народу Французскому союзники поступили великодушно. Кроткій Александръ благостію воздалъ Парижу за пепелъ Москвы и оскорбленіе храмовъ Русскихъ. Онъ пришелъ съ мечемъ: но принесъ съ собою и оливу мира — забвеніе прошлаго. Имперіи Французской, или, правильнѣе, Наполеоновой, — не существуетъ болѣе. Но собственно Франція — цѣла, оставлена независимой, въ предѣлахъ 92-го





====page 42====





года, — то есть, по праву возмездія, у нee отняты только завоеванія ея съ этого времени. Франція, по прежнему, объявлена королевствомъ, а королемъ ея — ГраФъ Лильскій, подъ именемъ Лудовика XVIII.»

— Какія событія! Сколько великихъ перемѣнъ въ такое короткое время!... Но куда же дѣвали Бонапарта? Что сталось съ нимъ? Гдѣ онъ теперь?

— «Три вопроса вдругъ, добрая моя синьора! Надобно отвѣчать по очереди... Куда дѣвали Бонапарта? — Туда, куда привелъ онъ самъ себя, или куда привела его судьба!... Онъ, конечно, не въ правѣ слишкомъ обвинять ее, вспомня, какъ высоко вознесла она его, изъ среды простаго гражданина... Что сталось съ нимъ? — Трудно было взобраться еще выше... оступиться же нѣсколькими ступенями ниже — въ порядкѣ земной суеты, вещь очень возможная. Но прежде, нежели буду отвѣчать на третій вопросъ, прибавлю ко второму: Наполеонъ царствуетъ...»

— Низложенъ и царствуетъ?... Ужъ не издѣвается ли отецъ Антоній надъ великимъ человѣкомъ? Царствуетъ? — Вдвоемъ развѣ съ Графомъ

Лильскимъ, по примѣру консульства съ Лебреномъ и Камбассересомъ?





====page 43====





— «Напротивъ, совершенно одинъ, и — надобно прибавить — очень уединенно, окруженный лишь воспоминаніями прежняго величія, славы и побѣдъ... Теперь я могу отвѣчать на третій вопросъ: гдѣ онъ въ настоящее время? — На пути къ острову Эльбѣ...» Короче, ему оставлено титло императора, съ неограниченною властію надъ этимъ островомъ... при небольшомъ впрочемъ условіи — державствовать тамъ спокойно и не оставлять предѣловъ своего новаго владѣнія... Ну, да онъ довольно постранствовалъ! Былъ и въ Африкѣ и въ Московіи... Пора и отдохнуть!... Не удалось, правда, сдѣлаться властелиномъ цѣлой земли — за то умѣлъ избрать мѣстопребываніе на островѣ Средиземнаго моря.

— Дурная игра словъ, отецъ Антоній!... Скажите лучше: добровольно ли отказался Наполеонъ отъ своей огромной имперіи?

— «На это можно отвѣчать притчею. Играли двое на большую сумму — на жизнь или на смерть. Былъ призванъ свидѣтель, съ тѣмъ, чтобъ жребій игры исполнился какъ законъ. И проигралъ одинъ изъ игравшихъ, именно тотъ самый, на чьей сторонѣ долго былъ перевѣсъ счастія или искусства — и онъ отдалъ деньги добровольно,





====page 44====





потому что, въ противномъ случаѣ, свидѣтель могъ принудить его къ тому силою... Не надлежало ли уступить и удовольствоваться тѣмъ, что предложитъ великодушіе счастливѣйшаго противника?»

— Притча ясна; но я желала бы знать подробности? Какъ случилось все это?

— «Подробности скоро узнаемъ изъ журналовъ, которые не получены еще здѣсь. Епископъ увѣдомилъ меня только о результатѣ событій. Впрочемъ онъ пишетъ, что Императоръ долго противился подписать актъ отреченія, на условіяхъ, предписанныхъ побѣдителями... какъ нѣкогда онъ самъ предписывалъ; старался, по обыкновенію своему, выиграть что нибудь діалектикой; — много витійствовалъ о правахъ своихъ: но кто не знаетъ, что права эти были пріобрѣтены случайно, и что, слѣдовательно, та же случайность лишала ихъ. Но депутація, составленная изъ лицъ, за нѣсколько дней передъ тѣмъ трепетавшихъ взора его, — требовала настоятельно, особенно Маршалъ Ней, недавно еще привержеинѣйшій слуга Наполеона. Онъ имѣлъ съ Неемъ продолжительный разговоръ, на единѣ, послѣ котораго Императоръ не спорилъ болѣе и подписалъ отреченіе.





====page 45====





Вообще, въ эти дни, онъ много горячился, и актерствуя и искренно: то ставилъ себя превыше непостоянной судьбы своей, хотѣлъ казаться спокойнымъ и равнодушнымъ, — то вдругъ выходилъ изъ себя, и какъ ребенокъ, у котораго отняли любимую игрушку, метался изъ угла въ

уголъ... но метался съ яростію льва, страшнаго еще и въ безсиліи. Обычное хладнокровіе и твердость духа оставили его въ эти дни испытанія, и какъ сообщаетъ Епископъ, носятся слухи, что онъ покушался даже на жизнь свою: вещь очень правдоподобная — потому что онъ всегда былъ христіаниномъ для политики, а не политикомъ для христіанства, какъ бы слѣдовало. Онъ принялъ отраву: но ядъ, который, въ послѣдніе годы, со времени несчастнаго похода своего въ Россію, онъ постоянно носилъ при себѣ, потерялъ силу и не оказалъ должнаго дѣйствія, когда Наполеонъ принялъ его. Въ день отъѣзда своего на островъ Эльбу, Императоръ трогательно простился съ своею храброю гвардіей... облобызалъ своего одноглаваго орла, неразлучнаго спутника въ минувшихъ побѣдахъ — и потомъ, самъ орелъ съ подрѣзанными крыльями, тихо и безмолвно направилъ полетъ свой къ новому, тѣсному гнѣзду царствен-



====page 46====





ному... Вотъ всѣ извѣстныя мнѣ подробности...»

— Такъ кончилъ человѣкъ, мечтавшій цѣлый міръ покорить своей власти! — сказала бабушка.

— «Кончилъ?... Этого нельзя еще утверждать рѣшительно!»

— Чтожъ вы предполагаете еще, отецъ Антоній? — съ живостію спросила старушка.

— «Человѣкъ предполагаетъ, а Богъ располагаетъ: но я думаю, что только смерть или совершенная невозможность дѣйствовать — можетъ положить предѣлъ поприщу такого человѣка. Прощаясь съ своею гвардіей, онъ обѣщалъ ей, въ уединеніи, на островѣ Эльбѣ, описать исторію своихъ походовъ: но, мнѣ кажется, это самое обѣщаніе есть не иное что, какъ намѣреніе продолжить не въ событіяхъ еще...»

Дальнѣйшая бесѣда политиковъ нашихъ прервана была появленіемъ новаго, для читателя, лица. То былъ одинъ изъ сыновъ племени Израилева, жившій по сосѣдству съ нами. Его звали именемъ мудраго царя Соломона; онъ былъ довольно богатъ, и какъ большая часть его соплеменниковъ, занимался торговлею. Въ отношеніи къ дому нашему онъ состоялъ въ должности корреспон-



====page 47====





дента между отцемъ моимъ и воспитательницей: черезъ него отправляла и получала она письма свои. Соломонъ, уважаемый всѣми за его честность

и добросовѣстность, пользовался большою довѣренностію со стороны отца моего, которому, какъ узнаетъ читатель въ слѣдующей главѣ, имѣлъ случай оказать нѣкогда важную услугу. Описывать ли наружность Соломона? — Смуглое, но правильное и даже пріятное лице, черные волосы, такіе же глаза, пріемы боязливости и почтительности, притворной пли искренней, взглядъ робкій, но вмѣстѣ съ тѣмъ живой и проницательный, тихій голосъ, шепелявое произношеніе... прибавьте къ этому признаки сорокалѣтняго возраста, малый ростъ, худощавость Фигуры — и получите полный портретъ одного изъ отверженныхъ скитальцевъ міра, тщетно ожидающихъ своего Мессіи.

Войдя въ гостиную, Соломонъ низко поклонился всѣмъ присутствующимъ и подалъ бабушкѣ письмо отъ отца моего, которое она въ ту же минуту распечатала, въ ожиданіи подробнѣйшихъ извѣстій о послѣднихъ событіяхъ; но она обманулась въ своей надеждѣ. Въ письмѣ не было и помина о политическихъ дѣлахъ. Оно состояло изъ нѣсколькихъ строкъ слѣдующаго содержанія:





====page 48====



 

— «Вы правы, добрый другъ мой, напомнивъ мнѣ, что Евгенію уже пятнадцать лѣтъ. Впрочемъ, я и самъ думаю объ немъ каждую минуту, когда только могу думать о себѣ и о своемъ единственномъ сынѣ — единственномъ существъ, для котораго нужно еще собственное мое существованіе... Да, Евгенія надобно выучить кое-чему, кромѣ того, что вы, по добротѣ вашей, передали ему изъ своихъ познаній. Благодарю, тысячу разъ благодарю васъ за материнскія попеченія объ немъ. Но пока онъ можетъ оставаться дома, потому что скоро будетъ подъ руководствомъ человѣка, который въ состояніи сдѣлать его ученымъ, А между тѣмъ поцалуйте за меня моего Евгенія. — До свиданія!»

— И больше ничего! — сказала бабушка прочитавъ вслухъ письмо. — Ни слова о томъ, гдѣ онъ, что съ нимъ, когда возвратится?

— Онъ, кажется, никогда не бывалъ откровеннѣе» — значительно замѣтилъ Патеръ Антоній.

— Странный, удивительный человѣкъ! — воскликнула старушка.

— «Удивительно все, чего мы не знаемъ» — прибавилъ Патеръ, — Вотъ Соломонъ, можетъ быть, удивляется менѣе нашего. Пользуясь довѣренностію Генерала, онъ, вѣроятно, посвященъ въ его тайны?»





====page 49====





— Можно и такъ думать — сказалъ Соломонъ.

— «А что ты думаешь объ немъ?» — быстро подхватилъ монахъ.

— Онъ человѣкъ — съ особеннымъ выраженіемъ отвѣчалъ Соломонъ.

— «И ты человѣкъ?» — насмѣшливо и съ презрѣніемъ возразилъ Патеръ.

— Я только Еврей... — съ наружнымъ смиреніемъ промолвилъ сынъ Израиля, между тѣмъ какъ лице его искривилось, точно судорогами, и губы посипѣли отъ досады и злости.

— «Іуда предалъ Спасителя за тридцать сребренниковъ... скажи, Соломонъ: сколько бы ты взялъ за тайну твоего патрона?» — продолжалъ Патеръ въ томъ же тонѣ.

— Еслибъ она и существовала, монаху не чѣмъ купить ее — грубо отвѣчалъ Еврей, выведенный наконецъ изъ терпѣнія обращеніемъ отца Антонія.

— «Жидъ!!» — запальчиво вскричалъ послѣдній и схватился за трость свою.

— Вѣра Пророка вашего учитъ кротости... — съ достоинствомъ произнесъ Еврей, подвигаясь однакожъ къ дверямъ: какъ всѣ единовѣрцы его, онъ не отличался особенною храбростію.





====page 50====





— «Ты правъ, Соломонъ!... я оскорбилъ тебя» — сказалъ вспыльчивый Патеръ и опустилъ трость свою.

— Не большой грѣхъ обидѣть Жида! — съ язвительностію отвѣчалъ Соломонъ, низко поклонился всѣмъ и поспѣшно вышелъ изъ комнаты. 

Патеръ Антоній, недовольный своимъ поступкомъ, также скоро оставилъ насъ.

— «Онъ больше похожъ па воина, нежели на монаха» — замѣтила бабушка по удаленіи его.





====page 51====





ГЛАВА IV.



НОВЫЙ РАЗГОВОРЪ ВЪ БЕСѢДКѢ.



Прошло нѣсколько дней, мирно, тихо, какъ всегда бывало въ нашемъ уединенномъ домикъ; ничто не нарушало спокойнаго однообразія сельской жизни. Погода стояла теплая и ясная. Большую часть времени мы проводили въ саду. Тамъ птички весело распѣвали пѣсни весны; цвѣты, распускаясь, начинали уже издавать свой пріятный запахъ; вѣтви деревъ, густо опушенныя

листьями, таинственнымъ шелестомъ своимъ склоняли къ нѣгѣ и задумчивости. За оградою шумѣли волны сосѣдней рѣки, между тѣмъ какъ съ ближнихъ полей приносились говоръ и пѣсни работающихъ поселянъ.





====page 52====





Въ одинъ вечеръ мы съ бабушкой сидѣли въ бесѣдкѣ. По обыкновенію, старушка вязала чулокъ, а я читалъ ей вслухъ какую-то повѣсть г-жи Жанлисъ. Бабушка, повидимому, слушала внимательно... но въ самомъ дѣлѣ мысль ея блуждала въ воспоминаніи прошедшаго.

— «Евгеній!» — сказала она вдругъ, прервавъ чтеніе: «ты такъ часто спрашиваешь меня объ отцѣ своемъ... отчего же я никогда не слыхала отъ тебя слова о бѣдной твоей матери? 

— Ахъ, бабушка!... Вотъ былъ весь отвѣтъ мой. И что могъ сказать я? — Помню только, что неожиданный вопросъ старушки живо пробудилъ въ сердцѣ моемъ чувство сиротства. О виновницѣ моей жизни я зналъ только, что минута моего рожденія была минутою ея смерти. Она закрыла глаза свои навѣки, когда я впервые увидѣлъ свѣтъ Божій. Быть можетъ, первый крикъ мой, первый вопль младенческаго голоса, заглушилъ страдальческій звукъ ея предсмертнаго стенанія. Подлѣ одра ея стояли гробь и колыбель... Я выросъ сиротою, вскормленный чужою грудью, ласкаемый не материнскими ласками, — оставленный отцемъ, почти забытый имъ... Все это вдругъ представилось моему во-





====page 53====





обряженію и па сердцѣ моемъ впервые сдѣлалось тяжело. Я заплакалъ.

Бабушка дала время успокоиться моимъ чувствамъ и потомъ продолжала: «Ты не ребенокъ уже, Евгеній; можешь все понимать. Я давно уже хотѣла разсказать тебѣ печальную исторію твоей матери. Повѣсть моя, конечно, не будетъ такъ краснорѣчива, какъ та повѣсть г-жи Жанлисъ, которую мы теперь читаемъ: за то истинна — а это чего нибудь да стоитъ.

Я придвинулъ стулъ свой къ креслу старушки, положилъ книгу, и съ нетерпѣніемъ живѣйшаго участія ожидалъ ся разсказа. Молча, соображала бабушка въ памяти своей обстоятельства предстоящаго повѣствованія. Такъ же тихо было вокругъ, какъ и во время перваго разговора нашего въ бесѣдкѣ, такъ же настроено было мое любопытство, но на этотъ разъ предметъ его глубже проникалъ въ мое сердце, ближе относился собственно ко мнѣ. Мнѣ было грустно и сладко было вмѣстѣ. Начинало смеркаться. Въ одномъ углу сада, гдѣ деревья оставлены были на произволъ природы, — въ самой чащѣ аллеи, никогда не посѣщаемой, раздавалась пѣснь соловья, унылая, трогательная; издалека приносились зву-



====page 54====





ки пастушьяго рожка; — заходящее солнце румянило склонъ неба на западъ и пурпурными лучами своими озаряло картину сельскаго вечера.

— «Съ тѣхъ поръ минуло около семнадцати лѣтъ, милый Евгеній!» — начала старушка. «Отецъ твой и тогда, какъ и теперь, странствовалъ гдѣ-то по свѣту, искалъ чего-то... да видно не нашелъ еще. Ему было тогда около тридцати лѣтъ: онъ носилъ уже генеральскій мундиръ, былъ хорошъ собою, нравился женщинамъ... Я жила въ этомъ же домъ... за годъ передъ тѣмъ его купилъ отецъ твой...

— «Въ одну ненастную лѣтнюю ночь, сильный стукъ въ ворота разбудилъ меня. Андрей также проснулся. Но Катерина, моя горничная (ты ее не знаешь, потому что она давно уже умерла), спала крѣпкимъ сномъ въ сосѣдней комнатѣ, которую ты теперь занимаешь. Въ спальнѣ у меня, по обыкновенію, горѣла ночная лампа. Я засвѣтила свѣчу и разбудила Катерину. Между тѣмъ стукъ въ ворота съ каждою минутой умножался; слышались грубые голоса людей, требовавшихъ отворить ворота... ну, точь въ точь разбойники въ романахъ г-жи РадклиФъ!





====page 55====





— «Я была свидѣтельницею всѣхъ ужасовъ революціи, пережила мученическую смерть мужа, погибель всего семейства нашего, кровныхъ и

друзей; страшнаго для меня уже не существовало. — Словомъ сказать, — я не могла очень испугаться этого ночнаго шума и стука... О! не такія ночи видѣла я на своемъ вѣку, хотя онѣ были темны, какъ дѣла, во мракѣ ихъ совершенныя... Я старалась объяснить себѣ странную ночную тревогу какими нибудь мирными причинами. Кому было придти за моею бѣдною жизнію? А еслибъ и пришли, то я отдала бы ее безъ большаго сожалѣнія. Ахъ, кто испыталъ такія горести, какъ я, — кто перенесъ на землѣ всѣ муки ада, — тому менѣе уже страшна разлука съ жизнію! Не любо умирать счастливцу, никогда не знавщему смутныхъ дней бѣдствія и плача!... Да, я не испугалась — однакожъ сердце у меня билось сильнѣе обыкновеннаго, и признаюсь, я не знала что предпринять... Катерина, въ страхѣ, съ просонковъ, кричала: «Помогите, помогите! — Воры, разбойники...» — Въ самомъ дѣлѣ, удары въ ворота, безпрестанно повторяемые, становились сильнѣе и сильнѣе; требованія отворить ихъ начинали уже сопровождаться крикомъ и бранью.





====page 56====





Слышно было и ржаніе лошадей и нетерпѣливый топотъ копытъ ихъ. — Что за незваные гости-всадники? — подумала я, начиная уже сильно безпокоиться о причинѣ ночной тревоги, между тѣмъ какъ шумъ на дворѣ увеличивался неумолкаемымъ лаемъ сторожевой собаки дома и проливнымъ дождемъ, который, точно градъ, стучалъ въ окна... изрѣдка слышались отдаленные удары грома... я говорила уже, что погода была прененастная... Однажды я разсказывала объ этой ночи пріятельницѣ моей, госпожѣ Сталь, и она, какъ сочинительница, замѣтила, что это была ночь самая романическая, и по погодѣ и по происшествію... Бѣдная г-жа Сталь! она какъ-то не поладила съ Наполеономъ, се услали куда-то, и вотъ уже нѣсколько лѣтъ я не имѣю объ ней ни какого извѣстія. Охота же женщинамъ мѣшаться въ политику!»

— Милая бабушка! я такъ нетерпѣливо желаю знать исторію моей маменьки! — сказалъ я, видя, что старушка, имѣвшая привычку дѣлать въ разговорѣ безпрестанныя отступленія и часто оттого забывавшая главный предметъ, готова была пуститься въ постороннія разсужденія.





====page 57====





— «Ахъ, дѣти, дѣти!! Вы судите по себѣ, и намъ, правда, больше не о чемъ думать, какъ о настоящей минутъ! Но кто много жилъ и испыталъ, тому невольно и вспоминается о многомъ... Ну, вотъ я, по милости твоей, и потеряла нить разсказа! — А у меня все было расположено въ порядкѣ, какъ случилось... О, порядокъ великое дѣло! Почтенная г-жа Гёте, мать знаменитаго поэта, всегда это говорила... Прекрасная женщина! И какая счастливая мать! Сына ея очень уважаютъ Императоры Александръ и Наполеонъ; они удостоили его самого лестнаго вниманія, пожаловали ему ленты. Да и голова-то, голова-то какая у Господина Тайнаго Совѣтника! Я когда нибудь покажу тебѣ письмо его ко мнѣ, Евгеній... На чемъ однакожъ я остановилась?» — прибавила старушка, видя, что уже слишкомъ отклонилась въ сторону.

— Вы говорили бабушка, что въ ворота стучались неизвѣстные люди.

— «О, да и какъ стучались!.. Вотъ я и думаю себѣ: что дѣлать — отворить ли имъ? Наконецъ явился Андрей. Я послала его узнать — что это за наглецы такіе и чего хотятъ отъ насъ?... Нѣсколько минутъ прошло послѣ ухода Андрея; прошло и





====page 58====





четверть часа — онъ не возвращался. Мнѣ стало страшно. Не убили ли его?... Между тѣмъ стукъ прекратился и все присмирѣло; изрѣдка лишь слышались ржаніе лошадей и голоса всадниковъ, которые довольно спокойно уже разговаривали между собою. Мнѣ стало легче. Вотъ и Андрей возвратился. Я ожила.

— Не безпокойтесь, сударыня, — сказалъ онъ: эти незваные гости не хотятъ сдѣлать намъ ни какого вреда; стучали же въ ворота слишкомъ шибко и кричали очень громко — потому, что я крѣпко спалъ и долго не могъ услышать ихъ. А когда наконецъ проснулся, такъ не вдругъ еще рѣшился впустить нежданыхъ ночныхъ гостей, не зная — кто они и за чѣмъ? Вотъ, напослѣдокъ, какъ дѣло объяснилось, я и отворилъ имъ ворота... Неправда ли, сударыня, что я поступилъ очень хорошо?

— «Да (отвѣчала я), потому что, въ противномъ случаѣ, они выломали бы ворота и порядкомъ поколотили тебя самого.»

— О, нѣтъ, милостивая госпожа моя! Это очень добрые люди. Они присланы Генераломъ и притомъ не должны быть очень храбры, потому что

предводитель ихъ — Жидъ. Они сопровождали





====page 59====





карету, въ которой находится прекрасная особа. Генералъ нашъ поймалъ какую-то красивенькую птичку (продолжалъ Андрей, лукаво улыбаясь), и хочетъ, чтобъ мы держали ее здѣсь какъ въ клѣткѣ... (*)

— «Ты говоришь вздорь, Андрей! Я тебя не понимаю. Но если точно въ каретѣ находится дама, то надобно скорѣе просить ее сюда? Въ такую погоду, и притомъ ночью, гораздо лучше быть въ комнатѣ, нежели на дворѣ.»

— «Андрей не заставилъ повторять себѣ и отправился исполнить мое приказаніе, а я между тѣмъ, въ ожиданіи таинственной гостьи, велѣла Катеринѣ засвѣтить свѣчи въ гостиной и принести мнѣ шаль. Не прошло и десяти минутъ — Андрей возвратился, но на этотъ разъ не одинъ, а съ дамою, о которой говорилъ. Я увидѣла очень молодую женщину, одѣтую по дорожному, въ темномъ платьѣ, — однакожъ съ большимъ вкусомъ, даже съ нѣкоторою изысканностію. Съ перваго взгляда наружность

(*) Бабушка, увлеченная подробностями своего повѣствованія, забыла, что слушатель ея — пятнадцатилѣтій юноша, совершенно еще неопытный и не вполнѣ способный понимать подобныя топкости. Впрочемъ я уже кое-что смыслилъ.



====page 60====





незнакомки показывала благородство происхожденія и пріемы того общества, которое называютъ высшимъ... О, мнѣ очень хорошо знакомы пріемы знатныхъ дамъ: у меня были пріятельницы изъ первыхъ аристократокъ Двора несчастнаго Людовика XVI... Она поклонилась мнѣ очень вѣжливо, но съ выраженіемъ собственнаго достоинства, съ какою-то прекрасною гордостію. Я попросила ее сѣсть, на диванъ, а между тѣмъ сама была въ большомъ затрудненіи, не зная чѣмъ и какъ начать разговоръ съ моею странною гостью; въ то же время еще одно обстоятельство совершенно овладѣло моимъ вниманіемъ: передо мною была дѣвушка, лѣтъ девятнадцати, рѣдкой красоты, — такой красоты, какой я не видывала въ цѣлую жизнь мою. Ночная тревога, прекрасная незнакомка, все, случившееся въ эту ночь, на минуту, представилось мнѣ сномъ, мечтою воображенія — но то были не сонъ, не мечта, а дѣйствительность, хотя и необыкновенная. Я не могла свести глазъ своихъ съ очаровательной гостьи. Нѣжныя, плѣнительныя черты лица ея, бѣлизна его, окрашенная легкимъ, едва замѣтнымъ румянцемъ, походившимъ на цвѣтъ самой блѣдной розы, — стройность стана, прелестнѣйшіе голубые глаза, вы-



====page 61====



 

ражавшіе ангельскую доброту и вмѣстѣ самое пламенное чувство: все — словомъ — исполнено было въ ней невообразимой и неизобразимой прелести. Любуясь красавицей, я впала въ какое-то странное смущеніе, не позволявшее мнѣ ни говорить, ни мыслить. Наконецъ, я успѣла освободиться отъ этого обаянія, и разсматривая гостью уже гораздо спокойнѣе, замѣтила на лицѣ ея слѣды нѣкоторой горести и слезъ, хотя впрочемъ ни что не обнаруживало большаго страданія ея въ настоящемъ положеніи: можно было подумать, что оно послѣдовало не безъ нѣкотораго согласія съ ея стороны. нпа первая прервала молчаніе.

— «Я потревожила ночной покой вашъ... но вы должны извинить меня, милостивая государыня, потому что я не завишу отъ себя. Одинъ изъ спутниковъ моихъ можетъ объяснить вамъ причины, которыя волею или неволею привели меня сюда» — сказала она, и я снова подчинилась очарованію присутствія незнакомки: такъ сладостны были звуки ея мягкаго и нѣжнаго голоса.

— «Не помню, что отвѣчала я ей; разумѣется, это было пртівѣтствіе, — но привѣтствіе, сказанное отъ души: я вдругъ, въ нѣсколько минутъ,

успѣла полюбить мою милую гостью. Есть влече-



====page 62====





нія быстрыя, но тѣмъ не менѣе сильныя, и надобно сказать — наружность играетъ въ нихъ первую роль...»

(Я боялся новаго отступленія, но, къ счастію, на этотъ разъ, бабушка не зафилософствовалась.)

— «Отдаю себя вашему расположенію и покровительству!» — сказала красавица. — «Вотъ человѣкъ, желающій вручить вамъ письмо: въ немъ, вѣроятно, заключается объясненіе происшествія, въ которомъ заставляютъ меня разыгрывать роль искательницы приключеній...» — прибавила она съ какою-то аристократическою гордостію, между тѣмъ какъ на глазахъ ея навернулись слезы.

— «Я оборотилась, и въ самомъ дѣлѣ увидѣла молодаго человѣка, или, лучше сказать, молодаго Жида, очень пріятной наружности... Но все измѣняется отъ времени, и ты не долженъ удивиться, Евгеній, когда узнаешь, что это былъ другъ нашъ Соломонъ, который съ того времени поселился въ здѣшней сторонѣ. Послѣ нѣсколькихъ поклоновъ и рекомендацій о себѣ, какъ о честнѣйшемъ изъ потомковъ Авраамовыхъ, онъ подалъ мнѣ письмо... Но если ты хочешь подробнѣе знать содержаніе его, то сходи въ мою комнату и принеси оттуда мою шкатулку — оно





====page 63====





тамъ хранится... вмѣстѣ съ письмомъ г. Гёте...» — прибавила бабушка.

Я въ минуту исполнилъ порученіе ея. Вотъ что писалъ къ ней отецъ мой:

«Вамъ будетъ веселѣе въ вашемъ уединеніи. Посылаю къ вамъ прелестное существо, которое очаруетъ васъ столько же кротостію нрава, сколько и красотою наружною. Не откажите ей въ вашемъ уваженіи и попеченіяхъ: она достойна ихъ. Но женщины любопытны, и я избавлю васъ отъ труда распрашивать, а ее отъ непріятной обязанности разсказывать свое похожденіе. Прелестная дѣвушка, съ которою вы знакомы уже, читая эти строки, — дочь Польскаго вельможи. Я встрѣтился съ нимъ случайно. Военныя происшествія привели меня въ домъ его, одинъ изъ знатнѣйшихъ домовъ въ Польшѣ. — Я нашелъ почтенное семейство, гдѣ скоро полюбили меня, не спрашивая даже о моемъ имени и называя меня просто — Генераломъ. Два сына, но они въ отсутствіи: одинъ путешествуетъ, другой въ военной службѣ; три дочери и всѣ прекрасны, какъ три Граціи, но старшая (ее зовутъ Теодорою и она передъ вами) — такъ прелестна, — можете судить сами, — что при ней младшія сестры, кра-



====page 64====





савицы безъ нея, какъ обыкновенные полевые цвѣты передъ пышною садовою розой. Долго было бы разсказывать подробности. Дѣло въ томъ, что я страстно влюбился, до того влюбился, что просилъ у отца руки Теодоры. Со всею вѣжливостію, мнѣ отвѣчали, что она обѣщана уже другому. Это была правда. Но дочь, по собственному признанію ея, сдѣланному мнѣ втайнѣ, не любила своего нареченнаго, избраннаго отцемъ. По чувству великодушія, повелѣвающему вступаться за слабыхъ, — вѣрнѣе, но чувству любви, или — пожалуй — эгоизма, какъ сказалъ умный старикъ Вольтеръ, я рѣшился из бавить бѣдную дѣвушку отъ немилаго ей брака. Она никогда не согласилась бы добровольно оставить домъ родительскій, для того, чтобъ убѣжать со мною — и я счелъ благоразумнѣйшимъ устроить это дѣло безъ предварительнаго съ ея стороны согласія. Во всякомъ случаѣ, должно было избрать меньшее изъ двухъ золъ. Была ли бы она счастлива, принадлежа противному ей человѣку и любя въ то же время другаго (позволите ли признаться, что этотъ другой былъ я: иначе, какое бы право я имѣлъ располагать участію Теодоры)? А я былъ бы ис-



====page 65====





тинно несчастливъ, не обладая ею! Это первая, и конечно послѣдняя, любовь моя, любовь спльпая, неодолимая, короче — настоящая любовь. Долго чуждался я и не зналъ ощущеній любви; почти тридцать лѣтъ жизни моей протекло безъ сердечнаго сознанія, что есть чувство, которому не можетъ противиться самая твердая воля человѣка. За то теперь всѣмъ существомъ моимъ я отдался этому чувству — оно такъ сладостно, что бѣжать отъ него было бы глупостію. Жизнь наша такъ коротка, ожидающее насъ за могилою такъ мрачно и неопредѣленно, что было бы очень безразсудно не ловить на лету счастія, возможнаго на землѣ... Да, добрый другъ мой, я не тотъ уже, что быль прежде! Звукъ мечей и громъ пушекъ уже потеряли для меня прежнюю прелесть свою! Война, стихія моя почти съ дѣтскихъ лѣтъ, уже не манитъ меня, по прежнему, въ свои кровавыя объятія: какъ пылкій юноша, только что вышедшій изъ школы, я помышляю теперь о другихъ объятіяхъ, и философія, конечно, должна быть на сторонѣ послѣднихъ, потому что она не любитъ кровопролитія. Но — говоря слогомъ ригористовъ — знамена Марса не отпускаютъ еще меня въ мирную,





====page 66====





аркадскую область Гимена. А какъ надоѣла мнѣ война и война, трупы и трупы, кровь да кровь! Вы можете возразить: кто же заставляетъ меня быть дѣйствователемъ на этомъ кровавомъ поприщѣ? Но вѣдь надобно же что нибудь дѣлать на землѣ? Я не рожденъ обработывать ее съ плугомъ въ рукахъ — должно было избрать другое орудіе. Пожалуй, можно обвинить меня въ честолюбіи, но вмѣстѣ съ тѣмъ надобно обвинить и въ томъ, что я человѣкъ. Притомъ, я только слѣдую моему долгу, призванію, — какъ слѣдуютъ ему поэтъ, художникъ: я поэтъ-меченосецъ... и вотъ я завоевалъ себѣ жену... Кстати, этотъ старый обломокъ Польскаго магнатства, отецъ моей Теодоры, человѣкъ впрочемъ очень почтенный, предполагаетъ, какъ я слышалъ, мою родословную недостойною своего шляхетскаго древа; онъ считаетъ себя въ родствѣ съ Собіескимъ, на котораго, правду сказать, столько же похожъ, сколько Жидъ, вручитель моего письма, имѣетъ общаго съ царемъ Соломономъ, своимъ соименникомъ... Какъ бы то ни было, дочь знаменитаго магната не иначе могла принадлежать мнѣ, какъ въ слѣдствіе того средства, на которое я принужденъ былъ рѣшиться для облада-



====page 67====





нія ею. Не осуждайте меня строго, или осудите чувство, заставившее меня поступить такъ! — Въ немъ, въ этомъ чувствѣ, заключается теперь все счастіе мое, вся жизнь моя. Къ сожалѣнію, я узналъ его слишкомъ поздно, когда общественный жребій мой давно уже былъ брошенъ... До свиданія!... О, какъ бы хотѣлъ я, чтобы оно наступило скорѣе, чтобы всѣ мы были вмѣстѣ!.. Берегите Теодору, добрый другъ мой; утѣ«шайте ее въ разлукѣ съ родными, со мною, и не давайте ей плакать... Обходитесь хорошо съ подателемъ письма; нужды нѣтъ, что онъ Жидъ — онъ почти честный человѣкъ, и я ему много обязанъ. Съ помощію его и золота мы овладѣли нашею плѣнницей. Онъ уже не возвратится на родину, потому что, въ такомъ случаѣ, отецъ Теодоры по крайней мѣрѣ повѣсилъ бы его. Люди, провожавшіе карету, тотчасъ должны удалиться. Ночное время, назначенное мною для ихъ прибытія, избавитъ васъ отъ огласки и злословія въ сосѣдствѣ. Покамѣстъ выдаваите Теодору за дальнюю свою родственницу, сироту, или какъ сочтете приличнѣе. Бываютъ случаи, въ которыхъ ложь лучше истины, хотя истина лучше всего.»





====page 68====





— «По прочтеніи письма (продолжала бабушка), я тотчасъ предложила Теодорѣ успокоеніе, и черезъ полчаса водворилась прежняя тишина ночи въ уединенномъ жилищъ нашемъ; только крупныя капли дождя стучали въ окна, освѣщаемыя изрѣдка блѣднымъ мерцаніемъ отдаленной молніи, и еще рѣже повторялись слабые удары утихавшаго грома, соединяясь по-временамъ съ лаемъ Гектора, неусыпно сторожившаго пустынный домъ нашъ.

— «Слѣдующій день былъ одинъ изъ тѣхъ теплыхъ и прекрасныхъ сентябрскихъ дней, которые встрѣчаемъ съ радостію и провожаемъ съ сожалѣніемъ, потому что за ними приходитъ обычное ненастье осени, мрачной, суровой. Сѣверные гости, вѣтры, свѣваютъ послѣднія листья съ обнажающихся деревъ и возмущаютъ кроткія волны тихобѣгущей рѣки нашей; ясное небо туманится, закрываясь сѣрыми, дождевыми облаками; не слышно пѣнія пташекъ; все въ природѣ мертво и уныло, наводитъ тоску на душу и томитъ сердце какою-то безотвязною грустію.

— «Такова была осень, встрѣтившая здѣсь Теодору, вдали отъ родины и родныхъ. Бѣдная дѣвушка плакала украдкою. Увезенная отъ отца и





====page 69====





матери, она нe видѣла подлѣ себя и того, кто могъ замѣнить ихъ нѣжною любовію своею, и поцалуями осушить слезы горести. Прошло два мѣсяца. Генералъ не являлся. Кроткая Теодора долго терпѣла и страдала безмолвно, но наконецъ стала произносить тихіе упреки и раздирающіе сердце жалобы. Я утѣшала ее, сколько могла и какъ умѣла, обнадеживала скорымъ пріѣздомъ Генерала, а между тѣмъ сама теряла надежду, потому что онъ не писалъ ничего, и мы не имѣли объ немъ ни какого свѣдѣнія. Соломонъ приходилъ по-временамъ съ извѣстіемъ, что родители ея здоровы, что въ домѣ у нихъ все благополучно; но она не хотѣла говорить съ Соломономъ, презирая его, какъ виновника тогдашняго ея положенія, прискорбнаго и сомнительнаго. Я и сама не увѣрена была тогда въ видахъ, которыя имѣлъ на Теодору отецъ твой, хотя благородство его характера ручалось мнѣ, что отношенія его къ ней должны окончиться брачнымъ союзомъ.

— «Фортепіано и книги, присылаемыя Патеромъ Антоніемъ, тогда еще очень молодымъ и прекраснымъ собою, иногда развлекали на нѣсколько часовъ бѣдную Теодору, но скоро потомъ она предавалась всей горести своей и слезамъ. Наконецъ,





====page 70====





въ одно зимнее утро, въ исходѣ Ноября, онъ пріѣхалъ. Въ минуту, все было забыто: время разлуки съ нимъ, съ родителями, ихъ безпокойство о судьбѣ дочери, — прошла печаль и осушились слезы. Отецъ твой, всегда важный и даже суровый, казалось, совершенно потерялъ власть надъ прежнимъ характеромъ своимъ, недоступнымъ, повидимому, для нѣжныхъ впечатлѣній, и вполнѣ отдался во власть любви, восторгамъ страсти, которую и ты нѣкогда узнаешь, милый Евгеній мой, — можетъ быть, гораздо ранѣе отца твоего. Черезъ нѣсколько дней приглашенъ былъ Патеръ Антоній, для совершенія обряда бракосочетанія Генерала съ Теодорою. Они были счастливы. Отецъ твой жилъ, казалось, только одною юною, прелестною своею женой. Теодора пѣла ему нѣжныя пѣсни на сладкозвучномъ, любовномъ языкѣ своей родины, и онъ, слушая ихъ сердцемъ, забывалъ цѣлый міръ и все, съ чѣмъ связывалъ его этотъ міръ — и войну и славу и ратныя почести. Взоръ его исполненъ былъ искреннѣйшаго выраженія пламенной привязанности, рѣчи дышали страстію. Казалось, одна супружеская любовь, одна домашняя жизнь съ ея тихимъ семейнымъ счастіемъ — занимали все су-



====page 71====





щество отца твоего. Но, увы, мужчина, столько же, если еще не болѣе, принадлежитъ обществу — внѣшнимъ обязанностямъ своимъ, сколько и семейству: только женщина можетъ любить безъ раздѣла, не связанная ни какими отношеніями къ свѣту и гражданскому поприщу.

— «Какъ сегодня помню, разъ вечеромъ услышали мы отдаленную пальбу, пушечные выстрѣлы. Со времени революціи, почти во всей Европѣ и почти безпрестанно, раздавались — и теперь еще не умолкли совершенно — эти воинственные громы. Я сказала уже, что это было вечеромъ. Отецъ твой стоялъ у окна въ гостиной, когда эхо сосѣднихъ горъ донесло къ намъ грозные отзвуки выстрѣловъ. Онъ задрожалъ всѣмъ тѣломъ, краска выступила на щекахъ его. — «Гдѣ-то близко происходитъ битва» — выговорилъ онъ страннымъ голосомъ... А меня тамъ нѣтъ!... могъ бы прибавить онъ, чтобъ пояснить выраженіе лица своего въ ту минуту, когда у него невольно вырвались эти слова. Черезъ нѣсколько дней Генералъ получилъ письма, призывавшія его въ армію. Долго боролись въ немъ чувствованія сердца съ неумолимыми требованіями долга; наконецъ послѣднія восторжествовали, хотя — это ясно было





====page 72====





видно — жертва принесена была съ величайшимъ

страданіемъ. Ни мольбы, ни терзательныя вопли Теодоры не могли однакожъ измѣнить рѣшимости Генерала. — «Во мнѣ два человѣка, говорилъ онъ: супругъ и гражданинъ. Ты все можешь требовать отъ перваго, все — что уступитъ тебѣ отъ втораго отечество его... Отпусти меня, Теодора!» — И онъ уѣхалъ. Но продолжительно было ихъ разставанье. Странно, хотя вмѣстѣ и умилительно, было видѣть, какъ по мужественному, суровому лицу отца твоего текли слезы. А Теодора! — Горести ея описать невозможно. Долго, долго держали они другъ друга въ объятіяхъ. Съ послѣднимъ, болѣзненнымъ поцалуемъ, пронзительный вопль вырвался изъ груди Теодоры. Все, что страданіе сердца можетъ выразить въ звукѣ человѣческаго голоса, все заключалось въ этомъ скорбномъ стонѣ. Генералъ закрылъ лице руками и бросился въ карету... «Другъ мой! взгляни па меня еще разъ!» — вскричала Теодора. Но лошади уже тронулись съ мѣста, снѣгъ заскрипѣлъ подъ колесами; еще нѣсколько минутъ — и карета скрылась изъ виду. Въ нѣмой, недвижной горести, долго стояла Теодора па крыльцѣ, и съ какимъ-то безсмысліемъ безумія, не поворачивая глазъ, гля-



====page 73====





дѣла въ ту сторону, гдѣ изчезла карста. — Я не могла утѣшать несчастной. Есть минуты въ жизни человѣческой, когда утѣшеніе и безполезно и неумѣстно, когда можно только раздѣлять горе и плакать вмѣстѣ... «Оставилъ, покинулъ меня!» — вотъ единственныя слова, которыя вымолвила Теодора въ остальные часы этого горькаго дня разлуки. У Теодоры нестало и слезъ — страданіе оледенило источникъ ихъ: но тѣмъ страшнѣе была безмолвная горесть ея, если только послѣднее слово можетъ выражать то положеніе, какое испытывала тогда бѣдная женщина. Проходили дни, недѣли — Теодора молчала. Ни ропота, ни жалобы, ни слезы, ни даже вздоха! Тяжелый камень ядовитой печали сдавилъ всѣ наружныя проявленія ея. Страшно было это убійственное безмолвіе: оно ужасало какъ безмолвіе смерти, какъ тишина могилы. Проходили мѣсяцы. Все тоже. Продолжительная разлука съ мужемъ, котораго любила, можетъ быть, слишкомъ ужъ сильно, была невыносима для Теодоры. Жестокое страданіе души и сердца могло ли не отразиться на здоровьи злополучной женщины. Оно примѣтно разстроивалось, она увядала съ каждымъ днемъ. Дѣв-



====page 74====





ственный румянецъ, покрывавшій прежде щеки Теодоры, изчезалъ постепенно и замѣнялся болѣзненною, синеватою блѣдностію; глаза, недавно еще полные выраженія довольства и счастія, стали мрачны, тусклы, неподвижны; голосъ — неизъяснимо пріятный, мелодическій, обратился въ какой-то глухой, дикій отзвукъ. Формы лица, прежде округленныя природою и молодостію такъ роскошно, представляли глубокія впадины, будто послѣ тяжкой и продолжительной болѣзни. Но, не смотря на всѣ эти истязанія, произведенныя горестію и мученіями любящаго сердца, Теодора все еще оставалась прекрасною; скажу болѣе: въ этомъ видѣ она была еще милѣе, привлекательнѣе, — можетъ быть, потому, что выраженіе страданія и несчастія въ чертахъ лица нашего придаетъ ему какую-то обаятельную, нравственную красоту, рождаетъ участіе, трогаетъ душу, способную понимать внутреннюю жизнь другой души. У каждаго человѣка, Евгеній, есть двѣ жизни: одна наружная, видимая, каждымъ постигаемая; другая — тайная, себѣ лишь вѣдомая; въ ней сосредоточиваются всѣ радости и печали бытія; подробностей тѣхъ и другихъ нельзя узнать по лицу нашему: но на





====page 75====





немъ, особенно въ глазахъ, болѣе или менѣе изображается душевное состояніе человѣка, разрѣшается вопросъ: счастливъ или несчастливъ онъ?...»

При сей вѣрной оказіи, она пустилась было въ длинныя разсужденія къ поясненію и дальнѣйшему развитію мысли, которая заключалась въ послѣднихъ словахъ ея; но участіе мое къ разсказу бабушки было такъ сильно, я такъ нетерпѣливо желалъ знать скорѣе заключеніе его, что рѣшился прервать отступленіе старушки, убѣдительно прося ее продолжать повѣствованіе, столь тѣсно связанное съ собственнымъ бытіемъ моимъ.

— «Не многое уже мнѣ остается передать тебѣ, милый Евгеній мой!.. На чемъ, однакожъ, я остановилась?»

— Вы говорили, бабушка, о разлукѣ моихъ родителей.

— «Да, да; вспомнила... Охъ, ужъ эта разлука! Дорого стоила она Теодорѣ! Но надобно быть справедливою къ отцу твоему. Онъ писалъ къ ней такъ часто, какъ только можно было, трогательно просилъ ее не предаваться слишкомъ печали разлуки, обѣщая скоро возвратиться. Выраженія писемъ его были нѣжны и искренны, какъ



====page 76====





любовь его. Единственнымъ занятіемъ, единственною отрадой Теодоры было перечитываніе ихъ — оно живо пробуждало въ ней воспоминаніе о немногихъ счастливыхъ дняхъ, проведенныхъ съ мужемъ; но это воспоминаніе было вмѣстѣ и мученіемъ ея: при необыкновенной мнительности характера Теодоры, оно еще горьче представляло разлуку... «Ахъ! онъ, можетъ быть, раненъ сегодня! Можетъ быть, убитъ!.. Умираетъ въ эту минуту, произнося мое имя и призывая меня къ себѣ!... Нѣтъ, — онъ уже умеръ, и окостенѣлый, обезображенный трупъ его, вмѣстѣ съ тысячью другихъ труповъ, зарытъ въ широкую могилу, безъ гроба и молитвы!...» Вотъ что обыкновенно слышала я отъ Теодоры, почти ежедневно, въ продолженіе нѣсколькихъ мѣсяцевъ. Между тѣмъ роковое время приближалось. Она носила подъ сердцемъ своимъ священный залогъ любви отсутствующаго, и беременность ея приходила къ концу. Оставалось только нѣсколько дней до рожденія твоего, Евгеній, когда Генералъ наконецъ возвратился. Радость неожиданнаго свиданія была гибельна для твоей матери. Я не буду повторять печальныхъ подробностей — скажу только, что послѣ неизобразимыхъ, безпрерывныхъ стра-





====page 77====





даній, продолжавшихся двое сутокъ, — ты родился, а Теодоры не стало. Послѣднее слово ея, произнесенное въ предсмертномъ бредѵ, было имя отца твоего. Въ нѣмомъ отчаяніи, почти безъ чувствъ, упалъ онъ на холодные останки жены, и когда его силою оторвали отъ смертнаго одра ея — самъ онъ былъ блѣденъ какъ смерть. Ужасенъ и жалостенъ былъ неподвижный, помертвѣлый взоръ его: но въ этой мнимой нѣмотѣ взора выражалась, однакожъ, вся мѣра злополучія, какую могутъ только высказать глаза человѣческіе... Отца твоего терзала двойная горесть: и потеря нѣжно любимой жены и мысль, что онъ, можетъ быть, виновникъ, хотя и невольный, безвременной смерти ея... Что было за тѣмъ? Что обыкновенно бываетъ, когда умираетъ человѣкъ. — Покойницу похоронили... То былъ мрачный день, то были самые черные дни человѣческіе, дни плача и страданій. Страшно! Страшно даже вспомнить объ нихъ!...

— «Ты знаешь, Евгеній, могильный холмъ, покрывающій прахъ твоей злополучной матери: когда придешь поклониться ему и совершить надъ нимъ сыновнюю молитву, — вспомни печальный разсказъ мой, пролей тихую слезу воспоминанія на родную тебѣ гробницу бѣдной Теодоры!...»





====page 78====





Добрая бабушка! она не видѣла, что я давно уже заливался слезами...

Взволнованная горестными воспоминаніями, старушка долго молчала; наконецъ, успокоясь, такимъ образомъ заключила свое повѣствованіе:

— «Оставивъ тебя на мое попеченіе, поручивъ тебя моимъ заботамъ, Генералъ, черезъ нѣсколько дней послѣ погребенія несчастной Теодоры, снова отправился въ армію. Онъ не могъ оставаться въ мѣстахъ, такъ жестоко напоминавшихъ ему великую его утрату: онъ спѣшилъ бурною военною жизнію, если не разсѣять, то по крайней мѣрѣ заглушить свою убійственную горесть — онъ хотѣлъ найдти смерть, онъ искалъ ее среди кровопролитныхъ битвъ: но напрасно — смерть бѣжитъ отъ того, кто жаждетъ ея, и часто неожиданно сражаетъ тѣхъ, кто долго желалъ бы жить для счастія ближнихъ и собственнаго. — «Я вдавался во всѣ опасности» — говорилъ онъ: «мечи и пули летали вокругъ меня, но, какъ покрытый тройною бронею, я оставался невредимъ, чтобы живѣе чувствовать тоску жизни и одиночества. Сколько юношей-счастливцевъ, мечтавшихъ о скоромъ свиданіи съ ожи-



====page 79====





давшими ихъ на родинъ невѣстами, легло подлѣ меня на-вѣки съ своими радостями и надеждами, а меня, какъ отверженнаго, миновала желанная смерть!.. Но я ее видѣлъ подлѣ себя безпрестанно: холодный трупъ Теодоры ни на минуту не отлучался отъ моихъ глазъ, не покидалъ моей памяти... Не подыму руки на себя, буду жить — о жизнь не мила мнѣ!» — Такъ сѣтовалъ онъ спустя много лѣтъ послѣ смерти Теодоры. — Оставивъ тебя груднымъ младенцемъ, онъ долго не возвращался сюда. Помню, какъ пронеслись слухи о Маренгскомъ сраженіи, потомъ о мирѣ, какъ я ждала отца твоего, но онъ не являлся, даже не писалъ ко мнѣ. Такъ прошло болѣе двухъ лътъ: ты уже ходилъ и говорилъ, когда онъ, наконецъ, возвратился. — Увидѣвъ тебя, онъ почувствовалъ столько же горя, сколько и радости: черты лица твоего Евгеній, живо напомнили ему твою мать. Обнимая и нѣжно цалуя тебя, онъ плакалъ какъ дитя. Послѣ непродолжительнаго пребыванія здѣсь, онъ вновь отправился въ армію, и взялъ тебя съ собою. Нѣсколько лѣтъ ты всюду слѣдовалъ за нимъ въ его военныхъ странствованіяхъ, и какъ разсказываетъ няня твоя, часто находился вблизи





====page 80====





сраженій, въ какомъ нибудь замкѣ или другомъ безопасномъ мѣстѣ, въ окрестностяхъ котораго шумѣли военныя бури, раздавались пушечные громы. Много распрашивала я няню объ отцѣ твоемъ, но, не смотря на то, что была такъ близко поприща его, она не успѣла узнать болѣе нашего. Осьмилѣтнимъ мальчикомъ, ты снова возвращенъ былъ моимъ попеченіямъ, милый Евгеній! Испытавъ неудобство возить тебя съ собою, въ походахъ, тѣмъ болѣе, что здоровье твое было очень слабо, Генералъ снова поручилъ тебя моему надзору. Ты не можешь помнить этого времени, потому что былъ привезенъ сюда больной, почти безъ чувствъ. Два года до того ты страдалъ сухоткою. Пособія искуснѣйшихъ врачей, бывшихъ въ распоряженіи отца твоего, мало принесли тебѣ пользы. Климатъ родины и простыя средства Соломона, большаго знахаря въ леченіи всѣхъ болѣзней, возвратили тебѣ здоровье — и вотъ ты, благодареніе Богу, становишься юношей, и какимъ прекраснымъ юношей!» — прибавила старушка съ нѣжностію и нѣкоторою гордостію воспитательницы.





====page 81====





ГЛАВА V.



ДРУГОЕ ПОСѢЩЕНІЕ ПАТЕРА. — НОВЫЯ ЛИЦА.



Въ одинъ изъ слѣдующихъ дней мнѣ пришло на мысль записать все, что узналъ я въ послѣднее время, то есть, что извѣстно уже читателю изъ предшествовавшихъ главъ. Я завелъ для этого особую тетрадь, которая въ послѣдствіи превратилась въ толстую книгу, и въ которую съ тѣхъ поръ я постоянно записывалъ все, что казалось мнѣ, болѣе или менѣе, примѣчательнымъ въ жизни моей: изъ этой-то книги заимствую я матеріалы для настоящаго повѣствованія. Продолжаю его.





====page 82====





Слухи о происшествіяхъ, сообщенныхъ намъ Патеромъ Антоніемъ, подтвердились наконецъ офиціальными извѣстіями. Газеты и журналы всюду разносили тысячи подробностей о великомъ событіи, — разумѣется, не безъ примѣси лжи и вымысловъ. Никогда исторія не была болѣе романомъ, никогда романъ не былъ болѣе историческимъ. Предметомъ общихъ толковъ и разговоровъ въ сосѣдствѣ было паденіе Наполеона, торжество Императора Александра и союзныхъ монарховъ. Наполеонъ находился уже на островѣ Эльбѣ, царствовалъ тамъ какъ независимый государь, хотя пространство и число жителей его новаго владѣнія представляли злую каррикатуру прежняго его величія. Былъ уже Іюль мѣсяцъ въ началѣ, когда, въ одно утро, Патеръ Антоній опять посѣтилъ насъ. Онъ привезъ съ собою множество журналовъ и газетъ, заключавшихъ въ себѣ самыя свѣжія и подробныя описанія послѣднихъ происшествій. Нѣсколько часовъ занимался онъ съ бабушкой перечитываніемъ любопытнѣйшаго въ этихъ извѣстіяхъ. Потомъ разсказалъ намъ содержаніе частнаго письма, полученнаго имъ отъ одного Англійскаго моряка, который, находясь на Фрегатѣ, перевозившемъ Наполеона отъ





====page 83====





Фрежюса къ острову Эльбѣ, сообщалъ Патеру чрезвычайно занимательныя подробности этого путешествія. Я слушалъ съ жадностію. Великій человѣкъ, въ паденіи и безвластіи своемъ, не переставалъ быть великимъ. Авторъ письма, не смотря на то, что былъ Англичанинъ, отзывался о бывшемъ Императорѣ Французовъ не только безъ всякой ненависти, но даже съ пріязненностію и увлеченіемъ. Узнавъ лично Наполеона, онъ не могъ не подчиниться тому обаянію, которое распространялось на всѣхъ, находившихся вблизи этого необыкновеннаго человѣка. Во время переѣзда своего отъ Фрежюса на Эльбу, Наполеонъ, ласковымъ и привѣтливымъ обращеніемъ, успѣлъ расположить къ себѣ и командира Фрегата и всѣхъ офицеровъ его, — самыхъ матросовъ, съ которыми любилъ разговаривать, вмѣшиваясь иногда въ толпу ихъ. Но при такомъ короткомъ обращеніи со всѣми окружающими, вполнѣ сохранялъ свою обычную величавость, столь свойственную человѣку, десять лѣтъ носившему корону — и какую корону! Англичанинъ, знакомецъ Патера, писалъ, что хотя Наполеонъ находился па Фрегатѣ болѣе въ качествѣ военноплѣннаго, нежели особы, совершавшей произвольное путешествіе, тѣмъ





====page 84====





не менѣе казался повелителемъ Фрегата, не переставалъ являться монархомъ. Впрочемъ онъ и былъ еще государемъ: у него не отнимали еще титла императора. Авторъ письма присовокуплялъ, что и Англичане, съ своей стороны, умѣли тогда вести себя какъ истинные джентельмены, оказывая своему знаменитому пассажиру самое предупредительное уваженіе, угодливость и всѣ почести, должныя его сану. Что бы господамъ Британцамъ такъ же вести себя и на островѣ Св. Елены! Потомство не обременило бы ихъ справедливыми упреками за шестилѣтнія угнетенія царственнаго узника, можетъ быть, ранѣе срока сошедшаго въ уготованную ему могилу. Разстояніе двадцати четырехъ лѣтъ не позволяетъ мнѣ упомнить всего, что писалъ Англичанинъ къ Патеру, но вотъ обстоятельства, глубоко врѣзавшіяся въ моей памяти. Передъ тѣмъ, какъ Наполеонъ, находясь еще въ Фрежюсѣ, долженъ былъ сѣсть на Фрегатъ, назначенный доставить Императора къ мѣсту новаго его владѣнія, пронеслись слухи, будто бы къ Фрежюсу быстро, и во множествѣ приближаются солдаты Италіянской арміи, на помощь бывшему своему предводителю и государю. — «Можетъ быть», — писалъ Англичанинъ — «дѣла приняли бы неожи-



====page 85====





данный оборотъ, еслибъ мы не поспѣшили усадить Наполеона на Фрегатъ и немедленно отплыть отъ Фрежюса. Кто бы помѣшалъ Императору принять начальство надъ этими толпами боготворившихъ его воиновъ, которые, по одному слову его, готовы были бы на все, — для возвращенія утраченнаго вѣнца давнему вождю своему. Къ счастію, однакожъ, такіе слухи ограничились одними слухами.» — Когда, на пути къ острову Эльбѣ, фрегатъ проходилъ близъ береговъ Корсики, родины Наполеона, — онъ вышелъ на палубу и долго, съ задумчивостію, смотрѣлъ на знакомые берега. Какія воспоминанія, какія мысли толпились тогда въ сильной, воспріимчивой для всякихъ впечатлѣній душѣ его! Не пробѣгалъ ли онъ мыслями всѣ событія великой жизни своей, отъ дней дѣтства до настоящихъ дней, столь печально разрѣшившихъ изумительное поприще его славной воинской и политической дѣятельности? Не жалѣлъ ли онъ, хотя на минуту, что былъ брошенъ судьбою на это міровое поприще; не сѣтовалъ ли на нее за то, что она заставила его разыграть гигантскую роль въ исторіи человѣчества, вмѣсто скромной роли въ предѣлахъ обыкновенной частной жизни?.. Нѣтъ, онъ не рож-



====page 86====





денъ былъ для послѣдней, и сведенный съ поприща политической дѣятельности — скоро угасъ на скалѣ Св. Елены!... Когда, наконецъ, берега Корсики скрылись изъ вида, Наполеонъ все еще не переставалъ безмолвно смотрѣть по направленію къ нимъ. Лице его было блѣдно и выражало глубокую скорбь, глаза влажны, взоръ трогательно печаленъ. Все говорило, что чувства его были сильно взволнованы. То были прекрасныя минуты для поэта, для художника! Мало по малу, однакожъ, Гомерическое лице его приняло обыкновенное свое выраженіе, величавое и спокойное. Находясь подъ вліяніемъ недавнихъ воспоминаній, Наполеонъ разсказалъ спутникамъ своимъ нѣсколько случаевъ изъ времени дѣтства своего. Разсказъ его былъ живой, краснорѣчивый и необыкновенно одушевленный. — Въ продолженіе всего пути, Наполеонъ оказывалъ большое нетерпѣніе скорѣе прибыть на островъ Эльбу и вступить въ права независимаго владѣнія новымъ своимъ государствомъ. Была ли то жажда власти, хотя самой ничтожной, или въ этомъ нетерпѣніи таились уже замыслы знаменитой экспедиціи 1815 года?... По прибытіи на островъ, гдѣ встрѣченъ былъ со всевозможными почестями и даже съ





====page 87====





громкими кликами: «Да здравствуетъ Императоръ!» — печально напомнившими ему блистательную эпоху его могущества, — Наполеонъ тотчасъ же приступилъ, съ большою дѣятельностію, къ управленію своимъ новымъ владѣніемъ; сочинялъ проэкты разнымъ усовершенствованіямъ, улучшеніямъ, постройкамъ, и хотѣлъ немедленно привести ихъ въ исполненіе. Опять, — было ли то проявленіе безпокойнаго духа, любившаго создавать, или хитрая мистификація, маскированіе глубоко задуманныхъ, но скрываемыхъ, замысловъ? Бабушка иначе поняла этотъ пунктъ.

— «Стало-быть», — сказала она: «Наполеонъ примирился съ своею участію — и очень спокойно, изъ могущественнаго и воинственнаго монарха, превратился въ мирнаго помѣщика, заботливо устроивающаго вновь пріобрѣтенное имѣніе?»

— Можетъ быть, и такъ; — отвѣчалъ Патеръ: не знаю только, въ какой степени искренны эти занятія вашего «помѣщика», хотя и знаю, какъ пишетъ мой пріятель, молодой Англичанинъ, что Наполеонъ, по водвореніи своемъ на островѣ Эльбѣ, съ большимъ нетерпѣніемъ ожидалъ маленькаго своего войска, которое наконецъ и прибыло, подъ начальствомъ Генерала Камбронна. И такъ,





====page 88====





милостивая государыня, не угодно ли вамъ будетъ помѣщика вашего переименовать, по крайней мѣрѣ, въ независимаго феодальнаго владѣтеля,

имѣющаго въ рукахъ средства предпринять что нибудь, въ извѣстныхъ обстоятельствахъ?

— «И, полно-те, Отецъ Антоній! Вы преувеличиваете! Что можетъ предпринять онъ съ горстію солдатъ на этомъ ничтожномъ лоскутѣ земли, тѣмъ болѣе, что берега Эльбы ужъ конечно очень хорошо стерегутся Англичанами?»

— За то и у орла есть крылья, на которыхъ онъ можетъ подняться выше препятствій земли — значительно возразилъ монахъ.

— «Судя по словамъ вашимъ, Отецъ Антоній, исторія великаго человѣка еще не кончилась?»

— По моему званію, я привыкъ вѣрить, что исторія каждаго человѣка оканчивается на землѣ тогда только, когда его опускаютъ въ землю. А Наполеону нѣтъ еще и сорока пяти лѣтъ... да и мать его, почтенная г-жа Летиція Бонапарте, еще не дряхлая старуха... Да! я имѣю причины думать, что знаменитый сынъ ея не долго посидитъ спокойно на островѣ Эльбѣ: нужды нѣтъ, что онъ, какъ пишетъ молодой морякъ, очень часто повторяетъ тамъ: «Теперь все кончено! Я





====page 89====





отрекся отъ престола Франціи и умеръ для политическаго міра. Теперь я не болѣе какъ частный человѣкъ!» — Но въ самыхъ этихъ словахъ проницательный долженъ видѣть сожалѣніе и раскаяніе въ томъ, что онъ поспѣшилъ отречься.

Въ заключеніе письма, Англійскій офицеръ довольно подробно описывалъ разглагольствія Наполеона о послѣднихъ событіяхъ, особенно о сдачѣ Парижа. Воспоминаніе о послѣдней приводило его въ краску и сильное волненіе. «Сенатъ и государственныя сословія измѣнили мнѣ» — говорилъ онъ. «Мармонъ не умѣлъ или не хотѣлъ защитить столицы... Ожеро явно дѣйствовалъ противъ пользъ моихъ. Все вооружилось противъ меня, какъ нѣкогда все было за-одно со мною и помогало мнѣ совершать великія дѣла!... Но все кончено! — Таково было мое предопредѣленіе!»

Содержаніе этого любопытнаго письма, безъ сомнѣнія, повело бы бабушку и Патера къ безконечнымъ толкамъ и разсужденіямъ, — еслибъ происшествіе, далеко не политическое, но очень важное для нашего мирнаго убѣжища, и въ особенности для меня, совершенно не измѣнило сцены.





====page 90====





Около сумерекъ услышали мы стукъ приближающихся экипажей. Съ минуты на минуту поѣздъ становился слышнѣе, и наконецъ мы увидѣли двѣ дорожныя кареты, направлявшія путь свой прямо къ нашему дому... еще минута — и онѣ остановились у крыльца его. Изъ одной вышелъ мужчина лѣтъ шестидесяти, очень малаго роста, но съ огромнымъ носомъ, придававшимъ большую выразительность и оригинальность чертамъ лица его, которое впрочемъ не отличалось привлекательностію. Онъ одѣтъ былъ въ черный фракъ, такіе же панталоны и жилетъ; въ рукѣ у него была толстая камышевая трость съ металлическимъ набалдашникомъ, а на носу, оправленныя въ золото, очки съ зелеными стеклами. Голова покрывалась высокою круглою шляпою изъ желтой соломы. За этимъ господиномъ вышли изъ кареты дама и мальчикъ, лѣтъ двѣнадцати. Дама казалась уже не въ первомъ цвѣтѣ молодости, но была еще очень хороша собою, а станъ ея былъ тонокъ и гибокъ, какъ у семнадцатилѣтней дѣвушки. Необыкновенно пріятная улыбка, милое выраженіе глазъ, и вообще вся наружность этой женщины привлекали къ ней съ перваго взгляда. Между тѣмъ,





====page 91====





изъ другой кареты показался человѣкъ, вполнѣ возбудившій мое любопытство. Онъ былъ въ военномъ мундиръ, съ генеральскими эполетами и звѣздою на груди; на видъ ему казалось лѣтъ сорокъ съ небольшимъ. Средній ростъ, нѣкоторая дородность, не мѣшавшая однакожъ стройности фигуры, мужественная и благородная осанка, сильно выразительный взглядъ темно-голубыхъ глазъ, темнорусые волосы, чуть чуть выказывавшіеся изъ-подъ треугольной шляпы; черты лица правильныя, пріятныя, но нѣсколько суровыя; пріемы, обличавшіе привычку повелѣвать, свойственную почти всѣмъ военнымъ высшаго званія: такова была наружность этого человѣка. Если прибавить, что выраженіе лица его показывало человѣка умнаго, мыслящаго и притомъ много испытавшаго, — если прибавить, что оно было мрачно и печально, но спокойно, то вы получите вѣрный портретъ особы, подходившей къ крыльцу, гдѣ стояли мы въ ожиданіи неизвѣстныхъ гостей. Скоро, однакожъ, оказалось — кто были они: едва только бабушка успѣла хорошенько разсмотрѣть послѣдне-описанное мною лице, какъ радостный крикъ вырвался изъ устъ ея.



====page 92====





— «Евгеній, Евгеній!... Это отецъ твой!

— Евгеній? — повторилъ голосъ, котораго звуки были мнѣ знакомы. То былъ голосъ, призывавшій меня въ дѣтствѣ. Я узналъ его, но радость и смущеніе приковали меня къ мѣсту: я стоялъ неподвижно и безмолвно.

— Евгеній! повторилъ тотъ же голосъ, съ выраженіемъ нѣжности, къ какой только способенъ голосъ отца... Сынъ мой!... Какъ выросъ онъ! Правда, я давно уже не видѣлъ его. Но черты лица его мало измѣнились: это онѣ, черты Теодоры... Подойди же ко мнѣ, сынъ мой! Дай мнѣ обнять тебя!

Каждый можетъ воображеніемъ дополнить остальное въ этой сценѣ: я боюсь описать ее со всѣми подробностями — въ нашъ холодный вѣкъ все трогательное называютъ сентиментальнымъ, и простыя семейныя сцены считаютъ недостойными ни пера поэта, ни кисти художника. Скажу только, что отецъ крѣпко сжалъ меня въ своихъ объятіяхъ, долго цаловалъ, называя самыми нѣжными именами; я плакалъ, глаза отца моего также были влажны. Бабушка, сложа на груди руки, съ умиленіемъ смотрѣла на насъ; но она не плакала, потому что въ глазахъ ея давно





====page 93====





изсякли слезы. Когда утишились первыя движенія радостнаго свиданія, отецъ мой познакомилъ бабушку и меня съ своими спутниками. Господинъ въ черномъ фракѣ былъ нѣкто — «Господинъ Бухъ», профессоръ, привезенный для преподаванія мни разныхъ наукъ; пригожая дама — жена его, а двѣнадцатилѣтній мальчикъ — сынъ ихъ.

Вошли въ комнаты. Отецъ мой, казалось, съ удовольствіемъ разсматривалъ давно покинутое имъ жилище. Судя по выраженію лица его и глазъ, въ душъ его пробуждались разныя воспоминанія, то пріятныя, то грустныя. Онъ не переставалъ ласкать меня, и въ то же время говорилъ съ бабушкою о нѣкоторыхъ домашнихъ дѣлахъ. — «Долго вы жили здѣсь очень уединенно» — сказалъ онъ: «зато теперь вдругъ собралось насъ очень много, такъ что, я думаю, всѣмъ намъ будетъ неудобно помѣститься въ этомъ маленькомъ домѣ... А! вотъ и пріятель нашъ, Соломонъ» — прибавилъ онъ, увидѣвъ Еврея, который, узнавъ о прибытіи Генерала, поспѣшилъ явиться къ нему, какъ повѣренный въ дѣлахъ его... «Здравствуй, старый пріятель! — Ты пришелъ очень кстати. Какъ видишь, я не одинъ возвратился сюда — спутникамъ моимъ трудно





====page 94====





будетъ помѣститься здѣсь: не уступишь ли имъ половину своего дома, которую обыкновенно отдаешь въ наемъ?»

— Охотно, — отвѣчалъ Еврей. Вотъ уже три мѣсяца, какъ она пуста; я очень радъ буду новымъ постояльцамъ...

— «Тѣмъ лучше; но меблированы ли у тебя покои?»

— Недавно я ихъ вновь отдѣлалъ «въ послѣднемъ вкусѣ» и украсилъ самою модною мебелью.

— «Ты восхищаешь меня, Соломонъ! Сталобыть, я буду имѣть удовольствіе доставить друзьямъ моимъ не только приличное, но и пріятное помѣщеніе... Какая, однакожъ, цѣна твоей модной квартирѣ, отдѣланной въ послѣднемъ вкусѣ?»

— Тысячу франковъ въ годъ, съ отопленіемъ — отвѣчалъ Еврей.

— «О, судя по этой цѣнѣ, твои покои должны быть блистательны, для здѣшнихъ мѣстъ? И въ Парижѣ за тысячу Франковъ можно имѣть порядочную квартиру... Но тѣмъ лучше!»

— Еслибъ вашему превосходительству угодно было, я бы скоро и за умѣренную цѣну взялся отдѣлать и убрать такъ же этотъ домъ?





====page 95====





— «Благодарю тебя, Соломонъ!» — сказалъ отецъ мой съ никоторою грустью. — «Но это лишнее. Я люблю простоту и старину: онѣ такъ согласны съ уединеніемъ здѣшняго мѣста. Притомъ, я столько видѣлъ великолѣпныхъ дворцовъ и самъ живалъ въ такихъ роскошныхъ чертогахъ, что меня не вознаградило бы обновленіе этого стараго дома... Нѣтъ, пусть все въ немъ остается по прежнему, какъ было въ счастливѣйшее время моей жизни, когда жила здѣсь Теодора...»

Лице отца моего омрачилось печалію; онъ долго молчалъ. Бабушка, желая разсѣять его задумчивость, сдѣлала ему нѣсколько вопросовъ о политическихъ событіяхъ. — «Я вижу здѣсь, на столахъ, новые журналы: вы, вѣрно, уже читали ихъ... что же еще могу сообщить вамъ?» — сказалъ онъ съ нѣкоторымъ неудовольствіемъ, показывавшимъ, что бабушка не совсѣмъ удачно выбрала средство разогнать его мрачныя мысли.

Чувствуя усталость и необходимость отдохновенія послѣ дороги, отецъ мой скоро удалился въ кабинетъ свой. Уходя туда, онъ нѣжно обнялъ меня и поцаловалъ нѣсколько разъ. Господину Буху и его супругѣ, съ наступленіемъ вечера, отве-



====page 96====





дена была комната для ночлега, а сынъ ихъ, по распоряженію бабушки, помѣстился со мною. Въ нѣсколько дней мы успѣли очень коротко сблизиться другъ съ другомъ; скажу болѣе — успѣли сдѣлаться друзьями, друзьями навсегда, какъ въ этомъ читатель будетъ имѣть случай убѣдиться въ продолженіе дальнѣйшаго разсказа моего. Вотъ почему я намѣренъ немедленно познакомить читателя съ двѣнадцатилѣтнимъ Мишелемъ, то есть, съ сыномъ господина Буха, моего будущаго учителя.

Не смотря на свой двѣнадцатилѣтній возрастъ, Мишель былъ умнѣе многихъ усастыхъ юношей, если только это сравненіе можетъ служить достаточною рекомендаціей. Благодаря учености отца своего, онъ имѣлъ уже порядочныя свѣдѣнія въ географіи, исторіи и словесности, которую любилъ страстно, по врожденной наклонности къ литературнымъ занятіямъ. Испытывая собственныя силы, онъ уже писалъ стихи, очень милые, даже прекрасные, если принять въ разсужденіе его юный возрастъ. Нравъ Мишеля, откровенный и необыкновенно пылкій, соединялся съ сердцемъ рѣдкой доброты, нѣжности и чувствительности, которая, въ послѣдствіи, стряхнувъ съ се-



====page 97====





бя все, что называется сентиментальностію, — обратилась въ глубокое чувство. Переходя отъ достоинствъ нравственныхъ къ наружности Мишеля, должно сказать, что природа щедро надѣлила его дарами необыкновенной красоты. Стройный, точно дѣвичій, станъ его могъ бы служить образцомъ для ваятеля, еслибъ послѣдній захотѣлъ изобразить отрока, переходящаго въ возрастъ юноши — по росту Мишеля можно было дать ему четырнадцать или даже пятнадцать лѣтъ. Это обѣщало въ немъ высокаго мужчину, — однакожъ, достигнувъ девятнадцати лѣтъ, онъ пересталъ рости и остановился на томъ ростѣ, который обыкновенно называютъ среднимъ. Формами и прелестію лица онъ могъ бы поспорить съ любою красавицею, еслибъ красавица, вмѣсто того, чтобъ влюбиться въ него, захотѣла съ нимъ соперничать. Въ прекрасныхъ черныхъ глазахъ свѣтились умъ, чувство и пламенное воображеніе. Бѣлизна лица его и розовый румянецъ были неуловимы для красокъ живописца, а уста свои, казалось, отнялъ онъ у какой нибудь прелестной дѣвушки, заимствовавъ у нея и эти два ряда бѣлыхъ, правильныхъ зубовъ, сравненіе которыхъ съ чистѣйшею слоновою костію не было бы пре-



====page 98====





увеличеніемъ. Кажется, природа сдѣлала ошибку, создавъ его мальчикомъ, потому что онъ былъ живымъ портретомъ прекрасной своей матери. Самый голосъ его, тихій и мелодическій, приличествовалъ болѣе дѣвушкѣ. Въ послѣдствіи, когда годы необходимо взяли свое, наружность Мишеля, возмужавшаго, утратила прежнюю свою женоподобность; но и въ тридцать лѣтъ онъ все еще оставался красавцемъ. Однакожъ, природа никогда не создаетъ полнаго совершенства: на лѣвой щекъ Мишеля помѣстила она небольшое родимое пятно синеватаго цвѣта, которое впрочемъ ни мало не безобразило лица... Таковъ былъ Мишель въ то время, когда я увидѣлъ его въ первый разъ. Нельзя было, всею душою, всею привязанностію сердца, не полюбить этого обольстительнаго мальчика. Казалось, судьба назначала ему самую блестящую будущность: прелестная наружность, необыкновенный, не по лѣтамъ, умъ, высокія наклонности нравственныя, страсть къ наукамъ, все обѣщало въ немъ счастливца, избраннаго. Мишель зналъ себѣ цѣну, и хотя былъ еще ребенкомъ, но пріемы его и обращеніе отличались уже самоувѣренностію и тѣмъ достоинствомъ, которое неразлучно съ благороднымъ





====page 99====





сознаніемъ своихъ преимуществъ... Что было суждено нѣкогда этому прекрасному отроку, читатель узнаетъ въ концѣ записокъ, достигающихъ теперь періода событій: первыя главы долженствовали только познакомить читателя съ впечатлѣніями, мѣстными и личными особенностями моей юности.

Черезъ нѣсколько дней, послѣ возвращенія отца моего, семейство господина Буха основалось въ нанятой для него половинѣ дома Соломонова, а вскорѣ за тѣмъ началось тамъ и ученіе мое, вмѣстѣ съ Мишелевымъ. Я ходилъ къ господину Буху два раза въ день. Часы ученія назначены были: утромъ — отъ девяти до двѣнадцати, а послѣ обѣда — отъ четырехъ до шести. Домъ Соломона находился на разстояніи около получаса ходьбы отъ нашего; дорога къ нему шла по берегу рѣки, окаймленной живописными окрестностями. — Господинъ Бухъ преподавалъ мнѣ географію, исторію, словесность. Науки же естественныя, математическія, и поверхностно, военныя, взялъ на себя отецъ мой. Г-жа Бухъ учила меня рисованію. Въ нѣсколько недѣль я оказалъ, у господина Буха, большіе успѣхи; за то математика не давалась мнѣ,





====page 100====





хотя отецъ мой, съ необыкновеннымъ терпѣніемъ, старался возбудить въ ученикъ своемъ любовь и къ этой наукѣ... Между тѣмъ я начиналъ чувствовать ту любовь, которая по преимуществу называется этимъ именемъ...





====page 101====





ГЛАВА VI.



УРОКИ У г. Буха.



Мнѣ наступалъ семнадцатый годъ... потому что былъ уже Сентябрь 1814, а я, какъ извѣстно вамъ, родился 3 Января 1799; слѣдовательно, до полныхъ шестнадцати лѣтъ мнѣ не доставало только трехъ мѣсяцевъ съ небольшимъ. Да, мнѣ наступалъ семнадцатый годъ; я уже становился юношей, въ обширномъ значеніи слова, и признаюсь, начиналъ это чувствовать очень безпокойно. Во всемъ составѣ, во всемъ организмѣ своемъ я ощущалъ перемѣну... какую-то новую потребность, какія-то, неизвѣстныя прежде, пламенныя желанія. — Ляжешь, бывало, вечеромъ, въ постель, но





====page 102====





вмѣсто того, чтобы, по прежнему, уснуть крѣпкимъ, ровнымъ сномъ дѣтства, долго ворочаешься съ боку на бокъ и никакъ не можешь заснуть, Богъ знаетъ — отчего! А заснешь, наконецъ, такъ снится что-то тревожное, странное, чего не можешь ни припомнить порядочно, утромъ, когда проснешься, ни объяснить себѣ; только чувствуешь въ крови: будто жаръ какой палитъ ее, будто пламя пробѣгаетъ по членамъ, и пламя такое сладкое, и оно такъ нѣжитъ тѣло, такъ пріятно ему!... И вдругъ сдѣлается грустно, неисповѣдимо грустно. А потомъ все по прежнему.

Да, мнѣ наступалъ семнадцатый годъ! Если читатель припомнитъ себѣ эту пору своего возраста, онъ, конечно, хорошо пойметъ меня и мои тогдашнія ощущенія. Я думаю, въ человѣческой природѣ все одинаково, все обще, съ небольшими только исключеніями и различіями, происходящими отъ причинъ случайныхъ, мѣстныхъ, — отъ разности соприкасающихся обстоятельствъ жизни, воспитанія, общества, среди котораго живемъ, и понятій, которыя насъ окружаютъ. Но, можетъ быть, моя юность развилась бы

нѣсколько позднѣе, еслибъ не встрѣтилась одна изъ этихъ случайныхъ причинъ. Я уже гово-



====page 103====





рилъ вамъ, что моею учительницею рисованія была госпожа Бухъ; говорилъ также, что она была женщина пригожая, необыкновенно пріятная, не смотря на свои двадцать восемь лѣтъ, если только этотъ возрастъ можно назвать началомъ увяданія женскихъ прелестей: по крайней мѣрѣ, его нельзя назвать цвѣтомъ, лучшимъ временемъ красоты. До госпожи Бухъ я почти не видѣлъ женщинъ... исключая бабушки, да няни моей, да нѣсколькихъ, не очень красивыхъ, окрестныхъ поселянокъ, приходившихъ иногда въ домъ нашъ по хозяйственнымъ дѣламъ. Госпожа Бухъ была первая женщина, возбудившая во мнѣ то естественное влеченіе, которое неизбѣжно чувствуетъ одинъ полъ къ другому. Странно, можетъ быть, покажется это нѣкоторымъ читателямъ, потому что госпожа Бухъ была почти вдвое старѣе меня; однакожъ, я говорю правду, историческую правду. Но надобно также соблюдать и историческій порядокъ въ повѣствованіи. — Въ описываемое время, въ домѣ нашемъ случилось происшествіе, глубоко опечалившее не только меня, отца моего, Патера Антонія, честнаго Соломона, семейство господина Буха, въ короткое время составившее одно семейство съ нашимъ,--- но и всѣхъ въ сосѣдствѣ,





====page 104====





имѣвшихъ съ нами какое нибудь сношеніе. Достопочтенная старушка, добрая, нужная воспитательница моя, — моя «бабушка», какъ я обыкновенно называлъ ее, моя вторая мать, умерла на семидесятомъ году — умерла почти вдругъ, и такъ же тихо и спокойно, какъ тиха и спокойна была жизнь ея въ продолженіе послѣднихъ двадцати лѣтъ.

Въ одинъ вечеръ, по обыкновенію, сидѣла она въ бесѣдкѣ сада, въ своемъ мягкомъ вольтерѣ. Возвратясь домой, послѣ вечерняго урока у господина Буха, я читалъ ей вслухъ какой-то романъ, изъ временъ Крестовыхъ Походовъ. Былъ осьмой часъ въ началѣ; послѣдніе лучи солнца, постепенно умирая па небѣ, отражались красноватымъ отблескомъ на вершинахъ сосѣднихъ горъ, безмолвныхъ, какъ и вся окрестность... только раздавались въ саду шаги отца моего, который, въ задумчивости, бродилъ по аллеямъ, сложа руки за спиною, и по-временамъ насвистывая одинъ изъ любимыхъ военныхъ маршей своихъ. Во время чтенія, вдругъ услышалъ я подлѣ себя тихій, но болѣзненный стонъ. Книга выпала изъ рукъ моихъ; я взглянулъ на бабушку и увидѣлъ, что голова ея опустилась на спинку креселъ, между тѣмъ какъ одною рукой крѣпко сжала она лѣвую сто-



====page 105====





рону груди своей. Нельзя сказать, чтобъ лице старушки поблѣднѣло, потому что на немъ давно уже не было румянца, признаковъ крови: но по щекамъ ея разлился какой-то мертвенный, желтоватый цвѣтъ. Увидѣвъ бабушку въ такомъ положеніи, я невольно вскрикнулъ. На крикъ этоть поспѣшилъ въ бесѣдку отецъ мой и прибѣжалъ Андрей. Старушку бережно, осторожно, перенесли въ ея комнату. Тотчасъ послали за докторомъ. Но уже было поздно. Черезъ часъ, когда пріѣхалъ онъ, вмѣсто ожиданной больной, онъ нашелъ только холодный, бездушный трупъ старушки. Предсмертная судорога искривила нѣсколько губы ея и лишила ихъ того пріятнаго очертанія, которыми онѣ отличались при жизни бабушки, особенно когда ихъ оживляла улыбка. — «Я опоздалъ», сказалъ докторъ: «искусство мое можетъ предлагать нѣкоторыя услуги больнымъ, но въ виду смерти я познаю только всю ничтожность его!» — И печальную развязку жизни... тихо прибавилъ отецъ мой.

На третій день послѣ этого мрачнаго вечера, старушку похоронили на томъ же самомъ кладбищѣ, гдѣ покоится прахъ моей матери, гдѣ, вблизи ея могилы, за простою оградою, назначалась будущая могила отца моего... гдѣ, нѣкогда, по-



====page 106====





ложатъ и меня... Грустная исторія всего человѣчества!

Въ домѣ нашемъ, по смерти бабушки, стало какъ-то дико и пустынно; уединеніе его еще болѣе увеличилось, когда и няня моя поступила въ услуженіе къ госпожѣ Бухъ. — Отецъ мой жилъ почти совершенно одинъ: съ нимъ находился только старый Андрей, я же большую часть дня проводилъ, въ ученіи, у господина Буха, возвращаясь домой, на короткое время, къ обѣду, и потомъ ночевать. Одинокій жилецъ дома, отецъ мой, сдѣлался еще печальнѣе, мрачнѣе прежняго; задумчивость его приняла видъ угрюмости; онъ мало говорилъ со мною, изрѣдка только обращая ко мнѣ какое нибудь незначительное, но всегда ласковое слово; большую часть времени онъ проводилъ, запершись, въ своемъ кабинетѣ, или, иногда, вечеромъ, гулялъ по кладбищу. Только Патеръ Антоній, порою, навѣщалъ отца моего, да Соломонъ приносилъ ему съ почты письма; отъ кого и объ чемъ — мнѣ было неизвѣстно: должно быть, отъ друзей его изъ арміи, отъ старыхъ военныхъ товарищей.

Между тѣмъ, ученіе мое продолжалось безостановочно, шло обычнымъ своимъ порядкомъ, то





====page 107===





есть, какъ нельзя лучше: господинъ Бухъ не могъ нахвалиться моими успѣхами, также какъ и жена его, у которой два раза въ недѣлю бралъ я

уроки рисованія. Не могу не признаться, что дни этихъ уроковъ были любимыми днями моими: я ожидалъ ихъ съ большимъ нетерпѣніемъ, и они

пролетали для меня быстро, какъ все, что намъ особенно нравится. И это происходило совсѣмъ не отъ страсти моей къ рисованію. Однимъ словомъ, гораздо болѣе преподаваемаго предмета я любилъ преподавательницу. И какъ было не любить ее — кроткую, нѣжную, такую терпѣливую въ объясненіи малѣйшихъ подробностей искусства! Взаимно, со стороны госпожи Бухъ... Нѣть, я не буду такъ называть ее!... У ней было другое имя, ея личное, неотъемлемое ея имя — ее звали Маргаритой... Взаимно, со стороны Маргариты, я видѣлъ большую привязанность къ себѣ. Она учила меня такъ охотно, смотрѣла на меня съ такою же любовію, какъ и на своего Мишеля,

моего друга, товарища моего ученія. Какъ часто, во время уроковъ, встрѣчалъ я добрый взглядъ ея, устремленный на меня съ невыразимою нѣжностію, и какое чувство испытывалъ я, когда она, порою, желая поправить мою работу, мои учени-





====page 108====





ческіе очерки, брала карандашъ изъ рукъ моихъ, и когда, при этомъ, рука ея нечаянно прикасалась къ моей!... Боже мой! какой пламень пробѣгалъ тогда по членамъ моимъ, какъ сильно билось мое сердце, сь какою безотчетною признательностію смотрѣлъ я на нее!... Ахъ, я очень

любилъ Маргариту!...

Помню, однажды, подъ ея руководствомъ, я окончилъ рисунокъ, представлявшій окрестности дома Соломонова. Маргарита, довольная моею работою и сходствомъ мѣстности, перенесенной на бумагу, сказала мнѣ: «Прелестно, милый Евгеній!... Очень хорошо!... Поцалуйте меня!...» Я задрожалъ всѣмъ тѣломъ и не смѣлъ дотронуться до щеки ея, которую опа наклонила ко мнѣ, какъ мать, ожидающая нѣжныхъ ласкъ сына; я схватилъ руку ея, но, прежде нежели успѣлъ прикоснуться къ ней, Маргарита притянула меня къ себѣ и поцаловала въ губы.

Что почувствовалъ я въ эту минуту — выразить не умѣю; знаю только, что такого сладостнаго ощущенія я никогда не испытывалъ болѣе. Жаръ, холодъ, дрожь лихорадки, жгучесть пламени, въ одно мгновеніе и вдругъ, какъ электричество, ударили во всѣ пульсы мои, и видно блѣдность





====page 109====





покрыла лице мое, потому что Маргарита вскричала: «Что съ вами, Евгеній? Не дурно ли вамъ? — Ничего, отвѣчалъ я, считая неприличнымъ признаться, что мнѣ, напротивъ, было очень хорошо, но сопровождая, однакожъ, отвѣтъ свой такимъ пламеннымъ и такимъ выразительнымъ взглядомъ, что госпожа Бухъ поняла, кажется, причину этой внезапной перемѣны. Опасаясь, вѣроятно, раздражительности моихъ чувствъ, Маргарита съ тѣхъ поръ не цаловала меня болѣе, въ награду за успѣхи въ рисованіи, хотя я страстно желалъ повторенія этой дорогой награды. Поцалуй Маргариты былъ такъ сладокъ! Для меня онъ былъ первымъ поцалуемъ прекрасной женщины — вещь, которой цѣну, конечно, очень хорошо знаетъ каждый читатель.

Но въ то время, какъ Маргарита невольно внушала мнѣ страстныя чувствованія, въ домѣ Соломона было другое существо, болѣе рождавшее созерцаній, нежели впечатлѣній и желанія. То была дочь Соломона, прелестная тринадцатилѣтняя дѣвочка, которую госпожа Бухъ также учила рисованію, но не въ одни часы со мною, — обстоятельство чрезвычайно важное, какъ увидитъ читатель въ послѣдствіи. Тѣмъ не менѣе, я





====page 110====





часто встрѣчался съ пригожею Жидовочкой. Послѣ поцалуя Маргариты, гораздо внимательнѣе началъ я останавливать взоръ свой на коралловыхъ устахъ Ревекки (такъ звали дочь Соломона), и съ какимъ-то особеннымъ чувствомъ всматриваться въ черные и живые глазки ея. Въ шестнадцать лѣтъ такъ естественно подобное любопытство при встрѣчѣ съ каждою хорошенькой женщиной. Разница въ томъ, что присутствіе Маргариты возмущало чувства мои, — присутствіе Ревекки, напротивъ, успокоивало ихъ: одно рождало безпокойныя желанія, другое ограничивалось тихими, но прелестными мечтами... Что болѣе увлекало меня? Пріятно смотрѣть на мирныя, медленно бѣгущія струи озера, позлащаемые невидимымъ прикосновеніемъ лучей солнечныхъ. Но какое чувство испытываемъ мы — стоя на берегу моря, въ часъ бури, когда она высоко и страшно подымаетъ волны его, когда черныя тучи мрачно ходятъ по небу, и удары грома заглушаютъ ропотъ пѣнящихся волнъ, и мимолетная молнія озаряетъ ихъ своимъ мгновеннымъ свѣтомъ?... Въ самомъ страданіи и жаждѣ желанія есть невыразимое наслажденіе.

Остаткомъ однообразныхъ дней моихъ заплатилъ бы я за повтореніе тѣхъ минутъ, когда, бы



====page 111====





вало, Маргарита, облокотясь на плечо мое, поправляетъ мой рисунокъ... темные локоны ея касаются лица моего и дыханіе ея вѣетъ па меня своею сладостною, обаятельною теплотою. И вотъ она садится напротивъ, и я смотрю въ ея прекрасные глаза, устремленные на меня съ нмжнѣйшимъ участіемъ... Незабвенныя минуты!





====page 112====





ГЛАВА XVII.



ОНЪ ОПЯТЬ УѢЗЖАЕТЪ.



... Я учился — и любилъ; любилъ втайнѣ, никому не открывая чувствъ своихъ, тая ихъ отъ самого себя, и повѣряя лишь уединеннымъ, но

страстнымъ мечтаніямъ... Такъ проходили дни, недѣли, мѣсяцы. Глубокая, мрачная осень замѣнила прекрасное лѣто. Въ окрестностяхъ все было тихо, какъ почти и во всей Европѣ, отдыхавшей тогда послѣ двадцатилѣтнихъ войнъ и потрясеній, виновникъ которыхъ, повидимому, спокойно владычествовалъ въ новомъ, маленькомъ, своемъ царствѣ. — Однакожъ взоры всѣхъ съ любопытствомъ обращались къ острову Эльбѣ, какъ взо-



====page 113====





ры путешественника наблюдаютъ тишину Везувія, не довѣряя его сомнительному спокойствію и опасаясь внезапнаго изверженія. Патеръ Антоній, иногда навѣщавшій семейство господина Буха, гдѣ часто проводилъ я, послѣ ученія, цѣлые вечера, — Патеръ Антоній, большой любитель политики, упорно держался прежняго мнѣнія своего, относительно того, что поприще Наполеона не кончилось еще, что ему не усидѣть спокойно на своемъ островѣ, что у него множество приверженцевъ во Франціи, недовольныхъ Лудовикомъ XVIII, и проч. п проч. — При такихъ разсужденіяхъ, Патеръ Антоній обыкновенно вспоминалъ покойную бабушку, сожалѣя объ ея смерти, лишившей его привычной собесѣдницы въ политическихъ разговорахъ. — «Почтенная старушка» — говорилъ онъ: «не соглашалась со мною, и была того мнѣнія, что съ отреченіемъ въ Фонтенебло все уже кончилось для Наполеона. Пусть пожила бы еще нѣсколько мѣсяцевъ — и событія доказали бы, что она ошибалась... О, я увѣренъ, что скоро наступятъ эти событія!» — Господинъ Бухъ, безмолвно слушавшій длинныя разглагольствія Патера, лукаво улыбался, и видя, что тотъ добивается его мнѣнія, провозглашалъ наконецъ





====page 114====





съ своей стороны: «Предположенія ваши, Отецъ Антоній, имѣютъ свои основанія. Я также убѣжденъ, что драма разыграна безъ послѣдняго акта, по крайней мѣрѣ ей не достаетъ эпилога.» — Госпожа Бухъ, очень скучавшая продолжительными и односторонними разглагольствіями Патера, въ намѣреніи прекратить ихъ, обыкновенно садилась за фортепіано, и громкою игрою по неволѣ заставляла умолкать словоохотливаго монаха... «Звучите, звучите на вашихъ клавишахъ, пока гроза не собралась на горизонтѣ! Вотъ скоро загремятъ барабаны, зазвучитъ оружіе и раздадутся громы пушекъ» — говорилъ онъ ей въ антрактахъ игры. — «Право, достопочтенный Отецъ Антоній» — отвѣчала ему Маргарита: «при вашихъ воинственныхъ наклонностяхъ, вамъ приличнѣе было бы опоясаться мечемъ, нежели проповѣдывать слово Божіе, столь противное духу войны и раздора... Что же до меня, мнѣ, право, все равно: будетъ ли звучать оружіе, или нѣтъ... Какое дѣло женщинѣ до политики — она рождена для семейной жизни, для люб...» — Но остатокъ слова замиралъ на устахъ Маргариты и тихій вздохъ невольно вырывался изъ груди ея... Бѣдная женщина! Господинъ Бухъ, повидимому,





====page 115====





не заставлялъ ее вкушать сладость любви... И она снова начинала играть, и я, стоя у Фортепіано, заслушивался прекрасной, одушевленной игры ея, слѣдилъ за движеніемъ бѣлыхъ, нѣжныхъ ея рукъ, быстро пробѣгавшихъ по клавишамъ, или смотрѣлъ на уста ея, подарившія мнѣ нѣкогда такой сладкій поцалуй. По-временамъ и она взглядывала на меня, уловляя мой внимательный взоръ, на нее устремленный... «Вы о чемъ-то мечтаете, милый Евгеній мой?» — говорила она мнѣ, продолжая играть. Вмѣсто отвѣта, я тяжело вздыхалъ, и тогда легкая, какая-то странная, улыбка показывалась на устахъ Маргариты. Можетъ быть, я казался ей смѣшонъ.

Неохотно, послѣ такихъ вечеровъ, возвращался я домой, гдѣ встрѣчало меня мрачное, дикое уединеніе, грустное одиночество. Я очень рѣдко видѣлъ отца моего, по обыкновенію, проводившаго время въ кабинетѣ своемъ, за письменнымъ столомъ, у окна, обращеннаго въ поле, въ концѣ котораго виднѣлись — сельская церковь, кладбище и высокая ограда могилы Теодориной. Боясь нарушать уединенныя занятія отца, рѣдко входилъ я къ нему въ кабинетъ, и то на нѣсколько минутъ. Мы обмѣнивались двумя-тремя словами; онъ спра-



====page 116====





шивалъ меня объ урокахъ, я заботливо освѣдомлялся о его здоровья — и уходилъ къ себъ въ комнату. Въ послѣднее время, видя явное нерасположеніе мое къ математикѣ, онъ вовсе оставилъ свои учебныя занятія со мною, предоставивъ ихъ вполнѣ господину Буху. Задумчивый, угрюмый, отецъ мой, казалось, преданъ былъ какой-то глубокой, тайной заботѣ. Ведя обширную переписку, вѣроятно, съ товарищами своего военнаго поприща, онъ обыкновенно съ нетерпѣніемъ ожидалъ почтоваго дня, какъ-бы надѣясь получить съ письмами какія нибудь важныя для себя извѣстія. Только изрѣдка, по вечерамъ, навѣщалъ онъ господина Буха, на самое короткое время; заводилъ съ нимъ самый незначительный разговоръ, тщательно уклоняясь отъ упоминанія о политическихъ дѣлахъ, — или разсказывалъ старые военные анекдоты; выкуривалъ сигару, и уходилъ домой. При встрѣчѣ съ Патеромъ, который обыкновенно предлагалъ ему неизбѣжный вопросъ свой о томъ: предприметъ ли что Наполеонъ на островѣ Эльбѣ? — отецъ мой отдѣлывался какою нибудь ироническою шуткой. «Еслибъ Императору извѣстна была заботливость ваша о судьбѣ его — сказалъ онъ однажды мона-



====page 117====





xy, — E. B., конечно, и съ своей стороны, похлопоталъ бы для васъ о кардинальской шапкѣ?»__ Въ настоящихъ обстоятельствахъ, Пій VII, вѣроятію, не очень бы уважилъ ходатайство Наполеона — отвѣчалъ Патеръ съ нѣкоторою досадою. — «Э!» — возразилъ отецъ: «если нѣкогда самого Пія VII онъ сдѣлалъ Папою, то почему же теперь не сдѣлать ему кардиналомъ какого нибудь монаха — и развѣ послѣднее труднѣе, чѣмъ дѣлать королей?» — Да, да! — подхватилъ Патеръ, обращаясь къ любимой мысли своей: ничего нѣтъ мудренаго, если этотъ раздаватель коронъ возвратитъ себѣ свою собственную!

И между тѣмъ, какъ у насъ такимъ образомъ шутили о судьбѣ изгнанника, онъ уже готовился очень серьезно подшутить надъ Европою. 1814 годъ истекалъ. Наступила зима; Декабрь былъ въ исходѣ. Вотъ минулъ и праздникъ Рождества Христова; вотъ, наконецъ, появились и календари 1815, гдѣ прошлогодняя имперія разжалована была въ королевство. Подъ статьею Франція, вмѣсто грознаго имени Наполеона, стояло имя Лудовика ХVІI, которому, черезъ нѣсколько мѣсяцевъ, суждено было уступить на время престолъ свой счастливому воину.





====page 118====





И между тѣмъ, какъ все это готовилось для политическаго міра, въ нашемъ уединенномъ убѣжищѣ дѣла, разумѣется, шли по прежнему, безъ всякихъ переворотовъ, безъ всякихъ измѣненій. — Каждое утро, отъ 9 до 12, и потомъ отъ 3 до 5 по полудни, постоянно продолжались наши уроки. Я и Мишель, подъ предсѣдательствомъ господина Буха, ревностно подвизались въ классной комнатѣ, за ландкартами, историческими таблицами, аспидными досками и тетрадями разнородныхъ лекцій многоученаго нашего ментора. По

прежнему также, два раза въ недѣлю, посвящаемо было нѣсколько часовъ урокамъ рисованія. Успѣхи мои въ этомъ пріятномъ искусствѣ подвинулись наконецъ такъ далеко, что я, почти безъ помощи и руководства моей наставницы, могъ уже снимать съ натуры ландшафты. Но, увы, не смотря на все достоинство моей работы, она уже не удостоивалась той награды, ожиданіе которой вдохновляло мой карандашъ, подстрекало мое усердіе. Маргарита была безмолвною, и повидимому, равнодушною свидѣтельницею моихъ занятій, изрѣдка только предлагая мнѣ нѣкоторыя дополнительныя правила и наставленія. Часто, прерывая на минуту работу свою, я взглядывалъ





====page 119====





украдкой на Маргариту, сидѣвшую возлѣ меня съ книгою въ рукахъ или вязаньемъ. Прекрасныя черты лица ея, хотя и уступавшаго въ свѣжести

дѣвственнымъ чертамъ Ревекки, дышали всею полнотою жизни, всею роскошью женственности. Иногда взоры наши встрѣчались случайно, и я подмѣчалъ въ глазахъ ея какое-то чувство нѣжнаго унынія, выраженіе печальной и вмѣстѣ съ тѣмъ сладостной задумчивости. О, съ какою жаждою Тантала смотрѣлъ я тогда на ея очаровательныя уста, тѣ самыя уста, которыя, нѣкогда прикоснувшись къ моимъ, заставили меня узнать всю сладость женскаго поцалуя! Очаровательный поцалуй! Онъ преслѣдовалъ меня и на яву и во снѣ, онъ безпрестанно повторялся въ разгоряченномъ воображеніи! Въ шестнадцать лѣтъ такъ легко смѣшиваешь воображаемое съ дѣйствительнымъ. Казалось, она снова цаловала меня, и я, съ сладостію ея поцалуя, вдыхалъ въ себя колебаніе ея волнующейся груди, которую такъ часто созерцалъ украдкой, въ то время, когда трепещущая рука моя невѣрно водила карандашемъ... Но то

была лишь пламенная мечта, обольстительный обманъ раздраженнаго чувства, жгучая греза юности... О, хороша была ты, невозвратная юность,





====page 120====





съ твоими очаровательными призраками, съ твоею призрачною дѣйствительностію!

Между тѣмъ дни проходили своей чередой.

3 Января 1815 я проснулся очень рано. То былъ день моего рожденія, въ который свершалось мнѣ шестнадцать лѣтъ. Годъ тому назадъ, въ этотъ самый день я проснулся, вѣроятно, не съ тѣми чувствованіями, не съ тѣми ощущеніями, не съ тѣми наконецъ понятіями, которыя родилъ во мнѣ протекшій годъ, составившій почти цѣлую повѣсть, по крайней мѣрѣ нѣсколько главъ романа моей жизни. Разсказы бабушки, исторія Теодоры, возвращеніе отца, уроки господина Буха, открывавшіе мнѣ свѣтъ наукъ и познаній, — наконецъ, уроки рисованія — и Маргарита, и поцалуй ея, и страстныя мечты, открывавшія мнѣ еще болѣе... О, я былъ уже «мужъ опыта»!

Проснувшись очень рано, по обыкновенію, я хотѣлъ тотчасъ же одѣться. Но на стулѣ, возлѣ постели, куда каждый вечеръ складывалось мое платье, вмѣсто послѣдняго, увидѣлъ я довольно большой картонъ, въ которомъ находилась полная пара новаго платья. Въ замѣнъ прежней дѣтской куртки, составлявшей постоянную мою одежду, не очень уже приличную моему росту, въ





====page 121====





картонѣ нашелъ я черный Фракъ, самаго тонкаго сукна, шелковый жилетъ, галстухъ, и другія принадлежности тоалета взрослаго мужчины. Обрадованный этою обновою и не сомнѣваясь, что она назначалась для меня, я въ ту же минуту нарядился въ новое платье свое и долго любовался имъ передъ зеркаломъ. Но вотъ отворились двери и въ комнату вошелъ отецъ мой.

— «Поздравляю тебя, Евгеній, съ семнадцатымъ годомъ и съ обновой!» — сказалъ онъ. — Благодарю, благодарю васъ, батюшка! — отвѣчалъ я, цалуя его руку. Онъ заключилъ меня въ свои объятія и крѣпко прижалъ къ груди своей. — «Доволенъ ли ты, Евгеній, подаркомъ моимъ?» — спросилъ онъ. Не помню, что именно отвѣчалъ я ему: но, конечно, это было выраженіе избытка

радости и благодарности. Платье было прекрасно сшито, совершенно въ пору и шло ко мнѣ какъ нельзя болѣе. Артистъ-портной, не снимая съ меня мѣрки и соображаясь съ прежнимъ моимъ платьемъ, блистательно явилаъ въ этомъ случаѣ искусство свое. Отецъ мой, восхищаясь новымъ моимъ нарядомъ, и вѣроятно еще болѣе самимъ мной, потому что я былъ очень статный и красивый юноша (историческая истина требуетъ это-



====page 122====





го признанія, помимо всякой скромности), восклицалъ безпрестанно: «О, какой же ты молодецъ, Евгеній, какой красавецъ!»

День моего рожденія празднованъ былъ торжественнымъ обѣдомъ въ нашемъ домъ. Патеръ Антоній, господинъ и госпожа Бухъ, Мишель, честный Соломонъ и его прекрасная дочь, Ревекка, провели у пасъ цѣлый день. — Отъ всѣхъ я получилъ подарки. Отъ батюшки, кромъ платья, превосходные золотые часы; отъ Патера молитвенникъ въ богатомъ переплетъ; господинъ Бухъ подарилъ мнѣ прекрасное изданіе Бюффопя, Маргарита ящикъ съ красками и полнымъ приборомъ для рисованія; Соломонъ золотую цѣпочку къ часамъ, собственной своей работы; Мишель привѣтствовалъ меня стихотвореніемъ своего рукодѣлья; наконецъ, Ревекка, милая, кроткая Ревекка, робко поднесла мнѣ пюпитръ, въ который вправлена была, подъ стекломъ, небольшая шелковая вышивка, изображавшая незабудку. — «Я сама вышивала этотъ цвѣтокъ» — сказала она, краснѣя и потупляя свои прелестные черные глаза. — Благодарю тебя, милая Ревекка! — Твой подарокъ самый дорогой для меня... Я никогда его «не забуду» — прибавилъ я тихо, такъ, чтобы





====page 123====





слышала только одна она: я боялся оскорбить другихъ, подарившихъ меня также со всею искренностію и любовію.

Этотъ день былъ однимъ изъ счастливѣйшихъ дней моей жизни. Окруженный всѣми, кого любилъ я, и кто, взаимно, любилъ меня, я радовался всею радостію молодости, бѣгущей на встрѣчу всякому удовольствію, всякому веселію. Тутъ былъ отецъ мой, нѣжно любимый и глубоко уважаемый мною: присутствіе его было тѣмъ драгоцѣннѣе для меня, что разлука долго раздѣляла насъ; тутъ былъ господинъ Бухъ, имѣвшій все право на признательность мою, какъ мой учитель и наставникъ; тутъ была Маргарита, предметъ тайныхъ моихъ мечтаній и сокровенной любви моей, — Ревекка, такъ часто и съ такою сладостью ощущенія привлекавшая къ себѣ взоръ мой; тутъ былъ, наконецъ, Мишель, товарищъ ученія моего, другъ, раздѣлявшій всѣ помыслы мои, исключая тѣхъ, которыя относились къ прекрасной его матери. Не говорю уже о честномъ Соломонѣ, внушавшемъ каждому чувство пріязненности и доброжелательства, ни о доброй нянѣ, вскормившей меня своею грудыо, ни о старомъ Андреѣ, который гордился тѣмъ, что зналъ



====page 124====





отца моего почти такимъ же юношей, какимъ я былъ тогда... И всѣ веселились на праздникѣ моего рожденія. Даже отецъ мой, всегда мрачный и задумчивый, забывъ на это время все, что втайнѣ тяготило его душу, предавался всей радости отца, празднующаго шестнадцатилѣтній юбилей сына. Господинъ Бухъ, также малоразговорчивый обыкновенно, за обѣдомъ, послѣ нѣсколькихъ рюмокъ вина сдѣлался очень словоохотенъ и велъ прежаркую бесѣду съ Патеромъ Антоніемъ о политическихъ дѣлахъ, между тѣмъ какъ послѣдній пространно развивалъ любимую мысль свою о томъ, что «Наполеону не усидѣть спокойно на островѣ Эльбѣ». Маргарита очень любовалась моимъ нарядомъ, и замѣтивъ, что я безпрестанно смотрѣлся въ зеркало, сказала мнѣ шутя: «Хотите ли, Евгеній, видѣть себя безъ зеркала?» — Очень хочу... но какъ же это можно? — спросилъ я въ свою очередь. — «Я напишу портретъ вашъ.» — Портретъ мой! Вы шутите, добрая моя наставница? — «Ни мало.» — Такъ позвольте же заранѣе поблагодарить васъ! — И я осмѣлился поцаловать руку ея... Какая теплая и благоухающая рука! Такъ бы и хотѣлось прижатъ ее къ сердцу своему — пусть услышала бы его біеніе!





====page 125====





— «Ты счастливъ, Евгеній: тебѣ уже шестнадцать лѣтъ!» — печально говорилъ мнѣ Мишель. «Мнѣ долго еще ждать такого праздника!... Впрочемъ, черезъ нѣсколько мѣсяцевъ и мнѣ будетъ тринадцать лѣтъ...»

Одна Ревекка ничего не говорила; но я замѣчалъ, что она часто взглядывала на меня съ нѣжностію, съ любовію сестры.

Вечеромъ, Маргарита играла па Фортепіано и пѣла. Отзвуки прелестнаго голоса ея упадали на сердце мое и долго трепетали, потомъ, въ сокровенной глубинѣ его. — Маргарита въ этотъ день была необыкновенно мила и прекрасна, говорила мнѣ разныя привѣтствія, и такъ ласково улыбалась, когда я пристально смотрѣлъ на нее, тихо вздыхая. Прощаясь съ нею, я опять поцаловалъ ея руку, и мнѣ показалось, будто она слегка пожала мою.

На слѣдующее утро, по обыкновенію, сойдясь съ Мишелемъ въ нашей учебной комнатѣ, до прихода господина Буха, мы весело вспоминали о минувшемъ днѣ.

И все опять пошло своею обычною чередой — и ученіе и уроки рисованія, въ продолженіе которыхъ Маргарита стала очень любезна со мною;





====page 126====





говорила, что Фракъ придаетъ мнѣ много интереса, что я уже не дитя, а «молодой человѣкъ». Все это было такъ обольстительно слышать изъ устъ ея! Иногда, по прежнему, наклонясь къ плечу моему, она разсматривала мою работу — и опять прежняя исторія съ локонами, которые, касаясь лица моего, заставляли его горѣть. Положеніе мое, въ такія минуты, доходило до невыразимаго страданія блаженства. Но я молчалъ, не позволяя себѣ ни малѣйшаго намека: я боялся оскорбить мою наставницу, еще болѣе я боялся показаться ей смѣшнымъ. То была цѣлая повѣсть страсти безмолвной и почтительной.

Наступалъ Февраль. Въ одинъ вечеръ, по окончаніи лекціи, господинъ Бухъ объявилъ намъ, что въ слѣдующій день онъ уѣзжаетъ, на нѣкоторое время, съ отцемъ моимъ, по дѣламъ eго; что, въ слѣдствіе этого, на время отсутствія Генерала, я долженъ, по желанію его, переселиться въ домъ Соломона, и что между тѣмъ я и Мишель должны, до возвращенія ихъ, заняться повтореніемъ нашихъ уроковъ, подъ надзоромъ Маргариты. Коротко и ясно.

Въ самомъ дѣлѣ, на другой день, часовъ въ одинадцать утра, отецъ мой, простившись со всѣ-



====page 127====





ми нами, сѣлъ въ карету съ господиномъ Бухомъ; кучеръ ударилъ по лошадямъ — и черезъ нѣсколько минутъ опн скрылась изъ виду. Меня очень опечалила эта новая разлука съ отцемъ: я плакалъ, стоя па крыльцѣ Соломонова дома. Вдругъ, кто-то ударилъ меня по плечу. Я оборотился и увидѣлъ Патера Антонія. — «Вотъ вамъ и каникулы зимою!» — сказалъ онъ. «Только эта поѣздка что-то не даромъ... Какъ ты думаешь, честный Соломонъ?... Наполеону не усидѣть спокойно на островѣ Эльбѣ... Генералъ всегда уѣзжаетъ передъ тѣмъ, какъ зазвучитъ оружіе... Пресвятая Дѣва! когда перестанетъ литься кровь человѣческая?

— Когда пріидетъ Мессія... набожно заключилъ Еврей.





====page 128====





ГЛАВА VIII.



ПОРТРЕТЪ.



По отъѣздѣ отца моего и господина Буха дѣла наши приняли совершенно другой порядокъ, лучше сказать — въ нихъ не было ни какого порядка. Каждый изъ насъ предоставленъ былъ самому себѣ. Госпожа Бухъ, не смотря на порученіе мужа, имѣть надзоръ за нами, по добротѣ своей и снисходительности, не мѣшалась въ наши занятія, тѣмъ болѣе, что въ нихъ и не было ничего предосудительнаго. Вмѣсто предписаннаго господиномъ Бухомъ повторенія уроковъ, мы посвящали все время своимъ ліобимымъ предметамъ. Мишель вполнѣ предался страсти своей къ стихотворству. Каждый день онъ





====page 129====





сочинялъ по нѣскольку стихотвореній, старательно переписывалъ ихъ на бѣло и съ жаромъ читалъ мнѣ; но восторгъ его былъ непродолжителенъ: часто случалось, что сочиненное утромъ не существовало уже вечеромъ, какъ недостойное храненія, и Мишель принимался за новые опыты, иногда очень удачные; въ нихъ выпадали счастливыя строки, свидѣтельствовавшіе о несомнѣнномъ дарованіи юнаго поэта. Ревекка, которую Маргарита, кромѣ рисованія, учила еще нѣкоторымъ знаніямъ, приличнымъ ея полу и назначенію, — Ревекка не посѣщала болѣе нашей половины; за отсутствіемъ матери, по торговымъ дѣламъ Соломона, она помогала отцу въ хозяйственныхъ дѣлахъ дома. Что до меня касается, я то писалъ дневникъ свой, то читалъ книги изъ библіотеки господина Буха, оставленной въ полное мое распоряженіе, — то сладостно мечталъ о незабвенномъ поцалуѣ Маргариты, или искусительномъ прикосновеніи благовонныхъ ея локоновъ. Такъ прошло нѣсколько дней и наступилъ день, назначенный для уроковъ рисованія. По обыкновенію, явился я, съ своею работою, въ комнату Маргариты, куда и она не замедлила придти.





====page 130====





— «И такъ, Евгеній», — сказала она съ всегдашнею своею привѣтливостію: «теперь вы въ совершенной моей зависимости. Вмѣсто двухъ

разъ въ недѣлю, мы можемъ заниматься рисованіемъ ежедневно, если только оно не наскучило еще вамъ?»

— О, напротивъ, добрая госпожа Бухъ!... я радъ учиться у васъ цѣлый вѣкъ. Едва я выговорилъ послѣднія слова, какъ и сожалѣлъ уже, что произнесъ ихъ; мнѣ вообразилось, что я сказалъ очень много, потому что Маргарита взглянула на меня какимъ-то страннымъ, испытующимъ взоромъ. Въ немъ выражалось и нѣкоторое удивленіе, и что-то вопросительное, и наконецъ нѣчто такое, чего нельзя изъяснить словами, но что я очень хорошо понялъ черезъ нѣсколько дней. Въ этомъ взглядѣ не было, однакожъ, ничего ни строгаго, ни насмѣшливаго, — скорѣе можно было предполагать въ немъ участіе, сочувствіе.

— «Цѣлый вѣкъ?» — повторила она выразительно. — «Какъ легко произносится это слово!... Нѣтъ, милый Евгеній!... еще годъ, другой, и вы, вѣрно, оставите эти мѣста, для окончанія ученія въ какомъ нибудь университетѣ, — и потомъ,





====page 131====





куда броситъ васъ судьба?... и гдѣ будемъ мы?... Мнѣ бы хотѣлось, чтобы моя работа иногда напоминала вамъ меня... притомъ, я уже обѣщала вамъ...»

— Портретъ мой? — договорилъ я.

— «Да, портретъ вашъ» — отвѣчала она медленно, и глубокій взоръ ея, устремленный на меня, казалось, хотѣлъ прочитать что-то въ моемъ взорѣ.

— Когда же вы начнете писать портретъ мой? — спросилъ я, желая скрыть смущеніе, произведенное во мнѣ этимъ испытующимъ взглядомъ, значеніе котораго угадывало мое сердце.

— «Завтра, если вы позволите, милый Евгеній? — сказала она съ особеннымъ удареніемъ на словѣ милый. Пульсъ сердца забился у меня неровно. Я чувствовалъ себя не въ силахъ отвѣчать ей.

— «Но, скажите, Евгеній, что сами пишете вы, въ вашей комнатѣ, такъ прилежно?» — прибавила она послѣ минутнаго молчанія. «Я нѣсколько разъ, проходя мимо, видѣла, сквозь стеклянную дверь, вашу внимательную работу?»

— Почти ничего... я пишу дневникъ свой.

— «Дневникъ? Это должно быть очень любопытно. Я желала бы знать содержаніе его, если





====page 132====





только въ немъ можетъ быть какое нибудь содержаніе. — Вы такъ молоды еще, такъ мало видѣли, что едва ли хотя одно событіе можетъ заключаться въ дневникѣ вашемъ?... Другое дѣло, еслибъ вы жили въ большомъ городѣ, въ столицѣ... тамъ на каждомъ шагу матеріалъ, пища для наблюдательнаго ума, и еще болѣе, для пылкаго воображенія, подобнаго вашему. Но здѣсь, въ этомъ уединеніи, въ этой глуши, гдѣ жизнь течетъ такъ однообразно, гдѣ всѣ дни такъ похожи одинъ на другой, — что можетъ представиться замѣчательнаго, необыкновеннаго: словомъ, такого, что стоило бы труда записывать?»

— Это правда. Дневникъ мой очень не интересенъ и можетъ быть занимателенъ только для автора... содержа въ себѣ нѣкоторыя воспоминанія... впечатлѣнія...

— «Однакожъ я желала бы прочесть его. Онъ долженъ быть любопытенъ по тому самому, что трудно угадать его содержаніе. Покажите мнѣ дневникъ вашъ, Евгеній?

— Охотно. — И я хотѣлъ было уже идти въ свою комнату, чтобы исполнить желаніе Маргариты, какъ вдругъ вспомнилъ, что въ дневникѣ есть

страницы, которыхъ она не должна была читать:







====page 133====





тамъ не разъ упоминалось о ней, объ ея поцалуѣ... — Нѣтъ, — сказалъ я, — я не могу показать вамъ дневника своего. Простите, что далъ необдуманное обѣщаніе!

— «Прекрасно! Такъ у васъ есть уже и тайны?»

— Да, есть... — отвѣчалъ я тихо и не смотря на Маргариту.

— «О, если такъ, я не нарушу ихъ... я не любопытна... Но займемся нашимъ предметомъ» — прибавила она серьёзно: «постарайтесь сегодня окончить вашу работу — этотъ видъ; завтра я начну портретъ вашъ...»

Она умолкла. Я очинилъ карандашъ и прилежно занялся своимъ рисункомъ. Маргарита стала читать книгу. Во время работы, иногда, украдкою, взглядывалъ я на свою собесѣдницу; она держала книгу передъ собою — но взоръ ея не бѣгалъ по строкамъ, а устремленъ былъ на меня. Къ обѣду я окончилъ рисунокъ.

Вечеромъ того дня я дополнилъ дневникъ свой, записавъ въ него, отъ слова до слова, утренній разговоръ съ Маргаритою — первый болѣе другихъ продолжительный разговоръ нашъ.

На слѣдующее утро, часовъ въ десять, я опять пришелъ въ комнату Маргариты. Она уже ожи-



====page 134====





дала меня, приготовивъ все необходимое для предстоящей работы. Никогда еще Маргарита не была такъ хороша, какъ въ это утро: никто не далъ бы ей больше двадцати или двадцати двухъ лѣтъ. Она была очень весела; какая-то особенная радость сіяла въ глазахъ ея и во всѣхъ чертахъ лица. Молча и робко я поклонился ей.

— «Здравствуйте, мой милый Евгеній!» — сказала она съ необыкновенною ласкою и голосомъ, который отозвался у меня въ сердцѣ. Она взяла меня за руку и поцаловала въ губы, точно такъ, какъ это было въ первый разъ. Я едва опомнился, и отъ удивленія, и еще болѣе — отъ ея сладкаго поцалуя. А она, казалось, забавлялась моимъ смущеніемъ.

— «Вотъ, видите ли, другъ мой, я добрѣе васъ! — Я узнала, что вамъ очень понравился мой первый поцалуй — и готова цаловать васъ каждую минуту. А вы такъ, напротивъ, не хотѣли исполнить моего желанія — показать мнѣ дневникъ свой... Дѣло въ томъ, что я, безъ вашего позволенія, прочитала его... Простите ли вы меня?»

— Вы читали дневникъ мой, Маргарита?... Ахъ, Боже мой, за чѣмъ вы это сдѣлали!





====page 135====





— «Да, читала и узнала, что ученикъ мой влюбленъ въ меня... Это, признаюсь, было для меня неожиданное открытіе!» — прибавила она полушутя, полусерьёзно.

— Простите, простите меня, Маргарита! Я никогда не осмѣлился бы сказать вамъ того, что позволилъ себѣ написать въ дневникѣ своемъ... Это было единственное наслажденіе, единственная отрада моя въ тѣхъ чувствованіяхъ, которыя я дерзнулъ питать къ вамъ... Они были невольны... я не властенъ былъ уничтожить ихъ въ сердцѣ моемъ... Ахъ, простите меня, Маргарита! Простите! Не сердитесь па меня!

— «Сердиться на васъ?» — воскликнула Маргарита, слушавшая меня, повидимому, съ особеннымъ удовольствіемъ. «Сердиться на васъ?... О, какъ вы молоды еще, мой милый Евгеній!... Знайте же, что ни одна женщина въ мірѣ не сердится за то, что ее любятъ. Ужъ такъ сотворены женщины! А если онѣ и сердятся въ подобныхъ случаяхъ, — это одно только кокетство или притворство... Вотъ, другое дѣло, еслибъ господинъ Бухъ прочиталъ дневникъ вашъ... О! онъ большой ревнивецъ... и зная, что я не люблю

его...»





====page 136====





— Вы нe любите господина Буха? — прервалъ я съ удивленіемъ.

— «Чтожъ дѣлать? Нельзя ни любить, ни не любить противъ воли... Вы сами сейчасъ это сказали, Евгеній!»

— За чѣмъ же вы; не любя его, вышли за него замужъ? Г-жа Жанлисъ говоритъ, что такіе браки большое несчастіе.

— «И она говоритъ правду. Однакожъ, большею частію такъ бываетъ. Выбираютъ не женщины... А почему я вышла за господина Буха, это хотя и печальная, но не длинная исторія. Пожалуй, я разскажу ее вамъ... Между тѣмъ, чтобъ не терять времени, садитесь-ка: я начну портретъ вашъ. Можно говорить и работать вмѣстѣ.»

Я сѣлъ у окна, напротивъ небольшаго столика, гдѣ лежали карандаши, бумага, краски. Маргарита помѣстилась въ креслахъ, по другую сторону столика, взяла карандашъ, и всматриваясь въ черты мои, начала оживлять бумагу подобіемъ ученика своего. Стараясь сидѣть какъ можно спокойнѣе, я выбралъ точкою зрѣнія прекрасную художницу, которая рисовала портретъ мой и вмѣстѣ съ тѣмъ говорила слѣдующее:





====page 137====





— «Мнѣ было четырнадцать лѣтъ, когда умерла мать моя; я осталась одна у отца, стараго, больнаго живописца; кисть его едва доставляла ему средства къ скудному существованію и возможность платить за меня въ пансіонъ, гдѣ, впрочемъ, я оканчивала уже ученіе. Склонность къ живописи, перенятая мною у отца и первоначально имъ развитая, обнаружилась во мнѣ еще въ дѣтствѣ. Въ языкахъ и наукахъ я не оказывала большихъ успѣховъ, за то какъ рисовальщица была первая въ цѣломъ пансіонѣ; учитель рисованія не могъ нахвалиться мною и предсказывалъ, что со временемъ я буду отличною художницей. Еще въ пансіонѣ я писала портреты съ подругъ моихъ, и чуть ли не всѣ онѣ получили на память мое рукодѣлье. Но это нейдетъ къ моему разсказу. Дѣло въ томъ, что другіе наставники были не совсѣмъ довольны мною, исключая учителя Исторіи, которою я занималась съ охотою и прилежно. За то и учитель, строгій къ другимъ ученицамъ, былъ ко мнѣ очень снисходителенъ, ласкалъ меня, дарилъ лакомствами и разными бездѣлицами. Этого учителя звали «Господиномъ Бухомъ.» Въ одно утро извѣстили меня, въ пансіонѣ, что отецъ мой занемогъ и требуетъ возвращенія моего





====page 138====





домой. Встревоженная, я поспѣшила къ отцу и нашла его очень опаснымъ; у него была сильная горячка, однакожъ онъ былъ въ памяти. На столѣ, подлѣ постели, лежалъ рецептъ, составленный докторомъ, только что ушедшимъ передъ моимъ приходомъ.

— Маргарита, — сказалъ больной: отнеси этотъ рецептъ въ аптеку... деньги найдешь въ письменномъ столикѣ. — Но въ письменномъ столикѣ я нашла только двѣ или три мелкія монеты, — которыхъ недостаточно было для покупки лекарства, судя по длинному рецепту. Не сказавъ ни слова отцу, я вышла изъ комнаты, но вмѣсто того, чтобъ идти прямо въ аптеку, я забѣжала къ сосѣдкѣ, попросила у нея лоскутокъ бумаги, и написала на немъ слѣдующее: «Почтенный господинъ Бухъ! Отецъ мой очень болѣнъ. Докторъ прописалъ ему лекарство, но намъ не на что купить лекарства; въ квартирѣ нашей холодно, а дровъ также нѣтъ. Кромѣ васъ, я не знаю ни одного человѣка, къ которому могла бы обратиться въ этой крайности. Я убѣждена, что вы, по добротѣ своей, не откажетесь принять участіе въ нашемъ положеніи. По выздоровленіи, отецъ мой съ благодарностію возвратитъ вамъ то, чего бу-



====page 139====





детъ стоить болѣзнь его. — Уважающая васъ ученица, Маргарита.» — Написавъ эту записку, я сошла внизъ и упросила дворника снести ее къ господину Буху, который жилъ въ сосѣдней улицѣ, напротивъ нашего пансіона. Потомъ пошла въ аптеку, и оставивъ тамъ рецептъ, для приготовленія лекарства, сказала, что скоро приду за нимъ. Не прошло и получаса, какъ явился господинъ Бухъ. Встрѣтивъ его на лѣстницъ, я просила его не входить въ комнату, опасаясь, чтобы отецъ мой, изъ гордости и самолюбія, не отвергнулъ пособія посторонняго человѣка. Господинъ Бухъ благодарилъ меня за довѣренность, съ которою я обратилась къ нему, далъ мнѣ денегъ, и сказалъ, что пришлетъ сидѣлку для смотрѣнія за больнымъ. Поблагодаривъ, въ свою очередь, господина Буха за его услугу, я поспѣшила въ аптеку, и принесла отцу лекарство, ожидаемое имъ съ нетерпѣніемъ. Принявъ лекарство, онъ заснулъ. Во время сна его пришла сидѣлка, истопила печь и приготовила бульонъ для больнаго. — Къ вечеру онъ проснулся; но сонъ, вмѣсто того, чтобъ укрѣпить его силы, имѣлъ противное дѣйствіе. Больной чувствовалъ себя гораздо хуже, и къ ночи впалъ въ безпамятство и



====page 140====





бредъ. Утромъ докторъ нашелъ его въ сомнительномъ положеніи, и сказалъ, что у больнаго сильное воспаленіе въ львомъ боку. Приняты были всѣ мѣры врачеванія, но напрасно. На слѣдующій день, докторъ объявилъ, что отецъ мой безнадеженъ. Это была правда: чрезъ два дня онъ умеръ... Я осталась круглою сиротою, безъ куска хлѣба... Господинъ Бухъ призрѣлъ меня, и черезъ полгода по смерти отца, когда мнѣ исполнилось пятнадцать лѣтъ, женился на мнѣ, почти не спрашивая моего согласія. Онъ былъ увѣренъ, что признательность за благодѣяніе не допуститъ меня до отказа... Вотъ какимъ образомъ сдѣлалась я женою господина Буха... Конечно, еслибъ я была тогда нѣсколько постарѣе, я предпочла бы бѣдность и сиротство неравному браку: господинъ Бухъ считалъ себѣ тогда около пятидесяти лѣтъ, слѣдовательно — былъ болѣе нежели въ три раза старше меня... И безъ этого замужства я могла бы существовать — карандашъ и кисть доставили бы мнѣ кусокъ хлѣба... А можетъ быть, нашелся бы человѣкъ, который полюбилъ бы меня и мнѣ также понравился. Въ пятнадцать лѣтъ всякая хорошенькая дѣвушка можетъ надѣяться жениха... Но мнѣ суж-



====page 141====





дено было утратить молодость съ старикомъ, котораго я, правда, уважаю, но котораго никогда любить не могла. Скучно, грустно цѣлый вѣкъ провести безъ любви, и знать, что любовь къ другому была бы преступленіемъ...»

Тихій вздохъ вырвался изъ груди Маргариты и крупная слеза ея упала на бумагу, когда она кончила этотъ простой разсказъ о событіи, рѣшившемъ участь бѣдной женщины.

— И вы никогда не любили другаго? — спросилъ я, увлекаемый чувствомъ, сладостно волновавшимъ грудь мою, и осмѣленный откровенностію Маргариты.

Вмѣсто отвѣта, она взглянула на меня однимъ изъ тѣхъ взглядовъ, которыхъ очарованіе и неопредѣленное значеніе глубоко проникая въ сердце, согрѣваютъ его упоительною теплотою.

Въ продолженіе разсказа своего, Маргарита не переставала водить карандашемъ по бумагѣ; еще нѣсколько минутъ, и на ней готовъ уже былъ

очеркъ лица моего.

— «Кажется, есть сходство?» — сказала Маргарита, показывая мнѣ свою работу. — «Какія правильныя, какія прекрасныя черты!» — прибавила она, улыбаясь... Но, для перваго сеанса, до-



====page 142====





вольно; завтра примусь за кисть и краски. Надобно оживить эти черты цвѣтами подлинника.»

Спрятавъ въ портФейль свою работу, она сѣла рядомъ со мною, взяла меня за руку и сказала: «Теперь поговоримъ о дневникѣ вашемъ, милый Евгеній! Я очень ошибалась на счетъ содержанія его... Какъ печальна и трогательна исторія Теодоры! Какъ милы вообще замѣтки ваши! Знаете ли, Евгеній, дневникъ вашъ походитъ на первыя главы романа, изъ которыхъ однакожъ трудно угадать дальнѣйшій ходъ его, его послѣднія главы. Какая участь ждетъ героя его, умѣющаго такъ пламенно чувствовать въ шестнадцать лѣтъ?... Но, смотря на васъ, Евгеній, вамъ можно дать девятнадцать лѣтъ: при этомъ ростѣ, при этомъ выраженіи глазъ, которое иногда приводитъ меня въ смущеніе. О, вы опасный ученикъ, Евгеній! — Одинокое дѣтство удивительно какъ ловко содѣйствовало развитію юношескихъ созерцаній вашихъ!... И эти чувствительные романы г-жи Жанлисъ, которые заставляла васъ читать себѣ покойная ваша воспитательница... Тутъ явились мы, и вашу учительницу рисованія вы вообразили героинею собственнаго своего романа... пылкое воображеніе ваше придало ей красоту и





====page 143====





молодость, уже увядающія... Наконецъ, эта миленькая Ревекка, которая также занимаетъ мѣсто въ дневникъ вашемъ, также производить на васъ впечатлѣніе?... Въ самомъ дѣлѣ, Ревекка прехорошенькая дѣвочка; жаль только, что она Жидовочка...»

За чѣмъ все это говорила Маргарита? Для того ли, чтобы я еще яснѣе понялъ странное положеніе свое? — Или она просто издѣвалась надо мною?... Нѣтъ, другое чувство говорило въ ней: она такъ нѣжно пожимала мою руку, горѣвшую въ ея рукъ, съ такою любовію смотрѣла на меня! Бѣдная женщина, съ пятнадцати лѣтъ обреченная суровому старику, и можетъ быть, ни отъ кого не слыхавшая страстныхъ признаній въ чувствѣ, наполняющемъ жизнь женщины, она безотчетно предалась влеченію къ прекрасному юношѣ, который раздѣлялъ съ нею уединенныя бесѣды, столь опасныя для молодыхъ людей разнаго пола! Читатель, можетъ быть, назоветъ нескромностію, что я отношу къ себѣ слова: «прекрасный юноша», — но въ сорокъ лѣтъ, при воспоминаніи о молодости, позволительна такая нескромность, извиняемая притомъ историческою истиною... Да, эта истина на лице теперь





====page 144====





передо мною. Вотъ онъ — портретъ, писанный Маргаритою! Беру въ судьи кого угодно — обвинитъ ли онъ Маргариту въ благосклонности къ оригиналу этого портрета?... По крайней мѣрѣ пріятно польстить себѣ, хотя въ утѣшеніе этимъ безвременнымъ сѣдинамъ и морщинамъ.

Но возвратимся къ тому времени, когда русые кудри осѣняли этотъ бѣлый, высокій лобъ, — эти щеки, полныя румянца и цвѣта юности — вотъ какъ на портретѣ!

Послѣ продолжительнаго сеанса, возвратясь въ свою комнату, я предался мечтамъ, раскрывавшимъ передо мною картины любви и счастія, потому что любовь есть счастіе самое сладостное и плѣнительное: въ шестнадцать лѣтъ мы не хотимъ знать другаго счастія, далеко гонимъ отъ себя мечты честолюбія и славы — удѣлъ позднѣйшихъ лѣтъ...

И я опять, по вчерашнему, записалъ въ дневникъ свой всѣ подробности утренняго свиданія съ Маргаритою. Однакожъ, опасаясь, чтобъ любопытство ея вновь не воспользовалось моею оплошностію, я подальше запряталъ дневникъ свой. Тогда я не совершенно еще былъ увѣренъ въ чувствахъ ея ко мнѣ, и нѣжное обра-



====page 145====





щеніе Маргариты приписывалъ болъе добротѣ и снисходительности ея характера.

На слѣдующее утро былъ второй сеансъ. Блѣдный очеркъ карандашомъ оживился нѣсколько прикосновеніемъ красокъ. Маргарита, заботившаяся о сходствѣ, продолжала работу безмолвно, со всею внимательностію записнаго художника.

Я также молчалъ... но не молчалъ взоръ мой, постоянно устремленный на прекрасную художницу. Я замѣтилъ, что она была нѣсколько печальнѣе и блѣднѣе обыкновеннаго. Казалось, въ ней происходила какая-то внутренняя борьба, заставлявшая ее сильно страдать. Задумчивость и оттѣнокъ грусти въ чертахъ лица ея придавали ему еще болѣе прелести.

Въ третій и четвертый сеансы портретъ былъ почти совершенію готовъ. Маргарита, отбросивъ принужденность, существовавшую между нами до отъѣзда отца моего съ господиномъ Бухомъ, обворожала меня ласками своими и свободнымъ обращеніемъ. — Каждое утро она встрѣчала и провожала меня сладкимъ поцалуемъ, обаятельнымъ пожатіемъ руки, и милымъ, откровеннымъ взоромъ, въ которомъ я могъ уже угадывать чувства ея ко мнѣ. Во время работы, или, по-временамъ,





====page 146====





оставляя ее, оеа вела со мною самый плѣнительный разговоръ, такъ любезно шутила надъ моею страстію, и казалось, одобряла мои чувства. Слушая Маргариту, я забывала странность отношеній нашихъ, и полный восторга первой юношеской любви, предавался ей со всею безпечностію своего возраста, когда любятъ не разсуждая и не думая о послѣдствіяхъ. Блаженные дни! Еслибъ только и въ однихъ васъ заключались всѣ радости бытія, я и тогда благословилъ бы земную жизнь!...

Наступило пятое утро нашихъ уединенныхъ бесѣдъ. Я пришелъ въ комнату Маргариты нѣсколькими минутами ранѣе обыкновеннаго и засталъ ее уже занятою работой. Она рисовала на память. — «Садитесь, Евгеній!» сказала она: «Я оканчиваю уже портретъ вашъ: кладу послѣднія тѣни... Удивительное сходство! Никогда работа моя не была такъ удачна...» Въ самомъ дѣлѣ, когда, черезъ нѣсколько минутъ, портретъ былъ совершенно оконченъ, я увидѣлъ себя какъ въ зеркалѣ. Сходство было поразительное, кисть самая тонкая и мягкая. Маргарита въ высокой степени обладала своимъ искусствомъ. Я благодарилъ ее за трудъ.





====page 147====





— «Ахъ, постойте, Евгеній!» — сказала она. — «Мнѣ кажется, есть небольшой недостатокъ: у васъ брови нѣсколько темнѣе. Виновата сегодняшняя мрачная погода...»

Дѣйствительно, не смотря на утреннюю пору, на дворѣ было темно, какъ будто въ сумерки. Снѣгъ шелъ густыми хлопьями и страшная вьюга вихремъ крутила его подъ окнами, заслоняя остальной свѣтъ. — «Рѣшительно, ничего не видно!» — сказала Маргарита. Нечего дѣлать: надобно оставить поправку до завтра!» — «Отойдемте отъ окна...» прибавила она. — «Въ такую погоду я люблю быть въ глубинѣ комнаты, у камина... Сегодня мнѣ что-то нездоровится...»

Сказавъ это, Маргарита взяла меня за руку, и мы вмѣстѣ отошли къ нишу, гдѣ, напротивъ камина, стоялъ низенькій диванъ. Она придвинула къ нему кресла для меня, а сама прилегла на диванъ... «Ну, что новаго въ дневникѣ вашемъ, Евгеній?» — сказала Маргарита, лукаво улыбаясь... «Не стыдно ли вамъ прятать его отъ меня!... Развѣ я не заслуживаю вашей довѣренности, и развѣ вы сомнѣваетесь въ моемъ участіи?»

— Вы очень добры ко мнѣ, Маргарита, и я умѣю быть признательнымъ... робко произнесъ я, по-



====page 148====





коряясь неодолимому смущенію, овладѣвшему мною въ тѣ минуты... — Этотъ портретъ, который вы позволите мнѣ взять съ собою?... — «Вы получите его черезъ недѣлю...» — Отчего же не сегодня... не завтра, когда онъ будетъ совершенно готовъ? — «Конечно, вы можете взять его, если хотите этого непремѣнно!» — сказала Маргарита съ маленькою досадою: «но я желала бы, чтобъ вы оставили его у меня на нѣсколько дней: я хочу снять съ него копію для себя?» — За чѣмъ вамъ портретъ мой?» — За чѣмъ, Евгеній!.. Развѣ не позволительно желаніе имѣть изображеніе того, съ кѣмъ дѣлили мы пріятные часы, кого любили, съ кѣмъ были друзьями?... Или вы не понимаете меня?» — И говоря это, Маргарита опять взяла мою руку... смотрѣла на меня тѣмъ взоромъ, который такъ краснорѣчиво высказываетъ сокровеннѣйшія чувствованія сердца... Дыханіе Маргариты вѣяло на меня палящимъ жаромъ, трепещущая рука моя горѣла въ ея рукѣ. — Между тѣмъ, огонь потухалъ въ каминѣ; вьюга засыпала снѣгомъ окна, и въ глубинѣ комнаты сдѣлалось почти совершенно темно... — «Евгеній!... милый Евгеній!» — сказала Маргарита дрожащимъ голосомъ, исполненнымъ нѣги и какого-то страданія. —





====page 149====





«Бываютъ на свѣтѣ странныя вещи... Прочитавъ дневникъ вашъ, я сначала удивилась тѣмъ чувствамъ, которыя имѣла несчастіе внушить вамъ: вы казались мнѣ еще молоды для нихъ. Но ваши пламенные взоры, ваша робость, выраженіе тоски на лицѣ вашемъ въ моемъ присутствіи, и все, что я припомнила отъ прежнихъ свиданій нашихъ, съ того дня, когда я впервые поцаловала васъ, — все, наконецъ, убѣдило меня, что вы рано узнали сладость и страданіе той страсти, которая влечетъ одинъ полъ къ другому. Мнѣ стало жаль васъ... я просила у сердца своего совѣта — и оно сказалось — оно сказало мнѣ, что сама я достойна еще большаго сожалѣнія, что мое положеніе еще страннѣе вашего... потому что я также люблю васъ...»

...И она привлекла меня къ себѣ — и уста наши слились въ горячій, продолжительный поцалуй, между тѣмъ какъ блуждающія руки ея обхватили станъ мой, и я упалъ на грудь ея... За изступленнымъ объятіемъ послѣдовала минута сладостнаго забвенія; судорожный трепетъ пробѣжалъ по всѣмъ членамъ моимъ, будто въ дремотѣ сна; мнѣ показалось даже, что я впадаю въ безчувствіе, обморокъ, что я умираю... И когда я опомнился, въ комнатѣ никого не было, кромѣ





====page 150====





меня. Уголья, вспыхивая въ каминъ, бросали красноватый отблескъ на противоположную стѣну, утихавшая вьюга допускала свѣтъ въ окна... Вдругъ я увидѣлъ блѣдное, почти болѣзненное лице юноши — то былъ собственный образъ мой, отразившійся въ зеркалъ... Какая-то змѣя грызла мое сердце. Я опрометью выбѣжалъ изъ комнаты...

Читатель видитъ, что я былъ въ положеніи ІосиФа передъ женою Пентефрія: но что у меня не достало ни мудрости, ни цѣломудрія ветхозавѣтнаго юноши...





====page 151====





ГЛАВА IX.



ЛЮБОВЬ. — ПАТЕРЪ СЪ ПОЛИТИЧЕСКИМИ ВѢСТЯМИ. — ОТСУТСТВУЮЩІЕ ВОЗВРАЩАЮТСЯ.



Возвратясь въ свою комнату, я почти упалъ на постель мою, какъ-бы пораженный внезапнымъ недугомъ. Я чувствовалъ неизъяснимую боль сердечную, и вмѣстѣ съ тѣмъ какая-то сладость проливалась въ крови моей. Мысли мои мѣшались; все вокругъ меня подернуто было туманомъ; что-то новое я ощущалъ въ себѣ: оно и мучило меня и согрѣвало теплотою жизни. Прошедшее, настоящее, будущее — слились, въ воображеніи моемъ, въ одну темную массу времени. Казалось, годы пронеслись надо мною; — казалось, между тѣмъ, какъ въ это утро вошелъ я въ комнату





====page 152====





Маргариты, и между настоящею минутою, протекла цѣлая вѣчность, тогда какъ въ самомъ дѣлѣ прошло не болѣе часа. Я былъ въ положеніи человѣка, утратившаго нѣчто драгоцѣнное, и вмѣстѣ съ тѣмъ — какъ согласить это противорѣчіе? — жизнь получила для меня новую, незнаемую до того прелесть. Пылкій отъ природы, я съ увлеченіемъ предался мечтамъ своимъ, неуловимымъ, невозможнымъ для повторенія ихъ словами. Въ радужныхъ цвѣтахъ, въ безчисленныхъ переливахъ свѣта и тѣней, являлись онѣ моему разгоряченному воображенію. Все, испытанное мною въ послѣдніе дни, и наконецъ въ это чудесное утро, соединялось въ одинъ волшебный призракъ блуждающей мысли, мечты и раздраженныхъ чувствъ. — Глаза мои невольно закрывались. Утомленный ощущеніями, я незамѣтно погрузился въ тихій, сладкій сонъ, въ которомъ, какъ въ отдаленномъ зеркалѣ, еще чудеснѣе повторились обольстительныя событія минувшаго утра. Очаровательный образъ Маргариты снова носился передо мною въ откровенныхъ грезахъ сна; и жаркіе поцалуи ея, ея крѣпкіе, страстныя объятія снова повергали меня въ то сладостное самозабвеніе, которое недавно, на яву, упояло меня отравою не



====page 153====





изъяснимаго блаженства. Вдругъ знакомый голосъ пробудилъ меня, и имя мое, тихо произносимое, нѣсколько разъ отозвалось въ онѣмѣвшемъ слухѣ». — «Евгеній!... Евгеній!» — Я открылъ глаза и увидѣлъ передъ собою подобіе образа, не разлучавшагося со мною и во снѣ. То былъ Мишель, въ чертахъ котораго было такъ много сходства съ его матерью. — Въ первый мигъ пробужденія, я не узналъ было товарища моего ученія, и протягивая къ нему руки, хотѣлъ прижать его къ груди своей: но опомнившись, прійдя въ себя, удержалъ свое невольное движеніе. Глаза мои встрѣтились съ дружескимъ взоромъ Мишеля, и я также невольно опустилъ ихъ. Я не могъ прямо смотрѣть на Мишеля: онъ стоялъ передо мною съ такою привѣтливостію, съ такою преданностію дружбы. Какъ-бы виновный передъ нимъ, какъ-бы оскорбившій его, я отвратилъ отъ него смущенный взглядъ свой...

— «Евгеній! Что съ тобою? Не болѣнъ ли ты? Щеки твои горятъ, глаза твои смотрятъ какъ-то странно...»

— Да, Мишель, я чувствую себя не совсѣмъ здоровымъ...

— «А я пришелъ звать тебя къ обѣду?»





====page 154====





— Нѣтъ, Мишель, я не пойду къ столу: у меня вовсе нетъ аппетита. Голова такъ болитъ, что я не въ состояніи выйдти изъ комнаты.

— «Ну, такъ можно сюда принесть обѣдъ... Можетъ быть, отвѣдаешь чего нибудь?»

— Пожалуй, — отвѣчалъ я, внутренно обрадовавшись, потому что, напротивъ, чувствовалъ, необыкновенный аппетитъ, и быль здоровъ какъ нельзя болѣе; въ столовую же не хотѣлъ идти, избѣгая встрѣчи съ Маргаритою, по причинѣ очень понятной.

На другой день я не пошелъ также, по обыкновенію, въ ея рабочую комнату: портретъ былъ совершенно готовъ, а брови потемнить можно было и безъ меня. Цѣлое утро провелъ я въ комнатѣ Мишеля. Онъ читалъ мнѣ новые стихи свои въ которыхъ, по обычаю юныхъ поэтовъ, воспѣвалъ приближеніе весны, пѣсни солозья, цвѣты, поля, рощи, тихое журчанье ручья, гармоническій шелестъ деревьевъ и тому подобныя невинныя вещи. Одна природа вдохновляла его, и потому его пѣснопѣнія были чисты и дѣвственны, какъ сама природа. Его восклицанія и восторги вылетали изъ души непорочной, дѣтски радостной и спокойной. Я завидовалъ безмятежному





====page 155====





счастію Мишеля, точно такъ же, какъ онъ, въ день моего рожденія, позавидовалъ моимъ шестнадцати годамъ. Ахъ, Мишель не зналъ еще, что шестнадцать лѣтъ приносятъ съ собою много безпокойнаго, хотя и сладостно безпокойнаго! Однакожъ, я не хотѣлъ бы быть на мѣстъ Мишеля, не хотѣлъ бы промѣнять тогдашняго положенія своего ни на какое другое въ свѣтѣ. Я ощущалъ въ себѣ такое невыразимое счастіе, и его не возмущали ни укоряющая мысль, ни тягостное сознаніе проступка. И въ самомъ дѣлѣ, былъ ли я виновенъ, — по крайней мѣрѣ, виновенъ намѣренно, умышленію. Я не хотѣлъ посягать ни на чье счастіе, а самого меня оно взыскало случайно, неожиданно, такъ что, по истинѣ, я не могъ отъ него оборониться, еслибъ и хотѣлъ, еслибъ даже должно было. Не знаю, что чувствовала Маргарита: однакожъ, не смотря на всю свою неопытность, я понималъ уже, что на совѣсти бѣдной женщины могли лежать двѣ вины — противъ мужа, и — противъ меня, котораго увлекла она къ безсознательному проступку. Безъ всякаго сомнѣнія, она была виновна: ни какіе софизмы, ни какая философія страстей не могутъ оправдать ee; но вмѣстѣ съ тѣмъ, какой педантъ-моралистъ скажетъ,



В этом месте в оригинале и, соответственно, в расшифровке пропущены страницы 156-157



====page 158====







чуга. Въ эту минуту, первый разъ въ жизни, увидѣлъ я плачущую женщину, и то была женщина, которую любилъ я первою любовію пламеннаго юношескаго сердца. Тоска, сдавила мнѣ грудь, и я самъ заплакалъ, какъ дитя...

— «Евгеній!.. вы не уважаете меня болѣе?» — сказала наконецъ Маргарита тихимъ, дрожащимъ голосомъ, исполненнымъ кротости, любви и печали. — И она протянула ко мнѣ руку, которую я осыпалъ горячими поцалуями... «Вы также плачете, Евгеній... вы любите меня — но уважать не можете, не должны... Постойте, не прерывайте меня! — Дайте мнѣ высказать все, что мучитъ меня съ той ужасной минуты... И мнѣ ли требовать уваженія вашего, когда я сама презираю себя!... Выслушайте меня, Евгеній; — вы поймете все, что я буду говорить вамъ, потому что вы умны и рано созрѣли — понимать женщину, любить ее... Благодаря покойной вашей воспитательницѣ, вы довольно прочитали романовъ... Скажите, было ли хотя въ одномъ изъ нихъ что нибудь похожее на эту несчастную связь, въ которую я такъ неосторожно, такъ преступно вовлекла васъ? Были жены, уступавшія обольщеніямъ страсти; — были дѣвушки, предававшіяся молодымъ





====page 159====





людямъ. При большемъ или меньшемъ равенствъ лѣтъ, при отношеніяхъ — сколько нибудь сближающихъ два существа, такая слабость понятна, хотя и никогда не извинительна! — Еслибъ я была свободна, еслибъ съ любовію къ вамъ я не нарушала неумолимаго долга супружеской вѣрности, — еслибъ, наконецъ, вмѣсто шестнадцати, вамъ было двадцать пять лѣтъ, и послѣ долгой борьбы, я доведена бы была до паденія вашею неотступною страстію, требовавшею жертвы: тогда бы еще я могла вымолить прощеніе себѣ у самой себя... Но было совершенно на оборотъ... Забывая, что мнѣ почти тридцать лѣтъ, что вы соученикъ, едва не ровесникъ моего сына, я не затруднилась воспользоваться вашею молодостію, неопытностію, первыми впечатлѣніями, которыя обыкновенно внушаетъ женщина пылкому юношѣ... Я наругалась надъ сѣдинами мужа и благодѣтеля, насмѣялась надъ довѣріемъ отца вашего, поручившаго мнѣ васъ, какъ матери... Однимъ словомъ, однимъ взглядомъ, я могла и должна была показать вамъ, Евгеній, неумѣстность, непозволительность вашей склонности. Легкая насмѣшка, позволительная въ такомъ случаѣ, оскорбивъ спасительно ваше самолюбіе, потушила бы рождающуюся





====page 160====





страсть... Вмѣсто того, я ободряла, разжигала ее. — Какъ искусительница, я подстерегла удобную минуту и заставила васъ, Евгеній, раздѣлить проступокъ, въ которомъ одна я виновна и который привелъ меня къ этой тяжкой, но необходимой исповѣди... Я хочу, чтобъ вы вполнѣ поняли наше положеніе и мою вину. Мнѣ теперь легче. Я давно желала свиданія съ вами, желала для того, чтобъ высказать все это... Но я не все еще сказала... До сихъ поръ я только обвиняла себя, обвиняла жестоко, какъ не буду, можетъ быть, обвинена на Страшномъ Судѣ, Судіею милосердымъ къ слабостямъ человѣческимъ... Можетъ быть, есть и оправданіе мнѣ, не для себя самой: нѣтъ, я хотѣла бы оправдаться только передъ тѣмъ, чье презрѣніе было бы мнѣ тяжелѣе самыхъ тяжкихъ укоризнъ совѣсти... передъ вами, — передъ тобою, Евгеній! Оправданіе мое въ томъ чувствѣ, которое и теперь, когда совершено преступленіе, влечетъ меня къ тебѣ съ неодолимою силою, облегчаетъ самыя укоризны совѣсти и проливаетъ вокругъ сердца сладостную теплоту... Также какъ и ты, Евгеній, я люблю первый разъ. Сдѣлавшись женою господина Буха, я была его жертвою. Съ отвращеніемъ раздѣляла





====page 161====





я его ласки, его ненавистные поцалуи. Тринадцать лѣтъ брака не могли заставить меня привыкнуть къ нимъ... Какъ были бы они ужасны, еслибъ я любила прежде, какъ будутъ ужасны теперь, когда люблю... когда узнала сладость твоего поцалуя, Евгеній!» — говорила она, прислоняясь къ плечу моему... «И послѣ твоего поцалуя, Евгеній, опять поцалуи Буха, этого сухаго старика, въ жилахъ котораго давно уже застыла кровь, ледяное прикосновеніе котораго страшно, какъ прикосновеніе мертвеца пли чудовища, пугающаго дѣтей во снѣ!!...» — И она еще ближе придвинулась ко мнѣ и крѣпко сжала мою руку, какъ бы боясь, чтобъ въ самомъ дѣлѣ какое нибудь чудовище не разлучило меня съ нею въ ту минуту... Я плакалъ, выслушивая, съ любовію и состраданіемъ, эту трогательную исповѣдь несчастной женщины; нѣжными ласками и горячими поцалуями я старался успокоить ее; слезы наши смѣшивались вмѣстѣ; страстныя мысли и желанія были далеко отъ насъ — въ эти минуты мы не знали другаго утишенія, кромѣ слезъ и тихаго раскаянія — неизбѣжнаго слѣдствія нашего проступка.

— «Сначала я не могла опредѣлить отчетливо чувствъ моихъ къ тебѣ, Евгеній» — продолжала





====page 162====





Маргарита, не оставляя моей руки. Долго казались они мнѣ простою привязанностію къ милому ребенку, къ умному, пригожему мальчику... Но когда однажды — ты помнишь, Евгеній! — любуясь прекрасными чертами, дѣвственною красотою лица твоего, — я не могла воздержаться, и поцаловала тебя, будто въ награду за прилежаніе... о! тогда узнала я, что нельзя безнаказанно прикасаться къ устамъ красиваго шестиадцатилѣтняго юноши!... То былъ первый въ жизни моей поцалуй, оставившій на губахъ моихъ ощущеніе сладости, блаженства, какого никогда еще я не испытывала. Съ той минуты впервые поняла я счастіе и страданіе любви. Старый, безобразный мужъ сталъ мнѣ ненавистенъ. Я проводила безсонныя ночи, боролась со страстію и долго, по крайней мѣрѣ наружно, одерживала верхъ надъ нею. Въ то же время я внимательно стала замѣчать за тобою. Твои вздохи, твои нѣжные, пламенные взоры безъ словъ высказывали тайную склонность, и я начинала уже догадываться, что была предметомъ ея. Однакожъ, я не была еще вполнѣ убѣждена въ томъ, хотѣла и страшилась убѣдиться... Я видѣла пропасть, и стоя на краю ея — держалась, но и не отступала. Помнишь ли





====page 163====





день твоего шестпадцатилѣтія? Высокій, стройный, прекрасный, ты явился мнѣ уже не въ одеждѣ мальчика. Нарядъ взрослаго мужчины такъ шелъ къ тебѣ, ты былъ такъ хорошъ въ немъ, что я просто влюбилась въ тебя... теперь поздно уже скрываться въ томъ, мой милый Евгеній!... Но вотъ они уѣзжаютъ. Я остаюсь съ тобою одна, съ моею любовію... рисую твой портретъ. Воображеніе, пламенное, какимъ оно бываетъ всегда, когда любишь впервые, и чѣмъ позже, тѣмъ страстнѣе, — въ свою очередь, рисуетъ обольстительныя картины любви и счастія. Твоя робость, застѣнчивость — удвоиваютъ желаніе и прелесть искушенія. Ты отказываешь мнѣ въ просьбѣ — показать дневникъ свой, ты говоришь, что у тебя есть тайна: я угадываю ее — но хочу удостовѣриться; какъ любопытная прародительница, срываю запрещенный плодъ — дневникъ твой въ моихъ рукахъ. Пламеннымъ перомъ юности и первой страсти живописалъ ты чувства свои ко мнѣ. Счастливая твоею взаимностію, я теряю разсудокъ, забываю долгъ супруги, забываю добродѣтель, завѣщанную мнѣ умирающею матерью — ты одинъ поглощаешь все существо мое, одинъ овладѣваешь всѣми моими чувствами:





====page 164====





я нe могу, не хочу противиться неодолимой силѣ ихъ... и... ты помнишь то бурное, мрачное утро, когда я окончила портретъ твой...» — тихо и медленно произнесла она, скрывая лице свое на груди моей.

Съ любовію и восторгомъ слушалъ я страстныя и пламенныя ея признанія. Мѣсто прежняго раскаянія заступило другое чувство, и какъ будто наученный злымъ ангеломъ, съ опытностію двадцатипятплѣтняго любовника, я сказалъ ей: За чѣмъ же осуждать себя, когда можно быть счастливыми?

— «Счастливыми!» — грустно повторила Маргарита, — отрываясь отъ груди моей... «На долго ли и какъ?... Продолжая преступленіе... Нѣтъ, не будемъ говорить о счастіи!... Еслибъ мнѣ было пятнадцать лѣтъ, еслибъ я была свободна — и ты захотѣлъ нѣкогда назвать меня своею женою... о, тогда счастливѣе меня не было бы ни на землѣ, ни въ небѣ!... Нѣтъ, Евгеній, не обольщайся напрасно! — Мы не можемъ быть счастливыми... по крайней мѣрѣ я, хотя я буду любить тебя вѣчно... но ты — ты скоро разлюбишь меня, Евгеній!»

— Никогда, Маргарита!... Никогда!... Клянусь...





====page 165====





— «О, не клянись, ребенокъ! Тебѣ невозможно будетъ исполнить своихъ клятвъ... и я не требую ихъ, потому что это было бы ужъ слишкомъ безразсудно...

— Никогда, никогда, Маргарита, я не буду любить другую! говорилъ я, и увѣреніе мое было искренно — я былъ убѣжденъ въ томъ, что говорилъ. Неравенство лѣтъ нашихъ и не приходило мнѣ въ мысль — я такъ доволенъ, я такъ счастливъ былъ настоящимъ. — Никогда не буду любить другую! повторилъ я.

Маргарита взглянула на меня съ нѣжностію и грустію, съ такою грустью, какой ни изобразить кистью, ни представить себѣ невозможно, которую надобно было видѣть, какъ я видѣлъ, и какъ читатель, конечно, никогда не увидитъ! — Долго смотрѣла она на меня взоромъ кротости и печали, долго не могла выговорить ни слова; наконецъ, голосомъ глубочайшаго страданія сердца, сказала: «Не обманывай ни меня, ни себя, Евгеній!... Ты не достигъ еще даже весны своей, а моя весна давно уже минула и не далека уже осень моей жизни!... Два раза нельзя быть молодою!... Съ каждыми новыми цвѣтами лѣта будетъ изчезать цвѣтъ моей молодости. Еще года





====page 166====





три, четыре — и на лицѣ моемъ, и теперь уже увядающемъ, покажутся морщины! Тогда ты скажешь равнодушно — она старуха! и можетъ быть, не пожелаешь даже встрѣчаться со мною. Я сдѣлаюсь противною тебѣ... Покамѣстъ ты не увидишь прекрасной юной дѣвушки, съ свѣжими розами на щекахъ, со взоромъ дѣвственнымъ и невиннымъ, — пока не увидишь прелестной дѣвушки, какою вотъ будетъ Ревекка года черезъ два, — до тѣхъ поръ только я могу называть тебя своимъ, Евгеній... а тогда, тогда ты оставишь, ты забудешь меня, какъ старую, постылую вещь!...

— Никогда, никогда я не оставлю, не забуду васъ, Маргарита!

— «Добрый юноша!» — сказала она печально, не чуждаясь ласкъ моихъ и не противясь, когда я обвилъ рукою своею ея стройную талію. — Она положила голову мою на колѣни свои, играла моими волосами, цаловала ихъ и тихо плакала. Уста ея запеклись отъ внутренняго, болѣзненнаго жара, щеки ея горѣли какъ въ лихорадкѣ.

— «Приходи ко мнѣ каждое утро, Евгеній, пока не возвратятся они!» говорила Маргарита. Тогда же... тогда я буду вспоминать о тѣхъ сладостныхъ минутахъ, которыми счастливишь ме-



====page 167====





ня теперь!,... Я буду плакать и молиться о тебѣ... То, что ожидаетъ меня въ будущемъ, должно выкупить невольный грѣхъ мой... Люби же меня, Евгеній, пока можешь любить — и не презирай, когда чувства твои охладѣютъ ко мнѣ... Будетъ женщина, которую полюбишь болѣе меня: но — и въ этомъ все право мое на тебя — никогда другою не будешь любимъ болѣе, потому что больше, какъ я тебя люблю, любить невозможно!...»

И я приходилъ къ ней каждое утро...

Воспоминаніе о тѣхъ счастливыхъ дняхъ, еще и нынѣ, по прошествіи многихъ, многихъ лѣтъ, волшебною силою воображенія, возвращаетъ меня въ объятія этой женщины, которую читатель да не обвинитъ опрометчиво!...



Наступилъ Апрѣль 1815. Если читатель припомнитъ, ровно за годъ передъ тѣмъ началось мое повѣствованіе. Но какъ много пережилъ я въ этотъ

годъ; сколько событій, по крайней мѣрѣ сколько, мыслей, чувствъ, ощущеній переиспыталъ я въ это короткое время! Воспоминанія мои уже заключали въ себѣ цѣлую повѣсть. Самое настоящее исполнено было для меня всей прелести лучшихъ вос-



====page 168====





поминаній прошедшаго, всегда милаго намъ: то была странная связь моя съ прекрасною женою моего учителя! — А этотъ чудный человѣкъ политическаго міра, этотъ самовѣнчанный царь-воинъ, доигрывавшій тогда послѣднія сцены своей кровавой драмы, которая такъ живо интересовала меня, такъ волшебно дѣйствовала на юное мое воображеніе!...

Однажды, только что мы успѣли отобѣдать, въ столовую вошелъ неожиданный тогда нами гость, но старинный знакомецъ нашъ — Патеръ Антоній. Лице его сіяло необыкновеннымъ торжествомъ, и если можно такъ выразиться, на немъ написана была важная новость. — «Здравствуйте, почтенная госпожа Бухъ!» — сказалъ онъ своимъ многозначительнымъ протяжнымъ теноромъ. — «Я привезъ вамъ маленькія извѣстія...» — продолжалъ онъ, лукаво улыбаясь. «Такъ, почти ничего!... Для другихъ, это конечно, нежданный громъ небесъ... но я... что до меня собственно касается: я давно очень хорошо предвидѣлъ случившееся... Правда, мнѣ не вѣрили нѣкоторыя... напримѣръ, любезная госпожа Бухъ. Но что нибудь да значитъ знать сердце человѣческое — и какое еще сердце!... сердце льва, орла, который не можетъ





====page 169====





жить въ клѣткѣ, какъ чижикъ или канарейка... Вы, госпожа Бухъ, не разъ слышали отъ меня, что Наполеону не усидѣть спокойно на островѣ Эльбѣ?»

— О, точно, не разъ! — сказала Маргарита, улыбаясь насмѣшливо.

— «Ну, такъ слушайте же, что я разскажу вамъ!.. Въ одинъ темный зимній вечеръ, въ половинѣ Февраля, военный бригъ отплывалъ отъ береговъ небольшаго острова Средиземнаго моря. На бригѣ находилось четыреста храбрыхъ воиновъ и три генерала. Одинъ изъ нихъ былъ въ сѣромъ сюртукѣ и маленькой треугольной шляпѣ; онъ повелительно отдавалъ приказанія двумъ другимъ генераламъ. Не смотря на бурю и противный вѣтеръ, корабль быстро несся по волнамъ моря, и скоро достигъ до цѣли пути своего. 1 Марта, вмѣстѣ съ двумя другими бригами, на которыхъ также находилось небольшое число солдатъ, вошелъ онъ въ заливъ Жуанъ и высадилъ воинственныхъ пассажировъ своихъ при Каннѣ. Оттуда, генералъ въ маленькой шляпѣ повелъ войско свое по направленію къ Грассу; 4-го числа явилось оно въ Динѣ. Тамъ, на призывъ таинственнаго вождя, спѣшитъ къ нему народъ, и сол-



====page 170====





даты со всѣхъ сторонъ стекаются подъ знамена его, привѣтствуя, какъ дорогаго гостя, радостными кликами — и онъ торжественно приближается къ Греноблю. Здѣсь, молодой, красивый полковникъ, преклоняя колѣни передъ волшебникомъ, умножаетъ силы его присоединеніемъ къ нимъ полка своего, и ликующее войско, сопровождаемое ликующимъ пародомъ, продолжаетъ торжественное свое шествіе. На пути присоединяются къ нимъ новые полки. Недавно ничтожный еще отрядъ воиновъ становится сильнымъ корпусомъ; среди его блистаютъ грозные орлы, столь страшные Европѣ... Вотъ, на встрѣчу имъ, идетъ стотысячная армія, посланная для уничтоженія бунтующаго скопища, предводимаго дерзмкимъ солдатомъ, который, говорятъ однакожъ, десять лѣтъ носилъ корону.

Но главнокомандующій этою арміей, прозванный храбрѣйшимъ изъ храбрыхъ, вмѣсто того, чтобъ полонить счастливаго солдата, бросается къ нему въ объятія и предаетъ во власть его армію свою. — Тогда могущественный уже вождь смѣло спѣшитъ къ Парижу — онъ въ Тюльери, и столь милые ему крики: Да здравствуетъ Императоръ! снова оглашаютъ жадный слухъ властолюбца!!.. Такъ Императоръ Наполеонъ возвратился съ ост-



====page 171====





рова Эльбы, чтобы по прежнему занять славный тронъ свой!... А? что вы на это скажете, почтеннѣйшая госпожа Бухъ?»

— Ничего, добрый Патеръ Антоній! — равнодушно отвѣчала Маргарита на восторженный разсказъ монаха. Она и прежде мало занималась политикой. А теперь, когда сердце ея и страдало и блаженствовало несчастною любовію, все, не касавшееся послѣдней, чуждо было ея участія и даже вниманія.

— «Ничего?» — повторилъ изумленный Патеръ: «стало быть, и вы также предвидѣли событіе?»

— Да, предвидѣла — повторила Маргарита, желая что нибудь сказать въ отвѣтъ Патеру.

Не довольствуясь изустнымъ сообщеніемъ своей политической новости, Патеръ Антоній вынулъ изъ огромныхъ кармановъ своего сюртука кипу журналовъ и газетъ, и прочиталъ намъ подробныя описанія событія. Всѣ они, разумѣется, были любопытны; мы слушали ихъ со вниманіемъ, даже и Маргарита, невольно увлеченная интересомъ происшествій.

— «Теперь объясняется внезапный отъѣздъ Генерала» — сказалъ Патеръ, окончивъ чтеніе. — «Безъ всякаго сомнѣнія, настоящее отсутствіе его



====page 172====



въ связи съ послѣдними событіями. Какъ воронъ издали слышитъ запахъ мертвечины, такъ и отецъ Евгенія всегда летитъ па встрѣчу пороховому дыму... Господинъ Бухъ пользуется, кажется, полною довѣренностію Генерала, а вы ничего не знаете о тайнахъ его?» — прибавилъ Патеръ, обращаясь къ Маргаритѣ.

— Я не любопытна, — отвѣчала она. Разъ въ жизни полюбопытствовала я узнать чужую тайну и жестоко наказана была за свою нескромность!

Патеръ не обратилъ большаго вниманія на слова Маргариты, но я очень хорошо понялъ значеніе ихъ: она намекала на дневникъ мой.

Отецъ Антоній пробылъ у насъ до поздняго вечера.

За тѣмъ проходили дни прежнимъ порядкомъ, тихо, однообразно... Но сколько счастія было для меня въ этой милой тишинѣ, въ этомъ однообразіи, въ которомъ нельзя было знать ни грусти, ни скуки. То были счастливѣйшіе дни моей жизни!... По обыкновенію, утро проводилъ я въ комнатѣ Маргариты. Ожидая меня, она всегда приготовляла рабочій столикъ, для рисованія: но часы проходили, а кисти, карандаши, краски, оставались нетронутыми. Мы всегда на-



====page 173====





ходили пріятные предметы для разговора, отвлекавшіе насъ отъ работы, — всегда имѣли сказать другъ другу что нибудь новое: когда любишь — мысль изобрѣтательна, слово краснорѣчиво! Сила страсти боролась въ сердцѣ Маргариты съ сознаніемъ долга и проступка, и я часто принужденъ былъ осушать слезы ея нѣжными поцалуями. Не разъ, разставаясь со мною, говорила она: «Это послѣднее свиданіе наше наединѣ!» — и запрещала мнѣ приходить къ ней на слѣдующее утро... но оно наступало — и мы опять сидѣли вмѣстѣ, у камина, на томъ же диванѣ, держа другъ друга за руки и пламенно глядя въ очи другъ другу...

Никто изъ домашнихъ не подозрѣвалъ настоящаго занятія нашихъ уединенныхъ бесѣдъ, — всѣ думали, что мы рисуемъ, и кто бы могъ вообразить настоящую картину тайныхъ свиданій нашихъ? Одна только старая няня, казалось, подозрѣвала что-то. Ея внимательный и опытный взоръ, казалось, хотѣлъ проникнуть въ чертахъ лица моего причину нѣкоторой его перемѣны, которую и самъ я замѣчалъ въ себѣ. Страсти быстро означаютъ слѣдъ свой на лицѣ человѣка, и лице искусившагося юноши рѣзко отличается отъ





====page 174====





лица юноши еще невиннаго и цѣломудреннаго. Часто, всматриваясь въ меня, добрая няня качала головою, и однажды услышалъ я слѣдующія слова, сказанныя ею про себя, однакожъ довольно громко: «Что-то они больно прилежно рисуютъ?... Мальчикъ смотритъ такимъ гренадеромъ; у него уже пробивается усъ... А у этой профессорши такіе бойкіе глазки и такая смазливая рожица! Не научила бъ она его?...»

Между тѣмъ весна давно уже слетѣла на поля и проглянула съ небесъ яркими, привѣтливыми лучами солнца. Все зазеленѣло окрестъ, и любимецъ Мишеля, кроткій соловей, запѣлъ въ густотѣ оживившагося лѣса. Погода стояла прелестная, и мы не замедлили воспользоваться ею. Начались прогулки. Въ послѣднее время Маргарита возобновила свои уроки, и я, по прежнему, рисовалъ подъ ея руководствомъ. Въ одно утро ей пришла мысль соединить прогулку съ занятіемъ. Мы взяли съ собою бумагу, карандаши, краски, кисти, въ намѣреніи рисовать съ натуры. Устроивъ подвижной столикъ на полѣ, примыкавшемъ къ дому Соломона, мы приступили къ работѣ, но скоро принуждены были оставить ее, потому что на открытомъ мѣстѣ солнце пекло насъ. Въ слѣд-



====page 175====





ствіе такого неудобства, столикъ перенесенъ былъ въ сосѣднюю рощу, и тамъ, избравъ выгоднѣйшее мѣсто, установили мы мастерскую нашу, подъ сводомъ неба, въ тѣни развѣсистыхъ деревъ. Благоухающій воздухъ рощи, зелени и цвѣтовъ, пѣніе пташекъ, отдаленный ропотъ волнъ рѣки, на берегу которой стоялъ домъ Соломона, — словомъ, новость положенія бесѣдъ нашихъ, придавала имъ неизъяснимую прелесть. Въ виду красотъ природы, нѣжныя чувствованія сердца развиваются сильнѣе, обаятельнѣе... Часто прерывалъ я работу свою, созерцая кроткую Маргариту, не сводившую съ меня любящаго взора своего. Недавно еще робкій и несмѣлый, тогда я уже свыкся съ правами своими надъ нею, и какъ опытный любовникъ, не краснѣя, требовалъ ея ласкъ и поцалуевъ. Страстная, слѣпая любовь погасила въ ней послѣднія искры вопіющаго долга и не внимала уже слабому ропоту докучныхъ угрызеній совѣсти. Покорная, счастливая своею покорностію, Маргарита нѣжно отвѣчала на мои пламенныя лобзанія и пылкіе порывы страсти; только изрѣдка тихая задумчивость смѣняла на лицѣ ея выраженіе любви и счастія. Почти ежедневно возобновляли мы романическія прогулки наши въ рощу, и хотя





====page 176====





медленно подвигалась впередъ работа, за то быстро протекали часы уединенныхъ бесѣдъ нашихъ.

И не только часы, не только дни, но недѣли и мѣсяцы незамѣтно пролетѣли. Давно уже минула весна, давно уже наступили и красные дни лѣта. Іюль былъ въ половинѣ. Вотъ пронеслись уже и вѣсти о битвѣ Ватерлооской, о вторичномъ паденіи Наполеона, о роковой судьбѣ, его постигшей — вѣчномъ заточеніи на отдаленный и пустынный островъ, уготованномъ ему невеликодушными врагами, которымъ предался онъ съ такою благородною довѣрчивостью. Всѣ эти вѣсти, скоро подтвержденныя офиціяльными объявленіями, не замедлилъ сообщить намъ Патеръ Антоній, во всей любопытной и печальной ихъ подробности.

— «Ну, какъ вы думаете теперь, Отецъ Антоній,» — спросила у него Маргарита: «усидитъ ли Наполеонъ спокойно на островѣ Св. Елены?

— Геній можетъ перелетѣть и черезъ океанъ — отвѣчалъ монахъ — но и геній изнемогаетъ подъ ударами судьбы, покоряется тяжкимъ опредѣленіямъ ея: всему есть предѣлъ!

— «И всему своя судьба!» — съ тихимъ вздохомъ прибавила Маргарита.





====page 177====





Въ такомъ положеніи были дѣла наши, какъ въ одно утро, только что собрались было мы съ Маргаритою въ нашу милую рощу, у крыльца Соломонова дома остановилась карета. Никто не замѣтилъ прежде приближенія ея, никто не встрѣтилъ неожиданныхъ гостей — и ихъ узнали тогда только, когда они вошли уже въ комнаты...





====page 178====





Глава X.



Почти цѣлый годъ. — Неожиданная катастрофа.



То были отецъ мой и господинъ Бухъ. Господинъ Бухъ ничего не перемѣнился въ продолженіе четырехъ-мѣсячнаго отсутствія. Онъ былъ важенъ и серьёзенъ, какъ всегда. Носъ его ни сколько не укоротился; вообще, наружность его была некрасива по прежнему. На этотъ разъ, она показалась мнѣ даже очень непріятною: можетъ статься, причиною тому были новыя наши отношенія, образовавшіяся во время его отсутствія. Неожиданное возвращеніе господина Буха было мнѣ не по сердцу, а увидѣвъ его — я не могъ взглянуть ему прямо въ глаза; какое-то неопредѣленное чувство заставило меня при встрѣчѣ съ ними отворотить свои. Это чувство было похоже





====page 179====





на овладѣвающее нами когда мы встрѣчаемся съ человѣкомъ, противъ котораго сознаемъ себя виновными. Что касается отца моего, въ немъ, напротивъ, съ перваго взгляда, замѣтна была большая перемѣна. Онъ очень похудѣлъ, будто послѣ тяжкой болѣзни; выраженіе лица его было не печальное, но поразительнѣе нежели печальное. Угрюмое спокойствіе, мрачная задумчивость отражались во всѣхъ чертахъ его, и особенно въ холодномъ, безстрастномъ взорѣ; походка его была тверда, но какъ-то странно медленна и неровна; наконецъ голосъ, также твердый, отзывался однакожъ какою-то дикостію и беззвучіемъ.

Онъ не привѣтствовалъ меня ни ласками, ни поцалуями, какъ въ прошломъ году, когда мы увидѣлись послѣ долгой разлуки. — Холодное: «Здравствуй, Евгеній!... Здоровъ ли ты?» — вотъ что услышалъ я, ожидая встрѣчи болѣе нѣжной и радостной.

— «Здоровъ ли ты?» — повторилъ онъ потомъ съ большимъ участіемъ, всматриваясь въ меня внимательно. Ты сталъ что-то блѣднѣе прежняго, Евгеній?» — прибавилъ онъ, продолжая смотрѣть на меня испытующимъ взоромъ.

— Я здоровъ, батюшка; — отвѣчалъ я.





====page 180====





Онъ, какъ-бы не довѣряя мнѣ, еще разъ взглянулъ на меня и сомнительно покачалъ головою.

— «Ну, а вы, добрая г-жа Бухъ? Какъ провели это время?... Вѣрно, очень скучали о мужѣ, сѣтовали на меня за разлуку съ нимъ?... Но это въ послѣдній разъ... Теперь все кончено... Я уже не уѣду болѣе отсюда... Видите ли, я уже въ одеждѣ мирнаго гражданина?»

Въ самомъ дѣлѣ, вмѣсто прежняго военнаго мундира, на отцѣ моемъ былъ длиннополый темнаго цвѣта сюртукъ; въ рукахъ круглая шляпа и трость.

— «Ну, а вашъ ученикъ?» — продолжалъ отецъ мой. — «Много ли вы нарисовали съ нимъ? Обѣщаетъ ли Евгеній артиста?

— Да, онъ сдѣлалъ большіе успѣхи... рисуетъ съ натуры... отвѣчала Маргарита, покраснѣвъ и очень смутившись.

Отецъ мой, казалось, не обратилъ на замѣшательство ея большаго вниманія, однакожъ снова посмотрѣлъ на меня тѣмъ испытующимъ взоромъ, котораго я не могъ выдержать. Я покраснѣлъ не менѣе Маргариты.

Отецъ замолчалъ, и повидимому, задумался, изрѣдка обращая на меня тотъ же вопросительный, проницательный взглядъ. Въ умѣ сго, казалось,





====page 181====





блуждало какое-то подозрѣніе, которое я угадывалъ, и которое, въ свою очередь, заставляло меня трепетать.

Съ возвращеніемъ отца, и я возвратился въ нашъ уединенный домикъ, тотъ домикъ, гдѣ родился, гдѣ протекли шестнадцать лѣтъ моей жизни, развивавшейся теперь такъ быстро, такъ обаятельно. И дѣла приняли прежній порядокъ, все — какъ было до отъѣзда отца. Господинъ Бухъ, на другой же день послѣ возвращенія своего, по прежнему занялся ученіемъ нашимъ, по прежнему два раза въ день я приходилъ къ нему — и два раза въ недѣлю Маргарита давала мнѣ уроки рисованія. Наконецъ, я кончилъ большую

картину, начатую въ рощѣ и представлявшую видъ окрестностей Соломонова дома. Поле, роща, вдали лѣсъ и рѣка, нѣсколько хижинъ поселянъ, нашъ уединенный домикъ, — опять поле, и на оконечности его - сельское кладбище съ гробницею Теодоры: вотъ что было на этой картинѣ, которую, по совершенномъ окончаніи ея, я поднесъ отцу моему. Онъ безмолвно принялъ ее и велѣлъ отнести къ себѣ въ кабинетъ.

Но такъ ли, какъ прежде, продолжалось ученіе мое у господина Буха? Нѣтъ, я не могъ уже





====page 182====





быть очень внимателенъ къ предметамъ наукъ — и объяснять ли причину?

Другое дѣло уроки рисованія... Но, увы, они скоро должны были прекратиться. Отецъ мой, чрезъ нѣсколько дней послѣ представленія ему картины, нашелъ, что я уже достаточно усовершенствовался въ живописи, благодарилъ г-жу Бухъ за трудъ ея, и отдалъ мнѣ, для врученія ей, отъ имени его, дорогой брилльянтовый перстень, нарочно для того изготовленный Соломономъ, который былъ отличнымъ ювелиромъ и золотыхъ дѣлъ мастеромъ. Такимъ образомъ кончились свиданія мои съ Маргаритою наединѣ; впрочемъ, со времени возвращенія господина Буха, они ограничивались офиціальнымъ ихъ назначеніемъ. Какъ-бы предчувствуя что-то недоброе, мы не говорили даже о любви своей; не было уже ни поцалуевъ, ни самаго пожатія руки, которое такъ много значитъ въ исторіи нѣжной страсти. Возвращеніе господина Буха, казалось, обнаружило передъ Маргаритою всю тяжесть ея проступка; она была печальна, — и часто, сидя подлѣ меня, молча наблюдая мою работу, бѣдная женщина тихо плакала.





====page 183====





Когда прекратились уроки рисованія, мы даже рѣдко видѣлись, а если и встрѣчались на минуту, то расходились безмолвно; только взоръ нашъ говорилъ, что мы по прежнему любимъ другъ друга и — страдаемъ.

И мнѣ было грустно, невыразимо грустно.

Проходили недѣли, мѣсяцы. Прошло лѣто, миновала осень.

По воскресеньямъ всѣ обѣдали у господина Буха и у него проводили вечеръ, — и вотъ какъ проводили. Отецъ мой, большею частію, сидѣлъ безмолвно въ глубинѣ гостиной, или, также безмолвно, игралъ въ шахматы съ господиномъ Бухомъ. Маргарита играла иногда на Фортепіано, пѣла. Я слушалъ и смотрѣлъ на нее съ тѣмъ чувствомъ, котораго объяснять нѣть, кажется, нужды. Патеръ Антоній, по-временамъ, также бывалъ нашимъ собесѣдникомъ. Его обыкновенный разговоръ былъ — политика, скудная тогда происшествіями въ настоящемъ, и потому, обращаясь къ прошедшему, онъ любилъ говорить о царственномъ изгнанникѣ, и переносился мыслію на пустынную скалу острова Св. Елены.

Здѣсь я долженъ привести одно обстоятельство, которое само по себѣ не было значительно, но





====page 184====





имѣло послѣдствіе совершенно неожиданное.

Когда я принесъ Маргаритѣ брилльянтовый перстень, и отъ имени отца моего объявилъ ей, что курсъ рисованія конченъ, она, принимая подарокъ, печально сказала мнѣ: «И такъ, Евгеній, мы не будемъ больше видѣться наединѣ?... Безвозвратно прошли для меня часы любви и блаженства. Можетъ быть, я была виновна, преступна, но я была счастлива!... На грустную, одинокую жизнь мою Провидѣніе послало только нѣсколько дней, столь прекрасныхъ, и эти прекрасные дни смѣшало съ упреками совѣсти, съ нарушеніемъ долга, хотя суроваго, но тѣмъ болѣе неумолимаго. Любовь непозволенная, осуждаемая и холоднымъ приговоромъ свѣта и собственнымъ сознаніемъ вины, — любовь при такихъ отношеніяхъ возрастовъ и обстоятельствъ — чѣмъ она должна кончиться? Скорымъ, неизбѣжнымъ охлажденіемъ съ одной стороны... можетъ быть, презрѣніемъ... А для меня? Что останется мнѣ отъ этой несчастной, роковой любви? Сознаніе проступка, безплодная страсть, которая отравитъ весь остатокъ бѣдной моей жизни. — Только одно... одно, милое, неоцѣненное, наслѣдую я отъ нашей бѣдственной любви, Ев-



====page 185====





геній — прекрасныя воспоминанія о ней... Ахъ, Евгеній! Въ тѣ дни, когда ты уже не будешь питать ко мнѣ того чувства, которымъ я сгараю, которое составляетъ блаженство и мученіе моей жизни, которое будетъ вѣчно, потому что угаснетъ вмѣстѣ съ моею жизнію, — въ тѣ печальные дни я хотѣла бы имѣть хотя одно утѣшеніе, и ты, конечно, не откажешь мнѣ въ немъ?... Ты удивляешься Евгеній, ты въ недоумѣніи, — о чемъ я хочу просить тебя, — о какомъ утѣшеніи говорю? Ахъ, Евгеній, не великой жертвы я отъ тебя потребую! Отдай мнѣ только дневникъ свой!... Въ его пламенныхъ строкахъ, вылившихся прямо изъ твоего дѣвственнаго непорочнаго сердца, я буду находить и отрадное оправданіе моего проступка, и еще отраднѣйшія воспоминанія моего мгновеннаго счастія. Отдайте же, отдайте мнѣ, Евгеній, дневникъ вашъ!... Не правда-ли, ты отдашь мнѣ его, Евгеній? — Я спишу съ него для тебя копію — и мы будемъ имѣть взаимно подарокъ, на память другъ о другѣ...»

— Я отдамъ вамъ дневникъ свой, Маргарита, но съ условіемъ: думайте обо мнѣ лучше! За что хотите вы обременять себя презрѣніемъ съ моей стороны. Нѣтъ, я столько же и уважаю васъ,





====page 186====





сколько люблю! Природа дала мнѣ сердце и разсудокъ — они говорятъ мпѣ, что если вы п виновны, то болѣе заслуживаете участія, нежели осужденія. По крайней мѣръ, не мнѣ осуждать васъ, не мнѣ, который вамъ обязанъ счастіемъ первой любви...

— «Первой?» — повторила Маргарита печально: «но нѣкогда будетъ и другая любовь. — Тогда-то мнѣ нужно утѣшеніе, и я найду его въ прошедшемъ, въ моихъ воспоминаніяхъ, и въ дневникѣ твоемъ, Евгеній!»

На другой день послѣ этого разговора, я вручилъ Маргаритъ дневникъ свой, и она усердно занялась переписываніемъ его для меня. Разумѣется, работа эта происходила тайкомъ отъ мужа.

При такихъ-то отношеніяхъ моихъ къ Маргаритѣ наступила зима, и вотъ что случилось въ одинъ вечеръ, когда, по обыкновенію, пришелъ я къ г. Буху на послѣ-обѣденную лекцію.

Едва онъ завидѣлъ меня изъ окна, какъ сталъ дѣлать мнѣ знаки, чтобы я шелъ скорѣе. Меня это очень удивило, — однакожъ, не подозрѣвая ничего особеннаго, я поспѣшилъ къ г. Буху, — и вотъ какое зрѣлище представилось мнѣ, при входѣ въ кабинетъ его.





====page 187====





Маргарита стояла въ углу комнаты, прижавшись къ стѣнѣ. Блѣдная, трепещущая, она горько плакала; одежда ея и волосы были въ безпорядкѣ. Господинъ Бухъ, всегда спокойно-важный и хладнокровный, на этотъ разъ былъ внѣ себя, гнѣвный, разъяренный, раскраснѣвшійся какъ ракъ, что дѣлало его еще безобразнѣе обыкновеннаго. Онъ быстро ходилъ, почти бѣгалъ по комнатѣ, безъ Фрака и безъ парика, сжавъ кулаки и угрожая ими бѣдной женѣ своей: по всему видно было, что такая угроза не оставалась уже безъ исполненія — на лицѣ несчастной Маргариты ярко означались слѣды свѣжихъ ударовъ. Вся кровь моя взволновалась, когда я увидѣлъ любимую женщину въ столь жалостномъ положеніи. Смутная мысль блуждала въ головѣ моей, но я не угадывалъ еще вполнѣ причины столь ужасной сцены, исполнившей сердце мое горестію и негодованіемъ.

— «А! вотъ и другой негодяй!» — бѣшено закричалъ г. Бухъ, когда я вошелъ въ комнату.

Прежде, нежели опишу здѣсь, что отвѣчалъ я моему почтенному наставнику на это учтивое привѣтствіе, считаю не излишнимъ пояснить, что



====page 188====





природа, въ числѣ различныхъ даровъ своихъ, надѣлила меня и слѣдующимъ. — Кроткій, терпѣливый, никогда и никого не оскорбляющій, — я ужасенъ, когда меня оскорбятъ несправедливо, когда не хотятъ поступать со мною, какъ слѣдуетъ съ порядочнымъ человѣкомъ. Лучше стать передъ заряженною пушкою въ минуту выстрѣла, лучше наклониться къ бомбѣ въ минуту ея разрыва — нежели быть со мною, лицемъ къ лицу, въ качествѣ обидчика. Въ первыхъ двухъ случаяхъ, вы еще можете быть спасены какою нибудь случайностію, какою нибудь благосклонностію къ вамъ свыше — но въ послѣднемъ врагу моему нѣтъ спасенія ни съ какой стороны. А чтобъ вы могли повѣрить этому въ полной мѣрѣ, прибавлю, что та же щедрая ко мнѣ природа снабдила меня необычайною силою: справиться съ тремя такими особами, какою была, напримѣръ особа господина Буха, и въ семнадцать лѣтъ было для меня почти такъ же легко, какъ передвинуть стулъ съ одного мѣста на другое. Но къ этому я долженъ прибавить также, что безъ крайней, настоятельной необходимости, я никогда не прибѣгалъ къ пособію моей физической силы.





====page 189====





— Негодяй? — повторилъ я, дрожа отъ гнѣва и нетерпѣнія. — Негодяй?... Кому вы это говорите, почтенный наставникъ мой?

— «Тебѣ, тебѣ именно, — негодяй, мерзавецъ, молокососъ неблагодарный!»

— Остановитесь, г. Бухъ! — вскричалъ я съ тою же запальчивостію. — Иначе, я дѣйствительно могу сдѣлаться неблагодарнымъ за тѣ наставленія, которыми обязанъ вамъ въ качествѣ ученика, если только отецъ мой не довольно платитъ вамъ за труды ваши! Хотя бы я и заслужилъ ругательства, какими меня удостоиваете, слѣдовало бы — прежде произнесенія ихъ, чего впрочемъ не совѣтую вамъ повторять, — слѣдовало бы объяснить причину! — сказалъ я, уже догадываясь о послѣдней.

— «Ахъ, школьникъ! Онъ еще осмѣливается угрожать мнѣ, требовать объясненія?... Вотъ оно, негодный мальчишка!»

И г. Бухъ, сказавъ это, схватилъ со стола тетрадь и бросилъ ее въ меня. — То былъ злополучный дневникъ мой. При видѣ этихъ листовъ, уличавшихъ меня безъ всякаго оправданія, потому что въ нихъ заключалось неопровержимое свидѣтельство вины





====page 190====





моей, вo всей ея обширности, — признаюсь, я онѣмѣлъ на минуту, и безмолвно стоялъ передъ грознымъ моимъ наставникомъ.

— «А! вотъ и причина, любезнѣйшій ученикъ мой!» — кричалъ г. Бухъ, голосомъ собаки, у которой оторвали хвостъ, но которая, забывая боль, скрежещетъ зубами и порывается разтерзать ими на куски своего тирана... Если бы ты былъ нѣсколькими годами постарше и не сидѣлъ еще у меня на школьной скамейкѣ, я всадилъ бы тебѣ пулю въ лобъ: но ты, молокососъ, не поспѣлъ еще для такой благородной раздѣлки... Съ тобой разсчитаюсь я достойнымъ тебя способомъ!»

Вымолвивъ, или, лучше сказать, прокричавъ это, какъ бѣшеный, г. Бухъ схватилъ стоявшую въ углу трость, и поднявъ ее вверхъ, устремился на меня съ намѣреніемъ, не подлежавшимъ никакому сомнѣнію. Но я уже опомнился, совершено овладѣлъ собою, и вмѣсто того, чтобъ подставить спину менторской длани моего почтеннаго наставника, или, по крайней мѣрѣ, стать въ оборонительное положеніе — я предпочелъ наступательное: бросился, съ своей стороны, на г. Буха, вырвалъ у него изъ рукъ трость и от-



====page 191====





толкнулъ его на нѣсколько шаговъ отъ себя, такъ что хилый старикъ едва удержался на ногахъ.

— «О! грубіянъ!!... Онъ еще осмѣливается сопротивляться!!... Но ты, ты, Маргарита, — ты, недостойная женщина, заплатишь мнѣ за все это!»

— Стой!! — закричалъ я, въ свою очередь, громовымъ голосомъ, отъ котораго, помнится, затряслись стекла въ окнахъ... Стой!! — повторилъ я, видя намѣреніе Буха вымѣстить злость свою на несчастной женщинѣ, находившейся почти безъ чувствъ и страдавшей несказанно. Заслонивъ собою доступъ къ ней и схвативъ бѣснующагося супруга за обѣ руки, я сказалъ ему съ угрозой, которой нельзя было не повиноваться:

— Ни съ мѣста!... Не только теперь, но и когда бы то ни было, хотя меня и не будетъ здѣсь, если вы осмѣлитесь коснуться ее, я убыо васъ... Слышите ли, г. Бухъ, я убью васъ! Это такъ же вѣрно, какъ и то, что вамъ не удастся теперь ни какое покушеніе противу обоихъ насъ... Молчите и выслушайте меня!

— «Злодѣй!» — завопилъ профессоръ. — «Онъ же обезчестилъ жену мою, — онъ же и осмѣливается употреблять противъ меня насиліе?»





====page 192====





— Извините г. Бухъ! Если изъ троихъ насъ кто нибудь обезчещенъ здѣсь, то это не кто другой, какъ вы сами. Повторяю вамъ, молчите и выслушайте меня, если можете — спокойно, безъ крика: вспомните, что у васъ есть сынъ и что дальнѣйшій шумъ можетъ привлечь его сюда, тогда какъ Мишель всѣхъ менѣе долженъ быть свидѣтелемъ происходящаго здѣсь, а я не ручаюсь за то, что можетъ произойдти еще, если вы не успокоитесь и не обѣщаете мнѣ не предпринимать ничего противъ несчастной жены вашей!... Сжальтесь надъ нею, г. Бухъ!... прибавилъ я умоляющимъ голосомъ, который, конечно, не

слишкомъ ладилѣ съ тономъ сказаннаго прежде.

— «Ахъ, безбородый ораторъ!... По его поступкамъ и словамъ, можно бы подумать, что ему добрыхъ двадцать пять лѣтъ а между тѣмъ ему только семнадцать?... О, молодецъ, ты славно успѣлъ, на мою голову!»

— Вы кстати, г. Бухъ, начали считать лѣта. Вы сами даете противъ себя оружіе. Я не буду оправдывать себя: я виновенъ... виновна и Маргарита... но большая часть вины, источникъ, начало ея, на вашей сторонѣ... да, на вашёй, г. Бухъ!... Сколько вамъ лѣтѣ?





====page 193====





— «Столько, сколько могъ бы имѣть, напримѣръ, твой собственный дѣдушка, молокососъ!»

— Очень хорошо! Но тѣмъ хуже для васъ... Въ такія почтенныя лѣта, съ такою наружностью... вы должны извинить меня за откровенность — при настоящихъ обстоятельствахъ, лесть была бы неумѣстна...возможно ли требовать, чтобы молодая женщина, которой вы годитесь въ отцы, могла питать къ вамъ, вмѣстѣ съ уваженіемъ, чувство болѣе пылкое... не зависящее ни отъ воли, ни отъ какихъ усилій человѣка, — чувство совершенно свободное...

— «Продолжай, продолжай, ранній философъ!.. Вотъ что значитъ въ дѣтствѣ начитаться романовъ, а въ юности самому сочинить романъ... Любопытно, что скажешь далѣе?»

Говоря это, г. Бухъ старался высвободить свои руки изъ моихъ, но это покушеніе послужило только къ тому, что я еще сильнѣе сжалъ

ихъ.

— Чувство совершенно свободное, — продолжалъ я — чувство, требующее равенства лѣтъ, молодости, неодолимаго влеченія. Было ли что нибудь подобное между вами и госпожею Бухъ, когда вы женились па ней, не говоря уже, что вамъ было





====page 191====





тогда добрыхъ пятьдесятъ лѣтъ, а ей не болѣе пятнадцати.

— «А! ты говоришь о равенствѣ лѣтъ? Такъ знай же, развратный мальчишка, что если я гожусь Маргаритѣ въ отцы, то она годится тебѣ въ матери!»

— Неправда. Ей нѣтъ еще и тридцати лѣтъ! Она можетъ быть только старшею сестрою моею, а не матерью... Но, прошу васъ, не прерывайте меня!... Вы женились на г-жѣ Бухъ какъ эгоистъ, удовлетворяя исключительно одной лишь своей страсти, не позаботясь узнать: могутъ ли отвѣчать ей, устраня мысль, что сердце молодой женщины нѣкогда должно отозваться на зовъ другаго сердпа — говорилъ я, цѣликомъ повторяя фразу изъ какого-то романа. — Наконецъ, вы женились на г-жѣ Бухъ — употребивъ во зло чувства ея благодарности за попеченія о больномъ отцѣ и за призрѣніе ея сиротства. Вотъ въ чемъ вина ваша, которая, однакожъ, не оправдываетъ ни моей вины, ни вины вашей супруги, оплакивающей теперь поступокъ свой, можетъ быть, слишкомъ тяжко... Если въ васъ есть капля состраданія (говоря это, я выпустилъ руки г. Буха изъ своихъ, и упалъ передъ нимъ на колѣни), вы должны





====page 195====





простить ей, по крайней мѣрѣ — не мучить ее!... Умоляю васъ, не терзайте несчастной, не обходитесь съ нею такъ жестоко!... Что до меня, я не прошу пощады... Бить себя тростію не позволю, но если вамъ угодно стрѣляться со мною, я предоставлю вамъ всѣ выгоды поединка, безмолвно дамъ убить себя... но, будьте великодушны! пощадите жену вашу, вымолвите слово прощенія, и я упаду къ ногамъ вашимъ... какъ теперь обнимаю ваши колѣни!

Г. Бухъ, казалось, былъ тронутъ моею покорностію. Онъ поднялъ меня и сказалъ: «Не желалъ бы я тебѣ, Евгеній, быть на моемъ мѣстѣ!»

Нѣсколько минутъ прошло въ молчаніи.

Г. Бухъ отошелъ къ окну, между тѣмъ какъ жена его, въ продолженіе всей этой, ужасной для нея, сцены, недвижно стоявшая въ углу кабинета, опустилась наконецъ на стулъ и закрыла руками лице свое, блѣдное, исполненное невыразимаго страданія.

Вдругъ г. Бухъ оборотился и сказалъ мнѣ голосомъ, въ которомъ, по возможности, хотѣлъ сохранить все достоинство свое: «Евгеній! вы кончили ваше ученіе у меня! Юноша, забывшій обя-



====page 196====





занности свои къ наставнику и дерзнувшій посягнуть на жену его, не можетъ и не долженъ болѣе пользоваться его наставленіями. Это было бы и позорно и смѣшно. Стрѣляться съ вами я не буду... Вы хотя и были любовникомъ этой презрѣнной женщины, все таки я не назову васъ своимъ соперникомъ... тѣмъ болѣе, что съ нынѣшняго дня между ею и мною нѣтъ ничего общаго... Прощайте!»

— Но что я скажу отцу моему о причинѣ прекращенія уроковъ?

— «Вы скажете настоящую причину... не моя вина, если будете высѣчены розгами... Да, вы можете объявить ему все, чѣмъ, конечно, много обрадуете отца...»

— О, я дѣйствительно огорчу его моимъ проступкомъ, и готовъ принять всякое наказаніе!... Но, господинъ Бухъ, ужъ если случилось несчастіе, то развѣ оно уменьшится оттого, что сдѣлается извѣстнымъ четвертому лицу... Собственная честь ваша...

— «Вы слишкомъ обязательны, молодой человѣкъ, принимая на себя заботу о моей чести. Но вы ошибаетесь, если считаете меня обезчещеннымъ поведеніемъ этой женщины, которая





====page 197====





такъ безстыдно воспользовалась вашею молодостію и неопытностію. Только произвольный поступокъ можетъ пятнать честь человѣка... но пятно, брошенное на доброе имя какою нибудь развратницей, не пристанетъ къ нему, какъ не пристаетъ вредное дуновеніе вѣтра къ чистымъ струямъ воды: онъ можетъ возмутить ихъ спокойствіе, но не способенъ заразить ихъ своимъ ядовитымъ дыханіемъ. Конечно, я не хочу, чтобы всѣмъ сдѣлалось извѣство — до чего унизилась эта женщина, носящая мое имя: но я не скрою своего

несчастія отъ отца вашего, отъ моего стараго друга... Ахъ, Евгеній, я никогда не ожидалъ, чтобы его сыну, моему любимому ученику, обязанъ я былъ тѣмъ страданіемъ, которое переношу теперь!...»

Г. Бухъ опять отошелъ къ окну, желая скрыть чувства, терзавшія его сердце, а можетъ быть скрывая и слезы. Несчастный старикъ страстно любилъ жену свою, и внезапный ударъ, нанесенный его тринадцатилѣтнему супружескому счастію, глубоко поразилъ его благородную и чувствительную душу.

Между тѣмъ, какъ бѣдный старикъ безмолвно стоялъ у окна, подавляя въ себѣ горестныя ощу-



====page 198====





щенія, — не менѣе, если не болѣе, несчастная жена его, также молча и страдая, неподвижно сидѣла на своемъ стулѣ. Тихія, удерживаемыя слезы, медленно упадали на ея блѣдныя, посинѣвшія щеки. Я смотрѣлъ на нее съ величайшимъ состраданіемъ и горестію, какую только могло возбуждать ея положеніе. Вдругъ взоры наши встрѣтились, и во взорѣ Маргариты прочиталъ я всю тяжесть угнетавшаго ее страданія и всю силу любви ея ко мнѣ. Читатель можетъ угадать чувства, стѣснившія въ эту минуту сердце мое, но я не берусь описывать ихъ — скажу только, что въ нихъ была странная смѣсь мученія и блаженства. Нечистая мысль на минуту мелькнула въ головѣ моей: я пожелалъ, чтобы внезапный, невидимый ударъ поразилъ человѣка, разрушавшаго наше счастіе и осуждавшаго любовь нашу. Но чуда не совершилось, хотя, можетъ быть, несчастный старикъ и самъ, какъ утѣшительницу, призывалъ на главу свою внезапную смерть.

Послѣ долгаго молчанія, въ продолженіе котораго я не сводилъ глазъ съ тихо-плачущей Маргариты, г. Бухъ снова обратился ко мнѣ. Глаза его уже не сверкали гнѣвомъ, и все выраженіе лица его было спокойнѣе прежняго. Но то было





====page 199====





спокойствіе природы послѣ разрушительной бури, оставляющей за собою печальные и мрачные слѣды своего свирѣпства, своей губительной силы.

— «Я не справедливо обвинялъ васъ, Евгеній!» — сказалъ профессоръ. — «Могли ли вы, въ эти годы пламеннаго ощущенія страстей, воспротивиться искушенію! Могли ли понять, какой проступокъ совершаете, предаваясь обольщенію этой женщины, которая, напротивъ, не могла не знать — на что она рѣшалась? Она одна виновна, преступленію ея нѣтъ оправданія, безъ софизмовъ и логики соблазна» — продолжалъ г. Бухъ, постепенно разгорячаясь: «она ужасно виновна — такъ пусть же вся кара небесъ обрушится на ея преступную голову и отмститъ за эти поруганныя сѣдины!!»

Слезы показались на глазахъ несчастнаго старика; въ горести онъ ломалъ руки свои и билъ себя ими въ грудь.

— Убей меня! — простонала наконецъ страдалица. — Именемъ той любви, которую ты питалъ ко мнѣ тринадцать лѣтъ, и на которую, увы, я не могла отвѣчать, — спрашиваю тебя: почему же я никогда не должна была испытать подобнаго





====page 200====





чувства къ другому? Такъ, я виновна! но неужели, ни на землѣ, ни на небъ, нѣтъ пощады моему невольному преступленію?...

— «Невольному?... Стыдись, несчастная, признаваться въ своихъ чувствахъ къ мальчику, который почти ровесникъ твоему сыну... Но если любовь и чувство невольное, то развѣ проступокъ-то можетъ быть оправданъ?»

— Убей меня!! — повторила Маргарита голосомъ, который могъ тронуть самое нечувствительное сердце. Я не могъ выносить болѣе, поднялъ съ пола тетрадь — мой несчастный дневникъ, неумышленный виновникъ всего происшедшаго, — и удалился, бросивъ на г. Буха взглядъ, умолявшій его о состраданіи къ злополучной женщинѣ, а на Маргариту взоръ любви и живѣйшаго, болѣзненнаго участія.





====page 201====





ГЛАВА XII.



Бѣдная Маргарита!



Скорыми шагами шелъ я домой, не смотря на бурю, которая свирѣпствовала на дворѣ. Густые и холодные хлопья снѣга, направляемые сильнымъ, пронзительнымъ вѣтромъ, ударяли мнѣ прямо въ лице, между тѣмъ какъ буря другая, сильнѣйшая, поражала мою душу. Въ семнадцать лѣтъ, я былъ въ положеніи и ощущеніяхъ человѣка позднѣйшаго возраста и много испытавшаго. Различныя чувства терзали мое юное сердце, брошенное въ добычу несчастной страсти и





====page 202====





еще не созрѣвшее для перенесенія съ твердостію печальныхъ испытаній. Я любилъ Маргариту одною изъ тѣхъ любовій, которыя никогда не забываются... и теперь еще, когда болѣе двадцати лътъ раздѣляютъ прошедшее отъ настоящаго, она заставляетъ трепетать сердце мое и сладостными и горькими воспоминаніями. Мучителенъ былъ для меня этотъ недолгій путь отъ дома Соломона къ дому отца, не ожидавшаго услышать отъ сына вѣсти, съ которыми я спѣшилъ къ нему. Да, я спѣшилъ, чтобы сбросить съ себя тяжелое бремя проступка, уже сознаннаго и понятаго мною. Никто, можетъ быть, съ цѣломудреннымъ торжествомъ Іосифа не вышелъ бы изъ этой опасной борьбы непорочности сердца противъ увлеченія страсти, внушенной впервые прекрасною женщиной, которая не только ободряла ее, но — и (конечно, также невольно) со всею силою обольщенія, разставила сѣти моей неопытности, какъ говорилъ г. Бухъ. Никто на моемъ мѣстѣ, можетъ быть, не поступилъ бы, не могъ бы поступить иначе — единственное мое оправданіе, но въ оправданіи, но въ побудительныхъ причинахъ вины, не заключается еще совершенное уничтоженіе ея. И между тѣмъ какъ разсудокъ, съ подобными тон-



====page 203====





костями, разсматривалъ мое поведеніе, сердце разрывалось на части отъ состраданія къ горестному положенію Маргариты.

Обремененная сознаніемъ проступка, презрѣніемъ мужа и любовію ко мнѣ, — любовію, которую, наконецъ, рѣшилась явно обнаружить передъ мужемъ, во всей ея силѣ, — Маргарита являлась въ воображеніи моемъ несчастнѣйшимъ существомъ въ мірѣ, и можетъ быть дѣйствительно не было тогда въ цѣломъ свѣтѣ женщины несчастнѣе ея... На минуту, вотъ какая мысль заняла меня — но я скоро увидѣлъ всю нелѣпость, по крайней мѣрѣ всю невозможность исполненія ея: разводъ г. Буха съ Маргаритой и женитьба моя на ней. Крайнее неравенство лѣтъ, моя молодость, внезапный переходъ отъ классной скамейки къ брачному алтарю, зависимость моя отъ отца, — словомъ, все, что въ этой безумной мысли было страннаго и даже смѣшнаго, — тотчасъ показало мнѣ, что она уподоблялась слабой вѣткѣ, на которой тщетно хотѣлъ бы спастись утопающій. Но еслибъ совершенно отъ меня одного зависѣло, я спасся бы на этой соломенкѣ, — я женился бы на Маргаритѣ, предполагая, разумѣется, согласіе г. Буха на разводъ съ нею. Въ семнадцать лѣтъ обык-



====page 204====





новенно чувствуешь такую сильную склонность къ женитьбѣ, и не размышляешь о послѣдствіяхъ!

Осыпанный снѣгомъ, изнеможенный и усталостью и сильными ощущеніями происшедшаго, кое-какъ я дотащился домой. Нѣсколько разъ позвонилъ я у входа, но свистъ вѣтра и шумъ непогоды долго не позволяли домашнимъ услышать меня. Я дрожалъ отъ нетерпѣнія и холода, и не переставалъ звонить. Наконецъ Андрей отворилъ мнѣ. Не заходя къ себѣ въ комнату, я отправился прямо въ кабинетъ отца.

— «Что съ тобою, Евгеній?» — съ безпокойствомъ спросилъ онъ, увидя, какъ я былъ взволнованъ и разстроенъ, и въ довершеніе — измятъ непогодой... «Здоровъ ли ты?»

— Батюшка! — вскричалъ я болѣзненнымъ голосомъ, упадая къ ногамъ его. — Батюшка, я не достоинъ уже ни ласкъ вашихъ, ни любви, ни участія!... Я пришелъ умолять васъ — излить на меня весь гнѣвъ свой, заслуженный въ полной мѣрѣ?

— «Ты, вѣрно, болѣнъ, Евгеній?» — повторилъ отецъ мой съ возрастающимъ безпокойствомъ. Ты бредишь, какъ въ горячкѣ! Встань, и объясни мнѣ: что такое случилось?»





====page 205====





— Батюшка, я не въ силахъ говорить — но вотъ здѣсь вы узнаете все! — прибавилъ я, вручая ему тетрадь, развернутую на той страницъ, съ которой начиналось повѣствованіе роковыхъ отношеній моихъ къ Маргаритъ.

Отецъ мой быстро пробѣжалъ нѣсколько страницъ. На лицѣ его не замѣтно было ни малѣйшаго признака гнѣва или неудовольствія: напротивъ, какая-то странная улыбка являлась по-времепамъ на устахъ его. Кончивъ чтеніе, онъ возвратилъ мнѣ рукопись и сказалъ очень спокойно: «Нехорошо, другъ мой Евгеній! нехорошо!... Нехорошо особенно со стороны г-жи Бухъ, которая такъ неосторожно увлеклась твоими розовыми щечками да голубыми глазками!... Правда, г. Бухъ не красивъ и слишкомъ старъ для нея — но это не оправданіе. — Небольшая трудность сохранить вѣрность молодому и пригожему мужу!... Что до тебя, Евгеній, дурно, съ твоей стороны, только то, что это случилось съ замужней женщиной, и еще важнѣе — съ женою твоего наставника... А впрочемъ, въ семнадцать лѣтъ подобныя приключенія почти неизбѣжны съ молодыми людьми... Ахъ, бѣдный Бухъ! какъ же насолилъ ему его ученикъ!... Я увѣренъ однакожъ,





====page 206====





что онъ ничего не знаетъ, и что твое раскаяніе въ проступкѣ есть слѣдствіе твердаго намѣренія прервать неприличную связь?»

— Батюшка, г. Бухъ знаетъ все!... Эта несчастная тетрадь попалась ему въ руки... Я имѣлъ съ нимъ сцену... онъ хотѣлъ поколотить меня...

— «Поколотить тебя?» — повторилъ отецъ мой съ нѣкоторою горячностью...» Надѣюсь, что ты этого не позволилъ, Евгеній?»

— Нѣтъ, батюшка... я не допустилъ его... По желанію отца, я подробно разсказалъ ему все происшедшее въ кабинетѣ г. Буха, и заключилъ разсказъ свой слѣдующими словами: г. Бухъ убѣдился наконецъ, что я не столько виновенъ, сколько...

— «Сколько жена его» — прервалъ отецъ мой. «Думаю, что убѣжденіе твоего наставника справедливо. Однакожъ, увѣренъ ли ты въ безопасности Маргариты? Старикъ вспыльчивъ. Ревность и оскорбленная честь могутъ повести его далеко.

— Да, батюшка: я опасаюсь, чтобъ онъ не поступилъ съ нею слишкомъ жестоко... Онъ, кажется уже билъ ее, и при мнѣ бросился было на бѣдную Маргариту, но я заслонилъ ее собою... Несчастная, она такъ страдаетъ!





====page 207====





— «Успокойся, Евгеній! Утро вечера мудренѣе. Завтра я увижусь съ нимъ, переговорю съ бѣднымъ старикомъ, и надѣюсь, что онъ сдѣлается благоразумнѣе. Что же касается до прекращенія твоихъ уроковъ у г. Буха, — объ этомъ не печалься. Не далѣе, какъ за нѣсколько минутъ передъ твоимъ приходомъ, я думалъ объ отправленіи тебя въ одинъ изъ лучшихъ Германскихъ университетовъ, именно въ Іенскій. Настоящее обстоятельство должно ускорить отъѣздъ твой. А теперь, поди въ свою комнату... да не очень мечтай о Маргаритѣ! Если г. Бухъ слишкомъ старъ для нея, то и она также не можетъ быть долго молодою для тебя...»

Тѣмъ кончилось и такъ произошло свиданіе мое съ отцемъ, — свиданіе, отъ котораго я ожидалъ совершенно другихъ послѣдствій. Позднѣе я понялъ, что иначе и быть не могло со стороны умнаго отца, который не умѣлъ и не хотѣлъ резонерствовать или прикидываться тупымъ моралистомъ. Кто много жилъ, много испыталъ, и еще болѣе наблюдалъ, тотъ очень хорошо знаетъ, что жизнь человѣческая не можетъ состоять изъ однихъ подвиговъ добродѣтели и цѣломудрія, и что только посреди слабостей и пороковъ люд-



====page 208====





скихъ добродѣтель сіяетъ въ полномъ блескѣ. Если бы, вмѣсто всѣхъ благородныхъ и неблагородныхъ металловъ, на землѣ существовало одно лишь золото, оно, конечно, не имѣло бы цѣны. Сладость добродѣтели познается только предвкушеніемъ мнимо-сладкой отравы порока... Но я самъ, кажется, дѣлаюсь резонёромъ и моралистомъ...

Удалясь въ свою комнату, истомленный различными тяжелыми ощущеніями и борьбою чувствованій въ продолженіе нѣсколькихъ часовъ, я бросился на постель. Погода не переставала шумѣть на дворѣ; порывистый вѣтеръ забрасывалъ окна хлопьями снѣга, между тѣмъ какъ сильный морозъ разрисовывалъ стекла своими фантастическими узорами. Покойная бабушка оставила мнѣ прекрасную библіотеку, въ которой заключались избранныя произведенія тогдашней Европейской литературы, и въ числѣ ихъ Гётевъ Вертеръ, любимая моя книга, особенно съ тѣхъ поръ, какъ между мною и Маргаритою образовалась несчастная связь, имѣвшая нѣкоторое сходство съ романомъ Германскаго поэта, хотя и не столь чистая, какъ отношенія Вертера и Шарлотты. Было ѵже близъ полночи, и я уже окан-



====page 209====





чивалъ послѣднія страницы знаменитаго романа, какъ вдругъ подъ окномъ моимъ послышались звуки человѣческаго голоса, походившіе на плачъ и рыданіе. Сначала я не довѣрилъ самому себѣ, приписывая эти жалобные вопли настроенности воображенія моего: но когда они повторились нѣсколько разъ, я убѣдился, что то не былъ обманъ слуха. Я поспѣшно одѣлся и вышелъ въ

прихожую, гдѣ обыкновенно спалъ Андрей.

— «Добрый Андрей!» — сказалъ я, будя его. — «Подъ окномъ моимъ кто-то плачетъ. Выйдемъ вмѣстѣ и посмотримъ что это значитъ?»

Андрей, протирая глаза и худо понимая въ чемъ дѣло, повиновался машинально, и мы вмѣстѣ отправились произвесть изслѣдованіе о причинѣ странныхъ звуковъ или стоновъ, нарушившихъ мое ночное бодрствованіе.

Въ самомъ дѣлѣ, то не былъ обманъ слуха. Подъ окномъ моей комнаты, при слабомъ свѣтѣ мѣсяца, мы увидѣли женщину, едва одѣтую; на плечахъ ея накинута была легкая мантилья. Несчастная дрожала отъ холода и горько плакала.

— «Евгеній, это я...» — произнесла она тихо и прерывающимся голосомъ.





====page 210====





Боже мой! то была Маргарита... Жестокій мужъ ночью выгналъ ее изъ дому!...

Какъ ни виновна была она передъ нимъ, но такой поступокъ дѣлалъ его достойнымъ своей участи и освобождалъ Маргариту отъ дальнѣйшихъ упрековъ совѣсти. Какъ ни велика бы была вина человѣка, ни что не даетъ намъ права тиранствовать надъ нимъ, и въ послѣднемъ случаѣ наказующій презрѣннѣе наказуемаго. Только одно бѣшенство раздраженнаго мужа могло довести г. Буха до такого отсутствія всякаго состраданія. Въ иныхъ обстоятельствахъ жизни онъ всегда былъ благороднымъ, умѣреннымъ человѣкомъ, и казался совершенно неспособнымъ къ поступку столь невеликодушному, столь грубо нечувствительному!

Не медля ни минуты, я ввелъ Маргариту въ свою комнату, отъ имени отца запретивъ Андрею разглашать объ этомъ ночномъ приключеніи. Блѣдно и болѣзненно было лице Маргариты, посинѣвшее отъ холода; глубокое страданіе означилось на немъ рѣзкими чертами, но оно все еще было прекрасно. Въ эти минуты участіе и живѣйшее состраданіе увеличивали любовь мою къ несчастной женщинѣ. Въ своихъ рукахъ я отогрѣвалъ ея око-



====page 211====





стенѣвшія отъ холода руки и жаркими поцалуями старался сообщить имъ теплоту.

— «Вскорѣ послѣ ухода твоего, Евгеній» — сказала Маргарита, когда наконецъ въ состояніи была говорить: «г. Бухъ сталъ снова осыпать меня упреками, ругательствами и угрозами, на которыя я отвѣчала однѣми лишь слезами. Долго мучилъ онъ меня безъ всякой жалости, безъ всякаго снисхожденія; справедливое негодованіе, гнѣвъ, власть мужа, мой проступокъ — давали ему множество средствъ противъ меня, и онъ пользовался всѣми ими безъ малѣйшаго разбора. Я продолжала молчать и плакать. Но молчаніе мое еще болѣе усилило гнѣвъ его. Онъ хотѣлъ повидимому, чтобъ я бросилась къ ногамъ его, умоляла о прощеніи, о возвращеніи его любви. Но я неспособна къ притворству, и очень хорошо понимаю, что теперь между мною и г. Бухомъ не должно быть и слова ни о любви, ни объ уваженіи, ни о мирѣ супружескомъ. Я виновна по законамъ общества, виновна даже по собственному приговору, но мой проступокъ не лишилъ меня еще уваженія къ самой себѣ, и я не стану валяться у ногъ человѣка, котораго я никогда не увѣряла въ любви своей, который купилъ меня цѣною своихъ благодѣяній,





====page 212====





и за тринадцать лѣтъ почти рабской покорности его волѣ и желаніямъ, не оказалъ великодушія къ моей слабости, не умѣлъ наказать меня терпѣливымъ и благороднымъ снисхожденіемъ... O, тогда я добровольно бросилась бы къ ногамъ его и омыла свой проступокъ слезами искренняго раскаянія!.. Но теперь, теперь этого не будетъ! Если г. Бухъ имѣетъ право презирать меня, то и я, съ своей стороны, имѣю поводъ не уважать его болѣе... Видя, что я упорствую въ молчаніи, онъ, съ угрожающимъ видомъ, требовалъ, чтобъ я отвѣчала ему. — «Чего хотите вы отъ меня? жестокій человѣкъ?» — произнесла я наконецъ. — «Что могу я сказать вамъ?... Не буду обманывать ни васъ, ни себя: я люблю Евгенія...» — Г. Бухъ не далъ мнѣ договорить, схватилъ меня за обѣ руки, и — сжимая ихъ съ яростію — вытолкалъ изъ кабинета. Я пришла въ свою комнату и первая мысль моя... То была ужасная мысль, за исполненіемъ которой нѣть уже другой мысли въ этой жизни. Но я взглянула на образъ Заступницы страждущихъ и несчастныхъ, и отогнала отъ себя страшную мысль, страшное искушеніе... Наступила ночь. Я была уже въ постелѣ и горько плакала, какъ вдругь,





====page 213====





неожиданно, вошелъ ко мнѣ г. Бухъ, гнѣвный и разъяренный еще болѣе, нежели былъ прежде. — «Маргарита» — сказалъ онъ: «я не могу уснуть подъ одною кровлею съ тобою — не могу дышать однимъ воздухомъ съ женщиной, обманувшею меня такъ коварно!... Оставь меня, развратница, оставь въ сію же минуту. Иди къ тому, кого предпочла мнѣ! Ты мнѣ не жена болѣе, не мать моего сына... жалкая любовница безбородаго мальчишки!... Ступай къ нему: онъ, вѣрно, не откажетъ тебѣ въ ночлегѣ, — онъ, конечно, охотно раздѣлитъ съ тобою ложе свое!! А завтра ты можешь отправиться — куда тебѣ угодно!... Вотъ банковый билетъ — онъ обезпечитъ твое существованіе, если ты не найдешь для того другаго средства, къ которому, кажется, способна, судя по первому опыту... Убирайся же отсюда, говорю тебѣ!» — Напрасно я просила о пощадѣ, умоляла не выгонять меня ночью, — именемъ сына нашего, заклинала его быть великодушнымъ: г. Бухъ оставался нѣмъ, въ сердцѣ его не было ко мнѣ ни капли жалости. Онъ не хотѣлъ видѣть слезъ моихъ, ни слышать стенаній, и насильно вытолкалъ меня изъ дому, не далъ даже времени порядочно одѣться... Очутившись на дворѣ,





====page 214====





я долго стояла неподвижно, безмысленно. Я не слышала ни шума непогоды, не чувствовала стужи, леденившей мои члены. Наконецъ я пошла по направленію къ рѣкъ. — Тамъ искала я проруби, сдѣланной для полосканья бѣлья, и скоро нашла ее. Прежняя страшная мысль была уже не страшна мнѣ. Кроткій, святый ликъ Заступницы не удерживалъ меня болѣе отъ исполненія ужаснаго намѣренія. Будущее мое было такъ печально, и я рѣшилась сократить срокъ его на землѣ. Но въ самый мигъ исполненія этого роковаго замысла, любовь къ бѣдной жизни и страхъ смерти въ холодной глубинѣ удержалъ меня на краю проруби, когда я занесла уже одну ногу, чтобы броситься въ воду. Еще была причина спасенія моего — то былъ ты, Евгеній!... Я отошла отъ проруби. Въ это время, мѣсяцъ, на минуту проглянувшій изъ-за черныхъ тучъ, освѣтилъ пустынную окрестность и домъ вашъ. Сквозь стору окна твоей комнаты прорѣзывался слабый свѣтъ огня, — Онъ не спитъ еще, подумала я — но онъ не знаетъ, что я блуждаю одна, среди ночи, изгнанная изъ дому, дрожащая, замирающая отъ холода... Да, холодъ сталъ одолѣвать меня, члены мои нѣмѣли. Я рѣшилась





====page 215====





идти къ тебѣ... Куда же меѣ было идти!... Ты позволишь мнѣ переночевать здѣсь?... А завтра — завтра я оставлю эти мѣста... Я должна удалиться! г. Бухъ не имѣетъ ко мнѣ никакого состраданія. Я не могу надѣяться на снисхожденіе его къ моему несчастному проступку; онъ не измѣнитъ своего жестокаго приговора... Послѣднее слово его было — разводъ...»

— Разводъ? — подхватилъ я, снова сближаясь съ прежнею мыслію... — Маргарита! вы еще можете быть счастливы, если только я могу составить счастіе ваше!... Г. Бухъ хочетъ развода — тогда вы будете свободны — хотите ли быть моею женою?

— «Вашею женою!» — повторила Маргарита съ горькою усмѣшкою. — «Нѣтъ, Евгеній! я была бы презрѣнная эгоистка, еслибъ приняла отъ тебя такую жертву... хотя, признаюсь, принадлежать тебѣ нераздѣльно было бы для меня величайшимъ блаженствомъ — но, увы! оно не суждено мнѣ... Еслибъ я была моложе по крайней мѣрѣ десятью годами, можетъ быть, я рѣшилась бы принять твое благородное, великодушное предложеніе... Но теперь, при такой разности лѣтъ, бракъ нашъ невозможенъ, не говоря уже,





====page 216====





что отецъ твой никогда не согласился бы на него...

— Отецъ мой знаетъ все... онъ выслушалъ меня безъ гнѣва, даже съ снисхожденіемъ... Онъ не осудилъ и васъ. Маргарита, такъ жестоко, какъ г. Бухъ - онъ благородный человѣкъ, съ прекраснымъ, глубоко чувствующимъ и понимающимъ все сердцемъ!... Я почти увѣренъ, что съ его стороны не будетъ препятствія къ нашему соединенію...

— «Нѣтъ, Евгеній, нѣтъ! Не говори, по повторяй этого! Оставь твою безразсудную мысль! Никогда, ни въ какомъ случаѣ, не соглашусь я воспользоваться предложеніемъ, которое внушили тебѣ молодость и доброе сердце. Вспомни, что я черезъ нѣсколько лѣтъ буду старухой, тогда какъ ты только возмужаешь!... О, съ моей стороны, это было бы ужасное преступленіе, и я никогда не рѣшусь на него! Нѣтъ, нѣтъ, Евгеній!... Пусть все прошедшее останется сномъ, грустнымъ, хотя и милымъ сномъ... А меня предоставь моей участи, какова бы ни была она...»

— Но я всегда буду любить васъ, Маргарита! сказалъ я, нѣжно цалуя ея руку... Она молчала, крупныя капли слезъ медленно катились по блѣд



====page 217====





нымъ ея щекамъ. Длинная, темнорусая коса въ безпорядкѣ падала на ея бѣлыя, полуобнаженныя плечи. Грудь ея также была полуоткрыта, и обольстительно приковывала къ себѣ мои пламенные взоры. Между тѣмъ буря на дворѣ утихла, все безмолствовало вокругъ нѣмымъ спокойствіемъ ночи; восковая свѣча, догорая, проливала по комнатѣ слабый, трепещущій свѣтъ. Было около трехъ часовъ по полуночи. Усталость, изнеможеніе невольно закрывали глаза Маргариты, и она тихо уснула, склонившись на плечо мое...

Отецъ мой вставалъ обыкновенно очень рано, задолго до разсвѣта. Въ шестомъ часу утра я проснулся, и тотчасъ же поспѣшилъ въ кабинетъ отца, чтобъ извѣстить его о жестокомъ поступкѣ г. Буха и присутствіи Маргариты. Она еще спала; лице ея было блѣдно и болѣзненно; оно выражало все страданіе, перенесенное ею въ минувшую ночь. Грудь ея высоко подымалась тяжелымъ и прерывистымъ дыханіемъ. Я опасался болѣзни, но молодыя еще лѣта и крѣпкое сложеніе спасли ее отъ Физическихъ послѣдствій душевнаго потрясенія.

Отецъ мой сильно встревожился сообщенными ему вѣстями. «Это уже слишкомъ!» сказалъ онъ.





====page 218====





— «Бѣшенство старика перешло границы!» — Онъ сѣлъ къ своему столу и поспѣшно написалъ къ г. Буху слѣдующее:

«Евгеній признался мнѣ вчера въ своемъ про«ступкѣ. Не буду говорить, какъ мнѣ прискорбно было услышать о несчастій вашемъ; добрый другъ мой! Не оправдываю ни сына моего, ни слабости Маргариты. Но также не могу одобрить и собственнаго вашего поведенія. Въ бѣдственныхъ обстоятельствахъ жизни, лучшіе посредники — терпѣніе и великодушіе. Обратитесь къ нимъ, почтенный другъ мой! Я всегда былъ того мнѣнія, что Маргарита слишкомъ молода для васъ: женитьба на ней была большою, хотя, можетъ быть, единственною въ вашей жизни, ошибкою... Говоря откровенно, при такомъ отношеніи возрастовъ и чувствъ, равной взаимности въ послѣднихъ нельзя предположить съ обѣихъ сторонъ, и потому, будучи на вашемъ мѣстѣ, я не поступилъ бы такъ жестоко съ бѣдною Маргаритой! Въ бурную зимнюю ночь, почти безъ одежды, выгнать изъ дому жену, хотя и виновную, не слишкомъ ли безжалостно, — не слишкомъ ли недостойко вашего сердца (я лучше думалъ о немъ), вашего благороднаго характера, такъ много ува



====page 219====





жаемаго мною? — Именемъ нашей двадцатилѣтней дружбы, священнымъ именемъ Богочеловѣка, не бросившаго камня въ блудницу, убѣждаю васъ, старый другъ мой, если не простить, то, по крайней мѣръ, пощадить несчастную женщину, довольно уже наказанную за свой проступокъ, — правильнѣе, слабость. Всѣ мы не безъ упрека. Мужчины, ни во что ставя свою собственную супружескую вѣрность, не хотятъ, однакожъ, никогда простить измѣны женщинѣ. — Справедливо ли?... Имѣя молодую, прекрасную жену, помните ли, другъ мой...? Почему же такъ неумолимы къ ней, когда она предпочла старику — котораго, замѣтьте это, никогда не любила, — предпочла старику красиваго семнадцатилѣтняго юношу? Вооружитесь, повторяю, благоразуміемъ и терпѣніемъ; призовите на помощь философію и кротость христіанина! Вспомните, что Маргарита мать сына вашего, который никогда не долженъ знать о проступкѣ ея. Не медля ни минуты, поспѣшите возвратить къ себѣ несчастную женщину, и сохраните къ ней, по крайней мѣрѣ, хотя наружное уваженіе. Зло сдѣлано. Исправить его уже невозможно, но увеличивать не должно. Съ нетер-





====page 220====





пѣніемъ ожидаю васъ, увѣренный въ вашемъ благоразуміи и въ томъ, что вы, вѣроятно, раскаяваетесь уже въ своемъ поступкѣ.»

— «P. S. Евгеній будетъ удаленъ: я отправлю его въ университетъ.»

Немедленно письмо это было послано съ Андреемъ.

Менѣе нежели черезъ часъ, г. Бухъ явился къ намъ, молча пожалъ руку отца моего и пошелъ въ мою комнату, гдѣ была Маргарита. Щадя положеніе ея, отецъ мой не видѣлся съ нею. Благородные люди, присутствіемъ своимъ, не хотятъ увеличивать тяжести сознанія проступка и стыда.

— «Не правду ли я говорилъ, сударыня, что вы найдете здѣсь приличный ночлегъ? — сказалъ г. Бухъ Маргаритѣ, съ ѣдкою ироніей и язвительностію.

— И я не выйду отсюда — отвѣчала она съ достоинствомъ: пока вы не дадите мнѣ слова, что возвращеніе мое къ вамъ не будетъ поводомъ къ продолженію вашихъ жестокостей; иначе, я сама желаю развода. Я приняла заслуженное наказаніе за свой проступокъ... но больше терпѣтъ не буду!





====page 221====





— «Можете быть спокойны, сударыня. Это послѣднія слова, которыя вы слышали отъ меня. Не угодно ли вамъ слѣдовать за мною?»

Они удалились. Маргарита простилась со мною взглядомъ — однимъ только взглядомъ: но я не думаю, чтобы величайшій изъ художниковъ могъ изобразить выраженіе этого печальнаго, глубоко страдальческаго взора.

Едва начало разсвѣтать, когда враждующіе супруги вмѣстѣ отправились домой. Они успѣли возвратиться туда до наступленія утра: въ домѣ Соломона всѣ еще спали. Однакожъ, не смотря на всю скрытность и тайну происшествія, оно сдѣлалось извѣстнымъ нѣкоторымъ постороннимъ лицамъ, какъ это обыкновенно случается, и долго потомъ о ночномъ путешествіи Маргариты шепотомъ толковали въ сосѣдствѣ праздные языки любителей соблазнительныхъ новостей и сплетенъ. Одинъ Мишель, къ счастію, не зналъ ничего, по крайней мѣрѣ не догадывался о настоящей причинѣ происшедшаго.





====page 222====





ГЛАВА XII.



Я ОСТАВЛЯЮ РОДИНУ.



Это было въ исходѣ Января 1816. Слѣдовательно, отъ начала моего разсказа, то есть, съ того времени, какъ жизнь моя, подобно книгѣ, стала имѣть содержаніе, прошло около двухъ лѣтъ, въ продолженіе которыхъ много совершилось происшествій на сценъ міра политическаго. Но что общаго было въ нихъ съ участью мальчика, юноши, жившаго въ уединенной сторонѣ, отдаленной не только отъ круга потрясеній государственныхъ, но и отъ самыхъ обыкновенныхъ, частныхъ интересовъ общественныхъ? — 





====page 223====





Такъ кажется съ перваго взгляда, но если разсмотрѣть внимательнѣе, то между послѣдними актами драмы великаго человѣка и безвѣстною жизнію безвѣстнаго юноши существовало случайное, неуловимое для поверхностнаго взгляда отношеніе. Все въ мірѣ имѣетъ нѣкоторую таинственную связь между собою, невидимое соприкосновеніе. Читатель, можетъ быть, помнитъ еще первыя главы этого простаго повѣствованія, или — лучше сказать — воспоминаній давно минувшаго. Въ такомъ случаѣ, онъ, конечно, не забылъ, что первыя мои юношескія размышленія посвящены были судьбѣ необыкновеннаго человѣка, вращавшаго судьбами народовъ и царей, — что дивное поприше его дало первый толчекъ моему воображенію, моей мыслительной способности, развило ее и сообщило ей направленіе. Въ тѣ дни, когда оканчивалась бурная политическая жизнь Бонапарте, начиналась моя собственная, которой суждено было протечь въ тѣсныхъ предѣлахъ частности и ничтожности внѣ-общественнаго существованія. И тутъ опять онъ былъ причиною: онъ былъ виною, что я не вступилъ на поприще гражданина и ограничилъ жизнь свою самимъ собою, между тѣмъ какъ природа, можетъ быть,





====page 224====





даровала мнѣ силы и способности для дѣйствованія на сценѣ болѣе обширной. Я могъ быть воиномъ, писателемъ, ораторомъ на каѳедрѣ народной — и остался простымъ человѣкомъ... но человѣкомъ я всегда былъ: а это также не всѣмъ дается въ удѣлъ. Въ сердцѣ моемъ никогда не ослабѣвали струны, отзывающіяся на все, происходящее въ мірѣ; душа моя всегда исполнена была участія къ судьбѣ человѣчества, политической и частной: я жилъ, наслаждался, страдалъ не только собственною жизнью, но и жизнью другихъ. Въ первой молодости моей я ощущалъ въ себѣ огромный зародышъ честолюбія, стремленіе къ подвигамъ великимъ и обширнымъ; но я подавилъ въ себѣ и это напрасное честолюбіе и это безпокойное стремленіе. Послѣ катастрофы необыкновеннаго человѣка, всякая другая катастрофа казалась мнѣ жалкою пародіей, смѣшною каррикатурою, немощными порывами мелкаго самолюбія. Создать себѣ имя, извѣстность, славу?... Но что значили бы они въ сравненіи съ именемъ, извѣстностью и славою человѣка, который затмилъ собою лучезарнѣйшихъ героевъ всѣхъ временъ, и самобытнымъ величіемъ своимъ отдѣлился, такъ сказать, отъ всего остальнаго





====page 225====





человѣчества?... Кто замѣтилъ бы крошечную, тусклосіяющую звѣздочку подлѣ огромнаго свѣтила, называемаго солнцемъ?... А слава поэта, а громкая извѣстность великаго писателя? — Нѣтъ, это не та слава, которой желалъ бы я, еслибъ только я желалъ славы! Я называю славою то, чему равно удивлялись бы и царь и простолюдинъ, и что, въ безсиліи творчества своего, отказался бы воспѣть геніальнѣйшій изъ поэтовъ. Послѣ необыкновеннаго человѣка величайшимъ будетъ тотъ, кто достойно изобразитъ дивную жизнь его, эту міровую эпопею, Иліаду новыхъ временъ: у меня же, у меня едва достаетъ силъ описать и свою, скудную происшествіями, жизнь.. Притомъ, для успѣховъ въ авторствѣ, какъ и во всемъ, недостаточно одного дарованія и трудолюбія — необходимо счастіе и содѣйствіе постороннихъ обстоятельствъ. Есть въ мірѣ множество мелкихъ бѣсенятъ, которые, будучи не въ состояніи производить сами, неутомимо посвящаютъ цѣлую жизнь свою порицанію и униженію чужихъ трудовъ: эти мелкіе бѣсенята называются зависть, недоброжелательство, несправедливость, невѣжество — враги сильные, съ которыми бороться трудно и безполезно. Успѣхъ пли неудача — 





====page 226====





вотъ одно изъ двухъ послѣдствій всякой дѣятельности. Я никогда не былъ слишкомъ жаденъ къ первому, но всегда былъ слишкомъ гордъ при мысли о возможности подвергнуться послѣдней: а нѣчто среднее между тѣмъ и другимъ не стоитъ труда! — Все или ничего — было постояннымъ эпиграфомъ моей жизни, моимъ убѣжденіемъ, рѣшившимъ выборъ мой между поприщемъ общественнымъ и тихою, безвѣстною долею. Въ двадцать пять лѣтъ я добровольно отказался отъ всѣхъ и всякихъ приманокъ или покушеній честолюбія, а въ сорокъ совершенно одобряю такое рѣшеніе, какъ лучшее изъ всего, на что я рѣшался въ жизни — и какъ бы въ награду за благоразумную умѣренность, жизнь моя протекла спокойно, безъ бѣдствій, безъ потрясеній. Я зналъ много, много счастливыхъ дней, не возмущенныхъ прикосновеніемъ враждующихъ обстоятельствъ общественной дѣятельности. Меня такъ любили женщины!... Можетъ быть, полюбила бы и слава, потому что она также женщина: но, говорятъ, прихотливая. Чтожъ за радость имѣть дѣло съ прихотью, съ произволомъ случайности? Притомъ я самъ прихотливъ, а когда коса найдетъ на камень — добру не быть...





====page 227====





Да, обращаясь къ странной, можетъ быть — горделивой, но невольной мысли, что теченіе жизни моей и нѣкоторыя событія ея зависѣли отчасти отъ судьбы великаго человѣка, — я вспоминаю, что безъ паденія Наполеона не было бы и паденія бѣдной Маргариты, которое случилось во время послѣдняго отсутствія отца моего съ г. Бухомъ, передъ Ватерлооскимъ сраженіемъ...



Прошло нѣсколько дней послѣ происшествій, описанныхъ въ предыдущей главѣ. То были тягостные дни, проведенные мною уединенно въ домѣ отца. Я видѣлся съ нимъ только за обѣдомъ, и въ продолженіе короткихъ свиданій нашихъ, онъ ни однимъ словомъ, ни какимъ намекомъ не вспоминалъ о происшедшемъ. По обыкновенію, мрачный и задумчивый, онъ большую часть дня проводилъ въ своемъ кабинетѣ, читая книги историческаго содержанія — любимое и исключительное занятіе его въ это время. Я не зналъ ничего о происходящемъ въ домѣ г. Буха. Успокоился ли наконецъ оскорбленный супругъ? Здорова ли Мар-



====page 228====





гарита, послѣ всего, перенесеннаго ею въ послѣдніе дни? Мнѣ было грустно и скучно. Я очень обрадовался, когда, въ одинъ вечеръ, посѣтилъ меня Мишель, добрый, прекрасный Мишель, чертами лица своего такъ живо напоминавшій свою несчастную мать.

— «Милый Евгеній!» — сказалъ онъ печально: «нѣсколько дней какъ мы уже не видались, а скоро разстанемся надолго, можетъ быть — навсегда! Батюшка сказалъ мнѣ, что тебя отправляютъ въ университетъ?»

— Да, мой добрый Мишель: мнѣ нечего уже учиться у г. Буха — онъ подѣлился со мною чѣмъ могъ, и я долженъ теперь окончить ученіе въ университетѣ. Но не печалься, Мишель: тебя, вѣроятно, также скоро отправятъ въ университетъ, и мы опять будемъ вмѣстѣ!

— «Ахъ, еслибъ это случилось скорѣе!» — радостно воскликнулъ мальчикъ: «вѣдь и я также знаю все, чему обоихъ насъ училъ батюшка...»

— Кстати, здоровъ ли онъ... и твоя маменька?

— «Слава Богу... только маменька что-то очень печальна — почти безвыходно сидитъ въ своей комнатѣ... а батюшка какъ будто хмурится на нее. Меня это очень огорчаетъ!»





====page 229====





— Вѣрно, какая нибудь маленькая домашняя ссора, маленькое неудовольствіе, которое скоро пройдетъ — сказалъ я, заключая изъ словъ Мишеля, что если г. Бухъ и хмурится на Маргариту, то, по крайней мѣрѣ, не преслѣдуетъ ее, какъ въ началѣ своего роковаго открытія. Заключеніе мое оказалось въ послѣдствіи не ошибочнымъ.

Прошло еще нѣсколько дней. Наконецъ, въ одно утро, отецъ объявилъ мнѣ, что на слѣдующее я долженъ ѣхать. Слезы проступили на глазахъ

моихъ.

— «Ахъ, батюшка, я опять разстанусь съ вами — и на этотъ разъ не вы меня, а я васъ покидаю!»

— Чтожъ дѣлать, Евгеній! Надобно учиться. Я не богатъ, не могу оставить тебѣ многаго. Можетъ быть, познанія пригодятся тебѣ со временемъ, какъ пособіе, какъ средство къ существованію, — не говоря уже, что познанія, науки, прекрасны сами по себѣ, если и не извлекать изъ

нихъ вещественной пользы. Конечно, г Бухъ многое еще могъ бы передать тебѣ... но теперь это невозможно — ты очень хороню понимаешь... Притомъ разлука наша не будетъ продолжительна: два-три года — и мы опять будемъ вмѣстѣ.





====page 230====





Тогда ты не оставишь меня до смерти моей... ты закроешь мнѣ глаза...

— «Ахъ, батюшка, — милый батюшка, не говорите этого!» — вскричалъ я, бросаясь въ его объятія.

— Евгеній, когда нибудь умереть должно! — сказалъ онъ, нѣжно цалуя меня. — Все умираетъ. Но я желалъ бы жить, долго жить, для тебя, мой безцѣнный сынъ, сынъ моей несчастной Теодоры!... Евгеній! ты не забудешь проститься съ нею... Мы пойдемъ вмѣстѣ — прибавилъ онъ указывая рукой въ поле, на кладбище... Она благословитъ тебя съ высоты небесъ... О, если есть другое небо, кромѣ видимаго, оно должно быть ея удѣломъ!...

Долго молчали мы, глубоко разстроганные, глубоко взволнованные. — «Евгеній!» — сказалъ наконецъ отецъ мой. «Ты не долженъ оставить здѣшнихъ мѣстъ, не исполнивъ еще одной обязанности — не примирившись съ г. Бухомъ! Ты очень оскорбилъ его! Хотя невольно и безсознательно, но ты лишилъ его семейнаго счастія, бросилъ мрачную тѣнь на весь остатокъ дней бѣднаго

старика. Стоя на колѣняхъ, цалуя его руки, ты долженъ испросить у него прощеніе: я требую этого!»





====page 231====





— Батюшка, я охотно исполню волю вашу!... Но могу ли я проститься съ Маргаритою?

— «Это будетъ зависѣть отъ г. Буха... Ступай же къ нему!»

Я повиновался. Г. Бухъ встрѣтилъ меня съ холодною учтивостью, когда я вошелъ въ кабинетъ его. Онъ очень перемѣнился, похудѣлъ. Несчастіе сильно сразило бѣднаго старика. Голова его совершенію посѣдѣла, черты лица осунулись, глаза стали тусклы, какъ матовое стекло.

— «Г. Бухъ! я уѣзжаю завтра...» — сказалъ я.

— Счастливаго пути! — отвѣчалъ старикъ равнодушно, но съ нѣкоторою ироніей.

— «Я пришелъ проститься съ вами.»

— Прощайте!

— «Позвольте мнѣ принести вамъ искреннѣйшую признательность за тѣ наставленія, которыми я пользовался...»

— Отецъ вашъ достаточно заплатилъ мнѣ за нихъ — сухо возразилъ старикъ, намекая на прошедшую сцену, въ которой я сдѣлалъ ему этотъ

недостойный укоръ.

— «Я такъ виновенъ передъ вами!»

Г. Бухъ быстро взглянулъ на меня и сказалъ: Объ этомъ говорить безполезно!





====page 232====





— «Но, г. Бухъ: ужели вы будете такъ жестоки, что отпустите меня — не произнеся слова прощенія?»

— За чѣмъ вамъ оно? Оставимъ это, государь мой!

— «Отецъ мой приказалъ мнѣ непремѣнно испросить прощеніе ваше.»

— О, отецъ вашъ благородный человѣкъ!... Я понимаю, какъ долженъ быть прискорбенъ ему недостойный поступокъ сына!... И такъ, вы просите прощенія моего по приказанію отца вашего?

— «Сколько и по собственному, добровольному побужденію. О, господинъ Бухъ... повѣрьте, что меня жестоко тяготитъ вина моя противъ васъ, и я не могу быть спокойнымъ, если вы снисходительнѣе не разстанетесь со мною?»

Старикъ посмотрѣлъ на меня внимательно; я видѣлъ, что онъ смягчается, подавляя въ себѣ горестныя ощущенія. Я бросился передъ нимъ на колѣни, схватилъ его грубую, морщинистую руку, и прижимая ее къ груди своей, умолялъ его о прощеніи.

Тронутый и повидимому довольный моею покорностію, старикъ поднялъ меня и сказалъ неровнымъ голосомъ: «Я постараюсь забыть оскорб-



====page 233====





леніе, которое вы мнѣ нанесли... постараюсь забыть... сколько это возможно... Больше вы не требуйте отъ меня — больше я не властенъ!... Можно заживить рану, но нельзя истребить совершенно слѣдовъ ея, навсегда и вдругъ уничтожить боль... Прощайте!... Желаю вамъ счастія, успѣховъ. Прощайте!...

Но я не двигался съ мѣста; я смотрѣлъ на старика болѣзненно-умоляющимъ взоромъ. Бѣдный старикъ сначала казался въ недоумѣніи, но скоро понялъ мою безмолвную просьбу. У него было не каменное сердце.

— Васъ что-то удерживаетъ еще здѣсь — сказалъ онъ: я угадываю... Она въ своей комнатѣ...

Г. Бухъ протянулъ ко мнѣ руку свою, пожалъ мою, еще разъ сказалъ: прощайте! — и отворотился къ окну стараясь скрыть свое волненіе.

Въ мутныхъ глазахъ старика влажилось что-то похожее на слезу. Какъ много было въ слезѣ той!...

«Евгеній?» — съ удивленіемъ воскликнула Маргарита, увидя меня входящаго къ ней въ комнату... «Г. Бухъ...?»

— Онъ позволилъ мнѣ видѣть васъ, Маргарита, проститься съ вами, можетъ быть... навсегда.





====page 234====





— «Навсегда!» — повторила Маргарита, и смертная блѣдность покрыла ея щеки.

— О нѣтъ, не навсегда! — поспѣшилъ произнесть я... но, по крайней мѣрѣ, года на два, на три... Завтра въ эту пору, меня уже не будетъ здѣсь...

— «Завтра!» — еще печальнѣе повторила Маргарита... «Евгеній, Евгеній!...»

— Прощайте, Маргарита!... Я уношу съ собою сладчайшія воспоминанія любви, которую буду питать къ вамъ вѣчно!...

— «Вѣчно?»

— Прощайте... Маргарита!!

Она подала мнѣ руку. Я поцаловалъ руку, потомъ уста прекрасной женщины, потомъ щеки; потомъ — опять уста, очи, чело... обнялъ ее, крѣпко прижалъ къ груди... долго держалъ ее въ своихъ объятіяхъ, долго цаловалъ. Наконецъ, быстро оторвался отъ нея и еще быстрѣе выбѣжалъ изъ комнаты... и все бѣжалъ... бѣжалъ, не останавливаясь, до самаго дома нашего, до самой своей комнаты...

Уже въ сумерки вошелъ ко мнѣ Андрей и позвалъ меня къ отцу. Я повиновался и встрѣтилъ его одѣтаго въ теплый сюртукъ, съ шляпою и





====page 235====





тростію въ рукѣ. Па лицъ его изображалась глубокая печаль. Андрей вынесъ мнѣ шинель и картуза» — и мы вышли изъ дому.

Вспомнивъ утренній разговоръ съ отцемъ, я не спрашивалъ — куда мы идемъ.

Еслибъ былъ посторонній свидѣтель нашей уединенной прогулки, онъ сказалъ бы, что долго, въ мракѣ вечера, видѣлъ на кладбищъ двѣ человѣческія фигуры, молящіяся подлѣ двухъ могилъ.

То были сосѣднія могилы Теодоры и незабвенной моей воспитательницы.

По возвращеніи съ кладбища, отецъ мой вручилъ мнѣ свертокъ золота и нѣсколько писемъ; одно изъ нихъ было съ слѣдующею надписью: «Господину тайному совѣтнику Фонъ Гете, въ Веймарѣ.»

Рано утромъ, на слѣдующій день, лошади быстро мчали меня мимо дома Соломонова. Окна Маргаритиной комнаты выходили на самую дорогу. Въ одномъ изъ нихъ я увидѣлъ женское лице, а на крыльцѣ дома стояла дѣвушка, повидимому плачущая и утирающая бѣлымъ платкомъ слезы. То была маленькая Ревекка. — Съ Мишелемъ я также простился наканунѣ.

17





====page 236====





Горько было мнѣ покидать впервые милую родину, любимыя мѣста дѣтства, любимыхъ людей — и любимую женщину... такъ горько, что и теперь вспомнить не могу.



КОНЕЦЪ ПЕРВОЙ ЧАСТИ.











Жизнь, какъ она есть.

Записки неизвѣстнаго, изданныя Л. Брантомъ.

ЧАСТЬ II.

САНКТПЕТЕРБУРГЪ.

1843.

ПЕЧАТАТЬ ПОЗВОЛЯЕТСЯ:

съ тѣмъ,  чтобы по отпечатаніи представлено было въ

Ценсурный Комитетъ узаконенное число экземпляровъ.  

С. Петербургъ, 5 Мая 1842.

Ценсорь П. Корсаковъ.



Въ Типографіи К. Жернакова.

====page====



Надеждъ, желаній и страстей,

Веселья съ горемъ сочетанье:

Вотъ біографія людей —

Вотъ человѣчества сказанье!



ЗАПИСКИ НЕИЗВѢСТНАГО.

ГЛАВА XIII.

Веймаръ.   — Гете.

И такъ, я былъ одинъ, совершенно одинъ, если исключить стараго Андрея, который, въ продолженіе всей дороги, дремалъ подлѣ меня, или бодрствовалъ безмолвно, закутавшись въ свою шубу. Кругомъ меня была снѣжная пустыня, да  мрачное небо,  подернутое непогодными облаками. Постоянная тишина и уединеніе дороги прерывались изрѣдка проѣздомъ чрезъ какое нибудь селеніе или городокъ. Проведя дѣтство и юность въ тѣсныхъ предѣлахъ своей тихой родины, я съ любопытствомъ разсматривалъ новыя

====page 2====

для меня лица, мѣстности, наблюдалъ правы и обычаи, и тѣмъ нѣсколько развлекалъ себя въ грусти разлуки съ милыми мнѣ людьми и отческимъ домомъ. На ночлегъ мы обыкновенно останавливались въ почтовыхъ гостинницахъ. —  Тамъ прислуживали миловидныя дѣвушки. Онѣ очень умильно поглядывали на меня, говорили мнѣ разныя двусмысленныя нѣжности не очень скромныя, хвалили мою наружность, и тому подобное. Одной хорошенькой Лотхенъ я до того имѣлъ счастіе понравиться, что она, при разставаньи, безъ околичностей, просила поцаловать ее «на память».  Съ моей стороны было бы очень грубо отказать ей въ этой невинной просьбѣ. Впрочемъ я не расположенъ былъ тогда пользоваться внимательностію ко мнѣ трактирныхъ прелестницъ, находясь подъ сильнымъ вліяніемъ чувствованій къ Маргаритѣ, да и вообще я не хотникъ до побѣдъ, которыя достаются легко. Притомъ, я замѣтилъ, что пригожія прислужницы гостинницъ, любуясь мною и говоря мнѣ привѣтствія,  не менѣе умильно поглядывали и на мои червонцы, когда я развертывалъ сверток свой, для расплаты въ путевыхъ издержкахъ. Молодость моя и явная неопытность подавали

====page 3====

этимъ нимфамъ поводъ къ двойнымъ на меня разсчетамъ.

Наконецъ, послѣ довольно продолжительнаго и однообразнаго пути, я пріѣхалъ въ Веймаръ, который впрочемъ не былъ крайнимъ предѣломъ моей поѣздки, но въ которомъ я долженъ былъ, по приказанію отца, явиться съ письмомъ его къ «господину тайному совѣтнику Фонъ Гёте», и оставаться въ Веймарѣ до тѣхъ поръ, пока, содѣйствіемъ знаменитаго поэта, не буду помѣщенъ въ Іенскій университетъ. Еслибъ изъ описанія жизни моей я хотѣлъ сдѣлать модный романъ, то, конечно, не упустилъ бы случая разсказать кое-что о Веймарѣ, о знаменитыхъ писателяхъ, жившихъ тамъ въ это время, вообще о разныхъ примѣчательностяхъ города: но если книга моя и походитъ отчасти на романъ, то она никакъ не должна походить на путевыя записки, и я не намѣренъ здѣсь ни сколько распространяться о Веймарѣ. — Впрочемъ, въ каждой географіи вы найдете, что Веймаръ лежитъ въ прелестной долинѣ, при Ильмѣ, что онъ есть столица н резиденція Великаго Герцога, заключающая въ себѣ, если не ошибаюсь, около пятнадцати тысячъ жителей, прекрасный дворецъ и паркъ,

====page 4====

славную гимназію, рисовальную школу, винокурни и ликерные заводы. Если же эти краткія свѣдѣнія не удовлетворятъ васъ, разверните книгу любаго путешественника... тамъ вы можете найдти желаемыя подробности. Что до меня касается я намѣренъ непосредственно продолжать свое повѣствованіе.

Имѣя въ виду совѣтъ отца беречь деньги, я, по пріѣздѣ въ Веймаръ, только на нѣсколько часовъ остановился въ гостинницѣ, и въ то же время послалъ Андрея сыскать мнѣ недорогую квартиру, если можно со столомъ и со всѣми прочими житейскими потребностями. Андрей съ такимъ успѣхомъ исполнилъ мое порученіе, что я въ тотъ же день могъ перебраться въ нанятую имъ для меня, за очень умѣренную цѣну, квартиру, въ домѣ одной бѣдной вдовы, г-жи Миллеръ, находившемся въ самомъ концѣ города, въ предмѣстіи.  Я нашелъ тамъ двѣ очень чистенькія комнаты, снабженныя всѣмъ необходимымъ, и очень добрыхъ хозяевъ, которые состояли изъ старушки лѣтъ пятидесяти, дочери ея, молодой и пригожей вдовушки, и сына, лѣтъ девятнадцати, типографскаго наборщика. Отдохнувъ, подъ вечеръ, я пошелъ гулять по городу, желая ознакомиться

====page 5====

съ нимъ и подмѣтить, сколько можно, мѣстные нравы и обычаи.

Слѣдующій день былъ воскресный. Молодой хозяинъ мой, свободный отъ должности, былъ дома. Я вступилъ съ нимъ въ разговоръ и увидѣлъ, что для своего состоянія онъ былъ довольно образованъ, чему, конечно, способствовало постоянное занятіе его: безпрестанно обращаясь съ рукописями, которыя превращалъ въ печатные листы, молодой человѣкъ, при умѣ природномъ, понабрался кой-чего, и какъ признался мнѣ, самъ иногда пописывалъ стишки. Его звали Адольфомъ. — «Любезный Адольфъ!» — сказалъ я, когда, послѣ продолжительнаго разговора, мы порядочно подружились съ нимъ. – «Вы, вѣрно, знаете здѣсь господина тайнаго совѣтника Фонъ Гёте, знаменитаго писателя?» — Г. Гёте... — повторилъ Адольфъ, лукаво улыбаясь: г. Гёте!... Да я не знаю того, кто не зналъ бы его здѣсь... — касательно же самого меня, — прибавилъ типографскій наборщикъ съ замѣтною гордостію: я имѣю честь знать «его превосходительство» очень хорошо. У насъ въ типографіи печатается теперь новое его сочиненіе... Я почти каждый день ношу къ нему корректурные листы, и не далѣе

====page 6====

какъ вчера имѣлъ честь быть въ кабинетъ его превосходительства...

 –  «Очень радъ, что вы такъ хорошо знаете г. Гёте: вы проводите меня къ нему: я имѣю къ его превосходительству (сказалъ я, титулуя знаменитаго поэта по примѣру типографскаго наборщика) рекомендательное письмо отъ отца моего, который нѣкогда былъ знакомъ съ нимъ... Но, скажите Адольфъ: каковъ г. Гёте? Судя по его Вертеру, онъ долженъ быть очень добрый, чувствительный человѣкъ?»

— Онъ не только добрый... онъ великій человѣкъ! — воскликнулъ молодой наборщикъ съ энтузіазмомъ... Геній!... — Потомъ, помолчавъ нѣсколько, прибавилъ съ нѣкоторою таинственностію... — Но чтобъ онъ былъ слишкомъ чувствителенъ — этого нельзя сказать... по крайней мѣрѣ, онъ не показываетъ своихъ чувствъ... и я не думаю, чтобы въ сердцѣ его было столько нѣжности, сколько видно въ нѣкоторыхъ его сочиненіяхъ... Можетъ быть, въ молодости, г. Гёте и походилъ нѣсколько па своего Вертера... но теперь онъ очень важный, даже иногда суровый старикъ... Онъ человѣкъ придворный, министръ и другъ нашего добраго Государя, который

====page 7====

очень любитъ, уважаетъ его... Г. Гете не охотникъ говорить много...     и я осмѣлюсь посовѣтовать вамъ: при свиданіи съ нимъ, не сказать чего нибудь лишняго, необдуманнаго; лучше всего отвѣчайте только на его вопросы, какъ можно короче и опредѣлительнѣе, безъ всякихъ фразъ — онъ любитъ простоту, и не жалуетъ также льстивыхъ словъ. Впрочемъ онъ очень снисходителенъ и особенно ласковъ къ молодымъ людямъ.

— «Благодарю васъ за совѣтъ и не премину имъ воспользоваться. Между тѣмъ, я желалъ бы знать, въ какое время приличнѣе представиться его превосходительству?»

— Теперь онъ принимаетъ... и если вамъ угодно сегодня...

— «Чѣмъ скорѣе, тѣмъ лучше. Я не хочу терять времени, и притомъ очень любопытенъ видѣть великаго человѣка...

Я поспѣшилъ одѣться въ лучшее свое платье, и черезъ полчаса Адольфъ проводилъ меня къ дому Веймарскаго министра и міроваго поэта.

Признаюсь, не безъ трепета взбирался я по лѣстницѣ, уставленной статуями, и когда былъ уже у дверей, долго не могъ взяться за звонокъ.

====page 8====

Наконецъ, преодолѣвъ свою невольную боязнь, я едва дотронулся до бронзовой ручки колокольчика; спустя нѣсколько секундъ, слуга отворилъ дверь, и я вошелъ въ пріемную. Назвавъ себя, я просилъ его доложить г. тайному совѣтнику, что имѣю письмо къ его превосходительству, которое долженъ вручить лично. Слуга оставилъ меня на минуту, и тотчасъ же возвратясь, въ свою очередь  просилъ меня слѣдовать за нимъ. Мы прошли нѣсколько комнатъ, убранныхъ очень просто, но въ нихъ царствовали величайшій порядокъ и чистота. — «Войдите сюда» — сказалъ слуга, когда мы остановились у дверей послѣдней комнаты. Я отворилъ дверь и увидѣлъ передъ собою пожилаго, но еше очень здороваго и бодраго человѣка, высокаго ростомъ, величественной наружности, которую впрочемъ не имѣю надобности описывать подробно, потому что она слишкомъ извѣстна по портретамъ и статуйкамъ. Не смотря па предупрежденіе Адольфа, я все еще ожидалъ увидѣть въ Гётѣ олицетвореніе идеала, составленнаго моимъ воображеніемъ по Вертеру. Но идеалъ мой никуда не годился при сравненіи съ подлинникомъ, какъ почти всѣ идеалы. Нѣсколько минутъ я сомнѣвался: дѣйствительно

====page 9====

ли вижу въ этомъ холодномъ, важномъ старикѣ великаго поэта. Между тѣмъ я почтительно поклонился его превосходительству, и молча подалъ ему письмо отца моего. Гёте принялъ письмо медленно, осматривая меня своимъ проницательнымъ и торжественнымъ взглядомъ.   Повидимому, слѣдствія этого осмотра были выгодны для меня. Наконецъ, Гёте сломалъ печать, вынулъ изъ конверта письмо и сталъ читать его такъ же медленно. Во время чтенія я бросилъ взглядъ на комнату, въ которой находился. То была довольно большая комната, съ двумя окнами въ садъ, не очень свѣтлая, убранная не только просто, но даже бѣдно. По срединѣ стоялъ большой письменный столъ; на столѣ бумаги, простая оловянная чернильница; подлѣ стола стулъ, на стулѣ кожанная подушка. На стѣнахъ висѣли ландкарты и еще какія-то таблицы; старинный, не красивый диванъ, стулья, нѣсколько этажерокъ, нѣсколько полокъ съ книгами: вотъ въ чемъ состояло все убранство этой комнаты, называвшейся кабинетомъ, и въ которой не было ни удобства,   ни комфорта, ни даже той чистоты и порядка, какими отличались другія комнаты.

====page 10====

— «И такъ, вы хотите учиться, молодой человѣкъ?» сказалъ Гёте, по прочтеніи письма. «Сколько вамъ лѣтъ?»

— Семнадцать, — отвѣчалъ я выразительно, воображая себя мужемъ.

— «Семнадцать?...» повторилъ Гёте... «Знаете ли, молодой человѣкъ, что я прожилъ почти четыре раза столько?»

— И произвели столько, что твореній вашихъ станетъ на многія столѣтія — подхватилъ я, забывъ предостереженіе Адольфа — не льстить «господину тайному совѣтнику».

Однакожъ, на этотъ разъ,  его превосходительство, кажется, не былъ недоволенъ привѣтствіемъ; напротивъ, повидимому, я могъ заключить, что оно поправилось ему.

— «Право? Вы такъ думаете, мой милый?... А читали ли вы мои сочиненія?»

— Почти всѣ, и по нѣскольку разъ.

— «Которое же находите лучшимъ?»

— Этого я не берусь и не смѣю рѣшить; но еслибъ меня спросили — которое мнѣ болѣе нравится, я отвѣчалъ бы: Вертеръ.

— «Я почти угадывалъ отвѣтъ вашъ. Всѣ молодые люди такъ думаютъ, но въ тридцать пять

====page 11====

лѣтъ вы будете другаго мнѣнія. Вертеръ шалость, грѣхъ моей молодости, который впрочемъ я охотно себѣ прощаю, потому что онъ очень милъ съ поэтической стороны и вылился въ книгу, кажется, не дурно... но все таки это грѣхъ, бездѣлка, произведеніе юности, обѣщавшее что-то, не болѣе... Впрочемъ, для того, чтобы Вертеръ мой могъ нравиться вполнѣ, чтобы понимать его, сочувствовать его положенію, надобно, я полагаю, быть нѣсколько постарѣе васъ, другъ мой! Если не ошибаюсь, вы только начинаете мечтать о любви, и покамѣстъ это чувство еще не осуществлялось для васъ... далѣе теоретическихъ ощущеній, возбужденныхъ романами?»

– «Я понимаю Вертера... отвѣчалъ я коротко, но значительно.

— «И я понимаю, въ свою очередь, что хотите вы сказать этимъ... Вы любили уже?

— Къ несчастію.

– «Къ несчастію?» — повторилъ Гёте нѣсколько съ удивленіемъ, нѣсколько съ ироніей, и приближаясь ко мнѣ на два шага.

— «Почему же къ несчастію!» продолжалъ онъ:

«Напротивъ, любовь есть счастіе, истинное счастіе, котораго не знаемъ мы — старики.

====page 12====

— Да, любовь есть счастіе — если оно позволительно... отвѣчалъ я тихо и не безъ нѣкотораго смущенія.

— «Непозволительное счастіе?» — произнесъ Гёте съ возрастающимъ удивленіемъ и съ какою-то неискренною улыбкою, въ которой проглядывала насмѣшливость. — «Это должно быть очень интересно... Вѣрно, замужняя женщина?»

Я молчалъ, ни подтверждая, ни отрицая догадки поэта.

— «Годами десятью старѣе васъ?»

Я опять не отвѣчалъ.

— «Если вопросы мои заключаютъ въ себѣ и отвѣты» — продолжалъ Гёте: «въ такомъ случаѣ непозволительность счастія не къ вамъ относится... Но, чтожъ вы стоите, другъ мой? — Садитесь!»

И онъ указалъ мнѣ на диванъ, гдѣ мы и помѣстились оба, другъ противъ друга. «Ну, ну!» —  продолжалъ Гёте, стараясь придать голосу своему тонъ шутки, хотя въ немъ явно отражалось любопытство. Разскажите-ка мнѣ, мой милый, свои похожденія? Съ такимъ старикомъ, какъ я, можно быть откровеннымъ... Всю жизнь мою я изучаю сердце человѣческое, и можетъ быть, повѣсть любви вашей откроетъ мнѣ новые тайники

====page 13====

его?...  Я и самъ въ пятнадцать лѣтъ безъ памяти влюбленъ былъ въ дѣвушку гораздо старѣе меня     годами. Это одно изъ лучшихъ воспоминаній моей молодости.»

Но, при всемъ уваженіи моемъ къ великому поэту-психологу и господину тайному совѣтнику, я ни мало не расположенъ былъ позабавить его своею откровенностію. Есть чувства и отношенія, разсказывать о которыхъ, какъ о погодѣ или какой нибудь новости, значитъ вовсе не имѣть ихъ.

— Извините меня — отвѣчалъ я съ тѣмъ достоинствомъ, которое обнаруживалось во мнѣ всегда, когда я видѣлъ покушеніе на него, какъ на нравственное достоинство человѣка, на драгоцѣннѣйшее его достояніе. — Извините меня... чувства и отношенія мои къ особѣ, которую я не только люблю, но и уважаю, такъ еще свѣжи, что я не могу говорить о нихъ равнодушно. Но, если вашему превосходительству угодно, я доставлю вамъ рукопись... дневникъ... изъ него можно узнать болѣе, нежели я въ состояніи разсказать?...

— «Посмотримъ, посмотримъ!» — сказалъ Гёте,  стараясь не дать замѣтить мнѣ, какъ не пріятна

====page 14====

ему  была  моя  уклончивость  и  неудачная попытка его заставить меня разсказать исторію любви своей, которую онъ можетъ быть, желалъ знать для того только, чтобы потомъ тихонько посмѣяться надо мною, или сдѣлать изъ нея забавный эпизодъ въ какомъ ннбудь новомъ     своемъ твореніи... «Вы ведете дневникъ?» — спросилъ меня Гёте  послѣ нѣкотораго молчанія. «Не пишете ли и еще чего нибудь.»

— Нѣтъ, — отвѣчалъ я: чувствуя себя не въ состояніи писать такъ, какъ вы, я не имѣю охоты умножать собою число плохихъ писакъ.

— «Молодой человѣкъ!» — сказалъ Гёте съ какою то торжественностію и покровительственностію, которыя такъ шли къ сѣдинамъ и величавой наружности его. — «Не смотря на ваши семнадцать лѣтъ я начинаю уважать васъ (я низко поклонился господину тайному совѣтнику). Природа надѣлила васъ преимуществами, доставляющими успѣхъ въ свѣтѣ... И эта прекрасная наружность чего нибудь да стоитъ: не мудрено, если въ васъ успѣли уже влюбиться... Но не будемъ говорить объ этомъ» — прибавилъ Гёте, улыбаясь... «Что касается до вашего помѣщенія

====page 15====

въ университетъ — оно не представляетъ у насъ никакихъ затрудненій, и вы можете считать это дѣло конченнымъ...  Теперь, прощайте, другъ мой; я долженъ ѣхать къ Герцогу... До свиданія!... Навѣщайте меня... да не забудьте о дневникѣ своемъ?... Кстати! гдѣ вы остановились?»

Я сказалъ ему.

— «А! у матери Адольфа, типографскаго наборщика. Это   очень хорошіе люди... Прощайте!...»

Господинъ тайный совѣтникъ подалъ мнѣ творческую руку свою; я принялъ ее съ подобающимъ къ столь знаменитой особѣ уваженіемъ, отвѣсилъ его прсвосходнтелъству и литературному царю Германіи нѣсколько низкихъ поклоновъ и вышелъ изъ кабинета Гёте, въ который, какъ извѣстно входили не многіе. Конечно, такимъ преимуществомъ я обязанъ былъ старинному знакомству отца моего съ великимъ поэтомъ, а можетъ быть, и просто лѣни Гёте, не желавшаго для меня оставлять своего кабинета.

Таково было первое мое свиданіе съ генiальнымъ человѣкомъ, переданное здѣсь во всей исторической точности.

====page 16====

Выйдя изъ дома Гёте, я удивился, увидѣвъ Адольфа прогуливающимся по улицѣ; онъ ожидалъ моего возвращенія. — «Зная, что Гёте не долго удерживаетъ у себя посѣтителей, я рѣшился   подождать васъ» — сказалъ онъ — «чтобы вмѣстѣ отправиться домой... Ну, какъ вы нашли его?»

— О, въ немъ чрезвычайно много ума, такъ много, что, можетъ быть, гораздо болѣе нежели сердца!

Скромный Адольфъ не распрашивалъ меня о подробностяхъ разговора съ Гёте, и мы, болтая о постороннихъ предметахъ, возвратились домой.

Наступила пора обѣда. Адольфъ, не оставлявшій бесѣды со мною и по возвращеніи домой, спросилъ меня : хочу ли я, чтобы мнѣ принесенъ былъ особый приборъ въ мою комнату, или, можётъ быть, не желаю ли я идти за общій столъ — раздѣлить трапезу съ его семействомъ.

Разумѣется, я предпочелъ послѣднее, отправился съ Адольфомъ на половину хозяевъ — и не раскаявался, что не остался обѣдать въ своей квартирѣ. Мать и особенно сестра Адольфа, прекрасная вдовушка, не смотря на простое званіе и чрезвычайно умѣренный достатокъ, поддерживаемый

====page 17====

трудами Адольфа, были женщины очень не глупыя и для своего состоянія хорошо образованныя. Обѣдъ былъ не богатый, но состоялъ изъ четырехъ, чисто и вкусно изготовленныхъ блюдъ, приправленныхъ добротою, радушіемъ и пріятною бесѣдою хозяевъ. Шарлотта, сестра Адольфа, особенно оживляла разговоръ своею неподдѣльною веселостію, остроуміемъ и любопытными разсказами. Нѣжный, гармоническій голосъ ея пріятно звучалъ въ моемъ слухѣ, а пригожее личико не разъ заставляло меня взглядывать на нее съ вниманіемъ, не совсѣмъ обыкновеннымъ, и признаюсь, еслибъ не воспоминанія о Маргаритѣ, я могъ бы почувствовать себя не равнодушнымъ къ интересной вдовушкѣ. Шарлотта была за мужемъ только нѣсколько мѣсяцевъ, за пожилымъ человѣкомъ, къ которому питала большое уваженіе, не соединенное, однакожъ, съ чувствомъ болѣе нѣжнымъ, и потому потеря его не была для нея слишкомъ тяжкою. Впрочемъ она уже вдовѣла около двухъ лѣтъ, а это такой срокъ, въ который большая часть молодыхъ женщинъ успѣваютъ утѣшиться во всякихъ потеряхъ.

Послѣ обѣда, заключеннаго чашкою прекраснаго кофе; Шарлотта сѣла къ фортепіано. За нѣсколькими

====page 18====

аккордами послѣдовали вдругъ стройные звуки, и скоро соединились съ звуками голоса,  еще болѣе стройнаго и пріятнаго. — Воображеніе мое перенеслось въ домъ Соломона, гдѣ я такъ часто слушалъ игру и пъніе моей Маргариты.

— Когда-то я увижу ее? подумалъ я. Когда-то опять буду на  родинъ, любезной родинъ?...

Всѣ милыя, драгоцѣнныя, ни чѣмъ не замѣнимыя, воспоминанія дѣтства, живописною картиною представились моему воображенію, и видя себя на чужой сторонъ, посреди людей хотя и добрыхъ, по совершенно для меня чуждыхъ, я не могъ не ощутить въ эти минуты нѣкоторой тоски и грусти.

Окончивъ игру, Шарлотта сѣла подлъ меня. Отъ проницательнаго взора ея не скрылась моя задумчивость. Она спросила о причинъ моей грусти, и я откровенно признался ей, что ея игра и пѣніе напомнили мнѣ родительскій домъ и любимыхъ людей, которыхъ я оставилъ тамъ. Шарлотта всячески старалась развеселить меня, и разумѣется, скоро въ томъ успѣла: подлѣ хорошенькой женщины нельзя долго скучать.

====page 19====

—  «Любите ли вы театръ?» спросила Шарлотта, когда увидѣла, что я совершенно уже вышелъ изъ своей задумчивости.

— Не льзя ни любить, ни не любить то, чего не знаешь: я никогда не бывалъ въ театрѣ, и имѣю объ немъ нѣкоторое понятіе только по разсказамъ другихъ.

— «Адольфъ!» — громко сказала Шарлотта, обращаясь къ брату своему: «постоялецъ нашъ ни когда не бывалъ въ театрѣ... Кстати, и мы также давно уже не были. Не сходишь ли ты за билетомъ?... Впрочемъ, что играютъ сегодня?»

— Разбойниковъ Шиллера, отвѣчалъ Адольфъ, и какой-то небольшой балетъ, не помню        названія.

— «Нѣтъ нужды до балета — достаточно Шиллера, чтобъ первое знакомство г. Евгенія съ театромъ было пріятнымъ... Но, можетъ быть, вы не хотите?» — продолжала Шарлотта, обращаясь ко мнѣ.

— Напротивъ... я чрезвычайно желаю и любопытствую повѣрить разсказы другихъ съ собственными ощущеніями.

Рѣшено было вечеромъ отправиться въ театръ. Между тѣмъ, до наступленія вечера, я провелъ

====page 20====

въ семействѣ Адольфа еще нѣсколько пріятныхъ часовъ, большею частію бесѣдуя съ Шарлоттою и находя въ ней безпрестанно новыя доказательства ума, доброты и прелести характера. Замѣчательно, что подобныя достоинства обыкновенно находимъ мы почти во всѣхъ хорошенькихъ женщинахъ: по крайней мѣрѣ — рѣдко трудимся отыскивать хорошую сторону въ тѣхъ изъ нихъ, которыхъ природа не одарила счастливою наружностію.

====page====

ГЛАВА XIV.

Театръ. — Ночное приключеніе. — Слѣдствія его.

Кто помнитъ ощущенія свои при первомъ посѣщеніи театра, тотъ пойметъ впечатлѣнія, произведенныя на меня Разбойниками Шиллера. Мнѣ кажется, что нельзя избрать пьесы болѣе выгодной для перваго знакомства со сценою: по крайней мѣрѣ, я былъ очарованъ и пьесою и вообще новостію зрѣлища, представляемаго театромъ, которая не позволяла мнѣ видѣть недостатковъ и слабыхъ сторонъ пьесы — напротивъ, увеличивала одни лишь несомнѣнныя ея красоты и достоинства. На юное воображеніе мое сильно подѣйствовали и этотъ несчастный, великодушный разбойникъ,

====page 22====

Карлъ Мооръ, и злодѣй — его братъ, и этотъ дряхлый, злополучный отецъ, обреченный на голодную смерть извергомъ-сыномъ, и пламенная любовь Амаліи, и весь этотъ бурно-поэтическій колоритъ дикаго содержанія драмы, заслонявшій всѣ неестественности ея, всѣ ошибки автора противъ сердца человѣческаго. Въ эти часы я забылъ все — и родину, и отца, и Маргариту, не помнилъ даже самого себя. Въ продолженіе антрактовъ, я съ любопытствомъ разсматривалъ устройство театра, публику, ложи, наполненныя кавалерами въ модныхъ одеждахъ и въ-пухъ разряженными дамами, изъ которыхъ многія блистали красотою и первымъ цвѣтомъ молодости. Наконецъ, трагедія кончилась, и занавѣсъ, вновь поднявшійся послѣ продолжительнаго междодѣйствія, открылъ передо мною новый, волшебный міръ. Мастерская, живая декорація представляла богато убранную, роскошную залу, великолѣпно, ослѣпительно освѣщенную.    По ней расхаживали какія-то важныя особы въ одеждахъ, сіяющихъ золотомъ и драгоцѣнными каменьями. Онѣ объяснялись между собою знаками, движеніями головы и рукъ. Вдругъ, при звукахъ очаровательнѣйшей музыки, наполняющей сердце нѣгою и сладостью, являются

====page 23====

двѣ, еще болѣе очаровательныя дѣвушки, настоящія  нимфы,  въ короткихъ и прозрачныхъ одѣяніяхъ, обнаруживающихъ всю прелесть и всѣ изгибы стройнаго ихъ стана. Плечи, совершенно обнаженныя; ноги, повидимому также ни чѣмъ не покрытыя; вообще естественный цвѣтъ тѣла, пробивающійся сквозь тонкую одежду, какъ яркая картина сквозь прозрачную кисею; свободныя, чтобъ не сказать нескромныя, но обольстительныя движенія этихъ нимфъ, ихъ красота и молодость, все упояетъ взоръ и чувства неизъяснимымъ наслажденіемъ. Но вотъ руки красавицъ сплетаются; онѣ начинаютъ танцовать вмѣстѣ; сперва медленно, тихо, какъ лебедь, важно плывущій въ облакахъ; потомъ движенія ихъ становятся быстрѣе и быстрѣе; скоро взоръ не успѣваетъ уже слѣдить за граціозными перелетами ихъ будто крылатыхъ ножекъ, едва прикасающихся къ полу; наконецъ, разъединясь, красавицы становятся въ очаровательнѣйшія позы, и вдругъ начинаютъ кружиться, высоко подымаясь и потомъ медленно опускаясь на одну ногу, между тѣмъ какъ другая, точно волшебною силою, носится въ воздухѣ. Отъ этихъ плѣнительныхъ прыжковъ, коротенькое и прозрачное платье дѣлается еще

====page 24====

короче и прозрачнѣе, почти совершенно обнажая станъ и открывая взору сокровеннѣйшія прелести.

Посреди одного изъ этихъ очаровательныхъ па, казавшихся мнѣ болѣе волшебнымъ сновидѣніемъ, нежели зрѣлищемъ дѣйствительнымъ, вдругъ въ цѣломъ театрѣ, во всей публикѣ, раздалось нѣкоторое движеніе и тихо, почти шопотомъ, повторяемое восклицаніе: «Герцогъ, Герцогиня!» Всѣ обратились къ одной ложѣ, гдѣ появилась Велико-Герцогская фамилія. Подлѣ Великой Герцогини я замѣтилъ старика въ черномъ фракѣ, съ звѣздою на груди; лице его показалось мнѣ знакомымъ: я гдѣ-то видѣлъ его, и видѣлъ недавно, очень недавно...   Да, точно!  я не ошибаюсь, — это онъ...

Старикъ со звѣздою былъ не кто иной, какъ первый министръ Великаго Герцога, «его превосходительство господинъ тайный совѣтникъ фонъ Гёте».

Балетъ продолжался еще около получаса, но я бы желалъ, чтобъ онъ продолжался цѣлую ночь, безконечно. — Адольфъ и Шарлотта любовались моимъ восторгомъ, между тѣмъ какъ почтенная старушка, мать ихъ, спокойно нюхала табакъ, изрѣдка ворча: «Какая нескромность!... какое безстыдство!... Какъ не совѣстно имъ такъ высоко

====page 25====

подымать ноги?... Вотъ отчего нынѣшняя молодежь такъ рано начинаетъ баловать!... Скоро ли, Адольфъ, окончится это безпутное представленіе?...» И тому подобное. Наконецъ, къ удовольствію г-жи Миллеръ и къ крайнему моему огорченію, балетъ кончился.

Всѣ посѣтители поспѣшили къ выходу. Въ дверяхъ, отъ столкновенія народа, сдѣлалась небольшая давка, оттѣснившая меня отъ моихъ хозяевъ, не смотря на все стараніе мое не отставать отъ нихъ. Избѣгая толкотни, я рѣшился отойдти къ сторонѣ отъ дверей, въ намѣреніи обождать, пока выходъ сдѣлается свободнѣе. Между тѣмъ Адольфъ, какъ я узналъ послѣ, не видя меня и думая, что я скоро нагоню ихъ, отправился домой съ своимъ семействомъ... «Я ни какъ не предполагалъ (говорилъ онъ), чтобъ вы не нашли дороги къ нашему дому; притомъ я былъ увѣренъ, что въ случаѣ, еслибъ вы и забыли ее, первый, къ кому обратились бы, укажетъ вамъ путь. Во всякомъ случаѣ, думалъ я, нашъ городъ не Лондонъ или Парижъ, гдѣ скоро можно заблудиться.» Однакожъ, не смотря на основательныя и пунктуальныя разсужденія Адольфа, дѣло вышло иначе.

====page 26====

Когда толпа стала рѣдѣть у дверей, я наконецъ успѣлъ выбраться изъ театра съ остальными посѣтителями и очутился на улицѣ. Нѣсколько минутъ я отыскивалъ семейство Миллера, и разумѣется безуспѣшно. Вотъ около театра сдѣлалось совершенно пусто: всѣ экипажи разъѣхались уже, все пѣшеходы разошлись по домамъ. Мнѣ казалось, что я твердо помнилъ дорогу къ жилищу моихъ хозяевъ; въ этой увѣренности я поспѣшилъ за ними, не сомнѣваясь, что скоро настигну семейство г-жи Миллеръ. Такъ прошло около часа, въ продолженіе котораго я блуждалъ по разнымъ улицамъ и не могъ найдти своей квартиры. Наконецъ, я убѣдился, что увѣренность моя была слишкомъ самопадѣянна, и что я шелъ совсѣмъ не туда, куда слѣдовало. Было уже довольно поздно и прохожихъ не встрѣчалось почти никого. Я остановился, въ надеждѣ встрѣтить какого пибудь запоздалаго путника и въ намѣреніи обратиться къ нему съ просьбою —  указать мнѣ дорогу къ дому г-жи Миллеръ. Нѣсколько минутъ ожиданіе мое было напрасно, и я начиналъ уже безпокоиться на счетъ своего положенія, какъ вдругъ вижу кто-то приближается. Это женщина.

====page 27====

Когда она поровнялась со мною, я остановилъ ее слѣдующими словами:

— «Извините меня, милостивая государыня! Я не здѣшній: былъ въ театрѣ, отсталъ отъ моихъ хозяевъ — и теперь не знаю, какъ попасть домой?»

— Право? — отвѣчалъ мнѣ пріятный голосокъ, между тѣмъ какъ луна, освѣтивъ особу, съ которою я разговаривалъ, помогла мнѣ увидѣть очень хорошенькое личико молоденькой дѣвушки.

— Но кто же ваши хозяева и гдѣ живутъ они?

— «Г-жа Миллеръ, вдова музыканта; у нея сынъ типографскимъ наборщикомъ...»

— А! знаю, слышала... Ну, это не такъ близко отсюда... въ предмѣстіи... Впрочемъ, намъ по дорогѣ, и если вамъ угодно подать мнѣ руку, мы можемъ идти вмѣстѣ?

Я повинуюсь. Нѣкоторое время мы идемъ молча;  по-временамъ спутница моя тихонько пожимаетъ мнѣ руку; я не нахожу это непріятнымъ, тѣмъ болѣе, что балетъ произвелъ на меня впечатлѣніе, особенно располагающее къ прекрасному полу. Наконецъ, наскуча, вѣроятно, молчаніемъ, спутница, начинаетъ со мною разговоръ; спрашиваетъ меня: кто я, откуда, за

====page 28====

чѣмъ въ Веймарѣ, долго ли пробуду въ немъ, какъ мнѣ поправился театръ, что играли? и множество другихъ вопросовъ, иногда не совсѣмъ скромныхъ и приличныхъ. Говоря со мною, спутница болѣе и болѣе опирается на мою руку и начинаетъ пожимать ее гораздо крѣпче; я вынужденнымъ нахожусь отвѣчать ей хотя легкимъ пожатіемъ.  Въ такихъ случаяхъ между нами, по прежнему, водворяется молчаніе, довольно впрочемъ краснорѣчивое и пріятное.

Наконецъ, спутница моя, подходя къ одному дому, говоритъ:           -       ‘

— «Вотъ я и пришла къ себѣ. Не угодно ли вамъ зайдти на минуту: я попрошу брата моего проводить васъ къ жилищу г-жи Миллеръ.»

Я благодарю мою обязательную спутницу и слѣдую за нею. Мы уже на лѣстницѣ. Изъ комнатъ раздаются громкіе звуки фортепіано, пѣніе, очень веселое, мужскіе и женскіе голоса, сливающіеся въ нестройный и безпорядочный шумъ. Входимъ въ комнату, довольно обширную, хорошо прибранную и освѣщенную, хотя разстановка мебелей нарушена, повидимому, нецеремонными гостями веселящимися безъ всякато принужденія. Общество достоитъ изъ нѣсколькихъ мужчинъ,

====page 29====

большею частію молодыхъ, и несколькихъ женщинъ или дѣвушекъ., не только молодыхъ но и очень пригожихъ. Всѣ онѣ щегольски наряжены, хотя одежда нѣкоторыхъ не совсѣмъ въ порядкѣ: у иной косынка совершенно свалилась съ плечъ, у другой распустились локоны, у третьей... но всего не перескажешь. Табачный дымъ клубами ходитъ по комнатѣ. На столѣ передъ диваномъ нѣсколько бутылокъ съ виномъ и стаканы, до половины опорожненные, а на диванѣ молодой человѣкъ держитъ на колѣняхъ у себя хорошенькую дѣвушку, которая цалуетъ его при всѣхъ, ни мало, повидимому, не стыдясь присутствующихъ.                                  ’'И

Такова была картина, представившаяся мнѣ при входѣ въ комнату. Я чрезвычайно смутился, – рѣшительно не понимая въ какое общество попалъ и удивляясь происходящему передъ моими глазами. Мнѣ очень страннымъ казалось вольное обращеніе собесѣдниковъ обоего: пола, ихъ рѣчи и поступки, противные противные принятым условіямъ приличія То было сборище молодыхъ мужчинъ и женщинъ, поставившихъ себѣ, повидимому, закономъ совершенную свободу и  непринужденность, ни мало не стѣснявшихся въ изліяніи взаимныхъ 

====page 30====

чувствованій своихъ, ни сколько не удерживавшихъ влеченія одного къ другой, и на оборотъ. Не знаю, хорошо ли, позволительно ли все это было; знаю только, что имъ, повидимому, было очень весело и пріятно въ этой нецеремонной бесѣдѣ. Между тѣмъ я стоялъ, какъ вкопанный, на одномъ мѣстѣ, не зная что дѣлать, и вѣроятно, казался очень смѣшнымъ почтенному собранію, члены котораго, съ своей стороны, смотрѣли на меня съ недоумѣніемъ и вопрошающимъ видомъ.

– А, вотъ и Амалія! — вскричала одна собесѣдница, подбѣгая къ моей спутницѣ. Отчего это сегодня ты такъ запоздала; мы думали — совсѣмъ не придешь уже, что очень заставляло грустить твоего миленькаго братца Карла...

— «Да, милая Амалія, я ожидалъ тебя съ нетерпѣніемъ, и признаюсь, приходилъ въ отчаяніе!» — сказалъ молодой бѣлокурый человѣкъ, лѣтъ двадцати трехъ, подойдя къ моей спутницѣ и цалуя ее съ нѣжностію, болѣе нежели братскою... Но, что это значитъ, продолжалъ онъ съ нѣкоторымъ неудовольствіемъ — ты не одна?»

— Какъ видишь, мой хорошенькій братецъ! Этотъ молодой человѣкъ проводилъ меня, или, лучше сказать, я проводила его...

====page 31====

Тутъ Амалія разсказала мою исторію...

Общій смѣхъ и хохотъ прерывали разсказъ дѣвушки, который она заключила слѣдующими словами: Я обѣщала ему, Карлъ, что ты проводишь его къ дому г-жи Миллеръ, и надѣюсь, что ты окажешь ему эту небольшую услугу?

— Вы меня очень обяжете? — прибавилъ я.

— «Вотъ мило!» — вскричалъ молодой человѣкъ, не обращая вниманія на мои слова и относясь къ одной Амаліи. — «Я ждалъ тебя нѣсколько часовъ... ты пришла, наконецъ... и я долженъ уйдти?... Слуга покорный!... Молодой человѣкъ и самъ найдетъ дорогу... а если боится заблудиться, то можетъ остаться здѣсь до утра... тогда, пожалуй, я провожу его... куда угодно.»

— Да, онъ можетъ, онъ долженъ остаться здѣсь, если пришелъ уже сюда! — подхватило почти вдругъ нѣсколько голосовъ, въ числѣ которыхъ былъ одинъ и женскій.

Ко мнѣ подступило нѣсколько мужчинъ, уговаривая меня остаться и увѣряя, что я не буду раскаяваться, умножа собою ихъ бесѣду. Въ тоже время подошла ко мнѣ высокая, статная брюнетка, съ черными, какъ смоль, волосами и съ темными, но пламенными глазами». Она взяла меня за

====page 32====

руку, посадила, возлѣ себя, и ласкаясь ко мнѣ, нѣжно говорила: Да, останьтесь здѣсь, братец!... За такимъ страстнымъ увѣщаніемъ послѣдовалъ съ ея стороны не менѣе страстный поцалуй… Я не противился ея ласкамъ... балетъ и хорошенькая спутница, пожимавшая мнѣ руку, съ такою выразительностію, подготовили меня къ охотному воспріятію нѣжностей красивой брюнетки… Притомъ, во, всякомъ случаѣ, что мнѣ оставалось  дѣлать, и кто иначе поступилъ бы на, моемъ мѣстѣ, имѣя притомъ семнадцать лѣтъ отъ роду?  

– Дѣло начинаетъ идти на ладъ! — произнесъ грубый голосъ. — И я увѣренъ, что онъ съ удовольствіемъ останется здѣсь... Правда, онъ немножко робѣетъ… по всему видно, что это новичекъ, очень еще неопытный... Надобно развязать его!..      

Говорившій такъ мужчина подошелъ къ столу, налилъ полный стаканъ вина, и вручая его мнѣ, сказалъ: 

– «Вылейте, молодой человѣкъ! Вино веселитъ сердце… на днѣ стакана вся мудрость. Выпейте-ка и послушайте меня! Всѣ, кого вы здѣсь видите, патріоты и патріотки… освободители

====page 33====

Германіи... болѣе или менѣе, словомъ или дѣломъ, принимавшіе участіе въ низложеніи тирана, который теперь сидитъ въ заперти, на островъ Св. Елены... тогда какъ мы, на кого онъ хотѣлъ наложить цѣпи рабства... пьемъ, веселимся и... любимъ!... Вы находитесь въ одной изъ ложъ... или на ложѣ любви и счастія. Здѣсь у насъ царствуетъ совершенная свобода, первобытная пепринужденность… И такъ, дружище, въ залогъ, что ты раздѣляешь. наши мнѣнія, осуши-ка этотъ стаканъ рейнвейна!... Вино чудесное!»

Напрасно я. отказывался; ко мнѣ приступили другіе, также называвшіе себя патріотами, конечно, въ слѣдствіе того,  что опорожнили нѣсколько бутылокъ, вдохновлявшихъ ихъ къ произнесенію всякаго вздора. Напрасно, повторяю, я отказывался. — Почти насильно заставили меня выпить стаканъ... потомъ другой, третій... Въ глазахъ у меня потемнѣло... голова кружилась... Брюнетка не переставала ласкать меня, съ возрастающимъ жаромъ и нѣжностію...

Что было далѣе, я не помню, да и не хочу  припоминать…

Я проснулся. Первый свѣтъ утра едва прокрадывался сквозь оконныя занавѣски... Я былъ

====page 34====

не одинъ... въ незнакомомъ мѣстѣ... я чувствовалъ какую-то тяжесть въ головѣ, въ глазахъ... Долго я не могъ понять, какимъ образомъ попал я сюда; наконецъ, мало по малу, все происшедшее, казавшееся мнѣ сначала сномъ, представилось памяти во всей своей дѣйствительности и подробности... Тихонько, украдкой, всталъ я съ постели... Платье мое валялось на полу, въ безпорядкѣ... Я одѣлся поспѣшно, тихо вышелъ изъ комнаты, потомъ изъ дому, и очутился на улицѣ.

Кое-гдѣ видны уже были прохожіе. Я пошелъ вдоль улицы и обратился къ одному изъ нихъ съ просьбою указать мнѣ дорогу къ дому г-жи Миллеръ. То былъ трубочистъ; онъ, къ счастію моему, именно шелъ въ предмѣстіе, гдѣ было жилище моихъ хозяевъ. Я послѣдовалъ за нимъ.

Ставни были еще закрыты въ домѣ г-жи Миллеръ. Я обрадовался, надѣясь, что какъ въ домѣ всѣ еще спятъ, то и не замѣтятъ моего возвращенія. Не тутъ-то было: на крыльцѣ встрѣтился я съ Адольфомъ, отправлявшимся уже въ свою типографію.

— «Какъ! это вы?» — вскричалъ онъ съ удивленіемъ, увидѣвъ меня... — «Только теперь возвращаетесь? А мы думалил что вы, немножко

====page 35====

поотставъ отъ насъ по выходѣ изъ театра, пришли домой нѣсколькими минутами позже и отправились прямо въ свою комнату?... Вы не ночевали дома?»

Я былъ въ положеніи человѣка, застигнутаго и уличаемаго въ воровствѣ.

Съ опущенными внизъ глазами, скороговоркой, я отвѣчалъ Адольфу:

— Да, я не ночевалъ, не могъ ночевать дома... Я заблудился вчера... и попалъ... Богъ знаетъ куда!... Ради Бога, теперь не спрашивайте меня болѣе... У меня сильно болитъ голова... Послѣ я все разскажу вамъ... Прошу васъ, Адольфъ, оставить домашнихъ вашихъ въ той мысли, въ какой они были прежде.

И сказавъ это, я пошелъ въ свою комнату. Старый Андрей спалъ, какъ убитый. Въ послѣдствіи, узналъ я, что, наканунѣ, соскучась ожидать меня, онъ заснулъ и проспалъ до утра; слѣдовательно также не могъ знать, что я не ночевалъ дома. 

Я вздохнулъ свободнѣе, увидѣвъ себя въ своей квартирѣ. Тутъ только вспомнилъ я, что, отправляясь въ театръ, на всякой случай, я положилъ въ карманъ жилета нѣсколько червонцевъ. — Я началъ шарить во всѣхъ карманахъ, но напрасно —

====page 36====

червонцевъ не было. При такомъ открытіи, я невольно подумалъ: какъ хорошо сдѣлалъ я, что не взялъ съ собою всего свертка, въ которомъ было около ста червонцевъ. Что сталъ бы дѣлать я безъ денегъ, на чужой сторонѣ? — Писать къ отцу... но, послѣ происшествій съ Маргаритою, повѣрилъ ли бы онъ вполнѣ моему ночному приключенію, въ томъ видѣ, какъ оно случилось?...

Между; тѣмъ я не солгалъ, сказавъ Адольфу, что у меня сильно болѣла голова. Я дѣйствительно чувствовалъ себя нездоровымъ: то жаръ, то ознобъ проникалъ всѣ члены мои. Душа также болѣла. Не смотря на отношенія мои къ Маргаритѣ, образовавшіяся случайно, такъ сказать, насильственно, я еще не вовсе былъ чуждъ цѣломудрія и дѣвственности, свойственной моимъ лѣтамъ. — Происшедшее ночью, еще случайнѣе, еще насильственнѣе, возобновляясь въ памяти, во всемъ нравственномъ своемъ безобразіи, причиняло душѣ моей невыразимую боль.        Наконецъ, встрѣча съ Адольфомъ,. мысль о томъ — что можетъ подумать онъ о ночномъ моемъ отсутствіи? — все это произвело во мнѣ сильное потрясеніе и нравственное и тѣлесное, — если включить сюда

====page 37====

нѣсколько стакановъ вина, выпитаго мною наканунѣ въ собраніи «патріотовъ и патріотокъ», — вина, къ которому я не имѣлъ ни малѣйшей привычки.

Скоро головная боль, жаръ и слабость такъ усилились во мнѣ, что я принужденъ былъ лечь въ постель.

====page====

ГЛАВА XV.

Болѣзнь моя. — Выздоровленіе. — Опять Гёте. — Переѣздъ изъ  Веймара въ  Iену.

Прошло три недѣли. Я не знаю, не помню, какъ онѣ прошли, потому что былъ въ жестокой горячкѣ, въ бреду, въ совершенномъ безпамятствѣ. Нѣкоторое время положеніе мое было чрезвычайно опасно, почти безнадежно — ранняя смерть витала уже надъ юною головой моей; но молодость, крѣпость силъ и искусство врача отогнали ее — неизбѣжную нѣкогда.

На пятый или шестой день моей болѣзни, Гёте, вѣроятно ожидавшій моего посѣщенія, прислалъ за мною, но посланному его сказали, что я

====page 39====

опасно болѣнъ. Узнавъ о томъ, Гёте тотчасъ же прислалъ ко мнѣ своего доктора, который и пользовалъ меня вмѣстѣ съ другимъ врачомъ, приглашеннымъ прежде семействомъ Адольфа, между тѣмъ, какъ «его превосходительство господинъ тайный совѣтникъ» ежедневно присылалъ освѣдомляться о состояніи моего здоровья. Разумѣется, все это узналъ я послѣ, потому что, повторяю, въ продолженіе двадцати одного дня, не зналъ что со мною происходило.

На утро двадцать втораго дня, послѣ ночи, проведенной довольно спокойно, въ безбредномъ и крѣпкомъ снѣ, я проснулся въ памяти, съ внутреннимъ сознаніемъ происходящаго и съ ощущеніемъ чрезвычайной слабости, не позволявшей мнѣ сдѣлать ни малѣйшаго движенія. Открывъ глаза, я увидѣлъ, что подлѣ кровати моей сидѣла молодая женщина, вязавшая чулокъ. То была Шарлотта. Почти во все время моей болѣзни она не отходила отъ меня, и раздѣляла съ Андреемъ всѣ попеченія и заботы, которыхъ требовало положеніе больнаго постояльца. Взоръ мой встрѣтился съ ея взоромъ и я прочиталъ въ немъ самое нѣжное чувство участія.

— «Лучше ли вамъ»? — спросила Шарлотта.

====page 40====

Вмѣсто отпѣта, я самъ сдѣлалъ ей вопросъ: Давно ли я болѣнъ?

— «Вотъ уже три недѣли. Но, слава Богу, вы наконецъ пришли въ память, и теперь нѣтъ никакой опасности.»

— Какъ? неужели я три недѣли пролежалъ въ постель?

— «Да, сегодня двадцать второй день. У васъ была сильная и продолжительная горячка. Вы очень страдали.

— Ничего не помню.

— «Однакожъ, не говорите много и постарайтесь опять уснуть. Вы провели столько безпокойныхъ ночей... сонъ теперь вамъ нужнѣе всего, для возстановленія силъ.»

Я послушался Шарлотты, или, лучше сказать – слабости своей, незамѣтно погрузившей меня снова въ крѣпкій и долгій сонъ. Я проспалъ до вечера; проснувшись, принялъ нѣсколько пищи, подкрѣпившей меня, и вскорѣ опять заснулъ — за то, на слѣдующее утро чувствовалъ себя несравненно лутше. 

 Молодость, мужественно переносящая самыя тяжкія болѣзни и физическія страданiя, такъ же легко возстановляетъ упадокъ силъ и здоровья.

====page 41====

Чрезъ  нѣсколько  дней, я въ состояніи уже былъ встать съ постели и пройдтиться по комнатѣ. Тогда Шарлотта сказала мнѣ: «Къ вамъ давно уже есть письмо... теперь вы поправляетесь — и можете прочитать его.»

И она отдала мнѣ письмо. По адресу на конвертѣ я узналъ уже — отъ кого было оно.

«Милый Евгеній мой,» — писала Маргарита — ты «простишь мнѣ, что я не могла молчать болѣе. «Съ тѣхъ поръ, какъ тебя не стало здѣсь, не стало и послѣдняго моего утѣшенія, послѣдней моей «отрады — видѣть тебя хотя изрѣдка... сказать «слово любви и услышать отъ тебя увѣреніе, что «ты еще любишь меня. О! какъ сладко бывало «слышать изъ устъ твоихъ милое признаніе... и «какъ горько быть въ разлукѣ съ тобою… въ «разлукѣ, каждый день которой уноситъ отъ тебя мало по малу воспоминаніе обо мнѣ... каждый день которой заставляетъ меня опасаться «встрѣчи твоей съ другою... болѣе меня достойною занимать тебя... Я не имѣю даже портрета «твоего — г. Бухъ уничтожилъ его въ то роковое «утро, когда ему сдѣлалась извѣстною несчастная «связь наша – преступная любовь моя къ тебѣ — «дорогой, безцѣнный Евгеній!... Впрочемъ, теперь

====page 42====

я не могу жаловаться на г. Буха. Со времени твоего отъѣзда, ни одного упрека, ни одного напоминанія о прошедшемъ. Но тѣмъ тяжелѣе «мнѣ. Я вижу, какъ онъ страдаетъ безмолвно, «вижу, что, съ каждымъ днемъ, здоровье его разрушается. Отецъ твой изрѣдка навѣщаетъ насъ; «онъ по прежнему молчаливъ и задумчивъ; по «прежнему, иногда играетъ съ г. Бухомъ въ шахматы; въ продолженіе нѣсколькихъ часовъ безмолвно передвигаютъ они шашки съ одного мѣста на другое. Вскорѣ послѣ отъѣзда твоего, «Евгеній, отецъ твой говорилъ со мною о тебѣ, «убѣждалъ меня быть благоразумною — забыть «несчастную страсть, стараться по возможности «возвратить уваженіе оскорбленнаго мужа. Я отвѣчала отцу твоему слезами... потому что любить «тебя и плакать — вотъ все, что суждено мнѣ отнынѣ. И я обливаю слезами эти строки... Напиши мнѣ нѣсколько словъ... скажи, что ты еще «любишь, помнишь меня — и страждущее сердце «мое на минуту забьется радостію!»

— «P. S. Мишель здоровъ; онъ, по прежнему, «учится у отца своего, но очень скучаетъ о те«бѣ. — Соломонъ, жена его, Ревекка, старая няня «твоя также здоровы. Все здѣсь по прежнему любитъ

====page 43====

и вспоминаетъ тебя — никто однакожъ болѣе Маргариты.»

Я нѣсколько разъ прочелъ это письмо, исполненное любви, горести н несчастій. И нѣсколько слезъ моихъ упало, можетъ быть, на тѣ самыя строки, которыя омочены были слезами Маргариты.

— «Вѣрно отъ батюшки вашего?» — спросила Шарлотта, видя, что чтеніе письма растрогало меня.

— Нѣтъ, Шарлотта: это отъ моей наставницы, моей учительницы рисованія, которую я очень люблю.

— «Какихъ она лѣтъ?» — спросила хорошенькая вдовушка съ особеннымъ выраженіемъ и тономъ, не легко объяснимымъ: тутъ были и любопытство и какое-то подозрѣніе и что-то похожее на маленькую досаду, неудовольствіе.

— Она уже не въ первой молодости, но еще необыкновенно хороша... Моложавость и красота отнимаютъ у нея лѣтъ  шесть или семь... такъ что, на видъ, ей нельзя дать болѣе двадцати двухъ или двадцати трехъ лѣтъ...

— «Что же она пишетъ вамъ?»

— Вы очень любопытны, Шарлотта!

— Не столько, однакожъ, какъ вы думаете… Впрочемъ, въ настоящемъ случаѣ, я могу обойдтись                            

====page 44====

И безъ вашей откровенности. Очень легко угадать, что вы влюблены въ эту женщину, а она

въ васъ — может быть, еще болѣе. Взаимность при такомъ неравенствъ лѣтъ не можетъ быть продолжительною… Женщинъ, которая могла бы надолго сохранить любовь восемнадцатилѣтнаго молодаго человѣка, ни въ какомъ случаѣ не должно быть болѣе двадцати.

Шарлоттъ было именно столько...

Слушая разсужденія ея, я нечаянно взглянулъ въ зеркало. Боже мой, какъ болѣзнь измѣнила меня: я не узнал было себя и сначала подумалъ, что въ комнатѣ есть, третье, незнакомое мнѣ лице.

– Ваша учптельница рисованія…  дѣвушка? – спросилк Шарлотта.

— Нѣтъ, она замужемъ… 

– 3амужемгь?... Ахъ, Боже мой, какой соблазн! Пусть бы вдова еще?...

– Соблазнъ! Что это вы говорите, Шарлотта? — сказалъ я съ нѣкоторымъ неудовольствіемъ, видя, что эта женщина такъ смѣло вмѣушвается въ мои дѣла.

— «Я готова держать заклад, что это письмо любовное – продолжала она. – Покажите-ка мне его?...» 

====page 45====

— О, это уже слишкомъ! Думайте, что хотите, а письма я вамъ не покажу! — сказалъ я, и съ досадою отвернулся къ окну.

— «Вотъ вы уже и разсердились, Евгеній!... А я вѣдь просто шутила...у меня такой веселый, вѣтренный характеръ... Не сердитесь же... простите меня?...

Это было сказано такимъ сладенькимъ голоскомъ, съ такою Нѣмецкою обворожительностію,  что невозможно было долѣе сердиться на Шарлотту... я обернулся къ ней, подалъ ей руку и мы помирились.

— О! вы очень ее любите? — сказала Шарлотта, оставляя меня.

Въ такомъ положеніи были дѣла мои при наступленіи весны 1818 года. Я выздоравливалъ; съ каждымъ днемъ силы возвращались ко мнѣ болѣе и болѣе; румянецъ, по прежнему; сталъ оживлять мои щеки... аппетитъ у меня былъ чудесный. Съ Шарлоттою, веселою, шаловливою Шарлоттою, мы часто ссорились и мирились... Однакожъ, докторъ не позволялъ мнѣ выходить со двора, между, тѣмъ какъ все манило на свѣжій воздухъ: и ясное небо, озаряемое свѣтлыми, радостными лучами, весенняго

====page 46====

солнца, и щебетанье птичекъ, и зелень распускающихся деревьевъ, и благоуханіе раннихъ цветовъ, приносившееся съ сосѣднихъ полей.

Въ одно утро, скучая бездѣйствіемъ и желая чѣмъ нибудь запяться, я развернулъ дневникъ мой, въ намѣреніи дополнить страницы его послѣдними происшествіями, и  сѣлъ за работу. При описаніи посѣщенія Гёте, я вспомнилъ, что обѣщалъ ему доставить дневникъ свой... Но мнѣ не хотѣлось обременять вниманіе важнаго министра и великаго поэта моею толстою рукописью и многими подробностями, мало интересными. Сверхъ того, слогъ моего дневника былъ очень небреженъ, и авторское самолюбіе мое страшилось представленія рукописи на судъ человѣка, который такъ мастерски владѣлъ перомъ. Все это подало мнѣ мысль сдѣлать изъ дневника небольшое извлеченіе, сообщить послѣднему нѣчто цѣлое, отдѣльное, въ видѣ повѣсти или разсказа; и едва такая мысль пришла   мнѣ въ голову, какъ я уже и принялся за исполненіе ея. На другой день, къ вечеру, новая пьеса, первый и послѣдній мой литературный опытъ, была готова. Я далъ ей форму писемъ, бывшую тогда въ большой модѣ. Но, кончивъ все, я находился однакожъ въ большомъ затрудненіи —

====page 47====

никакъ не могъ придумать заглавія. Сначала, по воспоминанію повѣстей г-жи Жанлисъ, я хотѣлъ было окрестить мое созданіе именемъ «Любви и Преступленія», но какая-то внутренняя критика подсказала мнѣ, что подобныя заглавія носятъ на себѣ отпечатокъ безвкусія и нѣкоторой пошлости. Долго ломалъ я голову, придумывая заглавіе, и наконецъ не могъ придумать ничего лучшаго, какъ назвать повѣсть свою просто: «Учительница рисованія.» Такимъ образомъ  мнѣ  оставалось только переписать мое твореніе. На слѣдующій день я занялся этою работою, и чрезъ два дня, пользуясь разрѣшеніемъ доктора, отправился съ моею тетрадкою къ «его превосходительству, господину тайному совѣтнику Фонъ Гёте.»

— «А, вотъ, наконецъ, я опять васъ вижу, другъ мой? Вы были больны — и это очень замѣтно.

Я поблагодарилъ Гёте за участіе, которое онъ принималъ въ моей болѣзни, и за присылку доктора.

— «Очень радъ, что могъ быть вамъ полезенъ... Но совершенно ли вы здоровы? Какъ себя чувствуете теперь, и что подѣлываете?»

— Отъ нечего дѣлать, во время выздоровленія, я вздумалъ испытать перо свое — отвѣчалъ

====page 48====

я... и если вашему превосходительству угодно удостоить вниманіемъ своимъ мое «слабое» произведеніе… прибавилъ я, вынимая изъ кармана тетрадку, щегольски переписанную и подавая ее Гёте... то я почту себя счастливымъ...

— «Покажите, покажите!» ласково сказалъ онъ... «но вы, помнится, обѣщали мнѣ принести дневникъ свой...»

– Въ этой тетрадкѣ заключается извлеченіе изъ него тъхъ обстоятельствъ, которыя ваше превосходительство желали знать…

— «Ну, такъ позвольте мнъ теперь же прочитать этотъ любопытный отрывокъ?... Садитесь!

И онъ указалъ мнѣ на тотъ же диванъ, на котором сидѣлъ я въ первый разъ, и который, къ слову сказать, не отличался особеннымъ удобствомъ иликомфортностію.

Во время чтенія Гёте, я внимательно слѣдилъ за движеніями его выразительной физіономіи. Иногда онъ важно покачивалъ головою, порою замѣтно углублялся въ чтеніе, и какая-то мысль просвѣчивалась въ его взорахъ, проступала на строго - величественное чело; изрѣдка же, то лукавая улыбка, то едва удерживаемое выраженіе насмѣшливости или ироніи, блуждали на губахъ

====page 49====

его, и трудно было угадать, къ чему относилось послѣднее — къ содержанiю ли чаитемаго или къ несовершенствамъ моего авторства, которыя рѣзко должны были бросаться въ глаза такому мастеру дѣла, каковъ былъ Гёте.

Наконецъ, онъ кончилъ чтенiе, и возвращая мнѣ тетрадку, сказалъ: «Да, все это очень вѣроятно и естественно. – Между зрѣлыми женщинами и юношами существуетъ симпатическое влеченiе. Оно очень понятно со стороны однихъ, обольщаемыхъ неопытностiю и целомудрiем другихъ, – первымъ разцвѣтомъ нѣжной, женоподобной молодости; что же касается до пятнадцати или шестнадцатилѣтнихъ мальчиковъ, то они, на оборотъ, по какому-то инстинктивному, и может быть ошибочному разсчету, всегда предпочитаютъ зрѣлыя прелести совершенныхъ женщинъ дѣвственной красотѣ своихъ юныхъ ровесницъ… Да, ваша исторiя, сколько любопытна, столько же и правдоподобна. – Я разскажу вамъ вещь болѣе удивительную… въ меня – шестидесятилѣтнего старика – страстно была влюблена семнадцатилѣтняя дѣвушка…»

– И вы отвѣчали ей? – робко спросилъ я.  

====page 50====

— «Сколько можетъ отвѣчать хладѣющая кровь старика… по крайней мѣрѣ, меня очень забавляла привязанность этой страстной, восторженной дѣвушки... Но, обратимся къ вашей повѣсти, какъ къ произведенію искусства... У васъ есть большая авторская способность... не достаетъ только навыка, такта, пріобрѣтаемаго опытностію, безпрерывнымъ упражненіемъ... Напрасно вы подымаетесь, иногда, на высокій слогъ... надобно писать такъ, какъ говорятъ...разумѣется, какъ говорятъ въ лучшемъ обществѣ, люди умные, просвѣщенные, надѣленные отъ природы вкусомъ и даромъ слова. Высокій слогъ, реторика — никуда не годятся и могутъ нравиться только толпѣ, массѣ, которая изъ-за кудрявыхъ выраженій не видитъ смысла, и обольщается одною трескотнею великолѣпныхъ словъ и напыщенныхъ фразъ. Наполеонъ очень хорошо понималъ это, и вотъ почему во всѣхъ бюллетеняхъ его такая куча высокопарностей и самой жалкой реторики. Онъ зналъ что дѣлаетъ, когда произнесъ въ Египтѣ достопамятныя слова: «Воины! сорокъ вѣковъ взираютъ на васъ съ высоты этихъ пирамидъ!» — Но, въ сущности, эти слова не что иное, какъ ловкая безсмыслица,

====page 51====

необыкновенно кстати употребленная. Какъ можетъ прошедшее взирать на настоящее? Это дѣло будущаго, потомства...  Но воззваніе Наполеона тѣмъ не менѣе было самое удачное, и потому именно, что въ немъ не легко было добраться смысла, какъ не легко вдали и при огнѣ отличить мишуру отъ золота. Почему иногда не употреблять первой, когда она вполнѣ можетъ замѣнить послѣднее, да еще, можетъ быть, съ большимъ блескомъ, нежели настоящее золото? Но, заботясь о простотѣ слога, чуждаясь высокопарности, не должно впадать въ противуположную крайность: то есть, не должно слишкомъ упрощать простоту. Не предаваясь излишней заботливости о красотѣ слога, не слѣдуетъ также стѣснять воли пера, ни одушевленія мысли, переходящаго въ выраженіе. Между высокопарностію, напыщенностію — и красотою или художественнымъ изяществомъ выраженія — неизмѣримая разница, точно также, какъ между реторикою и невольнымъ, сердечнымъ краснорѣчіемъ, изливающимся прямо и непосредственно изъ теплаго, поэтическаго чувства. Стараясь приближаться къ разговорному языку просвѣщеннаго общества, не должно забывать, что между

====page 52====

изустною и письменною рѣчью можетъ быть только внешнее сходство: буквально, неотступно подражать первой было бы нелѣпостью. Одна случайно, мало обдумана, — другая, напротивъ,       безпрестанно находясь въ логической связи, должна быть обдумана строго. Одна настоящая природа, часто очень неловкая и неуклюжая; другая — художество, искусство, подражающее природѣ изящной, избранной, и всегда, болѣе иили менѣе, искуственна, потому что иначе и быть не можетъ.»

Много еще говорилъ знаменитый тайный сов ѣтникъ о простомъ и высокомъ слогѣ, но какъ теорія того и другаго ни мало не входитъ въ мое повѣствованіе, которое пишу я какъ пишется, безъ дальней заботы о слогѣ, то я и не передаю здѣсь всѣхъ сужденій Гёте объ этомъ предметѣ болѣе любопытномъ для писателей, нежели для читателей. 

— «Ну, когда вы располагаете переѣхать въ Іену, потому что, поздравляю васъ,  вы уже студентъ тамошняго университета? Впрочемъ, слишкомъ торопиться, нѣтъ кажется, большой нужды. Скоро наступятъ каникулы и новый курсъ начнется не прежде Сентября. Однакожъ, и не отлагайте 

====page 53====

слишкомъ переѣзда въ Іену. Нe мѣшаетъ приготовиться нѣсколько къ открытію курса... Вотъ вамъ рекомендательныя письма къ ректору и нѣкоторымъ профессорамъ. Надѣюсь, что васъ примутъ    хорошо... Съ университетомъ начинается для васъ первый періодъ общественной жизни – отношенія къ наставникамъ и товарищамъ. Старайтесь пріобрѣсть уваженіе тѣхъ и другихъ... не вступайте съ послѣдними въ сношенія слишкомъ тѣсныя, словомъ, не дружитесь... дружбы нѣтъ, по крайней мѣрѣ для истинной дружбы люди большіе эгоисты... Вольтеру надобно было бы сказать: «L’amitie est l’egoisme а deux»... вмѣсто того, чтобъ взводить это обвиненіе на любовь, которая менѣе корыстна... Учитесь прилежно и всѣмъ предметамъ равно... всѣ знанія необходимы и находятся въ тѣсной, неразрывной между собою связи. Особенно изучайте природу, не стараясь однакожъ слишкомъ углубляться въ таинства и сокровенныя начала ея, что можетъ повести къ сомнѣніямъ и безвѣрію, которое хуже суевѣрія и религіознаго фанатизма... Когда оставите университетъ, изберите поприще, совершенно согласное съ вашими склонностями —  отъ такого выбора, зависать, всѣ успѣхи вашей

====page 54====

дѣятельности и самое счастіе жизни. Не чуждайтесь честолюбія... то есть, не пренебрегайте общественнымъ значеніемъ; старайтесь занять сколько возможно высшую степень на лѣстницѣ гражданскихъ отличій. Кромѣ того, что они не дурны и сами по себѣ, ихъ выгодами можно пользоваться для цѣлей высокихъ и существенныхъ; они расширяютъ кругъ нашей дѣятельности и избавляютъ насъ отъ препятствій и неудачъ, неизбѣжныхъ при низкой долѣ и безвѣстности. Толпа уважаетъ однѣ лишь внѣшности, а успѣхъ не рѣдко, если не всегда, зависитъ именно отъ толпы. Такъ старайтесь же дѣйствовать на нее всѣмъ, чѣмъ только можете. Не вѣрьте философамъ, прославляющимъ незначительность гражданскую и возстающимъ противъ всякаго, пользующагося преимуществами и отличіями общественными. Эти философы потому только на сторонѣ ничтожности гражданской, что сами не могли выбраться на большую дорогу, и заговорили бы другое, если бы судьба случайно пустила ихъ туда. Правда, не всѣ бываютъ достойны своихъ гражданскихъ отличій, однакожъ то вѣрно, что легче достигнуть и заслужить ихъ положительными достоинствами, нежели отрицательными. Припоминайте иногда слова

====page 55====

мои: они могутъ вамъ пригодиться — это не какіе нибудь школьные силлогизмы — это результаты многолѣтнихъ опытовъ и размышленій.»

Чтобы не забыть совѣтовъ поэта-философа, я, по возвращеніи домой, тотчасъ записалъ въ дневникъ разговоръ свой съ Гёте. Послѣднія слова его были: «Желаю вамъ успѣховъ... Прощайте, другъ мой!... Будьте счастливы!» — Онъ обнялъ меня, поцаловалъ, и мы разстались.

Съ тѣхъ поръ, не смотря на близкое сосѣдство Іены съ Веймаромъ, я не видалъ болѣе великаго поэта. Но въ 1832 году, когда повсюду раздались достопамятныя слова: «Плачь, Германія! Господинъ тайный совѣтникъ скончался!» — я уронилъ нѣсколько слезъ вспоминая свое пребываніе въ Веймарѣ и подробности двухъ свиданій съ знаменитымъ старцемъ.

Въ первыхъ числахъ Іюля я оставилъ Веймаръ и тамошнихъ друзей моихъ — семейство Адольфа, любившее меня какъ роднаго. Веселая, игривая Шарлотта горько плакала въ минуту разставанья, и когда я сказалъ ей послѣднее прости, она, рыдая, повторила это печальное слово и прибавила: «я... мы, можетъ быть, никогда не увидимъ васъ болѣе!»

====page 56====

Бѣдная Шарлотта! она, кажется, слишкомъ привязалась къ временному постояльцу и слишкомъ полюбила сго, ухаживая за ипмъ во время болѣзни.       

Если Шарлотта жива еще, она должна быть теперь очень почтенная старушка... 

====page====

ГЛАВА XVI.

Университетъ.  – Неожиданная встрѣча. – Друзья-соперники. 



Время быстро идетъ впередъ. Мнѣ уже девятнадцать. датъ. Я уже не прежній робкій и стыдливный юноша. Я.настоящій студенту: брѣюсь, ношу очки и чудесно пью пуншъ, не говоря уже о сигарахъ, которыя жгу какъ солому. У меня прекрасные черные усики, извѣстные всѣмъ Іенскимъ красавицамъ, точно также, какъ послѣднія всѣ извъстны мнѣ на перечетъ. Главнѣйшія изъ нихъ суть: Эмма, Юлія, Луиза, Амалія и Каролина. Съ каждою изъ нихъ у меня было по нѣскольку, приключеній; но я не буду описывать ихъ: ничего ocoбeннаго не было бы въ такихъ

====page 58====

описаніяхъ; прелесть оригинальности и необыкновенности изчезла въ сношеніяхъ моихъ съ женщинами, съ тѣхъ поръ, какъ я пересталъ краснѣть и приходить въ смущеніе, попадая въ разгульное собраніе какихъ нибудь «патріотовъ и патріотокъ».

Но если возрастъ и столкновеніе съ обществомъ, болѣе многочисленнымъ и менѣе умѣреннымъ нежели на родинъ, измѣнили нѣсколько мою нравственность, или, лучше сказать, одну внѣшнюю ея сторону, — то душа и сердце мои оставались по прежнему чисты, такъ же расположены ко всему доброму, высокому и прекрасному. Только грубая оболочка студенческихъ нравовъ покрывала слегка благородныя стремленія и набрасывала на нихъ мрачноватую тѣнь, сотканную изъ увлеченій молодости, пыла страстей и невоздержности чувствованій. Конечно, вы уже не увидѣли бы во мнѣ того невиннаго, цѣломудреннаго, кроткаго мальчика, который съ такою внимательностію и почтительностію слушалъ нѣкогда многоглаголивые разсказы старушки-воспитательницы; ни того робкаго, застѣнчиваго юношу, который въ продолженіе двухъ недѣль не могъ смотрѣть прямо въ глаза женщинѣ, удостоившей его своей благосклонности.

====page 59====

Но за то вы нашли бы во мнѣ умнаго, образованнаго молодаго человѣка, съ которымъ могли бы вести бесѣду о чемъ вамъ угодно; котораго свѣдѣнія и познанія касались почти всѣхъ наукъ и искусствъ; который съ одинаковою легкостію разсуждалъ съ вами о произведеніяхъ Платона или Софокля, и о какомъ нибудь новомъ альманахѣ. Такъ, потеря одного всегда влечетъ за собою пріобрѣтеніе другаго, и на оборотъ. Обольстительныя грезы ночи и таинственный мракъ ея   смѣняются  свѣтлыми видѣніями дня; солнце, склоняясь къ западу, вызываетъ на небо скромный, но не менѣе прелестный свѣтъ луны. Безпечное отрочество уступаетъ мѣсто пылкой юности; послѣдняя, сливаясь съ возрастомъ зрѣлымъ, вознаграждается опытностію и разсудительностію; старость тихими и спокойными размышленіями; — наконецъ, самая смерть не ведетъ ли насъ къ обновленію бытія, если за рубежемъ ея длится еще духовное существованіе человѣка... Но я заумствовался, какъ настоящій кандидатъ Философіи.

Обращаясь къ моему повѣствованію, не нахожу необходимымъ описывать здѣсь всѣ подробности пребыванія моего въ университетѣ, тѣмъ

====page 60====

болѣе, что впереди ждутъ меня событія значительнѣйшія и судьба человѣка, котораго читатель до сихъ поръ знаетъ только въ лицѣ юнаго Мишеля. Да, мнѣ многое и многое остается еще вписать въ эту тетрадь — а между тѣмъ она становится  уже порядочно толстою.  Не будемъ же останавливаться на мелочахъ, и обратимся къ происшествіямъ, навсегда оставившимъ въ памяти моей свой неизгладимый, глубокій слѣдъ. Впрочемъ университетская жизнь представляетъ мнѣ только одно обстоятельство, имѣющее нѣкоторое отношеніе къ предыдущему и связь съ послѣдующимъ. Такъ какъ оно, и само по себѣ (простите нескромности автобіографа), не вовсе лишено интереса, то я и намѣренъ разсказать его здѣсь со всею подробностію.

Не смотря на предостереженіе Гёте, можетъ быть, не совсѣмъ справедливое, скоро по прибытіи въ университетъ, подружился я самою тѣсною дружбою съ однимъ изъ товарищей своихъ, молодымъ Полякомъ, знатнаго происхожденія, графомъ. Его звали Леонидомъ — что впрочемъ вовсе не дѣлало его Спартанцемъ — онъ былъ старѣе меня годомъ или двумя, богатъ, уменъ, хорошъ собою — словомъ, на сторонѣ его были всѣ преимущества,

====page 61====

заставлявшія желать сближенія съ нимъ. Съ первой встрѣчи, мы почувствовали другъ къ другу одно изъ тѣхъ влеченій, которыя тѣмъ болѣе сильны, чѣмъ менѣе объяснимы. Ни сходство нравовъ, ни сходство вкусовъ и даже понятій о предметахъ, повидимому, не оправдывали этого влеченія, — тѣмъ не менѣе мы полюбили другъ друга, какъ только могутъ любиться двое молодыхъ людей. Леонидъ былъ пылокъ, горячъ, скоръ на оскорбленія, еще болѣе на примиреніе, если только не находилъ его унизительнымъ. Мы жили вмѣстѣ. Между нами не было ни тайнъ, ни разсчетовъ, ничего отдѣльнаго — напротивъ, все общее, все равно обоимъ принадлежащее. Скоро однакожъ мы убѣдились, что есть вещи, которыя, не смотря ни на какую дружбу, не могутъ принадлежать двумъ въ одно и тоже время, и что, какъ ни велики бываютъ жертвы, приносимыя дружбою, послѣдняя не способна къ нѣкоторымъ изъ нихъ, и здѣсь-то, можетъ быть, правъ Гёте, сказавшій мнѣ, что не любовь, а дружба есть эгоизмъ двухъ.

Разъ ночью, я и Леонидъ возвращались къ себѣ на квартиру, отъ одного изъ товарищей, у котораго провели веселый и разгульный вечеръ, за стаканами

====page 62====

пунша и съ трубками въ зубахъ... Какъ теперь помню, оба мы были порядкомъ на-веселѣ, особенно Леонидъ, хватившій чрезъ мѣру и едва передвигавшій ноги. Впрочемъ, будучи очень хмѣленъ, онъ не былъ однакожъ пьянъ до безчувственности; такое состояніе располагало его только къ неограниченной откровенности. Иногда, нѣсколько скрытный, какъ большая часть его соотечественниковъ, послѣ нѣсколькихъ стакановъ добраго пунша, онъ обыкновенно выбалтывалъ все, что только бывало у него завѣтнаго въ душѣ и на сердцѣ. Такъ случилось и въ этотъ разъ.

— «Чортъ возьми, Евгеній!» — сказалъ онъ; «ты черезъ чуръ хорошъ собою, и для того, кто ищетъ успѣха у женщинъ, очень опасно имѣть тебя неразлучнымъ спутникомъ.»

— Кажется, до сихъ поръ, Леонидъ, я не мѣшалъ тебѣ. Даже напротивъ... не уступилъ ли я тебѣ, изъ дружбы, Амалію и Августину...

— «Пожалуй, называй это дружбою — но я знаю, что люди охотнѣе уступаютъ друзьямъ тѣ вещи, которыя не имѣютъ уже для нихъ особенной цѣнности, чтобъ не сказать — вещи, негодныя болѣе для собственнаго употребленія, — нежели тѣ, которыми дорожатъ еще. Вотъ, напримѣръ,

====page 63====

говоря про себя — я не чувствую пылкой готовности уступить тебѣ одну вещицу…»

— Что же это за вещица такая?

— «Прелестная... стройная, черноволосая, съ глазами, прожигающими насквозь сердце!»

— Даже на сквозь... слишкомъ смертоносно!... достаточно, когда оно согрѣвается...

— «О ты большой флегматикъ, съ твоею сентиментальною любовью къ тридцатилѣтней красавицѣ!... Нѣтъ, это молодое, свѣжее яблочко... лѣтъ девятнадцати или двадцати, не больше...»

— Короче сказать, новая твоя побѣда?

— «Ну, хоть и не побѣда еще... однакожъ близко къ тому... и близко къ намъ.

— Какъ — близко къ памъ?

«Такъ: Эрнестина сосѣдка наша.»

— А! такъ ее зовутъ Эрнестиной. Прекрасное имя... Что же далѣе?

— То, что я уже успѣлъ коротко познакомиться съ нею... Правда, это стоило мнѣ не малаго труда... ну, да ты знаешь, я терпѣть не могу препятствій... На этотъ счетъ, я настоящій Юлій Кесарь — пришелъ увидѣлъ и побѣдилъ!...

— Ты, кажется, сейчасъ сказалъ, что не побѣдилъ еще...

====page 64====

— «Пожалуйста, Евгеній, не придирайся къ словамъ, а выслушай лучше до конца! Я сдѣлалъ ей нѣсколько значительныхъ подарковъ, принятыхъ благосклонно. Мнѣ поданы уже нѣкоторыя надежды... Словомъ, кажется, дѣло въ шляпѣ!»

— Поздравляю — но, покамѣстъ, ты самъ безъ шляпы...

Въ самомъ дѣлѣ, въ эту минуту, картузъ, плохо надѣтый, свалился съ головы Леонида; поднявъ его и нахлобучивъ почти до самыхъ глазъ, Кесарь мой продолжалъ:

— «Смѣйся, а Эрнестина такая красавица, что для нее не только шляпу, но и голову потерятььможно...»

— Особенно послѣ пяти стакановъ пунша.

— «А ты развѣ выпилъ меньше?»

— У меня голова нѣсколько покрѣпче твоей.

— «Согласенъ... также какъ и сердце. Однакожъ, я увѣренъ, что и оно разстаяло бы, еслибъ ты

увидѣлъ Эрнестину?»

— Въ такомъ случаѣ, совѣтую тебѣ не показывать ее — или я, не шутя, сдѣлаюсь твоимъ соперникомъ.

— «Вотъ это-то именно и заставляло меня скрывать отъ тебя новое свое знакомство: ты гораздо красивѣе меня, и если встрѣтишься съ моею голубкою,

====page 65====

то я, пожалуй, останусь въ дуракахъ. Но, какъ истинный другъ, я не хочу имѣть отъ тебя тайны — и завтра же ты увидишь Эрнестину... Честное, однакожъ, слово — не влюбляться?»

— Будь спокоенъ; я не очень влюбчивъ.

Продолжая разговоръ объ Эрнестпнѣ, мы добрались, наконецъ, до своей квартиры. Самое лучшее дѣло, какое оставалось намъ тогда — это было — лечь спать, и какъ мы не выдумали ничего превосходнѣйшаго, то, вѣроятно, въ скоромъ времени, дружное храпѣнье раздалось въ студенческой кельѣ нашей. Еще вѣроятнѣе, что, въ слѣдствіе разгульно проведеннаго вечера, нестройныя сновидѣнія услаждали или тревожили сонъ нашъ. Молодымъ людямъ, обыкновенно, снятся такія интересныя вещи! Молодость имѣетъ еще и то преимущество, что можетъ превращать въ дѣйствительность самые чудесные, самые очаровательные сны, тогда какъ старикамъ приходится,   большею частію, довольствоваться только однѣми сладкими грезами.

Утромъ, съ довольно тяжелыми, послѣ вчерашней попойки, головами, отправились мы на лекцію. Какъ теперь помню, это была лекція

====page 66====

историческая. Нѣкогда, профессоромъ Исторіи въ Іенскомъ университетъ былъ знаменитый Шиллеръ. Во время пребыванія моего въ университетъ, еще свѣжо было преданіе объ немъ между студентами, хотя болѣе десяти лѣтъ уже прошло со дня кончины великаго поэта. Преемники его на университетской каѳедръ, можетъ статься, были люди болъе, нежели онъ, ученые, но ужъ конечно менѣе даровитые, не говорю геніальные. Таковъ, по крайней мѣрѣ, по общему мнънію студентовъ, былъ профессоръ, занимавшій каѳедру Исторіи въ то время, когда я учился въ Іенъ, а товарищъ мой, Леонидъ, былъ самый плохой изъ учениковъ его. — Ему пришлось отвѣчать что-то изъ Древней Исторіи, и влюбленный студентъ, вмѣсто имени Семирамиды, два раза произнесъ имя Эрнестины. Между тѣмъ какъ товарищи смѣялись надъ Леонидомъ, а профессоръ смотрѣлъ на него съ удивленіемъ, забавная ошибка его напомнила мнѣ нашъ вчерашній разговоръ. — Возвращаясь съ лекціи,   я спросилъ Леонида, когда онъ намѣренъ познакомить меня съ своею Эрнестиною?

— «Съ какою Эрнестиною?» — возразилъ Леонидъ, искусно притворяясь изумленнымъ.   Онъ

====page 67====

забылъ вчерашнюю откровенность свою и думалъ, что я шучу надъ его ошибкою передъ профессоромъ.

— Съ тою самою, въ которую ты влюбленъ, надъ которою, какъ Кесарь, хочешь одержать побѣду, и съ которою обѣщалъ познакомить меня. Какая же у тебя дурная память, Леонидъ! —  прибавилъ я, дѣйствительно уже подшучивая надъ недоумѣвающимъ товарищемъ. Неужели ты совершенно забылъ вчерашній разговоръ нашъ, когда мы возвращались отъ...?»

– «Что же именно я говорилъ тебѣ?» прервалъ Леонидъ.

Я пересказалъ ему все, отъ слова до слова.

Леонидъ, слушая меня, хотѣлъ казаться удивленнымъ,и когда я кончилъ разсказъ свои, произнесъ съ видомъ небрежности: мало ли какой вздоръ говоришь, какъ шумитъ въ головѣ! А ты, Евгеній,     и повѣрилъ мнѣ? — прибавилъ онъ, стараясь придать словамъ своимъ тонъ искренности и шутки.

Но не легко было обмануть меня, особливо Леониду, котораго характеръ я зналъ какъ свои пять пальцевъ.

====page 68====

— «Полно, братъ, вывертываться!» — сказалъ я. — «Пьяные не сочиняютъ, а только выбалтываютъ откровенно то, что трезвые хотѣли бы скрывать отъ другихъ. Точно также случилось и съ тобою, дружище!... Теперь поздно запираться!»

— Ну, хотя бы и такъ, — сказалъ онъ, видя, что ему трудно отдѣлаться отъ меня: тебѣ-то что?

— «Во первыхъ, я желаю тебѣ успѣха; во вторыхъ, хочу воспользоваться твоимъ обѣщаніемъ: познакомить меня съ прекрасною Эрнестиною.»

— А если я беру назадъ свое обѣщаніе?...

— «Тогда я впередъ не буду вѣрить тебѣ.»

— Да вѣдь я обѣщалъ не помня самъ что дѣлаю!

— «За то я помню очень хорошо!»

— Но съ какою цѣлію ты хочешь видѣть Эрнестину?

— «Съ какою, напримѣръ, хотятъ видѣть хваленую картину.»

— Но если ты влюбишься въ эту картину и пожелаешь владѣть ею?

— «Тогда мы бросимъ жребіи, и онъ рѣшитъ, кому изъ насъ двоихъ должна достаться красавица?»

====page 69====

— Вотъ мило! Прибѣгать къ жребію, когда я имѣю право...

— «Предоставимъ подтвердить это право самой Эрнестинѣ?

И мы чуть было не поссорились за эту новую Елену.  Однакожъ, Леонидъ скоро понялъ, что я шутилъ. Дѣло кончилось тѣмъ, что, волею и неволею онъ возобновилъ обѣщаніе свое познакомить меня съ Эрнестиной.

Вечеромъ, мы отправились въ сосѣднюю съ нашей улицу, гдѣ Эрнестина нанимала  себѣ небольшую квартиру. Дорогой Леонидъ разсказалъ мнѣ исторію своей красавицы, очень впрочемъ не мудреную. Въ дѣтствѣ еще  лишилась она родителей; выросла у тетки, которая мало занималась ею, предоставляя племянницу болѣе самой себѣ — а это не самая лучшая мѣра при воспитаніи дѣвицъ. Короче сказать, — въ 1815 году, во время возвращенія союзныхъ войскъ изъ Франціи, одинъ ловкій кавалеристъ плѣнилъ Эрнестину и похитилъ у иея единственную драгоцѣнность, которою владѣла бѣдная сирота. Съ потерею этой невозвратной драгоцѣнности, Эрнестина, обманутая кавалеристомъ, не сдержавшимъ обѣщанія своего жениться на ней, рѣшилась

====page 70====

искать утѣшенія въ новыхъ обожателяхъ, и вотъ однимъ изъ нихъ явился, наконецъ, студентъ Іенскаго университета, пріятель мой Леонидъ. — Такъ, по крайней мѣрѣ, онъ заключилъ разсказъ свой, продолжая  выдавать себя за счастливаго побѣдителя.

Квартира Эрнестины состояла изъ двухъ небольшихъ комнатъ, убранныхъ не только очень порядочно, но даже изящно и съ нѣкоторою изысканностью. Въ первой, гостиной, стояли фортепіано, низенькій диванъ, такія же низенькія кресла; на стѣнахъ висѣли картины, большею частію изображавшія прекрасныхъ женщинъ Исторіи или фантазіи; простѣнокъ между окнами украшался большимъ зеркаломъ, а окна пупсовыми занавѣсами, проливавшими по комнатѣ пріятный оттѣнокъ свѣта. Вторая комната служила молодой хозяйкѣ спальнею, будуаромъ, кабинетомъ. Все, что кокетство и прихотливость женская могутъ изобрѣсть, для услажденія глазъ, для спокойствія и удобствъ изнѣженнаго тѣла, заключалось въ этой прелестной комнатѣ, по убранству которой можно было заключать, что хозяйка ея могла располагать значительными средствами къ удовлетворенію внѣшнихъ, эстетическихъ требованій

====page 71====

жизни. — Тутъ были роскошная кушетка, нѣсколько небольшихъ дивановъ, отличавшихся необыкновенною комфортностію, самыя спокойныя и вмѣстѣ съ тѣмъ чрезвычайно красивыя кресла, мягкія скамеечки для ногъ; небольшой шкафъ орѣховаго дерева съ стеклянными дверцами, за которыми, на полкахъ, въ щегольскихъ переплетахъ, красовались книги различныхъ форматовъ и авторовъ. Тутъ были Шиллеръ, Гёте, Виландъ, Клопштокъ, Руссо, Коцебу, г-жи Жанлисъ и Сталь, десятка два романовъ  извѣстнѣйшихъ   писателей и — о ужасъ! — «Приключенія Кавалера де Фобласа». Полъ устланъ былъ мягкимъ, пушистымъ ковромъ. Два окна заслонялись благоухающими цвѣтами, зелень которыхъ, соединяясь съ оранжевыми занавѣсками, сообщала комнатѣ трепещущій, томный полусвѣтъ. Въ одномъ углу стояла арфа, а въ другомъ, на противуположной стѣнѣ, придерживаясь широкою голубою лептою, висѣла Испанская гитара. Подлѣ одного изъ дивановъ стоялъ небольшой письменный столикъ съ красивою бронзовою чернильницей. Пюпитръ, колокольчикъ, узорчатая курильница, ножикъ изъ слоновой кости и другія вещицы, размѣщались на столѣ въ симметрическомъ безпорядкѣ. По голубому

====page 72====

полю стѣнъ, въ золотыхъ рамахъ, развѣшаны были картины, содержаніе которыхъ воспламеняло чувства и воображеніе: то было сладострастныя изображенія полунагихъ женщинъ и прелестныхъ юношей, манившихъ ихъ въ свои объятія. Но положенія тѣхъ и другихъ, не оскорбляя ни приличія, пи благопристойности, отличались граціозностію и мастерскимъ художественнымъ исполненіемъ. Словомъ, описываемая комната была маленькимъ раемъ — я разумѣю здѣсь рай въ чувственномъ вкусѣ Магомета.

Насъ встрѣтила миловидная горничная, и провела прямо въ роскошный будуаръ госпожи своей.

Съ плѣнительною небрежностію полусидѣла, полулежала она на томъ диванѣ, подлѣ котораго стоялъ письменный столикъ. На ней было шелковое платье, палеваго цвѣта, и черный бархатный спенцеръ; она держала въ рукѣ книгу; ноги ея, освобожденныя отъ башмаковъ, и одѣтыя въ бѣлые шелковые чулки, выказывались болѣе обыкновеннаго изъ подъ платья, нѣсколько вздернувшагося къ верху. Прическа темныхъ волосъ ея уподоблялась дѣтской и спускалась пуклями вокругъ всей головы. На шеѣ ея были гранаты, замыкавшіяся, оправленнымъ въ золото, алмазомъ;

====page 73====

почти на всѣхъ пальцахъ блестѣли различной величины и отдѣлки кольца и перстеньки. Отъ нея вѣяло благоуханіемъ красоты и нѣги. Таинственный, сладострастный полусвѣтъ будуара набрасывалъ на красавицу какую-то волшебную тѣнь, или, лучше сказать, какое-то очарованіе.

Когда мы вошли въ комнату, прекрасная жилица ея не потрудилась привстать, а привѣтствовала насъ только легкимъ наклоненіемъ головы и движеніемъ руки, указывавшимъ на два кресла, стоявшія по сторонамъ дивана. Мы сѣли. Леонидъ отрекомендовалъ меня Эрнестинѣ, и она, молча, пріятною улыбкою благодарила его за доставленіе ей удовольствія новаго знакомства. Да, улыбка и мимика ея взоровъ, безъ словъ говорили это, и гораздо краснорѣчйвѣе словъ. Леонидъ, въ упоеніи, въ восторгѣ отъ своей прелестницы, сказалъ ей нѣсколько привѣтствій, на которыя она отвѣчала ему съ любезностію самаго милаго кокетства... Но что это? Съ первымъ звукомъ ея голоса мнѣ показалось, что я слышалъ его уже гдѣто и когда-то. Я сталъ внимательнѣе всматриваться въ черты лица ея и онѣ также показались мнѣ не незнакомыми. Эрнестина, съ своей стороны, смотрѣла на меня съ не меньшею внимательностію,

====page 74====

и повидимому припоминала что-то. Перебирая въ памяти минувшее, я вдругъ остановился на одномъ обстоятельствѣ... Какъ! неужели это она, та самая Веймарская брюнетка, которая такъ нѣжно ласкала меня въ собраніи «патріотовъ и патріотокъ», съ которою...? И я живо припомнилъ себѣ всѣ подробности ночнаго приключенія моего въ Веймарѣ, вѣроятно, не совсѣмъ еще забытаго и читателемъ... Да, это точно она!... Но, можетъ быть, я и ошибаюсь. Можетъ быть, это одно только случайное сходство?... Веймарская брюнетка, повидимому, была бѣдная дѣвушка, не имѣвшая независимаго состоянія, тогда какъ Эрнестина, напротивъ, кажется совершенно обезпеченною. — Но отчего же она всматривается въ меня съ такимъ страннымъ выраженіемъ; отчего, повременамъ, какая-то лукавая улыбка пробѣгаетъ по устамъ ея и глаза ея также улыбаются двусмысленно?

Между тѣмъ какъ подобные вопросы блуждали въ головѣ моей, то съ сомнѣніемъ, то съ увѣренностію, — Эрнестина вела со мною и Леонидомъ незначительный разговоръ, но, не смотря на его незначительность, исполненный прелести и занимательности — разговоръ, со всѣмъ не похожій на

====page 75====

бесѣду съ Веймарскою красоткою, можетъ быть потому, что та бесѣда была слишкомъ шумна... если  только   Веймарская красотка и Эрнестина одно и тоже лице. Я не былъ еще совершенно увѣренъ въ томъ.

Стемнѣло. Горничная засвѣтила прекрасную матовую лампу и поставила ее на столѣ передъ нами. При свѣтѣ огня, я сталъ вновь всматриваться въ Эрнестину, и съ каждымъ взглядомъ болѣе и болѣе убѣждался, что она была та самая дѣвушка, съ которою въ Веймарѣ провелъ я нѣсколько часовъ, оставившихъ мнѣ воспоминанія, столь интересныя для молодыхъ людей. Но она стала гораздо прелестнѣе, гораздо привлекательнѣе прежняго. Этотъ нарядъ, эта поэтическая декорація будуара, сообщали ей нѣчто новое, чего я не могъ замѣтить въ нескромной вакханкѣ Веймарской. Часу въ одинадцатомъ, на серебряномъ подносѣ, въ прекрасныхъ фарфоровыхъ чашкахъ, горничная подала намъ ароматическаго шеколаду. — Обворожительная хозяйка наша, въ продолженіе цѣлаго вечера, почти не перемѣняла положенія своего, и по прежнему лежала на диванѣ въ одной изъ самыхъ искусительныхъ позъ. Влюбленный Леонидъ, увлекаемый своею страстію,

====page 76====

нѣсколько разъ покушался дать разговору направленіе болѣе свободное; нѣсколько разъ движеніе руки его показывало, что онъ хотьль взять руку Эрнестины, но строгое выраженіе лица ея всегда удерживало его въ предѣлахъ приличія и уваженія. По всему замѣтно было, что мой бьдный товарищъ слишкомъ рано пожаловалъ себя въ Кесари, и что побѣда падь Эрнестиною была для него не ближе званія профессора Исторіи, въ которой, какъ я говорилъ уже, познанія его были слишкомъ ограниченны... Нѣтъ! это не Веймарская прелестница! думалъ я. — Случайное сходство обмануло меня...

Такъ прошелъ вечеръ. Пробило двѣнадцать. Не прилично было оставаться долѣе. Мы поднялись съ мѣстъ своихъ и взяли шляпы. Тогда встала, наконецъ, съ своего дивана и хозяйка наша. Какой стройный станъ, какая грація въ движеніяхъ!... Нѣтъ, это не Веймарская красотка?

Эрнестина проводила насъ до дверей своего будуара. — «Вы забыли перчатки ваши» — сказала она Леониду, и между тѣмъ, какъ онъ пошелъ за своими перчатками, Эрнестина успѣла шепнуть мнѣ: «Развѣ вы меня не узнали?... Завтра утромъ, л ожидаю васъ...»

====page 77====

Такимъ образомъ  всѣ сомнѣнія изчезли. Это дѣйствительно была моя Веймарская знакомка. Но отчего она такъ много измѣнилась въ свою выгоду, отчего ея пріемы, ея обращеніе стали совершенно  иные.  И то сказать: первое свиданіе нашe было такъ кратковременно, такъ странно, я былъ тогда такъ смущенъ, собесѣдники и собесѣдницы наши были такъ шумны, что я и не могъ уловить всѣхъ особенностей личности Эрнестины, среди разгульнаго, нескромнаго общества, въ которомъ она находилась. —Но, за всѣмъ тѣмъ, въ положеніи Эрнестины, очевидно, произошла большая перемѣна. Эта изящно меблированная квартира, этотъ роскошный будуаръ, и наконецъ эти горделивые пріемы, такъ ловко сохраняемые ею въ уединенной бесѣдѣ съ двумя студентами, когда притомъ роль и домогательства одного изъ нихъ — я разумѣю Леонида — не подлежали никакому сомнѣнію. —  Завтра, узнаю все!... Но вотъ затрудненіе — какъ мнѣ придти къ ней утромъ? Въ это время я долженъ быть на лекціи, и отсутствіе мое можетъ возбудить подозрѣніе Леонида? — Однакожъ, такое затрудненіе не принадлежало къ числу непреодолимыхъ препятствій, и я въ минуту придумалъ средство.

====page 78====

Какъ говорливъ былъ мой пріятель, возвращаясь, наканунѣ, съ студенческой пирушки и хвастаясь скорою своею побѣдою надъ Эрнестиной, такъ, напротивъ, молчаливъ былъ теперь, возвращаясь отъ нея, послѣ довольно сухаго и необѣщательнаго пріема. Леониду, кажется, совѣстно было меня, и мы, молча, пришли домой.

Ложась въ постель, я громко сталъ жаловаться на головную боль, съ намѣреніемъ привлечь вниманіе моего товарища. Но Леонидъ, вѣроятно, занятый размышленіями о холодномъ пріемѣ Эрнестины, не отвѣчалъ на мои жалобы, которыя въ самомъ дѣлѣ и не стоили участія, потому что были притворныя.

Оба мы долго не могли заснуть, хотя и по разнымъ причинамъ. Однакожъ природа наконецъ взяла свое. На утро я проснулся нѣсколько ранѣе Леонида, и сталъ наблюдать за нимъ. Едва замѣтилъ я признаки пробужденія его, какъ и принялся стонать самыми болѣзненными стонами. Леонидъ проснулся.

— «Что съ тобою, Евгеній?» — спросилъ онъ.

Не отвѣчая, я продолжалъ свои стоны, которые могли испугать самаго храбраго медико-хирурга.

====page 79====

Леонидъ всталъ съ постели, подошелъ ко мнѣ и повторилъ вопросъ свои.

Тогда, съ притворнымъ усиліемъ, я отвѣчалъ ему, что головная боль не дала мнѣ заснуть цѣлую ночь, что я совершенно изнемогъ и не могу идти на лекцію.

— «И это было бы безразсудно съ твоей стороны!» — сказалъ довѣрчивый Леонидъ, которому впрочемъ не могло и въ голову придти, что я отчаянно лгу! — «Оставайся дома» — продолжалъ онъ: «а если на лекціи спросятъ тебя, я скажу, что ты болѣнъ, и дѣло съ концемъ?»

Я продолжалъ стонать уже нѣсколько тише, съ нетерпѣніемъ ожидая ухода Леонида въ университетъ.

Едва онъ удалился, какъ я вскочилъ съ постели и велѣлъ Андрею подать мнѣ одѣться.

— «Такъ-то вы больны, сударь?» — сказалъ онъ. «Куда это изволите собираться, вмѣсто лекцій?»

— А тебѣ что за дѣло старый воркунъ?

Надобно упомянуть здѣсь, что отецъ мой тайно поручилъ Андрею наблюдать за моимъ поведеніемъ и велѣлъ ему извѣщать себя подробно о родѣ моей жизни, наклонностяхъ, связяхъ.        Въ слѣдствіе этого, Андрей, замѣчая, что, во время

====page 80====

пребыванія моего въ Іенъ, я предавался иногда нѣкоторымъ излишествамъ и волокитству за хорошенькими мѣщанками, — позволялъ себѣ, пoвременамъ, давать мнѣ наставленія и даже выговоры, и не разъ стращалъ, что увѣдомитъ отца о моихъ проказахъ, которыя, дѣйствительно доходили иногда до непростительныхъ шалостей, подававшихъ поводъ къ жалобамъ университетскому начальству.

— «Старый воркунъ!» — повторилъ Андрей. — «Не потакать ли прикажете вашей милости?... Охъ, сударь, не такіе вы были при покойной вашей воспитательницѣ... Упокой Господи ея праведную душу! — А все это госпожа Бухъ!... Не хорошіе преподала она вамъ уроки... Лучше бы вы не умѣли рисовать...»

— Замолчи, Андрей! Ты знаешь, что я не люблю, когда дурно говорятъ о Маргаритѣ. Она женщина достойная всякаго уваженія — и не должно слишкомъ осуждать ея слабость...

— «Слабость!... Этакъ вы, пожалуй, отобьете жену и у господина Ректора. Она приставитъ ему рога, — а выскажете: что нужды — слабость, да и только... Крѣпко вы избаловались, баринъ!... Вотъ посмотрю еще недѣльки двѣ... Не исправитесь,

====page 81====

Не перестанете гулять, право — напишу къ Генералу...»

— Помилуй, Андрей! да чтожъ я дѣлаю такое?

— «Вотъ хоть бы и сегодня... Стонали цѣлое утро. Я, старикъ, и въ-правду было подумалъ, что больны. А выходитъ иначе. Только г. Леонидъ отправился на лекцію — Андрей, одѣваться! —  кричите вы, какъ не кричатъ больные. — Куда это изволите отправляться тайкомъ отъ пріятеля?... Какія нибудь новыя проказы!»

— Будь спокоенъ, Андрей! Я ничего дурнаго не намѣренъ предпринимать... Но, сдѣлай дружбу, — если любишь меня, — не говори Леониду, что я безъ него уходилъ со двора! Я буду домой до его возвращенія съ лекціи.

— «Старая пѣсня! — Если любить меня, Андрей? — Любить-то я васъ люблю, Евгеній, да потакать вамъ не стану!...

— Стало быть, ты не хочешь исполнить моей просьбы?

— «Ну, ну, ступайте! Что будешь дѣлать съ вами?...  Да, пожалуйста, ведите себя посмирнѣе!... Охъ, молодость!!»

— Обѣщаю тебѣ вести себя, какъ красная дѣвушка...             

====page 82====

Такъ, или почти такъ, происходили и оканчивались всегда наши размолвки съ добрымъ Андреемъ, который смотрълъ на мое поведеніе въ нѣсколько-увеличительное стекло. Я, можетъ быть, смотрѣлъ въ слишкомъ-уменьшительное: но дъло въ томъ, что на совѣсти и чести моей не было ни одного чернаго поступка; я велъ себя какъ большая часть молодыхъ людей — то есть, выпивалъ иногда лишній стаканъ вина, ставилъ лишній червонецъ на карту, и порою, безъ устали, гонялся за Іенскими красотками. Съ кѣмъ же этого не случалось?

Но возвратимся къ Эрнестинѣ. Она приняла меня какъ стараго знакомаго, отбросивъ актерство и затѣйливое кокетство. Я опять увидѣлъ въ ней живую, свободную и не совсѣмъ скромную «патріотку». — Какъ я рада встрѣчѣ нашей! —  говорила она.  Я никогда не забывала васъ и тѣхъ часовъ... помните, въ Веймарѣ?... Никогда ни одинъ мужчина не нравился мнѣ столько! Теперь вы стали еще лучше...                       — 

— «Но, скажите, милая знакомка — въ какое тогда я попалъ общество?

Она покраснѣла. Эрнестина, давно утративъ непорочность, не была однакожъ одною изъ тѣхъ

====page 83====

презрѣнныхъ развратницъ, съ какими, можетъ быть, несправедливо смѣшиваетъ ее строгій читатель.

Вотъ какъ она объяснила мнѣ собраніе «патріотовъ и патріотокъ».

— «Въ Веймарѣ, какъ и вездѣ — сказала она — есть несчастныя дѣвушки, которыя во-время не нашли себѣ жениховъ. Дурной присмотръ родителей или родственниковъ, бѣдность, которая всегда ближе къ пороку... наконецъ, слабость и искусные соблазнители... Все это, конечно, не оправданіе... однакожъ многія изъ насъ дѣлаются виновными, прежде нежели успѣютъ измѣрить глубину пропасти. Такъ случилось и со мною» — прибавила она со вздохомъ. А однажды оступившись, трудно возвратиться на путь истины: съ первымъ паденіемъ своимъ, женщина рѣдко не навсегда падаетъ!... Дѣвушка, утративъ непорочность, рѣдко спасается раскаяніемъ, — чаще — ищетъ непозволительнаго утѣшенія, которое одно остается ей въ замѣнъ прежней чистоты и невинности. И несчастная гибнетъ! Все это сбылось со мною. —  Мнѣ было пятнадцать лѣтъ... (Тутъ слѣдуетъ исторія кавалериста, извѣстная уже читателю, и которую Леонидъ, за дорогой подарокъ, вывѣдалъ

====page 84====

у нескромной горничной)... Я была обманута... Долго плакала, грустила — но бѣдѣ уже нельзя было помочь... Потомъ... нашлись новые обожатели, и какъ мнѣ терять ужъ было нечего, я не заставляла ихъ долго страдать. Тетка моя не видѣла или не хотѣла ничего видѣть, запятая своею торговлею и совершенно равнодушная ко мнѣ. Предоставленная самой себѣ, я быстро шла по пути порока и скоро привыкла къ нему. Тутъ я свела знакомство съ женщинами, которыя, подобно мнѣ, не могли похвалиться безукоризненнымъ поведеніемъ. Въ одно время (это было именно тогда, когда вы находились въ Веймаръ) тетка моя, по своимъ коммерческимъ дѣламъ- отправилась въ Лейпцигъ. Я оставалась одна въ ея домѣ. По вечерамъ, у меня стали собираться мои подруги, а потомъ и друзья... И вотъ, на одно-то изъ этихъ веселыхъ сборищъ привела васъ Амалія. Счастливица! она вышла замужъ за миленькаго братца своего Карла. Они очень любятъ другъ друга, и вѣтреная Амалія сдѣлалась прекрасною, вѣрною женою. Разумѣется, по возвращеніи тетки, нескромные вечера наши прекратились... Вскорѣ, продолжала Эрнестина, явился въ Веймарѣ, проѣздомъ, богатый Англичанинъ, путешественникъ.

====page 85====

Онъ увидълъ меня; я ему понравилась. Онъ подослалъ ко мни своего жокея съ соблазнительными предложеніями. Джентельменъ былъ молодъ, красивъ собою, и какъ въ Веймаръ репутація моя давно уже была не блистательна, то я и приняла предложенія богатаго лорда. Вмъстъ мы отправились путешествовать. Полгода джентельменъ любилъ меня со всею Британскою горячностію, но въ Неаполъ, влюбившись въ какую-то актрису, очень флегматически предложилъ мнѣ немедленно разстаться съ нимъ на условіи — вознаградить меня значительною суммою. Я охотно согласилась и мы, въ тотъ же день, навсегда простились другъ съ другомъ. Благодаря щедрости благороднаго лорда, къ которому — сказать мимоходомъ — сердце мое никогда не чувствовало особенной привязанности, — теперь я обезпечена на всю жизнь, и какъ видите, живу безъ нужды...   Въ Веймаръ я не хотъла возвратиться и рѣшилась поселиться въ Іенъ... Знаете ли, Евгеній, что вы отчасти были причиною этого выбора. Кромъ того, что, часто вспоминая объ васъ, я желала еще разъ встрѣтиться съ вами — есть и другое обстоятельство...»

— Какое обстоятельство? — прервалъ, я съ удивленіемъ.

====page 86====

— «Можно думать обо мнѣ хуже, нежели я есть, —  но это не мѣшаетъ мнѣ быть не совсѣмъ презрѣнной женщиной. Никогда одна низкая корысть не приводила меня къ проступку...»

— Я не понимаю васъ, Эрнестина?

Не отвѣчая мнѣ, она вынула изъ ящика своего письменнаго стола небольшой свертокъ.

— «Такъ какъ вы очень хорошо помните ночное приключеніе свое въ Веймарѣ» — сказала она, подавая мнѣ свертокъ: «то должны также вспомнить, что въ спальнѣ моей забыли вы эти деньги. Я нашла ихъ поутру на полу. Смѣю увѣрить васъ, что это тѣ же самые червонцы! Я не прикасалась къ нимъ. Вы, можетъ быть, иначе думали о своей потерѣ?» — прибавила опа съ легкимъ упрекомъ.

Вмѣсто отвѣта я пожалъ руку Эрнестины, которая въ эту минуту казалась мнѣ заслуживающею участія и даже нѣкотораго уваженія.

Червонцы я подарилъ горничной Эрнестины.

Нѣсколько минутъ мы молча сидѣли рядомъ на диванѣ. Эрнестина повидимому, раскаявалась мысленно въ своемъ прошедшемъ, и смотрѣла на меня — не скажу съ любовію, но съ чувствомъ, столькоже нѣжнымъ, сколько искреннимъ.

====page 87====

— «Эриестина!» — сказалъ я: «теперь вы обезпечены, независимы... какъ же намѣрены устроить себя въ будущемъ?»

— Прежде всего я намѣрена возстановить свое доброе имя. А тамъ, если представится случаи... къ замужству... Можетъ быть, найдется бѣднякъ, котораго я полюблю, который полюбитъ меня? Я могу предложить ему, съ рукою своею, и маленькое приданое...

— «Желаю, чтобы такой человѣкъ нашелся скорѣе: но для этого не лучшее средство принимать къ себѣ молодыхъ людей?..»

— Таковы всегда мужчины! сказала Эрнестина съ досадою. — Для нихъ дѣвушка жертвуетъ собою: они же первые осуждаютъ ее. Но вы ошибаетесь, Евгеній, если думаете, что знакомство мое съ Леонидомъ есть начало одной изъ прежнихъ моихъ связей.  Этотъ молодой человѣкъ преслѣдовалъ меня въ продолженіе двухъ мѣсяцевъ, бродилъ подъ моими окнами, подстерегалъ меня, когда я выходила со двора; наконецъ, однажды, не смотря на мою невнимательность къ нему, вступилъ со мною въ разговоръ, изъ котораго, къ радости моей, я узнала случайно, что онъ другъ вашъ и живетъ съ вами на одной квартирѣ. Тогда я стала ласковѣе

====page 88====

къ нему, пригласила къ себѣ, въ надеждѣ, что это знакомство поможетъ мнѣ сблизиться и съ вами. Между тѣмъ, Леонидъ, не понимая настоящей

причины благосклонности моей къ нему, безпрестанно докучалъ мнѣ своими объясненіями, и обременялъ подарками, которые почти насильно заставлялъ принимать. Нѣсколько разъ я намекала ему, что напіи бесѣды были бы пріятнѣе, еслибъ онъ сдѣлалъ участникомъ ихъ и своего товарища — васъ, Евгеній! Но онъ всегда, подъ разными предлогами, уклонялся отъ исполненія моего желанія, и признаюсь, вчера я была очень удивлена, хотя вмѣстѣ съ тѣмъ и очень обрадована, вашимъ посѣщеніемъ. Такимъ образомъ, Евгеній, вы видите, что противъ меня была только одна наружность?

— «Винюсь, милая Эрнестина, въ моихъ ошибочныхъ предположеніяхъ. Но такъ какъ теперь и самъ я не имѣю надежды па продолженіе первой благосклонности вашей ко мнѣ, то вы мнѣ позволите оставить васъ... Я всегда буду помнить о встрѣчѣ нашей въ Веймарѣ!»

Я взялъ шляпу, и еще разъ пожавъ руку Эрнестины, хотѣлъ уже удалиться.

– «Останьтесь!» сказала она, удерживая меня за руку... «Для васъ, я, можетъ быть, сдѣлаю исключеніе...

====page 89====

Я не могу противиться чувству, которое влечетъ меня къ валъ. Покамѣстъ рука моя свободна отъ искательствъ, и слѣдовательно сердце можетъ еще располагать собою...»

Поблагодаривъ философку-Эрнестину за даруемую мнѣ прпвиллегію, я простился съ нею: мнѣ хотѣлось поспѣть домой до возвращенія Леонида съ лекціи.» 

Разумѣется, что я уже не стоналъ болѣе въ его присутствіи; зато самъ Леонидъ болѣзненно страдалъ разочарованною любовью своею, или, лучше сказать, безуспѣшнымъ волокитствомъ за Эрнестиною. Вчерашній пріемъ убѣдилъ его въ совершенномъ ея равнодушіи къ нему. Не теряя однакожъ вовсе надежды, онъ рѣшился еще разъ испытать могущество одного изъ тьхъ волшебныхъ средствъ, которыя такъ трогаютъ нѣкоторыхъ женщинъ. Леонидъ послалъ Эрнестинѣ, при самомъ отчаянномъ любовномъ письмѣ, драгоцѣнный браслетъ, заплативъ за него послѣднія деньги свои; но, увы, этотъ новый подарокъ послужилъ только поводомъ къ возвращенію, вмѣстѣ съ нимъ, прежнихъ и къ разрыву знакомства Леонида съ. Эрнестиною. Вотъ что отвѣчала она ему: «Милостивый государь! Прошу васъ оставить меня въ покоѣ.

====page 90====

Если я не могу отвѣчать вашей склонности, то тѣмъ менѣе можно купить меня. Всѣ подарки ваши у сего возвращаются. Съ моей стороны былобы неприлично воспользоваться ими, не говоря уже, что они могутъ быть вамъ полезны для другой женщины, болѣе меня достойной вашихъ искательствъ.»

— Презрѣнная кокетка! — вскричалъ съ бѣшенствомъ Леонидъ, разрывая на куски письмо Эрнестины... Тѣмъ менѣе можно купитъ ее!! Ужъ не хочетъ ли она прикинуться добродѣтельной и непорочной, какъ будто я не знаю ея похожденій?

— «Просто, женскій капризъ!» — сказалъ я Леониду, когда онъ нѣсколько успокоился. Но, говоря, что не льзя купитъ ее, Эрнестина, можетъ быть, не совсѣмъ не права. Правда, она не можетъ похвалиться неукоризненностію прошедшаго... но, теперь, судя повидимому, она намѣрена, кажется, вести себя нѣсколько строже. Во всякомъ случаѣ, Эрнестина, сколько я могъ замѣтить, должна быть не изъ числа тѣхъ женщинъ, которыя уступаютъ искательствамъ мужчинъ болѣе по разсчету, нежели изъ побужденій другаго рода...

— Другими словами, я не имѣлъ счастія ей понравиться?

====page 91====

— «Должно быть такъ, хотя ты и очень красивый мужчина. Въ утишеніе тебѣ, скажу, что и другой, на твоемъ мѣстъ, можетъ быть, также бы не успѣлъ...»

— Утѣшеніе твое ни сколько меня не утѣшаетъ —  отвѣчалъ Леонидъ, и мы прекратили разговоръ, продолженіе котораго не могло быть пріятно моему товарищу.

Прошло недѣли двѣ. Леонидъ былъ мраченъ и задумчивъ. Эрнестина произвела сильное впечатлѣніе въ его сердцѣ: не смотря на оскорбленное самолюбіе, онъ охотно бы снова сошелся съ нею, еслибъ возобновленіе знакомства ихъ могло дать дѣлу благопріятнѣйшій оборотъ. — Эриестина не была красавицей въ строгомъ смыслѣ слова, еще менѣе красавицей идеальной, неземною напротивъ, красота ея была совершенно земная, при созерцаніи которой платоническіе восторги не могли имѣть мѣста; она, если можно такъ выразиться, заключалась болѣе въ «существенныхъ» прелестяхъ, возбуждающихъ безпокойное желаніе обладать женщиною. Стройный, роскошный станъ ея, изящныя округлости формъ и очертаній лица, самый звукъ голоса, выраженіе глазъ, обольстительность движеній... словомъ, вся опа, казалось,

====page 92====

создана была для того, чтобы возмущать чувство, воспламенять  кровь и не давать покоя страстнымъ желаніямъ. Къ этому надобно прибавить, что Эрнестина была одною изъ тѣхъ немногихъ женщинъ, которыя и послѣ обладанія ими не охлаждаютъ влекущаго къ нимъ чувства, — напротивъ, увеличиваютъ его. Въ самыя минуты слабости, когда женщина перестаетъ владѣть собою и совершенно предается движеніямъ страсти, Эрнестина умѣла сохранять ту прелесть скромности и стыдливости, которая заставляетъ уважать женщину и въ самомъ паденіи ея.

Почти ежедневно я посѣщалъ Эрнестину, разумѣется, тайкомъ отъ моего пріятеля. Назовите это, пожалуй, вѣроломствомъ дружбы или какимъ другимъ свирѣпо-романтическимъ именемъ, — вина моя оттого не увеличится, если только въ этомъ случаѣ я былъ виновенъ противъ Леонида. Права мои на Эрнестину и отношенія къ вей были гораздо старѣе правъ его, хотя это и не было извѣстно ему. Притомъ я не вооружалъ ее противъ Леонида, не дѣйствовалъ противъ него какъ соперникъ. Успѣхомъ моимъ я обязанъ былъ приключенію въ Веймарѣ; слѣдовательно, предпочтеніе, коазанное мнѣ Эрнестиною, было съ ея стороны

====page 93====

совершенно свободное и независимое, а за тѣмъ самая строгая теорія дружбы не могла бы обвинить меня въ нарушеніи обязанностей ея.

Какъ бы то ни было, я пользовался полною благосклонностіюаземной» красавицы Эрнестины; однакожъ, не смотря на короткое, въ двухъ смыслахъ, знакомство наше въ Веймарѣ, я не вдругъ вступилъ въ права свои, и долго принужденъ былъ бороться съ твердымъ намѣреніемъ ея ограничить возобновленное знакомство наше цѣломудренными свиданіями нѣжной дружбы. Но какъ такая дружба между молодыми людьми двухъ половъ неизбѣжно, рано или поздно, превращается въ чувство еще болѣе нѣжное, то Эрнестина, по необходимости, измѣнила своему рѣшенію — и безусловно предалась страсти, которую, по собственному признанію, питала ко мнѣ со времени первой нашей встрѣчи.

Такимъ-то образомъ образовалась вторая, хотя и вовсе не похожая на первую, связь моя — сбылось пророчество Маргариты, что скоро другая женщина будетъ предметомъ моей привязанности. И могло-ли быть иначе?

Но ни Маргарита, ни Эрнестина, если только имена этихъ двухъ женщинъ можно ставить рядомъ, — не назначены еще были для того, чтобы внушить мнѣ

====page 94====

ту любовь, которой исключительно присвоивается это слово, то глубокое и высокое чувство, которое одно только можетъ быть названо любовью истинною. — Маргарита, въ отношеніи ко мнѣ, была первою женщиною, возбудившею въ дѣвственномъ юношѣ естественное влеченіе къ противоположному полу; Маргаритѣ обязанъ я испытаніемъ прелести первыхъ ощущеній любви, и потому воспоминанія о ней навсегда будутъ драгоцѣнны моему сердцу; что касается связи моей съ Эрнестиной, то она еще менѣе можетъ быть названа любовію — это именно была связь, не болѣе, — одна изъ тѣхъ пріятныхъ связей, которыхъ молодые люди ищутъ дѣятельно и которыя въ послѣдствіи оставляются безъ большаго сожалѣнія. — Не таковы были чувства мои къ двумъ другимъ женщинамъ, ожидавшимъ меня впереди, особенно къ одной изъ нихъ. То была уже послѣдняя любовь моя. Съ тѣхъ поръ я не любилъ болѣе... Приближаясь нынѣ къ тому періоду жизни, когда страсти начинаютъ охладѣвать, когда движенія сердца становятся ровнѣе и кровь медленнѣе уже обращается въ жилахъ, я чувствую однакожъ, что не совсѣмъ еще излечилась одна изъ ранъ моего сердца, и повременамъ, боль отъ нея отзывается еще глубокимъ

====page 95====

Но возвратимся къ періоду университетской моей жизни.

Связь съ Эрнестипою, наполнившая пустоту моего сердца, — потому что, признаюсь, время и разлука, давно уже охладили чувства мои къ Маргаритъ, — связь съ Эрнестиною совершенно удалила меня отъ разгульнаго сообщества съ товарищами, студентами, отъ ихъ безпорядочныхъ и буйныхъ оргій. Все свободное отъ университетскихъ занятій время проводилъ я у Эрнестины. Минуты любви смѣнялись между нами тихою и пріятною бесѣдою. Эрнестина была умна отъ природы, довольно образована, любила чтеніе и литературу, — слѣдовательно, я не могъ скучать въ разговорахъ съ нею, оживляемыхъ любезностію и непринужденностію ея характера. Между тѣмъ Леонидъ, замѣтившій перемѣну въ моихъ привычкахъ и постоянное отсутствіе мое, сталъ со мною скрытенъ и недовѣрчивъ. Неудача не погасила его чувствъ къ Эрнестинѣ. По какому-то инстинкту, онъ смутно догадывался, что я былъ причиною нерасположенія ея къ нему, и по всему видно было, что въ душу его заронилось подозрѣніе, касательно отношеній моихъ къ Эрнестинъ. Нѣсколько разъ Леонидъ

====page 96====

спрашивалъ меня, кому посвящаю я свои свободные часы, отчего сталъ чуждаться сообщества товарищей, и не получивъ отъ меня удовлетворительнаго отвѣта, втайнѣ рѣшился дознаться истины. Не нужно было прибѣгать къ особеннымъ хитростямъ для открытія ея. Съ помощію золота и болтливости той же нескромной горничной Эрнестины, Леонидъ узналъ все.

Ни мало не подозрѣвая, что Эрнестина была та самая красотка, о приключеніи съ которой въ Веймарѣ я нѣсколько разъ разсказывалъ ему, и обвиняя меня по наружности, Леонидъ заклеймилъ поведеніе мое именемъ самаго низкаго вѣроломства и гнуснаго лицемѣрія мнимой дружбы. Въ одинъ вечеръ, когда я возвратился отъ Эрпестины, Леонидъ встрѣтилъ меня короткимъ и звучнымъ восклицаніемъ: «Подлецъ!» — Помнится, я уже говорилъ, что меня нельзя оскорблять безнаказанно. Вся кровь моя хлынула къ головѣ при этомъ словѣ, которое я никогда не имѣлъ желанія сдѣлать эпитетомъ или прилагательнымъ моего имени. Полновѣсная пощечина была отвѣтомъ на неосторожную выходку Леонида. Дерзость его въ этомъ случаѣ была не благоразумнѣе безразсудства историческаго Леонида, который съ

====page 97====

тремя стами Спартанцевъ хотѣлъ противостать воинству Ксеркса. Но какъ, въ свою очередь, пощечины сносятся терпѣливо одними только лакеями, то и короткая сцена моя съ Леонидомъ неминуемо должна была имѣть слѣдствіемъ своимъ дѣйствіе, извѣстное всѣмъ и каждому подъ названіемъ поединка.

На утро, съ разсвѣтомъ, въ уединенномъ мѣстѣ, за городомъ, назначена была, такъ называемая, благородная раздѣлка, кровавый разсчетъ чести, свинцовая плата за обиду.

Мы уже стояли другъ противъ друга, пли, правильнѣе, врагъ противъ врага, съ пистолетами въ рукахъ, и ожидали окончательныхъ условіи между нашими секундантами, какъ вдругъ, на мѣсто предстоящей дуэли, явился неожиданно, Богъ знаетъ какъ и откуда, старый Андрей мой, вооруженный огромною дубиною, передъ которою пистолеты наши были хотя и страшнымъ, но совершенно незамѣтнымъ оружіемъ.

— «Какъ!» — кричалъ онъ, становясь между мною и Леонидомъ и размахивая своею ужасною палицей. — «Какъ! Убійство изъ-за какой-то дѣвчонки, которая не поддалась одному изъ молокососовъ и вскружила голову другому! — Нѣтъ, этому

====page 98====

не бывать! Развѣ меня убьете прежде! Не за тѣмъ меня приставилъ отецъ къ своему сыну, чтобъ я позволилъ ему подставить лобъ подъ пулю!... Благо поспѣлъ я во время, и ужъ не бывать тому, что вы затѣяли! Ступайте-ка по домамъ, молодцы, а не то я васъ разведу но своему! Я не одинъ пришелъ...»

Въ самомъ дѣлѣ, вдали показались какія-то фигуры, человѣческія, а можетъ быть и полицейскія.

Что было возражать противъ этой Цицероновски-убѣдительной рѣчи стараго Андрея?

Дѣло оказалось въ такомъ положеніи, что поединщики и секунданты, волей и неволей, должны были послушаться незванаго примирителя.

Тогда я обратился къ Леониду съ слѣдующими словами:

— «Не отъ меня, вы видите, зависитъ удовлетворить васъ, какъ было предположено. — Но я могу доставить вамъ удовлетвореніе другаго рода. Я прошу у васъ прощенія, и убѣжденъ, что вы также сознаетесь въ своей несправедливости ко мнѣ, если терпѣливо выслушаете меня?

Леонидъ молча и холодно поклонился, въ знакъ согласія.

====page 99====

Въ короткихъ словахъ, я разсказалъ ему отношенія свои къ Эрнестинѣ.

— Да, я былъ не правъ къ тебѣ, Евгеній, — сказалъ Леонидъ, подавая мнѣ руку. Будемъ по прежнему друзьями. Я навсегда забываю прошедшее, и съ этой минуты не хочу болѣе думать объ Эрнестинѣ... хотя я очень любилъ ее... прибавилъ онъ со вздохомъ.

— «Чудесно!!» воскликнулъ Андрей, бросая на землю свою грозную дубину. «А то было, какъ настоящіе разбойники Шиллера, хотѣли убить другъ друга. Не доставало только, изъ любви, зарѣзать и эту дѣвчонку — Эрнестину...»

Для полноты примиренія, всѣ мы отправились въ ближайшій трактиръ и осушили тамъ не одну бутылку добраго рейнвейна. Старый Андрей, въ восхищеніи отъ такого блистательнаго успѣха своего посредничества, вопреки обыкновенному воздержанію, такъ напился пьянъ, что не въ силахъ былъ возвратиться въ городъ, и мы принуждены были оставить сго на попеченіе трактирщика.

====page====

ГЛАЗА XVІІ.

Старые  друзья.

Не смотря на слова Леонида: «будемъ по прежнему друзьями!» — между нами не было уже ни прежней довѣрчивости, ни прежней откровенности. Напротивъ, поселилась какая-то учтивая холодность, отчужденіе — и не могло быть иначе. Происшедшее и — роковая пощечина должны были произвесть на Леонида одно изъ тѣхъ неизгладимыхъ впечатлѣній, которыя не допускаютъ же внутренняго расположенія къ виновнику ихъ, — напротивъ, заставляютъ питать невольное враждебное чувство. Къ тому же, Леонидъ хотя и рѣшился не думать болѣе объ Эрнестинѣ, но сердечныя ощущенія его далеко не согласовались съ

====page 101====

тѣмъ, что предписывало ему благоразуміе. Уже не скрывая отъ него продолженія связи съ Эрнестиной, я не рѣдко проводилъ у нея цѣлые дни, а иногда не возвращался домой и ночевать. Видя во мнѣ счастливаго соперника, Леонидъ питалъ къ прежнему своему другу ядовитое чувство зависти, разжигаемое памятью обиды, не вполнѣ удовлетворенной. За всѣмъ тѣмъ, между нами не происходило никакихъ сценъ, ничего похожаго на явный разрывъ. Хотя мы, по прежнему, жили въ одной квартирѣ, но видались очень рѣдко, еще рѣже вступали въ продолжительную бесѣду, ограничиваясь обыкновеннымъ разговоромъ, болѣе по какой иибудь внѣшней надобности, нежели по искреннему желанію сообщать другъ другу мысли свои. Оба мы равно чувствовали, что намъ душно жить подъ одною кровлею, что намъ одинаково тягостно взаимное присутствіе, но какъ не встрѣчалось благовиднаго предлога разойдтиться, то мы, по необходимости, продолжали жить вмѣстѣ. — Эрнестина нѣсколько разъ предлагала мнѣ совершенно переселиться къ ней, но чувство приличія не позволяло мнѣ согласиться на такое предложеніе. Притомъ, я имѣлъ причину бояться, чтобы столь короткое сближеніе не повело къ обязательствамъ,

====page 102====

болѣе прочнымъ, нежели временная связь съ этой дѣвушкой. II безъ того уже привязанность моя къ Эрнестинѣ обратилась въ такую сильную привычку, что я опасался: не слишкомъ ли уже предался ей? Эрнестина, любившая меня истинно, хотя и не требовала, не смѣла требовать отъ меня ничего болѣе, кромѣ той нѣжности, какую я ей оказывалъ, но, вмѣстѣ съ тѣмъ, нельзя было не замѣтить тайной ея мысли, что брачный союзъ со мною составилъ бы совершенное ея счастіе. Можетъ быть, она питала и нѣкоторую надежду. Мы всегда любимъ надѣяться исполненія того, чего желаемъ. Безъ этого счастливаго заблужденія, жизнь имѣла бы для насъ гораздо меньше прелести. Но желаніе Эрнестины далеко не согласовалось съ моими намѣреніями, и при отношеніяхъ къ ней, съ моими понятіями о бракѣ. Женою моею могла быть женщина, никому, кромѣ меня, не принадлежавшая — только владѣніе неодушевленными вещами не уменьшаетъ ихъ цѣнности при переходѣ изъ однѣхъ рукъ въ другія. —  Впрочемъ, Эриестина никогда не позволяла себѣ и намека о бракѣ; она очень хорошо понимала, что прежній родъ ея жизни лишалъ ее права на такое требованіе. И въ настоящемъ, самая безкорыстная

====page 103====

слабость ко мнѣ этой дѣвушки, еще не освобождала ее отъ упрека въ безукоризненности поведенія. Счастливая моею привязанностію къ ней, и не обольщаясь слишкомъ надеждою крѣпче связать узы ея, она желала только, чтобы тогдашнія отношенія наши, по крайней мѣръ, продолжались какъ можно долѣе. Я, взаимно, со всѣмъ увлеченіемъ и легкомысліемъ молодости, былъ счастливъ этою связею, которая мало по малу уничтожала всѣ воспоминанія первыхъ дней моей юности, и съ каждымъ новымъ днемъ болѣе и болѣе изглаживала изъ сердца моего нѣжный, страдальческій образъ Маргариты. Послѣ письма, полученнаго мною въ Веймарѣ, она писала ко мнѣ еще два раза, потомъ умолкла, и я давно уже не имѣлъ ни объ ней, ни объ ея мужѣ, ни о Мишелѣ никакихъ извѣстій. Рѣдкія и короткія письма отца моего ограничивались, большею частію, общими мѣстами родительскихъ совѣтовъ и пожеланій. Такимъ образомъ, почти всѣ ощущенія мои, временемъ и разлукою охлажденныя къ прошедшему, сосредоточились въ настоящемъ. Между тѣмъ, ученіе мое въ Іенскомъ университетѣ приближалось къ окончанію, и черезъ нѣсколько мѣсяцевъ, послѣ трехлѣтняго отсутствія, я долженъ былъ возвратиться

====page 104====

на родину, о которой давно уже пересталъ и думать съ увлеченіемъ первыхъ дней разлуки.

Въ такомъ положеніи были дѣла мои, внутренняя и внѣшняя жизнь моя, какъ вотъ однажды, въ прекрасный полдень Апрѣля 1820, — только что успѣлъ я возвратиться съ утренней университетской лекціи, кто-то отворилъ двери моей студенческой комнаты, и я увидѣлъ передъ собою прекраснаго мальчика или юношу лѣтъ шестнадцати. Съ перваго взгляда лице его показалось мнѣ незнакомымъ, но, когда онъ произнесъ мое имя, когда протянулъ ко мнѣ руки, я узналъ въ немъ кроткаго товарища дѣтства своего. То былъ Мишель Бухъ. Онъ очень выросъ,       наружность его нѣсколько измѣнилась, но онъ похорошѣлъ еще болѣе. Въ прекрасныхъ глазахъ его выражались превосходныя душевныя качества, умъ и дарованія, и это выраженіе совершенно согласовалось съ говорящими очертаніями его дѣвственной физіономіи. Съ другой стороны, выраженіе лица его означало печаль, глубокую и недавнюю, слѣды свѣжей и великой утраты.

— «Наконецъ, я опять тебя вижу, Евгеній!» произнесъ онъ, съ радостными слезами на глазахъ, и бросаясь въ мои объятія.

====page 105====

— Мы опять вмѣстѣ, мой милый Мишель! говорилъ я, крѣпко прижимая его къ груди своей. Не буду описывать ни радости свиданія нашего послѣ трехлѣтней разлуки, ни всего, что пересказали мы другъ другу въ избыткѣ чувствъ. Подобныя сцены болѣе уловимы для кисти нежели для пера; всего же удачнѣе можетъ передать ихъ воображеніе самого читателя, который, вѣроятно, не разъ испытывалъ и грусть разлуки и пріятныя минуты свиданія, пріятныя тѣмъ болѣе, чѣмъ менѣе онѣ были ожиданы.

Въ самомъ дѣлѣ, появленіе Мишеля было для меня совершенно неожиданнымъ. Онъ пріѣхалъ въ Іену для поступленія въ университетъ, и отъ всего, преданнаго мнѣ, сердца своего, радовался, что по прежнему будетъ учиться со мною. Но радость его значительно уменьшилась, когда я напомнилъ ему, что уже кончаю курсъ свой и осенью долженъ буду возвратиться на родину.

— «Но развѣ ты не можешь остаться здѣсь, Евгеній» — возразилъ онъ, «избрать себѣ здѣсь какое

нибудь занятіе?»

— Это будетъ совершенно зависѣть отъ воли моего батюшки. Онъ, въ своемъ уединеніи, конечно, съ нетерпѣніемъ ждетъ моего возвращенія;

====page 106====

мое присутствіе должно усладить его одиночество, остатокъ его жизни...

— «Да, это правда;» — печально отвѣчалъ Мишель. Потомъ, подумавъ нѣсколько, прибавилъ: «По крайней мѣрѣ, послѣднее время пребыванія своего въ университетѣ ты можешь провести съ нами, переселиться къ намъ?.. Мы наняли здѣсь очень миленькую квартиру... Я говорю мы, потому что я пріѣхалъ сюда не одинъ: еще двѣ особы съ нетерпѣніемъ желаютъ тебя видѣть, и если ты не совсѣмъ еще разлюбилъ старыхъ друзей, то, конечно, поспѣшишь со мною на свиданіе съ ними?»

— О, разумѣется!.. Я готовъ... Идемъ сію минуту.

Мы отправились.

— Безъ всякаго сомнѣнія, — подумалъ я: двѣ особы, о которыхъ упомянулъ Мишель, не кто другіе, какъ его родители — господинъ и госпожа Бухъ?

Вспоминая при этой мысли послѣднюю встрѣчу мою съ ними, я живо перенесся въ прошедшее — и оно представилось мнѣ во всѣхъ подробностяхъ, какъ-бы вчера случившееся.

При воспоминаніяхъ о Маргаритѣ, о дняхъ первой любви моей, о ея безмолвныхъ страданіяхъ,

====page 107====

потомъ о неожиданной и полной взаимности — паденіи Маргариты, я почувствовалъ, что сердце мое забилось неровно, что минувшее еще не совсѣмъ изгладилось изъ него.

Мы приближались уже къ дому, гдѣ, повторяя выраженіе Мишеля, ожидали насъ  «старые друзья».

Но кто эта старушка, что дрожащими шагами спѣшитъ, повидимому, на встрѣчу къ намъ, и черезъ нѣсколько минутъ бросается ко мнѣ на шею?

Это моя добрая няня. Я тотчасъ узналъ ее. Она почти ничего не перемѣнилась; только на головѣ ея стало больше прежняго сѣдыхъ волосъ, да на лицѣ будто прорѣзались двѣ-три новыя морщины — единственное пріобрѣтеніе, которымъ даритъ насъ старость.

Наконецъ, мы входимъ въ домъ. Сердце мое бьется сильно, такъ сильно, что, кажется, хочетъ выпрыгнуть изъ груди. Вотъ, думаю, сейчасъ увижу старика, котораго нѣкогда огорчилъ такъ жестоко... Какъ-то онъ встрѣтитъ меня?... Увижу и ее... Маргариту, которую нѣкогда любилъ такъ пламенно, которую... можетъ быть... и теперь еще люблю...

====page 108====

И я уводилъ ее.

Но подлъ Маргариты не было ея мужа.

Я бросилъ быстрый взглядъ по комнатъ.

Г. Буха не видать.

И я никогда не увижу болъе бъднаго старика. Онъ уже не любитъ, не ревнуетъ и не страдаетъ.

Маргарита стояла передо мною, одѣтая вся въ черное, въ глубокомъ трауръ. Лицо ея было

блъдно, болѣзненно... но все еще прекрасно. Видно, что она много претерпѣла, много перенесла; при всемъ томъ, она сохранила всю прежнюю прелесть и очаровательность наружности, хотя ей было тогда уже тридцать два года. Мишель былъ равенъ съ нею ростомъ, и она казалась не матерью ему, а старшею сестрой.

— «Здравствуйте, Евгеніи!» — тихо произнесла Маргарита, и знакомый, нѣжный голосъ ея трогательно отозвался въ моемъ сердцѣ. — «Узнали ли вы меня? Рады ли видѣть старыхъ знакомыхъ?»

Я почтительно поцаловалъ ея руку; слезы мѣшали мнъ говорить. Маргарита обняла  меня съ материнскою нѣжностью, и также заплакала.

====page 109====

— «Вы видите» — продолжала она, указывая на свою одежду... Его уже нѣтъ... Онъ умеръ, бѣдный старикъ...»

— Да, батюшка умеръ — повторилъ печально Мишель... Въ радости свиданія я забылъ сообщить тебѣ нашу печальную новость... или, лучше сказать, у меня недостало силъ говорить объ ней...

И слезы градомъ покатились по прекрасному лицу Мишеля, который нѣжно любилъ несчастнаго отца своего.

Послѣдовала безмолвная, унылая сцена.



На другой день я переселился въ квартиру Маргариты. Это былъ небольшой деревянный домикъ, состоявшій изъ пяти комнатъ. Одну изъ нихъ Маргарита предоставила мнѣ па выборъ. Я но прежнему ходилъ на лекціи въ университетъ, а свободное отъ ученія время проводилъ съ Мишелемъ и Маргаритою. О любви нашей не было и помину, на словахъ, но я чувствовалъ, что она съ новою силою пробуждается въ моемъ сердцѣ, а опытный уже взглядъ мой убѣждался въ томъ, что Маргарита никогда и не переставала любить меня. Я видѣлъ, что чувства ея ко мнѣ,

====page 110====

поглощая все бытіе ея, переполняли его страданіемъ. Не смотря на то, она тщательно старалась скрывать ихъ, осторожно удаляясь малѣйшаго напоминанія о прошедшемъ и возобновленія существовавшей  нѣкогда  въ отношеніяхъ нашихъ короткости. Между прошедшимъ и настоящимъ легла могила, и виновницей ея, можетъ быть преждевременной, Маргарита считала себя  – свое преступленіе. Она старалась также избѣгать встрѣчъ со  мною наединѣ, и для того почти всегда   оставляла  при себѣ Мишеля.

Такъ прошло около мѣсяца.

Въ продолженіе этого времени я сталъ рѣже прежняго посѣщать Эрнестину, и уже не съ тѣмъ удовольствіемъ, какъ до пріѣзда Маргариты. Присутствіе послѣдней, пробудивъ временемъ и разлукою охлажденную любовь, — мою первую любовь вмѣстѣ съ тѣмъ показало мнѣ неизмѣримую разницу между этими двумя женщинами, какъ въ нравственныхъ ихъ качествахъ, такъ и въ самой наружности, въ красотѣ внѣшней. Всѣ преимущества были, разумѣется, на сторонѣ Маргариты, тогда какъ прежнее поведеніе Эрнестины бросало на личность ея невыгодную тѣнь. Если

====page 111====

Маргарита и была виновна, то одинъ только разъ въ цѣлой жизни, свободной отъ всякой другой укоризны, и была виновна — для меня, а изъ эгоизма мы всегда прощаемъ чужіе проступки, когда они были жертвою, намъ при несенною. Великія страданія искупали вину Маргариты, между тѣмъ какъ ни что не искупало поведенія Эрнестины. Отъ прежняго, постыднаго рода жизни, она перешла къ новой связи, со мною, хотя и менѣе предосудительной, но все таки непозволенной. И кто могъ поручиться, что послѣ разрыва со мною Эрнестина не стала бы искать, въ утѣшеніе себѣ, другихъ связей. Словомъ, между нравственнымъ достоинствомъ этихъ двухъ женщинъ не могло даже и быть близкаго сравненія. Прибавьте къ тому прелесть воспоминаній первой любви и настоящее отчужденіе отъ меня Маргариты, по тому самому сильнѣе пробуждавшее прежнія чувства мои къ пей, и вы поймете, что, съ постепеннымъ возвращеніемъ ихъ, дальнѣйшая связь съ Эрнестиною должна была казаться мнѣ тягостною.

Скоро Эрнестина замѣтила охлажденіе мое, и я не могъ придумать ничего лучшаго, какъ съ полною откровенностію открыть ей все. Я такъ и

====page 112====

поступилъ. — «Конечно, довольно уже прошло времени» сказала она: «я надоѣла вамъ... какъ обыкновенно случается съ мужчинами... Люби послѣ этого постоянно!.. Я всегда была того мнѣнія, что женщины въ глазахъ мужчины не существо, а вещь, и тѣ изъ моихъ сестеръ поступаютъ очень благоразумно, которыя заставляютъ покупать эту вещь какъ можно дороже...»

Самымъ приличнымъ отвѣтомъ на такое философическое разсужденіе Эрнестины было, разумѣется, молчаніе — и я избралъ его.

Она погрустила, поплакала немного, и наконецъ утѣшилась мыслію, что я не могу принадлежать ей безъ раздѣла. Она удовольствовалась и тѣмъ, что я удѣлялъ ей хотя частицу своей привязанности. Мужчины, или, лучше сказать, — эти чудовища, говорила Эрнестина, способны вмѣщать въ сердцѣ своемъ не одну привязанность; слѣдовательно, — о постоянствѣ, о чувствѣ, исключительно посвященномъ одной, тутъ не могло быть и рѣчи.

Обращаюсь къ Маргаритѣ.

Мишель не могъ же всегда быть неотступнымъ участникомъ или свидѣтелемъ бесѣдъ нашихъ. Иногда онъ оставлялъ меня наединѣ съ Маргаритою, уходя въ свою комнату, гдѣ предавался любимому

====page 113====

занятію. Онъ, по прежнему, писалъ стпхи, которые съ возрастомъ автора получали неотносительное достоинство и свидѣтельствовали уже о сильномъ поэтическомъ дарованіи его... Но теперь дѣло не о поэзіи искусственной.

Оставаясь глазъ на глазъ съ Маргаритою, безъ свидѣтелей, я, и выраженіями взоровъ и намеками словъ, старался напомнить ей прежнія отношенія наши. Уже не было помѣхи — г. Буха — Маргарита была свободна, да и я уже не былъ прежнимъ робкимъ мальчикомъ! Нѣтъ, передъ хорошенькой вдовою, интересною въ самой печальной задумчивости своей, находился зрѣлый, давно уже искусившійся юноша, — студентъ, въ глубокомъ значеніи слова! Мнѣ былъ уже двадцать первый годъ — не съ ребенкомъ, а съ мужчиною, съ пылкимъ, страстнымъ молодымъ человѣкомъ предстояло бороться Маргаритѣ.

Она долго дѣлала видъ, что не понимаетъ или не замѣчаетъ моихъ намековъ, но когда я, мало по малу, простеръ дерзость свою до того, что наконецъ превратилъ ихъ въ явныя и даже наглыя требованія, тогда Маргарита, вооружась всѣмъ достоинствомъ женщины, противопоставила моей наглости такой отпоръ, какого, признаюсь, я не

====page 114====

ожидалъ отъ ея слабаго характера, неспособнаго, повидимому, ни къ какой борьбъ.

Позднѣе узналъ я, что изучить женщину гораздо труднѣе, нежели пройдти полный курсъ наукъ въ древнѣйшемъ изъ университетовъ, каковъ, напримѣръ, былъ Іенскій.

— «Евгеній!» — сказала она строго и величаво. — «Не уважая меня,  нельзя имѣть правъ на мое сердце! Не приписывайте мнимой холодности моей перемѣнѣ чувствованій къ вамъ. Нѣтъ, люблю васъ по прежнему... можетъ быть, еще болѣе. Время и разлука не ослабили моей привязанности, и въ то время, когда вы совершенно забывали меня... въ объятіяхъ другихъ женщинъ... я страдала любовью къ вамъ и молилась объ васъ, Евгеній...»

Я удивился, услыша, что Маргарита говоритъ о «другихъ женщинахъ» и хотѣлъ оправдываться, но она не допустила меня и продолжала:

— «Не возражайте! Я знаю все. Вы сдѣлали себѣ здѣсь не завидную репутацію; послѣдняя связь ваша съ какою-то Эрнестиною извѣстна здѣсь всѣмъ и каждому. Не стараясь, не желая даже узнавать, я узнала все. Говорю это не съ тѣмъ, чтобъ упрекать васъ. На упреки, на жалобы

====page 115====

 никогда не имѣла и не имѣю права. Вы не обязаны мнѣ вѣрностію, и я, съ своей стороны, никогда не обязывала васъ никакими клятвами, потому что это было бы и нелѣпо и безполезно. Помните я даже удерживала васъ отъ произнесенія клятвъ, зная, какъ были бы онѣ безразсудны и невозможны въ исполненіи. Вы совершенно свободны въ вашихъ выборахъ...»

— Время, разлука, а пуще всего увлеченія молодости и разгульное сообщество товарищей заставили меня быть непостояннымъ — сказалъ я, не глядя на Маргариту. — Но, снова увидя васъ, я чувствую, что  никогда не переставалъ любить той, которая первая дала мнѣ вкусить сладость любви... Не осуждайте меня такъ строго, Маргарита!

— «Я и не осуждаю васъ. Вы дурно меня поняли. Вы напрасно ищете другаго смысла въ словахъ моихъ. Если первоначальная вина моя, мой проступокъ, моя слабость, четыре года тому увлекшая васъ и даютъ вамъ власть надо мною, то узнайте, что я не совершенно еще потеряла власть надъ собой. Теперь между нами уже не тѣ отношенія, какія были нѣкогда; теперь вы уже не ребенокъ, и четыре протекшіе года, въ нѣкоторомъ смыслѣ, уравниваютъ наши отношенія...»

====page 116====

— Но по тому самому эти отношенія гораздо выгоднѣе для насъ обоихъ — прервалъ я — и я не знаю, почему теперь, когда вы совершенно свободны, продолженіе нашей связи было бы преступнѣе, нежели при жизни г. Буха?

— «О, я вижу, Евгеній, что вы совершенно не понимаете меня, и толкуете дѣло слишкомъ грубо, со стороны внѣшней... вижу, что надобно объясниться съ вами подробнѣе, иначе. Вы были моимъ воспитанникомъ — я учила васъ рисованію —  милый ребенокъ не казался мнѣ опаснымъ, какъ бы казался, на вашемъ мѣстѣ, мужчина совершенныхъ лѣтъ. Въ отношеніяхъ къ нему, въ самомъ началѣ раждающейся склонности, я увидѣла бы пропасть, въ которую ввергаюсь: въ первыя минуты я сознала бы, что такая связь прямо влечетъ меня къ преступленію, къ нарушенію супружеской вѣрности — и можетъ быть... я сохранила бы непорочность. Но съ вами было совершенію иначе. Ребенокъ казался мнѣ ребенкомъ, и незамѣтно подчиняясь роковой      страсти, я думала, что только играю... хотя то была страшная игра. Молодость ваша, почти дѣтство, вводили меня въ заблужденіе, не дозволяли мнѣ видѣть дѣла въ настоящемъ его видѣ, и я тогда только

====page 117====

очнулась, когда игра была кончена. Можетъ быть, вы найдете, что я теперь нѣсколько иначе смотрю на ходъ дѣла, нежели въ то время: но тогда и проступокъ мой и раскаяніе толковались ложно — по самой необыкновенности, странной случайности событія... Вы говорите, что смерть моего мужа, расторгая препятствія, даетъ намъ совершенную свободу. Вотъ тутъ-то вы и ошибаетесь какъ нельзя болъе!.. Выслушайте меня... При жизни г. Буха позволивъ себѣ связь съ вами, — связь, какъ я уже говорила, образовавшуюся случайно, почти безсознательно, я нарушала — едва ли не противу воли, и далеко не измѣривъ всей глубины проступка, — я нарушала только супружескую вѣрность, уступила силѣ первой любви: но продолжая теперь безпрепятственно связь нашу, нарушу долгъ болѣе безкорыстный и священный — долгъ женщины, непорочность пола. Именно по тому самому, что я теперь совершенію свободна и не боюсь никого, кромѣ своей совѣсти и чести, я должна быть строга къ самой себѣ. Не мудрено быть добродѣтельною, когда сторожитъ насъ долгъ и узы брака: несравненно возвышеннѣе сохранить чистоту свою при тѣхъ обстоятельствахъ, въ какихъ теперь мы встрѣчаемся. Знаю, что теперь, за любовь мою къ вамъ, никто не выгонитъ меня изъ дому въ холодную зимнюю ночь, никто не приведетъ меня къ покушенію на жизнь свою, какъ это, помните, было тогда. Но теперь я сама свой стражъ, сама свой судья, судья неумолимый... И не думайте, что я рѣшилась на такой подвигъ безъ борьбы, безъ принесенія жертвы... Нѣтъ, въ эти самыя минуты, когда я говорю самъ о моей рѣшимости — я крѣпко, крѣпко сжала бы васъ, Евгеній, въ своихъ объятіяхъ… еслибъ опѣ не были преступны — нѣтъ, не преступны, а просто развратны. Должно ли мнѣ уподобиться тѣмъ женщинамъ, которыхъ вы имѣли  случай узнать... Хотите ли, скажу болѣе: я ревную васъ къ нимъ; я готова убить эту Эрнестину... но преемницей ея не буду, для того, можетъ быть, чтобъ черезъ нѣсколько дней снова уступить права свои ей или другой!

— «И что теперь приводитъ васъ ко мнѣ? Уже не та дѣвственная, непорочная въ самомъ порокѣ своемъ любовь, — а раздраженная чувственность... Для удовлетворенія ея вы свободны сдѣлать выборъ помимо меня. Не разрывайте связи съ вашей Эрнестиной... Я видѣла ее: она гораздо моложе, и можетъ быть, лучше меня...»

====page 119====

— Довольно, Маргарита! Вы сказали много истиннаго, хотя, можетъ быть, и много преувеличеннаго... Не щадя себя, вы не пощадили и меня. Но я уважаю вашу добродѣтель, ваши возвышенныя убѣжденія. Я люблю васъ, какъ не любилъ еще четыре года тому. Но вы не должны быть моею... Прощайте... навсегда!!

Маргарита мгновенно поблѣднѣла.

— «Постой, Евгеній!» — сказала она дрожащимъ голосомъ, удерживая меня за руку. И я люблю тебя не менѣе. Если, четыре года тому, ты могъ увлечь меня, будучи почти ребенкомъ, то теперь, въ полномъ разцвѣтѣ молодости и мужской красоты, ты мнѣ во сто разъ милѣе и опаснѣе. Я не измѣню своему рѣшенію, какъ бы дорого оно мнѣ ни стоило. Но, если ты любишь меня истинно, если тринадцать лѣтъ разницы въ возрастѣ не страшатъ тебя... есть средство...»

— Говорите, говорите, Маргарита! — вскричалъ я, не догадываясь что хотѣла сказать она... Я готовъ на все... Говорите?

— «Не слишкомъ ли скоро ты изъявляешь свою готовность... Боюсь, Евгеній, что черезъ нѣсколько минутъ ты отречешься отъ словъ своихъ... Но, что бы ни было: выслушай меня...

====page 120====

— «Въ продолженіе нѣсколькихъ мѣсяцевъ послѣ твоего отъѣзда, г. Бухъ не говорилъ со мною ни слова, но и ни чѣмъ не оскорблялъ меня, ни чѣмъ не напоминалъ о происшедшемъ. Здоровье его видимо слабѣло; онъ жестоко страдалъ душего; единственное разсѣяніе его было — учебныя запятія съ Мишелемъ. Я видѣла его глубокія страданія, и — страдая сама — жалѣла бѣднаго старика. Я написала къ нему жалостное письмо, умоляя о прощеніи. Онъ тронутъ былъ моимъ раскаяніемъ, простилъ меня и совершенно примирился со мною. Но, вмѣстѣ съ тѣмъ, онъ видѣлъ, что любовь къ тебѣ не погасала и не могла погаснуть въ моемъ сердцѣ. Великодушный старикъ, раздирая своими руками глубокую рапу собственнаго сердца, утѣшалъ меня въ разлукѣ съ тобою, и добровольно отрекшись отъ правъ мужа, жилъ со мною какъ брать, какъ отецъ. Лѣта, неожиданный ударъ, нанесенный гордой душѣ его моимъ поведеніемъ; безпрерывныя, безмолвныя страданія въ продолженіе почти трехъ лѣтъ, совершенно разстроили его здоровье и видимо приближали его ко гробу. Пособія искусства были безполезны противу душевной болѣзни, соединившейся напослѣдокъ и съ страданіями

====page 121====

тѣлесными. Онъ впалъ въ чахотку. Долго крѣпился, но въ началъ нынѣшняго года слегъ, наконецъ, въ постель и не вставалъ уже болѣе. Я не отходила отъ него, и неусыпными попеченіями хотѣла загладить вину мою. Онъ не былъ равнодушенъ къ моему непритворному участію, и за нѣсколько дней до смерти, слабымъ голосомъ сказалъ мнѣ: «Маргарита! тринадцать лѣтъ ты была «мнѣ вѣрною женою, тринадцать лѣтъ ты счастливила меня: но сама не могла быть счастлива — я былъ втрое старѣе тебя. Богъ благословилъ, хотя и не равный, союзъ нашъ прекраснѣйшимъ ребенкомъ. Но я не умѣлъ цѣнить «судьбы своей. Жестоко я обошелся съ тобою, «когда узналъ о связи твоей съ Евгеніемъ, а между тѣмъ самъ, въ то же время, во время послѣдпей разлуки нашей, велъ связь съ другою «женщиною — и то была не единственная невѣрность моя. Въ самые первые годы супружества нашего, я осквернялъ чистоту ложа твоего. «Мнѣ это было непростительно. Твой проступокъ былъ только слабостію, почти невольнымъ «паденіемъ — мои связи были просто развратомъ. «Видишь ли, я также нуждаюсь въ твоемъ прощеніи... и ты простишь меня, Маргарита — простишь

====page 122====

умирающаго старика?... Я хотѣлъ бы, «чтобы ты, хотя по смерти моей, была счастлива, въ замужествъ болѣе равномъ и взаимномъ... «Но ты любишь Евгенія, ты долго еще будешь «хороша... Помнится, ты говорила мнѣ, что этотъ «страстный юноша предлагалъ тебѣ свою руку... «Чтожъ — если три года и большая опытность не «измѣнили его мыслей, если онъ по прежнему «любитъ тебя... будь счастлива съ нимъ!... Мнѣ «утѣшительно умереть съ этою мыслію... Но не «забывай Мишеля нашего...»

— «На другой день, онъ повторилъ слова свои отцу твоему, и отецъ твой сказалъ, что съ его стороны не будетъ препятствія, лишь бы ты добровольно хотѣлъ этого...  Но я вижу, Евгеній, что тебя испугало заключеніе разсказа моего... Не пугайся напрасно... Часъ тому, ты требовалъ отъ меня жертвы, но я не требую твоей — я никогда до того не унижусь!.. Въ этомъ можешь быть увѣренъ...»

Дѣйствительно, три года измѣнили мои мысли, и тринадцать лѣтъ разницы въ возрастѣ между мною и Маргаритою, особенно шестнадцатилѣтній сынъ ея, Мишель, который долженъ былъ называть меня своимъ отцемъ, точно испугали

====page 123====

воображеніе мое. Слово женитьба обдало умъ мой какимъ-то холодомъ и заглушило на минуту пламенныя чувства къ Маргаритѣ.

— Нѣкогда вы были великодушнѣе ко мнѣ и безкорыстнѣе въ отношеніи къ самой себѣ, — сказалъ я. — Три года тому, вы отвергли предложеніе, которое дѣлаете теперь сами. Тогда вы любили меня безъ условій — теперь любовь свою хотите продать цѣною моей свободы...

— «Я ничего пе хочу» — отвѣчала Маргарита прерывающимся голосомъ и со слезами на глазахъ: «я только обманулась въ свойствѣ чувствъ вашихъ ко мнъ, предполагая въ васъ наслѣдственное, высокое благородство отца вашего. — Вы почти принудили меня вымолвить то, чего я никогда не произнесла бы безъ вашей сегодняшней наглости» — прибавила она съ досадою и брося на меня презрительный взглядъ, котораго я дѣйствительно заслуживалъ.

Мнъ стало стыдно самого себя.

— Да, я поступаю гнусно! — прошепталъ я. Презирайте меня, Маргарита: но буду откровененъ... Могу любить васъ вѣчно — но... бракъ... 

— «Такъ останемся просто друзьями» — сказала она съ кротостію, подавляя жестокое страданie

====page 124====

и глотая слезы... «Вы не хотите назвать меня женою: не требуйте же, чтобъ я была наложницей вашей!»

— Тутъ разница только въ словахъ — возразилъ я, проникнутый студенческой философіей.

— «Не оскорбляйте меня, Евгеній! Умоляю васъ!»

При этихъ скорбныхъ звукахъ, заглушаемыхъ плачемъ и рыданіемъ бѣдной женщины, вся рыцарская твердость моя изчезла. Слишкомъ надѣясь на слабость и любовь ко мнѣ Маргариты, я нѣкоторымъ образомъ дѣйствовалъ по плану, заранѣе обдуманному: но когда онъ не удался, и я увидѣлъ страданіе несчастной, сердце вступило въ права свои, врожденное благородство характера взяло верхъ надъ необузданностію чувственности, и я упалъ на колѣни передъ Маргаритою, говоря: Будьте же моею, какъ супруга!

— «Поздно!.. Я лучше готова лишиться любви вашей, Евгеній, нежели уваженія... Оставьте меня, или я сама уйду отсюда...»



Описанная размолвка произошла между нами вечеромъ, близъ полуночи. Я удалился въ свою комнату, легъ въ постель, но не могъ заснуть — сонъ бѣжалъ отъ глазъ моихъ. Припоминая всѣ подробности

====page 125====

страннаго объясненія, я не могъ не убѣдиться, что сопротивленіе Маргариты было точно подвигомъ, высокою добродѣтелью, святою непорочностію, тогда какъ собственное поведеніе мое съ нею отзывалось какою-то животностію и низостью. Я сталъ презирать себя...

Напрасно, въ слѣдующіе дни, я старался сблизиться съ Маргаритою, испросить ея прощеніе и вымолить согласіе на бракъ. Желаніе вновь обладать ею, усиленное сопротивленіемъ и упорствомъ со стороны Маргариты, возросло наконецъ до неистовства и стало такимъ необузданнымъ чувствомъ, что я готовъ былъ на все, не заботясь о послѣдствіяхъ. Но едва Маргарита замѣчала намѣреніе мое остаться съ нею наединѣ, какъ тотчасъ же удалялась въ свою комнату и запирала ее ключемъ. Благородная, возвышенная   гордость этой женщины была оскорблена, поругана — и она стала чуждаться человѣка, который не умѣлъ ни оцѣпить поведенія ея и всего, что она принесла ему въ жертву, ни понять высокой души ея.

Тогда, терзаемый неудовлетворенною страстію, а наконецъ и самою любовію къ Маргаритѣ, пробудившеюся съ повою силою, снѣдаемый раскаяніемъ въ своемъ грубомъ поступкѣ съ этой рѣдкой

====page 126====

женщиной, я написалъ къ ней трогательное письмо, умоляя о прощеніи и согласіи на бракъ, —  «согласіи на мое счастіе» — говорилъ я.

Но Маргарита осталась непреклонною, и вотъ что отвѣчала мнѣ :

— «Я прощаю васъ, Евгеній. Нельзя не простить любимаго человѣка. Но не говорите о бракѣ. Пусть это слово, которое такъ неосторожно сорвалось съ языка моего, не будетъ болѣе «произносимо между нами. Теперь, по прежнему, «понимаю я, какъ безразсудно бы было съ моей «стороны идти къ алтарю съ юношей, который «можетъ быть почти моимъ сыномъ. За первыми «днями нашего соединенія неизбѣжно послѣдовали бы упреки и охлажденіе, и оно никогда уже не смѣнилось бы чувствомъ прежней «любви вашей ко мнѣ, Евгеній! Не хочу купитъ моего счастія цѣною вашей свободы! «Посвящу остатокъ жизни моей сыну и молитвамъ о васъ. Будьте счастливы съ другою, съ «другими. Не обманывайте себя и не желайте одною минутою погубить цѣлой жизни. Забудьте, оставьте навсегда Маргариту! Она найдетъ «утѣшеніе въ самой себѣ, въ своей добродѣтели. «Единственный проступокъ моей жизни искупленъ

====page 127====

великими страданіями, великими жертва«ми. Не нарушайте же ихъ святости!»

Не теряя еще совершенно надежды склонить Маргариту къ уступчивости, я написалъ другое, третье письмо, но они оставлены были безъ отвѣта.

— Она не любитъ меня болѣе, если можетъ поступать со мною такъ жестоко! Забудемъ же ее!!

И я возобновилъ связь свою съ Эринестиною и сообщество съ университетскими товарищами, давно уже мною оставленное. Я предался всѣмъ излишествамъ и порокамъ; пилъ, игралъ, буйствовалъ, билъ стекла, не давалъ прохода бѣднымъ мѣщанкамъ. То было бѣшенство Турка, принявшаго опіумъ. Скоро молва о моихъ шалостяхъ прогремѣла въ Іенѣ и окрестностяхъ; университетское начальство принуждено было, наконецъ, принять свои мѣры, но онѣ были слишкомъ слабы и не могли совершенно унять меня. По нѣскольку сутокъ сряду я не возвращался домой. Кроткій Мишель не понималъ что со мною дѣлается. Однажды онъ вздумалъ было увѣщевать меня, но я грубо оттолкнулъ его отъ себя, и бѣдный юноша удалился со слезами на

====page 128====

глазахъ. За то, вѣроятно, мать его очень хороню понимала, что было причиною такого моего поведенія, и можетъ быть, раскаивалась въ излишней своей строгости, послѣдствія которой могли быть гибельны для меня. Слѣды буйства и разврата рѣзко обозначились въ моей наружности и на лицѣ. Но въ самомъ забвеніи себя, среди неистовствъ, я видѣлъ, что онѣ не средство заглушить страсть, еще болѣе неистовую. Для удовлетворенія ея нужна была Маргарита, ни какая другая женщина въ свѣтѣ, только Маргарита, и я рѣшился увѣнчать поведеніе мое поступкомъ, достойнымъ самаго закоснѣлаго развратника.

Въ одну ночь я возвращался домой съ разгульной студенческой вакханаліи. Глаза мои горѣли пламенемъ усердныхъ возліяній Бахусу и всею необузданностію поглощавшаго меня чувства.

Я приближался къ дому.

Во всѣхъ окнахъ было темно. Только въ одномъ, сквозь бѣлый занавѣсъ, трепеталъ слабый свѣтъ огня. То была комната Маргариты.

Тихо и осторожно пробрался я въ домъ; еще осторожнѣе, едва прикасаясь къ полу, прошелъ я  всѣ покои, и наконецъ остановился у дверей комнаты Маргаритиной, быстро отворилъ ихъ,

====page 129====

еще быстрѣе повернулъ ключъ въ замкѣ — и заперъ комнату изнутри.

Маргарита была въ моей власти.

Она не спала. Полураздѣтая, съ распущенными волосами, упадавшими по обнаженнымъ плечамъ, сидѣла она на своей постели. Она была роскошно прекрасна, восхительно печальна.

Съ страстнымъ безмолвіемъ я смотрѣлъ на нее.

Испугъ Маргариты былъ такъ великъ при неожиданномъ моемъ появленіи, что она на минуту потеряла чувства. Потомъ, прійдя въ себя, тихимъ, дрожащимъ, какъ замирающее эхо, голосомъ, сказала: «За чѣмъ вы пришли, Евгеній?»

Отвѣтъ былъ въ моихъ глазахъ, въ дикой наглости моихъ движеній.           і

«Я буду кричать... Я позову людей...» произнесла она.

— А! ты будешь кричать? Ты призовешь людей па помощь? Сынъ прибѣжитъ на крикъ матери, и увидитъ меня въ спальнѣ ея. Клянусь, онъ узнаетъ все: узнаетъ права мои на тебя, Маргарита; узнаетъ, что ты была убійцею отца его... Кричи же!

Она бросилась къ ногамъ моимъ, и обнимая мои колѣни, рыдая, умоляла всѣмъ священнымъ пощадить се.

====page 130====

Но напрасно. Тогда не было для меня ничего священнаго; чувство жалости, всѣ чувства заглушены были силою одного грубаго, скотскаго чувства.

Слабый вопль несчастной женщины замеръ подъ рукой моей...

Такъ, среди мглы ночной, вой бури заглушаетъ крики гибнущаго пловца, тщетно взывающаго о помощи...

Такъ бьется бѣдная птичка, пойманная маленькимъ шалуномъ, тщетно силясь вырваться изъ рукъ его на свободу...

Такъ благороднѣйшія стремленія душевныя и страсти сердца умолкаютъ въ человѣкѣ, гнетомомъ извнѣ враждующими обстоятельствами земнаго существованія...

====page====

ГЛАBА XVIII.

Подвигъ Маргариты. — Я  чуть было не женилcя.



Страшна была описанная ночь низкаго злоупотребленія силы надъ слабостію и непорочностію злополучной женщины, но еще страшнѣе были день и дни, за нею послѣдовавшіе. Они озарили во мнѣ злодѣя, и голосъ совѣсти возникъ изъ глубины сердца, гдѣ онъ навремя смолкаетъ, какъ-бы въ летаргическомъ снѣ, но скоро потомъ пробуждается съ вопіющею силою истины. Я заперся въ своей комнатѣ, никуда не выходилъ и никого не впускалъ къ себѣ. Презрительное недовольство собою содѣлывало меня несчастнѣйшимъ человѣкомъ, и я принужденъ былъ искать

====page 132====

утѣшенія въ томъ, что, повергая меня въ самозабвеніе, было средствомъ и гибельнымъ и постыднымъ. Вино, спасая меня отъ отчаянія, съ каждымъ днемъ болѣе и болѣе уничижало мое нравственное достоинство. Напрасны были увѣщанія добраго Андрея, который, валяясь у ногъ моихъ, умолялъ меня возвратиться на путь истины... «Если я до сихъ поръ пе увѣдомлялъ батюшки о вашемъ поведеніи, то не потому, чтобы хотѣлъ щадить васъ, Евгеній, — говорилъ онъ,» — а потому у что боюсь огорчить бѣднаго старика такими вѣстями: у него, кажется, довольно и своего горя, хотя онъ никому не сказываетъ о тайной причинѣ своихъ печалей.»

Въ эти мрачные дни, мнѣ казалось, что еслибъ я могъ возвратить или переиначить прошедшее, то охотно согласился бы быть не только мужемъ —  рабомъ Маргариты на всю жизнь. Недавно происшедшее, повторяясь въ воображеніи моемъ, со всею ужасающею своей подробностью, лишало меня смѣлости хотя на минуту увидѣться съ жестоко-оскорбленною, поруганною Маргаритою, и я тщательно избѣгалъ всякой встрѣчи съ нею. Въ послѣдствіи я узналъ, что, долго не видя меня, она спрашивала Андрея о моихъ занятіяхъ, и — о

====page 133====

великодушная женщина! — глубоко огорчена была, когда ей сказали, что я потоплялъ горе свое въ винъ, опорожнивая въ день по нѣскольку бутылокъ.

Такъ прошло около мѣсяца. Подъ предлогомъ болѣзни (не совсѣмъ ложнымъ), я вовсе не ходилъ на университетскія лекціи, и съ нетерпѣніемъ ждалъ годичнаго окончанія ихъ, долженствовавшаго доставить мнѣ совершенную свободу и право возвратиться на родину. Я желалъ скорѣе оставить мѣста, безпрестанно напоминавшія мнѣ мои унизительные поступки и упадокъ нравственности, которою нѣкогда гордились моя воспитательница и отецъ мой. Привычка почти безпрерывно употреблять вино усилилась во мнѣ до такой степени, что я yе могъ уже обходиться безъ него: между тѣмъ оно уже перестало производить на меня свое обычное дѣйствіе — опьяненіе и безчувствіе.  Такимъ образомъ я лишился въ немъ душевно-лекарственнаго средства, избавлявшаго меня, хотя навремя, отъ горестнаго сознанія своего тягостнаго положенія, и я увидѣлъ себя удрученнымъ неотступными  терзаніями  совѣсти — уличителя безмолвнаго, по краснорѣчиваго.

Я проводилъ время совершенно одинъ. Мишель, такъ грубо отвергнутый мною, уже не являлся

====page 134====

ко мнѣ болѣе съ своими увѣщаніями, съ кроткою преданностію своей нѣжной дружбы, и я оставленъ былъ на жертву грызущей тоскѣ одиночества.

То были дни мучительные, длинно - мучительные!

Однажды вечеромъ лежалъ я на своей постели, въ мертвящей грусти отчужденія отъ всего окружающаго. Свѣча тускло горѣла на столикѣ подлѣ кровати и проливала по комнатѣ слабый, дрожащій свѣтъ. Унылая тишина и мрачное безмолвіе были единственными моими собесѣдниками. Мысль моя блуждала въ.прошедшемъ, и я пробѣгалъ памятью событія послѣднихъ шести лѣтъ моей жизни. Вдругъ кто-то тихо постучался у дверей моихъ.

— Кто тамъ? — спросилъ я равнодушно.

Вмѣсто отвѣта, дверь отворилась и вошла женщина. Это была Маргарита.

— «Евгеній, я пришла,» — сказала опа робко —  пришла возвратить вамъ спокойствіе и... любовь мою... Забудемъ прошедшее!.. Къ чему эти бутылки... этотъ родъ жизни, недостойный и гибельный? Вспомните — чѣмъ были вы прежде и чѣмъ стали теперь! Посмотрите себя въ зеркалѣ — васъ узнать не льзя!...»

====page 135====

— «Я хотѣла одержать надъ собою побѣду» —  продолжала она послѣ нѣкотораго молчанія... «Богъ видѣлъ мою рѣшимость. Не отъ меня зависѣло сохранить ее. Не буду противиться судьбѣ... Я твоя, Евгеній, не требуя ни брака, ни вѣчнаго постоянства... твоя... пока ты можешь любить меня... твоя... пока ты хочешь, чтобъ я была твоею... Но если я уже ненавистна тебѣ — скажи слово — и ты не увидишь меня болѣе... никогда...»

Этотъ кроткій, любящій голосъ глубокъ проникъ въ мое сердце. Я почувствовалъ свое возрожденіе и возможность быть еще счастливымъ. Тысячами ласкъ и поцалуевъ хотѣлъ я доказать Маргаритѣ мою любовь и раскаяніе. Полное забвеніе прошедшаго, полное примиреніе — и для насъ снова настало минувшее, со всею его сладостію и очарованіемъ.

На другой же день всѣ бутылки и стаканы полетѣли за окошко; всѣ недостойныя привычки оставлены, и оставлены навсегда. Только разъ въ жизни я могъ погрязнуть такъ глубоко и — можетъ быть — это была необходимая, спасительная катастрофа. Однажды испытавъ подобное положеніе, я не отважился бы повторить его — такъ оно казалось мнѣ омерзительно и гнусно.

====page 136====

Нѣсколько дней совершеннаго воздержанія, оббращеніе къ прежнему, тихому и скромному, роду жизни, смыли съ лица моего, съ наружности моей слѣды буйства, разврата и неумѣренныхъ возліяній Бахусу. Я опять сталъ тѣмъ же, чѣмъ былъ нѣкогда, въ лучшіе дни моей юности; опять черты лица моего приняли обыкновенное свое выраженіе, и оно, по прежнему, могло привлекать и нравиться женшинамъ. Признаюсь, въ послѣднее время, когда, отвергнутый Маргаритою, я предался всѣмъ нравственнымъ, или, правильнѣе, всѣмъ безнравственнымъ излишествамъ, и обратился къ Эрнестинѣ, она пугалась моей наружности, моихъ буйныхъ пріемовъ, и уже неохотно расточала мнѣ ласки свои. Только одна Маргарита, забывая горькую обиду, втайнѣ страдала о моемъ паденіи, втайнѣ слѣдила за всѣми моими поступками, и наконецъ за моимъ затворничествомъ въ безмолвной бесѣдѣ съ бутылками. Одна Маргарита угадала, что оно было слѣдствіемъ отчаянія и страшной тоски душевной, которая могла кончиться недобрымъ. Тогда-то, для спасенія моего, несравненная женщина рѣшилась принести жертву, — можетъ быть, самую тяжелую изъ всѣхъ жертвъ страдальческой жизни своей... если вы

====page 137====

способны вѣрить въ возможность возвращенія высокаго цѣломудрія женщины, однажды нарушеннаго... Желая извлечь меня изъ глубины паденія, она не затруднилась заботой о себѣ самой, о своемъ долгъ, и снова призывая меня въ свои объятія, говорила: Для твоего счастія, Евгеній, —  для обращенія тебя па путь достойнѣйшій, и самое доброе имя мое, внутренно сознаваемое — не предѣлъ пожертвованію. Ты хотѣлъ любви моей безусловно; хотѣлъ, чтобъ я была твоей любовницей — и я не могла выбирать между своею честію и твоею погибелью. Союзъ нашъ не освященъ бракомъ — но въ душѣ моей я поклялась быть вѣчно твоею супругою — будешь ли ты любить меня долго, всегда — покинешь ли завтра!»

И она сдержала свою клятву, сдержала до настоящихъ дней.

Но, можетъ статься, ты, мой строгій читатель, всевѣдущій психологъ, — ты иначе объяснишь подвигъ Маргариты. — Ты скажешь, что послѣднее рѣшеніе ея было болѣе слѣдствіемъ собственной ея склонности ко мнѣ, нежели заботы о моемъ счастіи; что временная неуступчивость этой женщины была, такъ, маленькою сценою, актерствомъ, даже, можетъ быть, хитрымъ разсчетомъ,

====page 138====

— что она имѣла въ виду выиграть сопротивленіемъ больше любви, больше уваженія... Не спорю и смиряюсь передъ такими тонкими соображеніями. Есть много женщинъ, дѣйствующихъ по правиламъ подобной теоріи: но Маргарита была пе изъ числа ихъ.

Менѣе строгій сердевѣдецъ женскій будетъ разсуждать иначе. Онъ скажетъ, что Маргарита, въ самомъ неистовствѣ моего поведенія, потомъ въ моемъ отчаяніи, видя доказательства и силу любви къ ней, не только рѣшилась простить, но и вполнѣ вознаградить меня.

Не буду возражать и противъ этой причины; отчасти даже сознаюсь, что она, въ соединеніи съ другими, менѣе корыстными и себялюбивыми, могла имѣть свое послѣдствіе.

Наконецъ, можетъ быть, найдется и такой толкователь, который самую минуту насильственнаго овладѣнія моего Маргаритою назоветъ слишкомъ искусительною для дальнѣйшей ея добродѣтели.

Не внося факела въ темныя побужденія женской непорочности и женской слабости, я попрошу однакожъ неумолимыхъ судей чужихъ проступковъ указать мнѣ ту добродѣтельную, ту святую

====page 139====

женщину, которая, на мѣстѣ Маргариты, поступила бы иначе... лучше?..

Что до меня, я умѣлъ оцѣнить высокій подвигъ рѣдкаго, высокаго существа. — Никогда Маргарита, въ глазахъ моихъ, не заслуживала болѣе любви и благоговѣйнаго уваженія. Продолжая временную строгость въ отношеніи ко мнѣ и прекративъ совершенно связь со мною, она поступила бы какъ самая обыкновенная изъ обыкновенныхъ женщинъ. Большая половина ихъ сохраняютъ непорочность не потому, что уважаютъ добродѣтель и боятся проступка: но потому, что страшатся только потери добраго имени, страшатся молвы общественной.

Но я хотѣлъ загладить вины свои передъ Маргаритою, хотѣлъ увѣнчать подвигъ ея наградою достойной — возвышенную любовь ея ко мнѣ обратить въ чувство святаго долга, священной супружеской обязанности. Я написалъ къ отцу, и въ непродолжительномъ времени получилъ согласіе его на бракъ съ Маргаритою, въ слѣдующихъ выраженіяхъ:

— «Если рѣшеніе твое, Евгеній, не есть слѣдствіе жертвы, приносимой благородствомъ характера» — писалъ онъ: — «если оно совершенно добровольно, —

====page 140====

если ты думаешь, что разница въ возрасть никогда не заставитъ тебя раскаиваться; если,   наконецъ, ты такъ любишь Маргариту, что она одна можетъ составить твое счастіе, — я не только не противлюсь ему, но съ удовольствіемъ назову ее своею дочерью... хотя, признаюсь, будетъ нѣсколько странно, когда Мишель станетъ называть тебя отцемъ своимъ. Но это мелочь, на которую не слѣдуетъ обращать вниманія. Во всякомъ случаѣ, послѣ не ропщи на мое согласіе! Званіе отца не даетъ мнѣ права препятствовать твоему счастію, въ какихъ бы обстоятельствахъ —  лишь бы они не были преступны — ты ни находилъ его. Я въ это дѣло пе мѣшаюсь, предоставляя все твоему сердцу и — благоразумію. Какъ отецъ, я только благословляю тебя и желаю тебѣ возможнаго счастія.»

Всякой, на моемъ мѣстѣ, не увлекаемый страстію и сцѣпленіемъ происшествій, увидѣлъ бы въ этихъ строкахъ лучшаго изъ отцевъ и превосходнѣйшаго изъ людей, что онъ, давая согласіе па бракъ мой съ Маргаритою, не вполнѣ одобрялъ его, и въ глубинѣ души былъ даже противъ него. Единственнымъ, но вмѣстѣ чрезвычайно важнымъ, препятствіемъ полагалъ онъ крайнее неравенство

====page 141====

лѣтъ, которое, по справедливому и опытному его мнѣнію, могло имѣть для меня гибельныя послѣдствія. — «Вообще» — говорилъ онъ мнѣ, чрезъ нѣсколько мѣсяцевъ потомъ: «должно располагать браки такъ, чтобы мужъ былъ старѣе жены по крайнѣй мѣрѣ пятью, если не десятью годами; въ нѣкоторыхъ случаяхъ можно допустить и равенство лѣтъ. А Маргарита старѣе тебя тринадцатью годами, и притомъ мать шестнадцатилѣтняго сына. Такой бракъ, къ сожалѣнію, очень страненъ, а всякая странность, заключая въ себѣ положеніе отрицательное, не годится и ведетъ не къ доброму. — Мнѣ жаль Маргариты. Но зачѣмъ она не ровесница своему сыну — тогда бы дѣло другое!.. Согласенъ, что отказавшись отъ брака оба вы принесли бы великія жертвы своему сердцу и своимъ чувствамъ... но жизнь человѣческая состоитъ изъ безпрестанныхъ жертвъ. Еще и то хорошо, что онѣ не рѣдко бываютъ искупленіемъ будущаго счастія. Не думаю, чтобы бракъ твой съ Маргаритой былъ изъ счастливѣйшихъ...»

Но все это, повторяю, говорепо было нѣсколько мѣсяцевъ спустя, когда я свидѣлся съ отцемъ послѣ трехлѣтней разлуки. Въ то время, которое описываю теперь, подобныя соображенія далеко

====page 142====

не входили въ мои намѣренія. Въ минуту полученія отцовскаго письма, съ согласіемъ на бракъ Маргариты, я не понялъ ни намековъ его, ни предостереженій; напротивъ — въ восторгѣ, побѣжалъ къ Маргаритѣ, думая сдѣлать ей сюрпризъ: до полученія отцовскаго согласія я скрывалъ отъ нея рѣшеніе свое въ настоящемъ случаѣ.

— «Другъ мой, ты напрасно поторопился» — сказала она. — «Недостаточно ни собственнаго твоего, ни отца твоего согласія. Препятствіе въ этомъ дѣлѣ — сама я. Отецъ твой совершенно правъ, говоря о Мишелѣ. Не будемъ же дѣлать странностей! Покамѣстъ отношенія наши хотя и непозволительны, но, вѣроятно, случались не съ одними нами. Ты хочешь удостоить меня званія своей супруги, но оттого, къ несчастію, по странному устройству природы человѣческой, я не буду для тебя ни болѣе, ни менѣе... даже, можетъ быть, менѣе. Увы, съ прочнымъ обладаніемъ вещей, иногда теряется цѣнность ихъ!.. Что до меня, — нѣтъ узъ болѣе крѣпкихъ, какъ тѣ, которыя связываютъ меня съ тобою уже четыре года. Это первая, послѣдняя — единственная любовь моя; ее могутъ — и справедливо — осуждать люди, долго осуждала и сама я... Наконецъ, я примирилась съ судьбою своею,

====page 143====

и люблю тебя спокойно, безукоризненно, съ чувствомъ какого-то долга, какой-то обязанности. Любить одного человѣка,  безкорыстно, вѣчно, не можетъ быть тяжкимъ преступленіемъ. Бракъ —  дѣло великое, святое. Приступая къ нему, должно строго обдумать всѣ вѣроятности послѣдствій заключаемаго союза: иначе мы не навсегда можемъ сохранить его святость и счастіе ненарушимыми. Я стара для тебя, и не хочу видѣть твоего поздняго раскаянія; не хочу лишать тебя свободы — въ твои лѣта она такъ дорога и необходима. Притомъ, мнѣ легче перенесть твое охлажденіе теперь, нежели тогда, когда я была бы твоею женою. Теперь ты покинешь только любовницу, тогда жену, и я два раза была бы несчастлива своимъ замужествомъ: одинъ разъ: — имѣя мужа слишкомъ стараго, другой разъ — слишкомъ молодаго. Вспомни, Евгеній, какъ испугался ты, когда я сама намекнула тебѣ о бракѣ! Происшедшее послѣ того нѣсколько измѣнило твои мысли, и теперь женитьбою ты хочешь вознаградить вину свою противъ меня. Благородно, но безразсудно... Перестанемъже говорить, объ этомъ... Люби меня, Евгеній, — и я буду счастлива! Другаго счастія, болѣе прочнаго и неизмѣннаго, мнѣ не назначено.»

====page 144====

Маргарита говорила съ такимъ спокойствіемъ, съ такою любовью, но и съ такою твердостію, что не было никакой надежды измѣнить ея рѣшеніе, убѣдить ее...

Предположенный мною бракъ не состоялся. Видно, въ книгѣ судебъ опредѣлено было, чтобы записки мои не остановились на этомъ мѣстѣ обыкновеннымъ заключеніемъ романовъ. Будемъ же продолжать повѣствованіе наше, нашъ невымышленный романъ.

За днемъ, въ который Маргарита, рѣшительно и навсегда, устранила мысль о брачномъ соединеніи нашемъ, послѣдовали дни тихіе и счастливые, дни любви и дружбы, самой нѣжной, самой предупредительной. Ни что уже не было противъ меня — ни бѣшенство раздраженнаго мужа, ни героическое сопротивленіе любящей женщины, ни мысль, что, съ охлажденіемъ къ пей или невольною склонностію къ другой, узы брака на вѣки приковываютъ меня къ Маргаритѣ. Не таково было ея счастіе! Оно, безъ сомнѣнія, возмущалось вѣроятнымъ предположеніемъ, что не всегда она будетъ единственною привязанностію моего сердца. Была и еще причина, тревожившая настоящее Маргариты. Какъ ни толковала

====page 145====

oнa отношенія свои ко мнѣ, какъ ни оправдывала слабость свою: но то, что называютъ общественнымъ мнѣніемъ, судомъ свѣта, — но самый голосъ собственнаго сознанія, не могли не быть противъ нея. Одно было ей отрадно — Мишель не только не зналъ, но и не догадывался о драмѣ, которую почти въ глазахъ его разыгрывали два существа, столь ему близкія и столь имъ любимыя: взаимныя отношенія наши навсегда остались для него тайною.

Чувствительное сердце Мишеля глубоко оскорблено было поступкомъ моимъ, когда я такъ грубо отвергнулъ его увѣщанія въ одну изъ минутъ нравственнаго моего упадка. Долго послѣ того онъ чуждался меня: по доброе его сердце и привязанность ко мнѣ были сильнѣе впечатлѣнія обиды — мы примирились, и по прежнему стали друзьями. Мишель приходилъ уже въ тотъ возрастъ, когда оба мы совершенно могли понимать другъ друга, когда бесѣда наша поддерживалась не только безотчетнымъ чувствомъ взаимной привязанности, но и интересомъ передачи другъ другу нашихъ мыслей и наблюденій. И для Мишеля наступала уже эпоха сердечныхъ испытаній; онъ уже признавался мнѣ въ нѣкоторыхъ

====page 146====

безпокойныхъ ощущеніяхъ, столь свойственныхъ его возрасту. Я страшился за юнаго друга моего; боялся, что сообщество съ университетскими товарищами и студенческіе нравы, привившись къ нему, увлекутъ его къ ранней потеръ цѣломудрія: но присутствіе матери и собственное строгое понятіе о добродѣтели спасли его. Скоро суждено ему было полюбить прелестную тринадцати лѣтнюю дѣвушку, и въ этой чистой, непорочной, единственной, первой и послѣдней любви своей, сосредоточилъ онъ всѣ стремленія прекраснаго сердца своего — силою ея избавленъ былъ отъ постороннихъ искушеній.

Но не будемъ опережать событій, которыя нынѣ, съ каждою повою страницей, должны болѣе и болѣе приближать насъ къ дальнѣйшему развитію тихой, незатѣйливой жизненной драмы, такъ долго длящейся на первыхъ актахъ своихъ.

Въ настоящее время отношеній къ Маргаритѣ, сердце мое исключительно посвящено было одной ей, и не знало, не хотѣло знать ни какихъ другихъ привязанностей, — слѣдовательно, связь съ Эрнестиною совершенно была оставлена. Я написалъ ей прощальное письмо, искренію благодарилъ ее за «снисходительность» ко мнѣ, — 

====page 147====

просилъ прощенія въ томъ, что не могу болѣе раздѣлять ея чувствъ, уступая правамъ сильнѣйшимъ и старѣйшимъ. Къ письму приложилъ я, на память о себѣ, прекрасныя бриліантовыя серьги, но этотъ подарокъ имѣлъ участь послѣдняго подарка Леонидова — онъ возвращенъ былъ мнѣ, при слѣдующей запискѣ:

 — «Я буду всегда помнить тебя, Евгеній, и «безъ вещественнаго залога; не скажу, что буду «любить тебя вѣчно — это обѣтъ столько же мудреный, сколько и опасный. Я полагаю, что въ «настоящемъ случаѣ между мною и отношеніями «твоими къ тридцатилѣтней красавицѣ есть нѣкоторое сходство. Такъ или иначе, вспоминай иногда о преданной тебѣ Эрнестинѣ.»

За нѣсколько строкъ выше, мимоходомъ, я назвалъ Леонида. Кстати, скажу здѣсь, что взаимное охлажденіе наше, мало по малу ослабѣвая временемъ, перешло въ чувства болѣе пріязненныя. Не вступая въ сношенія слишкомъ тѣсныя, мы опять однакожъ зажили добрыми пріятелями, и когда настала минута разлуки, нѣсколько слезъ, съ обѣихъ сторонъ, запечатлѣли память прежней дружбы нашей и погасили послѣднюю искру непріятныхъ напоминаній.

====page 148====

Да, день разлуки съ Іеною, съ университетомъ, былъ уже не далеко.

Лито 1820 приходило къ концу. Зелень на поляхъ начинала желтъть, увядающіе листья упадали съ деревьевъ, дни становились короче, и лучи солнечные не грѣли уже, какъ въ Іюлѣ. Я давно уже кончилъ университетскій курсъ, давно уже миновали университетскіе каникулы, начался новый курсъ — а я по прежнему оставался въ Іенъ, и мысль о возвращеніи на родину не приходила мнъ въ голову: всь мысли мои сосредоточивались въ сердцъ — сердце посвящено было одной Маргаритъ. Не смотря на свои тридцать два года, она цвѣла еще всею роскошью зрѣлой красоты женской, и украшала ее неувядающею прелестью высокой красоты душевной. — Мишель, преданный учебнымъ занятіямъ со вевмъ усердіемъ и жаромъ любознательности, рѣдко выходилъ изъ своей комнаты. Я же, совершенно свободный и независимый, цѣлые дни проводилъ съ Маргаритой. — О, какъ хороша была она въ эти дни упоеній страсти, слъпой и безграничной! Какъ счастливъ былъ я любовію ея! Но надобно было разстаться, должно было покинуть любящую и любимую женщину — ангела; ангела въ самомъ паденіи,  

====page 149====

непорочную въ порокѣ, добродѣтельную среди преступленія и забвенія неумолимаго долга!

Октябрь былъ въ половинъ. Въ одинъ вечеръ, старый Андрей, раздѣвая меня, сказалъ съ обыкновенною своею значительностію и своимъ протяжнымъ полубасомъ:

— «А что, г. Евгеній: долго мы еще пробудемъ здѣсь?»

Вопросъ этотъ, не смотря на всю свою естественность, поразилъ меня, какъ роковая неожиданность, какъ досадная вѣсть въ самую счастливую минуту человѣка.

Между тѣмъ Андрей продолжалъ спокойно и твердо:

— «Конечно, непріятно разставаться съ профессоршей (такъ обыкновенно называлъ онъ Маргариту) — да развѣ въ вашемъ сердцѣ ужъ вовсе не осталось мѣста для любви сыновней? А старикъ-отецъ давно уже ждетъ васъ...»

— Ты правъ, Андрей... Завтра мы ѣдемъ... Приготовь все...

— «Ужъ будьте увѣрены, г. Евгеній: все будетъ готово!»

Было около полуночи. Всѣ въ домѣ спали. Тишина и безмолвіе ночи царствовали вокругъ.

====page 150====

Въ халатѣ и мягкихъ туфляхъ, осторожно пробирался я въ комнату Маргариты.       Она   ждала меня...

Разсвѣтало.

Маргарита плакала и цаловала мои руки.

— «Да! Ты долженъ ѣхать, Евгеній! Оставаться здѣсь долѣе, значило бы поступать несправедливо и жестокосъ благороднымъ отцемъ твоимъ. Разстанемся на два года. Не перестанешь любить меня —  благословлю Небо, — разлюбишь, не буду роптать ни на Него, ни на тебя!»

— Маргарита!.. никогда другая не будетъ владѣть моимъ сердцемъ!..

— «Ты все тотъ же добрый юноша, Евгеній! Но ты обманываешь меня, не желая обманывать... Ты скоро полюбишь другую — и я знаю кого...

Напрасно поцалуями и объятіями я хотѣлъ увѣрить бѣдную женщину въ неизмѣнности чувствъ моихъ къ ней. Она лучше понимала меня, нежели самъ я. Она постигала лучше всякаго философа, что сердце двадцатилѣтняго молодаго человѣка добыча невѣрная и опасная.

Мы разстались нѣжными друзьями, страстными любовниками, и оба плакали какъ дѣти, слезами чистыми и благородными.

====page 151====

То были предпослѣднія мои слезы. Съ тѣхъ поръ, помнится, я никогда уже пе плакалъ такъ сильно, если исключить ту роковую минуту, когда меня постигло первое несчастіе въ жизни,первая великая утрата... Но отсутствіе слезъ не всегда признакъ очерствѣлости сердца. Часто, не плачетъ человѣкъ —  но лучше бы онъ плакалъ: ему было бы легче! Безслезное страданіе, безмолвная горесть — страшны и невыносимы! Отъ нихъ, подобно землѣ и растенію, не орошаемымъ благодатною влагою дождя, сердце человѣческое сохнетъ и увядаетъ...

На другой день я простился съ Эрнестиною, съ Леонидомъ, съ моими университетскими товарищами, простился съ Мишелемъ, съ моею доброю нянею... наконецъ, съ моею безцѣнною Маргаритою...   «Ахъ, Евгеній!» — были послѣднія слова ея — можетъ быть, очень сентиментальныя... но раздирающее душу восклицаніе бѣдной женщины долго звучало въ моемъ слухѣ и сердцѣ, какъ послѣдній отголосокъ страдальческой погребальной молитвы на могилѣ любимаго человѣка.

====page====

ГЛАВА XIX.

Возвращеніе на родину. — Новыя впечатлѣнія.



Опять знакомыя мѣста, по которымъ три года тому проѣзжалъ я! Yо не тотъ уже я былъ. Правда, и теперь, въ разлукѣ съ Маргаритой, тоска давила мнѣ грудь: но то не была уже грусть любви первоначальной и глубокой — она не уязвляла сердца, не томила души. Въ первой почтовой гостинницѣ она нашла себѣ утѣшеніе и пріятное разсѣяніе. Тамъ встрѣчали меня, большею частію, прежнія пригожія. прислужницы. Иныя узнавали прекраснаго молодаго человѣка, три года тому равнодушнаго къ ихъ ласкамъ и благосклонностямъ, — за то теперь очень развязнаго и предпріимчиваго. Вотъ наконецъ и она, та самая хорошенькая Лотхенъ, что нѣкогда просила

====page 153====

моего поцалуя. Она узнала меня съ перваго взгляда, и — къ полному удовольствію своему —  нашла во мнѣ совершенную готовность на требованія обширнѣйшія... Скажу болѣе, я даже предупредилъ ихъ. Такъ-то три года времени и опытности измѣняютъ человѣка... Странная вещь! Въ этой гостинницѣ путевыя издержки обошлись мнѣ неимовѣрно дорого; за всѣмъ тѣмъ, я не хотѣлъ бы оставить ее такъ скоро. Но на слѣдующемъ ночлегѣ ожидала меня премиленькая Каролинхенъ, тамъ опять новая Лотхенъ, и такъ далѣе. Путешествіе такого рода показалось мнѣ чрезвычайно пріятнымъ и разнообразнымъ.

(Вотъ, можетъ быть, почему Англичане страстно любятъ путешествія, при всемъ своемъ наружномъ флегматизмѣ. Право, до сихъ поръ никто еще не догадывался указать на столь интересную побудительную причину маніи ихъ къ странствованіямъ, между тѣмъ какъ здѣсь заключается величайшей важности нравственное открытіе!)

Бѣдная Маргарита, или, лучше сказать, бѣдныя женщины!.. О, за чѣмъ вы, прекраснѣйшія созданія прекраснаго міра, лучшія минуты бытія вашего отдаете этимъ неблагодарнымъ чудовищамъ, въ естественной исторіи такъ снисходительно именуемымъ

====page 154====

мужчинами? За чимъ драгоцѣннѣйшія мѣста сердца вашего, съ болью, съ кровью отрывая отъ тѣла, отдаете на пищу этому кровожадному звѣрю, котораго такъ обольстительно, такимъ мелодическимъ голосомъ, называете милымъ, ненагляднымъ, своею любовью, своею жизнію. Это вампиръ! Высосавъ изъ васъ лучшую, теплѣйшую кровь, онъ бросаетъ васъ, какъ трупъ негодный, и — насытившись вами — ищетъ иныхъ, свѣжихъ жертвъ! Вглядитесь хорошенько въ его хамелеоновскіе глаза! Не увидите-ли вы тамъ, изъ-за слова люблю, словъ измгъна, забвеніе, и тысячу другихъ коварныхъ словъ, которыми онъ, не нынче, такъ завтра, какъ стрѣлою ядовитою,   готовъ пронзить ваше любящее, нѣжное, вѣрное сердце? Его объятія, сегодня упояющія васъ сладостію нѣги, завтра, можетъ быть, уже не откроются для васъ! Его уста, дрожащія сегодня жаромъ поцалуя, завтра будутъ холодны, какъ могила, и повьютъ на васъ дыханіемъ горя. Его руки, такъ жадно обнимающія стройный, гибкій станъ вашъ, завтра, можетъ быть, грубо оттолкнутъ васъ, какъ вещь постылую и негодную!.. О, Эрнестина, ты была большая философка, когда сказала, что женщина въ

====page 155====

отношеніи къ мужчинъ — только вещь, не больше какъ вещь!.. Но вещь, смѣю увѣрить васъ, милостивыя государыни, самая чудная, самая прелестная, какую только когда либо создавала рука Божія или человѣческая.

Разсматривая сердце человѣческое, — этотъ вѣчный, безпрестанно движущійся калейдоскопъ, не разъ сокрушался я думою: за чѣмъ природа не создала его вѣрнымъ, постояннымъ и неизмѣнно благороднымъ? Но въ такія минуты дерзкаго сѣтованія, какой-то внутренній голосъ говорилъ мнѣ: Ни что не должно быть создано совершеннымъ; все должно совершенствоваться само собою: иначе, не было бы ни труда, ни опыта, ни науки, ни горя, ни радости. А безъ всего этого жизнь человѣческая могла бы быть очень счастливою, —  только, воля ваша, немилосердо скучною.

Нѣтъ, лучше, пусть все останется такъ, какъ есть, чтобъ не было хуже!



Между тѣмъ, я ѣду да ѣду. Уже близокъ конецъ моей дороги.

Вотъ утро... Боже мой! Отчего сердце забилось у меня такъ неровно, такъ трепетно? — отчего сладостная грусть и дрожащая радость проникли

====page 156====

во всѣ составы мои? Отчего? Что увидѣлъ я? Надо мною высится то самое небо, которое одинаково осѣняетъ всю землю, всѣ страны — отчего же оно мнѣ кажется голубѣе, привѣтнѣе,      знакомѣе, какъ будто небо родины, что впервые увидѣлъ я нѣкогда. — Вотъ и мѣста, также будто знакомыя; вотъ роща! Суровая осень свѣяла послѣдніе листья съ ея столѣтнихъ деревъ: но я узнаю ихъ — и эти старые, обгорѣлые пни, и эти обнаженныя вершины, качаемыя вѣтромъ, и Фантастическимъ шелестомъ своимъ будто привѣтствующія меня! Вотъ рѣка, съ ея тихими, ровными     волнами въ крутыхъ и неровныхъ берегахъ, — вдали    кладбище, и наконецъ, два знакомые дома : одинъ — домъ Соломона, другой — домъ отцовскій, гдѣ я родился, гдѣ протекли годы дѣтства и первой юности...

— «Стой!» — закричалъ я почтальону, и выскочилъ изъ дорожной коляски. Мнѣ казалось, что лошади бѣгутъ медленно, что я скорѣе дойду пѣшкомъ, скорѣе успѣю обнять любимаго отца. Живъ ли, здоровъ ли онъ, мрачный, печальный старикъ? Онъ давно уже не писалъ ко мнѣ.

Кругомъ все пусто, безмолвно. Нигдѣ не видать людей... только вдали идетъ какой-то человѣкъ,   

====page 157====

въ длинномъ сюртукѣ; онъ подпирается толстою тростію; шляпа съ широкими полями нахлобучена на глаза; походка его важна и медленна.

Мы сближаемся, и вотъ уже на такомъ разстоянiи, что въ этомъ человѣкѣ я не могу не признать отца своего. Я удвоиваю шаги, почти бѣгу, и черезъ минуту бросаюсь въ объятія его. Но онъ встрѣчаетъ меня безъ особенныхъ движеній радости, почти холодно. Бѣдный старикъ очень перемѣнился!... Онъ былъ блѣденъ, желтъ, какъ увядшій листъ, порою попадавшiйся на дорогѣ; сѣдые волосы проглядывали изъ-подъ шляпы; глубокiя морщины изрыли его строгое, величественное лице, и таинственная печаль мрачною тѣнью осѣняла его правильныя, Гомерическія черты.

– «Наконецъ, ты пріѣхалъ, Евгеній!» – сказалъ онъ. Въ тонѣ его голоса замѣтенъ былъ легкiй упрекъ, нѣкоторое неудовольствіе. Мы молча, вмѣстѣ пошли домой, и скоро нога моя коснулась старыхъ, знакомыхъ ступеней.

Онъ велѣлъ мнѣ слѣдовать за собою въ кабинетъ его.

====page 158====

Тамъ ничего не перемѣнилось. Большой письменный столъ, по прежнему, стоилъ перпендикулярно къ одному изъ окопъ; подлъ другаго вольтеровскія кресла; на противуположной стѣнъ висѣлъ портретъ Теодоры, моей матери, въ которомъ я видѣлъ серя какъ въ зеркалъ, на другой стѣнѣ большая, старая гравюра, изображавшая Аустерлицкое сраженіе; далѣе шкафъ съ книгами, нѣсколько стульевъ съ рѣзьбою, одинокая кровать, и подлѣ нея небольшой столикъ, покрытый зеленымъ сукномъ.

Изъ оконъ, какъ вы давно уже знаете, виднѣлось кладбище и открывался пространный виднѣлось кладбище и  открывался пространный видъ на окрестности.

Мы сѣли.

— «Ты одинъ, Евгеній?» — спросилъ онъ.

— Одинъ, батюшка.

— «А Маргарита» г-жа Бухъ?.. Вѣдь ты хотѣлъ жениться на ней, просилъ моего согласія? Развѣ ты йзялъ назадъ свое? Надѣюсь, что это случилось иначе? Въ противномъ случаѣ, твой поступокъ неблагороденъ...»

— Нѣть, батюшка: сама Маргарита отвергнула этотъ бракъ.               

====page 159====

— «И поступила благоразумно. Ты слишкомъ молодъ еще чтобъ быть увѣреннымъ въ постоянствѣ влеченія своего сердца, особенно при такомъ неравенствѣ лѣтъ. Не будь этого случайнаго обстоятельства, я не желалъ бы другой невѣстки. Помимо слабости ея къ тебѣ, которой я никогда не осуждалъ слишкомъ строго, хотя и не могъ одобрять совершенно, — г-жа Бухъ и красавица и по качествамъ души рѣдкая женщина. Сожалѣю о судьбѣ ея... Она, вѣрно, любить тебя по прежнему?»

— Болѣе нежели когда нибудь...

— «Бѣдная женщина!»

Отецъ мой, не смотря па свою отчасти жесткую наружность и нѣкоторую суровость права, имѣлъ сердце, глубоко сочувствующее всему высокому, нѣжному и страдающему. Онъ постигалъ положеніе Маргариты и жалѣлъ ее, какъ дочь, какъ сестру.

— «Евгеній!» — сказалъ онъ послѣ минутнаго молчанія. — «До меня доходили слухи о твоемъ поведеніи, которые не всегда меня радовали. Ты слишкомъ предавался увлеченіямъ молодости; надѣюсь, однакожъ, что ни одинъ черный поступокъ не лежитъ на твоей совѣсти или чести?»

====page 160====

— Нѣтъ, батюшка... отвѣчалъ я двусмысленно, съ нѣкоторымъ смущеніемъ. Страшная ночь злоупотребленіясилы надъ слабостію Маргариты, — ея слезы и заклинанія, мелькнули въ моей памяти.

Отецъ мой пожелалъ подробно знать мои университетскія похожденія, и я, какъ нѣкогда, въ минуту перваго признанія отношеній моихъ къ Маргаритѣ, прибѣгнулъ къ посредничеству дневника своего.

Въ тотъ же день, по прежнему, поселился я въ своей комнатѣ, устроивъ въ ней нѣсколько новый порядокъ, сообразно съ потребностями молодаго человѣка, только что окончившаго университетскій курсъ.

Рано на слѣдующее утро, отецъ позвалъ меня къ себѣ. Выраженіе лица его было угрюмо и обнаруживало нѣкоторое волненіе. Онъ встрѣтилъ меня строго и съ недовольнымъ видомъ.

— «Возьми дневникъ свой!» — сказалъ онъ отрывисто и съ досадою. — «Волокитство, шалости, студенческія оргіи, — все это ничего: молодость, —  долгъ, заплаченный молодости. Но здѣсь есть страница — черная, презрѣнная! Еслибъ ты былъ старѣе пятью годами — я назвалъ бы описанное въ ней поступкомъ

====page 161====

подлеца. Ты не умѣлъ уважить героической твердости несчастной женщины, которая, любя тебя, хотѣла возстановить свою непорочность... загладить первую слабость. Ты ворвался къ ней ночью, какъ разбойникъ, и наругался надъ святостью женскаго цѣломудрія... Я говорю цѣломудрія, хотя несчастная женщина и принадлежала тебѣ прежде: но тѣмъ неприкосновеннѣе въ глазахъ благороднаго человѣка было ея положеніе. Надобно оправдать твое поведеніе, твой

гнусный поступокъ! Признаюсь, до него, внутренно, я былъ противъ женитьбы твоей на Маргаритѣ, но теперь — теперь я желаю этого брака! Напиши къ ней, отъ моего имени: скажи, что я, хочу назвать ее своею дочерью! — Пусть она пріѣзжаетъ сюда, или ты отправишься обратно въ Іену, если она не захочетъ разлучиться съ своимъ сыномъ!.. Никогда другая женщина не будетъ любить тебя болѣе, съ такимъ возвышеннымъ самоотверженіемъ...»

Благородная воля отца не противорѣчила желанію моего собственнаго сердца. До сихъ поръ оно не принадлежало еще другой женщинѣ. Минутныя увлеченія и временныя связи, нарушивъ чистоту первыхъ отношеній моихъ къ Маргаритѣ,

====page 162====

не ослабили страсти сильной и могущественной, потому что опа была первая. И въ послѣдствіи, когда я испыталъ обаятельнѣйшую силу любви безпокойной, скорѣе «влюбленности» — въ сердце моемъ всегда еще оставалось мѣсто для нѣжной привязанности къ этой женщинѣ, достойной лучшей, счастливѣйшей участи.

Я изготовилъ письмо. И воля отца и собственное чувство продиктовали мнѣ строки, сколько краснорѣчивыя, столько же искреннія и пламенныя. Быть можетъ, получивъ это письмо, Маргарита и согласилась бы наконецъ на бракъ со мною... по судьба всегда вооружалась противъ несчастной женщины. Въ ожиданіи почтоваго дня, письмо нѣсколько дней пролежало въ моей конторкѣ, и потомъ — было замѣнено другимъ...

Я не замедлю объясненіемъ.

Послѣ разгульной, разсѣянной жизни въ Іенѣ, заключенной тѣми пріятными днями, которыми такъ сладостно дарила меня любовь Маргариты; послѣ дорожныхъ развлеченій съ трактирными   прелестницами, — уединенный,     пустынный образъ жизни въ домѣ пашемъ неизбѣжно долженъ былъ показаться мнѣ тягостнымъ и скучнымъ.

====page 163====

Единственнымъ посѣщеніемъ, нарушившимъ однообразіе нашей жизни — было посѣщеніе Патера Литонія. Узнавъ о моемъ возвращеніи, онъ поспѣшилъ обнять молодаго человѣка, котораго нѣкогда крестилъ младенцемъ. Патеру Антонію, въ описываемое время, было уже за сорокъ лѣтъ, но онъ еще былъ видный, сановитый мужчина, по прежнему толковалъ о Наполеонѣ и не переставалъ надѣяться, что «коловратная «судьба снова возвратитъ ему утраченный престолъ, — между тѣмъ какъ самъ Наполеонъ, угасая въ стѣнахъ печальнаго Лонгвуда, видимо    приближался къ концу своего земнаго поприща. Но тогда въ Европѣ не знали подробно о состояніи здоровья царственнаго узника. Исправный тюремщикъ, «знаменитый» сиръ Гудсонъ Ловъ, умѣлъ окружить отдаленный островъ изгнанія завѣсою тайны п непроницаемости. Никто пе зналъ тогда о тяжкомъ плѣнѣ, сокращавшемъ срокъ жизни великаго человѣка.

Но за посѣщеніемъ Патера, минутно прервавпіимъ одиночество мрачнаго жилища нашего, послѣдовали снова дни уединенные и однообразные. Скучая, бродилъ я по окрестностямъ, иногда гулялъ по кладбищу, гдѣ прибавилась одна новая

====page 164====

могила. Я  поклонился ей благоговѣйно и прочиталъ надъ нею очистительную молитву. То была могила бѣднаго старика Буха. Могила бабушки заросла травою, а давнюю гробницу Теодоры давно обвивали плющъ и крапива, между тѣмъ какъ высокіе, густые деревья бросали на нее широкую, унылую тѣнь.

Измѣривъ собственными шагами окрестности, по всѣмъ направленіямъ, возобновивъ мѣстнымъ осмотромъ всѣ впечатлѣнія и воспоминанія дѣтства, разсѣянныя по полямъ и долинамъ, окружающимъ уединенное жилище наше, я не зналъ за что приняться. Читать, не читалось — да и всѣ книги моей не тысяче-томной библіотеки, давно уже были прочитаны по нѣскольку разъ, а новыхъ не было; писать — также не писалось: къ авторству я никогда пе имѣлъ особенной склонности, а въ дневникъ мой прибавлять было нечего. Остановившись на послѣднихъ событіяхъ, онъ тщетно ожидалъ новыхъ... Да, я жаждалъприключеній, сдѣлавъ уже къ нимъ привычку — но гдѣ было взять ихъ здѣсь, въ глуши? Не говоря уже о Маргаритѣ, минуя даже Эрпестину, —  признаюсь, любая, безъ выбора, Іенская прелестница,

====page 165====

или трактирная прислужница, была бы для меня здѣсь кладомъ, находкою.

Вдругъ, счастливая мысль... II какъ она прежде не пришла мнѣ въ голову, какъ раньше я не могъ вспомнить...?

Но то была мысль роковая, вмѣщавшая въ себѣ планъ цѣлаго преступленія, цѣлой исторіи соблазна...

Было близъ вечера. Я бродилъ вдоль берега рѣки и незамѣтно приблизился къ дому Соломона... къ дому Соломона... гдѣ нѣкогда проводилъ почти цѣлые дни, учась у Г. Буха... гдѣ жила Маргарита... гдѣ узналъ я первую любовь, первый поцалуй женщины и сладость ся объятій...

Я не могъ преодолѣть желанія войдти въ домъ Соломона. Пробѣгаю длинный корридоръ. Вотъ столь знакомая половина! Но она пуста, двери въ покои растворены. Я вхожу туда съ неизъяснимымъ чувствомъ различныхъ воспоминаній, вдругъ столпившихся въ душѣ моей. Вотъ наша учебная комната, вотъ столовая, гостиная, кабинетъ г. Буха... вотъ, наконецъ, комната Маргариты, та самая комната, гдѣ такъ часто рисовалъ я, гдѣ

====page 166====

пылкая молодая женщина впервые забыла долгъ свой, и — невѣдомо себѣ — утратила непорочность! Все здѣсь но прежнему; тѣ же мебели, та же разстановка ихъ: но все тихо, безмолвно — нигдѣ не видно людскаго слѣда...

Нѣсколько минуть простоялъ я въ гой комнатѣ, подъ наитіемъ глубокой тишины и задумчивости.

Выхожу.

Вотъ половина самого хозяина, честнаго Еврея Соломона! Отчегоже не зайдти къ нему, къ этому доброму человѣку, хотя знаменіе креста никогда не осѣняло чела его, — отчего не навѣстить Соломона?.. Онъ, вѣрно, будетъ очень радъ моему посѣщенію. Притомъ же, я еще не видалъ его со времени своего возвращенія. — Войдемъ! — сказалъ я самому себѣ.

Берусь за мѣдную ручку дверей... но — что это значитъ? — я какъ будто робѣю, не смѣю отворить ихъ; какъ будто сердце у меня забилось сильнѣе обыкновеннаго, точно передъ свиданіемъ любви. Долго простоялъ я неподвижно, продолжая держаться за ручку дверей.

====page 167====

Наконецъ, я повернулъ замокъ; дверь скрипнула. Вхожу. Въ первой комнатъ никого, въ слѣдующей также. Вечерѣющій день сообщаетъ уже слабый свѣтъ, едва позволяющій различать предметы: по все таки ясно видно,что въ комнатахъ никого нѣтъ. Однакожъ, сквозь полурастворенную дверь третьей комнаты брежжетъ искуственный свѣтъ огня: стало-быть, тамъ есть кто нибудь. Заглядываю въ дверь. Точно, на стулѣ, у небольшаго столика, сидитъ дѣвушка, прилежно занятая какимъ-то вышиваньемъ. Я шире раздвигаю дверь, которая оттого издаетъ свой обыкновенный звукъ. Дѣвушка, не оборачиваясь, тихо, самымъ мелодическимъ, тоненькимъ голоскомъ, произноситъ: «Кто тамъ?»

Вхожу. Дѣвушка встаетъ, подходитъ ко мнѣ, и вдругъ восклицаніе: «Ахъ это вы?» вырывается изъ коралловыхъ устъ ея. Въ голосѣ ея дрожатъ и удивленіе и радость.

То была Ревекка — уже не прежній ребенокъ, но стройная шестнадцатплѣтняя дѣвушка, въ первомъ цвѣтѣ, или, лучше сказать, разцвѣтаніи красоты. Станъ ея уже начиналъ развиваться и принимать приличныя полу формы. Прежняя плоскость груди замѣнилась двумя небольшими

====page 168====

возвышеніями, которыя Богъ знаетъ почему считаютъ нескромнымъ называть ихъ собственнымъ именемъ: когда, напротивъ, женщина, по справедливости и не краснѣя, можетъ гордиться такимъ благороднымъ украшеніемъ своего стана, какъ свободный конь степи своею длинною, шелковистою гривою.

— «На силу-то вы насъ вспомнили!» — продолжала Ревекка съ самымъ непринужденнымъ простодушіемъ, между тѣмъ какъ я, жадными глазами, пожиралъ ея созрѣвающія прелести. Въ пріемахъ, въ манеръ ея прибавилось столько граціи и обворожительности, что почти нельзя было узнать въ ней прежней робкой и неловкой дѣвочки. Маргарита, занимавшаяся ея воспитаніемъ, много передала ей своей любезности, своего милаго обращенія.

— Ты очень перемѣнилась, Ревекка! — сказалъ я наконецъ, цалуя дѣвушку, какъ старый знакомый. Она нѣсколько смутилась и покраснѣла.

— «Да, разумѣется, я перемѣнилась, потому что выросла: теперь мнѣ уже шестнадцать лѣтъ.»

Къ счастію или несчастію моему, я очень хорошо видѣлъ, что ей шестнадцать лѣтъ.

====page 169====

— «Вы также перемѣнились, Евгеній, — продолжала между тѣмъ Ревекка. У васъ прежде не было этихъ черныхъ усиковъ... но, мнѣ кажется, безъ нихъ вы были гораздо лучше. Такимъ хорошенькимъ нейдутъ усы — они сообщаютъ лицу что-то грозное, воинственное... а это къ вамъ вовсе нейдетъ?»

— Милая Ревекка» — отвѣчалъ я, ласкаясь къ ней: если тебѣ не нравятся мои усы, я охотно сбрѣю ихъ...

— «Ахъ, Боже мой!» — прервала Ревекка. —  «Да развѣ я имѣю право повелѣвать вамъ... я такъ только сказала... простите мою смѣлость!»

Описывать ли продолженіе разговора нашего, по началу котораго читатель можетъ судить, что, со стороны Ревекки, онъ дышалъ всею невинноствію и чистосердечіемъ кроткаго ребенка: но ребенокъ вмѣстѣ съ тѣмъбылъ прелестнѣйшимъ существомъ, очаровательнѣйшею дѣвушкою! То былъ цвѣтокъ, на который не вѣяли еще ни какія бури, котораго не колебалъ еще и самый легкій вѣтерокъ. Но въ пламенныхъ черныхъ глазахъ Ревекки свѣтилось глубокое чувство — они говорили, что если сердце владѣтельницы ихъ и

====page 170====

не возмущалось пока ни какою страстію, то тѣмъ глубже могла запасть она въ ея дѣвственную грудь.

И съ умиленіемъ, и съ пылкими ощущеніями двадцатилѣтняго молодаго человѣка, созерцалъ я прекрасную Еврейку. Чувство новое, незнакомое сказалось въ моемъ сердцѣ: никогда еще ни одна женщина не производила на меня такого впечатлѣнія. Признаюсь, когда я рѣшился войдти въ домъ Соломона, нечистые замыслы волновали меня. Я угадывалъ, что встрѣчу Ревекку взрослою, разцвѣтшею дѣвушкой — но то, что я нашелъ въ ней, далеко обогнало мои ожиданія и въ половину уничтожило недобрыя намѣренія. Я вошелъ къ ней болѣе съ желаніями искателя приключеній, вышелъ съ какою-то невѣдомою тоскою сердца, первымъ признакомъ влюбленности.

— «А гдѣ-же отецъ твой, Ревекка?» — спросилъ я.

— Далеко, миль за сто, — отвѣчала она... уѣхалъ по своимъ торговымъ дѣламъ... да еще... насчетъ моего замужества — прибавила она, краснѣя.

— «Такъты выходишь за мужъ, Ревекка?» — сказалъ я быстро и вспыхнувъ... Кто этотъ, счастливецъ, кому ты назначена принадлежать?

====page 171====

— Кто?! — отвѣчала    Ревекка съ нѣкоторою грустію...  Разумѣется, такой же Еврей, какъ и я... Христіанинъ не можетъ и не захочетъ на мнѣ жениться, а я не могу быть христіанкой, хотя бы и хотѣла...

— «Ты хочешь быть христіанкою, Ревекка?»

— Г-жа Бухъ заставила меня полюбить вѣру Учителя вашего... мнѣ такъ нравится важный, величественный звукъ органовъ въ храмѣ вашемъ и всѣ обряды христіанскіе... но отецъ мой  и слышать не хочетъ о томъ, чтобъ я крестилась...онъ говоритъ,  что я должна быть вѣрна вѣрѣ отцевъ своихъ... вѣрѣ своей матери...

— «По крайней мѣрѣ, Ревекка, любишь ли ты жениха своего?»

— Люблю ли я его, — отвѣчала опа грустно... я его никогда не видала... Впрочемъ, у меня есть портретъ... Хотите, Евгеній, я покажу его вамъ?

— «Покажи, другъ мой моя милая Ревекка! Посмотримъ, стоитъ ли тебя женихъ твой?»

Она вышла въ другую комнату, и черезъ минуту возвратилась съ портретомъ. Я ахнулъ, увидѣвъ изображеніе; будущаго супруга Ревекки. То

====page 172====

была голова черномазаго, курчаваго Жидёнка, такая некрасивая, что и разсказать нельзя.

— «Жаль мнѣ тебя, Ревекка, — сказалъ я, вручая ей портретъ: женихъ твой не очень милъ...»

— Чтожъ дълать!    — отвѣчала она съ кроткою покорностію судьбѣ, и потомъ прибавила: Конечно, я лучше бы желала, чтобы мужъ мой былъ такой хорошенькой, какъ вы...

Едва успѣла она произнесть послѣднія слова, пунцовый румянецъ облилъ ея нѣжныя, нѣсколько смугловатыя щеки... она, повидимому, раскаявалась въ словахъ своихъ.

— «Милая Ревекка» — сказалъ я... «отъ тебя зависитъ не выходить замужъ... Скажи отцу, что тебѣ не нравится избранный имъ женихъ, и онъ, вѣрно, не станетъ приневоливать тебя?»

— Я уже говорила такъ Соломону, но онъ отвѣчалъ, что женихъ мой назначенъ мнѣ еще въ дѣтствѣ, что это дѣло давно уже рѣшенное, что семейство жениха моего знатное и богатое... что я буду счастлива, привыкну къ нему, стану любить его...

— «Почтенный Соломонъ, съ позволенія твоего, Ревекка, — сказалъ, на этотъ разъ, неправду... Ты никогда не будешь любить жениха своего...

====page 173====

и если нѣкогда полюбишь другаго, то будешь истинно несчастна.

Хорошенькая Іудеянка, ничего не  отвѣчая, тихо вздохнула.

— «Прощай, Ревекка... до свиданія!» — сказалъ я.

— Вы уже уходите, Евгеній?

— «Да, мнѣ пора домой... Но, если ты позволишь, милая Ревекка, я приду къ тебѣ завтра... Отецъ твой не скоро возвратится?»

— Я жду его черезъ нѣсколько дней.

Я поцаловалъ Ревекку, и мы разстались.

Ахъ, лучше бы я не входилъ въ домъ отца ея, — лучше бы благоухающее дыханіе этого распускающагося цвѣтка не пахнуло на мое сердце — оно долго бы еще принадлежало одной Маргаритѣ и не узнало бы ни сладости, ни страданій страсти новой и глубокой...

Вотъ, на веснѣ дней моихъ, по странному сближенію обстоятельствъ встрѣчалъ я двухъ женщинъ, съ которыми равно раздѣляли меня внѣшнія препятствія. Одна была женщина замужняя и тринадцатью годами старѣе меня; другая — юная, прелестнѣйшая дѣвушка... но она была Іудеянка, и слѣдовательно, по существующему порядку

====page 174====

вещей, между мною и ею стояла цѣлая стѣна предразсудковъ и понятій людскихъ.

И третья женщина, которую любилъ я, болѣе нежели Маргариту и Ревекку... которую и теперь еще люблю, была и не Іудеянка и такъ же юна, какъ Ревекка — но и она не могла принадлежать мнѣ... Судьба обрекла меня тоскливому одиночеству... Но я напрасно ропщу — есть нѣжное, любящее существо: оно услаждаетъ тихіе, однообразные дни моего настоящаго...

====page====

ГЛАВА XX.

Вторая  любовь  — почти истинная.



На другой день я опять былъ у Ревекки, на третій также. Нѣсколькихъ часовъ, проведенныхъ наединѣ съ прекрасною Іудеянкой, достаточно было для размѣна впечатлѣній, взаимно произведенныхъ нами другъ на друга. Бѣдная дѣвушка, не умѣвшая скрывать своихъ чувствованій» въ отвѣтъ на мое признаніе, робко вымолвила, что  она также любитъ меня и давно любила, не зная еще, что такое любовь. Ревекка не противилась ни моимъ ласкамъ, ни моимъ поцалуямъ, довѣрчиво садилась ко мнѣ на колѣни и нѣжно припадала

====page 176====

нa грудь мою своею прелестною головкою. Въ совершенномъ невидѣніи порока, невинная безсознательно, она не понимала, какъ опасны были ея уединенныя бесѣды съ пылкимъ и предпріимчивымъ молодымъ человѣкомъ, какъ искусительны для него ея взаимные ласки и поцалуи.

Ревекка была   совершенно въ моей власти; кровь моя горѣла желаніемъ, но я не чувствовалъ въ себѣ довольно силы воспользоваться слабостію и простодушіемъ бѣдной дѣвушки, хотя,      признаюсь, мысль, что этотъ гадкій Жидёнокъ будетъ обладать ею, питала во мнѣ покушеніе не христіанское.

Между тѣмъ наступилъ день отхода почты. Я отправилъ къ Маргаритѣ не прежде изготовленное письмо, а другое, нижеслѣдующаго содержанія. Оно должно было растерзать сердце любящей женщины — но я не могъ лгать, не могъ къ невольной измѣнѣ своей прибавить лицемѣрія и обмана...

— «Дорогая Маргарита! Ты угадала, ты могла «угадать, что будетъ со мною, когда я возвращусь на родину... когда увижу Ревекку! И я «увидѣлъ ее, въ первомъ разцвѣтѣ красоты и молодости;  увидѣлъ дѣвушку, какой не видалъ

====page 177====

 «еще никогда — и полюбилъ ее всею силою, всею «любовью сердца!.. Прости меня, Маргарита, за «такое жестокое для тебя признаніе и пожалѣй «бѣднаго Евгенія!.. Какая цѣль, какія надежды «новой моей страсти? Но развѣ любовь знаетъ «цѣли и уважаетъ препятствія... Маргарита, ты «испытала это такъ же какъ и я... испытала го«раздо болѣе. Ах.ъ, бѣдная женщина! страдаю о «тебѣ, но страдаю и самъ... Если сердце мое бу«детъ свободно по прежнему, оно по прежнему «обратится къ тебѣ... Знаю, что это горькое, эгои«стическое утѣшеніе должно разрывать на части «твое нѣжное, любящее сердце...но обманывать не «могу... Прощай, Маргарита! Еще разъ, пожалѣй «меня, молись обо мнѣ! Пусть Богъ дастъ мнѣ си«лы — не погубить бѣдную, довѣрчивую дѣвушку. «Покамѣстъ борюсь съ своею страстію, но не «увѣренъ, что долго буду въ состояніи властвовать надъ собою. Прощай, Маргарита... прости «меня, такъ же великодушно, какъ доселѣ прощала!»

Вечеромъ того же дня, въ который послано было это письмо къ Маргаритѣ, я отправился на новое свиданіе съ Ревеккою. Она встрѣтила меня съ радостію и нѣжными поцалуями. Я посадилъ къ

====page 178====

себѣ на кольни прелестную дѣвушку и долго держалъ ее въ своихъ объятіяхъ, расточая ей самыя пламенныя ласки. То были минуты страстныя и страшныя. Забывая цѣлый міръ, самого себя, уже подавляя голосъ совѣсти, оберегавшій непорочность бѣдной дѣвушки, я крѣпче и крѣпче прижималъ ее къ груди своей... она не противилась, она такъ же страстно обвивала станъ мой своими мягкими, дрожащими руками; генійхранитель невинности отлеталъ отъ нее... какъ туманомъ, покрывая отдаляющимся крыломъ своимъ гибнущую Дѣвушку... Вдругъ, подъ окнами, раздался топотъ лошадей и знакомый голосъ Соломона.

— «Отецъ, отецъ!» — вскричала Ревекка, отторгаясь отъ меня. Боже мой,что мы будемъ дѣлать?.. Онъ увидитъ тебя, Евгеній...»

— Тише, не кричи, Ревекка... Потуши свѣчу, а я спрячусь эа дверью. На дворѣ нѣтъ огня. Соломокъ, войдя въ домъ, не замѣтитъ меня, между тѣмъ я тихонько выйду...

Едва я успѣлъ спрятаться за широкою дверью, Соломонъ вошелъ въ комнату.

— «Ревекка!.. Ревекка!!» — звалъ онъ.

— Я   здѣсь — отвѣчала  она, дрожа отъ страха.

====page 179====

«За чѣмъ же ты потушила свѣчу? Я со двора видѣлъ огонь въ комнатѣ.

— Вѣтеръ загасилъ ее, отецъ.

Въ испугѣ она не съумѣла сказать, что нечаянно потушила свѣчу. Это было бы гораздо проще и правдоподобнѣе. Странный отвѣтъ ея поселилъ  подозрѣніе въ мнительномъ старикѣ.

— «Ревекка! ты меня обманываешь», — строго сказалъ Соломонъ. «Въ комнатѣ есть кто-то; я слышалъ шаги — это не твоя походка?»...

— Никого, отецъ... никого, кромѣ меня. Я здѣсь одна — трепещущимъ голосомъ отвѣчала испуганная дѣвушка.

Соломонъ вошелъ въ комнату, гдѣ была Ревекка, и за дверью которой стоялъ я, удерживая дыханіе. Видя, что медлить было опасно, я осторожно, едва касаясь пола, поспѣшилъ выбраться изъ дому. Чрезъ нѣсколько минутъ тамъ засвѣтился огонь. Но я уже былъ далеко. У меня отлегло отъ сердца и за себя, и — еще болѣе — за бѣдную дѣвушку.

Не знаю, что бы произошло, еслибъ мы встрѣтились съ Соломономъ. Можетъ быть, я задушилъ бы одного изъ потомковъ Авраамовыхъ.

====page 180====

Бываютъ минуты, когда и честные люди способны къ преступленію.

Запыхавшись, я прибѣжалъ домой. Я проклиналъ, въ душѣ, Соломона и его нежданый, нечаянный пріѣздъ, похитившій у меня Ревекку, можетъ быть, навсегда.

Я провелъ безъ сна цѣлую ночь. Грудь моя горѣла, члены дрожали, сердце изнывало. Я чувствовалъ, что безъ Ревекки, безъ обладанія ею, нѣтъ для меня жизни.  О, за чѣмъ она не христіанка, не равнаго со мною состоянія? Она могла бы быть моею женою. Я любилъ бы ее цѣлую жизнь и былъ бы счастливъ этой любовью, безъ которой нѣтъ для меня ни счастія, ни спокойствія! Такъ я думалъ тогда.

Да, я любилъ Ревекку, какъ любилъ потомъ еще разъ... только разъ.

Съ тѣхъ поръ сердце мое нѣмо и для восторговъ и для страданій любви, хотя живо еще для воспоминаній о ней — о моей послѣдней любви...

На другой день, Соломонъ пришелъ къ отцу моему и встрѣтился со мною. Онъ бросилъ на меня испытующій взглядъ. Зная отношенія мои къ Маргаритѣ и разсчитывая изъ того раннюю наклонность мою къ волокитству, онъ могъ догадываться

====page 181====

и объ отношеніяхъ моихъ къ его дочери. Уходя, и опять встрѣтясь со мною, онъ бросилъ на меня другой взглядъ, значеніе котораго понялъ я нѣсколько позже.

Прошло три или четыре дня. Страсть моя къ Ревеккѣ не только не утихала, но съ каждымъ часомъ сильнѣе и сильнѣе разгоралась и въ сердцѣ и въ пылкой молодой крови. Изыскивая средства, какъ-бы устроить тайныя и безопасныя отъ наблюденій Соломона свиданія съ его прекрасною дочерью, я вдругъ остановился на одномъ средствѣ. Оно казалось мнѣ, если не самымъ лучшимъ, по крайней мѣрѣ, единственнымъ. Слѣдовательно, выбирать было не изъ чего, н я, по необходимости, воспользовался имъ.

Въ числѣ разныхъ галантерейныхъ вещицъ, привезенныхъ мною изъ Іены, были бриліантовыя серьги, тѣ самыя, что отвергла безкорыстная Эрнестина. Я вздумалъ послать ихъ Ревеккѣ при слѣдующей запискѣ:

— «Милая Ревекка! Ты знаешь, какъ я люблю «тебя и можешь понять, какъ горько мнѣ не видаться съ тобой!... Отецъ твой не всегда бываетъ «дома... Воспользуйся его отсутствіемъ и дай «знать мнѣ — я приду на половину г. Буха. Если

====page 182====

«ты откажешь мнѣ въ этомъ свиданіи, я умру съ «горя.»

Но съ кѣмъ отправить серьги и записку. Обратиться къ Андрею — опасно: выдастъ старый злодѣй. Однакожъ, затрудненіе устранилось.

Во время нахожденія моего въ Іенѣ, батюшка, вмѣсто Андрея, нанялъ другаго слугу, мальчика лѣтъ семнадцати. Съ помощію червонца, я уговорилъ его отнести къ Ревеккѣ посылку, но такъ, чтобъ не провѣдалъ хитрый Соломонъ.

Порученіе было. исполнено, казалось, съ совершеннымъ успѣхомъ. Ревекка, благодаря меня за подарокъ, написала на лоскуткѣ бумаги нѣсколько строкъ. Вотъ ихъ содержаніе:

— «Ахъ, Евгеній, ты говоришь о любви своей, «тогда какъ участь моя рѣшена уже окончатель«но! Скоро увезутъ меня отсюда, сдѣлаютъ же«ною противнаго мнѣ человѣка!... Но я хочу «видѣть тебя еще разъ, проститься съ тобою па«всегда. Пишу это, и плачу. Вогъ видитъ, какъ я «страдаю! Лучше хотѣла бы быть рабою твоею!...

====page 183====

 «Завтра утромъ отецъ отлучится изъ дому... «Приходи, Евгеніи, поцаловать меня въ послѣдній «разъ...»

Бѣдиая дѣвушка! Прочитавъ печальныя строки ея, я не могъ не полюбить ее вдвое. Какъ мнѣ жаль было Ревекку! Въ ту минуту, я не думалъ о себѣ.  Меня невыразимо трогала судьба прекраснаго существа, обреченнаго на жертву курчавому Жидёнку.

Но нельзя было перемѣнить ея участи. Оставалось только воспользоваться послѣднимъ утѣшеніемъ, которое предлагала мнѣ нѣжная, довѣрчивая любовь несчастной Іудеянки.

Наступило нетерпѣливо ожиданное утро.

Въ комнатѣ Маргариты, столь извѣстной читателю,    ожидала меня Ревекка. Я пришелъ въ назначенный часъ. Она встрѣтила меня со слезами и рыданіями... Природа надѣлила меня слабостями, можетъ быть, пороками, но Богъ далъ мнѣ сердце, открытое для благороднѣйшихъ, чистѣйшихъ ощущеній. Видъ плачущей Ревекки погасилъ во мнѣ остатки замысла, внушеннаго пылкостію страсти. Я  сѣлъ подлѣ Ревекки, взялъ ея холодную тогда, дрожащую руку, и плакалъ вмѣстѣ съ нею. Рѣчей не было.

====page 184====

Прошло нисколько минутъ; вдругъ двери отворились и въ комнату вошли два человѣка. То были Соломонъ и отецъ мой. Лице Соломона тряслось отъ злости и вмѣстѣ отъ какой-то радости. Лице отца моего было сурово и мрачно, болѣе обыкновеннаго, но оно почти вдругъ приняло другое выраженіе.

— «Видите ли, Генералъ, я не обманулъ васъ?» —  сказалъ Соломонъ.

— Вижу — медленно отвѣчалъ отецъ мой съ неизъяснимымъ величіемъ, которое такъ шло къ его благородной, величавой наружности. — Вижу и радуюсь, что сынъ мой не обольщаетъ здѣсь дочь  твою... они оба плачутъ... Ты, Соломонъ, выбралъ неудачную минуту для уличенія сына моего въ проступкѣ. Молодые люди любятъ другъ друга — въ чемъ же тутъ обвинять ихъ? Я надѣюсь, что дальнѣйшія предположенія твои несправедливы. Не такъ ли, Евгеній?

– «Да, батюшка: она чиста и непорочна. Но она несчастна. Этотъ Іуда продаетъ ее уроду...»

— Ни слова болѣе, Евгеній! строго прервалъ отецъ мой.  Не оскорбляй честнаго Соломона... Рожденіе и вѣра раздѣляютъ тебя съ Ревеккою...

====page 185====

Что до ея участи — это не наше дѣло, хотя я очень жалѣю бѣдную дѣвушку. — Потомъ, обратясь къ Ревеккъ, онъ сказалъ ей ласково: Перестань плакать, дурочка; надобно забыть его —  вы не назначены другъ для друга... Соломонъ, прости ее!...

— «Завтра же ее не будетъ здѣсь!» — съ досадою сказалъ Еврей...

Отецъ сдѣлалъ мнѣ знакъ, и мы вышли.

Молча мы возвращались домой.

Вдругъ отецъ спросилъ меня:

— «Евгеній, послалъ ли ты то письмо къ Маргаритъ?

— Нѣтъ, батюшка...

— «И хорошо сдълалъ. Тебѣ нельзя жениться на ней. Ты еще не перебѣсился... слишкомъ молодъ... Но утѣшься, Евгеній... когда нибудь встрѣтишь женщину, которую можешь полюбить безъ помѣхи и препятствій. Первыя твои склонности неудачны. Надобно истребить ихъ изъ сердца...»

====page 186====

Отецъ мои ошибался. Мнѣ никогда не суждено было любви счастливой...Выборъ мой всегда былъ какъ-то страненъ и  неудаченъ, по выраженію отца.

====page====

ГЛАВА XXI.

Мишель. — Послѣдняя политическая вѣсть Патера Антонія.



Жестокій, или — справедливѣе — по своему толкующій любовь и ея огорченія, Соломонъ, не напрасно произнесъ свою угрозу. Въ тотъ же день отправился онъ съ Ревеккою, повезъ ее въ даръ курчавому Жидёнку. Однакожъ, несчастная Еврелнка, до отъѣзда своего, нашла средство написать и доставить ко мнѣ нѣсколько строкъ. Вотъ онъ, во всей ихъ истинѣ и простотѣ:

«Сегодня оставляю родину и мѣста, гдѣ я счаст«ливо провела шестнадцать лѣтъ моей жизни. Увидѣла тебя и навсегда простилась съ счастіемъ!

====page 188====

 «Всего лучше, еслибъ я могла умереть. Прощай, «навсегда прощай, незабвенный Евгеній! У меня «нѣтъ твоего портрета, но я вѣчно буду видѣть тебя «передъ собою, какъ видѣла въ нынѣшнее утро. «Вспоминай же и ты иногда о бѣдной Ревеккѣ, «а я буду молиться о тебѣ, если молитва Евреянки можетъ быть услышана христіанскимъ Бо«омъ. Прощай, Евгеній!»

Въ моемъ портфейлѣ хранится, нѣсколько писемъ, нѣсколько записокъ, съ которыми я никогда не разстанусь, подлинники которыхъ не промѣняю на высокую цѣну золота: ихъ немного, но въ числѣ ихъ одно изъ первыхъ мѣстъ занимаютъ эти строки Ревекки. Время почти изгладило мертвыя буквы и лоскутокъ бумаги давно уже сталъ ветхимъ, почти изодраннымъ — было время, когда я неотлучно носилъ его да груди своей.

Не буду утомлять читателя романическимъ повѣствованіемъ моего горя,  моихъ страданій въ первые мѣсяцы разлуки съ Ревеккою. Долго образъ ея не изглаживался изъ моего сердца, долго помнило оно немногіе часы, проведенные мною съ прелестною Израильтянкою, которую, безъ преувеличенія можно было назвать идеаломъ красоты и невинности. Случайность спасла ее отъ невольнаго

====page 189====

и безсознательнаго паденія. Не зная въ чемъ заключается непорочность дѣвическая, она не могла бы уберечься проступка: и я благословляю случайность, сохранившую чистоту Ревекки, не допустившую меня до обольщенія прекраснѣйшаго созданія Божія, хотя оно и принадлежало къ племени, отверженному человѣчествомъ.           

Тягостны были для меня дни, послѣдовавшіе за днемъ, описаннымъ въ предъидущей главѣ. Негдѣ мнѣ было искать утѣшенія, некого было просить объ участіи, и я раздѣлилъ горе мое съ существомъ, которое любило меня, конечно, не менѣеь Ревекки, а страдало, можетъ быть, и болѣе.  Я послалъ къ Маргаритѣ второе письмо; сообщая ей всѣ подробности случившагося и жалуясь на судѢбу свою, различивши препятствіями всегда разлучающую меня съ милыми сердцу. Какъ это было наивно!             

Кроткая Маргарита; въ отвѣтѣ своемъ, не упрекала меня ни измѣною, ни скорымъ забвеніемъ клятвъ, молчала о собственныхъ страданіяхъ. Она понимала, лучше другихъ, что сердцемъ располагать нельзя, какъ волею и что перемѣна въ чувствахъ, большею частію, не зависитъ

====page 190====

отъ насъ. Вотъ нѣсколько выраженій изъ письма ея:

«Благодарю тебя, Евгеній, за благородную откровенность и довѣренность ко мнѣ. Если ты не «любишь уже, не можешь любить меня по преж«нему, — мнѣ утѣшительно, что, въ замѣнъ любви, «ты даришь меня своею нѣжною дружбою, которую, надѣюсь, сохранишь ко мнѣ навсегда. На «постоянную любовь я никогда и не надѣялась. «Гораздо великодушнѣе съ твоей стороны открыто «признаваться въ своей новой склонности, нежели «скрывать ее отъ меня, или обманывать. Ты «всегда вѣренъ самому себѣ и поступаешь какъ «человѣкъ благородный. Если совѣсть твоя и не «совсѣмъ безъ упрека, то увлеченіе молодости и «страстей — твои краснорѣчивые защитники... Жа«лью о тебѣ, но болѣе о Ревеккѣ. Ты, можетъ «быть, полюбишь еще иную — она, вѣроятно, никогда  уже не будетъ любить никого, кромѣ тебя.  По крайней мѣрѣ,    я сужу такъ «по себѣ. Ревекка не счастливѣе меня — она любитъ тебя и разлучена съ тобою на вѣки препятствіями большими, нежели я... Жалѣю также, «что не могу утѣшать тебя лично. Можетъ быть, «мое присутствіе исцѣлило бы нѣсколько глубокую

====page 191====

рану твоего сердца: ты позволишь мнѣ думать, Евгеній, что въ немъ еще осталось мѣсто и «для воспоминаній о Маргаритѣ...»

Въ цѣлой жизни моей не помню времени грустнѣе и тоскливѣй того, какимъ были для меня исходъ 1820 и весь 1821 годъ, не прибавившіе въ дневникъ мой никакихъ событій. Перелистывая страницы его за это время, я нахожу только немногія отмѣтки, свидѣтельствующія о печальнома» тогда состояніи души моей,  мучимой одиночествомъ и тоскою по милой Ревеккѣ. Мысль, что ею владѣетъ курчавой Жидёнокъ, не давала мнѣ покоя, преслѣдовала меня неотступно, и —  какъ горько-соленая пища — возбуждала жажду неутолимаго желанія.

Медленно и холодно протекала для меня зима 1820 — 1821. Пустынная окрестность жилища нашего, занесеннаго глубокими слоями снѣга, казалась еще пустыннѣе и печальнѣе. Я никуда не выходилъ изъ дому; только изрѣдка шаги мои протаптывали слѣдъ къ кладбищу. Тамъ иногда я проводилъ цѣлые часы, безмолвно и таинственно бесѣдуя съ тремя могилами людей мнѣ близкихъ. Гробница матери представляла воображенію моему всѣ подробности послѣдняго періода

====page 192====

ея кратковременной и печальной жизни, — подробности, какъ давно уже извѣстно читателю, разсказанныя  мнѣ нѣкогда незабвенной моею воспитательницей. А вотъ и ея могила могила добродѣтельной старушки, посвятившей остатокъ дней своихъ воспитанію чужаго дитяти и материнскимъ объ немъ попеченіямъ! Наконецъ, недавняя могила г. Буха другаго моего воспитателя. Тутъ память возобновляла мнѣ катастрофу первой любви моей, стоившую жизни бѣдному старику. О, какъ много говорили эти три смежныя могилы! Подлъ нихъ оставалось еще пустое мѣсто — оно должно было позднѣе принять въ себя три новые праха. Теперь всѣ шесть могилъ обнесены оградою, въ предѣлахъ которой заклюй чена цѣлая повѣсть, цѣлая исторія жизни человѣческой...       

Единственною, усладою въ это мрачное время моей собственной.жизни, была постоянная переписка съ Маргаритою и Мишелемъ. И мать и сынъ всегда были нѣжными, неизмѣнными друзьями моими... Говорить ли о содержаніи писемѣ Маргариты?.. Кроткая, мученическая любовь, дружба самая безкорыстная, участіе нѣжное и глубоко, всегда водили и перомъ и поступками ея въ

====page 193====

отношеніи ко мнѣ. Но содержаніе одного изъ Мишелевыхъ писемъ обязываетъ меня къ подробнѣйшему объясненію.

Въ этомъ письмѣ, длинномъ, длинномъ какъ романъ, потому что въ немъ дѣйствительно заключался цѣлый романъ, Мишель увѣдомлялъ меня о любви своей, первой его любви. Одинъ изъ профессоровъ Іенскаго университета, особенно ласкавшій Мишеля за его прилежаніе и необыкновенные успѣхи, однажды позвалъ къ себѣ даровитаго ученика — «Это было (писалъ Мишель), въ прекрасный осенній вечеръ, — вечеръ незабвенный для меня! Домъ профессора, какъ тебѣ извѣстно, Евгеній,  одинъ изъ лучшихъ домовъ Іенскихъ. Внутренность его убрана великолѣпно и съ особеннымь вкусомъ. Мнѣ никогда еще не случалось видѣть покоевъ,   убранныхъ съ такимъ богатствомъ, роскошью и разнообразіемъ. Превосходная мебель и дорогія картины, большею частію историческаго содержанія, поражаютъ взоръ и воображеніе.  Первыя впечатлѣнія при входѣ въ домъ профессора уже расположили меня къ чему-то необыкновенному. Сердце мое билось, будто отъ какого-то предчувствія; не зная самъ чего жду, я однакожъ съ увѣренностію ожидалъ, что въ этотъ

====page 194====

вечеръ произойдетъ со мною нѣчто необычайное. Непонятное предчувствіе оправдалось событіемъ, долженствующимъ рѣшить жребій моей жизни. Выражаюсь не общею книжною фразою, но сильнымъ и вѣрнымъ убѣжденіемъ сердца. Когда я пришелъ къ профессору, онъ былъ въ своемъ кабинетѣ. Меня позвали туда. Вообрази себѣ, Евгеній, огромную комнату, въ четыре окна. Вдоль стѣнъ, отъ потолка до полу, полки, набитые безчисленнымъ множествомъ книгъ, не въ щегольскихъ, но въ опрятныхъ, довольно красивыхъ переплетахъ; всѣ пустыя пространства на стѣнахъ заняты ландкартами; картинъ ни одной; вообще въ цѣлой комнатѣ нѣтъ вещи, которая, служа украшеніемъ, не была бы съ тѣмъ вмѣстѣ не только полезною, но даже необходимою. Не исключаю и фортепіано. Профессоръ говоритъ, что онъ любитъ углубляться въ ученыя занятія именно при звукахъ музыки: потому въ кабинетѣ его фортепіано отнюдь не роскошь, а также нѣкотораго рода необходимость. Но кто же играетъ на этомъ фортепіано, — кто услаждаетъ ученыя занятія профессора гармоническими, поэтическими звуками музыки? Мнѣ извѣстно было, что профессоръ холостъ. Я сдѣлалъ ему на этотъ счетъ

====page 195====

вопросъ. — А вотъ я сейчасъ познакомлю тебя съ моимъ музыкантомъ, — отвѣчалъ онъ, и чрезъ нисколько минутъ въ кабинетъ явилась...»

Здъсь прерываю слова Мишеля. Можете вообразить сами, какой потокъ восхищеній, восторговъ, хвалъ и эпитетовъ послѣдовалъ за романическимъ «явилась». Тутъ были и неземная, и ангелъ и нѣчто небесное. Мишель, для котораго первыя впечатлѣнія, произведенныя хорошенькою дѣвочкою, были совершенною новостію и подѣйствовали на него совсѣмъ патетизмомъ перваго увлеченія, не пощадилъ ни воображенія своего, ни піитическихъ красокъ къ изображенію «идеала ангельской красоты», какъ онъ выражался... «Если ты, Евгеній,» — продолжалъ онъ — «по наружности пригожей Ревекки, вздумаешь составить себъ понятіе о красотѣ Клары, —  то совершенно ошибешься. Нѣтъ ничего ни подобнаго, ни общаго, хотя, сама по себѣ, и Ревекка дѣвушка необыкновенная: но подлѣ Клары она много бы потеряла.

Признаюсь, я не совсѣмъ повѣрилъ непреувеличенности пламенныхъ восторговъ Мишеля: тогда я никакъ не воображалъ, чтобы могла быть въ свѣтѣ дѣвушка лучше Ревекки. Но въ послѣдствіи,

====page 196====

увидѣвъ   Клару,   я  убѣдился, что Ревекка дѣйствительно уступала ей. Для двухъ красавицъ     ничего нѣтъ опаснѣе сравненія. Клара была не только красавица неземная но даже и земная, что для многихъ имѣетъ болѣе достоинства, нежели первое. Другими словами, Клара соединяла въ себѣ красоты и прелести идеальныя съ красотами существенными, скорѣе доступными всякому взгляду. Странно, однакожъ, при всей поразительной красотѣ своей, Клара никогда не производила на меня впечатлѣнія: потому ли, что ее любилъ другъ мой, или потому, что для такого впечатлѣнія недостаточно одной красоты. Въ Кларѣ Мишеля все было — и образованный умъ, и прелесть характера, и художественная грація обхожденія, но въ ней не было того, что исключительно могло мнѣ нравиться. На меня только три женщины производили впечатлѣнія сильныя и глубокія: Маргарита, Ревекка и еще одна женщина, которую суждено было мнѣ узнать черезъ нѣсколько лѣтъ. – Не говорю объ Эрнестинѣ: она также мнѣ очень нравилась, но нравилась совершенію иначе.

Возвращаюсь къ длинному письму Мишели. Оно теперь передо мною въ подлинникѣ, и я дѣлаю

====page 197====

изъ него экстрактъ, какъ будто изъ какого нибудь дѣловаго манускрипта, а между тѣмъ сколько въ немъ поэтическаго пламени и мечтаній, юношескаго огня и страсти! Но гдѣ тотъ, кто начерталъ эти животрепещущія строки; бьется ли, попрежнему, любовью его сердце, или оно уже остыло на вѣки? Вотъ уже болѣе пяти лѣтъ, какъ я не имѣю о Мишелѣ никакого извѣстія. Мы не пишемъ болѣе другъ къ другу... и никогда не увидимся... и Клара... Клара также изчезла, скрылась... По прежнему ли они любятся и живутъ другъ для друга?... Вопросы, на которые никогда не получу отвѣта!

Возвращаюсь къ письму Мишеля.

Миловидная дѣвочка, такъ сильно увлекшая его, была дальняя родственница профессора, сирота, призрѣнная, воспитываемая послѣднимъ. Не стану дѣлать дурачества, — описывать подробностей, какимъ образомъ молодые люди коротко познакомились и полююили другъ друга. По приглашению профессора, Мишель навѣщалъ его почти ежедневно. «Часто», говорилъ Мишель, «профессоръ цѣлые часы просиживалъ безмолвно, за своимъ письменнымъ столомъ, читалъ или писалъ. Въ это время Клара играла на фортепіано,

====page 198====

а я, цѣлые часы, сидѣлъ подлѣ нее, не спускалъ съ нее глазъ, слушалъ ея игру, а иногда и пѣніе... Тутъ слѣдовала цѣлая страница похвалъ прелестному голосу Клары. Молодые люди скоро сблизились, поняли другъ друга, и хотя Кларѣ было только тринадцать лѣтъ, однакожъ она была уже способна отвѣчать чувствамъ, которыя, разумѣется, невольно внушила семнадцати лѣтнему.юношѣ. Послѣдствія дѣла не подлежали никакому сомнѣнію. Молодые люди, или пожалуй, дѣти, страстно влюбились другъ въ друга, а профессоръ, которому ученыя занятія, подъ звуки фортепіано, мѣшали видѣть далѣе своего письменнаго стола, ничего не подозрѣвалъ... Между тѣмъ, въ одинъ вечеръ, «дѣти», не довольствуясь намеками взоровъ, посредствомъ устъ открыли другъ другу сердца свои. Не замедлили послѣдовать, за страстнымъ признаніемъ, еще страстнѣйшіе клятвы и обѣты. Молодые люди поклялись вѣчно принадлежать другъ другу. Мишель рѣшилъ очень коротко и ясно. Тотчасъ по окончаніи университетскаго ученія, начать новый, несравненно пріятнѣйшій, курсъ Гименея. Препятствій не предвидѣлось ни съ какой стороны. Впрочемъ, какъ писалъ Мишель, профессоръ, однажды

====page 199====

проговорился неосторожно ученику своему, что готовитъ Клару для себя. Сначала такое открытіе поразило Мишеля, какъ ударъ грома (сравненіе хотя и старое, но тѣмъ не менѣе сильное); но вскоръ, переговоривъ съ Кларою, Мишель успокоился. Клара рѣшительно объявила, что она за профессора не пойдетъ, и что профессоръ, конечно, не будетъ противиться ея счастію. Въ такой надеждѣ, молодые люди условились молчать до времени о своей любви. Бѣдный профессоръ, растившій и лелѣявшій цвѣтокъ для себя, не догадывался, что въ любимомъ ученикѣ своемъ нажилъ себѣ если не врага, то счастливаго соперника. Вотъ, покамѣстъ, исторія Мишеля. Продолженіе ея впереди.

Обращаюсь къ нашему уединенному жилищу.

Въ немъ все шло по прежнему. Все такъ же было тихо, неизмѣнно тихо, и мрачно. Суровый хозяинъ его, отецъ мой, съ каждымъ днемъ становился молчаливѣй и безотвѣтнѣй. Не было уже сомнѣнія, что какая-то печаль, тайная, но тѣмъ сильнѣйшая, тяготѣла на его душѣ. Никто не могъ развѣдать, что было причиною ея; какъ и въ старину, продолжались толки, что судьба отца моего находилась въ соприкосновеніи съ политическими

====page 200====

событіями того времени, именно съ судьбою Наполеона. Но разрѣшить странные толки могъ только одинъ отецъ мои, а онъ, повидимому, не расположенъ былъ къ откровенности. Нѣсколько разъ покушался я узнать подробности жребія его, сколько изъ любопытства, столько же изъ участія, но  односложные, двусмысленные отвѣты, данные съ явнымъ неудовольствіемъ, отбили у меня охоту къ дальнѣйшимъ распросамъ.

Въ такомъ положеніи дѣлъ настали и протекли весна и лѣто 1821.

Былъ Октябрь или Сентябрь въ исходѣ,  даже, можетъ быть, въ началѣ — не помню хорошенько. Помню только, что стояла ненастная осенняя погода. Обильный дождь цѣлые дни не переставалъ увлажать окрестныя поля, порывистый вѣтеръ свистѣлъ между стѣнами стараго дома нашего, солнце давно уже не показывалось, и продолжительнымъ отсутствіемъ своимъ сообщало еще болѣе мрачности, и безъ того мрачному, жилищу нашему. На дворѣ образовались огромныя лужи дождевой воды и была такая грязь, что нельзя было сдѣлать шагу за крыльце дома. По необходимости я не выходилъ изъ него. Смертельная была

====page 201====

тоска и скука. Порядочнаго лица женскаго нельзя было, увидать въ нашей сторонъ, а безъ женщинъ какая ужъ жизнь, особенно молодому двадцати-двухъ лѣтнему человѣку, который такъ рано узналъ сладость женскаго сообщества и такъ любилъ отдавать женщинамъ лучшую часть бытія своего. На бѣду и отъ Маргариты не приходило писемъ. Словомъ, то было гробовое, мертвящее одиночество. Дошло наконецъ до крайней необходимости прибѣгнуть къ бесѣдѣ съ собственнымъ слугой, мальчикомъ, тѣмъ самымъ, что употребленъ былъ мною для корреспонденціи съ Ревеккой. Я выучилъ его шахматной игрѣ и принужденъ былъ коротать съ нимъ часы одиночества и скуки.

Въ одинъ день, пли, лучше сказать, въ одинъ вечеръ одного изъ этихъ скучнѣйшихъ дней, вижу, передъ домомъ нашимъ остановилась знакомая одноколка, любимый экипажъ Патера Антонія. Что побудило его въ такую ненастную погоду оставить спокойную и теплую кровлю? Вѣрно, посѣщеніе его не изъ числа обыкновенныхъ? Какая нибудьважная причина привела его къ намъ? Вотъ вопросы, которые я задавалъ себѣ, видя

====page 202====

Патера Антонія входящаго на крыльце и стряхивающаго дождевую воду съ плаща своего.

Любопытствуя узнать причину неожиданнаго посѣщенія Патера, я поспѣшилъ къ нему на встрѣчу. Мы сошлись въ прихожей. Но едва успѣлъ я взглянуть па лице монаха, меня одолѣла страшная охота расхохотаться — такъ оно показалось мнѣ забавнымъ и смѣшнымъ. Представьте себѣ человѣка, который безъ словъ, выраженіемъ своей физіономіи и глазъ говоритъ вамъ: «Тссъ! Важная, великая новость — и я первый вѣстникъ ея!» Невозможно вообразить большей торжественности, какая изображалась тогда па лицѣ Патера Антонія: но то была торжественность мрачная, унылая, напоминающая собою величественный, надгробный памятникъ, или, по крайней мѣрѣ, надгробную рѣчь знаменитому мужу... «Все кончено!!» важно и глухо произнесъ Патеръ, крѣпко пожимая мнѣ руку. Голосъ его выражалъ отчаяніе человѣка, потерявшаго драгоцѣннѣйшее въ жизни, и могъ бы возбудить состраданіе въ томъ, кто не зналъ странностей Отца Антонія. Мнѣ, повторяю, напротивъ, сильно хотѣлось смѣяться.

— «Проводите меня къ генералу! « — продолжалъ онъ, не отвѣчая на вопросъ мой, естественно возбужденный

====page 203====

трагическимъ восклицаніемъ монаха, заключавшимъ въ себѣ какую-то роковую катастрофу.

Я исполнилъ желаніе Патера, и мы вмѣстѣ вошли въ кабинетъ отца. Онъ стоялъ у окна, спиною къ намъ, и смотрѣлъ въ поле, по направленію къ кладбищу, любимому, хотя и печальному предмету его уединенныхъ созерцаній.

Услышавъ скрипъ двери и шагп вошедшихъ, онъ медленно повернулся къ намъ и привѣтствовалъ Патера легкимъ наклоненіемъ головы. Мнѣ показалось, что глаза отца моего были влажны, что въ и ихъ дрожала крупная капля слезы. О, какъ многозначительна была она на Гомерическомъ лицѣ стараго воина, котораго наружность не обличала души чувствительной, по крайней мѣрѣ всегда тщательно скрывала происходящее въ глубинѣ ея!

— «Все кончено!» — повторилъ Патеръ Антоній тѣмъ же голосомъ и тономъ. — «Все кончено!»

— Все по прежнему, другъ мой, — спокойно отвѣчалъ отецъ. Все также, какъ было со временъ Адама и праотцевъ нашихъ — также люди родятся и умираютъ, — прибавилъ онъ съ особеннымъ удареніемъ на послѣднемъ словѣ.

====page 204====

— «Какъ? Вы уже знаете, генералъ? Вамъ извѣстно уже, что онъ…»

— Умеръ, какъ всѣ люди, хотя жилъ какъ ни одинъ изъ нихъ! — договорилъ отецъ мой.

— «Да, его уже нѣтъ!» — торжественно произнесъ монахъ, скорбя между тѣмъ въ душѣ, что ему не удалось быть первымъ вѣстникомъ столь важной политической новости. — «Нѣсколько мѣсяцевъ уже, не стало великаго человѣка! Вотъ журналы, заключающіе въ себѣ достовѣрныя извѣстія о послѣднихъ дняхъ изгнанника и подробности о кончинѣ его на островѣ Св. Елены...»

— Достовѣрныя? — сказалъ отецъ мой, повторяя одно изъ выраженій Патера. Ранѣе двадцати лѣтъ, а можетъ быть — и гораздо позже, едва ли мы прочитаемъ что нибудь достовѣрное объ этихъ событіяхъ.

— «Какъ бы то ни было» — возразилъ Патеръ: «Губернаторъ Ст.-Еленскій отлично исполнилъ свое дѣло. Нельзя было избрать лучшаго тюремщика!»

— Пустое! Что могъ сдѣлать ему этотъ Гудсонъ Ловъ?.. Умереть нѣсколько ранѣе, нѣсколько позже, не все ли равно! Притомъ жизнь безъ воли, безъ власти, лишенная всѣхъ наслажденій,

====page 205====

заставляющихъ любить жизнь, — лишенная даже внѣшней свободы — развѣ лучше смерти?... Однакожъ, что пишутъ въ журналахъ? Это должно быть очень любопытно и назидательно... Полюбуемся краснорѣчіемъ гг. некрологистовъ!... Теперь газетчикамъ на цѣлые мѣсяцы,     на цѣлый годъ достанетъ драгоцѣннаго матеріала для наполненія своихъ листовъ. Во время его величія и могущества, они прославляли его, пресмыкаясь передъ нимъ, подобно ползающимъ гадамъ, которыхъ онъ попиралъ ногами, не замѣчая ихъ. Въ дни измѣны счастія, они издѣвались надъ нимъ; паденіе и изгнаніе его нарекли справедливою карою неба, возмездіемъ, достойнымъ злодѣя. Они не скупились на бранные эпитеты, какъ прежде щедрою рукою разсыпали ему хваленія, величая его полубогомъ. Жалкія твари, обыкновенно бросающіяся туда, откуда дуетъ попутный вѣтеръ!... Любопытно послушать, какъ-то изъясняются они о его смерти, — вороны, жадно слетающіеся со всѣхъ сторонъ на трупъ, который можетъ их  насытить! Теперь никто не заплатитъ имъ за ругательства, — стало-быть, можно предполагать, что они будутъ хвалить его, во славу истины и безпристрастія; будутъ называть его безпримѣрнымъ

====page 206====

геніемъ, безсмертнымъ, неисповѣдимымъ орудіемъ Провидѣнія...

Дѣйствительно въ одномъ изъ журналовъ, привезенныхъ Патеромъ Антоніемъ, статья о великомъ событіи начиналась слѣдующимъ образомъ:

— «5-го Мая 1821, въ шесть часовъ утра, вѣп«чанный и развѣнчанный узникъ острова Св.Елейны, бывшій Императоръ Французовъ, Наполеонъ «Бонапарте, окончилъ свою славную, дивную «жизнь, ознаменованную неслыханными оборо«тами и непостоянствомъ счастія, поразительною «переходчивостію земнаго величія. Тѣло его пре«дано погребенію на томъ же островѣ, близъ «Лонгвуда, послѣдняго земнаго жилища его, на «мѣстѣ, имъ самимъ назначенномъ. Простая плита покрываетъ прахъ воителя, котораго слава «не требуетъ вещественныхъ памятниковъ и надписей надгробныхъ... Великій человѣкъ пере«сталъ существовать! Всѣ храбрые, всѣ благород«ные, понимающіе высокую судьбу усопшаго, надѣнутъ трауръ, облекутся въ крепъ. Міръ успокоился нынѣ. Но міръ уже не увидитъ другаго «человѣка, подобнаго ему, и всякая новая слава «во вѣки не затмитъ его славы. То могила без«смертія! Не омрачимъ торжественныхъ лучей ея

====page 207====

 «напрасными и невеликодушными упреками. Пусть «Исторія и Потомство, уже наступившія для «него, судятъ дѣла сына Судебъ. Отнынѣ, Поэзія, «пріемля его въ свою безграничную, фантастическую область, будетъ оглашать пустынную «могилу хвалебными гимнами, во славу вѣковѣч«наго героя...»

Извѣстіе о кончинѣ Наполеона, сообщенное въ наше уединенное жилище Патеромъ Антоніемъ, было послѣднею его политическою новостію. Съ тѣхъ поръ, какъ не стало столь чтимаго имъ мужа, онъ не принималъ уже участія въ дѣлахъ политическихъ: они уже не занимали его послѣ эпопеи небывалыхъ до того событій, послѣ грозіюй катастрофы, заключившей ихъ. Съ тѣхъ поръ Патеръ Антоній посвятилъ себя исключительно священному призванію своего сана, искреннѣйшему попеченію о ввѣренной ему духовной паствѣ, и донынѣ, ветхій уже старецъ, проводить благочестивые, богоугодные дни свои, какъ подобаетъ достойному, истинному служителю алтаря. Но еще и нынѣ, вспоминая иногда о достопамятной годинѣ, сѣдовласый старецъ воодушевляется жаромъ молодости и любитъ, порою, краснорѣчиво разглагольствовать о дняхъ величія и еще болѣе о

====page 208====

печальныхъ дняхъ паденія, изгнанія и кончины Наполеона. Это его любимый, иногда безконечный разговоръ. Еще недавно, по поводу экспедиціи, готовящейся отплыть къ острову Св. Елены, для перенесенія во Францію останковъ великаго человѣка (*), онъ говорилъ, что лучше бы не трогать ихъ и оставить тамъ, среди океана, гдѣ царствуетъ вѣчное и торжественное уединеніе пустыни, гдѣ только таинственный, современный міру, ропотъ волнъ морскихъ нарушаетъ дикое безмолвіе природы...



(*) «Записки Неизвѣстнаго», какъ объяснено въ предисловіи къ нимъ (см. Исторію рукописи въ началъ І-й части), составлены въ это время.     Прим. Издателя.

====page====

ГЛАВА XXII.

Всѣ опять соединяются. — Одинъ на всегда оставдяетъ насъ.

Настала глубокая и продолжительная осень. Ночью и по утрамъ легкій морозъ сковывалъ на нѣсколько часовъ непроходимую грязь п обширныя лужи, окружавшія домъ нашъ. Но въ полдень, будто весною, яркое солнце являлось на горизонтъ и снова растопляло слюду тонкаго льда. Нельзя было шагу ступить на улицу. Приходилось безвыходно сидѣть въ комнатъ и ничего не дѣлать. Никому не пожелаю подобнаго безотраднаго кейфа — лучше самая безпокойная забота! Мнѣ

====page 210====

было не только грустію и скучно, но наконецъ стало душно, невыносимо тяжело. Я началъ вставать съ первымъ разсвѣтомъ, чтобы имѣть возможность хотя раннимъ утромъ воспользоваться для прогулки, часъ-другой подышать чистымъ воздухомъ. И едва блѣдный лучъ дня показывался на небѣ, слабо и какъ-бы неохотно прогоняя темноту ночную, я уже бродилъ по живописнымъ окрестностямъ жилища нашего,  живописнымъ, не смотря на то, что суровая рука осени обнажила деревья сосѣдней рощи и набросила на всю природу мрачныя тѣни. Любимыя мѣста прогулокъ моихъ были — или берегъ рѣки подлѣ дома Соломонова — или давно знакомое читателю кладбище. Туда привлекали меня могилы г. Буха и незабвенной   моей  воспитательницы. Одна живо напоминала мнѣ тихіе, уединенные годы дѣтства, другая раскрывала въ памяти моей картину первой юности и исторію первой любви моей къ несравненной женщинѣ, которая все еще была дорога для меня, хотя мѣсто ея заняла Ревекка, эта милая, восхитительная Іудеянка. Удаливъ дочь свою и обезпечивъ ее замужествомъ на чужой сторонѣ отъ всѣхъ  и всякихъ моихъ покушеній, Соломонъ, по прежнему, сталъ обращаться со мною

====page 211====

ласково и доброжелательно, какъ человѣкъ, который помнилъ мое рожденіе, на глазахъ котораго я выросъ и наконецъ возмужалъ. Говорю возмужалъ, потому что въ описываемое время мнѣ было уже двадцать два года. Нерѣдко, въ продолженіе утреннихъ моихъ прогулокъ, я заходилъ къ Соломону. Забывъ происшедшее, дружески бесѣдовали мы о разныхъ разностяхъ. Недавняя кончина Наполеона давала поводъ къ разговорамъ о политикѣ. Это могло бы показаться страннымъ читателю, еслибъ я не прибавилъ, что Соломонъ былъ умный старикъ, имѣвшій здравое понятіе о дѣлахъ государственныхъ и знавшій свое время не хуже иного дипломата. Но о чемъ всего болѣе хотѣлось бы мнѣ поговорить съ Соломономъ — о его дочери — не было и помину. Еврей старательно уклонялся отъ всякаго намека объ ней. Только стороною узналъ я, что Ревекка изрѣдка писала къ нему лаконическія письма, заключавшія въ себѣ очень холодныя и видимо принужденныя изъясненія дочерняго почтенія; въ словахъ несчастной невольно выражалась горькая участь ея въ союзѣ съ курчавымъ, противнымъ Жпдёнкомъ. И не было существа, участію котораго могла бы она поручить свое горе,  кто нѣжнымъ состраданіемъ,

====page 212====

раздѣломъ, облегчилъ бы злую судьбу ея. Два года уже не было у ней матери: жена Соломона умерла во время нахожденія моего въ Іенѣ. Въ послѣдствіи узналъ я, что Ревекка писала ко мнѣ нѣсколько разъ, но письма ея перехвачены были Соломономъ. Между тѣмъ, бѣдная женщина, не получая отъ меня отвѣта, приписывала мое молчаніе забвенію ея и страдала еще болѣе. Предположеніе Ревекки было отчасти справедливо. Я въ самомъ дѣлѣ начиналъ забывать прекрасную Іудеянку. Время, цѣлитель всѣхъ болѣзней, и разлука, не питающая любви, мало по малу стали изглаживать изъ сердца моего образъ прелестной дѣвушки, тѣмъ болѣе, что ближайшая забота занимала меня въ то время. Говорю объ отцѣ своемъ.

Угрюмый старикъ по прежнему томился въ своемъ постоянномъ затворничествѣ, въ своемъ неизмѣнномъ одиночествѣ, мрачномъ, суровомъ. Тайная скорбь медленно отравляла бытіе его, но онъ не искалъ утѣшенія или развлеченій, не хотѣлъ раздѣлить ея ни съ кѣмъ, ни даже съ единственнымъ сыномъ, нѣжно  и почтительно его любившимъ. Подозрѣвали, что два человѣка знали загадочную, таинственную судьбу отца моего. То были Соломонъ и покойный г. Бухъ. Но одинъ, по 

====page 213====

рожденію и общественному значенію своему, не могъ быть пи другомъ, ни собесѣдникомъ его, —  другой два года лежалъ уже въ могилъ. Жестокія внутреннія страданія бѣднаго отца моего стали наконецъ сильно отражаться и на здоровыі сго. Еще съ 1814 года, жаловался онъ по-временамъ на боль въ груди, стѣснявшую дыханіе и точно камнемъ давившую сердце. Въ послѣднее время боль усилилась, возобновляясь  періодически и гораздо чаще прежняго. Врачъ тщетно ломалъ себѣ голову, изыскивая средства противъ такого недуга и лекарствами своими успѣвалъ только ослаблять его временно, по не истребить совершенно. Лице отца моего пожелтѣло, какъ у людей, страждущихъ водяною; новыя морщины съ каждымъ днемъ прибавлялись на широкомъ челѣ его, а волосы, говоря безъ преувеличенія, сѣдѣли часами. Въ нѣсколько мѣсяцевъ бѣдный старикъ одряхлѣлъ ранѣе срока: ему было тогда пятьдесятъ лѣтъ съ небольшимъ. Съ грустными опасеніями слѣдилъ я за постепенно-ослабѣвающимъ здоровьемъ его и радовался всею сыновнею радостью, когда оно, по-временамъ, нѣсколько поправлялось.

Зима 1821 — 1822 протекла безъ всякихъ приключеній. Маргарита и Мишель писали ко мнѣ

====page 214====

 довольно часто, и въ день моего рожденія, 3 Января, прислали мнѣ дружескіе подарки. Со стороны Мишеля они заключались въ нѣсколькихъ модныхъ того времени романахъ и поэмахъ; со стороны Маргариты... но вотъ письмо, при которомъ получилъ я дорогой ея подарокъ:

— «Милый Евгеній! Знаю,  что сердце твое «давно уже чувствуетъ къ Маргаритѣ одну только холодную дружбу: но оттого ея сердце нисколько не перемѣнилось къ тебѣ. Лучшія воспоминанія его — дни первоначальной любви нашей. «Вмѣстѣ съ этимъ письмомъ ты получишь неболь«шую картину, изображающую одну изъ немно«гихъ счастливыхъ минутъ моей бѣдной жизни. «Быть можетъ, воспоминанія прошедшаго, возоб«новлсннаго моею кистію, будутъ и тебѣ любезны – вѣдь я была первою женщиной, которую «любилъ ты! Въ посылаемой картинѣ ты найдешь два портрета, одинъ изъ нихъ — твой, когда ты былъ шестнадцатилѣтнимъ юношей: въ «другомъ портретѣ я изобразила себя, за нѣ«сколько лѣтъ тому,  когда подлинникъ его «былъ нѣсколько      лучше и моложе нежели «теперь. Теперешній портретъ мой былъ бы для «тебя менѣе занимателенъ, и вѣроятно — разрушилъ

====page 215====

 бы послѣднія очарованія, оставшіяся отъ «прежней любви нашей. Увяданіе красоты и страданіе женщины, нѣкогда любимой, мало трога«ютъ сердце, уже равнодушное къ ней... Но не «будемъ говорить объ этомъ! Жалобы всегда скучны... Прощай, Евгеній! Будь счастливъ! Вотъ «единственное мое желаніе нынѣ и постоянная моя «молитва, въ которой, вмѣстѣ съ именемъ моего «сына, я никогда не забываю повторять и твоего «драгоцѣннаго мнѣ имени.»

Картина, присланная Маргаритою, изображала комнату ея въ домѣ Соломона, въ минуту одного изъ нашихъ уроковъ рисованія. Прекрасна была Маргарита на этой картинѣ. Опершись на плечо молодаго ученика своего, она внимательно наблюдала его работу, и темный локонъ ея касался щеки счастливаго юноши, какъ это часто бывало въ натурѣ. Съ неподражаемымъ искусствомъ и вѣрностію изобразила она въ чертахъ лица моего выраженіе того трепетнаго и сладостнаго чувства, которое волновало меня нѣкогда, когда мягкій и благовонный локонъ прекрасной учительницы упадалъ на горѣвшее огнемъ первой страсти лице влюбленнаго юноши. Прекрасна

====page 216====

была картина Маргариты, но еще прекраснѣе были невозвратныя минуты, ею изображенныя!

Нѣсколько разъ перечиталъ я письмо Маргариты и долго любовался превосходнымъ произведеніемъ ея кисти. Маргарита, какъ я уже и прежде говорилъ,  въ высокой степени владѣла своимъ искусствомъ. Черезъ нѣсколько лѣтъ потомъ, въ Парижѣ, на художественной выставкѣ, посѣтители осыпали похвалами небольшую картину Маргариты, изображавшую зимнюю ночь, посреди живописныхъ окрестностей жилища нашего, и блуждающую во мракѣ ночи женщину, которая дрожала отъ холода, едва прикрытая легкою одеждою. Герцогиня д’Абрантесъ такъ плѣнилась содержаніемъ и исполненіемъ этой картины, что пожелала лично узнать художника, въ намѣреніи вывѣдать отъ него подробности случая, подавшаго поводъ къ сочиненію ея. Умная Герцогиня угадала, что истина водила кистью артиста. Но ей, вмѣсто художника, назвали художницу, и любезная Герцогиня тотчасъ предложила Маргаритѣ свое знакомство и дружбу. Женщины сошлись, были откровенны и Маргарита, въ послѣдствіи, разсказала Герцогинѣ не только сцену, представленную на картинѣ, но и всю исторію странной

====page 217====

и несчастной любви своей.   Подробности повѣсти нашей такъ заинтересовали любознательную Герцогиню, что она просила Маргариту познакомить ее съ героемъ правдиваго романа, и я имѣлъ случай коротко узнать въ послѣдствіи примѣчательную женщину, блиставшую нѣкогда при Дворѣ Наполеона и потомъ окончившую жизнь въ бѣдности и несправедливомъ забвеніи... Но возвращаюсь къ времени настоящаго моего повѣствованія.

Пропускаю нѣсколько мѣсяцевъ, не отмѣченныхъ въ дневникѣ моемъ ни какимъ замѣчательнымъ событіемъ.

Въ прекрасный Іюльскій вечеръ, сидѣлъ я съ отцемъ въ столь знакомой читателю бесѣдкѣ сада нашего, нѣкогда любимомъ мѣстѣ отдохновенія незабвенной моей воспитательницы. Мы играли въ шахматы и долго не могли окончить партіи, озадачивая другъ друга искуссными ходами. Положеніе противниковъ съ каждою минутою становилось  интереснѣе и вмѣстѣ съ тѣмъ затруднительнѣе. Неизвѣстно, кто бы вышелъ побѣдителемъ изъ этой мирной борьбы, еслибъ

====page 218====

она не прервана была обстоятельствомъ совершенно неожиданнымъ. Среди тишины,   царствовавшей вокругъ и изрѣдка едва-едва нарушаемой медленною перестановкою шахматовъ, вдругъ послышались въ саду шаги нѣсколькихъ приближающихся людей. Мы оглянулись въ одно время и увидѣли подходящихъ къ бесѣдкѣ женщину среднихъ лѣтъ и молодаго человѣка; за ними слѣдовала старушка въ простой одеждѣ. Удивленіе и радость моя были неописанны, когда я узналъ въ этихъ неожиданныхъ посѣтителяхъ столь знакомыя лица Маргариты, Мишеля и старой няни моей. Они оставили экипажъ свой въ нѣкоторомъ разстояніи отъ дома и незамѣтно пробрались въ садъ, желая сдѣлать намъ сюрпризъ. То былъ дѣйствительно сюрпризъ, по крайней мѣрѣ для меня. Увидѣвъ Маргариту, я почувствовалъ, какую еще цѣну имѣла опа въ моемъ сердцѣ, убѣдился, что ни какая склонность къ другой не способна совершенно истребить изъ него неизгладимыхъ впечатлѣній и воспоминаній первой любви. Маргаритѣ, правда, было тогда тридцать пять лѣтъ, пора почтенная не только для женщины, во и для мужчины: за всѣмъ тѣмъ Маргарита слишкомъ преувеличивала, говоря о своемъ увяданіи.

====page 219====

Дѣйствительно, лице ея не имѣло уже прежней свѣжести и живости; изящныя формы и округлости его заплатили неумолимую дань времени и горестямъ: но выраженіе задумчивости и печали въ чертахъ блѣднаго лица придавали ему еще много интереса и прелести. Она все еще была, если не красавицей, то привлекательной, миловидной женщиной, и па первый взглядъ никто не далъ бы ей болѣе двадцати-семи или двадцати-восьми лѣтъ. Въ свою очередь, девятнадцати лѣтній Мишель сталъ прелестнымъ юношей. На лицѣ его также были замѣтны слѣды какой-то грусти, оттѣнокъ которой не изчезъ даже въ радостную минуту свиданія нашего. Мишель не замедлилъ сообщить мнѣ, что причиною скорби его было неудачное сватовство и разлука съ Кларою. Профессоръ чисто-на-чисто отказалъ ему въ рукѣ своей питомицы, прибавивъ, что мальчику, едва вышедшему изъ школы, слишкомъ рано думать о женитьбъ, и что онъ не довѣритъ счастія своей воспитанницы человѣку, у котораго не начинала еще рости борода. На такое рѣзкое объясненіе Мишель не затруднилсяіотвѣчать почтенному своему наставнику, что настоящая причина отказа его заключается въ тайномъ желаніи Профессора.

====page 220==== 

сберечь Клару для самого себя, по что онъ, г.Профессоръ, не годится для Клары именно потому, что слишкомъ давно уже брѣетъ бороду, — въ довершеніе бѣды, начинающую сѣдѣть. Короче, достопочтенный Профессоръ и любимый его ученикъ разстались непримиримыми врагами, при чемъ каждый внутренно далъ себѣ обѣтъ поставить на своемъ. За то молодые любовники простились, на время, самыми нѣжными друзьями, и съ обѣихъ сторонъ размѣнялись обильными клятвами — рано или поздно принадлежать другъ другу. Что касается до старой няни моей, — она шибко одряхлѣла, и по всему замѣтно было, что скоро прійдетъ пора соединенія ея съ прежней госпожой, моей воспитательницей. Это событіе совершилось по прошествіи года со времени возвращенія ея изъ Іены.

Говорить ли, что свиданіе мое съ Маргаритою было нѣсколько затруднительно въ первыя минуты, что разговоръ нашъ долженъ былъ, ограничиться общими мѣстами. Впрочемъ, Маргарита ни однимъ словомъ, ни однимъ намекомъ не показала и тѣни упрека моему поведенію въ отношеніи къ ней. Нѣжное дружество выражалось во всѣхъ словахъ ея, въ кроткомъ взглядѣ, наконецъ во

====page 221====

всѣхъ движеніяхъ прекраснаго лица ея, прежняя прелесть котораго, повторяю, не разрушалась ни временемъ, ни глубокими страданіями любящаго сердца. Чѣмъ болѣе смотрѣлъ я на Маргариту, тѣмъ болѣе ощущалъ въ себѣ возвращеніе чувствованій къ ней, нѣкогда составлявшихъ мое счастіе. Отецъ мой обошелся съ нею отмѣнно уважительно и предложилъ ей, съ сыномъ, поселиться въ пашемъ домѣ. — «Старые друзья, мы будемъ составлять одно семейство!» — сказалъ онъ Маргаритѣ, благодарившей его за гостепріимство. Лучшія комнаты предоставлены   были имъ; отецъ мой ограничился своимъ кабинетомъ, я своею спальнею — намъ больше и не нужно было, потому что остальныя комнаты, столовая и гостиная, гдѣ всѣ мы собирались къ обѣду и проводили вмѣстѣ вечера, служили общими.

Но, можетъ быть, читатель справедливо замѣтитъ: что же будутъ дѣлать въ глуши два молодые человѣка, то есть я и Мишель, праздно проводя время, безъ цѣли, безъ общественнаго занятія, безъ всякой пользы той странѣ, которой гражданами они были? — Но такой вопросъ и самъ я задавалъ себѣ ежедневно, не придумавъ на него положительнаго отвѣта и имѣя въ виду желаніе

====page 222====

отца,  просившаго меня не разлучаться съ нимъ. «Поживи еще со мною нѣсколько времени!» —  говорилъ онъ — «закрой мнѣ глаза! Чувствую, что послѣдніе дни мои приближаются, и ты скоро будешь свободенъ...» — А Мишель? — Мишелю, какъ влюбленному, было не до помысловъ о житейской карьерѣ. Онъ мечталъ о своей Кларѣ и писалъ пламенные стихи. Кстати о стихахъ. Въ описываемое время, товарищъ дѣтства моего былъ уже «печатнымъ» поэтомъ. Въ продолженіе пребыванія своего въ университетѣ,онъ помѣстилъ въ Нѣмецкихъ альманахахъ нѣсколько стихотвореній, и въ томъ числѣ одну небольшую поэму, подписанную, изъ скромности и опасенія, вымышленнымъ именемъ. Поэма имѣла успѣхъ и снискала себѣ лестное одобреніе, какъ со стороны публики, такъ и въ отзывахъ критиковъ, благосклонно привѣтствовавшихъ юное дарованіе. Между тѣмъ должно замѣтить, что Французскій стихъ лучше ложился подъ перо его, нежели трудный стихъ на языкѣ Шиллера и Гёте. Въ послѣдствіи, когда авторство сдѣлалось почти исключительнымъ ремесломъ Мишеля, онъ постоянно писалъ на Французскомъ языкѣ: но о литературномъ поприіщѣ Мишеля я буду говорить подробнѣе въ

====page 223====

своемъ мѣстѣ. Теперь поспѣшу окончить второй періодъ моихъ Записокъ, иди вторую часть ихъ...

Горестныя воспоминанія останавливаютъ меня здѣсь; мысль моя мрачно блуждаетъ въ печальныхъ дняхъ прошедшаго; въ воображеніи возобновляется картина роковой утраты,    поразившей меня вскорѣ послѣ водворенія Маргариты и Мишеля въ домѣ нашемъ; перо выпадаетъ изъ трепещущей руки, дыханіе стѣсняется въ груди моей, слезы градомъ текутъ по щекамъ моимъ, какъ въ тѣ горькія минуты... Закрываю листы мои — я не въ силахъ продолжать теперь...

Лѣто 1822 близилось къ исходу. Былъ Августъ. Не смотря на уединенный и однообразный родъ жизни въ домѣ нашемъ, мы проводили время довольно пріятно. Утро каждый изъ насъ посвящалъ своимъ занятіямъ. Маргарита рисовала въ своей комнатѣ; Мишель писалъ стихи или длинныя посланія къ Кларъ; я читалъ въ слухъ отцу моему новыя книги, сообщаемыя намъ Патеромъ Антоніемъ. Зрѣніе бѣднаго старика, какъ и вообще здоровье его, слабѣло съ каждымъ днемъ. Гораздо чаще прежняго жаловался онъ на сильную боль въ груди, исторгавшую у него иногда невольные

====page 224====

стоны. Бывали однакожъ дни, въ которые онъ чувствовалъ себя нѣсколько лучше. Тогда онъ выходилъ къ ооѣду въ общую столовую, старался казаться веселымъ, разговаривалъ, шутилъ. Послѣ обѣда всѣ мы отправлялись гулять. Иногда къ обществу нашему присоединялся и Патеръ Антоній, довольно часто посѣщавшій насъ, также какъ и докторъ, лечившій отца. Въ такомъ случаѣ, во время прогулки, мы обыкновенно составляли три пары. Впереди шелъ отецъ мой съ Патеромъ Антоніемъ, за ними Мишель съ докторомъ, большимъ любителемъ поэзіи, наконецъ я съ Маргаритою. Между нами, мало по малу, успѣли уже водвориться прежняя короткость и прежнія отношенія. Мѣста первоначальной любви нашей оживили въ насъ воспоминанія давноминувшаго, и въ описываемое время Ревекка забыта была для Маргариты, какъ недавно Маргарита забыта была для Ревекки.

Иногда, когда позволяло здоровье отца моего, прогулка наша продолжалась до глубокаго вечера. По возвращеніи домой, ожидалъ насъ благовонный чай, приготовленный заботливостью старой няни моей, и остатокъ вечера всѣ мы проводили

====page 225====

въ гостиной. Отецъ мой и Патеръ Антоній усаживались за шахматную доску. Мишель декламировалъ доктору что нибудь изъ Шиллера или Гёте. Маргарита играла на фортепіано, соединяя иногда съ звуками его тихіе напѣвы. Я обыкновенно сидѣлъ подлъ нея и напѣвалъ ей, съ своей стороны, разныя любезности, которыя она слушала съ удовольствіемъ и  улыбкою. Отецъ мой чрезвычайно любилъ сумерки, и потому старый Андрей (мы давно уже не вспоминали о немъ) не прежде подавалъ свѣчи въ гостиную, какъ по наступленіи совершенной темноты. Случалось, что болѣе получаса въ комнатѣ царствовалъ поэтическій вечерній полумракъ, едва-едва допускавшій различать предметы. Это было мое любимое время. Тутъ, сидя подлъ Маргариты и пользуясь темнотою или невниманіемъ собесѣдниковъ, занятыхъ своимъ разговоромъ, я страстно сжималъ руку или охватывалъ стройный станъ любимой женщины. «Евгеній, Евгеній! что ты дѣлаешь?» — шептала она. — «Мишель или докторъ могутъ замѣтить... тогда я умру отъ стыда!»

— Маргарита,  Маргарита! люблю   тебя! — отвѣчалъ я, и она не смѣла противиться моимъ

====page 226====

ласкамъ, и сама ласкала меня... бѣдная, слабая женщина!...

Наступала ночь и мы расходились по своимъ комнатамъ. Ненарушаемал тишина господствовала надъ пустыннымъ домомъ нашимъ и его окрестностью. Порою лишь раздавались тихое журчаніе волнъ рѣки и шелестъ колеблемыхъ вѣтромъ деревьевъ сада... да пногда измѣнница лупа освѣщала спальню Маргариты, куда робкими, медленными шагами прокрадывался молодой человѣкъ... но вотъ луна скрывалась за облаками, и таинственный  ночной странникъ скрывался, въ свою очередь, въ трепетныхъ объятіяхъ женщины, съ нѣжною боязнію шептавшей ему: «Ты во зло употребляешь права свои, Евгеній!...»



Въ началѣ Сентября отцу моему вдругъ сдѣлалось гораздо хуже. Онъ уже не могъ выходить изъ своей комнаты и вскорѣ слегъ въ постель. Докторъ находился при немъ почти: неотлучно, употребляя всѣ пособія и средства своего искусства къ облегченію страданій несчастнаго старика. Но напрасно. Роковая катастрофа быстро приближалась! Врачъ не скрывалъ уже опасности

====page 227====

положенія больнаго. Отецъ мой также не обманывался пустыми надеждами, и готовясь умереть, пожелалъ воспользоваться угашеніями религіи, напутствующими человѣка при переходъ его въ другой міръ. Патеръ Антоній исповѣдалъ и причастилъ больнаго. Все въ домѣ нашемъ приняло видъ печали и гробоваго унынія — всѣ такъ любили и уважали отца моего! Я и Мишель, по очереди, проводили неотлучно у одра его каждую ночь и видѣли, какъ постепенно угасалъ бѣдный старикъ. Не было уже никакого сомнѣнія,  что скоро онъ оставитъ насъ. Я плакалъ, цаловалъ его руки, обливая ихъ горячими слезами сыновней любви и скорби. Онъ нѣсколько разъ хотѣлъ говорить со мною, желая, повидимому, открыть мнѣ что-то. Быть можетъ, умирая онъ хотѣлъ передать мнѣ тайну, облекавшую его поведеніе и нѣкоторые случаи его жизни: но каждый разъ ежеминутно слабѣющія силы измѣняли ему, и слова замирали па хладѣвшихъ устахъ, уже покрывавшихся блѣдною синевою смерти...

Была очередь Мишеля. Непогодная ночь шумѣла на дворѣ, вѣтеръ  свистѣлъ въ  оконницахъ, и крупныя капли дождя мѣрною дробью ударяли въ стекла, дребезжавшія глухимъ звукомъ. Я

====page 228====

сидѣлъ въ своей комнатъ, томимый скорбію и тяжкимъ предчувствіемъ.Нѣсколько разь хотѣлъ я идти въ спальню отца, освѣдомиться о его положеніи, но какая-то непонятная сила удерживала меня на мѣстѣ. Я плакалъ, молился;  наконецъ, утомленный бодрствованіемъ минувшей ночи и протекшаго дня, незамѣтно погрузился въ тихую дремоту, и вскорѣ, сидя въ креслахъ, совершенно заснулъ. Незнаю, долго ли я спалъ, не помню — видѣлъ ли что во снѣ...помню только, что вдругъ мнѣ послышалось, будто кто-то прикоснулся къ плечу моему. Я открылъ глаза. Передо мною стоялъ Мишель, блѣдный, плачущій. Въ одной рукѣ держалъ онъ свѣчу, другую простиралъ ко мнѣ, говоря тихимъ, умоляющимъ, дрожащимъ голосомъ:

— «Не пугайся, Евгеній! Будь твердъ, другъ мой!...»

Я вскочилъ съ мѣста и устремилъ на Мишеля безумно-вопрошающій взоръ.

– «Молись, Евгеній!» — продолжалъ Мишель еще медленнѣе и тише: «отецъ твой отходитъ...»

Крикъ отчаянія вырвался изъ груди моей. Я выхватилъ свѣчу изъ рукъ Мишеля и бросился въ комнату отца. Тамъ были уже Андрей, старушка

====page 229====

няня и Маргарита, блѣдная, трепещущая, съ распущенными волосами, въ легкой ночной одеждъ. Страшное хрипѣніе умирающаго раздавалось въ комнатъ, слабо освѣщенной угасавшею, подобію ему, лампадою, которая теплилась на столикѣ подлъ постели. Вдругъ изъ груди отходящаго вырвался тяжелый вздохъ, похожій на стонъ, и хрипѣніе мгновенно прекратилось, вмѣстѣ съ жизнію благороднаго отца моего. Безъ чувствъ упалъ я на останки его, еще теплыя — они остыли подъ бременемъ сыновней груди...

На утро, усопшій хозяинъ дома, въ полномъ генеральскомъ мундирѣ, лежалъ уже на столѣ въ гостиной. Патеръ Антоній, со слезами на глазахъ, читалъ надъ нимъ пригробныя молитвы. У дверей стоялъ Соломонъ, закрывшій половину лица рукою. Изголовье покойника окружали Маргарита, я и Мишель. Докторъ медленными шагами расхаживалъ по комнатѣ.

Чрезъ три дня новая могила прибавилась на кладбищѣ нашемъ, рядомъ съ могилою Теодоры. Яркое солнце свѣтило па небѣ, когда опускали въ землю гробъ отца моего; птички беззаботно распѣвали свои обычныя пѣсни, порхая по вѣтвямъ деревьевъ, осѣнявшихъ простое сельское

====page 230====

кладбище: но съ звуками веселыхъ ихъ пѣсень смѣшивались рыданія людей, оплакивавшихъ утрату близкаго человѣка, и горькія вопли сына по отцѣ, отшедшемъ въ иной міръ, откуда никто еще не возвращался повѣдать человѣкамъ великую, священную тайну его...



КОНЕЦЪ ВТОРОЙ ЧАСТИ.



====page====





ПЕЧАТАТЬ ПОЗВОЛЯЕТСЯ:

съ тѣмъ, чтобы по отпечатаніи представлено было въ

Ценсурный Комитетъ узаконенное число экземпляровъ. — 

С. Петербургъ, 16 февраля 1843 года.

Ценсоръ П. Корсаковъ.

ВЪ ТИПОГРАФІИ К. Жерпакова.



====page====





           Надеждъ, желаній и страстей

       Веселья съ горемъ сочетанье:

Вотъ біографія людей —

        Вотъ человѢчества сказанье!





====page 1====





ЧАСТЬ III

ЗАПИСКИ НЕИЗВѢСТНАГО.

     

ГЛАВА XXXIII.

Парижъ. — Улица Сентъ-Оноре. — Нѣсколько

мѣсяцевъ назадъ.



  Въ Февралѣ 1823 мы жили уже въ Парижѣ, въ довольно чистенькой квартирѣ пятаго этажа одного изъ домовъ знаменитой улицы Сентъ-Оноре, столь прославленной гг. романистами и повѣствователями, въ томъ числѣ достопочтеннымъ г. Поль-де-Кокомъ, который не рѣдко избиралъ ее мѣстомъ жительства или приключеній забавныхъ своихъ героевъ. Но въ 1823 году ни Поль-де-Кокъ, ни его романы, не были ещё извѣстны; юная литература Франціи дремала еще въ пеленкахъ; слѣдовательно, очень естественно, что мы посели-



====page2====

лись въ романической улицѣ Сентъ-Оноре безъ всякихъ отвлеченныхъ къ ней отношеній. Служа убѣжищемъ среднему классу Парижанъ, она избрана была нами по дешевизнѣ квартиръ ея, отличающихся притомъ удобствомъ и опрятностію. Первыя недѣли пребыванія нашего въ шумной столицѣ посвящены были обозрѣнію достопримѣчательностей ея, посѣщенію театровъ, разнообразнымъ удовольствіямъ, разсѣяннымъ на каждомъ шагу въ этомъ огромномъ вмѣстилищѣ всякаго рода дѣятельности и предпріимчивости. Проведя дѣтство, юность и молодость, словомъ — всю жизнь свою до описываемаго времени, то въ уединеніи сельскомъ, то въ тѣсныхъ предѣлахъ тихаго Германскаго городка, я и Мишель поражены были многолюдствомъ, великолѣпіемъ, пестротою и вѣчнымъ движеніемъ обширнаго Парижа, гдѣ, кажется, сосредоточивается жизнь цѣлаго міра, съ ея важнѣйшими сторонами, направленіями и интересами. Не говорю уже о безчисленныхъ историческихъ воспоминаніяхъ. Парижъ такъ исполненъ ими, что, внимательно изучая его улицы, мосты, зданія, заставы, дворцы, площади, можно практически изучить

исторію среднихъ и новыхъ временъ. Съ какою жаждою любопытства я и Мишель осмотрѣли въ





====page3====

Парижѣ все, что возбуждаетъ въ немъ воспоминанія великаго прошедшаго! Не углубляясь въ преданія давноминувшаго, достаточно ограничиться періодомъ событій съ 1790 по 1813 — кровавымъ двадцатипятилѣтіемъ, которое переживетъ вѣка. Средоточіе, корень дѣлъ его были въ Парижѣ. Главнѣйшія происшествія временъ революціи, терроризма, директоріи, консульства, страшной, хотя и мимолетной имперіи, получали начало свое въ столицѣ Франціи, — огненнымъ потокомъ, кровавою рѣкою разливаясь оттуда почти по всему пространству Европы. Въ продолженіе двадцати-пяти лѣтъ, судьбы ея, въ нѣкоторомъ смыслѣ, зависѣли отъ Парижа. Здѣсь площадь Согласія, гдѣ пала, на эшафотъ, вѣнчанная глава несчастнаго Лудовика XVI — здѣсь Сенъ-Мартенскія Ворота, чрезъ которыя вошли въ Парижъ союзныя войска, возстановившія престолъ Бурбоновъ: а между двумя этими краеугольными событіями вмѣщается цѣлая исторія грозной и любопытной эпохи. Оставляя историческую и политическую значительность Парижа, сколько еще другихъ сторонъ представляетъ славный городъ наблюдательному уму и взору, какъ центръ просвѣщенія и Европейской образованности, промышленности, моды, словомъ — всякой и всяческой





====page4====

цивилизаціи! Какой порядочный человѣкъ, имѣющій средства путешествовать, прожилъ вѣкъ свой, хотя одинъ разъ не побывавъ въ Парижѣ? Кто, менѣе

счастливый, то есть, менѣе достаточный, тысячу разъ не переносился воображеніемъ въ стѣны знаменитаго города, читая описанія путешественниковъ или слушая изустные разсказы ихъ? Но ни какими описаніями, ни какими разсказами нельзя вполнѣ изобразить Парижа. Надобно самому видѣть его, прожить въ немъ, по крайней мѣрѣ, года два постоянно, и постоянно наблюдая: тогда только можно изучить удовлетворительно его многостороннюю характеристику, его всеобъемлющую дѣятельность, всѣ его достопримѣчательности и просто примѣчательности. Первый годъ пребыванія моего въ Парижѣ я провелъ, можно сказать, зѣвая на улицахъ, площадяхъ, бульварахъ, въ театрахъ, въ галлереяхъ Пале-Рояля, гдѣ тогда существовали еще игорные дома и обитало множество прелестницъ. Не скрою, что я заплатилъ обильную дань искушеніямъ обоего рода. И кто, въ мои годы, съ моею пылкостью, устоялъ бы противъ обольщеній золота и красоты, хотя нецѣломудренной и продающейся на вѣсъ его? Помню, съ какою жадностію и неумѣ-



====page5====

ренностiю бросился я на всѣ удовольствія и наслажденія, предлагаемыя буйнымъ и развращеннымъ Парижемъ! Кошелекъ мой былъ полонъ, молодая кровь кипѣла и быстро переливалась въ жилахъ: а молодость, деньги и крѣпкое здоровье такія пособія, при помощи которыхъ можно не напрасно жить на свѣтѣ. Я вѣровалъ въ это правило, по крайней мѣрѣ руководствовался имъ

практически, во всевозможныхъ примѣненіяхъ и приложеніяхъ къ опыту... Субретки, гризетки и вы, нестыдливыя красавицы Пале-Рояля — вы должны вспоминать меня порою! Я такъ расточительно жертвовалъ для васъ своимъ временемъ, своею молодостью и — пуще всего — своими деньгами!... Но гдѣ вамъ помнить меня? Развѣ одинъ я посвящалъ вамъ свои ласки и лобзанія? Гдѣ упомнить вамъ всѣхъ, кому отворяли вы свои нѣжныя объятія, дарили свои жаркіе поцалуи?... Не буду и я болѣе вспоминать объ васъ! Годы пронеслись надъ нами, мы взаимно устарѣли, молодость и наслажденія наши навсегда канули въ вѣчность. Мы жили ни для исторіи, ни для романа дидактическаго; цѣною настоящаго мы потеряли право на будущее, и ничего, ровно ничего не оставили ни современникамъ, ни потомству. Не





====page6====

заботясь о завтрашнемъ днѣ, не справляясь съ днемъ прошедшимъ, мы жили насущнымъ часомъ, и, если часъ тотъ протекалъ для насъ не безъ наслажденія, мы были счастливы, довольны... чего же еще? И не большая ли часть людей такъ же проводятъ жизнь свою, отдавая молодость наслажденіямъ, а зрѣлый возрастъ воспоминаніямъ объ нихъ и тихимъ, спокойнымъ размышленіямъ. Не многимъ суждена жизнь общественная,

не многіе родятся для дѣйствованія на поприщѣ политическомъ, на сценѣ міра, принимая участіе въ судьбахъ народовъ, ведя ихъ къ таинственнымъ цѣлямъ, имѣя вліяніе на жребій многихъ тысячъ людей, производя на землѣ перевороты и потрясенія — и наконецъ, въ часъ смерти, унося съ собою въ могилу благословенія или проклятія! Большей части человѣчества опредѣлена доля тихаго, безвѣстнаго существованія, въ предѣлахъ частнаго быта или семейной жизни, почти безъ всякаго вліянія на участь другихъ, постороннихъ имъ, по связямъ родства, дружбы или вражды, людей. Сколько народовъ и поколѣній пережилъ вѣчный, не дряхлѣющій міръ; сколько могилъ на могилахъ поглотила каждою новою весною зеленѣющая земля; сколько костей, въ прахъ обратив-



====page7====

шихся, смѣшалось съ частицами ея — а много ли именъ уцѣлѣло на страницахъ Исторіи? Что значитъ скудное число ихъ съ большинствомъ человѣчества, жившимъ и живущимъ только для настоящаго, не оставившимъ и не оставляющимъ слѣда существованія своего на землѣ? То отношеніе многихъ билльоновъ къ немногимъ сотнямъ!.. Слава вамъ, мужи великіе Исторіи, завѣщавшіе потомству свои дѣянія громкія, — слава вамъ лѣтописцы краснорѣчивые, сохранившіе память о знаменитыхъ дѣйствователяхъ міра! Но вѣчное забвеніе покрываетъ тысячи драмъ, разыгранныхъ въ нѣдрахъ простыхъ семействъ, въ тиши частнаго быта... А между тѣмъ сколько слезъ пролито тамъ, невѣдомо гордому и чуждому участія свѣту; сколько страданій запечатлѣно безмолвіемъ и безвѣстностью; сколько жизней; сколько благородныхъ, прекрасныхъ жизней умерло, погибло, подобно благоухающему цвѣтку, росшему въ пустынѣ и сраженному бурею! Никто не зналъ ни о его существованіи, ни о его безвременной гибели... О, много занимательнаго, поучительнаго, высокаго, трогательнаго, изящнаго, глубокаго скрывается въ подробностяхъ иной, повидимому обыкновенной жизни! И не напрасно многіе великіе умы,





====page8====

предоставивъ другимъ умамъ страницы историческаго бытописанія, избрали себѣ смиренную, но не менѣе трудную роль повѣствованія о происшествіяхъ частной жизни человѣческой, — съ ея радостями и ея горями, волненіями душевными и бурями сердечными. Не напрасно романъ такъ любимъ современниками — они видятъ въ немъ (я говорю о хорошихъ романахъ) вѣрное изображеніе жизни своихъ отцевъ и своей собственной, со всѣми ея обстоятельствами и подробностями, неуловимыми для пера историка, который, сосредоточивая все вниманіе свое на главнѣйшихъ, государственныхъ событіяхъ, не спускается въ сферу простой, частной дѣйствительности, столь любопытной, столь назидателыюй. А между тѣмъ изъ единицъ ея слагаются итоги историческіе, изъ частностей ея общія суммы, для выводовъ философіи исторической, занимающейся, собственно, человѣкомъ, въ его послѣдовательномъ нравственномъ развитіи. 

  Но, оставляя философію, оставляя въ сторонѣ исторію и романъ, съ ихъ великими, многозначительными данными, возвращаюсь къ дальнѣйшему повѣствованію своей собственной жизни, которая, въ свою очередь, есть также нѣкоторая, хо-



====page9==== 

тя и ничтожная, частность огромной суммы извѣстнаго времени и отношенія...

Разстанемся на время съ шумнымъ, безпокойнымъ Парижемъ и перенесемся опятъ въ тихое убѣжище моей уединенной родины. Должно

пояснить читателю промежутокъ времени между кончиною отца моего и неожиданнымъ появленіемъ нашимъ въ блистательной столицѣ Франціи.

Мрачные и печальные возвратились мы домой со свѣжей могилы бѣднаго старика, можетъ быть, унесшаго съ собою въ гробь повѣсть болѣе занимательную и разнообразную, нежели та, какую здѣсь разсказываю. Мрачны и печальны были дни, за тѣмъ послѣдовавшіе. Глубокая горесть моя объ утратѣ отца, хотя и ожиданной, но тѣмъ не менѣе меня поразившей, не находила отрады ни въ нѣжномъ участіи Маргариты, ни въ братскомъ

сочувствіи добраго Мишеля, ни въ религіозныхъ утѣшеніяхъ почтеннаго Патера Антонія. Все тогда стало мнѣ немило и противно. Самая природа,

казалось, вмѣстѣ со мною облеклась въ трауръ, чему способствовало наступившее осеннее время. Изрѣдка озарявшіе окрестность, лучи солнечные

казались мнѣ блѣдными и слабо мерцающими, по-



====page10====

добно послѣднему свѣту угасающей лампады; желтѣвшій листъ древесный, быстрымъ увяданіемъ своимъ, изображалъ мнѣ скоротечность и непрочность всего земнаго; въ завываніи порывистаго вѣтра, глухо потрясавшаго оконницы, мнѣ слышался послѣдній стонъ умирающаго отца. Все вокругъ меня принимало видъ скорби и унынія... Но дни проходили, движенія горести мало по малу становились тише и облегчительнѣе. Прошелъ мѣсяцъ отъ роковаго дня, и въ сердцѣ своемъ я началъ ощущать болѣе спокойствія; отчаянная

тоска смѣнилась кроткою задумчивостью; до слуха моего сталъ доходить ласковый голосъ Маргариты; я могъ уже улыбаться нѣжному, любящему взору ея. Прошелъ еще мѣсяцъ, и въ домѣ нашемъ, чуждомъ давняго его хозяина, мы менѣе и рѣже начали замѣчать его отсутствіе; все приняло прежній порядокъ, обратилось къ прежнимъ занятіямъ, и скоро мы такъ привыкли къ настоящему положенію своему, что казалось никогда и не знали другаго. Такъ-то время сглаживаетъ всѣ неровности обстоятельствъ, встрѣчающихся на пути жизненномъ, и приводитъ въ забвеніе великія утраты.

Патеръ Антоній и докторъ, лечившій покойнаго отца, довольно часто навѣщали насъ. Отъ одно-



====page11====

го получали мы новые журналы и книги; другой, жившій въ сосѣднемъ городкѣ, сообщалъ намъ окрестныя новости, или, иначе, провинціальныя

сплетни, иногда довольно занимательныя. Докторъ былъ человѣкъ пожилой, лѣтъ за сорокъ, съ природнымъ умомъ, отлично образованнымъ, съ

наружностью, ни особенно пріятною, ни особенно непріятною, съ порядочнымъ, какъ говорили, состояніемъ, пріобрѣтеннымъ долговременною практикою, — въ довершеніе всего, холостякъ. Давно уже, еще при жизни отца, я замѣчалъ, что почтенный сынъ Эскулапа, порою, очень внимательно

посматриваетъ на Маргариту; частыя же посѣщенія его по смерти отца дали мнѣ справедливый поводъ думать, что докторъ имѣетъ нѣкоторые виды на пригожую и миловидную вдовушку. Предположенія мои оказались основательными. Однажды, посѣтивъ насъ, докторъ сказалъ мнѣ, что имѣетъ нужду переговорить со мною, наединѣ. Я тотчасъ попросилъ его въ свою комнату, и дѣло объяснилось. Послѣ довольно обширнаго предисловія, заключавшаго въ себѣ систематическую дисертацію о скукѣ и безцѣліи одинокой жизни, о необходимости, для каждаго человѣка, рано

или поздно, соединенія судьбы своей съ судьбою

Часть IIІ.                           2







====page12====

другаго существа, о счастіи семейной жизни, о дѣтяхъ, какъ утѣшеніи и подпорѣ старости, и тому подобное, — докторъ, переминаясь, примолвилъ: «Я рѣшился избрать васъ, молодой человѣкъ, посредникомъ между мною и Госпожею Бухъ... Не осчастливитъ ли она меня согласіемъ отдать мнѣ свою руку?...»

Давно уже, признаюсь, не питалъ я къ Маргаритѣ того сильнаго, глубокаго чувства, которое дѣлаетъ ненавистною малѣйшую мысль о возможности обладанія любимой женщины другимъ человѣкомъ. Не смотря на то, слова доктора вызвали на лице мое краску; я почувствовалъ въ

сердцѣ своемъ необыкновенное волненіе, доказавшее мнѣ, что я очень еще любилъ Маргариту, и что не настала еще пора, когда въ состояніи буду равнодушно уступить ее кому бы то ни было. Однакожъ, я превозмогъ себя и постарался скрыть одолѣвшее меня смущеніе. Поблагодаривъ доктора за довѣренность, я обѣщалъ ему, въ непродолжительномъ времени, передать Маргаритѣ его предложеніе, и объ отвѣтѣ, какой послѣдуетъ съ ея стороны, немедленно извѣстить его письмомъ. Мы разстались, пожавъ другъ другу руки. Почтенный врачъ и не подозрѣвалъ, что жметъ руку





====page13 ====

счастливаго соперника, который, безъ брачныхъ узъ, нѣсколько лѣтъ уже пользуется полною и безусловною благосклонностію предмета его медицинскаго обожанія. По отъѣздѣ доктора я сталъ размышлять о его предложеніи и послѣдствіи такого брака для Маргариты, въ случаѣ, если она не будетъ противиться предлагаемому союзу. Мнѣ извѣстно было недостаточное состояніе ея. Покойный г. Бухъ оставилъ ей очень немногое, и это немногое приходило уже къ концу. Будущность Мишеля также не была обезпечена. Словомъ, въ обстоятельствахъ Маргариты, предложеніе доктора оказывалось очень выгодномъ. Разсудивъ дѣло съ возможнымъ хладнокровіемъ и принося въ жертву собственныя отношенія къ госпожѣ Бухъ, я рѣшился говорить съ нею, въ настоящемъ случаѣ, положительнымъ образомъ. Съ такимъ намѣреніемъ, улучивъ удобную минуту и исполняя порученіе доктора, я передалъ Маргаритѣ его предложеніе. Она сначала посмотрѣла на меня съ удивленіемъ, какъ-бы не вѣря словамъ моимъ, потомъ съ улыбкою, принимая ихъ за шутку, — наконецъ, видя, что я не шучу, сказала мнѣ съ укоромъ: — «Я надѣялась, Евгеній, что ты въ правѣ, безъ предварительнаго объясненія со мною, отвѣ-



====page14====





чать каждому, кто удостоилъ бы меня чести, какою удостоиваетъ г. докторъ. Развѣ ты можешь сомнѣваться въ моемъ рѣшеніи? И развѣ я такъ безчестна, что любя одного, принадлежа ему, готова обмануть другаго мнимою непорочностію своею, — рада назваться его женою?... Нѣтъ, Евгеній, я не намѣрена прибавлять новаго преступленія къ старымъ! Довольно съ меня и безвременной могилы бѣднаго Буха и настоящихъ отношеній нашихъ! Какъ ни безкорыстна, какъ ни велика любовь моя къ тебѣ, — не освященная узами брака, всё-таки она низводитъ меня на степень презрѣнной наложницы... Только ты, только ты одинъ въ цѣломъ мірѣ могъ довести меня до такой постыдной, унизительной роли. Въ дни первой моей молодости, въ началѣ супружества моего, я окружена была толпою поклонниковъ, обожателей.

Между ними были прекрасные молодые люди, не щадившіе средствъ къ обольщенію меня. Но я съ достоинствомъ отразила всѣ ихъ покушенія,

осталась вѣрною своимъ обязанностямъ, хотя никогда не любила мужа. Безъ встрѣчи съ тобою, единственный человѣкъ, покорившій мое сердце, мою непорочность, я никогда не измѣнила бы ей... Клянусь всѣмъ, что есть святаго на





====page15====

землѣ и въ небѣ, никто другой, кромѣ тебя, не могъ бы заставить меня забыть обязанности супруги, при жизни Буха, ни долга женщины, послѣ его смерти! — Только одною исключительностію, одною силою привязанности къ тебѣ, оправдывается нѣсколько поведеніе мое — за чѣмъ же говоришь мнѣ о новомъ бракѣ, который удвоилъ бы преступленіе и отнялъ у слабости моей единственную ея защиту? Въ заключеніе всего, я не чувствую къ почтенному доктору ничего болѣе холоднаго уваженія, а такого ограниченнаго условія недостаточно для счастія въ супружествѣ — увы, я испытала это слишкомъ убѣдительно! И чѣмъ бы стала я въ глазахъ твоихъ, дорогой Евгеній, согласившись на предлагаемый мнѣ новый бракъ? Женщиной — способной переходить изъ однихъ объятій въ другія — женщиной, подобной тѣмъ

низкимъ тварямъ, которыя цѣною золота, цѣною существенныхъ выгодъ, продаютъ любовь свою... Увѣрена, что ты никогда не смѣшивалъ меня съ

ними... что, будучи твоей любовницей, я всегда, однакожъ, заслуживала твое уваженіе... О, позволь мнѣ навсегда сохранить его!... Скажи

мнѣ, что ты заранѣе убѣжденъ былъ въ моемъ отвѣтѣ, и только для одной наружности, изъ одно-



====page16====

го приличія, передалъ мнѣ предложеніе доктора? Поблагодари его, отъ меня, за честь, оказанную мнѣ его лестнымъ предложеніемъ, — увѣрь почтеннаго искателя моей руки, что я считаю его достойнѣйшимъ человѣкомъ, но хочу остаться свободною и рѣшилась никогда не вступать въ новый бракъ... прибавь, что я дала себѣ обѣтъ никогда не принадлежать другому...»

Произнося послѣднія слова, Маргарита устремила на меня взоръ, исполненный такой глубокой нѣжности, такой преданной любви, взоръ столь

страстный и обольстительный, что я не могъ не почувствовать въ сердцѣ своемъ сладостнаго трепетанія. Маргарита такъ прекрасна была въ тѣ

минуты! Живой румянецъ горѣлъ на ея щекахъ, еще не вовсе лишенныхъ прелестныхъ очертаній молодости; пламенное чувство свѣтилось въ ея выразительныхъ глазахъ, искавшихъ сочувствія въ моихъ взорахъ. Съ жаромъ, съ пылкостью девятнадцатилѣтней дѣвушки, лилась изъ устъ ея рѣчь

страсти давней и неизмѣнной. Высоко поднималась ея полная, роскошная грудь, полуоткрытая въ небрежномъ утреннемъ нарядѣ. Густые темные локоны, спускавшіеся почти къ самымъ пле-





====page17====

чамъ, такъ очаровательно осѣняли ея кроткое, но одушевленное лице. Проникнутый воспоминаніями первыхъ дней любви нашей, я взялъ бѣлую, благоухающую руку прекрасной женщины и напечатлѣлъ на ней долгій, искренній поцалуй. Маргарита склонила голову свою къ плечу моему и закрыла глаза рукою. Я отстранилъ ея руку и увидѣлъ крупныя капли слезъ,

упадавшія на длинныя рѣсницы...

— «О чемъ же ты плачешь, Маргарита?» — спросилъ я со всѣмъ участіемъ любви и дружбы.

— Ты хотѣлъ избавиться отъ меня, предлагая мнѣ этотъ бракъ? — тихо отвѣчала она.

— «А если я предложу тебѣ другой бракъ, Маргарита... если скажу доброму Отцу Антонію: Отецъ Антоній! я люблю Маргариту — соедините

меня съ нею?»

— Сынъ мой! — будетъ отвѣчать тебѣ Патеръ, — сказала Маргарита, отрываясь отъ груди моей — она стара для тебя: ты увлекаешься минутнымъ чувствомъ... Нѣтъ, Евгеній, никогда не будемъ говорить о томъ, что невозможно, что было бы странно, безразсудно, нелѣпо!...





====page18====

— «Но развѣ мало подобныхъ супружествъ? Развѣ мало женъ, которыя гораздо старѣе мужей своихъ?

— Правда: но такіе браки выходятъ изъ обыкновеннаго порядка вещей и рѣдко бываютъ счастливы... Мнѣ было бы стыдно передъ Мишелемъ, еслибъ я стала твоею женой, не говоря уже о другихъ причинахъ... Словомъ — однажды навсегда — не вспоминай больше объ этой странной мысли... Приведя ея въ исполненіе, ты былъ бы несчастливъ, ты принесъ бы жертву... Ступай, Евгеній, — напиши къ доктору, что Маргарита никогда и ни за кого не выйдетъ замужъ!...

Я повиновался, и дѣйствительно тотчасъ же отправилъ къ почтенному врачу извѣщеніе о неудачѣ его искательства. Не знаю, какъ былъ принятъ имъ отказъ Маргариты: съ тѣхъ поръ докторъ не посѣщалъ насъ болѣе, нигдѣ

не встрѣчался съ нами. Но я полагаю, что страсть его была не изъ самыхъ отчаянныхъ: по крайней мѣрѣ, мнѣ думается, что добрый пріемъ содовыхъ порошковъ съ примѣсью кремортартара, достаточно могъ утишить и прохладить ее.

Такимъ образомъ, единственнымъ гостемъ, развлекавшимъ порою наше уединеніе, остался одинъ





====page19====



Патеръ Антоній. Черезъ нѣсколько дней послѣ неудачнаго сватовства доктора, онъ пріѣхалъ къ намъ, по обыкновенію, утромъ, съ новыми

журналами. Всѣ мы, то есть я, Мишель и Маргарита, сидѣли въ гостиной. — «Здравствуйте, друзья мои!» — сказалъ Патеръ, входя въ гостиную. — «Доброе утро, молодцы!» — прибавилъ онъ обращаясь ко мнѣ и Мишелю. — 

«Здоровы ли вы? Да что и спрашивать! Кровь съ молокомъ такъ и играетъ въ щекахъ у обоихъ! Ну, что подѣлываете?... Опять безполезный вопросъ — разумѣется, ничего! Худо, худо, молодые люди! Сидѣть дома, сложа руки, не

годится въ ваши годы! Пора бы подумать о будущемъ, устроить себя въ общественномъ значеніи, избрать какой нибудь родъ занятій, — разумѣется,

не здѣсь въ глуши, а тамъ, гдѣ открыты всѣ поприща — выбирай любое! Тамъ, въ центрѣ Европы, въ центрѣ просвѣщеннаго міра, — словомъ, въ Парижѣ... Туда, туда, молодые люди, искать счастія!... Не такъ ли, мой другъ Евгеній?»

— Да, Отецъ Антоній — вы говорите правду! Я давно уже думаю о томъ, что мнѣ и Мишелю надобно предпринять что нибудь...

— «И я также, прибавилъ Мишель... но...»





====page20====

— Можно угадать, что значитъ это но: въ немъ заключается имя Клары — съ улыбкою прервала Маргарита.

— «Письмо изъ Іены!» — провозгласилъ старый Андрей, вошедшій въ комнату посреди этого разговора и подалъ конвертъ Мишелю, потому что письмо адресовано было на его имя.

— «Отъ Клары!» — радостно воскликнулъ юноша, взглянувъ на почеркъ, и мигомъ сломалъ печать.

Но, по мѣрѣ чтенія письма, радостное выраженіе постепенно изчезало съ лица его и замѣнялось признаками сильнаго внутренняго волненія, обличавшаго, что содержаніе письма, вѣроятно, заключало въ себѣ неблагопріятныя извѣстія. Напослѣдокъ, когда онъ кончилъ чтеніе,

лице его покрылось блѣдностію; онъ медленно свернулъ бумагу дрожащими руками, и обращаясь къ Маргаритѣ, тихо произнесъ: «Ахъ, маменька! Жестокій человѣкъ отнимаетъ у меня Клару... Можетъ быть, въ эту минуту, она уже потеряна для меня навсегда!...»     

Маргарита съ участіемъ начала распрашивать сына о причинѣ его печальнаго восклицанія. Объяснилось, что профессоръ, воспитатель бѣдной





====page21====

Клары, рѣшился, волею и неволею, сдѣлать ее своею супругою. Беззащитная дѣвушка не видѣла никакихъ средствъ избавиться отъ настоятельнаго преслѣдованія сѣдовласаго обожателя, и увѣдомляя любимаго юношу о своемъ несчастіи, умоляла его поспѣшить къ ней на помощь. — «Малѣйшая медленность съ твоей стороны, милый Мишель» — прибавляла она, — «можетъ рѣшить мою участь и навсегда разлучить съ тобою... О, поспѣши, поспѣши, если любишь меня такъ же, какъ я люблю тебя!...»

— Бѣдная дѣвушка! Какой бѣдственный жребій готовитъ ей этотъ неравный бракъ съ старикомъ профессоромъ! — сказала Маргарита, сравнивая

внутренно возможность судьбы Клариной съ собственною судьбою своею и принимая горячее участіе въ сынѣ. — Должно взять сильныя мѣры, должно исполнить просьбу Клары и немедленно отправиться въ Іену. Я поѣду съ тобою, Мишель... — прибавила она.

— «Завтра же, сегодня, добрая маменька! Иначе, будетъ поздно...»

— Да, поспѣшимъ; поспѣшимъ, сколько возможно.

— «А меня здѣсь оставите?» — промолвилъ я.





====page22====



— Здѣсь оставаться? — воскликнулъ энергически Патеръ Антоній. — А что вы будете здѣсь дѣлать, милостивый государь? Мнѣ прискорбно разстаться вдругъ со всѣми вами, друзья мои: но, изъ эгоизма, я не буду совѣтовать противъ пользъ вашихъ. Поѣзжайте теперь въ Іену, устройте тамъ бракъ Мишеля съ Кларою... буду молить Творца о счастіи союза ихъ... А изъ Іены, да благословитъ васъ Богъ на путь дальнѣйшій — на поприще дѣйствительной, гражданской жизни! Пройдите его съ честію, съ достоинствомъ, какъ надлежитъ людямъ благороднымъ, какъ прошли его достойные отцы ваши... да будетъ миръ праху и вѣчное успокоеніе душамъ ихъ... Въ Парижъ, въ Парижъ, друзья мои! Тамъ вы можете легко составить себѣ карьеру, извѣстность, достигнуть, можетъ быть, самого блестящаго положенія. Съ вашимъ умомъ, дарованіями, съ отличнымъ образованіемъ, которое получили вы въ Іенѣ, можно всего надѣяться... Но и не унывайте, если достоинства ваши не будутъ вполнѣ оцѣнены, если свѣтъ дурно, неласково приметъ васъ, если судьба возстанетъ на васъ! Все въ жизни сей временно, — все мечта и суета! Нетлѣнна одна лишь добродѣтель и высокіе подвиги ея... Старая, но вѣчная исти-



====page23==== 

на... Благословляю васъ дѣти мои!... (слезы показались на глазахъ почтеннаго Отца Антонія) —  Тѣни отцевъ вашихъ присутствуютъ здѣсь, въ

эту минуту, и вмѣстѣ со мною надѣляютъ васъ благословеніями и желаніями блага... Уважайте Маргариту, слушайтесь ее... Еще разъ повторяю — будьте всегда добры и честны!... Вотъ все, чѣмъ могу напутствовать вамъ, дѣти мои!... Собирайтесь въ дорогу...Прощайте, прощайте надолго, друзья мои! Но не забывайте Отца Антонія — пишите къ нему иногда... Прощай, Евгеній,

прощай сынъ мой!... Прости и ты, добрый Мишель! Желаю тебѣ скорѣе назвать женою твою милую Клару... Прощайте и вы, почтенная, любезная госпожа Бухъ!...

Патеръ Антоній обнялъ всѣхъ присутствующихъ, и глубоко растроганный, удалился...

На другой день, помолясь и поплакавъ на могилахъ отцевъ нашихъ, мы отправились въ путь. Честный Соломонъ проводилъ насъ до перваго города, и тамъ, простясь съ нами, вручилъ мнѣ, векселями и наличною монетою, значительную сумму денегъ. — «Это наслѣдство ваше, Евгеній!» — примолвилъ Еврей. Генералъ завѣщалъ мнѣ передать вамъ деньги въ тотъ день, когда вы будете





====page24====

оставлять родину. Я исполнилъ его послѣднюю волю... Если, со времененъ, встрѣтите нужду, извѣстите меня — у Соломона, можетъ быть, найдется еще столько же, вамъ принадлежащаго... не все вдругъ!...»





====page25====





ГЛАВА XXIV.

Мишель и Клара.

Мы пріѣхали въ Іену очень поздно, около десяти часовъ вечера, и остановились прямо въ томъ домѣ, гдѣ Маргарита прежде нанимала квартиру.

Добрые хозяева тотчасъ узнали насъ и искренно обрадовались нашему пріѣзду. Близъ полуночи я и Мишель были уже въ постеляхъ, но не спали

еще. Вдругъ, не смотря на позднюю пору, товарищу моему пришла странная и безразсудная мысль немедленно отправиться къ профессору, для свиданія съ Кларою. Сколько я ни представлялъ Мишелю о неприличіи такого посѣщенія,





====page26====

сколько ни уговаривалъ отложить его до утра, предостерегая, что подобною поспѣшностію легко испортить все дѣло, Мишель оставался непоколебимъ, твердо настаивалъ на своемъ намѣреніи и убѣдительно просилъ меня идти вмѣстѣ съ нимъ. Я долго отговаривался, но, наконецъ, принужденъ былъ уступить его усильнымъ просьбамъ. Мы одѣлись и тихо вышли изъ дому. Жилище профессора находилось не близко. Надобно было пройдти нѣсколько улицъ, или, лучше сказать, переулковъ. Пустынная тишина царствовала въ ученомъ городкѣ; все спало; только въ немногихъ домахъ свѣтился еще огонекъ; ни одинъ запоздалый прохожій не встрѣчался намъ. Мы шли молча. Каждаго изъ насъ занимали свои воспоминанія. Мысли наши блуждали въ прошедшихъ годахъ, проведенныхъ въ Іенѣ. Разные случаи приходили намъ на память во время этого ночнаго путешествія. Я невольно вспоминалъ свои проказы, волокитства, Эрнестину, Леонида и другихъ университетскихъ товарищей; Мишель, вѣроятно, мечталъ о своей Кларѣ и — всего ближе — о предстоящемъ съ нею свиданіи. Положеніе наше было истинно романтическое. Два молодые человѣка, въ глухую полночь, пробирались мы до пустымъ





====page27====

улицамъ уединеннаго города, точно промышленники извѣстнаго рода или отчаянные искатели нѣжныхъ приключеній.

— «Мишель!» — сказалъ я прерывая молчаніе: не воротиться ли намъ? Охота тебѣ тревожить ночью почтеннаго Профессора! И днемъ-то едва ли

онъ обрадуется твоему нежданному посѣщенію...»

— Да я и въ мысляхъ не имѣю тревожить Профессора!... Богъ съ нимъ! пусть его почиваетъ спокойно... Я иду къ Кларѣ...

— «Къ Кларѣ? Еще лучше!... Помилуй, возможно ли? Тебя увидятъ, или услышатъ; примутъ, пожалуй, за честнаго вора, и тогда легко можетъ

произойдти очень непріятная сцена...»

— Будь спокоенъ! Я войду въ домъ Профессора такъ, что никто не услышитъ. Мнѣ очень хорошо извѣстны всѣ входы и выходы дома...

— «Согласенъ: но неожиданное появленіе твое ночью, въ комнатѣ Клары, когда она, вѣроятно, давно уже спитъ, можетъ испугать бѣдную дѣвушку, возбудить крикъ ея, всполошить всѣхъ домашнихъ, и тогда, согласись, положеніе твое будетъ самое невыгодное?...

Послѣдній доводъ, казалось, подѣйствовалъ на влюбленнаго и нетерпѣливаго въ свиданіи юно-

Часть III.                           3





====page28====

шу. Онъ остановился и сталъ, повидимому, размышлять — продолжать ли странный путь нашъ, или, по добру по здорову, домой воротиться?

Тихо и безмолвно было вокругъ насъ. Нѣсколько минутъ уже стояли мы на одномъ и томъ же мѣстъ; Мишель все еще не рѣшался. Въ ожиданіи, чѣмъ кончатся думы моего пріятеля, я созерцалъ ночную тишину столь знакомаго города и смотрѣлъ на мѣсяцъ. Плавно протекая въ облакахъ, онъ кротко освѣщалъ дома и расбрасывалъ по улицѣ длинныя, широкія тѣни. Вдругъ, изъ-за угла переулка, куда слѣдовало бы намъ поворотить, еслибъ Мишель не отмѣнилъ своего безразсуднаго намѣренія, мелькнулъ отсвѣтъ искуственнаго огня и отразился на стѣнѣ одного изъ противоположныхъ домовъ. Послышались шаги приближающихся людей и вскорѣ увидѣли мы двѣ женскія фигуры — медленно поворачивали онѣ в ту улицу, гдѣ мы находились.

— «Отойдемъ къ сторонѣ, Мишель;» — сказалъ я, указывая ему на двухъ ночныхъ путницъ: «скроемся здѣсь, у крыльца. Женщины тихо разговариваютъ между собою. Безъ опасенія сдѣлать какую нибудь подлость, очень невинно можемъ подслушать. Разговоръ ихъ, конечно, долженъ





====page29====

быть очень любопытенъ, и вѣроятно объяснитъ намъ причину ночной прогулки ихъ. Легко статься, что она имѣетъ нѣчто сходное съ нашею... Куда пробирается красавица съ своею спутницею?»

Сказавъ «красавица», я сказалъ въ-попадъ.

Дѣйствительно, одна изъ женщинъ была высокая, стройная, по всѣмъ признакамъ — молоденькая дѣвушка. Шляпка съ большими полями закрывала лице ея, такъ что трудно было разсмотрѣть черты его, особенно при слабомъ свѣтѣ мѣсяца. Спутница ея, напротивъ, оказывалась женщиной пожилою, довольно дородною и небольшаго роста. Въ одной рукѣ ея былъ маленькій

фонарь, въ другой порядочной величины узелъ; такой же узелъ несла и молоденькая женщина. Черезъ минуту, онѣ поровнялись съ нами. Мы притаили дыханіе, желая не пропустить ни одного слова изъ таинственнаго разговора ночныхъ странницъ.

— «Если мы будемъ продолжать идти такъ тихо, то не доберемся до разсвѣта. Насъ, вѣроятно, давно уже ожидаютъ, и — можетъ быть — думаютъ, что вы перемѣнили свое намѣреніе...» — говорила пожилая женщина.





====page30====

— Ахъ, Генріетта, я не могу идти скорѣе! — отвѣчала та, которую назвалъ я молоденькою дѣвушкой. — Мнѣ что-то страшно; ноги мои дрожатъ, я вся трепещу, а сердце бьется, бьется такъ сильно, какъ никогда еще не билось. Мнѣ предчувствуется, что со мною должно произойдти что-то необыкновенное — радостное или печальное, различить не умѣю: но увѣрена, что оно непремѣнно случится... какой-то голосъ сердца говоритъ мнѣ...

Сказаннаго за тѣмъ, — судя по началу, весьма романическаго, «предчувственнаго», — нельзя было разслышать, потому что путницы прошли уже мимо насъ и находились въ отдаленіи, не допускающемъ отчетливыхъ звуковъ.

— «Вѣроятно, какое нибудь любовное похожденіе!» — сказалъ я.

— Ты такъ думаешь? — прервалъ меня Мишель, съ сильнымъ волненіемъ и еще сильнѣе схвативъ за руку.

— «Дѣло ясное! Развѣ не слышалъ, что старшая спутница сказала: насъ давно уже ожидаютъ... А ожидаетъ, безъ всякаго сомнѣнія, любовникъ. Иначе, за чѣмъ это ночное шествіе и такая таинственность?..»





====page31====

— Перестань, Евгеній! Бога ради замолчи! Пощади меня! Каждое слово твое раздираетъ мнѣ сердце, душу...

Я съ удивленіемъ взглянулъ на Мишеля. Хотя луна проливала слабый свѣтъ, но нельзя было не замѣтить, что лице его поблѣднѣло, какъ

серебристый ликъ ея. Рука его трепетала въ моей рукѣ и весь онъ дрожалъ, какъ обыкновенно дрожатъ люди въ лихорадочномъ припадкѣ.

— Неужели ты въ самомъ дѣлѣ убѣжденъ, что дѣвушка спѣшитъ на свиданіе съ любовникомъ? — продолжалъ Мишель, крѣпко, судорожно сжимая мнѣ руку.

— «Но отчего такъ безпокоишься о незнакомкѣ? спрашиваю въ свою очередь — развѣ принимаешь въ ней участіе, или не знаешь ли ее? Не

старая ли Іенская знакомка?...»

— Принимаю ли въ ней участіе, знаю ли ее?... Все равно, еслибъ ты спросилъ у меня: чувствую ли я какъ сердце бьется въ груди моей, какъ

кровь переливается въ моихъ жилахъ?... Ахъ, Евгеній!... эта дѣвушка... я узналъ ее съ перваго взгляда... звукъ ея голоса, такъ давно знакомъ,

такъ милъ мнѣ... эта дѣвушка — Клара... догово-



====page32====

рилъ онъ наконецъ, произнеся послѣднее слово въ полголоса.

— «Клара?»

— Да, Клара!...

Въ продолженіе нѣсколькихъ минутъ мы молчали. Я не зналъ что сказать бѣдному другу моему. Странное ночное путешествіе его возлюбленной, невольно, безсознательно бросало сомнительную тѣнь на ея поведеніе, — по крайней мѣрѣ, требовало объясненія.

— Боже мой! Что долженъ я думать о моей невѣстѣ? — сказалъ наконецъ Мишель. — Куда, въ глухую ночь, пробирается она съ женщиной, которой прежде я не видалъ въ домѣ Профессора?... О, какъ я страдаю, Евгеній! какъ мучатъ меня сомнѣнія и неизвѣстность!... Допустить ли мысль,

что Клара измѣнила мнѣ, полюбила другаго? Невозможно! Давно ли она писала ко мнѣ такъ нѣжно, такъ пламенно, умоляя поспѣшить прибытіемъ сюда, для избавленія ее отъ преслѣдованій ненавистнаго воспитателя?... Нѣтъ, тутъ, конечно, скрывается что нибудь другое! И я сейчасъ узнаю... Ни минуты болѣе не могу переносить тягостной неизвѣстности... Догонимъ ихъ, Евгеній!





====page33====

— «Охотно, Мишель» — отвѣчалъ я, внимательно слушая что говорилъ другъ мой, порывавшійся уже бѣжать за удалившимися ночными странницами: «но необходима большая осторожность... Не думаешь ли ты вдругъ остановить Клару?... Въ такомъ случаѣ, она можетъ сильно испугаться, закричать — и тогда произойдетъ сцена не лучше той, какая могла бы произойдти, еслибъ ты тайкомъ проникъ въ спальню Клары, въ домъ Профессора...»

— Ты правъ: но что же дѣлать?

— «Всего лучше будетъ слѣдовать за ними въ отдаленіи, до конца, до цѣли ихъ пути, и тогда, можетъ быть, самъ собою развяжется узелъ...»

Мишель одобрилъ совѣтъ мой, и черезъ нѣсколько минутъ, настигнувъ Клару и ея спутницу, мы шли уже за ними въ нѣкоторомъ разстояніи. Пройдя еще двѣ улицы, и сдѣлавъ нѣсколько поворотовъ, онѣ остановились наконецъ у крыльца одного небольшаго домика. Дородная женщина тихо позвонила и двери немедленно отворились. Вышелъ, со свѣчою въ рукахъ, старикъ въ долгополомъ сюртукѣ, съ длинными волосами, наружностью похожій на духовнаго. Въ слѣдъ за ними показалась пожилая женщина съ почтеннымъ и





====page34====

добрымъ лицемъ. Они встрѣтили Клару, какъ старую знакомую, и вскорѣ вмѣстѣ съ нею и спутницей ея скрылись во внутренности дома.

«Отдыхаю!» — сказалъ Мишель. — «Не смотря на всю странность и загадочность этого ночнаго происшествія, могу быть увѣреннымъ теперь,

что ни въ причинахъ, ни въ послѣдствіяхъ его не заключается ничего предосудительнаго. Хозяинъ дома, подлѣ котораго находимся — Пасторъ — очень хорошо извѣстенъ мнѣ, какъ человѣкъ примѣрной честности и добродѣтели, вполнѣ достойной его сана. Получая убѣжище въ этомъ

домѣ, Клара избавляетъ меня отъ всѣхъ сомнѣній... О, какъ ужасны они были!»

— Очень радъ, что ты успокоился; возвратимся же домой? Полагаю, что въ настоящую минуту нельзя придумать ничего приличнѣе.

— «Какъ? возвратиться, когда мы въ двухъ шагахъ отъ Клары.. уйдти равнодушно, не сказавши ей ни одного слова, не видѣвши ее даже порядочно? Нѣтъ, Евгеній, послѣ этого сомнѣваюсь, любилъ ли ты когда нибудь истинно... по крайней мѣрѣ, вѣрно, никогда не испытывалъ ни горечи и мученія долгой разлуки, ни сладости и блаженства свиданія съ любимою женщиной?





====page35====



— Не время и не мѣсто здѣсь убѣждать тебя въ противномъ. Готовъ даже признать справедливою укоризну твою, но тѣмъ не менѣе полагаю, что

ты успѣешь наглядѣться на свою Клару и днемъ, завтра. Теперь же, ночью, не совсѣмъ прилично безпокоить почтеннаго Пастора.

— «Ты говоришь мнѣ о приличіи, когда каждая минута промедленія терзаетъ меня и кажется мнѣ продолжительнѣе часа, года, вѣчности!... Позвонимъ, Евгеній! Пасторъ съ радостію встрѣтитъ стараго знакомаго — онъ такъ любилъ меня во время пребыванія моего въ Іенѣ...»

Спорить съ влюбленнымъ, съумасшедшимъ или пьянымъ — вещь совершенно безполезная. Мишель позвонилъ, намъ отворили, и черезъ нѣсколько минутъ мы находились уже среди семейства почтеннаго Пастора, которое, по случаю

ожиданія и прибытія Клары, не спало, а бодрствовало, какъ въ полдень, передъ завтракомъ. Пасторъ съ перваго взгляда узналъ Мишеля, дѣйствительно очень обрадовался ему: но не могъ не изъявить нѣкотораго удивленія, относительно поры, которую избралъ онъ для своего посѣщенія.

Мишель сначала нѣсколько смутился, но ободренный привѣтливостію старика, откровенно разска-



====page36====

залъ ему все — свои отношенія къ Кларъ, преслѣдованія ее со стороны Профессора, краснорѣчиво изъяснилъ неодолимое желаніе свое скорѣе видѣться и говорить съ любимою дѣвушкою, наконецъ — узнать, что именно было причиною ночнаго путешествія ея изъ дома Профессора въ домъ Пастора. Старикъ слушалъ съ улыбкою, показывавшею, что исторія любви Мишелевой извѣстна ему гораздо короче, нежели предполагалъ товарищъ мой. Клары не было въ комнатѣ ни при входѣ нашемъ, ни во время объясненія Мишелева. Сочли нужнымъ предупредить ее о неожиданномъ появленіи ея возлюбленнаго и приготовить къ предстоящему свиданію.

Тысячу разъ романисты и повѣствователи описывали сцены свиданія любовниковъ послѣ долгой разлуки, изображали піитически пламенные восторги ихъ и объятія, нѣжные поцалуи и отрадныя слезы радости. Не мнѣ, простому разсказчику простой были подражать искусснымъ гг. романистамъ, которые въ воображеніи, въ выспренней фантазіи черпаютъ краски для своихъ картинъ. Хладѣющая кровь сороколѣтняго человѣка не пособляетъ воображенію, не украшаетъ воспоминаній прошедшаго. Свидѣтель лучшихъ минутъ





====page37====

въ жизни друга моего, незабвеннаго Мишеля, я не могу вспоминать объ нихъ безъ внутренняго содроганія: рядомъ съ ними памяти моей представляется картина дальнѣйшей судьбы его. И такъ, да идутъ мимо подробности свиданія любовниковъ въ домѣ Пастора. Скажу только, что когда утишились первыя движенія радости и счастія, послъдовало столь желаемое Мишелемъ объясненіе о причинѣ ночной прогулки Клары. Она принуждена была скрыться въ домъ Пастора, въ слѣдствіе новыхъ, жестокихъ преслѣдованій Профессора, который, то ласками и просьбами, то угрозами и вліяніемъ воспитателя, требовалъ согласія бъдной, беззащитной дѣвушки на бракъ съ нимъ. Хитрость и лукавство самыхъ добрыхъ и невинныхъ дѣвушекъ обманываютъ не рѣдко умъ и опытность мужчинъ. Имѣя въ виду усыпить внимательность сластолюбиваго старика, успѣвшаго проникнуть, что питомица его питаетъ какія-то тайныя надежды избавиться отъ него, Клара выговорила, наконецъ, слово притворнаго согласія отдать ему руку свою: но, въ ожиданіи скораго прибытія Мишеля, подъ разными предлогами, отдаляла день свадьбы. Въ такомъ положеніи были дѣла въ тотъ самый вечеръ, когда





====page38====

мы пріѣхали въ Іену. Профессоръ, наскучивъ безпрестанными отлагательствами, и можетъ быть, угадавъ или провѣдавъ напослѣдокъ настоящую причину ихъ, приступилъ къ бѣдной дѣвушкѣ со всею наглостью права сильнѣйшаго, и рѣшительно объявилъ, что завтра она должна стать съ

нимъ у алтаря. Клара сдѣлала видъ, что не противится, даже улыбнулась Профессору одною изъ тѣхъ обольстительныхъ, хотя и лживыхъ улыбокъ, къ которымъ женщины прибѣгаютъ обыкновенно, когда намѣрены обмануть насъ напропалую. — Но лишь Профессоръ успѣлъ оставить ее, едва съ торжествующимъ видомъ вышелъ изъ комнаты воспитанницы своей, мечтая о скоромъ обладаніи ею, Клара, въ ту же минуту, посредствомъ преданной горничной, поспѣшила увѣдомить обо всемъ Пастора, какъ духовнаго отца своего, просила, умоляла его о покровительствѣ и защитѣ, и о доставленіи ей вѣрнаго убѣжища до пріѣзда Мишеля. Пасторъ, какъ выше сказано, давно уже знавшій о любви Клары, тотчасъ отправилъ за нею свою служанку, ту самую дородную женщину, которую мы съ Мишелемъ видѣли спутницею его невѣсты, въ ночномъ побѣгѣ ея изъ дома Профессора.





====page39====

Все это было разсказано Кларою съ большою подробностію и отступленіями, съ потупленіемъ взоровъ, аханьями и различными восклицаніями. Я передаю только сущность дѣла. Опасаясь дальнѣйшею медленностію вновь подвергнуть Клару власти Профессора, который извѣстенъ былъ крутымъ и чрезвычайно предпріимчивымъ характеромъ, Мишель, послѣ всего слышаннаго, рѣшился, съ своей стороны, оборониться сильною, невозразимою мѣрою. Немедленное соединеніе его съ Кларою, священнымъ обрядомъ вѣры, казалось ему необходимостію при настоящемъ стеченіи обстоятельствъ. Забывая, что ни въ какомъ случаѣ Профессоръ не могъ насильно жениться на своей питомицѣ, Мишель совершенно увлекся

романизмомъ случая и — можетъ быть — еще болѣе, желаніемъ скорѣйшаго обладанія Кларою. Прося меня быть законнымъ свидѣтелемъ брака его, онъ

убѣждалъ Пастора, не дожидаясь утра, обвѣнчать ихъ. Ни представленія Пастора отложить хотя на нѣсколько часовъ исполненіе такого нетерпѣливаго желанія, ни мои дружескія увѣщанія, ни возраженія самой Клары, ни что не могло поколебать твёрдой рѣшимости Мишеля, правильнѣе — пылкаго увлеченія молодости и страсти...





====page40====

«Теперь, или никогда!» произнесъ онъ, видя уклоненіе Клары, которой столь естественная стыдливость и скромность мѣшали признаться, какъ и сама она внутренно желала скорѣе удалить всѣ препятствія къ соединенію ея съ любимымъ человѣкомъ. — «Ждать утра?» — говорилъ Мишель: «оно уже наступаетъ... Посмотрите въ окошко — уже начинаетъ разсвѣтать!... Ждать ли сюда Профессора, когда, проснувшись, онъ узнаетъ, что Клара изчезла изъ его дома? А появленіе его здѣсь не отдалитъ ли, можетъ быть, на цѣлый мѣсяцъ нашего счастія, и Богъ знаетъ, что еще можетъ произойти, если мы промедлимъ и не воспользуемся во-время случаемъ? Тогда кого будемъ винить? Неумѣстное соблюденіе приличій и формъ... Ты любишь меня, Клара: для чего же пустое, наружное сопротивленіе? — Пусть будетъ по твоему, если ты непремѣнно такъ хочешь... отвѣчала она тихо, съ трепетомъ... «Да будетъ такъ!» сказалъ Пасторъ... «Торжественнѣе обрядъ бракосочетанія

во храмѣ Бога, но и въ моей молельной комнатѣ, гдѣ я уединенно славословлю Его, Онъ благословитъ союзъ вашъ, дѣти мои!... Идите туда, за мною!» — Коротко сказать, черезъ полчаса Мишель и Клара — были уже супругами. Старая Пасторша





====page41====

наскоро устроила имъ опочивальню въ отдаленной горенкѣ дома, и счастливая чета вкусила тамъ сладкій сонъ любви, въ остальные часы этой незабвенной для нея ночи. 

Заря свѣжаго зимняго утра занялась уже на Іенскомъ небѣ, когда я возвращался изъ дома Пастора, поспѣшая увѣдомить Маргариту о странныхъ происшествіяхъ минующей ночи, которымъ не повѣрилъ бы, еслибъ не былъ самъ свидѣтелемъ и нѣкоторымъ образомъ участникомъ ихъ. Грустныя мысли толпились въ душѣ моей въ продолженіе пути, въ минуты, столь прекрасныя

для счастливаго Мишеля, упивавшагося блаженствомъ въ объятіяхъ юной, прелестной супруги. Я сравнивалъ съ его завиднымъ положеніемъ свое

собственное, повидимому, навсегда обреченное одиночеству и страннымъ отношеніямъ къ женщинѣ, уже не внушавшей мнѣ тѣхъ пламенныхъ чувствованій, какія внушаетъ первая молодость и красота, еще разцвѣтающія. Медленными шагами, съ поникшею головою, двигался я по пустымъ улицамъ Іены, столь мнѣ знакомымъ, и почти совершенно разсвѣло уже, когда я наконецъ добрался домой. Тамъ всѣ еще спали, и я тихо отправился въ комнату Маргариты. То была та





====page42====

самая комната, которую занимала она во время прежняго пребыванія своего въ Іенъ — та самая комната, куда, нѣкогда, такъ часто пробирался я,

тайкомъ, въ ночное время... быть можетъ, нетерпѣливо ожидаемый. Тысячи воспоминаній заставили сердце мое биться сильнѣе обыкновеннаго, и душа

преисполнилась тѣми ощущеніями, какія обыкновенно рождаются въ насъ, когда мысль наша случайно возвращается къ милому прошедшему. Среди множества обстоятельствъ его, пришедшихъ мнѣ тогда на память, я вспомнилъ и ту черную ночь гнуснаго насильства, когда, раздраженный благороднымъ сопротивленіемъ Маргариты, полупьяный прокрался я въ ея спальню, заперъ дверь ключемъ, и силою достигъ того, чего добродѣтель беззащитной женщины не хотѣла уступить мнѣ добровольно...

И теперь, также украдкою, приближался я къ той же комнатѣ. Мнѣ казалось, что мы, по прежнему, живемъ въ Іенѣ, что все происшедшее послѣ

того... Ревекка... смерть отца... внезапный бракъ Мишеля... одинъ только сонъ. Тихо вхожу въ комнату Маргариты. Свѣтъ утра едва проникаетъ сквозь опущенный занавѣсъ окна, выходящаго въ садъ и заслоняемаго двумя высокими деревьями,





====page43====

сросшимися вмѣстѣ. Въ глубинѣ комнаты, въ старомъ, давно извѣстномъ нишѣ, кровать Маргариты. Она покоится тамъ сладкимъ утреннимъ сномъ. Въ лицѣ ея странное выраженіе нѣги и томленія, соединенное съ выраженіемъ душевной скорби и унынія. На щекахъ ея живой румянецъ. Полная грудь, какъ волна, не стѣсненная преградой, выбивается изъ-подъ легкой и прозрачной ночной

одежды, нескромно обнаруживающей всѣ очертанія стройныхъ формъ тѣла. Спящая Маргарита такъ прекрасна еще, не смотря на свои годы! —  Многіе могли бы позавидовать тогда праву моему смѣло созерцать красоты ея, въ минуты небрежнаго, неосторожнаго сна. Долго наслаждался я такимъ созерцаніемъ, долго не рѣшался разбудить Маргариту. Солнышко, рѣдкій гость зимній, явилось на небѣ, свѣтлыми полосами разлилось по занавѣсу оконному и прокралось къ постели Маргаритиной. Легкія движенія ея, предшествующія пробужденію, были такъ очаровательны, такъ искусительны для взора, что я не могъ болѣе удерживать себя, и поцалуемъ въ уста прервалъ сонъ прекрасной женщины...

Она никакъ не хотѣла вѣрить подробному разсказу моему о происшествіяхъ ночи, о внезапномъ

Часть III.                           4





====page44====

бракѣ Мишеля, о томъ, что у нея была уже премиленькая невѣстка, и тогда только удостовѣрилась во всемъ происшедшемъ, когда, около полудня, мы вмѣстѣ отправились къ Пастору, и Маргарита, прижавъ къ груди своей Клару, впервые назвала ее священнымъ именемъ дочери...

Теперь обратимся не надолго къ почтенному Профессору, проспавшему роковую для него ночь въ сладостныхъ мечтахъ о любви и супружескомъ счастіи съ Кларою, котораго, увы, никогда не суждено было старому селадону.

Проснувшись утромъ, онъ заботливо принялся за тоалетъ свой; израсходовалъ на умыванье такое количество воды, чго въ ней свободно могла бы плавать добрая щука; долго теръ лице свое грубымъ и жесткимъ полотенцемъ, домогаясь придать лицу румянецъ и живость; подкрасилъ сѣдые

волосы черною помадою; сколько могъ повытянулъ и разгладилъ морщины; взбилъ себѣ огромную прическу, въ видѣ пѣтушьяго гребня; затянулъ шею въ высокій и крѣпко накрахмаленный галстухъ; поверхъ пестраго жилета развѣсилъ блестящую и массивную золотую цѣпь часовъ, съ огромною сердоликовою печатью, которая, какъ маятникъ, раскачивалась на шарообразномъ брю — 





====page45 ====

хѣ; наконецъ, напяливъ на плеча новый фракъ и достаточно налюбовавшись собою въ зеркалѣ, съ торжествующимъ видомъ отправился въ комнату

своей питомицы. Каковы были его удивленіе, досада, гнѣвъ, и въ заключеніе — бѣшенство, когда онъ не нашелъ Клары не только въ ея комнатѣ, но и въ цѣломъ домѣ, читатель можетъ вообразить себѣ въ полной мѣрѣ. На вопросы, обращенные къ горничной Клары (пересказавшей намъ на другой день всѣ эти подробности), онъ получилъ въ отвѣть короткое: «Не знаю — я сама вездѣ ищу барышню!» — Тогда, почти въ безпамятствѣ и забывъ даже надѣть шляпу, бѣдный Профессоръ, съ обнаженною головою, выбѣжалъ изъ дому, обѣгалъ почти всѣхъ знакомыхъ, и наконецъ, облитый потомъ, едва не кровавымъ, явился къ Пастору, спустя нѣсколько минутъ послѣ того, какъ мы съ Маргаритою пришли туда.

— «А! вотъ гдѣ ты, негодная бѣглянка! На силу-то я отыскалъ тебя!» — вскричалъ онъ, врываясь въ комнату, съ видомъ помѣшаннаго и угрожая Кларѣ.

— Тише, Г. Профессоръ, тише! — значительно прервалъ его Пасторъ: питомица ваша теперь уже Госпожа Бухъ. Вотъ супругъ ея... 





====page46====

— «Имѣю честь рекомендоваться!» — сказалъ Мишель, выступая впередъ: «вашъ признательный ученикъ и... къ крайнему прискорбію моему... счастливый соперникъ...»

Случалось ли вамъ видѣть человѣка, вдругъ проглотившаго муху или подавившагося костью, которая, остановись въ горлѣ, мѣшаетъ не только

произнесть слово, но препятствуетъ и самому дыханію?

Наружность Профессора, въ описываемую минуту, имѣла большое сходство съ такимъ положеніемъ. Онъ онѣмѣлъ какъ рыба и покраснѣлъ какъ ракъ. Мы думали, что съ нимъ приключится ударъ, апоплексія: однакожъ дѣло кончилось тѣмъ, что онъ попросилъ стаканъ воды, залпомъ выпилъ ее и опрометью выбѣжалъ изъ комнаты, сопровождаемый насмѣшливыми улыбками и едва удерживаемымъ смѣхомъ присутствующихъ, потому что роль этого ученаго чудака въ самыхъ чувствительныхъ сердцахъ не могла бы возбудить

состраданія. — Бѣднякъ былъ уморительно смѣшонъ, и только!...

Пробывъ нѣсколько дней въ Іенѣ, я, Маргарита и Мишель съ своею Кларою (на которую онъ не могъ довольно наглядѣться, такъ же, какъ





====page47====

и она на него), отправились въ дальнѣйшій путь, и въ непродолжительномъ времени прибыли въ Парижъ, куда да послѣдуетъ за нами и благосклонный читатель. Считаю излишнимъ присовокуплять, что достойный Пасторъ искренно возблагодаренъ былъ нами за участіе, принятое имъ въ дѣлѣ Клары и Мишеля. Онъ проводилъ насъ благословеніями и пожеланіями всякаго счастія въ великомъ городѣ...





====page48====





ГЛАВА XXV.

Первые два года пребыванія нашего въ Парижѣ.

Вскорѣ по водвореніи нашемъ въ Парижѣ, Мишель увидѣлъ, что бѣдному человѣку, не имѣя никакого опредѣленнаго занятія, не посвящая постоянно нѣсколькихъ часовъ въ день извѣстному труду, доставляющему вознагражденіе, нельзя жить въ столицѣ, гдѣ все нужно купить, за все

нужно платить. Покойный г. Бухъ очень немного оставилъ женѣ и сыну, и это немногое почти все уже было прожито. Надлежало подумать о способахъ къ дальнѣйшему существованію, тѣмъ болѣе, что юная супруга Мишеля въ непродолжи-



====page49====

тельномъ времени обѣщала сдѣлать его отцемъ. Правда, у меня было порядочное независимое состояніе, но благородная гордость друзей моихъ

не допускала ихъ пользоваться принадлежащимъ мнѣ — принять отъ меня хотя малое пособіе, и я принужденъ быль вымышлять разные предлоги, употреблять разныя хитрости, къ облегченію главнѣйшихъ нуждъ семейства, столь близкаго и милаго мнѣ.

Въ такомъ положеніи дѣлъ, Мишель принужденнымъ нашелся искать занятія, мѣста, которое могло бы доставить ему средства, достаточныя

для содержанія себя съ семействомъ. Руководимый врожденною склонностію къ литературѣ, прежде всего обратился онъ къ издателямъ журналовъ и газетъ, предлагая себя въ сотрудники. Но всѣ они чисто-начисто отказали ему. — Одинъ говорилъ, что имѣетъ достаточное число сотрудниковъ; другой, что у него въ журналѣ работаютъ только «опытные и извѣстные» литераторы, и что,

для достоинства своего изданія, онъ не можетъ наполнять его пробами «начинающихъ»; третій потребовалъ напередъ образчика литературныхъ

трудовъ Мишеля, и когда тотъ представилъ ему нѣсколько небольшихъ пьесъ, напечатанныхъ





====page50==== 

въ Германскихъ альманахахъ, — журналистъ отвѣчалъ, что издаетъ свой журналъ не на Нѣмецкомъ языкѣ, и что надобно прежде видѣть опытъ

Мишеля на Французскомъ; наконецъ, четвертый, болѣе снисходительный, соглашался принять его въ сотрудники но безъ платы, съ тѣмъ однакожъ, что если, по прошествіи года, статьи Мишеля обратятъ на себя вниманіе публики, то онъ назначитъ ему «нѣкоторое» вознагражденіе.

Обойдя всѣхъ Парижскихъ газетчиковъ и журналистовъ и получивъ отъ нихъ отрицательные отвѣты, заключавшіе въ себѣ положительный отказъ, болѣе или менѣе походившій на пріемъ первыхъ четырехъ журналистовъ, Мишель увидѣлъ, что надобно оставить надежду на сотрудничество

въ періодическихъ изданіяхъ. Но прежде, нежели обратиться къ другимъ средствамъ существованія, Мишель рѣшился испытать еще одно, литературное. Онъ собралъ всѣ свои стихотворенія, строго пересмотрѣлъ ихъ, избралъ лучшія, которыхъ набралось порядочное количество, щегольски переписалъ, отдалъ тетрадь переплетчику, и наконецъ, когда этотъ рукописный экземпляръ поэзіи Мишелевой былъ совершенно готовъ, молодой поэтъ отправился къ книгопродавцамъ, съ





====page51====

предложеніемъ купить его стихи. Но, увы, здѣсь встрѣтила его та же неудача, если еще не болѣе обидная для его авторскаго самолюбія. Одни

книгопродавцы брали изъ рукъ Мишеля его книгу, слегка пересматривали ее, — потомъ, молча, съ равнодушнымъ видомъ, очень ясно говорившимъ: «не надобно» — возвращали бѣдному молодому человѣку, который, покраснѣвъ, трепещущей рукою, принималъ свое умственное дѣтище, и съ опущенными глазами, какъ преступникъ, быстро выходилъ изъ лавки. Другіе не хотѣли даже взглянуть на рукопись, и безъ церемоніи отвѣчали, что никогда не покупаютъ сочиненій неизвѣстныхъ авторовъ. Третьи предлагали Мишелю за

собраніе его стихотвореній десятокъ-другой разныхъ старыхъ книгъ, дурно раскупавшихся, — четвертые Франковъ пятьдесятъ или около того; пятые брались напечатать рукопись Мишеля, обѣщая, по отпечатаніи, предоставить въ пользу автора сто экземпляровъ, и т. п. — Словомъ, Мишель имѣлъ случай узнать на опытѣ, какъ дешево цѣнятся дарованія и умъ человѣческій, если

стоустая молва не успѣла еще протрубить о нихъ. Оно и естественно! Кто будетъ платить наличными деньгами за исписанные листы бумаги, не





====page52====

зная, какіе покупка эта принесетъ проценты и сравнивая ее съ сомнительнымъ векселемъ, по которому Богъ-вѣсть когда получишь уплату? Съ

стѣсненнымъ сердцемъ возвратился Мишель домой и пересказалъ мнѣ о своей неудачѣ. Я далъ ему совѣтъ — искать средствъ существованія на другомъ поприщѣ, менѣе громкомъ, за то, можетъ быть, болѣе вѣрномъ, спокойномъ и безопасномъ: искать должностнаго мѣста въ какомъ нибудь министерствѣ.

— «Сдѣлаться чиновникомъ? всю жизнь убить въ корпѣньи надъ дѣловыми бумагами; цѣлые дни посвящать занятію не по душѣ, не по сердцу; работать насильно, противу воли, принуждать себя — о, какая будущность предстоитъ

мнѣ!»

— Чтожъ дѣлать, Мишель! Надобно покориться обстоятельствамъ и ожидать всего лучшаго отъ времени, отъ какой нибудь благопріятной случайности. Притомъ, службою въ министерствѣ ты будешь занятъ только утромъ, до обѣда. Весь вечеръ принадлежитъ тебѣ. Продолжай, въ свободные часы, заниматься литературою. Бережливостію, въ продолженіе извѣстнаго времени, легко скопить такую сумму денегъ, на которую





====page53====

можно бы было самому тебѣ, безъ помощи книгопродавцевъ, издать свои сочиненія, и если они будутъ имѣть успѣхъ, если публика отличитъ тебя, если твои книги будутъ доставлять тебѣ достаточный доходъ, тогда ты свободенъ оставить службу и исключительно посвятить себя литературѣ. До тѣхъ поръ необходимо принесть нѣкоторую жертву наклонностямъ, природному влеченію...

Мишель задумался. Мысль — сдѣлаться чиновникомъ, была такъ противна ему, что онъ всячески старался отыскать въ умѣ своемъ способъ миновать необходимость этой мѣры, на которую готовъ былъ рѣшиться только въ случаѣ крайности.

Наконецъ, послѣ безпокойнаго размышленія, продолжавшагося нѣсколько минутъ, лице Мишеля вдругъ оживилось ясною мыслію и приняло выраженіе менѣе печальное, нежели прежде.

— «А для чегожъ я окончилъ полный курсъ ученія въ Іенскомъ университетѣ, для чего былъ я тамъ однимъ изъ первыхъ студентовъ — зачѣмъ

получилъ такіе блистательные аттестаты?» — сказалъ онъ энергически. «Неужели для того, чтобъ быть какимъ нибудь письмоводителемъ или счет-



====page54 ====

чикомъ?... Нѣтъ, если журналисты не взяли меня въ сотрудники къ себѣ, если книгопродавцы не хотѣли купить моей рукописи, то развѣ я не могу быть учителемъ, въ частныхъ домахъ, не могу попасть въ знатные дома, гдѣ не скупятся платить за урокъ хорошему преподавателю... или въ какомъ  нибудь учебномъ заведеніи получить кафедру?

— Попробуй, — отвѣчалъ я, опасаясь, что искательство учительскаго мѣста едва ли будетъ имѣть жребій лучше сотрудничества въ журналахъ, или

предложенія рукописи книгопродавцамъ.

Опасеніе мое оправдалось. Блистательные атестаты Мишеля ни къ чему не послужили. Въ домахъ людей знатныхъ или богатыхъ требовали наставника извѣстнаго, опытнаго, и не довѣряли молодому человѣку, котораго прекрасная наружность скорѣе изображала Аполлона, нежели Аристотеля; не довѣряли юношѣ, который самъ едва пересталъ учиться, и безъ опытности,

безъ извѣстности, предъявлялъ уже права свои на званіе учителя. Вездѣ ему отказывали, подъ разными предлогами, весьма учтиво, но тѣмъ не

менѣе отказывали. Одна только вдовушка, не совсѣмъ еще устарѣлая, у которой былъ тринад-



====page55====

цатилѣтній сынъ, согласилась ввѣрить его Мишелю: но при этомъ сдѣлала молодому учителю такіе выразительные глазки, что онъ долженъ былъ отнести ея довѣрчивость къ особымъ причинамъ, не входившимъ въ разсчетъ молодаго мужа, еще влюбленнаго въ жену свою. Въ домахъ людей недостаточныхъ Мишелю предлагали по франку или по полтора франка за урокъ; въ школахъ, гдѣ учатся мальчики, не хотѣли принять преподавателя, который самъ съ-виду походилъ на мальчика, а въ пансіонахъ дѣвичьихъ очень лестно отказали ему, также по поводу крайней молодости и весьма пріятной наружности. Словомъ, на этомъ пути, бѣдный Мишель встрѣтилъ ту же неудачу, какъ и на первыхъ двухъ — у журналистовъ и книгопродавцевъ.

Оставалось еще обратиться къ содержателямъ типографій, т. е. идти въ корректоры. Какъ ни мелка, ни копотлива работа корректора, Мишелю

все-таки казалось сноснѣе выправлять ошибки наборщиковъ и наблюдать правописаніе при печатаніи чужихъ произведеній, иногда весьма любопытныхъ, нежели сочинять дѣловыя бумаги, или подводить итоги длинныхъ и многосложныхъ бухгалтерскихъ счетовъ. Но, увы, исканіе кор-



====page56==== 

ректорскаго мѣста встрѣтило тѣ же препятствія! Большая часть типографщиковъ отозвалась, что имѣетъ уже корректоровъ, опытныхъ въ своемъ дѣлѣ, обѣщая впрочемъ дать работу Мишелю, если встрѣтится особенная надобность, или убудетъ старый корректоръ; другіе съ важностію

говорили, что ремесло это требуетъ навыка и особеннаго искусства, чего нельзя предполагать въ новичкѣ; третьи — содержатели маленькихъ, дешевыхъ типографій, предлагали Мишелю столь умѣренную, лучше сказать столь ничтожную плату съ печатнаго листа, что игра, буквально, не стоила свѣчъ, и бѣдный молодой человѣкъ, вѣжливо благодаря за довѣренность и снисхожденіе, — въ свою очередь, принужденъ былъ отказываться отъ работы.

Блѣдный, усталый, возвратился Мишель домой, совершивъ послѣднюю попытку къ отысканію мѣста, хотя частію, односторонне, болѣе соотвѣтствующаго его наклонностямъ, нежели служеніе Ѳемидѣ. На лицѣ его изображалась тоска съ выраженіемъ того упадка духа, что неизбѣжно овладѣваетъ человѣкомъ умнымъ и образованнымъ при постоянномъ неуспѣхѣ въ предпріятіяхъ. Тотъ только можетъ понять поло-



====page57====

женіе Мишеля, кто, покорствуя обстоятельствамъ и подавивъ въ себѣ чувство благородной гордости, приведенъ былъ къ необходимости просить и кланяться — просить и кланяться напрасно!... Какое печальное убѣжденіе поселили въ душѣ Мишеля одни отказы да отказы, неудачи и неудачи!... Онъ увидѣлъ на опытѣ, что умъ, обогащенный свѣдѣніями, и дарованія — капиталъ самый  ненадежный, который тогда лишь можетъ приносить проценты, когда счастіе, стеченіе благопріятныхъ обстоятельствъ пустятъ его въ ходъ: или, другими

словами, что умъ и дарованія, безъ извѣстности и громкаго имени, безъ покровителей и посредниковъ, не скоро пробиваютъ себѣ дорогу, и не

рѣдко, можетъ быть, вянутъ и глохнутъ навсегда, подобно прекрасному цвѣтку, растущему въ пустынѣ, гдѣ никто не слышитъ его благоуханія,

никто заботливою рукою не поливаетъ его, не охраняетъ отъ бурь и вѣтровъ, нагло шумящихъ вокругъ него...какъ шумитъ грубая толпа невѣждъ

вокругъ неузнаннаго человѣка, брошеннаго въ среду ея рукою слѣпой и суровой судьбы.

Грустно, тяжело было Мишелю! Только нѣжный, любящій взоръ Клары успокоивалъ его взволнованную душу, оскорбленное самолюбіе;





====page58====

только несуетное, нетщеславное убѣжденіе въ собственныхъ достоинствахъ, не поколебленное холоднымъ пріемомъ, встрѣтившимъ первые шаги вступленія его въ свѣтъ, въ жизнь общественную, умѣряло мрачныя мысли молодаго человѣка, еще недавно мечтавшаго на розахъ счастливой любви, что все въ мірѣ будетъ также привѣтно улыбаться ему, какъ улыбалась ему Клара въ первые дни супружества. Бывали однакожъ минуты, когда всякая надежда на будущее умирала въ страждущей душѣ юноши. Печальный, безмолвный, проводилъ онъ цѣлые часы въ своей комнатѣ, равнодушный даже къ ласкамъ и участію Клары, къ материнскимъ утѣшеніямъ Маргариты, страдавшей не менѣе его.

— «Евгеній!» — сказалъ мнѣ однажды Мишель въ одну изъ такихъ минутъ унынія и отчаянія. — «За чѣмъ мы пріѣхали въ Парижъ?...Искать счастія! — 

Гдѣ же оно, по крайней мѣрѣ для меня? Не возвратиться ли намъ на твою родину, гдѣ люди гораздо проще и добрѣе, гдѣ жизнь протекаетъ въ тишинѣ домашняго быта и семейныхъ радостей, гдѣ приманки честолюбія, на каждомъ шагу разставленныя въ столицѣ, не соблазняютъ спокойствія человѣка, гдѣ природа такъ величественна и





====page59====

прекрасна, воздухъ чистъ и свѣжъ, небо ясно и привѣтливо, земля такъ признательна къ труду обработывающаго ее?»

— Идиллія, мой милый Мишель! — Люди вездѣ люди и какъ люди, въ уединенной деревнѣ и въ большомъ городѣ, съ тою только разницею, что

здѣсь они просвѣщеннѣе, образованнѣе, да нѣсколько испорченнѣе. Впрочемъ, не рѣшено еще, что лучше — доброе, безсознательное невѣжество, или свободные нравы людей образованныхъ, живущихъ въ столицѣ и предающихся сознательно всѣмъ обаяніямъ ея, прекраснымъ и непрекраснымъ?... Не отчаявайся и не требуй невозможнаго. — Близкіе къ тебѣ люди знаютъ тебѣ

цѣну: но необходимы годы трудовъ и стараній, необходимо пріобрѣсть прежде нѣкоторую извѣстность, для того, чтобъ ту же цѣну дали тебѣ другіе. Вдругъ ничего не пріобрѣтается. Время и терпѣніе...

— «Философія, мой милый Евгеній! — старая, избитая философія! Судить и утѣшать гораздо легче, нежели дѣйствовать самому и испытывать

неудачи. Въ остальномъ, ты правъ... Время и терпѣніе...буду считать одно и не считать другаго —  то есть, терпѣть до нельзя! Съ завтрашняго же

Часть III.                           5





====page60====

дня, послѣдую твоему прежнему совѣту — начну искать мѣста въ какомъ  нибудь департаментѣ...»

И въ самомъ дѣлѣ, Мишель старательно принялся за отысканіе себѣ мѣста по гражданской службѣ. Постоянно каждое утро отправлялся онъ въ

одно изъ министерствъ, или въ одинъ изъ департаментовъ, освѣдомляясь тамъ о вакантныхъ мѣстахъ и о способахъ къ полученію ихъ. Однакожъ, уже наступило лѣто, а Мишель все еще былъ безъ должности, и неизвѣстно скоро ли бы увѣнчались успѣхомъ его продолжительныя искательства, еслибъ содѣйствіе одной значительной особы не доставило ему, наконецъ, желаемаго мѣста. То была знаменитая, всѣмъ и каждому извѣстная, Герцогиня д’Абрантесъ, считавшая, по матери, родъ свой отъ Комненовъ, — аристократка временъ Имперіи, Губернаторша города Парижа, блиставшая нѣкогда при Дворѣ Наполеона, законодательница модъ во время оно, женщина свѣтская, въ обширномъ значеніи слова, — наконецъ, и безспорно писательница примѣчательная, даровитая, увлекательная болтунья... историческія записки ея, что ни говорили бы о нихъ, останутся навсегда книгою умною и любопытною...





====page61====

Я упоминалъ уже, какимъ образомъ Маргарита имѣла случай познакомиться съ знаменитою Герцогиней, по поводу картины своей, находившейся на художественной выставкѣ и снискавшей вниманіе многихъ знатоковъ, сколько по искуству исполненія, столько же и по романическому содержанію картины; говорилъ также, что обѣ женщины вскорѣ сблизились между собою до короткости и откровенности дружбы. Маргарита очень часто бывала у Герцогини, которая тогда не успѣла еще прожить остатковъ своего, нѣкогда огромнаго богатства, и находясь еще въ довольно порядочномъ положеніи въ свѣтѣ, продолжала играть не незначительную роль въ высшемъ Парижскомъ обществѣ. И сама г-жа Жюно изрѣдка посѣщала Маргариту, отъ души полюбила ея сына и невѣстку. Меня обыкновенно она называла проказникомъ, шалуномъ (polisson), любимцемъ амура, «человѣкомъ безъ всякаго занятія», потому что я дѣйствительно ничего не дѣлалъ, проводя

жизнь самую разсѣянную и праздную, о чемъ буду говорить нѣсколько подробнѣе черезъ нѣсколько строкъ.

Содѣйствіемъ и вліяніемъ Герцогини д’Абрантесъ, Мишель получилъ мѣсто какого-то счетчика





====page62====

въ министерствѣ финансовъ, дававшее ему около двухъ тысячъ франковъ въ годъ, — доходъ не большой, но вѣрный, и при умѣренной жизни достававшій на содержаніе Мишеля съ женою и малюткою сыномъ, котораго не замедлила подарить ему Клара, и котораго, въ знакъ дружбы ко мнѣ, онъ назвалъ Евгеніемъ. Не любя цифръ и вообще ничего математическаго, Мишель сначала очень тяготился своею должностію, однообразностію и безжизненностію канцелярскою, новыми товарищами — коренными служаками, — большею частію, кромѣ своихъ счетовъ и итоговъ, ничего не разумѣвшими: но скоро необходимость и привычка, общая благодѣтельница рода человѣческаго, примирили его съ томительною, чернорабочею жизнію мелкаго чиновника. Свободные отъ службы часы Мишель, по прежнему, посвящалъ литературѣ, и

слѣдуя моему совѣту — каждый мѣсяцъ откладывалъ понемногу изъ своего жалованья, на издержки для изданія, современемъ, въ свѣтъ своихъ сочиненій. Зная гордость моего друга и товарища дѣтства, я никогда не осмѣливался явно предлагать ему, съ своей стороны, пособія: но это не мѣшало мнѣ, тайкомъ отъ него, посредствомъ Маргариты, предупреждать нѣкоторыя нужды семейства.





====page63====

Въ такомъ положеніи были дѣла наши въ теченіе 1823 и 1824 годовъ. Все шло тѣмъ однообразнымъ порядкомъ жизни, что не оставляетъ по себѣ ни живыхъ воспоминаній, ни глубокихъ впечатлѣній. Сегодня было похоже на вчера, завтра на сегодня. День ото дня, мѣсяцъ отъ мѣсяца, отлагая избраніе собственной карьеры, полюбивъ праздную, беззаботную жизнь въ веселомъ Парижѣ, свыкшись съ нею, предпочитая быть полнымъ господиномъ своего времени и поступковъ, — большую часть дней проводилъ я слѣдующимъ образомъ...

Около десяти часовъ утра выходилъ уже со двора и отправлялся въ ближайшій кафе, завтракать. Здѣсь, за чашкою кофе или шеколаду, читалъ журналы, политическіе и литературные, часовъ до двѣнадцати, а иногда и долѣе, смотря по тому, какъ любопытны были Парижскія новости и какъ велика была охота къ чтенію. Изъ каФе направлялъ путь въ Тюльерійскій

Садъ, гдѣ каждое утро встрѣчаешь многочисленныя толпы гуляющихъ разнаго сословія, — аристократовъ н бюрократовъ, аристократокъ и бюрократокъ, простыхъ гражданъ и гражданокъ. Тамъ, особенно въ такъ называемой Померанцевой аллеѣ.





====page64====

любилъ я глазѣть на богатые наряды горделивыхъ обитательницъ Сенъ-Жерменскаго Предмѣстія, или, по крайней мѣрѣ, дамъ хорошихъ фамилій, — 

смотрѣть, какъ близъ нихъ рѣзвились, въ прелестныхъ группахъ, прекрасно и разнообразно одѣтыя малютки, ихъ дѣти. Еще болѣе любилъ я разсматривать самихъ аристократокъ, ихъ благородныя, одушевленныя лица, нерѣдко исполненныя высокой красоты и поэзіи, угадывать, по наружности, характеры, страсти, крѣпко зашнурованныя тайны сердца. Пройдясь нѣсколько разъ по аллеѣ Померанцевой и насмотрѣвшись досыта на избранные перлы Парижанокъ, я оставлялъ это невинное созерцаніе и переходилъ въ другія

аллеи, гдѣ прогулка моя становилась нѣкоторымъ образомъ существеннѣе. Въ глубинѣ сада, въ тѣни каштановыхъ деревьевъ, по уютнымъ дорожкамъ,

оживляемымъ фонтанами и бассейнами, блуждалъ я въ продолженіе нѣсколькихъ часовъ, заглядывая подъ шляпки и физіологически всматриваясь въ лица посѣтительницъ сада, — разумѣется, въ лица хорошенькія... Много встрѣчалось такихъ личикъ, многія рождали желаніе услышать изъ устъ ихъ привѣтное слово, уловить изъ очей ихъ благосклонный взглядъ; но такое желаніе и ограничи-



====page65====

валось желаніемъ: прелестныя незнакомки проходили мимо съ своими отцами, мужьями, братьями, и скоро изчезали въ поворотахъ аллей. Иногда я останавливался на минуту, оборачивался, и любовался стройною, заманчивой таліей удаляющейся незнакомки. Физіологически, повторяю, всматриваясь въ лица проходящихъ дамъ, особенно тѣхъ, которыя гуляли однѣ или съ подругами, я иногда входилъ въ соображенія, что здѣсь, при нѣкоторой смѣлости и предпріимчивости, дѣло можетъ кончиться не одною случайною встрѣчею въ Тюльерійскомъ Саду. Когда опытныя наблюденія мои указывали на такой вожделѣнный результатъ, я старался нѣсколько разъ повстрѣчаться съ особою, обратившею на себя мое вниманіе, — выразительными взглядами, значительными улыбками давать знать о впечатлѣніи, произведенномъ ею

на меня, и если, къ счастію, она нечаянно, а можетъ быть и съ намѣреніемъ, роняла платокъ, зонтикъ, ридикюль, или что нибудь подобное,

я съ быстротою молніи устремлялся поднять уроненную вещицу, и почти всегда успѣвая въ томъ, подавалъ ее съ вѣжливостію и почтительно неосторожной особѣ. Меня благодарили пріятною улыбкою, очаровательнымъ взоромъ, а иногда





====page66====

и ласковымъ словомъ, подававшимъ поводъ вступить въ разговоръ съ тою, которой такъ ловко услуживалъ. — Въ такомъ случаѣ мы вмѣстѣ продолжали прогулку, и какъ скоро я замѣчалъ, что спутница моя повидимому не строгихъ правилъ, и уже далеко не впервые выслушиваетъ любезности мужчины, направляемыя къ извѣстной цѣли, то неотлагательно обращался къ

послѣдней, прямо, безъ околичностей. Иногда дерзость моя быстро увѣнчивалась полною побѣдой, чаще же встрѣчала сильное сопротивленіе: потому что я любилъ преслѣдовать только такихъ женщинъ, наружность которыхъ именно предвѣщала болѣе или менѣе затрудненій. Не жалуя слишкомъ обязательныхъ, явно предупреждающихъ искательства мужчинъ, я обыкновенно оставлялъ въ покоѣ прелестницъ этого разряда, охотно уступалъ ихъ тѣмъ, у кого нѣтъ времени искать связей болѣе привлекательныхъ, хотя и болѣе трудныхъ. Мнѣ, напротивъ, совершенно праздному, менѣе всего дорожащему

временемъ, досужно было, со всею медленностію и терпѣливостію соблазна, искать приключеній, разнообразныхъ, запутанныхъ интригъ. Обстоятельства и ходъ нѣкоторыхъ изъ моихъ случай-



====page67====

ныхъ связей много походили на тѣ тайныя исторіи свѣтскихъ гостиныхъ и будоаровъ, что такъ мастерски разказываютъ нынѣшніе нувеллисты

Французскіе, въ своихъ повѣстяхъ и романахъ. Рѣдко, очень рѣдко я испытывалъ неудачу и находился въ необходимости прекратить преслѣдованія, ни мало не обѣщавшія успѣха. Успѣхъ, большею частію, былъ неразлучнымъ спутникомъ моимъ въ отношеніяхъ съ женщинами, привлекавшими мой выборъ, нѣсколько — прибавлю — прихотливый. Парижанки очень добры, но не довольно

добродѣтельны. Рѣдкая изъ нихъ — говорю о среднемъ сословіи — можетъ противустать продолжительнымъ и неотступнымъ искательствомъ волокиты, въ особенности, если онъ молодъ, недуренъ собой, и въ довершеніе, владѣетъ способами — нѣжныя уступки любви вознаграждать цѣнными угожденіями, предлагаемыми, на вѣсъ монеты, въ модныхъ магазинахъ, въ лавкахъ

ювелировъ и золотыхъ дѣлъ мастеровъ. Немногіе изъ Парижанъ, особенно небогатыхъ, могутъ похвалиться строгимъ цѣломудріемъ и вѣрностію

своихъ женъ. Съ большею или меньшею легкостію, поддаются онѣ соблазну такого рода угожденій, хотя, къ чести ихъ надобно сказать, далеко не





====page68====

одна корысть бываетъ исключительною причиною ихъ милаго паденія. Гораздо труднѣе, а иногда почти и вовсе невозможно разсчитывать такимъ образомъ на Парижанку дѣвушку, потому что жертва ея, въ подобныхъ случаяхъ, несравненно тяжеле и можетъ погубить ее на всю жизнь. Самыя гризетки и субретки, еще не обманутыя ловкими обольстителями, не скоро сдаются, и если уступаютъ наконецъ, то также не столько изъ корысти, сколько по чувству взаимности или по слабости сердца, впервые уловленнаго въ

сѣти любви. А нигдѣ мужчины не умѣютъ разставлять ихъ такъ искусно, какъ въ Парижѣ, маскируя свою сатанинскую ловлю то видами женитьбы, то мнимою искренностію дружбы, и тысячью другихъ «благонамѣренныхъ» предлоговъ.

Почти ежедневно прогулки мои въ Тюльерійскомъ Саду служили началомъ какой нибудь новой интриги, болѣе или менѣе трудной, болѣе или менѣе завлекательной. Однакожъ, одною любовью и интригами ея жить невозможно. — Часовъ около пяти по полудни, занятый планомъ атаки на сердце той или другой хорошенькой посѣтительницы Сада, если оно казалось мнѣ не недоступнымъ, я заключалъ прогулку





====page69====

и направлялъ шаги свои къ одному изъ лучшихъ кафе, гдѣ можно хорошенько пообѣдать, въ сообществъ съ весельчаками, возбуждающими апетитъ своимъ непринужденнымъ остроуміемъ и любезностію, особенно, когда она разовьется

лишнимъ стаканомъ добраго вина. Остатокъ вечера я проводилъ или на бульварахъ, въ пестрой, разнообразной толпѣ гуляющихъ тамъ безъ всякой цѣли, за то находящихъ средство пріятно убить время, или въ какомъ нибудь театрѣ, гдѣ нерѣдко, независимо отъ спектакля, занимала меня та или другая хорошенькая артистка. Если она приходилась по моимъ способамъ, и я могъ обратить вниманіе водевильной героини на полноту кошелька моего, то, разумѣется, не упускалъ случая ближе познакомиться съ нею и наединѣ

аплодировать той, которая на сценѣ сбирала дань общихъ рукоплесканій. Не всегда однакожъ легко достигалъ я короткаго знакомства съ очаровательными жрицами Мельпомены. Были случаи, когда требовалось неимовѣрныхъ усилій,

большаго терпѣнія и еще большей дерзости для пріобрѣтенія полной благосклонности артистическаго предмета моего обожанія. Разскажу здѣсь

одинъ изъ такихъ случаевъ, показывающій, до





====page70====

какой степени простиралась иногда моя неограниченная предпріимчивость...

На одномъ изъ бульварныхъ театровъ, именно на театрѣ Variétés, въ описываемое время, увлекала вниманіе большинства посѣтителей молоденькая актриса, лѣтъ девятнадцати, если не менѣе, необыкновенно прекрасная собою, стройная, какъ художественная мысль поэта, сложенная полно

и роскошно, какъ мечта о счастіи, игривая и рѣзвая, какъ дитя, горделивая, какъ царица, пламенная и страстная, какъ Испанка, и недоступная какъ герцогиня Сенъ-Жерменскаго Предмѣстія. Бѣдная сирота, безъ рода и племени, богатая одною лишь красотою своею и дарованіемъ, она, по общему мнѣнію, слыла артисткой цѣломудренной, и съ твердостію уклонялась отъ всѣхъ преслъдованій, которыми окружала ее безотвязная

молодежь и сластолюбивая старость богачей. Однакожъ общее мнѣніе ошибалось. Красавица, на самомъ дѣлѣ, не была такъ цѣломудренна и

недостижима: она только искуснѣе другихъ, со всею осторожностію тайны, умѣла вести дѣла свои, мастерски прятала концы, и такимъ образомъ

ловко успѣла облечь поведеніе свое призракомъ самой строгой непорочности. Но нѣтъ тайны





====page71====

непроницаемой, которая, рано или поздно, не разорвала бы своихъ покрововъ. — Случайно, изъ самаго достовернаго источника, удалось мнѣ провѣдать, что будоаръ мнимой весталки не разъ видалъ въ стѣнахъ своихъ нѣкоторыхъ избранныхъ счастливцевъ, распоряжавшихся въ немъ съ неограниченною, деспотическою свободою паши, посѣщающаго, недоступный другимъ, гаремъ свой.

Давно уже и не въ шутку занимала меня царица театра Variétés. Но слыша отвсюду о мнимой непорочности ея, и будучи не въ правѣ считать

себя счастливѣе другихъ, я долго не рѣшался предпринять наступательныя движенія къ покоренію сердца гордой красавицы. Тѣмъ сильнѣе, однакожъ, пробудилась во мнѣ дѣятельность, родились страстныя желанія, когда общая молва о добродѣтели прекрасной артистки оказалась наконецъ слишкомъ недальновидною и неосновательною. Неотлагательно составилъ я планъ дѣйствій и повелъ систематическую атаку, по всѣмъ правиламъ нѣжнаго искусства, едва ли не самаго труднаго, хотя въ тоже время едва ли

не самаго пріятнаго изъ всѣхъ искусствъ — изящныхъ и неизящныхъ. Привратникъ дома, гдѣ





====page72 ====

жила хорошенькая артистка, и горничная ея немедленно привлечены были на мою сторону извѣстнаго рода неотразимыми убѣжденіями, и обѣщали мнѣ всевозможное содѣйствіе. Занявъ, такимъ образомъ, выгодную позицію на непріятельской землѣ, я началъ авангардныя дѣйствія съ устарѣлаго, но тѣмъ не менѣе употребительнѣйшаго въ подобныхъ случаяхъ маневра. Самыя

страстныя, самыя пламенныя посланія каждое утро, Богъ-вѣсть откуда, являлись на раззолоченномъ письменномъ столикѣ прелестной артистки. Она внимательно читала ихъ, иногда перечитывала по нѣскольку разъ, потому что они были умно и сильно написаны, какъ все, диктуемое сердцемъ и страстью, улыбалась и прятала въ ящикъ стола. За посланіями послѣдовали небольшіе, но затѣйливые подарки, состоявшіе изъ разныхъ красивыхъ и довольно цѣнныхъ бездѣлокъ, такъ любимыхъ женщинами и рѣдко ими отвергаемыхъ, даже и тогда, когда онѣ ни чѣмъ не намѣрены вознаградить услужливую щедрость своего обожателя. Однакожъ, прошло довольно времени, а письма мои и вещественныя приложенія къ нимъ — не имѣли никакого положительнаго послѣдствія: только горничная артистки





====page73====

сообщала мнѣ, что посланія мои читаются госпожою ея съ большимъ удовольствіемъ и подарки очень нравятся ей. Это повторяли мнѣ много разъ, но тѣмъ дѣло и ограничивалось. Наскучивъ такимъ недостаточнымъ и неопредѣленнымъ утѣшеніемъ, я написалъ къ мнимо-цѣломудренной кокеткѣ довольно рѣзкое письмо. Намекая въ немъ на то, что мнѣ извѣстны искатели, болѣе счастливые, просилъ не водить меня за носъ, н въ заключеніе требовалъ свиданія... «чего бы оно ни стоило» — прибавилъ я двусмысленно. Оскорблена ли была гордость красавицы тономъ моего письма, моими нескромными и дерзкими намеками, — былъ ли я такъ несчастливъ, что не успѣлъ понравиться ей (она видѣла меня нѣсколько разъ), или, просто, мои подарки, по ограниченности которыхъ она могла судить о состояніи обожателя ея, казались ей слишкомъ незначительными, — не знаю: но я получилъ отъ нея отвѣтъ, ясный, при всей лаконической краткости своей. Онъ заключался въ слѣдующихъ словахъ: «Прошу васъ, милостивый

государь, оставить меня въ покоѣ!»

Послѣ такого презрительнаго отвѣта, другой, на моемъ мѣстѣ, и дѣйствительно оставилъ бы ее въ покоѣ. Но не таковъ я былъ тогда. Противни-



====page74====

камъ моимъ, гдѣ бы ни встрѣчалъ я ихъ, никогда не удавалось поставить на своемъ. Не смотря ни на какія препятствія, я неотступно и твердо шелъ

къ своей цѣли и почти всегда достигалъ ее; затрудненія и преграды только увеличивали и поджигали мою дѣятельность. — «Хорошо!» — воскликнулъ

я самъ въ себѣ. — «Ты не хотѣла быть моею добровольно — будешь же волей или неволей!» — Въ минуту созрѣлъ въ головѣ моей замыселъ, отважный и не безопасный. Выбравъ приличное время, я взялъ съ собою пятьсотъ франковъ и предложилъ ихъ горничной артистки, на условіи — впустить меня въ будоаръ неумолимой госпожи ея, за часъ до возвращенія послѣдней изъ театра.

Долго колебалась робкая субретка, но пятьсотъ франковъ были слишкомъ соблазнительны и преодолѣли наконецъ всякой страхъ и опасеніе, тѣмъ

болѣе, что я обѣщался горничной не выдавать ее ни въ какомъ случаѣ, взять на себя всю вину, и въ случаѣ нужды утверждать, что пробрался въ будоаръ

самъ собою, безъ всякаго посторонняго содѣйствія, воспользовавшись неосторожностію и недосмотромъ служанки.

Положивъ на столѣ артистки запечатанную записку, въ которой, между прочимъ, заключались





====page75====

слѣдующія темныя слова: «Вы отвергли меня, но я рѣшился лучше умереть, нежели...» — я искусно спрятался за занавѣсомъ постели прелестной хозяйки будоара, и съ нетерпѣніемъ ожидалъ времени возвращенія ея изъ театра. Признаюсь, сердце у меня билось очень неровно, по двумъ причинамъ — отъ нетерпѣливаго ожиданія той минуты, когда, вѣроятно, успѣхъ увѣнчаетъ наконецъ мои долговременныя искательства, и отъ нѣкоторой боязни, очень естественной въ моемъ положеніи. Дерзость моя могла кончиться очень невыгодно, если артистка съумѣетъ распорядиться съ незванымъ гостемъ, всполошитъ, пожалуй, весь домъ, подыметъ сильную тревогу, призоветъ

полицію, и въ видѣ вора предастъ меня въ руки блюстителей градскаго благочинія. Всѣ эти очень возможныя послѣдствія моего отчаяннаго поступка

являлись воображенію въ самыхъ непріятныхъ подробностяхъ, и я готовъ уже былъ отказаться отъ своего безразсуднаго намѣренія, готовъ былъ оставить свою опасную засаду... Но мысль, что измѣняю рѣшимости своей въ ту самую минуту, когда совершена уже половина, и едва ли не опаснѣйшая половина дѣла, когда такъ близко, можетъ быть, обладаніе мое любимицей партера

Часть III.                            6





====page76====

Variétés, — другая мысль, что могу показаться трусомъ въ глазахъ служанки и напрасно потерять пятьсотъ франковъ (требовать ихъ обратно было бы низостью), — все это укрѣпило меня въ моемъ подвигѣ, и я остался за занавѣсомъ, дрожавшимъ отъ сильнаго и прерывистаго дыханія

моего.

Наконецъ, послѣ долгаго ожиданія, показавшагося мнѣ вѣковымъ, раздался звонокъ, и черезъ минуту влетѣла въ будоаръ очаровательная артистка, напѣвая сладостнымъ голосомъ своимъ куплеты, вѣроятно пѣтые ею въ театрѣ. Я притаилъ дыханіе и почувствовалъ, что вся кровь бросилась

у меня къ сердцу, а дрожь и жаръ вдругъ пробѣжали по тѣлу.

— «Не былъ ли кто? Не приносили ль писемъ?» —  спрашивала артистка у горничной своей, остановясь передъ зеркаломъ и сбрасывая съ себя шляпку, шаль, перчатки, ожерелье, браслеты.

— Никого не было и писемъ не приносили... впрочемъ, не могу сказать навѣрное: я уходила на минутку къ сосѣдкѣ... можетъ быть, безъ меня...

привратникъ... — дрожащимъ, прерывающимся голосомъ, отвѣчала служанка. Она солгала, сказавъ, что уходила къ сосѣдкѣ, но ложь эта была не-



====page77 ====

обходима, потому что могла служить оправданіемъ бѣдной субреткѣ, когда наконецъ я выберусь изъ своей засады.

— «Хорошо; раздѣнь же меня!» — сказала артистка, бросилась на диванъ и протянула ножки свои горничной, которая сняла съ нея башмаки, чулки, потомъ разшнуровала ее, и въ замѣнъ узкаго платья, подала ей свободный, спальный пеньюаръ. Почти совершенно разоблачась (я очень хорошо могъ видѣть всю эту операцію изъ-за занавѣса), прекрасная женщина представилась взору моему въ самомъ обольстительномъ, не говорю уже — заманчивомъ видѣ. Блѣднорозовыя плечи ея дышали нѣгою; роскошная грудь — ни чѣмъ уже болѣе не стѣсняемая — двумя бѣлыми, полными волнами выступала изъ-подъ прозрачной батистовой сорочки; пухленькія ножки, обнаженныя до колѣнъ, покоились на бархатной скамейкѣ; скульптурно округленный станъ, со всею обворожительною небрежностію, отдыхалъ на широкой и мягкой софѣ, обитой свѣтлоголубою шелковою матеріей.

Не подозрѣвающая тайнаго свидѣтеля свободнаго отдохновенія своего, прелестная артистка безпрестанно мѣняла положенія, прихотливо отыскивая удобнѣйшаго; и чѣмъ болѣе движенія ея бы-



====page78====

ли, такъ сказать, смѣлѣе и безотчетнѣе, тѣмъ недвижное положеніе мое за занавѣсомъ становилось затруднительнѣй. Съ какимъ-то неистовымъ нетерпѣніемъ ожидалъ я минуты, когда красавица останется, наконецъ, одна: мнѣ можно будетъ выбраться изъ своей гибельной засады — внезапно предстану передъ очаровательною хозяйкою будоара... и она, пораженная моимъ неожиданнымъ появленіемъ, смущенная, растерявшаяся, потомъ тронутая моими мольбами, слезами, невольно уступитъ имъ и — упадетъ въ мои объятія. Но, увы, такая минута, слишкомъ, можетъ быть, идеализированная, была еще далеко отъ меня! Красавица, такъ волшебно раскинувшаяся на своемъ диванѣ, казавшаяся такою неземною, вдругъ опустилась на землю самымъ прозаическимъ образомъ... Ей, впрочемъ, очень естественно, вздувалось (каково мнѣ было это слышать!)... вздумалось потребовать ужина, и горничная ея, блѣдная отъ страха и ожиданія, какъ и чѣмъ кончится странная катастрофа, поставила передъ госпожою своею холодный паштетъ и маленькую бутылку какого-то вина... «Боже мой!» — подумалъ я: «она еще будетъ кушать и пить!» Къ счастію, однакожъ, ужинъ продолжался не слишкомъ долго. Горничная собрала остатки его и 





====page79 ====

госпожа, наконецъ, — наконецъ велѣла ей выйдти, сказавъ: «Ложись спать, Клементина!»

Клементина удалилась. Я считалъ шаги ея, когда она, какъ нарочно, медленно выходила изъ комнаты.

Желанная, но вмѣстѣ съ тѣмъ страшная минута наступила! Артистка лѣниво поднялась съ дивана, и проходя къ своей постелѣ мимо письменнаго стола, увидѣла на немъ мою записку. «А! опять отъ него!» —  сказала она, узнавъ на адресѣ мой почеркъ, быстро сломала печать и еще быстрѣе прочитала мои загадочныя, неоконченныя слова.

— «Бѣдный молодой человѣкъ!» — сказала она печально и сѣ чувствомъ. — «Неужели, въ самомъ дѣлѣ, онъ рѣшился умереть, поднять на себя руки? Какая глупость! Впрочемъ, она доказываетъ, что бѣдняжка сильно влюбленъ въ меня... А онъ очень не дуренъ собою; письма его, краснорѣчивыя и пламенныя, обличаютъ въ немъ порядочнаго человѣка, хотя и небогатаго, судя по его крошечнымъ подаркамъ... Во всякомъ случаѣ, я поступила cъ нимъ слишком грубо, слишкомъ жестоко, и мнѣ кажется, что еслибъ въ эту минуту онъ





====page80====

явился здѣсь, я была бы къ нему снисходительнѣе...»

— Ловлю васъ на словѣ и прошу быть снисходительной! — громко произнесъ я, мгновенно освободясь изъ своей засады и очутясь лицемъ къ лицу передъ актрисой. Отъ испуга, она вдругъ сдѣлалась блѣдна, какъ привидѣніе, хотя, въ самой вещи, моя особа играла роль привидѣнія. Въ продолженіе нѣсколькихъ минутъ, испуганная красавица не могла выговорить ни слова, а я любовался ея смущеніемъ: оно дѣлало ее еще прелестнѣе, еще очаровательнѣе. — «Что это значитъ? Какъ вы осмѣлились, государь мой!» — вымолвила она наконецъ, убѣдясь, что передъ нею не тѣнь, а живой человѣкъ. Голосъ ея дрожалъ отъ страха, не совсѣмъ еще прошедшаго, но она старалась придать словамъ своимъ твердость и строгость выраженія. Я молчалъ и улыбался... торжествуя. — «Клементина, Клементина! Поди сюда, скорѣе, скорѣе!...О, Боже мой, какая дерзость, какая наглость!.. Клементина, Клементина!». — звала она, не слишкомъ однакожъ возвышая голосъ.

 Но Клементина не являлась на слабый и едва ли не притворный зовъ госпожи своей, а я между тѣмъ, видя, что медлить и робѣть опаснѣе, неже-



====page81==== 

ли дѣйствовать рѣшительно, схватилъ обѣ руки артистки и осыпая ихъ по-очередно, одну за другою, поцалуями, пресерьёзно просилъ ее успокоиться, не кричать, не тревожить никого.

— «Не кричать?» — повторила она съ негодованіемъ, не довольно впрочемъ похожимъ на искренное. — «Дозволить вамъ оставаться здѣсь, у меня, ночью!... Да выпустите мои руки!.. О, какая наглость, безстыдство!...»

Но безстыдный наглецъ не внималъ ничему, кромѣ неодолимыхъ внушеній настоящей минуты, продолжалъ цаловать руки красавицы, которыхъ у него не отнимали, хотя и требовали освобожденія ихъ... Не знаю, какъ это случилось, но я уже держалъ ее въ своихъ объятіяхъ, и не смотря на

сопротивленіе, на отталкиванье, на угрозы призвать на помощь сосѣдей, крѣпко прижималъ ее къ груди своей, крѣпко цаловалъ ее въ уста, щеки,

въ горячее чело.

— «О Боже мой! Боже мой!» — восклицала бѣдная артистка, со всею театральностію патетизма, который именно по тому самому слабо дѣйствовалъ

на меня, что былъ театральный, искусственный. Двѣ-три рюмки, — можетъ быть, солиднаго вина, вкушеннаго артисткою за ужиномъ, также не мало





====page82====

помогали мнѣ, дѣлая ее не совсѣмъ нечувствительною къ моимъ страстнымъ лобзаніямъ.

— О прелестная, очаровательная! — отвѣчалъ я, не выпуская ее изъ своихъ объятій.

— «Дерзость, наглость, насиліе!» — вопила она съ лицемѣрнымъ гнѣвомъ.

— Любовь, сильная, непреодолимая любовь! — шепталъ я, продолжая расточать ей поцалуи.

— «Оставите ли вы меня, наконецъ?»

— Могу ли имѣть столько власти надъ собою.

— «Вы сущій злодѣй!»

— А вы настоящій ангелъ!

— «Презрѣнный человѣкъ!»

— Прелестнѣйшая женщина!

— «Подлецъ!!»

— Благороднѣйшая жрица Мельпомены!

Наконецъ ей наскучило браниться безполезно; она замолчала, волею и неволею покоряясь силѣ непредвидѣннаго случая, предавшаго ее совершенно моему невеликодушію... Черезъ полчаса, однакожъ, не желая безпокоить долѣе присутствіемъ своимъ прекрасную артистку, я удалился... пожелалъ ей пріятнаго успокоенія.

Впрочемъ, должно прибавить, что мы разстались друзьями, и даже нѣжными друзьями:



====page83====

мнѣ удалось испросить полное ея прощеніе. Когда я уходилъ, она сама побаловала меня и отпустила съ благосклоннымъ позволеніемъ — посѣщать

ее иногда и впредь, въ часы досуга, которыхъ у меня было ровно двадцать четыре часа въ каждые сутки. Слѣдственно, мнѣ предстояла возможность

весьма часто предъявлять ей свои досуги, чѣмъ я и пользовался неуклонно въ продолженіе, помнится, цѣлаго года...

Я могъ бы расказать здѣсь еще десятка два приключеній, если не столько опасныхъ и затѣйливыхъ, то не менѣе описаннаго требовавшихъ предпрімчивости и смѣлости. Приходилось, не разъ, имѣть нешуточное дѣло съ раздраженными мужьями, съ добродѣтельными тетушками и съ весьма-ревнивыми двоюродными братцами, извѣстными подъ общимъ именемъ «кузеновъ». Подъчасъ мнѣ вспадало на мысль, что я походилъ нѣсколько на знаменитаго Кавалера де-Фобласа, и что похожденія мои не годились бы для строго-нравственнаго романа, хотя и нельзя сказать, чтобы, въ

нѣкоторомъ смыслѣ, они совершенно лишены были назидательности. Но я не пишу ни романа, ни поученія — я просто разсказываю скромныя (не въ буквальномъ смыслѣ) событія жизни своей,





====page84====

какъ они были, какъ они есть, и если первое условіе всякаго разсказа — истина, въ такомъ случаѣ записки мои могутъ поспорить съ любою исторіей,

извлеченною изъ самыхъ достоверныхъ офиціальныхъ источниковъ — а впрочемъ самъ я спорить ни съ кѣмъ не буду...





====page85====





ГЛАВА XXVI.

Я   начинаю скучать настоящимъ и задумываться о будущем.



Между тѣмъ, какъ я проводилъ такую праздную, разсѣянную, — если угодно, такую безнравственную жизнь, въ семействъ Мишеля дни протекали тихо, спокойно, среди мирныхъ наслажденій домашняго быта, въ прочныхъ, хотя нѣсколько и однообразныхъ радостяхъ. Утро посвящалъ онъ усерднымъ занятіямъ по своимъ служебнымъ обязанностямъ, возвращаясь домой изъ

должности около четырехъ часовъ по полудни. Съ нетерпѣніемъ ожидала его къ обѣду добрая, милая жена, и каждый разъ встрѣчала горячими,





====page86====

продолжительными объятіями, точно послѣ годовой разлуки. Она такъ любила своего ненагляднаго Мишеля! И можно ли было не любить его, прелестнаго юношу, одного изъ тѣхъ идеальныхъ красавчиковъ, какихъ чаще встрѣчаешь въ

произведеніяхъ искусства, кисти или рѣзца, нежели въ самой натурѣ. Присоедините къ такой рѣдкой наружности возвышеннѣйшія качества души, нѣжное, любящее сердце, свѣтлый умъ, обогащенный разнообразными свѣдѣніями, кроткій характеръ, исполненный впрочемъ сознанія собственныхъ достоинствъ и благородной гордости, и вы не удивитесь, если скажу здѣсь, что Мишель былъ идоломъ, божествомъ жены своей, которая въ два года брака не могла довольно насмотрѣться на него, не могла довольно нарадоваться

своимъ счастіемъ. И Мишель, съ своей стороны, не менѣе любилъ Клару, такъ же пламенно и сильно, какъ вѣ первые дни женитьбы. Никакая другая женщина не увлекала его, ни на минуту не останавливала его внимания, не смотря на все искушенiя, предаставляемыя обширною и многолюдною столицей, вѣчно интригующимъ, развращеннымъ Парижемъ, гдѣ не мало такихъ женщинъ,

которыя сами отыскиваютъ молоденькихъ красав-



====page87====



чиковъ, покупая ихъ взаимность всевозможными средствами и нерѣдко навсегда разстроивая семейное счастіе. Мишель твердо устоялъ противъ

обольщеній подобнаго соблазна, уклонился отъ приманокъ кокетства, разсчитывавшаго на его юность и красоту, — сохранилъ свою непорочность и безукоризненную вѣрность женъ, счастливый священными обязанностями супруга и отца. У него было уже двое малютокъ, прелестные мальчикъ и дѣвушка. Старшій начиналъ ходить, лепетать первые звуки, столь плѣнительные и драгоцѣнные для слуха молодаго отца, а меньшую Клара убаюкивала еще въ колыбели нѣжною материнскою пѣснію. Пресыщенный удовольствіями и всякаго рода наслажденіями, я иногда возвращался домой ранѣе обыкновеннаго, заставалъ Мишеля въ кругу семьи своей, и сознавая пустоту той разгульной жизни, которую самъ велъ, не могъ не завидовать его тихому, отрадному быту.

— «Не хочешь ли послушать?» — кротко говоривалъ Мишель, видя меня входящаго порою въ кабинетъ его, гдѣ онъ читалъ въ-слухъ Маргаритѣ и Кларѣ какой нибудь новый романъ.

Я молча садился, нѣсколько поодаль отъ тѣснаго ихъ круга, какъ-бы считая себя недостойнымъ





====page88====

составлять съ нимъ одно, и Мишель продолжалъ чтеніе. Но читаемое имъ не касалось моего слуха. Мысль моя блуждала въ воспоминаніяхъ прошедшаго. То переносилась въ однообразные, уединенные годы дѣтства, руководимые материнскими попеченіями старой моей воспитательницы; то возвращалась къ днямъ первой любви моей, днямъ столь прекраснымъ, столь очаровательнымъ; то возобновляла передо мною, въ живыхъ картинахъ, происшествія въ Веймарѣ, Іенѣ; то уныло витала надъ могилою бѣднаго отца моего и старалась проникнуть въ таинственный жребій его, унесенный имъ съ собою въ могилу; то, наконецъ, обращалась къ настоящимъ днямъ, которые, протекая безъ всякаго занятія, безъ труда, безъ дѣла, въ однѣхъ, безпрестанно мѣняемыхъ связяхъ съ вѣтренными женщинами, — Богъ знаетъ

что готовили для моего будущаго!..

Такія размышленія невольно напоминали мнѣ, что, собираясь нѣкогда въ Парижъ, я имѣлъ въ виду посвятить себя какому нибудь званію, дѣлу — 

и на повѣрку выходило, что я оставался нѣкотораго рода бездѣльникомъ...





====page89====

Нерѣдко чтеніе продолжалось до полуночи. Мишель иногда останавливался, спрашивая мнѣнія присутствующихъ о томъ или другомъ мѣстъ читаемой книги, и если вопросъ его относился ко мнѣ, то я обыкновенно отвѣчалъ ему наклоненіемъ головы или инымъ движеніемъ, изъявлявшимъ совершенное согласіе, одобреніе. Я не въ силахъ былъ произнесть ни слова въ присутствіи Маргариты: блѣдное, исхудавшее лице ея безмолвно произносило тяжелый упрекъ моему поведенію и совершенному забвенію ея. Я старался даже избѣгать взгляда несчастной, исполненнаго горести и

невыразимаго страданія. Бѣдная женщина давно уже перестала мечтать о любви моей. — Увы, ей было уже около сорока лѣтъ! — Но она всегда

имѣла полное право на самую нѣжную дружбу со стороны того, кого любила и никогда не переставала любить, съ такимъ постоянствомъ, съ такимъ

самоотверженіемъ! А между тѣмъ иногда проходили цѣлыя недѣли — и мы не встрѣчались, не обмѣнивались даже нѣсколькими словами. Чувствуя вину свою противъ нея и зная, что ей былъ извѣстенъ родъ жизни, какому я предавался, я избѣгалъ свиданія съ нею, какъ-бы боясь упрековъ и слезъ

ея нѣжнаго, великодушнаго участія; она же была



====page90====

слишкомъ горда для того, чтобъ искать встрѣчи, новаго сближенія со мною. Видя мое удаленіе отъ нея, и сама она удалялась отъ меня, изрѣдка только давая понять мнѣ выразительнымъ взглядомъ, что не должно вести себя такъ, какъ я велъ въ описываемое время. Тѣмъ многозначительнѣе былъ для меня этотъ безмолвный, сострадательный укоръ, что я и самъ уже начиналъ сознавать послѣдствія излишествъ и неумѣренностей моего поведенія. Мнѣ не было еще и двадцати пяти лѣтъ, а живой, игривый румянецъ, нѣкогда отѣнявшій мои щеки, давно уже сбѣжалъ съ нихъ и замѣнился тускло-блѣднымъ цвѣтомъ, изображавшимъ истомленіе, болѣзненность; глаза лишились прежней своей выразительности, и вообще въ чертахъ лица моего, постепенно терявшихъ привлекательность, господствовало, если позволено такъ выразиться, какое-то растлѣніе, непріятно поражавшее самого меня, когда я смотрѣлъ на себя въ зеркалѣ. Подобную перемѣну сильно ощущалъ я и въ

нравственномъ состояніи души моей, поверженной въ совершенную апатію и недѣятельность; сердце мое было нѣмо, умъ холоденъ. Никакая отрадная

мысль не гнѣздидась во внутренности моего черепа; никакое теплое чувство не согрѣвало груди





====page91==== 

моей. Легкостью побѣдъ надъ Парижскими красавицами, изъ которыхъ ни одна не производила на меня глубокаго, продолжительнаго впѣчатлѣнія, притупилась во мнѣ способность увлекаться, по прежнему, каждымъ хорошенькимъ личикомъ, а частое обладаніе женщинами ослабило наконецъ

и самую внѣшнюю сторону чувственности. Только одна сила привычки заставляла еще меня, кое-когда, отъ нечего дѣлать, искать новыхъ связей:

но я начиналъ и оставлялъ ихъ съ равнодушіемъ врача, переходящаго, по приглашенію, отъ одного паціента къ другому... Напослѣдокъ, пресыщеніе,

скука праздной жизни достигли до такой степени, что, не разъ, проходя по берегу Сены, я чувствовалъ неодолимое желаніе броситься въ холодныя волны ея, и самоубійствомъ заключить жизнь, не представлявшую мнѣ ни цѣли, ни назначенія, ни радостей, ни горя. Но невидимая рука, незримо сокрытый въ душѣ каждаго человѣка ангелъ хранитель, вѣчно-присутственная частица нашего небеснаго происхожденія, удерживали меня отъ намѣренія, столько же преступнаго, сколько недостойна человѣка была жизнь моя, приводившая

меня, по-временамъ, въ совершенное охлажденіе и даже презрѣніе къ земному бытію.               

Часть III.                           7





====page92====

Въ такомъ падшемъ состояніи души мнѣ нуженъ былъ утѣшитель, другъ, совѣтникъ, передъ которымъ я могъ бы открыть болящее отсутствіемъ всякаго чувства сердце, дремлющую безмысліемъ и недѣятельностію душу, — который зналъ бы подробно все, столь скудное внѣшнимъ содержаніемъ, мое прошедшее и мое настоящее, — зналъ бы его какъ врачъ, тогда только съ успѣхомъ предписывающій лекарства, когда ему вполнѣ извѣстны весь ходъ и происхожденіе болѣзни. Въ комъ же я долженъ былъ искать такого друга и утѣшителя, — въ комъ, кромѣ Маргариты? Я къ ней и обратился. Въ ея нѣжную, любящую душу пролилъ страданіе собственной, никого и ничего не

любящей, и по тому самому нестерпимо страдающей. — О, какъ счастлива была Маргарита моею довѣренностію, съ какимъ кроткимъ участіемъ выслушала мою горькую и откровенную исповѣдь! Но и какого усилія стоило ей скрыть прискорбное чувство, естественно произведенное въ ней разсказомъ о безчисленныхъ любовныхъ похожденіяхъ человѣка, самою ею такъ глубоко,

такъ неизлечимо любимаго!

— «Евгеній,» — сказала она, когда я кончилъ свое длинное повѣствованіе, свои странныя призна-



====page93====

нія: — «другъ мой Евгеній; ты болѣнъ, ты страдаешь неизбѣжнымъ слѣдствіемъ излишества наслажденій, которымъ, безъ мѣры, такъ долго, такъ слѣпо предавался! Я знала все, по крайней мѣрѣ большую часть твоихъ безпрестанныхъ интригъ, — знала и молчала: потому что каждое слово мое ты могъ бы принять за выраженіе ревности и эгоизма, тогда какъ ревновать тебя я не имѣю никакого права... Давно уже любовь моя не можетъ составлять твоего счастія... Женщина, требующая любви, когда уже ее не любятъ, требуетъ невозможнаго и заботится болѣе о самой себѣ, нежели о любимомъ человѣкѣ...»

— Но вы всегда останетесь другомъ моимъ, Маргарита, — лучшимъ, единственнымъ другомъ.

— «Да, я всегда останусь твоимъ другомъ, нѣжнѣйшимъ твоимъ другомъ!» — повторила Маргарита, подавляя тяжелый вздохъ, невольно вырвавшійся изъ груди ея, и глотая слезы, готовыя выкатиться изъ прекрасныхъ глазъ ея, выражавшихъ глубокую печаль души.

Я тихо пожалъ руку ея, затрепетавшую отъ прикосновенія моей: оно было такъ знакомо Маргаритѣ и такъ давно уже не повторялось.





====page94==== 

— «Въ доказательство искренности и дружбы» —  продолжала она: «не скрою, что противъ твоей нравственной болѣзни есть два сильныя средства...»

Я не прерывалъ ея, сомнѣваясь, однакожъ, чтобы могли существовать какія нибудь средства противъ мертвеннаго состоянія души моей, погруженной въ совершенное безчувствіе и какую-то оледенѣлость.

— «Два средства» — повторила Маргарита. — «Ты долженъ прекратить свою праздную жизнь и найдти себѣ какое нибудь постоянное занятіе, какую нибудь должность. Дѣятельность лучшее противоядіе скуки и душевнаго томленія... Потомъ... потомъ — тебѣ надобно жениться...»

— Жениться? — воскликнулъ я.

— «Да!» — твердо сказала она, перемогая сильное волненіе, невольно отражавшееся въ ея голосѣ и въ выраженіи лица... «Выбери дѣвушку, молоденькую, хорошенькую, которую ты могъ бы полюбить, которая могла бы составить твое счастіе, отраду, цѣль, семейственное утѣшеніе, въ жизни... Посмотри, какъ счастливы Мишель и Клара?...»





====page95====



— Жениться? выбрать дѣвушку... ту или другую... какая больше понравится милыми глазками или правильнымъ носикомъ, стройною таліей, красивою ножкой? Выбрать невѣсту какъ вещь? Жениться, нѣкоторымъ образомъ, по заказу, по предположенію, заранѣе разсчитанному?... Нѣтъ,

Маргарита: жениться должно только по любви, въ слѣдствіе сильнаго, неодолимаго чувства!.. По крайней мѣрѣ, я никогда не женюсь иначе...

— «Да, ты правъ, Евгеній! Если любовь не всегда ведетъ къ браку, то бракъ всегда долженъ быть заключаемъ по любви... хотя въ свѣтѣ, большею частію, бываетъ на оборотъ... Но развѣ невозможно полюбить истинно одну изъ множества женщинъ, которыхъ каждый мужчина встрѣчаетъ безпрестанно на пути жизни, имѣя полное право выбирать любую, искать между ими своей суженой... Другое дѣло мы, женщины — не многимъ счастливицамъ предоставлено это право, не мы выбираемъ..»

— Искать, искать любви? Нѣтъ любовь должна находить насъ! —возразилъ я. — Случай, нечаянная встрѣча, одна минута рѣшаютъ выборъ... Да и должно ли еще мнѣ жениться когда нибудь, при какихъ бы то ни было обстоятельствахъ. Къ несчастiю, убѣждаюсь, что странное сердце мое





====page96====

неспособно къ любви продолжительной, постоянной, вѣчной, — напротивъ, безпрестанно жаждетъ перемѣны, новости...

—«До тѣхъ поръ, пока не найдетъ истиннаго предмета, пока не встрѣтитъ того чуднаго идеала, что смутно, въ неопредѣленныхъ, но гдѣ-то будто видѣнныхъ, будто давно знакомыхъ чертахъ, таинственно существуетъ въ воображеніи каждаго мужчины, каждой женщины... Временныя, минутныя увлеченія не должны быть принимаемы ошибочно за святое чувство любви: они только блѣдный призракъ, привидѣніе ея. Можетъ быть, по тому именно большая часть склонностей и не продолжительна, что мы ошибались въ выборѣ и не дождались, не отыскали той, или того, кто исключительно сужденъ намъ.

— А ежели никогда не дождемся, не отыщемъ..? ежели то чувство, о которомъ говоримъ теперь, навсегда потеряно для меня въ прошедшемъ?

— «Въ двадцать пять лѣтъ такое сомнѣніе непозволительно. Для тебя, Евгеній, много еще будущаго...»

— Но настоящее мое, настоящее? О какъ мнѣ грустно, скучно, Маргарита!... Дайте мнѣ руку свою... Не отдаляйтесь отъ меня... пусть ваши





====page97====

прекрасные локоны касаются лица моего, какъ... помните... бывало нѣкогда, въ счастливые дни моей юности, моего дѣтства!...

— «Къ чему теперь напоминанія нашего страннаго прошедшаго; я теперь только другъ твой, Евгеній!» — выразительно отвѣчала Маргарпта: «и въ моихъ прекрасныхъ локонахъ, скоро, можетъ быть, покажутся сѣдые волосы; я почти старуха уже... Ахъ, за чѣмъ ты вспомнилъ прошедшее! Оно мнѣ

мило, драгоцѣнно... но я должна стыдиться его, какъ вѣчнаго, безотвѣтнаго укора... Къ сожалѣнію, слишкомъ поздно вижу, какъ заблуждалась я, какъ легкомысленно нарушала обязанности жены и женщины...»

Слезы мѣшали ей продолжать; она встала, пожала мнѣ руку и вышла изъ комнаты. Печально провожалъ я Маргариту глазами, не смѣя ни удерживать ее, ни противорѣчить ея благородной, возвышенной гордости. Когда она удалялась, лице и станъ ея отражались въ зеркалѣ. Тогда еще не существовало Бальзаковской теоріи о пожилыхъ красавицахъ, но еслибъ знаменитый романистъ, въ описываемую минуту, находился на моемъ мѣстѣ, онъ повѣрилъ бы зеркалу и вмѣстѣ





====page98====

со мною подумалъ: какъ хороша еще эта женщина!

— Для чего ей не шестнадцать лѣтъ? — сказалъ я самому себѣ. — И какъ, безъ всякаго сомнѣнія, прелестна, очаровательна была Маргарита

въ шестнадцать лѣтъ, когда и теперь еще, давно уже пережившая періодъ молодости женской, она можетъ еще нравиться?... Ахъ, для чего ей не шестнадцать лѣтъ теперь? Она могла бы быть тѣмъ идеаломъ, тою женщиною, которую велѣла мнѣ отыскивать... и никакая другая женщина не любила бы меня болѣе... А было время, когда и я страстно любилъ Маргариту и въ простотѣ дѣвственной души своей вѣрилъ, что буду любить ее вѣчно, одну ее!... Теперь же, теперь же, по прошествіи, правда, многихъ лѣтъ, я смотрю на нее почти совершенно равнодушно и только одни воспоминанія прошедшаго, да чувства дружбы и неизмѣннаго уваженія привязываютъ меня къ ней силою привычки и семейственныхъ отношеній... Впрочемъ, въ то время, къ которому относятся эти размышленія, я и ко всѣмъ другимъ женщинамъ былъ одинаково равнодушенъ: у Маргариты тогда не было соперницъ. Даже и самая прелестница театра Variétés... когда





====page99====

въ будуоръ ея не для чего уже было прокрадываться тайно... имѣла для меня цѣнность не болѣе той, какую обыкновенно придаемъ старой книгѣ, много разъ читанной и перечитанной. Въ сердцѣ моемъ, повторяю, было тихо и пусто, какъ въ вековой могилѣ, гдѣ давно уже истлѣлъ трупъ, и самые кости, обращаясь въ прахъ, постепенно смѣшиваются съ землею, ненасытно поглощающею цѣлыя поколѣнія людей, народовъ...





====page100====





ГЛАВА XXVII

Герцогиня д’Абрантесъ. — Литературный вeчеръ. — Парижскіе журналисты.

Но если я не могъ воспользоваться однимъ совѣтомъ Маргариты, предлагавшимъ женитьбу, то другой совѣтъ ея, указывавшій мнѣ на какое- нибудь опредѣленное занятіе, не долженъ былъ оставаться безъ послѣдствій. Я твердо рѣшился перемѣнить прежній праздный родъ жизни своей и приняться за дѣло, за какую нибудь работу.

Такая мѣра была тѣмъ необходимѣе, что кошелекъ мой, съ нѣкотораго времени, сталъ ощутительно пустѣть и вскорѣ грозилъ лишить меня средствъ къ существованію. Правда, у честнаго





====page101 ====

Соломона хранилось еще столько, сколько успѣлъ я прожить съ небольшимъ въ два года: но должно ли было обращаться къ послѣднему источнику, исчерпать его до дна, и потомъ увидѣть себя вдругъ совершеннымъ бѣднякомъ, безъ копѣйки на черный день и на дни старости? — Нѣтъ, я не хотѣлъ быть доведеннымъ до такой крайности, и пока въ портфейлѣ моемъ оставалось еще нѣсколько тысячъ франковъ, счелъ благоразумнѣйшимъ опредѣлиться къ мѣсту, которое давало бы мнѣ способы проживать въ Парижѣ, не прибѣгая къ капиталу, хранившемуся у Соломона.

Утвердясь въ такомъ намѣреніи, однажды утромъ (это было уже въ началѣ 1826 года), я отправился къ Герцогинѣ д’Абрантесъ. Мнѣ казалось не безполезнымъ обратиться за совѣтами къ всезнающей госпожѣ Жюно, потолковать съ нею о предполагаемомъ опредѣленіи къ какой нибудь

должности, и въ случаѣ нужды предать себя ея покровительству, содѣйствію. Чрезвычайно благосклонная къ Маргаритѣ, знавшая всѣ ея, а слѣдственно и мои тайны, Герцогиня любила меня отъ всей души, порою даже кокетничила со мною, что, впрочемъ, было совершенно для нея безполезно, потому что я никогда не имѣлъ велико-



====page102====

душія отвѣчать нѣжностямъ пожилыхъ или некрасивыхъ женщинъ — а въ описываемое время г-жа Жюно заключала въ себѣ то и другое.

— «Ну, что новенькаго, молодой другъ мой?» — сказала Герцогиня, подавая мнѣ свою руку, которую я сперва почтительно пожалъ, а потомъ еще почтительнѣе поцаловалъ. — «Что новенькаго?»

Эти два слова были постояннымъ вопросомъ г-жи Жюно при встрѣчѣ сь короткими знакомыми. Она неимовѣрно падка была на новости, и питалась ими, какъ любимѣйшею нравственною пищею своей.

— Ничего, Герцогиня; ровно ничего! — отвѣчалъ я.

— «Ничего!» — повторила она, качая головою. Вотъ въ какое время мы живемъ!... А были времена, когда каждый день приносилъ съ собою новости!... И какія новости!... О, то были великія, сильныя времена!!... Покойный Герцогъ...

— Ахъ, виноватъ, Герцогиня!... совершенно забылъ!... Въ улицѣ Сентъ-Оноре, гдѣ мы живемъ, удавилась одна молоденькая дѣвушка; — 

поспѣшилъ прервать я, видя, что г-жа Жюно неотмѣнно собирается справлять историческія поминки по мужѣ своемъ: а стоило ей только заго-



====page103====

ворить о немъ, или, еще пуще, о Наполеонѣ, такъ этимъ воспоминаніямъ, которыми въ послѣдствіи нагрузила она огромное число огромныхъ томовъ,

этимъ воспоминаніямъ, сопровождаемымъ вздохами и восклицаніями о «великихъ временахъ», обыкновенно не бывало конца.

— «Удавилась?... Бѣдненькая!... Вѣрно, несчастная любовь, измѣна неблагодарнаго обольстителя?... О, мужчины настоящіе изверги! Обмануть, бросить, погубить женщину — это ихъ дѣло!» патетически расходилась г-жа Жюно.

— Но за чѣмъ поддаваться на обманъ; за чѣмъ вѣрить вѣроломнымъ, имѣя въ виду столько примѣровъ, уроковъ? — смиренно возразилъ я.

— «Вотъ мило! Только этого еще недоставало —  насъ же обвинять въ слабости? О, Евгеній, — вамъ не сердце подсказало такую низость?... а впрочемъ (продолжала она съ улыбкой), вы и сами порядочный негодяй, неутомимый волокита... Ну, садитесь-ка поближе ко мнѣ, да разскажите о

новой своей интрижкѣ... онѣ у васъ никогда не переводятся...?»

— Мнѣ не о чемъ разсказывать, Герцогиня; у меня нѣтъ теперь ровно никакой интриги.





====page104====



— «Какъ? давно ли? вотъ новость! Ужъ не намѣрены ли вы остепениться?»

— Именно! вы угадали, Герцогиня.

— «А Маргарита?... Неужели, Евгеній, вы совершенно охладѣли къ ней, и воспоминанія первыхъ дней любви вашей, такихъ романическихъ,

такихъ прелестныхъ, ужели не пробуждаютъ въ васъ, порою, впечатлѣній живыхъ и нѣжныхъ?»

— Герцогиня, тутъ есть маленькое, но чрезвычайно злое препятствіе: Маргаритѣ теперь почти сорокъ лѣтъ...

— «Что нужды! она все еще прекрасная женщина...»

— Десять лѣтъ тому, она была несравненно прекраснѣе...

— «Ахъ, молодость, молодость! ты улетаешь безвозвратно!» —сентиментально воскликнула Герцогиня, поднявъ глаза къ небу и испустивъ тяжелый вздохъ, очень походившій на кряхтѣнье.

— Да, молодость проходитъ, и старухъ нельзя любить. Это классическая истина! — прибавилъ я.

Герцогиня сдѣлала недовольную гримасу и нѣсколько минутъ молчала; потомъ опять заговорила, потому что — весь свѣтъ знаетъ — госпожа

Жюно была неугомонная болтунья.





====page105====

— «И такъ, сердце ваше, молодой человѣкъ, теперь праздно; стало, вы совершенно безъ дѣла: совершенно безъ дѣла, говорю я, зная, что, кромѣ

женщинъ, у васъ, кажется, никогда не было никакого занятія. Неужели вы цѣлую жизнь рѣшились провести сложа руки, ничего не дѣлая?»

— А чтожъ бы я сталъ дѣлать, напримѣръ? —  отвѣчалъ я лукаво, желая навести самоё Герцогиню на предложеніе мнѣ какого нибудь занятія.

— «Что дѣлать? Да ступайте хоть въ гусарскій полкъ! Такому бравому молодцу только бы и звенѣть саблею да шпорами, красуясь на лихомъ конѣ...»

— О, нѣтъ! я страхъ боюсь военной дисциплины.

- «Ну, такъ изберите себѣ какое нибудь званіе на поприщѣ гражданскомъ... можетъ быть, попадете въ министры?»

- Я не хочу быть министромъ. Мѣсто скользкое и хлопотливое!

— Да чѣмъ же вы, наконецъ, хотите быть, упрямецъ?»

— Ничѣмъ, Герцогиня, — ровно ничѣмъ, — другими словами, во всю жизнь хочу остаться тѣмъ, что теперь есть. Послѣ событій со времени революціи и до





====page106====

паденія Бонапарте, такому неограниченному гордецу, какъ я, нѣтъ достойныхъ приманокъ честолюбія. Все въ мірѣ, послѣ этой гигантской

эпопеи, кажется мнѣ такимъ мелкимъ, ничтожнымъ, походящимъ на жалкую пародію, — говорилъ я, стараясь поддѣлаться подъ образъ мыслей Герцогини и угодить ея любимымъ воспоминаніямъ о «великихъ временахъ». Выстрѣлъ мой попалъ прямо въ цѣль.            

Герцогиня вздохнула еще тяжелѣе прежняго: но этотъ вздохъ былъ уже не вздохъ сентиментальный, не вздохъ пожилой женщины, которая

разлюбезничилась съ молодымъ человѣкомъ и желаетъ его растрогать — нѣтъ, это — если можно такъ выразиться — былъ вздохъ чисто историческій...

— «Да, вы правы, Евгеній!» — сказала она... «Я васъ понимаю... понимаю болѣе нежели кто нибудь другой...» прибавила она, возвышая голосъ. «Да... послѣ тѣхъ временъ, послѣ тѣхъ событій...» продолжала она, рѣшительно уже становясь на драматическіе подмостки и попадая въ тонъ своихъ «Записокъ», тогда уже готовившихся вчернѣ... «Ахъ, какія то были времена, какіе люди!... Но блистательное солнце опустилось за океанъ, и

звѣзды, окружавшія величественное свѣтило, по-



====page107 ====

меркли, потускли безъ него, и скоро скрылись съ горизонта. Тамъ ходятъ теперь маленькія облачки, маленькія тучки; изрѣдка блеснетъ кое-что, похожее на яркій лучъ... Но гдѣ эти ослѣпительныя молніи, эти оглушительные громы, еще такъ недавно обагрявшіе небо заревомъ вселенскихъ пожаровъ?.. Гдѣ вся эта слава, для которой мало

было лавровъ, и лавры, для которыхъ мало было славы?... Все, вмѣстѣ съ нимъ великимъ, почило тамъ, въ пустынной могилѣ далекаго острова!..

Да, уже болѣе пяти лѣтъ, какъ его не стало, какъ его уходилъ этотъ сбиръ Сицилійскій, этотъ Гудсонъ Ловъ, палачъ героя вѣнчаннаго!... Вотъ недавно не стало и его счастливаго соперника, добраго Александра! И Онъ, нашъ врагъ великодушный, отошелъ въ иной міръ, гдѣ, можетъ быть, встрѣтились они, — можетъ быть, дружески бесѣдуютъ между собою, какъ нѣкогда, въ счастливые, славные дни наши, въ Тильзитѣ и Эрфуртѣ... Ахъ, за чѣмъ онъ не сохранилъ навсегда пріязни съ Александромъ? За чѣмъ ходилъ въ Россію? Безъ того, мой бѣдный Жюно былъ бы живъ еще... Императоръ такъ несправедливо поступилъ съ нимъ въ Россіи: онъ забылъ въ немъ своего

Тулонскаго сержанта, своего преданнѣйшаго дру-

Часть III.                          8





====page108====

га и вѣрнѣйшаго слугу... О мой бѣдный Жюно, какъ ты страдалъ тогда!...»

Но разверните любой томъ безконечныхъ Записокъ Герцогини, и вы, вѣроятно, найдете тамъ продолженіе восторженнаго монолога ея; я прерываю его въ началѣ. Долго еще говорила г-жа Жюно въ томъ же духѣ и съ тою же траги-комическою скорбію о невозвратно-потерянномъ величіи мимолетной имперіи Наполеоновой. Мало по малу, однакожъ, рѣчь ея стала сближаться съ первоначальнымъ предметомъ разговора нашего, и обращаясь вновь къ моему положенію, Герцогиня прибавила: «Я все-таки не понимаю, какъ можно

ничего не дѣлать! Непремѣнно должно имѣть какое нибудь постоянное занятіе, которое опредѣляло бы, характеризовало жизнь нашу, давало ей

направленіе, указывало цѣль, или, по крайней мѣрѣ, средство. По-моему, нельзя жить безъ дѣла. Скажу о себѣ, напримѣръ... Конечно, я теперь

сошла съ поприща; теперь мое время минуло... А было оно, великое, чудное время!.. Мы бывало вздорили, горячились съ Наполеономъ... Онъ

иногда слушалъ меня, дралъ за ухо, по своему обыкновенію... А когда я была помоложе (при послѣднихъ словахъ Герцогиня кокетливо поту-



====page109====

пила глаза), мы немножко дурачились, вѣтрянічали... О, мы съ Наполеономъ были старые, семейные друзья!.. Мать моя, г-жа Пермонъ... Комнены... ея предки... Я вѣдь вамъ, кажется, говорила уже, что мать моя происходить отъ Комненовъ, Греческихъ Императоровъ... Ну, теперь, конечно, другое время — время Бурбоновъ... добрые люди, впрочемъ, хоть и не жалуютъ меня... да и я также — надобно сказать правду — не могу похвалиться особенною къ нимъ приверженностію... Теперь я нѣкоторымъ образомъ, въ отставкѣ... какъ нашъ храбрый, благородный Камброннъ... Однакожъ, и въ отставкѣ, совершивъ уже свое поприще, я еще дѣлаю кое-что... Описываю великое время наше... Такъ какъ же вамъ, молодой человѣкъ, ничего еще

не совершившій, жить праздно, безъ пользы себѣ и обществу? Нехорошо — право, нехорошо, другъ мой!»                                  — 

— А если, Герцогиня, я съ тѣмъ и пришелъ къ вамъ сегодня, чтобъ посовѣтоваться, какъ бы устроить себя?...

— «Прекрасно! безподобно!... поцалуйте меня, Евгеній!»

Она подставила мнѣ свою щеку, къ которой я приложился съ тою осторожностію, какую обык-





====page110====

новенно соблюдаемъ, когда прикладываемся къ отжившимъ...

— «Да, да; это очень хорошо бы было... напримѣръ, при какомъ нибудь посольствѣ...»

— О, нѣтъ, Герцогиня! я не гожусь въ дипломаты, и вообще не желаю никакого виднаго мѣста, пролагающаго путь къ извѣстности. Я не ищу ее, не жажду возвышенія, и по какому-то инстинктивному убѣжденію — чрезвычайно вѣрю въ пословицу: «Спокойствіе дороже славы!»... Какое нибудь простое, обыкновенное мѣсто, съ нѣсколькими тысячами франковъ въ годъ жалованья — вотъ вѣнецъ моихъ искательствъ!...

— «Рѣдкое отсутствіе честолюбія въ молодомъ человѣкъ; удивительная ограниченность желаній! Постойте... Чтобы мнѣ придумать для васъ... А!.. не хотите ли быть домашнимъ секретаремъ?»

— Охотно... только не у какого нибудь банкира или биржеваго промышленника...

— «Зачѣмъ у банкира. — Тамъ скорѣе нужны счетчики, бухгалтеры, а не секретари. Нѣтъ, я васъ буду рекомендовать одному аристократу, Польскому графу, который впрочемъ служилъ въ нашихъ войскахъ, во время имперіи, былъ нѣкогда адъютантомъ у Маршала. Я давно уже слышу





====page111====

отъ него, что онъ ищетъ молодаго человѣка, способнаго управлять его кабинетною частію... Хотите?»

— Предоставляю себя совершенно въ распоряженіе ваше, Герцогиня.

— «Ну, такъ рѣшено! Графъ на дняхъ будетъ у меня. Я дѣлаю для него литературный вечеръ; приглашаю къ себѣ редакторовъ и критиковъ нѣкоторыхъ журналовъ. Видите ли, въ чемъ дѣло!.. Графъ вскорѣ намѣренъ издать въ свѣтѣ Записки свои объ Испанской Войнѣ, въ которой участвовалъ(завѣдывая, преимущественно, кухонною частью маршала, примолвила г-жа Жюно, въ скобкахъ), — такъ я посовѣтовала ему сойтись съ этимъ журнальнымъ народцемъ... Знаете, не мѣшаетъ задобрить его! Въ журнальномъ мірѣ рѣдко отдаютъ справедливость таланту и заслугѣ, если нѣтъ пріязненныхъ, выгодныхъ отношеній между авторами и ихъ судьями. Въ противномъ случаѣ, послѣдніе смѣло унижаютъ дарованіе, забрызгиваютъ его грязью и клеветою, превознося въ то же время похвалами посредственность и бездарность, если это можетъ быть полезно рецензентамъ въ какомъ нибудь отношеніи. Словомъ,

они дѣйствуютъ совершенно независимо, по лич-



====page112====

ному произволу, въ слѣдствіе побужденій, сокрытыхъ отъ публики, — обманываютъ ее безъ зазрѣнія совѣсти и безнаказанно.»

— Не все ли въ мірѣ идетъ тѣмъ же порядкомъ?

— «Согласна: но дѣло въ томъ, что Графу, болѣе нежели кому нибудь другому, нужно покровительство журналовъ, потому что онъ дѣйствительно бездаренъ и въ тоже время жаждетъ авторской славы.»

Въ заключеніе, Герцогиня взяла съ меня слово быть на литературномъ вечерѣ ея, для первоначальнаго знакомства моего съ Графомъ и для представленія ему меня въ качествѣ кандидата въ домашніе секретари.

Въ назначенный вечеръ я не преминулъ явиться къ г-жѣ Жюно и засталъ у нея довольно многолюдное общество, большею частію состоявшее изъ однихъ мужчинъ. Нѣкоторые изъ нихъ были въ очкахъ, и почти всѣ съ физіономіями, очень выразительно говорившими: «Мы люди мудрые, литераторы! Въ нашихъ рукахъ общественное мнѣніе; мы законодатели ума и вкуса; что мы скажемъ, то и свято!» Въ числѣ этихъ мнимыхъ представителей общественнаго мнѣнія, замѣтилъ я нѣсколько лицъ, которые съ перваго взгляда про-



====page113====

изводили непріятное впечатлѣніе. Корыстолюбіе, недоброжелательство, интрига, злость, изображались въ глазахъ ихъ, какъ въ вѣрномъ зеркалѣ,

искусно освѣщенномъ. Тѣмъ не менѣе они старались казаться справедливыми, безпристрастными, благонамѣренными. Но, не смотря на всѣ усилія, настоящая природа этихъ господъ проглядывала въ ихъ рѣчахъ и сужденіяхъ, невольныхъ обмолвкахъ, и даже въ самыхъ внѣшнихъ движеніяхъ, иногда очень удачно передающихъ движенія внутреннія. Такъ пожилая женщина, желающая казаться молодою, напрасно прибѣгаетъ ко всѣмъ пособіямъ искусства и кокетства. Сквозь румяна и бѣлила, сквозь всѣ косметическія средства, пробивается неумолимая морщина. Почтенныя сорокъ нагло предъявляютъ себя изъ-за мнимо-наивной улыбки, нѣсколько разъ репетированной передъ

тоалетомъ, и сопровождаемой умилительнымъ взглядомъ, которому тщетно домогаются придать неискусственное выраженіе взоровъ девятнадцатилѣтней красавицы!

— «А, вотъ, наконецъ, и вы, другъ мой!» — сказала Герцогиня, встрѣчая меня посреди своей гостиной, и прибавила въ полголоса: «Видите ли, какой у меня собрался здѣсь ареопагъ мужей великихъ и





====page114====

знаменитыхъ, хотя, по чести сказать, безъ особенныхъ причинъ, я охотно бы лишила себя удовольствія принимать этихъ господъ. Между ними, скажу вамъ по секрету, только два или три человѣка заслуживаютъ дружбу и уваженіе честныхъ людей... а остальные (*)... Но сядемте, и — въ ожиданіи Графа — я, въ нѣсколькихъ словахъ, постараюсь изобразить вамъ каждаго изъ нихъ...»

И потокъ самыхъ язвительныхъ, самыхъ ѣдкихъ эпиграммъ полился изъ устъ словоохотливой Герцогини, которая близко знала всѣ закулисныя

литературныя сплетни, всѣ тайныя пружины печатныхъ дѣйствій, журналистовъ, и потому могла передать мнѣ, съ самою отчетливою вѣрностію,

характерные портреты ихъ — то была отборнѣйшая галлерея нравственнаго безобразія, душевной ни-

________________________________________

(*) Герцогиня, кажется, преувеличиваетъ нѣсколько, по своему обыкновенію. Между журналистами, какъ и во всѣхъ другихъ сословіяхъ, есть люди честные, благородные, достойные всякаго уваженія. Впрочемъ, она говоритъ собственно о Парижскихъ журналистахъ, о которыхъ одинъ новѣйшій Русскій путешественникъ, именно Г. Владиміръ Строевъ, въ книгѣ своей — Парижъ въ 1838 и 1839 годахъ, отзывается не лучшимъ образомъ, сопровождая слова свои доказательствами. Примѣч. издателя.





====page115====

зости, прикрываемыхъ личиною желанія общественной пользы и добра, надъ которыми внутренно издѣваются лицемѣрные поборники его.

— «Одни изъ нихъ злы по природѣ,» — говорила, между прочимъ, Герцогиня — «другіе сдѣлались злы по обстоятельствамъ, въ слѣдствіе привычки постоянно говорить неправду и все порицать; третьи не добры, не злы, а просто безхарактерны, по недостатку чувства благороднаго стыда и уваженія къ самимъ себѣ. Таковъ, напримѣръ, вотъ этотъ высокій журналистъ, съ лицемъ, исковерканнымъ оспою и веснушками и нѣсколько похожимъ на собачье. Онъ воображаетъ себя первымъ остроумникомъ въ мірѣ, колкимъ сатирикомъ, и въ этомъ счастливомъ убѣжденіи, которое, по обыкновенію, раздѣляется нѣсколькими дураками, безпрестанно издѣвается надъ всѣмъ и всѣми, вѣчно шутитъ и смѣется. Сначала онъ привлекалъ къ себѣ толпу, падкую на фарсы: но скоро, увидѣвъ въ немъ пустаго гаера и шарлатана, она отступилась отъ него и заклеймила его прозвищемъ

уличнаго шута, какимъ прозвищемъ онъ, впрочемъ, гордится, повидимому. Домогаясь снова пріобрѣсть ея благосклонность, и истощась въ насилованномъ остроуміи, которое возбуждаетъ теперь





====page116====

въ читателяхъ зѣвоту, сонъ и Эфіопское храпѣніе, — онъ лѣзетъ изъ кожи, надрывается отъ усилій —  чѣмъ бы, и какъ бы то ни было, разсмѣшить читателей своего журнала, — ломается, кривляется, высовываетъ языкъ, пляшетъ и скачетъ, мараетъ лице свое, и безъ того не красивое, сажею, углемъ, расписываетъ всякими цвѣтами, рядится въ самые уродливые маскерадные костюмы, надѣваетъ колпакъ съ бубенчиками и всякими погремушками, строитъ гримасы, кувыркается, ходитъ на головѣ — все это, разумѣется, шутовскимъ перомъ своимъ; словомъ, прибѣгаетъ ко всевозможнымъ наглостямъ и пошлостямъ, чтобы только снова приманить къ себѣ толпу, — но, увы, все напрасно, все невпопадъ уже! Толпа равнодушно проходитъ мимо, не смѣется болѣе даже надъ нимъ самимъ, потому что, наконецъ, онъ сталъ ей не смѣшонъ, а жалокъ...

Есть особенная категорія мелкихъ газетчиковъ, издающихъ пустенькіе листки, наполняемые сказками, побасенками, разными сплетнями и самою грязною, отвратительною бранью. Вотъ, напримѣръ, посмотрите на лѣво, одинъ изъ такихъ газетчиковъ — облизанный Франтикъ, середняго роста, съ глупенькою рожицей, кото-



====page117====

рую хочетъ облагородить очками, не подозрѣвая, что они такъ же идутъ къ нему, какъ къ коровѣ сѣдло, какъ пастуху тога. Впрочемъ, у него есть нѣкоторыя достоинства — онъ знаетъ Англійскій и Италіянскій языки, очень деликатно ходитъ, преискусно кланяется, и выражается отборнымъ, сладенькимъ слогомъ, особенно, когда обращается къ прекрасному полу и думаетъ блеснуть своею любезностію, которая, говоря безъ оговорокъ, сильно отзывается переднею. Но я слишкомъ распространилась объ немъ. Онъ такъ мелокъ, ничтоженъ, просто сказать — глупъ, что не стоитъ даже осужденія. Нѣкоторые изъ его собратій и сотрудниковъ нѣсколько поумнѣе его: но тѣмъ хуже для нихъ, потому что умишко, направляемый во вредъ себѣ и другимъ, умишко полуобразованный, вертящійся около того, чего самъ порядочно не понимаетъ, ниже и несноснѣе повинной природной глупости. Все это, однакожъ, только нѣкоторыя частности, нѣкоторыя стороны цѣлаго. Много нужно красокъ и времени тому, кто захотѣлъ бы нарисовать общую картину нашей Парижской журналистики, съ разносторонними, разнообразными ея нравами и безчисленными представителями. Вообще же можно сказать





====page118====

что этотъ народъ, большею частію, золъ, ядовитъ, гадокъ снаружи и внутри, мстителенъ, продаженъ — это язва, зараза, чума общества...»

— Довольно, довольно, Герцогиня! Если вѣрить словамъ вашимъ — а я не смѣю имъ не вѣрить, — то всѣхъ этихъ господъ стоило бы перевѣшать...

— «На самой крѣпкой и узловатой веревкѣ, потому что они увертливы, гибки и скользки, какъ змѣи... Посмотрите, къ слову, на этого маленькаго, черномазенькаго человѣчка, что стоитъ у окна и разговариваетъ шопотомъ съ двумя литераторами, своими сотрудниками. Вглядитесь хорошенько въ отталкивающія черты его смугло-желтаго лица, въ его узенькіе, ястребиные глаза — въ нихъ столько злобы и недоброжелательства, что, кажется, будто это, ничтожное впрочемъ само по себѣ, твореньице, хочетъ заклевать весь родъ человѣческій. Его снѣдаютъ болѣзненная зависть и неукротимая жажда извѣстности: онѣ тѣмъ болѣе заставляютъ страдать несчастнаго, что природа

рѣшительно отказала ему въ умѣ и дарованіяхъ авторскихъ. Онъ ничего не написалъ, кромѣ дрянной, школьной брошюрки о Кромвелѣ, да еще какихъ-то мыслей о Франціи, никого не заста-



====page119====

вившихъ думать, по причинѣ крайней ихъ пошлости и безтолковости. Убѣдясь въ собственномъ безсиліи и совершенной своей бездарности, внутренно сознавая свое жалкое ничтожество, онъ домогается, однакожъ, пріобрѣсть имя хотя чужими трудами, и издаетъ, въ видѣ журнала, какую-то учено-литературную энциклопедію. Добрые и легковѣрные люди, которымъ онъ насулилъ горы золота и славы, ссудили его своимъ капиталомъ: но въ дѣлѣ, гдѣ всего необходимѣе умъ, дарованія и свѣдѣнія, на деньгахъ далеко не уѣдешь, а этотъ желчный человѣчекъ и грамматику-то плохо знаетъ, судя по нелѣпой орѳографіи его тяжелой энциклопедіи. Ему не оставалось ничего

инаго, какъ пуститься на отчаянныя хитрости, и наглымъ шумомъ обратить вниманіе на свою тощую фигурку. Завербовавъ кое-какъ въ сотрудники цѣлую шайку голодныхъ писакъ съ широкимъ горломъ, онъ началъ съ того, что смѣло объявилъ ихъ талантами первой величины, и въ тоже время, съ неистовыми воплями, возсталъ противу всѣхъ, кто не принялъ участія въ его изданіи,

кто, болѣе или менѣе, пользуется славою или извѣстностью, — провозгласилъ ихъ писателями безъ дарованій, безъ заслугъ, утверждая, что





====page 120 ====

всѣ ошибались въ понятіи своемъ объ ихъ достоинствахъ, — шумѣлъ, кричалъ, выходилъ изъ себя, и точно сдѣлался на минуту предметомъ общаго вниманія: не знали, чему болѣе удивляться — нелѣпости парадоксовъ или оригинальности выдумки этого штукаря. Однакожъ, изданіе не расходилось, и штука становилась убыточною для ея изобрѣтателя. Надобно было, во что бы то ни стало, достать подписчиковъ на грузную энциклопедію. Въ крайности люди рѣшаются на все. Промышленникъ напечаталъ огромное количество, сотни тысячъ экземпляровъ, объявленія о своемъ изданіи, расточая ему самыя безстыдныя похвалы и хвастая, что въ литературѣ никогда еще не бывало предпріятія болѣе полезнаго и успѣшнѣе достигающаго своей цѣли!? Пресловутое объявленіе разослано было по провинціямъ, гдѣ есть еще много простяковъ, вѣрующихъ всему печатному. Употреблены были и другія, еще менѣе разборчивыя, средства къ уловленію легковѣрія публики, и подписчиковъ сначала набралось порядочное количество. Ободренный мнимымъ успѣхомъ, маленькой величины человѣчекъ рѣшился, какимъ бы то ни было

способомъ, упрочить существованіе своего изданія.





====page121====

Нужны были новость и странность, и онъ прибѣгнулъ къ нимъ, какъ къ единственному пособію поддержать предпріятіе, пустое въ сущности, нелѣпое въ основаніяхъ, дикое въ исполненіи. На чтожъ, вы думаете, отважился фокусникъ? Вдругъ, ни съ того, ни съ сего, онъ возвѣстилъ міру — а міръ его знать не зналъ, вѣдать не вѣдаетъ — возвѣстилъ, что во Франціи вовсе нѣтъ и не бывало никогда литературы, что Корнель, Расинъ, Вольтеръ и другіе классическіе писатели наши, составляющіе честь и гордость націи, были не что иное, какъ незначительныя и одностороннія явленія, далеко не заслуживающія той славы и почести, какими равно удостоивали ихъ и

современники и потомство. Но, уничтожая старыя, всѣми признанныя знаменитости, надобно было создать новые кумиры. Удивительная энциклопедія не затруднилась тѣмъ и съ свойственнымъ ей безстыдствомъ, дерзко провозгласила геніями какихъ-то упырей, прославляла ихъ небывалые

таланты и никому неизвѣстныя заслуги. Но, увы, эта отчаянная выходка не удалась: она встрѣчена была громкимъ хохотомъ и всеобщими насмѣшками, тѣмъ естественнѣе, что длинныя дисертаціи, которыми энциклопедія мечтала обратить





====page122====

вверхъ дномъ понятія здраваго смысла и истиннаго вкуса, были написаны тяжело и въ высшей степени нескладно, языкомъ варварскимъ, Ирокезскимъ.

Изложеніе, какъ нарочно, совершенно соотвѣтствовало дикости и странности мыслей этого новаго взгляда на литературу. Взбѣшенный неудачею,

непризванный энциклопедистъ утѣшаетъ себя теперь памфлетами, ругательствами на все, что только подпадаетъ подъ собственное, полуграмотное перо его, или подъ перья достойныхъ его сподвижниковъ, — на все, что только пользуется въ обществѣ отличіями и репутаціей. Изданіе давно уже лишилось двухъ третей своихъ подписчиковъ, которые скоро увидѣли, какими мыльными пузырями вздумали оморочить ихъ. Умирая медленною, мученическою смертію, оно кое-какъ держится еще въ провинціяхъ переводными повѣстями и романами, да порою, не смотря на предсмертные судороги и корчи, издаетъ прежніе неистовые вопли, которымъ, увы даже изъ жалости или состраданія, не внемлетъ уже ни одно человѣческое ухо! Кончится тѣмъ, что бѣдный энциклопедистъ, тщетно домогающійся славы и денегъ, впадетъ отъ безсильной злости въ чахотку, или, что еще хуже,

сойдетъ съ ума...»





====page123====

— Ну, а эти двое сотрудниковъ его? — спросилъ я, заинтересованный исторіей черномазенькаго журналиста.

— «Преданнѣйшіе друзья его» — отвѣчала Герцогиня. — Они всѣми силами стараются продлить жизнь издыхающей энциклопедіи, потому что со

смертію ея, имъ также прійдется умереть съ голоду... Одинъ изъ нихъ, тотъ, что пониже ростомъ, немного косой; съ лицемъ, свороченнымъ въ одну сторону, главный критикъ энциклопедіи, человѣкъ не совсѣмъ глупый и не безъ нѣкоторыхъ свѣдѣній, но съ такими превратными понятіями о вещахъ, и съ такимъ страннымъ, ошибочнымъ направленіемъ ума, что лучше было бы для ближнихъ и для него самого, еслибъ онъ былъ совершеннымъ глупцомъ и невѣждой. Другой... что корчитъ аристократа (а въ родствѣ съ комедіантами), высокій, бѣлокурый, желающій казаться львомъ, не смотря на

свою ослиную природу и вытянутую, какъ у теленка, шею... пишетъ въ журналѣ черномазенькаго памфлеты и карикатуры. Его въ насмѣшку прозвали «Тацитомъ бульваровъ и кофейныхъ домовъ». Онъ проводитъ тамъ почти цѣлые дни, отыскивая мнимыхъ оригиналовъ и сюжетовъ для мнимо-курьёзныхъ разсказовъ; собираетъ новости

Часть III.                               9





====page124====

и прислушивается къ разнымъ сплетнямъ въ низшихъ слояхъ общества. Въ псевдо-юмористическихъ статьяхъ своихъ, онъ описываетъ небывалыя

похожденія изобрѣтаемыхъ имъ дураковъ и франтовъ середней руки, смѣется надъ ними, не подозрѣвая, что самъ-то онъ смѣшнѣе и глупѣе всѣхъ своихъ героевъ, въ изображеніи которыхъ тщетно силится быть забавнымъ и остроумнымъ. Пошлыя карикатуры его, исполненныя клеветъ на общество и неблагопристойностей, читаются только гризетками и дворниками... Эти три господина очень удивили меня сегодня своимъ посѣщеніемъ. Я просила одного знакомаго моего пригласить извѣстнѣйшихъ литераторовъ, пользующихся довѣріемъ публики, а онъ, въ пылу усердія, привелъ всѣхъ повстрѣчавшихся, въ томъ числѣ и этихъ молодчиковъ. Посмотрите, — съ ними стыдятся говорить даже ихъ собратія по ремеслу, и они, какъ отверженные, не смѣютъ тронуться съ мѣста, и шепчутся между собою, — вѣроятно, изобрѣтая новую

клевету, въ отмщеніе за общее къ нимъ презрѣніе...»

Обращаясь вообще къ журналамъ, къ ихъ разностороннему вліянію на умы и нравы народные, Герцогиня, между прочимъ, говорила слѣдующее:





====page125====

— «Большинство убѣждено, что Парижскія періодическія изданія служатъ къ распространенію просвѣщенія и развитію вкуса въ публикѣ: но

нельзя исчислить всего вреда, причиняемаго ими въ ложномъ направленіи умовъ и страстей. Я не разъ размышляла, что было бы весьма полезно и даже благодѣтельно, еслибъ правительство усвоило себѣ исключительное право изданія журналовъ, или, по крайней мѣрѣ, имѣло за ходомъ ихъ непосредственное и строгое наблюденіе. Дворъ и министерство иностранныхъ дѣлъ распоряжались бы журналами политическими; Національный Институтъ учеными и литературными. Произнесеніе мнѣній и суда въ дѣлахъ политики,

наукъ, искусствъ, словесности должно быть исключительно предоставлено людямъ громкой извѣстности, съ несомнѣнными, общепризнанными заслугами, людямъ благонамѣреннымъ и добросовѣстнымъ. Положимъ, что и тутъ вкрадывались бы иногда нѣкоторыя несправедливости и пристрастіе: но они

были бы каплею въ морѣ, сравнительно съ тѣмъ, что  видимъ нынѣ; въ сравненіи съ тѣми безчисленными злоупотребленіями, которыя, не будучи преслѣдуемы, достигли, наконецъ, въ нѣкоторомъ смыслѣ, силы права и власти.





====page126====

— «Допуская же независимое существованіе журналовъ въ частныхъ рукахъ, непремѣнно должно строгими мърами ограничить своеволіе издателей,

отнять у нихъ всякую возможность оскорблять личность, и подъ видомъ выраженія политическихъ или литературныхъ мнѣній вдаваться въ брань и ругательства, къ произвольному униженію именъ и репутацій. Я согласна, что такое ограниченіе первоначально встрѣтило бы у насъ, во Франціи, или Англіи, большія препятствія: но въ сосѣднихъ намъ державахъ, гдѣ свобода тисненія болѣе обуздана, гдѣ существуетъ ценсура, весьма легко достигнуть прекрасной цѣли обращенія журналовъ на одно лишь полезное, доброе, съ устраненіемъ явной несправедливости и дерзкихъ выходокъ, стремящихся къ

поруганію личности, къ посягательству на неприкосновеннѣйшія права достоинства человѣка.

— «Для литературъ юныхъ, еще не успѣвшихъ развиться до самостоятельности, въ странахъ, гдѣ, при отсутствіи ценсуры, общественное мнѣніе еще не созрѣло и не противопоставляетъ оппозиціи какому нибудь наглому крикуну, ничего нѣтъ вреднѣе, какъ журнальная монополія. Она

останавливаетъ ходъ литературы, сообщаетъ ей





====page127====

ложное направленіе, злонамѣренно подрывается подъ истинныя дарованія и разсчетливо возвышаетъ посредственность, руководствуясь тайною

корыстною цѣлію, которую можно изобразить въ слѣдующихъ словахъ: «чѣмъ больше хорошихъ книгъ порицается журналами, чѣмъ меньше расходится отдѣльныхъ изданій, тѣмъ, естественно, періодическія больше пріобрѣтаютъ подписчиковъ». Думаютъ, какъ я уже сказала, что журналы способствуютъ распространенію просвѣщенія: но не ошибочное ли это убѣжденіе? Множество молодыхъ людей, не оперившихся юношей, пренебрегаютъ систематическимъ, классическимъ образованіемъ, прочнымъ и истиннымъ, и въ замѣнъ его

черпаютъ отрывчатыя свѣдѣнія и познанія изъ разныхъ журналовъ, весьма часто проповѣдывающихъ нелѣпыя теоріи и вредныя воззрѣнія... О,

весьма легко можно бы было устроить дѣло иначе, и лишивъ журналы губительной ихъ силы, сообщить имъ дѣльное и благое направленіе!...»

— Вы, кажется, мечтаете объ Утопіи, Герцогиня? — замѣтилъ я.

— «Ни мало! Ограничить злоупотребленія періодическихъ изданій и повести ихъ по пути истин-



====page128====

ному — дѣло очень возможное: слѣдуетъ только взяться за него твердою рукою, умно и обдуманно; принять сильныя мѣры, привѣсивъ нѣкотораго

рода нравственныя гири къ головамъ людей неблагонамѣренныхъ, чтобы онѣ не могли двигаться слишкомъ произвольно...»

— Я совершенно согласенъ съ вами, Герцогиня, въ томъ, что не мѣшало бы ввести журналы въ предѣлы приличія и умѣренности: но полагаю, что вы преувеличиваете вѣсъ и значеніе журнальнаго вліянія въ обществѣ. Журналы скорѣе служатъ ему развлеченіемъ, нежели указателемъ. Кто вѣритъ имъ, тысячу разъ испытавъ ихъ несправедливость? Какого опытнаго и благоразумнаго человѣка могутъ обмануть они? Касательно же литературной критики, мнѣ кажется, что хорошую книгу унизить мудрено, и истинное дарованіе, рано или поздно, не смотря ни на какое противодѣйствіе неблагонамѣренности, узнаётся и признаётся всѣми...

— «О, безъ всякаго сомнѣнія! И не можетъ быть иначе: потому что, въ противномъ случаѣ, ложь имѣла бы окончательный перевѣсъ надъ истиною,

чего, къ счастію, мы еще не видимъ въ мірѣ, вопреки всѣмъ усиліямъ зла и недоброжелательства





====page 129 ====

людскаго. Но изъ этого не слѣдуетъ, однакожъ, что должно равнодушно смотрѣть на всякое злоупотребленіе, и не стараться вырвать вредное

и неблагородное орудіе изъ рукъ недостойныхъ, нечистыхъ...»

Эпизодическій разговоръ нашъ о журналистикѣ и злоупотребленіяхъ ея прерванъ былъ появленіемъ Графа, для котораго г-жа Жюно собрала у себя людей, столь нелюбимыхъ ею, какъ бы по предчувствію, что они нѣкогда жестоко нападутъ на ея собственную личность и репутацію. Такимъ образомъ Герцогиня предварительно оправдала пословицу: долгъ платежомъ красенъ,

или: какъ аукнется, такъ и откликнется... Да, точно такъ, милостивые государи!...

Графъ явился не одинъ. Ему сопутствовала женщина лѣтъ тридцати, высокая ростомъ, стройная, и хотя далеко не красавица, но очень миловидная и привлекательная, съ пламенными черными глазами, съ живымъ румянцемъ на полныхъ и нѣжныхъ, какъ бархатъ, щекахъ. То была супруга

вельможи, почти годившаяся ему въ дочери, потому что Графу было подъ шестьдесятъ.

— «Графъ! Графиня!» — привѣтствовала г-жа Жюно сіятельную чету, усадила ее на диванъ,





====page130====

гдѣ уже сидѣли двѣ дамы, какія-то старушенки, частенько понюхивавшія табачекъ, и сама помѣстилась подлѣ, въ креслахъ. Оставшись свободнымъ и не желая играть въ обществѣ роль уединеннаго наблюдателя или молчаливаго гостя, я подошелъ къ одному молодому литератору, котораго наружность показалась мнѣ довольно рекомендательною, благородною... Имѣю большую вѣру въ наружность, и всегда охотнѣе сближаюсь съ людьми, не заклейменными природою какимъ нибудь знакомъ отверженія, или вообще неблагообразною физіономіей. Лице человѣка всегда, болѣе или менѣе, свидѣтельствуетъ о его душевныхъ качествахъ, и не нужно быть Лафатеромъ,

чтобы съ нѣкоторою достовѣрностію дѣлать свои заключенія о людяхъ по наружности ихъ. Не говорю о женщинахъ. Хорошенькое личико иногда можетъ обмануть насъ, заслоняя собою и дурной характеръ и недобрыя свойства: но все таки скорѣе довѣряйтесь хорошенькимъ женщинамъ, нежели безобразнымъ. Отъ первыхъ вы еще можете воспользоваться чѣмъ нибудь, и въ свою очередь обмануть ихъ, тогда какъ съ послѣднихъ ровно ничего не возьмете. Эта аксіома, едва ли не математическая...





====page131====

Между тѣмъ, какъ я завелъ какой-то, нe помню, разговоръ съ молодымъ литераторомъ, коренные журналисты также подсѣли къ дивану, и тамъ, между ими и Графомъ, а также и старушенками, завязалась длинная бесѣда о разныхъ чинныхъ предметахъ. Графъ разсказывалъ про свои геройскіе подвиги въ Испаніи, про Массену и Нея; г-жа Жюно вѣнчала лаврами своего храбраго Герцога д'Абрантесъ и вздыхала о великихъ временахъ, вознося Наполеона выше Вандомской Колонны; журналисты толковали о современной политикѣ и литературѣ, прикидываясь друзьями человѣчества и людьми въ высшей степени благонамѣренными, что не мѣшало каждому изъ нихъ, передъ выѣздомъ къ Герцогинѣ, отослать въ типографію бранную или возмутительную статью; старушенки вспоминали о давнихъ преданіяхъ Версальскаго Двора, не возстановленнаго, въ прежнемъ блескѣ, возстановленными Бурбонами; молодая Графиня кстати пускала слово о модахъ и тоалетѣ, да порою, казалось, направляла взоръ свой въ ту сторону, гдѣ я тихо разговаривалъ съ молодымъ литераторомъ. Не безъ нѣкоторой основательности можно было заключить, что она, еслибъ позволяло приличіе,





====page132====

охотно присоединилась бы къ нашей уединенной бесѣдѣ, оставивъ въ покоѣ Испанію и Версаль, Массену и Веллингтона, Наполеона и Бурбоновъ.

Передъ ужиномъ, Герцогиня представила меня Графу. Онъ обошелся со мною съ аристократическою вѣжливостію, но и не безъ той важности, какую знатные люди любятъ иногда выказать передъ незначительнымъ человѣкомъ, сопровождая рѣчи свои покровительственнымъ видомъ и слишкомъ обязательною ласковостію. Я, кажется, успѣлъ очень ему понравиться, и онъ, съ признательностію, принялъ рекомендацію Герцогини, объявившей Графу о желаніи моемъ вступить въ домашніе секретари къ его сіятельству. Рѣшено было, чтобы черезъ нѣсколько дней я переселился въ отель Графа и началъ отправленіе своей обязанности. Здѣсь долженъ я сказать, что фамилія Графа, названная г-жею Жюно, показалась мнѣ не незнакомою, даже очень знакомою: но въ ту минуту память моя какъ-то осѣклась, и я не могъ припомнить, почему имя Графа не чуждо моему слуху? Вскорѣ я очень хорошо

припомнилъ, и не могъ не подивиться сближенію случайности... По примѣру романистовъ, оставляю объясненіе ея до удобнѣйшаго мѣста и времени.





====page133 ====

...Прощай свобода! прощай независимость! —  думалъ я, возвращаясь домой отъ Герцогини. — Теперь я не вольная уже птичка, а слуга какого-то Графа, который, сколько можно судить по первой встрѣчъ, долженъ быть отъявленнымъ хитрецомъ и лицемѣромъ. Въ глазахъ у него что-то не совсѣмъ чистое, хотя онъ и старается придать имъ выраженіе добродушія. Вообще въ чертахъ лица его есть что-то отталкивающее, что-то двусмысленное, не искренное, а въ улыбкѣ какая-то принужденность и насиліе: словно онъ хочетъ улыбаться сквозь судорогу, искривляющую его губы, вдавшіяся въ подбородокъ. Мнѣ кажется, онъ даже немножко коситъ глазами, и оттого

безпрестанно поправляетъ очки... А Графиня очень недурна?...





====page134====





ГЛАВА XXVIII.

Домашній секретарь. — Еще проказы. — Третья любовь — наконецъ истинная.

Маргарита и Мишель очень обрадовались, когда я сообщилъ имъ, что рѣшился вести жизнь порядочнаго человѣка и уже получилъ мѣсто; но въ тоже время и опечалились, при мысли о необходимости разлучиться со мною. Мы такъ долго привыкли жить подъ одною кровлею, — дружба наша давно обратилась въ такое тѣсное родственное чувство, что переселеніе мое въ домъ Графа сопровождалось слезами Маргариты, Мишеля и даже Клары, которая видѣла во мнѣ лучшаго друга, брата ея мужа. Я былъ глубоко тро-



====page135====

нутъ нѣжными доказательствами привязанности ихъ ко мнѣ, и самъ не могъ удержаться отъ слезъ, разставаясь съ милымъ сердцу моему семействомъ.

— «Прощайте, Евгеній!» — сказала тихо Маргарита. — «Вступая въ новыя отношенія, оставляя насъ, не забывайте старыхъ друзей своихъ, и вѣрьте, что гдѣ бы ни были вы, какія бы обстоятельства жизни ни встрѣтили васъ, счастливыя или бѣдственныя — да избавитъ васъ Небо отъ послѣднихъ! — Маргарита и дѣти ея (она указала на Мишеля и Клару) всегда сохранятъ къ вамъ нѣжнѣйшее участіе и неограниченную преданность. Мы никогда не забудемъ старинныхъ отношеній взаимнаго дружества; добрыя желанія и молитвы наши всегда и всюду будутъ сопутствовать вамъ, Евгеній!...»

— Могу ли сомнѣваться въ томъ? — прервалъ я съ чувствомъ, цалуя руку несравненной женщины. —  Мнѣ самому такъ тяжело разставаться съ вами! Но мы будемъ видѣться часто, и я тогда только стану цѣнить свободныя минуты, когда онѣ дадутъ мнѣ возможность посѣщать дорогихъ, единственныхъ друзей моихъ!

— «Да, да; посѣщай насъ, какъ можно чаще!» —  сказалъ Мишель, крѣпко сжимая мою руку.





====page136====

И меня провожали такъ, какъ будто бы я отъѣзжалъ за тысячу миль, за океанъ, въ Америку, какъ будто бы разставались со мною на вѣки, отчаяваясь свидѣться когда нибудь. — А между тѣмъ, мы по прежнему оставались въ одномъ городѣ. — Такова сила привычки! Таковы чувствованія

благородной, безкорыстной дружбы!... Глаза Маргариты отуманились отъ слезъ, и въ чертахъ блѣднаго лица ея изображалось такое горькое страданіе, такая глубокая скорбь, что посторонній свидѣтель могъ бы подумать, будто она лишается въ эти минуты драгоцѣннѣйшаго и любимѣйшаго въ жизни...

Первые дни пребыванія моего въ домѣ Графа, естественно, показались мнѣ очень скучными и даже тягостными. Послѣ праздной и шаловливой жизни, какую велъ я въ продолженіе нѣсколькихъ лѣтъ, внезапный переходъ къ труду и скромнымъ занятіямъ, не могъ мнѣ вдругъ понравиться: необходимо было, прежде нежели успѣю попривыкнуть къ нимъ, сдѣлать надъ собою усиліе,

приневолить себя къ труду. Каждое утро, часовъ отъ десяти до трехъ по полудни, я постоянно проводилъ въ кабинетѣ Графа, перебирая, подъ его

руководствомъ, разныя бумаги, дѣлая изъ нихъ извлеченія и составляя отвѣты на письма. Работы





====page137====

собственно было не много, да и та пустая; но какъ Графъ, будучи мелочнымъ и прихотливымъ человѣкомъ, заставлялъ по нѣскольку разъ передѣлывать одно и то же, безпрестанно измѣнялъ свои мысли и приказанія, часто сваливалъ на меня недоразумѣнія, происходившія отъ собственной его безтолковости и противорѣчій, то такая работа чрезвычайно утомляла меня, и дѣйствительно была несносною, тѣмъ болѣе, что Графъ позволялъ себѣ иногда замѣчанія не очень разборчивыя и деликатныя. Сначала я терпѣливо выслушивалъ

ихъ, не желая, на первый случай, показаться раздражительнымъ и неуступчивымъ: но когда Графъ, по своему толкуя мою покорность, вздумалъ наконецъ принять со мною повелительный и грубый тонъ, — я разомъ остановилъ его слѣдующими словами: «Будьте снисходительнѣе, ваше сіятельство! Если вы недовольны моею работою, ищите другаго человѣка, который лучше могъ бы угождать вамъ и былъ способнѣе переносить обращеніе, къ какому я не имѣлъ еще случая пріучиться. Что до меня касается, я рѣшился вступить въ домашніе секретари къ вашему сіятельству, не столько изъ нужды въ вознагражденіи за труды свои, сколько изъ желанія не быть празднымъ, дѣлать





====page138 ====

что нибудь. Можетъ быть, я поступилъ неблагоразумно, вмѣсто гражданскаго служенія Франціи, избравъ служеніе вашей особѣ, Графъ... Дѣло это устроила г-жа Жюно: не заставляйте же ни ее, ни меня, ни себя, раскаяваться въ общемъ нашемъ выборѣ. Я не богатъ, однакожъ имѣю столько,

что могу миновать необходимость выслушивать дерзости, какія вамъ, съ нѣкотораго времени, угодно позволять себѣ со мною. Еслибы я былъ

честолюбивъ, то, конечно, на другомъ поприщѣ сталъ искать выгодъ и преимуществъ, болѣе блистательныхъ, нежели тѣ, которыя здѣсь пріобрѣтаю. Тамъ зависимость могла бы повести меня къ чему нибудь — здѣсь мы только, въ условномъ смыслѣ, служимъ другъ другу, — слѣдственно безполезно и неумѣстно было бы продолжать отношенія наши, если мы взаимно недовольны другъ другомъ...»

Графъ, какъ большая часть людей высокомѣрныхъ, но не надѣленныхъ высокими нравственными достоинствами и твердымъ характеромъ, былъ трусъ. Не длинный, но энергически высказанный монологъ мой заставилъ его поблѣднѣть и сильно смутиться. Искусно скрывъ досаду и злость свою, онъ поспѣшилъ извиненіемъ, въ са-



====page139====

мыхъ отборныхъ выраженіяхъ, и съ тѣхъ поръ всегда обращался со мною осторожно, съ уваженіемъ, что не мѣшало ему, разумѣется, ненавидѣть меня, внутренно, отъ всей души. Справедливо могутъ замѣтить: за чѣмъ же держать у себя человѣка, ненавидимаго нами? Но тутъ вкралось особенное обстоятельство, требующее объясненія. Графъ, при знатности и богатствѣ, жаждалъ литературной извѣстности, а между тѣмъ писалъ, что называется, съ грѣхомъ по поламъ. Ему былъ необходимъ помощникъ, корректоръ, способный обработывать его неуклюжіе періоды и сглаживать неровности его слога, который слишкомъ отзывался бездарностію и малограмотностію. Во мнѣ онъ случайно открылъ эту способность и воспользовался ею въ полной мѣрѣ.

Тщеславный, но хитрый, онъ никогда однакожъ не давалъ мнѣ для исправленія своей собственной рукописи, а корча Наполеона, заставлялъ меня разъигрывать роль новаго Ласказа, то есть, диктовалъ мнѣ свои сочиненія.

— «Не стѣсняйтесь,» — говорилъ онъ, — «буквальностію моихъ выраженій, и передавайте мысль мою по-своему, какъ найдете лучшимъ. Мнѣ некогда думать объ изяществѣ и украшеніяхъ слога. Жизнь

Часть III.                         10





====page140====

человѣческая коротка, а я уже оканчиваю свою. Притомъ великіе художники никогда сами не отдѣлываютъ окончательно неважныя подробности въ своихъ картинахъ, предоставляя эти мелочи другимъ, болѣе досужимъ рукамъ. Главное дѣло въ созданіи, съ общемъ, въ фактахъ! Главное дѣло рама предмета...»

— Безъ всякаго сомнѣнія, — отвѣчалъ я, внутренно смѣясь стратегіи Графа, который хотѣлъ выдать себя за великаго художника, а между тѣмъ

безсовѣстно пользовался для своей картины чужою кистію и чужими красками... О, въ наше время завелось порядочное число подобныхъ артистовъ, ловко умѣющихъ загребать жаръ чужими руками! Сколько по свѣту гуляетъ произведеній, на которыхъ не видимъ имени настоящихъ ихъ авторовъ, а мнимые блестятъ тамъ, на заглавныхъ листахъ, точно грачи въ павлиньихъ перьяхъ. Ежелибъ я хотѣлъ философствовать, то могъ бы пресерьёзно прибавить, что свѣтъ очень ложенъ и коваренъ, изобрѣтателенъ на нечистыя выдумки и больно тугъ на дѣла прямой чести и великодушія...

Но если Графъ, извлекая изъ моего секретарства свои «сочинительскія» выгоды, въ душѣ не очень-то жаловалъ меня за мою гордость, не усту-



====page141====

павшую его аристократической надменности, то Графиня — можетъ статься, также имѣвшая въ виду извлечь изъ меня кое-что — оказывала мнѣ неограниченную благосклонность, вполнѣ искреннюю, и говорила мнѣ глазами такія вещи, которыя, когдабъ произнесть ихъ устами, въ присутствія Графа, могли бы очень не понравиться его сіятельству. Къ счастію, онъ не замѣчалъ маневровъ взородѣйствованія своей супруги, а я не отвѣчалъ

ей, стараясь вести себя, въ отношеніи къ Графинѣ, со всевозможною скромностію и почтительностію, и дѣлая видъ, что, въ свою очередь, не замѣчаю ея внимательности ко мнѣ. Но не легко отражать, съ постояннымъ и продолжительнымъ успѣхомъ, преслѣдованія опытнаго женскаго кокетства, какимъ, по всему видимому, въ высокой степени обладала супруга Графа. Опасно было бы поручится, что онъ одинъ исключительно пользовался ея любовію, если только, когда нибудь, она питала къ нему чувство, называемое этимъ именемъ. Всякую возможность, всякой случай остаться со

мною на единѣ, хотя одну минуту, Графиня отыскивала и ловила съ искусствомъ и ловкостью, свойственною однѣмъ лишь женщинамъ. И тогда я не

зналъ, куда дѣваться отъ ея взоровъ и намековъ,





====page142====

которыми она очень выразительно давала мнѣ знать о томъ, что я имѣлъ счастіе снискать ея сердечное расположеніе и вызывала меня на откровенность съ своей стороны. Но, увы я не понималъ, не хотѣлъ понимать такого счастія! Избалованный всегдашнею благосклонностію ко мнѣ прекраснаго пола, могу сказать — пресыщенный ею, я былъ нѣмъ на милостивые вызовы Графини и не рѣшался пуститься въ опасную игру, не желалъ повторять катастрофы, подобной катастрофѣ съ бѣднымъ г. Бухомъ. Притомъ, если я и находилъ супругу Графа очень пріятною особою, то она далеко не производила на меня того впечатлѣнія, которое могло бы подстрекать предпріимчивость мою въ настоящемъ случаѣ.

Часто, во время отсутствія Графа, Графиня присылала за мною. Я считалъ невѣжливымъ не повиноваться и являлся къ ней, въ ожиданіи ея

приказаній.        

— «Будьте такъ добры, мосьё Евгеній» — говорила она — «прочитайте мнѣ вслухъ эту небольшую повѣсть, въ журналѣ? Князь N увѣряетъ, что

она очень интересна, а у меня такіе слабые глаза -я не могу сама читать долго...» — Или что нибудь въ этомъ родѣ...







====page143 ====

— Съ удовольствіемъ; сочту себѣ за большую честь! — было обыкновеннымъ моимъ отвѣтомъ, вольнымъ и невольнымъ, и я — что было дѣлать болѣе? — принимался за книгу, садясь, однакожъ, въ почтительномъ отдаленіи отъ Графини. Она, между тѣмъ, раскидывалась на кушеткѣ, въ самомъ живописномъ положеніи. Должно прибавить еще, что, приглашая меня въ будоаръ къ себѣ, Графиня никогда не заботилась исправить своего тоалета, слишкомъ нестрогаго и небрежнаго, въ какомъ гораздо приличнѣе оставаться наединѣ съ мужемъ, нежели съ его домашнимъ секретаремъ.

Но я не поддавался на всѣ эти искушенія, давно уже для меня не новыя, и скромно читалъ книгу, — старался даже въ антрактахъ чтенія не глядѣть на мою сіятельную слушательницу, опасаясь соблазниться ея свободно-роскошнымъ полулежаніемъ.

Вѣроятно, не безъ намѣренія, она избирала повѣсти, содержаніе которыхъ могло содѣйствовать ея планамъ; но я долгомъ считалъ, будто бы щадя ея женскую стыдливость, пропускать черезъ-чуръ вольныя мѣста и сладострастныя сцены. Графиня внутренно бѣсилась; однакожъ, приличіе, этотъ неотступный, докучный сторожъ женщинъ самыхъ





====page144====

не невинныхъ, заставляло ее не обнаруживать досады, и она дѣлала видъ, что слушаетъ внимательно, между тѣмъ какъ взоръ ея — я не могъ не замѣчать этого — разсѣянно блуждалъ въ созерцаніи молодаго и красиваго чтеца... если позволено такъ говорить о себѣ человѣку, близкому къ вечеру своей жизни и давно уже не молодому...

Наскучивъ безпослѣдственностью приглашеній меня въ будоаръ свой и одинаковымъ неуспѣхомъ другихъ мѣръ, которыя безпрестанно изобрѣтала

къ уловленію моей слабости, Графиня, повидимому, оскорблена была столь грубою невнимательностію секретаря ея мужа, и казалось оставила свои преслѣдованія. Гордость женская не можетъ долго сносить равнодушія — въ этомъ смыслѣ мужчины менѣе самолюбивы, и тогда только оставляютъ преслѣдованіе любимой женщины, когда совершенно уже изчезаетъ послѣдняя и всякая надежда. Я отъ души обрадовался проявленію гордости, достоинства Графини, и благодарилъ судьбу, что она избавляетъ меня отъ новаго посягательства на чужую собственность: но судьбѣ угодно было посмѣяться надо мною и не принять благодарности, приносимой преждевременно, недальновидно...





====page145====

Отъ неумѣреннаго и давняго употребленія венгерскаго, любимаго вина Польскихъ магнатовъ, Графъ иногда сильно страдалъ подагрою, и порою, въ продолженіе нѣсколькихъ дней, не могъ выходить изъ своей комнаты. Случилось разъ — именно въ то самое время, когда Графъ находился въ такомъ болѣзненномъ состояніи, и лежа на диванѣ охалъ и кряхтѣлъ, — Графинѣ вдругъ, ни съ того, ни съ сего, вздумалось непремѣнно отправиться во Французскій Театръ. Желаніе впрочемъ неудивительное въ молодой женщинѣ, но вотъ что было странно — Графиня хотѣла, чтобы больной супругъ провожалъ ее туда: «потому что» — говорила она — «сидѣть одной въ ложѣ неловко, неприлично».

— «Но, другъ мой», — отвѣчалъ Графъ, поглаживая, съ кислою гримасою, страждущія ноги свои: «развѣ ты не видишь, что я двухъ шаговъ не могу ступить — какъ же требовать, чтобъ я ѣхалъ съ тобою въ театръ, гдѣ должно высидѣть, на одномъ мѣстѣ, нѣсколько часовъ? Потерпи день-другой; статься можетъ, мнѣ будетъ лучше, и тогда я готовъ сопровождать тебя, куда угодно?...»

— Вотъ мило! Ждать когда пройдетъ ваша подагра, которая никогда у васъ не пройдетъ, потому что вы ежедневно выпиваете двѣ добрыя





====page146====

бутылки вина... Отъ послѣдствій венгерскаго, вы лечитесь теперь хересомъ, увѣряя, что сдѣлали къ нему привычку еще въ Испаніи. Мнѣ отъ этого вовсе не легче: по милости вашихъ сладкихъ винъ, я должна сидѣть дома... Голова-то у васъ крѣпка, за то ноги... а я въ нихъ больше нуждаюсь...

— «Ты, кажется, хочешь сегодня вывести меня изъ терпѣнія, Офелія?» — сказалъ Графъ съ неудовольствіемъ, которое увеличивалось еще болѣе оттого, что я, работая въ кабинетѣ Графа, былъ свидѣтелемъ такихъ любезностей его супруги.

— Напротивъ: я могу похвалиться терпѣніемъ! продолжала неумолимая Графиня. — Я всѣмъ пожертвовала вамъ — моею молодостію, свободою, правомъ каждой женщины, мѣщанки — любить по выбору сердца... И что же получила въ замѣнъ? Знатность, которая мнѣ совершенно безполезна, — если еще можно называть знатными людей, дурно принимаемыхъ съ Сенъ-Жерменскомъ Предмѣстіи... Да, Графъ, на насъ, т. е. на васъ, тамъ что-то косо смотрятъ!... Богатство, изъ котораго едва ли я властна сдѣлать какое нибудь употребленіе, потому что вы скупы, какъ





====page147====

ростовщикъ, и жадны, какъ сынъ Израиля... и въ заключеніе — стараго подагрика...

Выраженія Офеліи были довольно сильны —  Графъ вспыхнулъ, и забывъ свою болѣзнь, вскочилъ на ноги, дрожавшія отъ злости и подагры.

— «О! это уже слишкомъ, Офелія!» — вскричалъ онъ... «Ты забываешься, неблагодарная!... И хоть бы постыдилась третьяго лица?» — прибавилъ Графъ, указывая на меня.

— Графиня, безъ сомнѣнія, шутитъ — тихо произнесъ я, не оставляя работы.

— «Если вы мною недовольны, сударыня» —  продолжалъ Графъ, не обращая вниманія на слова мои и по прежнему укладываясь на диванѣ:

«въ такомъ случаѣ, мы легко можемъ избавиться другъ отъ друга. Я охотно возвращу вамъ ту свободу, о которой вы такъ сожалѣете...»

— А! вы говорите о разводѣ?... думаете испугать меня — такъ знайте же: разводъ давнишнее мое желаніе... и я сегодня же оставляю васъ, когда вы первые произнесли слово разрыва! — съ крикомъ проговорила Графиня, и хотѣла удалиться.

— «Офелія! другъ мой! перестань дурачиться!» — сказалъ Графъ, умоляющимъ голосомъ и про-



====page148====

стирая къ ней руки. Онъ усиливался опять встать съ дивана, но больныя ноги ему не позволяли. Подагра, нехарактерность и слабость къ молодой женѣ, которую Графъ любилъ искренно, то есть, если хотите, любилъ по-своему, для себя, какъ эгоисты любятъ все, что имъ нравится и доставляетъ наслажденіе, — пересилили гнѣвъ и негодованіе.

Мнѣ стало нѣсколько жаль бѣднаго старика и его легкомысленности. Онъ очевидно устрашился лицемѣрныхъ угрозъ Офеліи и притворной рѣшимости ея разойтись съ нимъ.

— Вы должны просить у меня прощенія, и безъ всякихъ отговорокъ ѣхать со мною въ театръ? — гордо отвѣчала Офелія, съ трудомъ скрывая торжество свое и протягивая Графу руку, которую онъ поцаловалъ съ почтительною нѣжностію. Такъ ученый медвѣдь лобызаетъ руку человѣка, видя

въ ней палку, карающую и милующую.

— «Не могу, Офелія; не могу, другъ мой!... имѣй ко мнѣ хотя нѣсколько состраданія!» — пищалъ старый подагрикъ. Въ эту минуту онъ показался мнѣ жалокъ, въ другомъ смыслѣ. — «Счастливая мысль!» —продолжалъ онъ, и глаза его вдругъ озарились лучемъ отрады: «ты можешь ѣхать въ





====page149====

театръ и безъ меня: мосьё Евгеній, вѣрно, не откажется быть твоимъ кавалеромъ на этотъ вечеръ?»

— Да, конечно... но, можетъ быть, мосьё Евгеній имѣетъ другія намѣренія: можетъ быть, онъ не свободенъ? — возразила Графиня, голосомъ, въ которомъ, противъ воли ея, отражалась радость, возбужденная неожиданнымъ предложеніемъ Графа, а можетъ быть и ожиданнымъ: можетъ быть, и вся продѣлка Графини направлена была къ такому обороту дѣла.

— О, напрасно, Графиня! Напротивъ, я сочту себѣ за большое удовольствіе и особенную честь исполнить желаніе супруга вашего, сдѣлать вамъ угодное...»

— Ну, такъ прощай, мой ангельчикъ!» — воскликнула Офелія, обращаясь къ Графу и цалуя его въ лобъ, который, въ ту минуту, казалось, открывалъ на морщинистой площадкѣ своей вакантное мѣсто извѣстнаго рода украшеніямъ...

— Пойду одѣваться... Я дамъ вамъ знать, мосьё Евгеній, когда буду готова, — прибавила она, небрежно повернувшись ко мнѣ, и выпорхнула въ другую комнату... изъ звѣря быстро превратившаяся въ птичку...





====page150====

— «Что за странныя созданія женщины!» — сказалъ Графъ. — «Всегда поставятъ на своемъ!...»

— Какіе глупые и пошлые мужья бываютъ на свѣтѣ! — подумалъ я...



____



Это было зимою, въ началѣ 1827. — Морозный вечеръ раскинулся надъ обширнымъ и шумнымъ Парижемъ. Щегольской экипажъ, съ графскими гербами, довольно медленно везъ меня и Офелію къ Французскому Театру. Вокругъ, на улицахъ, раздавались говоръ и движеніе, но мы съ Графиней молчали, сидя другъ подлѣ друга, въ небольшой двумѣстной каретъ, такъ тѣсно, что плеча наши соприкасались и пламенное дыханіе молодой женщины вѣяло на меня жаромъ искусительнаго сосѣдства...

— «Вы были сегодня очень несправедливы къ супругу вашему, Графіня!» — сказалъ я, прерывая молчаніе, которое казалось мнѣ опаснѣе всякой бесѣды.

— Ахъ, не говорите мнѣ — прошу васъ, мосьё Евгеній, — о моемъ супругѣ!... Я терпѣть его не могу, и очень рада давишней сценѣ, потому, что она доставила мнѣ наслажденіе провести съ вами нѣсколько часовъ...





====page151==== 

— «Графиня... вы слишкомъ милостивы ко мнѣ...»

— Могу ли просить васъ не величать меня графиней!... Развѣ вы не знаете, что меня зовутъ Офеліей?...

— «Графиня...»

— Опять графиня!... А, такъ вы не хотите повиноваться мнѣ?... Но я приму свои мѣры... Дайте мнѣ вашу руку... Каждый разъ, какъ только вы назовете меня графиней, я сожму ее со всею силою... о, вѣдь и у женщинъ есть сила!... сожму ее такъ крѣпко, что заставлю васъ кричать... Это будетъ служить вамъ маленькимъ наказаніемъ... упрямый человѣкъ! —прибавила она съ обворожительнымъ удареніемъ на предпослѣднемъ словѣ.

Въ продолженіе рѣчи своей Офелія взяла мою руку, которую я не имѣлъ духа отнять, — да и на что похоже была бы такая неучтивость? — и пожимала ее не крѣпко, но такъ обаятельно, что бѣдная рука моя затрепетала въ ея рукѣ, бархатной и горячей. Послѣдовало нѣсколько минутъ истинно роковаго молчанія, которое стоило самаго страстнаго объясненія...                     





====page152====

— Евгеній, любили ли вы когда нибудь? — сказала потомъ Графиня съ невыразимою нѣжностію, и трепещущимъ голосомъ: не смотря на тихость его и полузвучность, онъ дрожалъ и отдавался полною, хотя нѣсколько слабою струною.

— «Графиня... Офелія... Да... я любилъ... мнѣ уже около тридцати лѣтъ... Надобно имѣть душу черствую и вовсе не имѣть сердца... тогда

только можно прожить почти половину жизни и не знать лучшаго блага ея... любви...» — говорилъ я не для словъ, не фразы, но съ чувствомъ, искренно, потому что въ настоящую минуту выше силъ моихъ было не раздѣлять нѣжности и страстныхъ намековъ Графини, покровительствуемыхъ уединеніемъ и полумракомъ въ каретѣ.

— Вы забыли, Евгеній, прибавить: любовь взаимная... — прошептала она.

— «Да, Офелія, — любовь взаимная...» — также полушопотомъ отвѣчалъ я, и тихо пожалъ ея руку, невольно увлеченный страстностію Графини.

— Офелія?... О, какъ сладко слышать изъ устъ вашихъ свое имя!... Повторите его, скажите еще разъ: Офелія? — скажите, Евгеній!... — говорила





====page153====

она съ неподдѣльнымъ восторгомъ и положила руку мою на сердце свое.

— «Не смѣю не повиноваться вамъ, Офелія!» — сказалъ я, сладостно ощущая, какъ сильно бьется оно подъ моею рукою.

— Мнѣ дурно! произнесла вдругъ Графиня... томно-болѣзненнымъ голосомъ. — Голова кружится! Ахъ, я упаду!... Поддержите, поддержите меня, Евгеній!... — И не ожидая, чтобъ я поддержалъ ее, она быстро склонилась на плечо мое; будто опасаясь паденія, крѣпко охватила рукою своею станъ мой; голова ея, точно машинально, упала на грудь мою, и я, волею и неволею, держалъ Графиню въ своихъ объятіяхъ. Она тяжело дышала, и здѣсь я впервые узналъ, что женщина въ обморокѣ можетъ страстно цаловать мужчину, охраняющаго ее...

Я сдѣлалъ все, что могъ, что предписывали мнѣ долгъ и благоразуміе... Если они были наконецъ нарушены, вина въ томъ да падетъ

на виновную — на Офелію!... Богъ знаетъ, что я не хотѣлъ, не старался быть ея Гамлетомъ!... Бѣдный Графъ! Въ эту критическую минуту, онъ долженъ былъ прибавить незавидное обстоятельство въ свой послужной списокъ, украшен-



====page154====

ный подвигами въ Испаніи. Тамъ онъ, какъ говорилъ, не разъ былъ побѣдителемъ... а я, впрочемъ не воинъ, легко былъ побѣжденъ его

супругою, потому что воевать съ храбрыми женщинами гораздо труднѣе, нежели съ самыми отчаянными Гверильясами...

Когда карета остановилась, наконецъ, у подъѣзда театра, Графиня давно уже оправилась отъ своего обморока, чувствуя только нѣкоторое

ослабленіе, естественное послѣдствіе всякаго сильнаго и внезапнаго припадка...

Графинѣ почему-то очень не нравилась пьеса, которую въ тотъ вечеръ давали на Французскомъ Театрѣ. Офелія была недовольна и авторомъ и

актерами, хотя и авторъ и актеры, казалось, исполнили дѣло свое какъ нельзя лучше. — «Когда, наконецъ, кончится это несносное представленіе!»

нѣсколько разъ, въ продолженіе его, восклицала Графиня. Она, повидимому, не могла дождаться окончанія спектакля. Я также отчасти раздѣлялъ ея нетерпѣніе: минуты, проведенныя нами въ каретѣ, оставили во мнѣ пріятныя впечатлѣнія. Уединеніе, таинственная бесѣда въ тѣсномъ пространствѣ экипажа, его легкое и мѣрное покачиванье, эластически-мягкія и упругія подушки,



====page155====

доставляющія тѣлу роскошную нѣгу, полумракъ, увеличивающій очарованіе, — все это было такѣ ново для меня, такъ нравилось мнѣ именно по своей новости и оригинальности. Графиня не дослушала послѣдняго акта трагедіи: ее — можно заключать со всею основательностію — гораздо болѣе занимала собственная драма.

— «Ты имѣешь привычку гнать лошадей изъ всей силы и скакать какъ курьеръ», — сказала она кучеру, садясь въ карету. — «Нельзя ли уменьшить свое усердіе и пожалѣть бѣдныхъ животныхъ!»

Богъ знаетъ, для чего вздумалось Графинѣ дать такое приказаніе? Я вовсе не замѣчалъ, чтобы, во время поѣздки нашей въ театръ, карета мчалась на почтовыхъ.

На обратномъ пути, Офеліи не дѣлалось дурно, и она не падала болѣе въ обморокъ; тѣмъ не менѣе я не разъ принужденъ былъ поддерживать ее, потому что ей все казалось, будто кучеръ везетъ насъ слишкомъ быстро, и каждое, сколько нибудь ощутительное, движеніе кареты заставляло Графиню

прислоняться къ плечу моему и искать въ моей защитѣ спасенія отъ мнимой опасности. Разумѣется,

Часть III.                           11





====page156====

что я не могъ оставаться равнодушнымъ къ такой безусловной довѣренности, къ такимъ неограниченнымъ доказательствамъ благосклонности. На обратномъ пути оказывались излишними всякія вспомогательныя и подстрекательныя объясненія... Ко всему труденъ только первый шагъ, — а тамъ, далѣе, успѣхи (или неудачи) отмѣриваются уже цѣлыми милями...Силлогизмъ, правда, не новый, но крѣпкій именно стариною своею.



Въ слѣдующіе дни, подагра оставила, на время, Испанскаго воина. Графъ сталъ выѣзжать, дѣлать поклонные визиты журналистамъ, потому что

вскорѣ должна была появиться въ свѣтъ его книга, въ-половину написанная мною. Графъ былъ здоровъ и веселъ, въ ожиданіи литературнаго торжества, долженствовавшаго увѣнчать его лаврами Тита-Ливія; за то Графиня чувствовала себя нездоровою и не выходила изъ своей комнаты. Въ отсутствіе Графа, она присылала за мною, и заставляла читать ей вслухъ какую нибудь книгу. Историческая истина заставляетъ меня сказать, что такія приглашенія служили только предлогомъ къ желанію Офеліи явить мнѣ новыя доказательства своего безпредѣльнаго рас-



====page157 ====

положенія, и чтеніе наше обыкновенно прерывалось на третьей или четвертой страницѣ.

Такимъ-то образомъ, силою неожиданной случайности, я поставленъ былъ въ отношенія къ супругѣ Графа, ни мало мною не предвидѣнныя и не желанныя, хотя впрочемъ, достигнувъ ихъ противъ воли своей, не находилъ положенія своего особенно непріятнымъ. За всѣмъ тѣмъ, осторожность и благоразуміе указывали мнѣ на необходимость удаленія изъ дома Графа, тѣмъ болѣе, что представлялась возможность, при содѣйствіи доброй и любившей меня г-жи Жюно, промѣнять должность домашняго секретаря на мѣсто болѣе видное и значительное. Съ приближеніемъ тридцатилѣтней поры, честолюбіе стало во мнѣ заговаривать: праздный сердцемъ, я хотѣлъ чѣмъ нибудь наполнить пустоту души, дать пищу дѣятельности ума — словомъ, мысль о карьерѣ, о гражданскомъ поприщѣ, начинала тревожить меня, и вѣроятно приведена была бы въ исполненіе, еслибъ послѣдовавшее вскорѣ событіе не помѣшало ей развиться, не погасило ее вовсе...

Книга Графа, наконецъ, явилась въ свѣтъ, предшествуемая широковѣщательными объявленіями, на которыя журналисты не пожалѣли фразъ и





====page158====

фельетоннаго краснорѣчія. Книга, говорю, вышла и имѣла блистательный успѣхъ, благодаря историческому интересу содержанія своего и еще болѣе журнальнымъ рецензіямъ, выхвалявшимъ ея занимательность, вѣрность фактивную и самое достоинство литературнаго изложенія. Впрочемъ опытный читатель легко бы могъ усмотрѣть изъ-за преувеличенныхъ похвалъ, тонкую иронію и замысловатую насмѣшку, превосходно маскированныя, мастерски соображенною, двусмысленностію хитросплетенныхъ періодовъ. Но Графъ,

скрывшій изъ мнимой скромности имя свое, чтобы тѣмъ сильнѣе возбудить любопытство и участіе публики, ни мало не сомнѣвался въ искренности похвалъ своихъ доброжелательныхъ критиковъ, задобренныхъ, какъ мнѣ не безъизвѣстно было, разительнѣйшими доказательствами признательности со стороны сіятельнаго автора. Чело его горѣло восторгомъ, гордостію, и какъ бы требовало лавроваго вѣнка, не подозрѣвая инаго украшенія, возложеннаго на него тайно заботливостію попечительной супруги. Занятый своимъ

авторитетомъ и другими внѣшними дѣлами, Графъ совершенно упустилъ изъ вида дѣла внутренняго, домашняго управленія. Исторія не допускала его





====page159====

заниматься собственною біографіей. Ни даже тѣнь малѣйшаго подозрѣнія, касательно поведенія Офеліи, не возмущала его бытописательнаго, Фукидитовскаго спокойствія. Величаво смотрѣлъ онъ въ даль политическую, и естественно не могъ видѣть у себя подъ носомъ — мудрено ли же, что неудобно ему было примѣтить безобразнаго нароста на лбу своемъ...

Графъ и слышать не хотѣлъ о моемъ увольненіи, когда, въ одно утро, я объявилъ ему о желаніи своемъ быть свободнымъ. Намѣреваясь немедленно приняться за какое-то новое сочиненіе, помнится: «Впечатлѣнія путешествія по Европѣ, въ 1815 году», или что-то въ этомъ родѣ, Графъ предлагалъ мнѣ вдвое, втрое жалованья, лишь бы я участвовалъ въ его работѣ: я не соглашался, какъ вдругъ появленіе въ домѣ Графа новаго лица совершенно измѣнило мои намѣренія, и заставило отказаться отъ блистательныхъ предложеній Герцогини д’Абрантесъ, хлопотавшей за меня у одного сильнаго государственнаго человѣка. Г-жа Жюно непремѣнно, во что бы то ни стало, хотѣла сдѣлать меня дипломатомъ, хотя до сихъ поръ я былъ только ловеласомъ... Говорятъ, что все бываетъ къ лучшему. Увидимъ.





====page160====

Вѣтряная, невѣрная долгу своему, Офелія была второю супругою Графа. Первой, оставившей ему двухъ дѣтей, сына и дочь, лишился онъ лѣтъ за семь до времени, теперь мною описываемаго. Сынъ служилъ поручикомъ въ кирасирскомъ полку, а дочь воспитывалась въ Варшавѣ, въ домѣ престарѣлой бабки своей.

Офелія все еще не выздоравливала и не упускала случая развлекать болѣзнь свою приглашеніемъ меня въ будоаръ къ себѣ, для чтенія ей вслухъ повѣстей или романовъ, — правильнѣе, для продолженія того дѣйствительнаго романа, что сочиняли мы съ нею, ограничивъ интригу его включительно двумя лицами — число весьма неудобное для настоящихъ сочинителей, особенно новѣйшихъ, которые любятъ наводнять произведенія свои безчисленнымъ множествомъ дѣйствующихъ лицъ...Богъ-вѣсть для чего... 

Разъ, вечеромъ, мы сидѣли вмѣстѣ, и въ самомъ дѣлѣ занимались чтеніемъ, — какъ теперь помню, новаго Вальтеръ-Скоттова романа. Было

часовъ десять. По обыкновенію, я читалъ вслухъ. Каждое слово мое явственно раздавалось въ тишинѣ будоара Офеліи, не нарушаемой даже шумомъ

извнѣ, столь обычнымъ въ такомъ безпокойномъ





====page161====

городѣ, какъ Парижъ. Вдругъ послышался громоздкій стукъ приближающагося тяжелаго экипажа, и черезъ минуту умолкъ передъ самыми окнами Графскаго дома. 

— «Это къ намъ» — сказала Офелія. — «Любопытное посѣщеніе!... Должно быть, какіе нибудь провинціалы, изъ далека. По стуку экипажа можно было различить, что это дорожная карета... Вотъ уже... слышите?... всходятъ на лѣстницу... Перейдемте въ гостиную...»

Я ни слова не отвѣчалъ Офеліи и машинально послѣдовалъ за нею въ другую комнату. Не могу изъяснить удовлетворительно, что со мною происходило въ описываемыя минуты. Непонятно отчего — робость, страхъ, надежда, грусть, радость, самыя противоположныя чувства и ощущенія, вдругъ наполнили душу мою и заставляли трепетать сердце. Казалось, должно было случиться чему-то необыкновенному, рѣшительному, великому въ моей жизни. И между тѣмъ, я не могъ дать себѣ ровно никакого отчета въ своихъ странныхъ мысляхъ, ни даже правильно опредѣлить, въ чемъ именно состояли онѣ. То было какое-то предчувствіе... Ахъ, то было одно изъ тѣхъ роковыхъ

предчувствій, пророчествъ сердца, ясновидѣній ду-



====page162====

ши, которыя не часто повторяются въ теченіе жизни нашей, — за то рѣдко бываютъ обманчивы!

Пріѣзжіе не послали предварительно доложить о себѣ, но, сопровождаемые слугами Графа, прямо отправились на половину Офеліи. Она встрѣтила ихъ въ своей великолѣпной пріемной.

То были двѣ особы, или, опредѣленнѣе, двѣ женщины, въ дорожныхъ платьяхъ, довольно однакожъ щеголеватыхъ и затѣйливыхъ. — Съ перваго взгляда все говорило, что нежданныя гостьи не кто нибудь...

Одна изъ нихъ была старушка, лѣтъ подъ семьдесятъ, но довольно еще бодрая и живая. Благородство, знатность рода и необыкновенная доброта явственно означались во всѣхъ чертахъ лица ея, худощаваго и перерѣзаннаго складками морщинъ. Высокій ростъ и медленная, мѣрная поступь придавали фигурѣ ея нѣкоторую величавость и важность, свойственную пожилымъ женщинамъ аристократическихъ фамилій. — Другая...

Другая являла совершенную и поразительнѣйшую противоположность съ описанною особой. Одна приближалась уже къ концу земнаго поприща, другая едва вступала въ первый періодъ мо-





====page163==== 

лодости. Наружность одной, изображавшая дряхлѣющую развалину жизни человѣческой, не внушала ничего, кромѣ холоднаго почтенія, какимъ

мы обязаны лѣтамъ и преклонной старости; наружность другой... Но я оставляю сравненіе, потому что тутъ не могло быть никакого сравненія.

То была дѣвушка лѣтъ семнадцати и восхитительнѣйшей красоты; блондинка, съ волосами пепельнаго цвѣта, нѣсколько приближавшагося къ

каштановому. Густыми локонами, мягкими, пушистыми, они ниспадали на плеча, которыхъ натуральная бѣлизна и нѣжность еще болѣе возвышалась отъ чернаго бархатнаго платья, плотно обнимавшаго стройныя, гибкія очертанія стана. Прямизною и тонкостію, онъ уподоблялся самому изящному изваянію древности, гдѣ искусство, достигая совершеннѣйшей красоты формъ, хотѣло

казалось, превзойдти самую природу. Никогда не видывалъ я глазъ такой необыкновенной, прозрачной голубизны, и вмѣстѣ съ тѣмъ такихъ выразительныхъ, такихъ прелестныхъ! Если живописцы, копируя съ подлинниковъ, нерѣдко затрудняются въ перенесеніи на холстъ выраженія и прелести взгляда, то можно ли покушаться простому перу на успѣшность подобнаго изображенія. Пусть





====page164====

читатель (я постоянно въ томъ предположеніи, что нѣкогда Записки мои будутъ имѣть читателей) вспомнитъ глаза, лучшіе изъ всѣхъ глазъ, какіе онъ видывалъ въ цѣлую жизнь свою, — пусть вспомнитъ также о впечатлѣніи, какое они произвели на него, — тогда, быть можетъ, онъ вообразитъ себѣ нѣчто подобное тому взору, который созерцалъ я въ описываемыя минуты... Легкій, алый румянецъ отѣнялъ мраморную бѣлизну щекъ очаровательной дѣвушки, и только на устахъ ея разцвѣталъ пышною розою. — Ножки ея, обутыя въ узенькіе, крошечные башмачки, едва-едва выказывались изъ подъ длиннаго платья, увеличивавшаго ростъ ея, нѣсколько меньшій средняго. На головѣ ея была черная бархатная шапочка, надѣтая нѣсколько на бокъ и не скрывавшая бѣлаго, высокаго чела... Но можно ли описывать то, что неописуемо и неизобразимо!... Такъ же бы невозможно было передать здѣсь, что чувствовалъ, что ощущалъ я, невольно и неотступно устремивъ взоръ свой на прелестную дѣвушку: казалось, какимъ-то чудомъ, какимъ-то чародѣйствомъ, она вдругъ явилась передъ нами. Сама Офелія не могла произнесть слова отъ удивленія, и въ молчаніи остановилась передъ незнакомками. Но такое стран-



====page165====

ное, не совсѣмъ учтивое созерцаніе продолжалось менѣе минуты. Почти въ слѣдъ за ними, въ комнату вошелъ и Графъ, который въ это время только что возвратился домой. Едва взглянулъ онъ на незнакомокъ, какъ радость, смѣшанная съ нѣкоторымъ изумленіемъ, изобразилась во всѣхъ чертахъ его...

—«Елена, дочь моя!» — вскричалъ онъ.

— Батюшка! — воскликнула прелестная дѣвушка, бросаясь въ его объятія.

— «Возвращаю вамъ дочь вашу, Графъ!» — сказала важно старушка, нѣсколько, повидимому, обиженная тѣмъ, что онъ мало обратилъ на нея вниманія, увлеченный чувствомъ отцовской нѣжности. — «Я взяла ее къ себѣ десятилѣтнимъ ребенкомъ: теперь вы видите ее взрослою дѣвушкою, — кажется, очень порядочной... Берегите ее такъ, какъ я берегла... Пусть она напоминаетъ вамъ первую супругу вашу... дочь мою...» — прибавила старушка, прерывающимся голосомъ, и слезы блеснули въ тусклыхъ, ввалившихся подъ лобъ, глазахъ ея.

Надобно ли пояснять, что старушка была мать первой жены Графа, его теща и бабка Елены.

Должно ли также продолжать описаніе этой сцены свиданія родныхъ? Всѣ подобныя сцены такъ





====page166==== 

похожи одна на другую. Скажу только, что Графиня Офелія была, повидимому, не совсѣмъ довольна неожиданнымъ пріѣздомъ близкихъ ея мужа. Блистательная красота ея падчерицы, сколько могъ замѣтить я, произвела на нея впечатлѣніе не совсѣмъ пріятное. Молодыя женщины обыкновенно не любятъ имѣть въ домѣ своемъ соперницъ, и если, по несчастію, онѣ поселяются подъ одною кровлею, то между ими возникаетъ злѣйшая вражда. Только родная мать не завидуетъ красотѣ своей дочери и гордится ею...

Считая неприличнымъ оставаться долѣе свидѣтелемъ первыхъ минутъ родственнаго свиданія, я незамѣтно удалился, но, уходя изъ комнаты, не

могъ еще разъ не взглянуть на дочь Графа... 

 Вскорѣ по водвореніи Елены въ домѣ Графа она введена была имъ сопровождаемая мачихой и бабушкой, въ лучшіе Парижскіе салоны и въ нѣкоторые отели Сенъ-Жерменскаго Предмѣстія. Появленіе ея тамъ произвело необыкновенный эффектъ. Во  всѣхъ избранныхъ обществахъ заговорили объ удивительной красотѣ маленькой Полячки (la petite Polonaise), какъ прозвали Елену отчаяннѣйшіе львы аристократическихъ гостиныхъ... Толпа поклонниковъ и обожателей





====page167==== 

окружила вдругъ блистательную дочь Графа; явились даже искатели руки ея: но, гордый красотою, умомъ, талантами, и наконецъ несмѣтнымъ богатствомъ дочери, наслѣдовавшей большую часть огромнаго имѣнія первой супруги Графа, онъ окинулъ скороспѣлыхъ жениховъ надменнымъ взоромъ и не отвѣчалъ имъ ничего. Въ душѣ его родились честолюбивѣйшіе замыслы и неограниченнѣйшія надежды — онъ мечталъ породниться съ знаменитѣйшимъ изъ герцоговъ или даже съ какимъ нибудь владѣтельнымъ принцемъ; сама Елена также была равнодушна ко всѣмъ предупрежденіямъ отборнѣйшей молодежи, увивавшейся вокругъ нея всюду, гдѣ бы ни показалась она.

Но если избраннѣйшій цвѣтъ Парижскихъ жениховъ долженъ былъ отказаться отъ надежды покорить сердце прелестной Графини Елены***- что же оставалось тому безвѣстному, ничтожному несчастливцу, который также, и еще прежде всѣхъ, могъ полюбить ее, не смѣя признаться никому въ мірѣ, ни даже самому себѣ, въ своей любви безумной... Не хочу вести читателя путемъ постепенности возрожденія въ сердцѣ моемъ новаго чувства. Прямо признаюсь въ немъ, такъ же быстро и внезапно, какъ быстро и внезапно





====page168====

полюбилъ я вновь, въ третій и послѣдній разъ въ жизни моей. Я зналъ, что это пагубное чувство должно было исторгнуть, вырвать изъ груди, въ самомъ началѣ, зародышъ его; вырвать съ искусствомъ опытнаго врача, который преслѣдуетъ первые признаки опасной болѣзни, зная, что если не захватить ее въ зарожденіи, то она вскорѣ сдѣлается неизлечимою, смертельною... зналъ, убѣжденъ былъ всею разсудительностію ума въ безразсудствѣ новой моей страсти: но сердце любитъ неисповѣдимо, слѣпо, и одолѣваетъ всѣ представленія разума. И была ли она заблужденіемъ?... Нѣтъ, я любилъ истинно! Но для чего, на какой конецъ?... На скамьѣ подсудимыхъ не предлагаютъ еще вопросовъ анализа любви, не требуютъ объясненія въ мнимыхъ или дѣйствительныхъ ошибкахъ сердца...





====page169====





ГЛАВА XXIX

Авторство Мишеля.

Я не противился болѣе предложеніямъ Графа, и остался у него домашнимъ секретаремъ. Жить подъ одною кровлею съ любимою женщиной,

видѣть ее каждый день, по нѣскольку разъ въ день — о, тутъ столько страданія и столько блаженства, что всякъ, будучи въ моемъ положеніи, конечно, отказался бы отъ самой блистательной карьеры и предпочелъ ей скромную должность домашняго секретаря. Трудно, невозможно выразить словами, всю силу, всю степень страсти, внушенной мнѣ молодою Графиней: скажу только, что ни первоначальныя отношенія къ Маргари-



====page170====

тѣ, ни пылкое увлеченіе хорошенькой Жидовочкой, не заставляли меня испытывать того глубокаго, мученическаго чувства, какимъ исполнилось

сердце и все бытіе мое въ самыя первыя минуты встрѣчи съ прелестною дочерью Графа.

— «Вотъ та,» — съ горестію сказалъ я самъ себѣ, — «которую назначало мнѣ великодушное самопожертвованіе Маргариты, которую хотѣлъ бы назвать своею женою! Но, увы, она не суждена мнѣ, какъ не суждено какому нибудь бѣдняку обладать богатствами Креза или носить королевскую корону!»

Всю власть, какую только человѣкъ можетъ употребить надъ самимъ собою, всю силу воли, всѣ убѣжденія разсудка, я призывалъ на помощь къ себѣ, стараясь погасить роковую страсть въ самомъ началѣ ея. Но напрасно: она — я сказалъ уже въ концѣ предыдущей главы, — она превозмогла, и я, вмѣсто того, чтобы, какъ можно поспѣшнѣе, бѣжать изъ дома Графа, остался

тамъ... Повторять ли предложенные уже вопросы: за чѣмъ, для чего съ какою цѣлію? 

Спросите игрока, за чѣмъ онъ на невѣрную карту ставитъ все свое имущество? Спросите умирающаго, для чего, хоть одною минутою еще,





====page171====

желаетъ онъ продолжить свое угасающее существованіе? Спросите воина — отчего онъ бодро стоитъ подъ градомъ пуль, когда вокругъ него ежеминутно валятся жертвы неразборчиваго свинца? Спросите у тысячи людей, за чѣмъ стремятся они къ самымъ труднымъ, къ самымъ опаснымъ цѣлямъ, много разъ уже обманутые тяжкимъ опытомъ?

— Мы надѣемся — смѣло отвѣчаютъ они.

Бѣдный родъ человѣческій! онъ вѣчно надѣется!... Его поглощали и влажныя бездны потопа, и пламенныя изверженія огнедышащихъ горъ; тысячекратно поражали его и моръ, и язвы, и мечъ, и губительныя страсти — эти неизлечимыя, врожденныя язвы живой природы — а онъ все еще надѣется, все еще съ увѣренностію ищетъ счастія, потому что безъ надежды, безъ вѣры въ счастіе нельзя жить.

Когда человѣкъ перестаётъ надѣяться, къ нему приходятъ скука, грусть, отчаяніе, наконецъ ненависть къ жизни, и если религія его не поддержитъ, не поборитъ его скептицизма и мнимой философіи, онъ подымаетъ на себя руки...

Но я совсѣмъ забылъ друзей своихъ...Что-то подѣлываютъ Маргарита, Мишель, Клара?...

Часть III.                      12





====page172====

Жизнь ихъ течетъ ровно, спокойно, безъ всякихъ особенностей и приключеній. Маргарита живетъ воспоминаніями прошедшаго. Мишель и Клара наслаждаются семейнымъ миромъ и тишиною. Всѣ дни ихъ похожи одинъ на другой. Поэты называютъ такую жизнь прозою; обыкновенные люди думаютъ, что это счастіе. Трудно рѣшить, кто правъ? Мнѣ кажется, что правы обѣ стороны, смотря потому, кто какъ смотритъ на жизнь и чего отъ нея требуетъ. Но не ошибаюсь ли, въ отношеніи къ Мишелю? Не ищетъ ли онъ чего за предѣлами своего дома, своей семьи?... Да, его мучитъ демонъ авторскаго честолюбія; его мучатъ тревоги дѣятельной души и пламеннаго воображенія. Онъ, по прежнему, пишетъ стихи... и вотъ въ одно утро, я

получаю отъ него два красивые томика, изданные со всею типографскою                     

роскошью, достойные валяться на этажеркѣ или торчать на пюпитрѣ въ

будоарѣ самой прихотливой модной красавицы. Но внѣшнее изящество не затмѣваетъ внутренняго достоинства книги. Стихи прелестные, исполненные яркой мысли, теплаго чувства и художественной красоты выраженія. Слава и громкая извѣстность ожидаютъ юнаго поэта нужды нѣтъ что онъ, по скромности или инымъ причинамъ, не





====page173====

выставилъ на книгѣ своего настоящаго имени, а облекся тайною псевдонима! — Какіе псевдонимы остаются тайною, когда успѣхъ вѣнчаетъ ихъ произведенія, когда соблазнъ славы уничтожаетъ всякую скрытность и скромность?... Успѣхъ!!... Слава!!!... Но развѣ вещи цѣнятся въ свѣтѣ по ихъ достоинству; развѣ справедливость такъ свойственна людямъ, и нѣтъ будто бы поводовъ дѣлать изъ бѣлаго черное — любимѣйшая привычка людей?...

Я посѣтилъ Мишеля, и отъ души поздравлялъ его съ рѣшительнымъ вступленіемъ на литературное поприще... Мишель былъ веселъ, доволенъ,

какъ всѣ новички-авторы, любующіеся первою изданною ими книгою. — Говорятъ, что это ни съ чѣмъ несравнимое наслажденіе — не знаю — я

никогда, къ несчастію, или счастію, не испытывалъ его... Сбылись давнишнія желанія Мишеля; осуществились, исполнились старинныя мечты

его. Надежда, радость сіяли въ глазахъ его, во всѣхъ чертахъ лица. И кто, повторяю, любуясь первою своею книгою, не былъ счастливъ? Какой

дебютантъ — авторъ не мечталъ о славѣ, богатствѣ? Простите имъ минутный восторгъ, ихъ невинную радость, ихъ безвредное увлеченіе — простите, хо-



====page174====

тя за тѣ разочарованія, которыя почти каждаго изъ нихъ ожидаютъ впереди!

— «Книга моя разойдется» — думалъ Мишель: «доставитъ мнѣ извѣстность и деньги. — Я брошу несносную чиновническую службу, и всю жизнь свою посвящу исключительно одной литературѣ.»

— За чѣмъ ты такъ роскошно издалъ свою книгу? — дружески замѣтилъ я Мишелю. Такая роскошь не вовлекла ли тебя въ значительныя издержки?

— «Да, я порядочно задолжалъ въ типографію: тѣхъ денегъ, что скопилъ отъ своего жалованья, далеко не достало на всѣ расходы.»

— А сколько напечатано экземпляровъ?

— «Три тысячи.»

— Не слишкомъ ли много? Для перваго опыта достаточно было бы и тысячи. Ты совершенно неизвѣстенъ... и притомъ, Богъ знаетъ, что скажутъ въ журналахъ... (*)



________________________

(*) Тогда, лѣтъ за пятнадцать, за десять, журнальная критика имѣла еще нѣкоторый кредитъ, нынѣ совершенно утраченный. Нынче ей извѣрились, какъ человѣку, который что ступитъ, то солжетъ. Въ настоящее время, ожесточенная, язвительная брань журнала — едва ли не





====page175 ====

— «Надѣюсь, что они будутъ ко мнѣ справедливы. Я предварительно былъ у Шатобріана и просилъ его просмотрѣть рукопись. Онъ остался совершенно доволенъ моими стихами, отозвался объ нихъ въ самыхъ лестныхъ выраженіяхъ и предсказывалъ мнѣ успѣхъ. Вотъ почему я рѣшился напечатать такое количество экземпляровъ. Да и содержатель типографіи убѣдилъ меня, утверждая, что здѣсь весь расходъ только на бумагу, и что малаго числа экземпляровъ печатать не стоитъ. — Разойдутся, — говорилъ онъ, — потребуется новое изданіе, и тогда всѣ издержки печатанія должно начать съизнова.»



— Другъ мой, — говоря такъ, типографщикъ думалъ о своихъ собственныхъ, а не о твоихъ выгодахъ! По-моему, тѣ деньги, которыя вышли у тебя на бумагу, и долго, можетъ быть, не возвратятся, — полезнѣе было бы употребить на подарки журналистамъ или критикамъ.

________________________

панегирикъ новой книгѣ и средство доставить ей добрую сотню лишнихъ подписчиковъ: холодная же похвала или снисходительный отзывъ рѣшительно вредны ей, выражая собою крайнюю степень недоброжелательства рецензента,

или дѣйствительную посредственность сочиненія. Прим. Неизвѣстнаго.





====page 176 ====

— «Какъ? Покупать похвалу... Да развѣ стихи мои такъ плохи, по твоему мнѣнію?»

— Напротивъ, — стихи твои прекрасны; есть даже нѣсколько превосходныхъ: но все таки вѣрнѣе было бы обезпечитъ ихъ достоинство, заставить рецензентовъ почувствовать вполнѣ красоты твоей поэзіи...

— «Вотъ вздоръ какой! будто журналисты всегда хвалятъ только изъ интереса?..»

— Не всегда... но большею частію перомъ ихъ водятъ или корысть или какія нибудь отношенія, неимѣющія ничего общаго съ качествомъ разсматриваемой книги. Сомнительно, чтобъ они стали расточать похвалы новичку, дѣлающему первый шагъ. Всего вѣроятнѣе, что они скажутъ свое мнѣніе о твоей книгѣ, не читавши ея... Впрочемъ, можетъ статься, я и ошибаюсь: смѣю увѣрить тебя въ одномъ только, что ужъ конечно никто болѣе моего не желаетъ тебѣ успѣха...

Мишель задумался и не отвѣчалъ ничего.

Мы разстались, но черезъ нѣсколько дней я опять посѣтилъ друзей моихъ. Мишеля не было дома; онъ еще не возвращался отъ должности,

хотя уже пробило пять по полудни. Клара ожидала его съ нетерпѣніемъ, не постигая причины





====page177====

такого необыкновеннаго замедленія, и опасаясь, не случилось ли съ мужемъ чего нибудь непріятнаго. Наступилъ вечеръ, а Мишель все еще не возвращался. Клара и Маргарита начали сильно безпокоиться. Раздѣляя невольно ихъ опасенія, я хотѣлъ отправиться въ департаментъ, гдѣ работалъ Мишель, — узнать, что въ самомъ дѣлъ такъ задержало его? – Но въ ту самую минуту двери вдругъ отворились и Мишель вошелъ. Лице его было блѣдно, разстроено; въ глазахъ изображалась не печаль, но что-то хуже печали — 

какая-то дикость, онѣмѣніе; движенія его были странны, неловки; онъ ничего не отвѣчалъ на вопросы домашнихъ и тотчасъ же удалился въ свой

кабинетъ, пригласивъ меня туда знакомъ руки. Клара хотѣла послѣдовать за нимъ — но Мишель отрывисто сказалъ ей: «Послѣ, послѣ!» — и быстро заперъ на ключъ дверь своей комнаты. Я не узнавалъ моего друга. Всегда кроткій, ласковый, предупредительный, теперь онъ не походилъ на себя.

Оставшись одинъ со мною, Мишель бросился на диванъ, облокотился на столъ и закрылъ лице руками. Нѣсколько минутъ пробылъ онъ въ такомъ положеніи; наконецъ открылъ лице, отеръ





====page178====

холодныя капли пота, выступившія на лбу его; устремилъ на меня взоръ, исполненный унынія и тоски, и слабымъ, неровнымъ голосомъ сказалъ

мнѣ:

— Ты былъ правъ, Евгеній... Прочитай... 

Онъ вынулъ изъ боковаго кармана сюртука своего листокъ какого-то журнала и подалъ мнъ. Я прочиталъ тамъ слѣдующій отзывъ о книгѣ Мишеля, — начинавшійся повидимому съ такою благонамѣренностію:

«Въ настоящее время, Литература, нѣкоторымъ образомъ, сдѣлалась биржею, куда каждый спѣшитъ для барышей, и немногіе приносятъ съ собою дѣйствительные капиталы. Благородное служеніе искусству обратилось въ спекуляцію. Каждый, научившійся кое-какъ связывать двѣ-три мысли, часто безъ всякой мысли, гордо именуетъ себя писателемъ. Осторожнѣйшіе и болѣе разсчетливые собственно-сами ничего не пишутъ, а судятъ другихъ, что, конечно, гораздо легче и безопаснѣе... прибавимъ, хотя мы лично теперь въ

роли судьи. Отважнѣйшіе, напротивъ, смѣло являются дѣйствователями, съ притязаніями на званіе драматурговъ и поэтовъ, хотя на самомъ дѣлѣ

они не что иное, какъ полуграмотные и бездарные





====page179====

виршесплетатели. Вотъ, напримѣръ, какой-то господинъ, какъ бы въ подтвержденіе мнѣнія нашего, издалъ два огромные тома стихотвореній, въ

которыхъ вы тщетно стали бы искать поэзіи, или чего нибудь похожаго на поэзію. — Это наборъ словъ, безъ мысли, безъ всякаго значенія. Кажется, что авторъ на выдержку таскалъ слова изъ лексикона и лѣпилъ изъ нихъ коротенькія строчки, съ виду похожія на стихи. Но если вы станете читать ихъ, то не найдете даже правильной мѣры, не только смысла. Вотъ для образчика четыре строчки...» (Здѣсь благонамѣренный и добросовѣстный рецензентъ приводилъ четыре стиха изъ книги Мишелевой: но до такой степени искаженные и переиначенные, что незнакомый съ журнальными продѣлками читатель, по необходимости, долженъ бы былъ согласиться съ приговоромъ критика.)... «Авторъ, ужъ конечно не изъ скромности, а вѣроятно не желая обнаруживать слишкомъ неблагозвучнаго мѣщанскаго имени

своего, скрылся за щитомъ псевдонима: стало, онъ думаетъ, что найдутся люди, которые будутъ стараться узнать настоящее имя жалкаго писачки. Тому, кто, по какой бы то ни было причинѣ, вздумаетъ оправдать ожиданіе автора,





====page180====

не можемъ посовѣтовать ничего вѣрнѣйшаго, какъ обратиться, для отысканія его, — въ Шарантонъ(домъ безумныхъ)...»

Я читалъ и не вѣрилъ глазамъ своимъ. Можно было предполагать, что первый опытъ Мишеля будетъ встрѣченъ не совсѣмъ благопріятно; можно

было ожидать несправедливости, пристрастія, столь обыкновеннаго въ сужденіяхъ журналистовъ... но такое наглое безстыдство лжи со стороны рецензента, такое дерзкое ругательство выходило изъ всѣхъ предѣловъ вѣроятія, и казалось мнѣ дѣломъ невозможнымъ... Однакожъ, статья была напечатана, хотя и безъ подписи. Бездѣльникъ устыдился поставить имя свое подъ такою гнусною бранью, подъ такою подлою клеветою на трудъ и дарованіе.

— «Успокойся, Мишель! Ругательство само по себѣ такъ низко, что послужитъ только ко вреду журнала. Отвѣчай презрѣніемъ и надѣйся, что

другіе будутъ справедливѣе къ твоему труду» — сказалъ я бѣдному другу моему.

Мишель покачалъ головой. Безсовѣстная брань неизвѣстнаго рецензента представила ему такое сильное доказательство неограниченности злоупотребленій литературнаго суда, что вѣра въ воз-



====page181====



можность справедливости послѣдняго казалась ему насмѣшкою...

Близко принявъ къ сердцу своему оскорбленіе, нанесенное Мишелю, я взялъ съ собою листокъ журнала, въ которомъ напечатанъ былъ вышеприведенный разборъ книги Мишелевой, на другой день, утромъ, отправился къ редактору изданія и увидѣлъ въ немъ стараго знакомаго. Это былъ непрошеный гость Герцогини д’Абрантесъ, хозяинъ учено-литературной энциклопедіи.

— «Возможно ли печатать такую безстыдную ложь?» — сказалъ я ему съ негодованіемъ. — «Сличите стихи, выписанныя въ рецензіи, съ стихами, напечатанными въ самой книгъ, и скажите — какъ должно назвать поступокъ рецензента?»

Журналистъ смутился и спросилъ меня: — Вы авторъ книги?

— «Нѣтъ: но я другъ его, и намѣренъ требовать отъ васъ удовлетворенія, въ оскорбленіи его этою наглою и дерзкою статьею.

— Я не сочинитель ея, — отвѣчалъ ядовитый человѣчекъ «съ печатью желчи на челѣ».

— «Такъ прошу васъ наименовать мнѣ сочинителя?»

— Милостивый государь! — сказалъ неровнымъ, робѣющимъ голосомъ журналистъ, вставая съ мѣ-



====page182====

ста и дотрогиваясь до колокольчика, вѣроятно въ намѣреніи позвать, на всякой случай, человѣка, потому что справедливо могъ опасаться продолжительности свиданія со мною наединѣ. — Милостивый государь... я не обязанъ никому отчетомъ...

— «А, вы не хотите назвать мнѣ автора бранной статьи? Не могу не признаться, что вы оказываете ему самую дружескую услугу, избавляя его отъ пощечины...»

Журналистъ затрясся и поблѣднѣлъ.

По всему видно было, что самъ онъ сочинитель статьи на книгу Мишеля, хотя и не смѣлъ признаться въ томъ изъ трусости. — Пустыя слова... сказалъ онъ; — произнесенныя въ четырехъ стѣнахъ и безъ свидѣтелей, они никого не оскорбляютъ...

— «Ну, такъ я постараюсь сдѣлать ихъ не пустыми и слышными всюду...»

— Что вы хотите сказать, милостивый государь?

— «Я напечатаю разговоръ нашъ, отъ слова до слова.»

— О, это будетъ вамъ довольно трудно! — вскричалъ журналистъ, замѣтно ободрясь. — Ни одинъ журналъ не приметъ такого рода статьи...

— «Увидимъ...»





====page183====

— Смѣю увѣрить васъ честью!...

— «Недостаточное ручательство, когда слышишь его изъ устъ, подобныхъ вашимъ...» — сказалъ я, и бросивъ презрительный взглядъ на этого памфлетиста, вышелъ изъ комнаты.

Между тѣмъ, журналистъ едва не оказался правымъ. Дѣйствительно, всѣ собратья его наотрѣзъ отказали мнѣ помѣстить въ изданіяхъ своихъ статью, составленную мною въ отвѣтъ на рецензію о книгѣ Мишеля, съ присовокупленіемъ подробностей свиданія съ журналистомъ. Всѣ эти господа, вѣчно враждующіе между собрю, подаютъ, однакожъ, другъ другу руку помощи,

когда дѣло можетъ касаться общей ихъ выгоды или вредить всѣмъ имъ въ мнѣніи публики... Только послѣ долгихъ усилій съ моей стороны и

при пособіи довольно значительной суммы, одинъ безпристрастный газетчикъ, старинный врагъ журналиста, оскорбившаго Мишеля, согласился, наконецъ, напечатать у себя эту статью, съ припиской: сообщено (communiqué). Статья явилась въ свѣтъ, опозорила журналиста, и безъ того, какъ извѣстно, не пользовавшагося большою репутаціей, но вмѣстѣ съ тѣмъ послужила поводомъ къ жестокой полемической войнѣ между двумя журна-



====page184====

лами, жертвою которой сдѣлался одинъ бѣдный Мишель. Другіе журналы также приняли участіе въ этой чернилопролитной войнѣ, и кончилось тѣмъ, что всѣ они единодушно разругали не только книгу Мишелеву, но и самого автора. Правда, эта полемика доставила извѣстность псевдониму, подъ которымъ, къ счастію, скрылся Мишель, защитившій тѣмъ, по крайней мѣрѣ, отъ ругательствъ настоящее свое имя, — но оттого не менѣе книга была убита и не раскупалась(*). Шатобріанъ, предсказывавшій успѣхъ автору, не поддержалъ его печатнымъ заступничествомъ, считая неприличнымъ вмѣшиваться въ темное журнальное дѣло. Самъ Мишель, сдѣлавшійся вскорѣ совершенно равнодушнымъ къ мнѣнію и брани журналовъ, не хотѣлъ написать ни строки въ отвѣтъ имъ, и такимъ образомъ наружная побѣда осталась за

ними, благодаря ихъ ловкости и единодушію.



Не желая болѣе довѣрять участи литературныхъ трудовъ своихъ столь невыгодному и опасному пріему, Мишель рѣшился стать лицемъ къ лицу



________________________________

( * ) Въ нынѣшнее время, напротивъ, это дало бы ей ходъ. Примѣч. корректора.





====page185====

на судъ публики; и черезъ нѣсколько мѣсяцевъ послѣ претерпѣннаго въ журналахъ пораженія, которымъ, по справедливости, долженъ былъ

впрочемъ гордиться, написалъ превосходную историческою драму. По всѣмъ соображеніямъ, она обѣщала рѣшительный успѣхъ. Не вдругъ, однакожъ, приняли ее на сцену. Дирекція театра долго колебалась, боясь предубѣжденія журналистовъ противъ Мишелева псевдонима, убѣждала перемѣнить его, на что Мишель не соглашался, желая именно этому псевдониму доставить репутацію. Наконецъ, послѣ продолжительныхъ споровъ съ обѣихъ сторонъ, несомнѣнное достоинство пьесы взяло верхъ, и она представлена была при довольно-многочисленномъ стеченіи публики. Но, увы, счастіе и тутъ не благопріятствовало Мишелю! Журналистъ, никогда не хотѣвшій простить ему позора, перенесеннаго по поводу книги его, собралъ въ театрѣ сильную партію, которая не переставала шикать и свистать во все представленіе пьесы. На бѣду и актеръ, игравшій главную роль, изволилъ подгулять, а главная актриса, въ слѣдствіе простуды, безпрестанно кашляла, и самые страстные, пламенные монологи декламировала сиповатымъ голосомъ. Другіе ак-



====page186====

теры не довольно твердо знали свои роли, останавливались, заминались, путали. Словомъ, пьеса шла какъ нельзя хуже. Нѣсколько мѣстъ, правда,

понравилось-было публикѣ и заслужило ея одобреніе, но свистъ, раздавшійся сильнѣе прежняго, заглушилъ слабые аплодиссменты. Половина зрителей разошлась по домамъ, не дослушавъ драмы, и драма пала, какъ падаютъ самыя плохія и неудачныя произведенія.

— «Все противъ меня!» — сказалъ мнѣ Мишель, выходя изъ театра и стараясь быть по возможности равнодушнымъ... — «Настоящій заговоръ!»

— Не унывай! — отвѣчалъ я ему — время, трудъ и терпѣніе все побораютъ...

— «Вѣрю: но въ судьбѣ иныхъ людей есть что-то неизмѣнно и неутомимо враждующее. — Я, кажется, принадлежу къ числу ихъ...»

Журналы, разумѣется, не упустили случая воспользоваться новою неудачею бѣднаго Мишеля; они такъ расписали его драму, и съ такимъ преувеличеніемъ изобразили обстоятельства ея паденія, что трудно было рѣшить, чему болѣе слѣдовало удивляться — самой неправдѣ, или искусству лгать съ отличнѣйшимъ правдоподобіемъ и наглостью.





====page187====

Мишель не возражалъ. — Съ твердостію и мужествомъ, чуждымъ малодушія, перенесъ онъ эту вторую журнальную бурю, — не ропталъ, не жаловался, хотя и не могъ не страдать внутренно, потому что неразборчивые журналисты острили иглы свои не только противъ литературныхъ отношеній Мишеля, по хитрыми намеками бросали сѣмя клеветы и безстыднѣйшихъ выдумокъ въ частную жизнь его, столь безукоризненную и честную. Нѣжная душа поэта не могла вынести позора этихъ горькихъ, хотя въ сущности и мелочныхъ, обидъ, терзавшихъ ее тайно, но тѣмъ дѣйствительнѣе. Мишель старался скрыть происходившее въ глубинѣ души его, но и наружность ему измѣняла. Лице его поблекло, потеряло прежнюю живость юности, прежнюю свѣжесть красоты, и приняло мрачное суровое выраженіе. Желая еще разъ испытать свою литературную судьбу, онъ, съ жаромъ, съ неугасающею энергіею истиннаго дарованія, приступилъ къ новому труду, обширному, строго обдуманному... Быть можетъ, блистательный успѣхъ увѣнчалъ бы наконецъ благородныя усилія Мишеля — но иныя обстоятельства положили конецъ его поэтической и всякой дѣятельности...

___

___



Часть  III.                                13





====page188====





ГЛАВА XXX.

Происшествія въ домѣ Графа. — Встрѣча съ старымъ товарищемъ. — Неожиданное открытіе. — Елена и Герцогъ***

Было уже близъ двухъ лѣтъ, какъ я находился въ домѣ Графа. Мы сработали съ нимъ новую книгу, которая имѣла такой же приготовленный, но тѣмъ не менѣе вѣрно обезпеченный успѣхъ, какъ и первая: потому что авторъ ея былъ человѣкъ знатный, богатый, а не какой нибудь безвѣстный бѣднякъ, подобный Мишелю... Лѣто 1829 предположено было провести въ тихомъ и уединенномъ сельскомъ убѣжищѣ, недалеко отъ Парижа, и въ Маѣ мѣсяцѣ, Графъ, со всѣмъ семействомъ своимъ, оставилъ на время шумную столицу, обыкновенно пустѣющую въ исходѣ весны...





====page189====

Потребовалась бы особая книга, еслибъ я вздумалъ подробно описывать исторію любви своей къ Графинѣ Еленѣ — любви безмолвной, почтительной, старательно скрываемой. Никогда ни какое слово, ни малѣйшій намекъ, ни даже неосторожная, опасная рѣчь взгляда не обнаруживали тѣхъ глубокихъ чувствъ, того, медленно отравляющаго бытіе, страданія, что всегда сопровождаютъ страсть безнадежную, снѣдающую сердце хуже всякой физической болѣзни... Говорятъ, влюбленные похожи на съумасшедшихъ и

дураковъ, безпрестанно дѣлаютъ глупости и съумасбродства. Нельзя быть влюбленнымъ болѣе, какъ я любилъ: однакожъ, въ тоже время, нельзя

было вести себя благоразумнѣе и скромнѣе. Самый проницательный взоръ едва ли бы могъ угадать, что происходило въ глубинѣ души моей, моего сердца. Жить съ Еленою въ одномъ домѣ, видѣть ее иногда — вотъ чѣмъ ограничивались мои желанія: въ нихъ заключалась единственная, возможная

цѣль несчастной любви моей. Не только безумная мысль о бракѣ, но даже мечта о нѣкоторой взаимности, не смѣли входить въ мои разсчеты, если тутъ можно было на что нибудь разсчитывать. Таково было мое положеніе, не скажу





====page190====

отрадное, но и не скажу безотрадное! Въ самой безнадежности любви есть нѣчто неизъяснимо прекрасное, неизобразимо восхитительное, наполняющее душу теплотою, сердце какимъ-то небеснымъ благоуханіемъ жизни. Одно въ моемъ положеніи было нестерпимо досадно: боясь быть выжитымъ изъ дому, я долженъ былъ, по прежнему, продолжать отношеніи свои съ Офеліей. Странная необходимость требовала принесенія жертвъ ея неизмѣнной благосклонности ко мнѣ... Не смѣть любить одну и «находиться въ обязанности» любить другую; скрывать тщательно страсть къ Еленѣ, — скрывать также преступную,

хотя и невольную связь съ Офеліей: такова была затруднительная роль моя въ домѣ Графа, роль истинно дико-романтическая...



Но напрасно влюбленный хотѣлъ бы долго скрывать страсть свою отъ предмета ея, — особенно, если они безпрестанно встрѣчаются другъ съ другомъ. Есть невольныя, неотвратимыя движенія, которыя измѣняютъ намъ и явственно обнаруживаютъ глубоко таимое на днѣ сердечныхъ ощущеній. Съ нѣкотораго времени я сталъ замѣчать, что взоръ Графини Елены, порою, останавливал-



====page191====

ся на мнѣ съ какимъ-то чувствомъ участія и сожалѣнія. Быть можетъ, не смотря на всю скромность мою, на всѣ усилія схоронить въ самомъ себѣ свои безмолвныя страданія, укрыть ихъ отъ вниманія посторонняго наблюденія, она проникла тайную скорбь моего болящаго сердца, угадала ее въ чертахъ лица моего, на которомъ не могла не отразиться мученическая тоска души. Съ нѣкотораго времени, повидимому совершенно случайно, мы чаще стали встрѣчаться другъ съ другомъ, чаще уловлять взаимно взоръ нашъ, украдкою другъ на друга обращенный... сталкивались иногда въ дверяхъ покоевъ, въ уединенныхъ прогулкахъ по окрестностямъ...

И множество разнаго рода столкновеній, общностей, множество безгласныхъ, но краснорѣчивыхъ эпизодовъ, о которыхъ гораздо легче

помнить, нежели разсказывать... какъ о тѣхъ, чудныхъ, но неопредѣленныхъ снахъ, что такъ долго занимаютъ, восхищаютъ насъ и послѣ пробужденія, хотя мы не можемъ дать себѣ яснаго отчета, въ чемъ именно состоялъ пріятный, очаровательный призракъ раздраженной мечты, въ чемъ заключалось прелестное, навѣки, быть можетъ, утраченное видѣніе...





====page192====

Былъ прекрасный Іюльскій вечеръ. Графъ и Офелія съ утра еще отправились въ Парижъ, по какимъ-то дѣламъ, располагая возвратиться не раньше двухъ дней. Такія отсутствія случались не рѣдко. На дачѣ оставались только я и Елена съ своею бабушкой. Зная безполезность и даже опасность всякаго ощутительнаго сближенія съ прекрасною внучкою ея, не смотря на всегдашнюю ко мнѣ необыкновенную ласковость и даже предупредительность Елены, я всегда старательно избѣгалъ случая

встрѣчаться съ нею наединѣ, во время отсутствія отца ея, — удалялся въ свою комнату, или въ обширный, тѣнистый садъ дачи, гдѣ любилъ блуждать по густымъ и уединеннымъ аллеямъ.

Такъ было и въ описываемый вечеръ.

Начинало смеркаться. По голубому небу медленно протягивалась сумрачная ткань приближающейся ночи; до наступленія ея однакожъ, оставалось еще нѣсколько часовъ. Цѣлый вечеръ бродилъ я по саду, уносясь мыслію въ минувшее, созерцая странное настоящее, и не смѣя заглянуть въ темное будущее, — лучше сказать, не желая угадывать ясности его для меня, потому что ясность эта была такая печальная, неутѣшительная... Утомленный продолжительною ходьбой, я сѣлъ отдох-



====page193 ====

нуть на дерновой скамейкѣ, устроенной въ одномъ изъ самыхъ дикихъ и мрачныхъ мѣстъ сада, рѣдко посѣщаемыхъ. Мнѣ было грустно и тяжело.

Невыразимая тоска одолѣла долго крѣпившееся сердце, злое отчаяніе проникло въ душу и разоблачило лицемѣрные покровы ея мнимаго спокойствія. Какъ у ребенка, который видитъ, на окошкѣ бель-этажа, прелестную, но недоступную для него игрушку, слезы проступили на глазахъ моихъ. Я закрылъ лице руками, прислонивъ голову къ спинкѣ скамьи. Не знаю, сколько минутъ просидѣлъ я, почти недвижимъ, въ этомъ положеніи, какъ долго еще оставался бы въ немъ, еслибъ не услышалъ вдругъ шорохъ чьихъ-то шаговъ подлѣ. Открываю лице и — вижу Графиню Елену... Она остановилась у большаго дерева, прикрывавшаго вѣтвями своими дерновую скамью, и облокотясь на него, пристально смотрѣла на меня...

— «Всегда одинъ... всегда такъ печаленъ!» — сказала она кроткимъ, нѣжнымъ голосомъ, заставившимъ меня вздрогнуть отъ внезапной радости

и счастія. — «Вы, кажется, плакали?» — прибавила она, устремляя на меня взоръ живѣйшаго состраданія.





====page194==== 

— Графиня... такое участіе... проговорилъ я, быстро оставляя скамейку и отдавая почтительный поклонъ дочери Графа. Въ первую минуту,

неожиданное появленіе Елены смутило меня и заставило быть неучтивымъ.

— «Вы плакали?» — повторила она. — «У васъ есть горе?... Да, я давно замѣчала, что вы тоскуете о чемъ-то, что вы несчастны....

«Такъ, Графиня...я очень, очень несчастливъ!...

И произнеся послѣднее слово, я уже сожалѣлъ о своемъ неблагоразумномъ восклицаніи. — Нѣтъ, нѣтъ! — прибавилъ я поспѣшно — я не несчастливъ... Пустая мечтательность... безразсудство... О, впрочемъ, я очень, очень счастливъ!

— «Вы боитесь быть откровенными со мною?... Вы, можетъ быть, считаете меня неспособною понимать горе другой души?...» — сказала Елена, повидимому встревоженная отчаянною принужденностію увѣренія моего въ своемъ счастіи.

— Ахъ, Графиня, я считаю васъ ангеломъ!... произнесъ я съ умиленіемъ, сложивъ на груди руки и не смѣя смотрѣть въ ея лице, очаровательное, исполненное истинно-ангельской красоты и доброты.





====page195====

— «О, если бъ я была ангеломъ», — возразила она съ чувствомъ тихой грусти... — «я могла бы пролить въ сердце ваше утѣшеніе... но, обыкновенная женщина, какъ всѣ другія... могу только искренно сожалѣть о васъ...»

— Графиня! такихъ словъ достаточно — сдѣлать счастливѣйшимъ человѣкомъ самаго несчастнаго!... И вамъ ли называть себя обыкновенною женщиной?...

— «Перестаньте: вы льстите мнѣ... Говорите просто... я васъ слушаю...» — прибавила она значительно.

— Всякой другой женщинѣ можно льстить: но не вамъ, Графиня... не вамъ, Елена!...

— «Развѣ вы предпочитаете меня другимъ?» — прервала она въ-полголоса и потупивъ прозрачно-голубые глаза свои въ землю, которая должна была разцвѣсти новымъ раемъ отъ ея небеснаго взора.

Что произошло со мною въ ту минуту, отъ такого неожиданнаго, многозначащаго вопроса, разсказать не умѣю...молчу, какъ молчалъ тогда, не отвѣчая Еленѣ, не дерзая отвѣчать...

— «Вы молчите» — сказала она, не поднимая глазъ: «стало-быть, вы не хотите солгать?»





====page196====

— Графиня! — воскликнулъ я съ восторгомъ: я былъ уже не въ силахъ удерживать болѣе чувствъ своихъ. — Ужели самыя несбыточныя, самыя безразсудныя и дерзкія мечты могутъ осуществляться?

— «Для достойнаго!...» - отвѣчала она твердо и выразительно.

Понятенъ, ясенъ былъ смыслъ этихъ драгоцѣнныхъ двухъ словъ. Я едва не обезумѣлъ отъ блаженства, но успѣлъ овладѣть собою, и по возможности утишая сильное душевное волненіе, дрожащимъ, прерывающимся голосомъ сказалъ Графинѣ:

— Мнѣ давно должно было бѣжать изъ дома отца вашего... теперь я не могу, не долженъ оставаться здѣсь ни одной минуты долѣе...

— «Вы хотите оставить насъ... чѣмъ же вы такъ недовольны?» — произнесла она укоризненно и съ нескрываемою горестію.

— Графиня! — воскликнулъ я, упадая передъ нею на колѣни. — Бѣгу отсюда немедленно... никогда болѣе не увижу васъ... но въ послѣднюю минуту свиданія нашего, въ минуту столь счастливую и нежданную, снисходительно позвольте мнѣ высказать, что навсегда хотѣлъ я скрыть и отъ васъ и отъ всѣхъ... О, если судьбѣ угодно





====page197 ====

было устроить эту минуту... этотъ вечеръ... если въ васъ столько благости и состраданія ко мнѣ... не лишите меня единственнаго наслажденія... вымолвить передъ вами мою душу, мое сердце... сказать... — Голосъ мой прервался; слово замерло на устахъ... Елена подала мнѣ руку свою, бѣлую, какъ лилія, благоухающую, какъ ни одинъ цвѣтъ въ мірѣ...

— «Встаньте, Евгеній... я давно знаю, что вы... любите меня...» — проговорила она медленно и нерѣшительно.

— Графиня!... Елена! — вотъ все, что могъ я отвѣчать ей, осыпая поцалуями ея руку, не отнимаемую изъ руки моей...

— «За чѣмъ же бѣжать?» — сказала она тихо, голосомъ просьбы, исполненнымъ нѣжности и тревоги душевной.

— Любить безъ надежды, и...оставаться?...

— «Надѣйтесь!» — еще тише произнесла Елена... Бархатные пальцы руки ея пожали мою увѣрительно... — «Откройте отцу моему сердце ваше» — 

продолжала она съ усиливающимся волненіемъ и трепетомъ — «скажите ему, что вы любите, что вы любимы... и можетъ быть...»                     '





====page198 ====

— Онъ никогда не согласится...

— «Если такъ, я никогда не выйду замужъ за другаго...»

- Елена... я не дерзалъ и мечтать о такомъ счастіи...быть такимъ избраннымъ, необыкновеннымъ счастливцемъ!...

— «О, вы были слишкомъ робки... Вы ничего не хотѣли видѣть... (говорила она уже гораздо смѣлѣе, съ какою-то короткостію отношеній, мгновенно образовавшихся)... а я люблю васъ съ первой минуты свиданія нашего... даже прежде... Годъ тому...» 

— Прежде... годъ тому? — прервалъ я съ удивленіемъ.

— «Да...» — продолжала Елена. — «Годъ тому, братъ мой, Леонидъ...»

— Леонидъ? Ахъ, Боже мой... вѣдь братъ вашъ, Графиня, старый мой товарищъ по университету! Мы вмѣстѣ учились въ Іенѣ, и нѣкогда были искренними друзьями... Мнѣ никогда не привелось сказать объ этомъ батюшкѣ вашему... то есть, я считалъ безполезнымъ говорить ему...

— «А я давно знала. Годъ тому, братъ мой приѣзжалъ въ Варшаву показать бабушкѣ красивый мундиръ свой... Между разными вещами, ко-



====page199====

торыя хранилъ онъ въ своей дорожной шкатулкѣ, я увидѣла случайно портретъ вашъ...»

— Мой портретъ?... Ахъ, да!... я подарилъ его, въ Іенѣ, Леониду, на память обо мнѣ, въ минуту нашей разлуки...

(То былъ, однакожъ, не тотъ, извѣстный читателю, портретъ, сдѣланный Маргаритою, когда я учился у нея рисованію, а другой, работы одного Іенскаго студента, но также очень похожій и мастерской кисти.)

— «Вы скоро увидитесь съ Леонидомъ: батюшка ожидаетъ его въ началѣ будущаго мѣсяца... Надѣюсь, вы не покинете насъ до тѣхъ поръ?» — прибавила Елена съ очаровательною улыбкою.

— Ахъ, Графиня... предчувствую, что дальнѣйшее пребываніе мое здѣсь не будетъ такъ же счастливо, какъ настоящія безцѣнныя минуты!...

— «Вѣруйте въ счастливый конецъ вашей благородной любви, которую вы такъ почтительно, такъ старательно скрывали... и успѣли скрыть отъ всѣхъ, кромѣ меня... Вѣруйте, что рано или поздно я буду принадлежать вамъ, если только ваши чувства не перемѣнятся...»

— Графиня!... Елена!!... я былъ бы тогда самымъ неблагодарнымъ,       презрѣннымъ человѣ-



====page200====

комъ... Суждено ли мнѣ высокое счастіе, такъ милостиво обѣщаемое... должно ли будетъ навсегда отказаться отъ него и разлучиться — я умру съ любовію къ вамъ, Елена!...

Она опять тихо пожала мою руку, сказала еще нѣсколько нѣжныхъ, обольстительныхъ словъ и удалилась, потому что на дворѣ уже значительно

стемнѣло, и продолжать бесѣду со мною долѣе, наединѣ, было бы неприлично.

Оставшись одинъ, я долго сомнѣвался въ дѣйствительности происшедшаго; долго представлялось оно мнѣ безумною мечтою разгоряченнаго

воображенія, фантастическимъ видѣніемъ сна, призракомъ отчаянно-смѣлыхъ надеждъ, а не существенностію. Но то была существенность, то была истина... можетъ быть, сладчайшая изъ всѣхъ истинъ, какія когда-либо открывались человѣку. Въ свѣтлой радости моей, я плакалъ и молился...

Елена, съ такою возвышенною довѣрчивостію(не подлежащей сужденію и понятію душъ обыкновенныхъ), осчастлививъ меня своею взаимностію, не унизилась до интриги дальнѣйшихъ уединенныхъ свиданій съ избраннымъ ея сердцемъ. Произнеся слово любви и велѣвъ мнѣ надѣяться, она съ тѣхъ поръ избѣгала встрѣчъ со мною, пред-





====page201====

оставила времени объясненіе тайны, и съ достоинствомъ ожидала развязки судьбы нашей. Я понималъ ея поведеніе, и съ своей стороны велъ себя такъ же почтительно и скромно, какъ и до той минуты, когда узналъ свое великое, нежданное счастіе... 

По возвращеніи Графа изъ Парижа, гдѣ онъ, противъ ожиданія, пробылъ около недѣли, я совершенно измѣнилъ тактику свою съ нимъ. Вмѣсто прежней гордости и независимости, постоянно поддерживаемыхъ мною въ отношеніяхъ съ надменнымъ человѣкомъ, готовымъ при малѣйшей уступчивости возобновить покровительственный, высокомѣрный тонъ обхожденія съ своимъ домашнимъ

секретаремъ, — я обратился къ самой неограниченной почтительности, услужливости, угожденіямъ, всѣми силами и мѣрами старался пріобрѣсть его

расположеніе. Оно необходимо было для той цѣли, которую такъ неожиданно указала мнѣ Елена.

Здѣсь я долженъ пояснить читателю геральдику мою. Дочь Польскаго магната, удостоивая меня обѣщанія вступить нѣкогда въ бракъ со мною, не

снисходила однакожъ на союзъ съ какимъ-нибудь плебеемъ, не уничижала себя мыслію о такомъ союзѣ. — Родъ нашъ происходилъ отъ древней фа-



====page202====

миліи старинныхъ дворянъ Италіи, потомки которыхъ въ послѣдствіи, переселились во Францію. Въ новѣйшее время, темныя обстоятельства, связанныя съ политическими, покрываютъ существованіе нашей фамиліи: но воинственное имя отца моего не чуждо нѣкоторой извѣстности... Графиня Елена не была вовсе невнимательна ко всему этому...

Но возвращаюсь къ отцу ея... Графъ сначала удивился перемѣнѣ поведенія моего съ нимъ, потомъ скоро привыкъ къ ней; однакожъ, сверхъ чаянія, не воспользовался ею, и съ своей стороны оказывалъ мнѣ ласковость и внимательность, даже нѣкотораго рода дружбу. Явился Леонидъ. Свиданіе наше, послѣ долгой разлуки, было радостно и искренне. Время совершенно изгладило малѣйшій слѣдъ и всякую память обиды, нѣкогда нанесенной ему

мною, тѣмъ болѣе, что онъ наконецъ достигъ своей цѣли у Эрнестины, встрѣтясь съ нею гдѣ-то на новомъ пути жизни. Словомъ, мы стали, по прежнему, пріятелями. Впрочемъ, изъ осторожности, не желая заранѣе безполезно портить дѣла, я не открывалъ ему отношеній своихъ къ сестрѣ его, Еленѣ.





====page203====

Съ наступленіемъ осени Графъ возвратился въ свой Парижскій отель. Каждый день я собирался вымолвить передъ нимъ роковое слово дерзкаго

признанія: но каждый разъ оно мертвѣло, остывало на устахъ моихъ, и я оставался при одномъ намѣреніи. Робость моя естественно происходила

отъ сомнѣнія въ сбыточностп смѣлыхъ надеждъ, которыхъ безъ ангельскаго ободренія Елены я никогда не дерзалъ бы и питать. Мнѣ казалось

невозможнымъ согласіе Графа на столь неравный бракъ. Что значило мое старинное дворянство, въ сравненіи съ личными общественными преимуществами и богатствомъ отца Елены? Что значило оно въ лицѣ человѣка съ ограниченнымъ достаткомъ, безъ всякаго значенія въ быту гражданскомъ, безъ имени, разливающаго вокругъ себя, въ гостиныхъ, какое-то радужное сіяніе и блескъ, безъ всего, словомъ, что могло бы еще кое-какъ

склонить Графа на желаемый Еленою союзъ со мною. Пересчитывая блистательныхъ жениховъ ея получившихъ отказъ, и сравнивая себя съ ними,

я не могъ не видѣть болѣе нежели шаткаго основанія безумныхъ надеждъ своихъ. Но мольбы дочери и родительская нѣжность, надѣялся я, статься можетъ, возьмутъ верхъ надъ честолюбіемъ и

Часть III.                       14





====page204====

высокомѣріемъ Графа — и то было единственное притомъ невѣрное, сомнительное упованіе мое...

Между тѣмъ, въ домѣ Графа, съ нѣкотораго времени, стало являться, и довольно часто, новое лице — какой-то крошечный старичишка, лѣтъ шестидесяти-пяти, дряхлый, больной, едва двигающійся, едва дышащій. Однакожъ, это полуживое существо, эта жалкая развалина, вмѣщала въ себѣ огромную знаменитость: то былъ перъ Франціи, кавалеръ почти всѣхъ Европейскихъ орденовъ первыхъ степеней, то былъ извѣстный Герцогъ***,

обладавшій нѣкогда несмѣтными богатствами, но, въ слѣдствіе разныхъ политическихъ и частныхъ событій, почти совершенно разорившійся. Онъ

былъ вдовецъ, имѣлъ нѣсколько сыновей и дочерей, и — какъ носились слухи — хотѣлъ поправить свое состояніе посредствомъ втораго, выгоднаго брака. Предполагая основательно, что знакомство его въ домѣ Графа имѣло эту послѣднюю цѣль, и зная, какъ дорого, какъ безусловно, отецъ Елены цѣнилъ высокій родъ и блестящее положеніе въ свѣтѣ, я рѣшился ускорить развязкою судьбы своей... положить конецъ мучительнымъ сомнѣніямъ и неизвѣстности. О, я и не ожидалъ благопріятнаго конца! Но невозможно представить себѣ





====page205====

негодованія и гнѣва, съ какими Графъ выслушалъ мое дерзкое предложеніе. Онъ побагровѣлъ отъ досады и оскорбленной гордости. Пѣна бѣшенства

показалась у рта его.

— «Здорова ли голова ваша, сударь?» — вскричалъ онъ прерывающимся отъ злости голосомъ. — «Какъ могли вы забыться до такой степени?...

Кто произвелъ васъ на свѣтъ?»

— Кто произвелъ меня на свѣтъ? — вскричалъ я, въ свою очередь, гордо и съ достоинствомъ. — До сихъ поръ, Графъ, я не имѣлъ нужды объявлять вамъ мою родословную... Вотъ она... Отецъ мой... Имя матери моей...

Я произнесъ имя той, которой обязанъ былъ рожденіемъ: я назвалъ Теодору * * *.

— «Теодора * * *?» — повторилъ Графъ съ изумленіемъ. — «Милостивый государь! шутка ваша далеко заходитъ...Теодора * * *?»

— Да, Графъ: это имя моей матери...еще разъ говорю вамъ, ни мало не думая шутить.

— «Но такъ называлась сестра первой жены моей?»

Я изумился не менѣе Графа.

— «Можете ли вы доказать слова ваши, если только они не безстыдная ложь?»





====page206====

Я подробно разсказалъ ему всю, давно извѣстную читателю, исторію Теодоры.

Графъ слушалъ внимательно, сперва съ недовѣрчивостію, потомъ съ любопытствомъ и безпрестанно возрастающимъ участіемъ. Движенія его

неудовольствія постепенно ослабѣвали, утишались; лице его мало по малу принимало снисходительное, благосклонное выраженіе, взглядъ становился ласковымъ и милостивымъ... Когда я кончилъ свое длинное повѣствованіе, онъ обнялъ меня и удостоилъ назвать «своимъ племянникомъ». Неожиданное открытіе немедленно сообщено было всему семейству, котораго членомъ сталъ я такъ внезапно и невообразимо. Бабка Елены долго не хотѣла вѣрить, что видитъ передъ собою внука своей незабвенной Теодоры; но когда ей представлены были всѣ доказательства, старушка громко зарыдала и съ нѣжностію приняла меня въ свои объятія. По странной случайности, до настоящей минуты, я никогда не полюбопытствовалъ узнать объ имени тёщи

Графа, да и не имѣлъ, впрочемъ, нужды въ такомъ свѣдѣніи. Леонидъ не могъ нарадоваться нежданному родству нашему. Офелія была въ восторгѣ, и при всѣхъ бросилась цаловать меня, хотя, по ис-



====page207====

тинѣ, свойство между мною и ею было весьма не близкое, въ кровномъ родственномъ отношеніи. Одна только Елена не изъявляла особенной радости, предвидя, что это новое обстоятельство, хотя и усиливаетъ мою родословную, но увеличитъ только препятствія къ нашему соединенію. Она

не ошибалась. Дѣйствительно, спустя нѣсколько дней, Графъ сказалъ мнѣ, очень ласково, но тѣмъ не менѣе рѣшительно:

— «Ну, теперь я надѣюсь, другъ мой, что вы ограничитесь одною братскою любовію къ Еленѣ. Я не люблю кровосмѣшенія, возбраняемаго и

гражданскими и религіозными законами. Безъ особеннаго разрѣшенія Церкви, вы не можете вступить въ брачный союзъ. Притомъ, скажу вамъ откровенно: замужество Елены уже рѣшено. Рука ея обѣщана Герцогу***, на дочери котораго женится Леонидъ...»

— Вы отдаете Елену Герцогу, этому ходячему, бродящему трупу, и думаете, что она согласится на такой ужасный союзъ? — прервалъ я горячо и съ сильнымъ убѣжденіемъ въ томъ, что говорилъ.

— «Это ужъ мое дѣло» — безстрастно, но твердо отвѣчалъ Графъ. — «Если же любовь ваша такъ велика и неизцѣлима» — прибавилъ онъ послѣ





====page208====

нѣкотораго молчанія: «если вы не можете восторжествовать надъ несчастною страстію вашею къ двоюродной сестрѣ своей, то не благоразумнѣе ли будетъ навсегда удалиться... Я считаю себя обязаннымъ, нѣкоторымъ образомъ, обезпечить ваше состояніе и устроить вашу карьеру... Вы, конечно, примете отъ меня, какъ отъ родственника, посильное пособіе и всякое, съ моей стороны, къ вашей пользѣ, содѣйствіе...»

— Благодарю, Графъ: я не нуждаюсь ни въ подаяніи, ни въ покровительствѣ! Вамъ угодно, чтобъ я удалился изъ дома вашего... Не

заставлю повторять себѣ такого приказанія: черезъ часъ меня не будетъ здѣсь...Прощайте, Графъ! Не говорю: до свиданія... мы, къ вашей радости,

конечно, никогда болѣе не увидимся... Да не отомститъ вамъ Богъ за меня и за Елену!... Священнѣйшія чувства природы вы приносите въ жертву суетѣ и внѣшности...

Крупныя слёзы катились по щекамъ Елены, когда, въ тотъ же день, оставляя домъ Графа, я прощался съ нею. Я не могъ выговорить ни

слова. Тяжелыя чувства, угнетавшія сердце, смыкали уста мои въ недвижную улыбку горести и страданія. Елена была также безмолвною.





====page209====

Она произнесла только одно слово: но великое слово прощальнаго утѣшенія и упованія...Много лѣтъ прошло съ незабвенной минуты; давно отлетѣла въ вѣчность молодость моя; безвременная сѣдина начинаетъ убѣлять голову... а то слово волнуетъ и нынѣ дряхлѣющее сердце, наполняетъ его, порою, сладостными мечтами... потому что я все еще, и такъ же пламенно, какъ въ тѣ дни, люблю сестру мою, мою Елену... То незапамятное слово ея было: «Надѣйтесь!»

Но минуло почти десять лѣтъ, какъ произнесли его...и съ тѣхъ поръ мы не видались болѣе! Должно ли еще надѣяться?

Черезъ нѣсколько мѣсяцевъ по оставленіи мною Графскаго дома, совершены были, въ двухъ разныхъ храмахъ, но въ одинъ и тотъ же день, въ

одинъ и тотъ же часъ, два бракосочетанія: Елены съ Герцогомъ*** и Леонида съ дочерью Герцога. Для того въ одно время, чтобы до брака не существовало родства между обѣими фамиліями.

Весь Парижъ смѣялся глупости и тщеславному безразсудству Графа, выдавшаго дочь свою за хилаго, больнаго старика, который, впрочемъ,

выигрывалъ здѣсь только огромное приданое, чувствительно поправлявшее дѣла его. Да





====page210====

онъ, повидимому, и не добивался ничего инаго: касательно самой Елены едва ли онъ имѣлъ или могъ имѣть какіе нибудь виды. Въ одномъ журналѣ очень справедливо было замѣчено, что это союзъ чисто платоническій, не обѣщающій ни потомства, ни супружескихъ наслажденій ветхому мужу. Общія насмѣшки надъ Герцогомъ и Графомъ были такъ велики и злорѣчивы,

что оба они, съ своими семействами, должны были оставить Парижъ. Въ это время я жилъ, по прежнему, съ старыми друзьями моими. Отрадно ли было мое существованіе? — мила ли мнѣ была жизнь, отравленная несчастною страстію?... вопросы, не требующіе отвѣта. Скажу только, что къ горечи собственнаго положенія, присоединялась горечь прискорбной участи близкихъ. При переселеніи къ нимъ, я нашелъ ихъ въ самой крайней бѣдности. Мишель, принужденный изъ скуднаго жалованья удѣлять большую

часть на уплату долга въ типографію, за напечатаніе первой книги своей, встрѣтившей столь неблагопріятный пріемъ, едва находилъ средства къ существованію своему съ семействомъ. Маргарита и Клара помогали ему трудами рукъ своихъ, мать кистію, жена иглою. Именемъ и заклина-



====page211====

ніями дружбы, я едва успѣлъ заставить ихъ принять отъ меня нѣкоторое пособіе, и считалъ себя счастливымъ, что могъ, хотя нѣсколько, облегчить нужды семейства, которое съ дѣтскихъ лѣтъ привыкъ считать роднымъ своимъ семействомъ...





====page212====





ГЛАВА XXI

и

послѣдняя.

Iюльская революція. - Несчастие Мишеля. 

Магазинщица. – Возвращеніе на родину. – Новыя могилы на сельскомъ кладбищѣ ея. 



Между тѣмъ, какъ такимъ образомъ текла безвѣстная судьба наша, въ ограниченномъ кругу частной жизни, — въ политическомъ мірѣ, во Франціи,

готовился великій переворотъ, созрѣвала новая революція, не столь грозная и ужасная, какъ революція девятидесятыхъ годовъ прошедшаго столѣтія, исполнившая міръ потрясеніями, обрекшая Европу двадцатилѣтнему кровопролитію, поколебавшая царства и престолы, — не столь продолжительная и многосложная, потому что дѣло ея рѣшилось въ нѣсколько дней, но тѣмъ не менѣе ниспровергшая древнюю, знаменитую





====page213====

династію, которой Франція обязана толикими благодѣяніями и славою.

Былъ Іюль 1830. Въ Парижѣ, въ народѣ, ходило какое-то волненіе, неудовольствіе, — ропотъ, несправедливый уже по тому самому, что относился къ законной власти монарха. Впрочемъ, то былъ еще глухой, неопредѣленный ропотъ, подобный далекому ропоту волнъ морскихъ. Народъ

гудѣлъ, безъ достаточныхъ побужденій, подстрекаемый журналами, приготовлявшими его къ новому порядку вещей, или, правильнѣе, безпорядку.

Вдругъ, шесть указовъ Карла X, совершенно неожиданные, явились въ Монитерѣ, утромъ 26 числа. Ими ограничивалась свобода періодическихъ изданій — благодѣтельная мѣра, которую рано или поздно должно будетъ принять во всѣхъ конституціонныхъ государствахъ, — отсрочивалось собраніе

Палатъ и вообще обнародованы были разныя постановленія, отклонявшіяся отъ Хартіи.

По мѣръ того, какъ содержаніе указовъ распространялось между жителями Парижа, движеніе въ народѣ безпрестанно возрастало и наконецъ

достигло высочайшей степени. На слѣдующее утро, 27 числа, въ садахъ Тюльери и Пале-Рояля, образовались уже довольно многочисленныя тол-



====page214====

пы. Нѣсколько человѣкъ, ставши на скамьи и стулья, громко читали указы собравшимся вокругъ слушателямъ. Торговые и дѣловые люди, фабриканты, работники, всякаго рода промышленники, оставили свои занятія, и съ шумными угрозами бросились на улицы, требуя вознагражденія за выгоды, утраченныя въ слѣдствіе состоявшихся указовъ правительства. — На биржѣ,

всѣ акціи понизились до четырехъ процентовъ; среднее сословіе наиболѣе ощущало вредъ, причиненный наступившимъ кризисомъ; словомъ, почти всѣ классы народонаселенія были или хотѣли казаться недовольными. Впрочемъ, дальнѣйшихъ безпорядковъ еще не происходило, и полиція довольно дѣятельно охраняла спокойствіе столицы. Первое возмущеніе открылось въ Пале-Роялѣ, по причинѣ оплошности жандармовъ, оставившихъ его ранѣе обыкновеннаго. Испуганные торговцы немедленно затворили свои лавки, магазины, кладовыя. Въ то же время многочисленныя толпы народа устремились къ дому министерства иностранныхъ дѣлъ и на дорогу въ С. Клу, откуда ожидали возвращенія Полиньяка. Буйныя скопища хотѣли остановить и задержать перваго министра, котораго считали виновникомъ издан-



====page215====

ныхъ Королемъ указовъ; но, охраняемый жандармами, онъ успѣлъ укрыться въ отелѣ своемъ. Мятежники выбили въ окнахъ его нѣсколько стеколъ; кричали: «Долой Полиньяка! да здравствуетъ Хартія!» — пошумѣли нѣсколько времени, и разошлись, не произведя ничего рѣшительнаго. Но тѣмъ смѣлѣе и предпріимчивѣе дѣйствовали періодическія изданія, предавшіяся защитѣ и покровительству народнаго возстанія. Они раздували пламя его самыми неблагопріятными для правительства толкованіями содержанія изданныхъ имъ

указовъ, распространяя листки свои всюду и большею частію безденежно. Словомъ, съ каждымъ часомъ дѣло принимало болѣе и болѣе серьёзный

оборотъ. Главнѣйшія улицы безпрестанно наполнялись многочисленными толпами, съ неистовымъ крикомъ и угрозами бросавшимися изъ одного мѣста въ другое. Уже усилія полиціи къ укрощенію ихъ оказывались недостаточными: потребовались штыки и ружейные приклады. Явились

драгуны. Множество гражданъ было затоптано лошадьми ихъ, женщинъ и дѣтей задавлено въ тѣснотѣ.

Такимъ образомъ поданъ былъ первый сигналъ къ всеобщему возстанію, и за тѣмъ весь Парижъ,





====page216====

въ теченіе трехъ дней и двухъ ночей, представлялъ кровавое позорище убійствъ и ужаса...



Около вечера 27-го числа, королевскія войска получили повелѣніе занять мѣста, гдѣ наиболѣе скоплялись массы народа, на площадяхъ и бульварахъ. Тутъ завязалась упорнѣйшая борьба, первоначально склонявшаяся на сторону войскъ, потому что мятежники, большею частію, не имѣли оружія и отвѣчали на ружейные выстрѣлы каменьями... Вскорѣ однакожъ образовалась между обѣими сторонами правильная перестрѣлка и продолжалась до глубокой ночи, въ разныхъ пунктахъ столицы, мгновенно обратившейся въ военный станъ...



Улица Сентъ-Оноре, гдѣ жили мы, также обращена была въ поле битвы, которая на слѣдующій день, 28 числа возобновилась съ большею яростію со стороны бунтовщиковъ, приняла твердый, единодушный характеръ и предвѣщала

упорнѣйшую борьбу — на жизнь или смерть. Около 9-ти часовъ утра начался сильнѣйшій ружейный огонь и продолжался безпрерывно двѣнадцать часовъ сряду, сопровождаемый наконецъ и громомъ пушекъ. Ужаснѣйшій бой происходилъ на Гревской Площади...





====page217====

Но я не буду описывать дальнѣйшихъ подробностей и всего хода Іюльскаго переворота, столь впрочемъ извѣстнаго. Я не пишу ни современныхъ мемоаровъ, ни историческаго романа. Я долженъ былъ только частію изобразить внѣшнюю сторону политической драмы, потому что невинною жертвою ея сдѣлался человѣкъ, близкій мнѣ и не чуждый читателю моихъ Записокъ.

Утромъ 28 Іюля, Мишель, по обыкновенію, вышелъ изъ дому, въ намѣреніи, не смотря на происходящіе безпорядки, пробраться къ своей

должности, и обѣщаясь непремѣнно тотчасъ воротиться, въ случаѣ какой-либо опасности. Клара, томимая предчувствіемъ, со слезами просила его остаться дома; Маргарита и я присоединяли свои просьбы и убѣжденія, но Мишель не послушался насъ. Говоря, что, кромѣ должности, имѣетъ крайнюю надобность идти со двора и утверждая, что мирнымъ гражданамъ не предстоитъ никакой опасности, онъ смѣло отправился въ путь, каждое утро повторяемый, въ продолженіе пяти лѣтъ. Прошло нѣсколько часовъ. Наступила пора обѣда. Мишель не возвращался. Наступилъ вечеръ, а его все не было. Клара и Маргарита, исполненныя страха и отчаянія, сомнѣвались уже





====page218====

увидать когда нибудь, одна своего мужа, другая сына, обѣими равно нѣжно любимаго, если только материнская любовь, при всей ея неограниченности, можетъ равняться съ любовію истинно преданной супруги. Сколько могъ, я утѣшалъ бѣдныхъ женщинъ, хотя, признаюсь, самъ былъ сильно встревоженъ и плохо надѣялся на благополучное возвращеніе Мишеля. — «Ужъ не вмѣшался ли онъ въ толпу мятежниковъ» — думалъ я: «не присоединился ли къ нимъ?... Жребій его такъ печаленъ, будущее такъ мало представляетъ ему надеждъ, что онъ дѣйствительно могъ рѣшиться, въ смутѣ народной, искать конца своего грустнаго существованія?.. Но нѣтъ, нѣтъ! Развѣ несчастіе его

такъ велико? Развѣ не каждому изъ людей назначено нести крестъ того или другаго испытанія? Развѣ двѣ-три неудачи могли сокрушить его кроткую,

терпѣливую, благородную душу? Нѣтъ, это невозможно! Мишель помнитъ, что онъ сынъ, супругъ и отецъ, что у него есть неизмѣнный, вѣрный другъ, стоющій нѣжнѣйшаго брата, готовый все дѣлить съ нимъ... и никогда не рѣшится на дѣло недостойное. Притомъ онъ такъ горячо любитъ свою мать, жену, дѣтей, такъ всегда былъ искрененъ со мною, что, вѣрно, сказалъ бы мнѣ





====page219====

о своемъ намѣреніи, еслибъ оно и пришло ему въ голову, въ минуту грусти и унынія... Нѣтъ, вѣроятно, случилось что нибудь другое?

Въ такихъ размышленіяхъ наступила ночь. Никто изъ насъ не думалъ объ отдохновеніи, о снѣ. Съ безмолвною печалію смотрѣли мы другъ на друга, стараясь взаимно прочесть во взорахъ нашихъ надежду или утѣшеніе. Только двое малютокъ слишкомъ еще юныхъ и неспособныхъ понимать никакого горя, мирно почивали на своихъ кроваткахъ. Прекрасныя личики ихъ осѣнялись выраженіемъ дѣтской безпечности и невинности; мать смотрѣла на нихъ съ умилительною горестію, и мысль, что дѣти ея, въ эти минуты

безпечнаго ихъ сна, можетъ быть, уже сироты, блуждала въ ея тревожномъ воображеніи и наполняла сердце ея невыразимымъ страданіемъ. Вдругъ,

посреди унылаго молчанія, продолжавшагося около получаса, послышался осторожный, боязливый стукъ въ двери. Клара и Маргарита вздрогнули, затрепетали; на лицахъ ихъ изобразились надежда и страхъ, опасеніе и радость. Мишель ли то, наконецъ, здоровый, невредимый — или принесли

о немъ роковое извѣстіе?... Я поспѣшилъ отворить двери... но, подойдя къ нимъ, не вдругъ повер-

Часть III.                         15





====page220====

нулъ ручку: и меня также проникли невольный страхъ, робость, похожіе на предчувствіе недобраго. — «Кто тутъ?» — спросилъ я. — Отворите! — отвѣчалъ мнѣ голосъ, казалось, не незнакомый: но то былъ не Мишелевъ голосъ. Я отворилъ двери, и въ комнату вошелъ пожилой человѣкъ, въ которомъ мы тотчасъ узнали одного изъ товарищей Мишеля по министерству, добраго старика, иногда навѣщавшаго насъ.

— «Будьте спокойны!» — сказалъ онъ мнѣ, стараясь придать голосу своему твердость и равнодущіе. — «Съ вашимъ другомъ случилось маленькое

несчастіе: его ранили... но не опасно... При искусномъ пособіи врача, онъ скоро будетъ здоровъ...»

— Мишель раненъ? — вскричали вдругъ обѣ женщины, Маргарита и Клара. — Гдѣ же онъ?...

— «Онъ здѣсь, милостивыя государыни!... Вы его сейчасъ увидите... но, повторяю, Бога ради, будьте спокойны... не кричите, не плачьте... иначе, пуще растревожите больнаго... а это очень опасно... очень можетъ повредить ему...»

Женщины обѣщали послушаться стараго чиновника, и черезъ четверть часа въ комнату внесли несчастнаго Мишеля: но онѣ не могли





====page221====

удержаться отъ плача и рыданій, когда увидѣли его. Малютки, въ это время, также проснулись и крикомъ своимъ сдѣлали еще печальнѣе картину

бѣдствія и ужаса семейнаго. Голова Мишеля была жестоко разрублена сабельнымъ ударомъ, а лѣвое плечо прострѣлено, на вылетъ, пулею, съ

значительнымъ поврежденіемъ кости. Можно бы сказать, что лице раненаго блѣдностію своею уподоблялось трупу, еслибъ почти все оно не было

облито кровію. Слабая перевязка, наскоро сдѣланная изъ разорваннаго носоваго платка, не удерживала теченія крови. При видѣ ея, вопли дѣтей и

женщинъ раздались сильнѣе. Не смотря на такое ужасное положеніе, Мишель сохранялъ еще чувства и память. Онъ хотѣлъ говорить, произнесъ нѣсколько несвязныхъ словъ, тихимъ, прерывающимся голосомъ; но потомъ вдругъ умолкъ: силы измѣнили ему; онъ закрылъ глаза, и казалось погрузился въ безчувствіе. Съ перваго взгляда на бѣднаго друга моего, я убѣдился, что положеніе его было гораздо опаснѣе, нежели какъ говорилъ товарищъ его по службѣ, естественно желая, сколько возможно, уменьшить испугъ и горесть родныхъ. Мишель былъ если не вовсе безнадеженъ, то одна только молодость и скорое посо-



====page222====

біе врачебное могли возвратить его къ жизни — не къ здоровью, которое никогда не могло совершенно возстановиться послѣ двухъ столь тяжелыхъ

ранъ, полученныхъ почти въ одно и тоже время. Къ счастію, въ томъ самомъ домѣ, гдѣ нанимали мы квартиру, жилъ очень хорошій лекарь. Я немедленно отправился къ нему, и убѣдилъ его, не теряя ни минуты, подать помощь бѣдному другу моему. Просьбу свою я подкрѣпилъ врученіемъ Эскулапову сыну довольно значительной суммы, и такимъ образомъ возбудилъ въ немъ самое пламенное усердіе къ исполненію своей обязанности. Неотлагательно приступилъ онъ къ дѣятельнѣйшимъ мѣрамъ врачеванія, успѣлъ совершенно остановить теченіе крови, и заботливо, по всѣмъ правиламъ спасительной науки, перевязалъ раны Мишеля. Внутреннія, успокоительныя и подкрѣпительныя, лекарства также не были забыты; словомъ, вся Латинская кухня приведена въ движеніе, и благодаря ея благодѣтельнымъ пособіямъ, искусно употребленнымъ, положеніе Мишеля нѣсколько облегчено. Цѣлую

ночь, всѣ мы, почти неотлучно, провели у одра больнаго, наблюдая его безпокойный и прерывистый сонъ. Маргарита и Клара поперемѣнно сидѣли у





====page223====

изголовья раненаго, тихо плача и не сводя взора со страждущаго друга своего. Дѣтей, для спокойствія Мишеля, перенесли въ другую комнату. Старый чиновникъ также не оставлялъ насъ: мы благодарили его за дружескую услугу и человѣколюбіе. Когда первыя движенія горести домашнихъ нѣсколько утишились, онъ разсказалъ намъ о причинѣ несчастія Мишелева, которую впрочемъ легко бы было угадать, еслибъ мы менѣе поражены были внезапностію постигшаго насъ бѣдственнаго случая.                  

На пути къ должности, Мишель, вмѣстѣ съ другими встрѣчавшимися молодыми людьми, остановленъ былъ толпою буйныхъ мятежниковъ. Не

взирая ни на какія возраженія и просьбы, они силою заставили Мишеля взяться за оружіе и дѣйствовать за одно съ ними. Всякое дальнѣйшее

сопротивленіе было бы безполезно: его приняли бы за приверженность къ Королю, и разъяренная чернь разтерзала бы бѣднаго Мишеля. Уступая

необходимости, онъ, противу воли своей, принужденъ былъ сражаться въ рядахъ неистовыхъ бунтовщиковъ — слѣдствіемъ было то положеніе, въ какомъ принесли его домой. Въ числѣ другихъ раненыхъ, онъ поднятъ былъ сострада-



====page224====

тельными людьми, между которыми находился товарищъ Мишеля. Добрый старикъ нанялъ карету, и въ ней привезъ къ намъ несчастнаго сослуживца своего.

Медленно и нерѣшительно было выздоровленіе Мишеля. Нѣсколько разъ болѣзнь его принимала самые неблагопріятные обороты, и только въ исходѣ Октября онъ началъ значительно поправляться: раны заживали, силы мало по малу возобновлялись. Онъ могъ уже ходить по комнатѣ, въ хорошую погоду дѣлалъ даже нѣсколько шаговъ на улицу; но о какихъ-либо занятіяхъ,

о продолженіи службы нечего было и думать. Мишель взялъ отставку. По настоятельному убѣжденію нашему, онъ рѣшился отправиться весною на мою родину, и поселиться тамъ, съ семействомъ, въ столь извѣстномъ читателю сельскомъ домикѣ, гдѣ протекли наше дѣтство и молодость...

— «А ты, Евгеній?» — спрашивалъ Мишель: «Ты останешься въ Парижѣ?»

— Оставаться въ Парижѣ!... А что я буду дѣлать здѣсь?... Нѣтъ, я послѣдую за вами, и никогда уже не покину тихаго убѣжища моей родины... На живописномъ берегу рѣки нашей, вспоминая, какъ плесканіе волнъ ея услаждало





====page225====

мой дѣтскій слухъ, хочу я провесть остальную половину жизни, расточенной такъ безумно, такъ праздно. Теперь поздно уже бросаться на какое бы то ни было поприще! Да и для чего? У меня нѣтъ ни желаній, ни надеждъ: ни что не подстрекаетъ моей дѣятельности, ни что не зоветъ меня промѣнять на невѣрную будущность привольную независимость, безвѣстность. Если онѣ не составляютъ счастія, за то, быть можетъ, избавляютъ отъ различныхъ неудовольствій и непріятностей, отъ тысячи мелкихъ досадъ и огорченій, неразлучныхъ съ дѣятельностію всякаго рода... Да, я послѣдую за вами!... Тамъ, среди величественныхъ красотъ дикой, уединенной природы, проведемъ мы остатокъ дней нашихъ, въ мирныхъ сельскихъ занятіяхъ... По вечерамъ, будемъ дружески бесѣдовать, вспоминать былое, читать... и не увидимъ, какъ наконецъ наступитъ собственный нашъ вечеръ, приблизится нашъ жизненный закатъ...

— «Мой не далекъ уже!» — печально произнесъ Мишель, съ тихимъ вздохомъ.

— За чѣмъ такія грустныя мысли? — Благословенный климатъ родины моей, свобода, независимость скоро возвратятъ тебѣ здоровье, и ты





====page226====

будешь безпрепятственно наслаждаться счастіемъ семейной жизни...

— «Не имѣя собственнаго куска хлѣба и существуя великодушнымъ благодѣяніемъ дружбы...»

— Мишель! Говоря такъ, ты оскорбляешь и меня и дружбу нашу...

— «О, прости, прости меня, Евгеній! Несчастіе пріучаетъ человѣка къ ропоту, къ сѣтованіямъ... Но ты не услышишь отъ меня болѣе ни одного слова жалобы... Я постараюсь даже быть счастливымъ, хотя въ остальные дни моей жизни, которые сочтены уже...»

Невозможно было безъ глубокой жалости слышать этихъ словъ, произнесенныхъ раздирающимъ душу голосомъ скорби и страданія, — видѣть

это лице, еще недавно столь прекрасное, а теперь блѣдное, исхудѣлое, истомленное продолжительною, тяжелою болѣзнію, — тусклые глаза, ввалившіеся подъ лобъ, взоръ мрачный и безжизненный.

Съ невыразимымъ чувствомъ участія, я обнялъ бѣднаго друга моего и нѣжно поцаловалъ его въ поблеклыя, посинѣлыя губы.

Въ началѣ Апрѣля мы собрались уже въ дорогу. Но я не могъ оставить Парижа, не побывавъ еще





====page227====

однажды въ тѣхъ мѣстахъ, что были свидѣтелями мгновеннаго моего счастія, не простясь съ ними, какъ съ драгоцѣнною могилою, навѣки покидаемой!

Наканунѣ отъѣзда нашего, я побрёлъ на дачу, гдѣ Графъ, съ семействомъ, проводилъ лѣто 1829. Дача была пуста, и деревья знакомаго сада едва опушались первою зеленью весны; дорожки и аллеи еще не были расчищены, и желтыя прошлогоднія листья, уцѣлѣвшіе подъ снѣгомъ, кой-гдѣ виднѣлись среди новой травы, подобно старцу, пріютившемуся подлѣ юности. Долго сидѣлъ я на дерновой скамейкѣ, гдѣ нѣкогда такъ неожиданно прервала

одиночество мое Елена, и гдѣ еще неожиданнѣе услышалъ я отъ нея, блистательной магнатки, неоцѣненное слово любви, ея любви, которая прежде

казалась мнѣ блаженствомъ недосягаемымъ. Здѣсь сказала мнѣ Елена: «Надѣйтесь! и — «Надѣйтесь?» - повторила она мнѣ, въ минуту разставанья, когда я оставлялъ на вѣки домъ Графа, провожаемый слезами, нѣжными ласками моей бабки и злобно-радостнымъ взоромъ Офеліи, возненавидѣвшей меня съ тѣхъ поръ, какъ открылась любовь моя къ ея прелестной падчерицѣ... Здѣсь говорила она, что никогда не выйдетъ замужъ за другаго: но вотъ уже болѣе года принадлежитъ дрях-



====page228====

лому, противному старичишкѣ... За чѣмъ же говорила она мнѣ: «надѣйтесь» — когда такъ скоро могла измѣнить своему добровольному обѣту? Или

признаніе ея было минутною прихотью, внушенною состраданіемъ; быть можетъ, даже тонкая насмѣшка надъ легковѣріемъ бѣднаго брата? О,

любила ли, любишь ли ты меня, Елена, сестра моя по крови, возлюбленная моего сердца, я никогда любить тебя не перестану! Десять медленныхъ

лѣтъ протекло съ той горестной минуты, когда я видѣлъ тебя впослѣдніе: но образъ твой неизгладимо живетъ со мною; въ пламенныхъ мечтахъ воображенія. Я не надѣюсь болѣе, какъ ты велѣла мнѣ, но и безъ надежды, отчаиваясь даже видѣть тебя вновь, люблю по прежнему, страстно, неизмѣнно! Въ теченіе десяти долгихъ лѣтъ, ты не ободрила меня ни однимъ новымъ словомъ надежды, ты молчала и молчишь постоянно... можетъ быть, давно уже и не вспоминаешь обо мнѣ, какъ о старомъ, забытомъ призракѣ... Но... что нужды: я не могу не любить тебя!... Ни Графъ, ни Офелія, ни даже Леонидъ никогда не почтили меня хотя одною строкою какъ бы я былъ

совершенно чужой имъ!... Старая бабка моя не дожила до замужства своей внучки, и вскорѣ по





====page229====

удаленіи моемъ изъ дома Графа, отошла къ предкамъ, на лоно вѣчнаго успокоенія...

Возвращаюсь къ повѣствованію моему... къ заключенію его... къ послѣднимъ событіямъ, что представляютъ мнѣ воспоминанія... воспоминанія

скорбныя и тяжелыя...

Въ прекрасное Апрѣльское утро, выѣхали мы изъ Парижа, оставили великую столицу, въ которой Патеръ Антоній обѣщалъ намъ столько дѣятельности и успѣховъ. Но онъ же не велѣлъ намъ унывать, если счастіе не взыщетъ насъ и судьба измѣнитъ надеждамъ вѣрующей въ него молодости... Чтожъ? — мы съ возможнымъ терпѣніемъ перенесли наши участи, хотя одинъ изъ насъ, какъ Лафонтеновъ голубь, возвращается съ прострѣленнымъ плечомъ и разрубленною головою, а другой съ сердцемъ страждущимъ, жестоко обманутымъ въ лучшей надеждѣ, какую когда-либо питало оно!... Если не ропталъ, не жаловался Мишель на свой грустный и незаслуженный жребій, то

могъ ли сѣтовать я, которому почти все удавалось въ жизни, большею частію проведенной праздно и въ однихъ наслажденіяхъ, которому только однажды не посчастливилось, надъ кѣмъ только разъ посмѣялась судьба?... За то какъ посмѣялась!...





====page230====

Мы не роптали, не жаловались. Но когда позади насъ осталась великолѣпная столица Франціи, когда обширный и многолюдный Парижъ болѣе

и болѣе изчезалъ отъ взоровъ нашихъ, съ своими громадными зданіями и вѣковыми памятниками, и шумъ его безпокойной, суетной дѣятельности

постепенно утихалъ, по мѣрѣ удаленія нашего отъ него, Мишель не могъ не произнесть съ грустію: «Другъ Евгеній! не лучше ли бы было, еслибъ

мы никогда не въѣзжали туда?»

Такъ, можетъ быть, многіе, при концѣ земнаго поприща, бросаютъ взглядъ на прошедшее, сливающееся въ одну смутную точку, и страдая на

смертномъ одрѣ, скорбно произносятъ: не лучше ли бы было вовсе не родиться?

И въ самомъ дѣлѣ, отвѣчая на вопросъ Мишеля: за чѣмъ было искать счастія въ столицѣ, въ самомъ центрѣ просвѣщеннаго міра; за чѣмъ было не поселиться въ какомъ нибудь маленькомъ Германскомъ городкѣ, тихомъ, уединенномъ — словомъ, не лучше ли быть первымъ въ деревнѣ, нежели вторымъ(если не послѣднимъ)въ Римѣ?.. Но кто же хотѣлъ быть первымъ?... Ужъ конечно не я, ни даже Мишель, — при всей кротости души своей, болѣе меня честолюбивый, за то и болѣе наказанный.





====page231====

Наконецъ, Парижъ совершенно скрылся изъ вида. Пріятная картина весенней природы, развивавшаяся по обѣимъ сторонамъ дороги, занимала малютокъ, дѣтей Мишеля — но самъ онъ былъ, казалось, совершенно равнодушенъ ко всему окружающему. Маргарита и Клара, съ заботливою любовію, старались разсѣять его мрачную задумчивость; я вторилъ безмолвію друга моего; малютки лепетали и рѣзвились между собою... помѣстительная

и удобная карета, купленная мною для продолжительнаго пути, быстро мчала насъ по гладкому и ровному шоссе...

Въ концѣ Апрѣля, опустѣлый домъ отца моего, снова увидѣлъ въ стѣнахъ своихъ давно знакомыхъ жильцевъ. «Семейство друзей» поселилось

тамъ, съ твердымъ намѣреніемъ никогда уже не оставлять тихаго, уединеннаго убѣжища.

Въ продолженіе пути, съ нами не случилось ничего необыкновеннаго. Только въ одномъ городкѣ, миль за сто отъ мѣста моей родины, ожидала меня нечаянная встрѣча, живо напомнившая мнѣ давно минувшее и обстоятельства, нѣкогда сильно занимавшія мое сердце...

Мы останавливались въ этомъ городкѣ на нѣсколько часовъ, для отдохновенія и перемѣны





====page232====

лошадей. Послѣ обѣда мнѣ вздумалось пройдтись по городу, и кстати сдѣлать нѣкоторыя мелкія покупки. Побродивъ около часу по улицамъ и не найдя ничего примѣчательнаго, я отправился въ лавки. Въ цѣломъ городкѣ ихъ было

пять или шесть, да и тѣ были такія дрянныя, что я не могъ получить въ нихъ и половины требуемаго, хотя это требуемое состояло въ самыхъ ничтожныхъ и обыкновенныхъ вещахъ. Досадуя на неудачу, я уже возвращался въ гостинницу, гдѣ мы остановились, какъ вдругъ вижу, въ одномъ домѣ, что-то похожее на магазинъ — въ окнахъ вывѣшены и разставлены разные товары. Убѣдясь, что это дѣйствительно былъ магазинъ, я немедленно вошелъ въ него и потребовалъ тѣхъ вещей, которыхъ не могъ купить въ другихъ лавкахъ. — «Есть» — отвѣчалъ мнѣ немужской голосъ очень пріятный, и какъ-то странно, тревожно подѣйствовавшій на слухъ мой... Подлѣ конторки стояла женщина лѣтъ тридцати и записывала что-то въ большую книгу. Я съ любопытствомъ сталъ всматриваться въ черты лица ея, но не могъ хорошо разсмотрѣть ихъ, потому что оно наклонено было къ конторкѣ. Одежда изобличала происхожденіе этой женщины — то была одна изъ дочерей





====page233====

Израиля, между которыми не рѣдко встрѣчаются необыкновенныя красавицы. Но когда она подняла голову свою и приблизилась къ прилавку, любопытство смѣнилось другимъ чувствомъ — сердце мое затрепетало, какъ трепещетъ оно въ тѣ минуты, когда, послѣ долгой разлуки, неожиданно видитъ передъ собою женщину, нѣкогда любимую нами. Короче, въ магазинщицѣ я узналъ Ревекку...

Она была гораздо полнѣе прежняго, но сохраняла еще прежнюю стройность и гибкость стана. Четырнадцать лѣтъ, протекшихъ со времени послѣдняго свиданія нашего, значительно поубавили красоту ея, которая нѣкогда произвела на меня столь сильное впечатлѣніе, и все, что осталось

отъ прежней шестнадцатилѣтней Ревекки, можно было назвать — не болѣе, какъ миловидною, довольно пригожею женщиной...

Я пристально смотрѣлъ въ глаза Ревекки, ожидая, что также буду узнанъ ею, но, увы, столь знакомая мнѣ магазинщица не обращала на меня

ни малѣйшаго вниманія и преспокойно раскладывала передо мною свои товары! — «Хорошо!» — подумалъ я: «заставимъ же узнать себя!»





====page234====

— «Не здѣсь ли въ городѣ» — спросилъ я — «живетъ Ревекка... дочь честнаго Еврея Соломона?»

— А развѣ вы ее знаете? — возразила Іудеянка, въ свою очередь всматриваясь въ меня съ любопытствомъ и удивленіемъ.

— «О, и очень давно! Я зналъ ее еще маленькою дѣвочкой... и потомъ, когда ей было шестнадцать лѣтъ...

При послѣднихъ словахъ магазинщица вспыхнула — лице ея мгновенно покрылось сильнымъ румянцемъ. Боясь ошибиться, она продолжала разсматривать меня, то съ увѣренностію, то съ сомнѣніемъ...

— «Ревекка, Ревекка! Неужели ты не узнаешь меня?» — воскликнулъ я. Она молчала... Воспоминанія блуждали по ея прекрасному челу, и отражались во взорахъ, быстро исполнившихся нѣжности и чувства.

— Да; я узнаю васъ теперь... Вы — Евгеній* * *, — произнесла она наконецъ, смущеннымъ и дрожащимъ отъ внутренняго волненія голосомъ...

Вы такъ перемѣнились, такъ возмужали...

— «Мнѣ уже тридцать третій годъ, милая Ревекка...»





====page235====

- Да, много прошло времени... И я уже успѣла состарѣться... у меня пятеро дѣтей...

— «Счастлива ли ты, Ревекка?» 

Ревекка не отвѣчала на нескромный вопросъ мой, но лице ея приняло задумчивое, печальное выраженіе и въ глазахъ сверкнули слезы, которыя она поспѣшила отереть.

— Счастливы ли вы, Евгеній? — спросила она, въ свою очередь, съ нѣжнымъ участіемъ.

— «О, это длинная повѣсть, добрая Ревекка! Когда ты вздумаешь посѣтить отца своего, мы будемъ имѣть больше времени побесѣдовать. Теперь

я спѣшу на родину... везу туда больнаго друга моего, Мишеля, съ его семействомъ...»

— И г-жа Маргарита здѣсь? — съ живостію спросила Іудеянка.

 Получивъ отъ меня утвердительный отвѣтѣ, Ревекка изъявила желаніе видѣть старыхъ знакомыхъ, и я проводилъ ее въ гостинницу, гдѣ давно уже ожидали меня друзья мои...

Черезъ часъ мы отправились изъ городка, въ которомъ такъ неожиданно повстрѣчалъ я предметъ второй любви своей, уже не производившій на меня прежняго впечатлѣнія. Время и обстоятельства перемѣняютъ склонности сердца нашего.

Часть III.                          16





====page236====

и только одни воспоминанія прошедшаго всегда и неизмѣнно остаются милыми для человѣка, каково бы ни было его настоящее. Со слезами на глазахъ провожала насъ Ревекка, и послѣдній взглядъ ея, устремленный на меня, живо высказалъ мнѣ повѣсть жизни бѣдной Іудеянки, достойной лучшей участи...

-

Я сказалъ уже, что въ концѣ Апрѣля (1831) мы благополучно прибыли на родину мою. Тамъ все было по прежнему. Также кротко шумѣли волны рѣки нашей; также цвѣла давно знакомая читателю роща; также пѣлъ въ ней, питомецъ весны, нѣжный соловей, оглашая живописную окрестность своею звонкою и переливчатою пѣснею; также тихо было на кладбищѣ, гдѣ вѣчнымъ сномъ почіютъ мои родители, моя воспитательница, мой бѣдный старикъ-учитель... Только живые люди нѣсколько перемѣнились. Весна, каждый годъ обновляющая природу, не возвращаетъ молодости, не останавливаетъ теченія дней человѣческихъ, и для многихъ повторяется уже въ осень ихъ. Еврей

Соломонъ и Патеръ Антоній крѣпко постарѣли; много морщинъ и сѣдыхъ волосъ нажили они въ продолженіе восьмилѣтней разлуки нашей. Въ





====page237====

нихъ только одно не измѣнилось — доброе сердце и привязанность къ намъ...

Благорастворенный климатъ родины моей, нѣжная заботливость дружбы, молодость и прежнее крѣпкое здоровье мало по малу возстановляли силы Мишеля. Черезъ нѣсколько мѣсяцевъ онъ до того уже оправился, что могъ, по-временамъ, посвящать нѣсколько часовъ въ день любимому своему занятію, литературѣ, къ которой не охладила его два раза испытанная неудача. Онъ усердно продолжалъ трудъ свой, начатый въ Парижѣ и прерванный послѣдствіями противувольнаго участія его въ народныхъ безпорядкахъ Іюльской революціи. Два года протекли для насъ въ благословенной тишинѣ и ненарушимомъ спокойствіи. —  Здоровье Мишеля видимо укрѣплялось; на лице

его, давно уже блѣдное и болѣзненное, начиналъ возвращаться румянецъ, и оно по прежнему становилось прекраснымъ. Я, Маргарита, Клара, всѣ

мы, благодарили Небо за такую благопріятную и мало ожиданную перемѣну. Самъ Мишель совершенно оживился духомъ и мечталъ уже о временномъ возвращеніи въ Парижъ, для изданія въ свѣтъ новаго своего сочиненія, приведеннаго къ окончанію. Но то дѣйствительно была только меч-





====page238====

та, которой не суждено было осуществиться. Осенью 1833, въ слѣдствіе незначительной повидимому простуды, здоровье Мишеля снова стало слабѣть, и онъ, опять, началъ жаловаться на сильную боль головы, въ томъ мѣстѣ, гдѣ она была разрублена сабельнымъ ударомъ, и ощущать нестерпимый ломъ въ плечевой кости, поврежденной Іюльскою пулею...

Не смотря на всѣ пособія врача, приглашеннаго нами для пользованія Мишеля, болѣзнь его съ каждымъ днемъ развивалась болѣе и болѣе. Къ зимѣ

онъ слегъ въ постель и уже не вставалъ съ нея.

По увѣренію врача, усиленныя занятія литературою, которыя Мишель дозволялъ себѣ въ послѣднее время передъ возобновленіемъ недуга, не мало

способствовали, при другихъ обстоятельствахъ, ослабленію силъ, еще не успѣвшихъ вполнѣ возвратиться, и повергли бѣднаго друга моего въ безнадежное положеніе. Онъ высохъ какъ скелетъ, какъ страждущій смертельною чахоткою. Жизнь его угасала по часамъ, съ быстротою догорающей лампады, издающей уже слабый, трепещущій свѣтъ, съ каждою минутою готовый совершенно прекратиться.





====page239====

16 Марта 1834, ровно въ пять часовъ вечера, бѣдный другъ мой кончилъ печальную жизнь свою, въ объятіяхъ вѣрной и нѣжной Клары, въ продолженіе нѣсколькихъ мѣсяцевъ не отходившей отъ одра его. За два дня до кончины, очистивъ предсмертнымъ покаяніемъ разлучающуюся съ бреннымъ тѣломъ душу, злополучный Мишель, дрожащей рукою, благословилъ юныхъ дѣтей своихъ, простился со мною, съ Маргаритою, Кларою, обливавшими слезами отчаянія его страдальческое изголовье... «Прощайте!... Увидимся тамъ!...»

произнесъ онъ чуть слышнымъ голосомъ и указывая на небо едва замѣтнымъ движеніемъ руки, которой не въ силахъ уже былъ поднять послѣ благословенія дѣтей.

То были послѣднія слова его. Донынѣ ихъ слабые, смертельно томные звуки повторяются въ глубинѣ унылой души моей, въ минуты печальнаго

воспоминанія о безвременной кончинѣ Мишелевой.

Ужасно были зрѣлище ея! Горести Маргариты, и особенно горести Клары, описать невозможно. Одна, съ плачемъ и рыданіями, раздиравшими сердце, обнимала охладѣлый трупъ своего сына; другая — недвижная, лишенная наконецъ послѣдняго утѣшенія, даруемаго слезами, — съ взо-



====page240====

ромъ померкшимъ, дикимъ, какъ у безумной, —  съ страшнымъ безмолвіемъ отчаянія стояла у ложа, гдѣ распростерты были безжизненныя, помертвѣлыя останки человѣка, нѣкогда столь прекраснаго и всегда такъ нѣжно любимаго ею, безцѣннаго мужа и друга ея незамѣнимаго!... Присоедините крикъ и вопли дѣтей, испуганныхъ новымъ еще для дѣвственнаго ихъ взора явленіемъ смерти, похищающимъ горячо любимаго отца — и доканчивайте сами картину! Въ слезахъ и скорби воспоминанія нѣмѣетъ перо, блѣднѣетъ кисть... не поэзіи, а истины жизненной...

Еще ужаснѣе, еще поразительнѣе была минута, въ которую навсегда должно было проститься съ милыми, драгоцѣнными останками! Лишась любимаго человѣка, но видя передъ собою его бездыханное тѣло, мы не вполнѣ убѣждаемся въ роковой утратѣ: намъ все кажется, что это только горестный сонъ, страшное видѣніе, а не дѣйствительность — и только тогда, когда гробовая крыша навѣки скрываетъ отъ насъ милыя черты, когда разверзтая могила принимаетъ въ себя медленно опускаемый въ нее гробъ, — только тогда познаемъ мы всю мѣру злополучія нашего! Случалось видѣть мнѣ, какъ отцы хоронили дѣтей, дѣти





====page241====

мать, жены мужей: но горесть ихъ не имѣла ничего общаго съ неизобразимою горестью Клары, съ ея потрясающимъ душу отчаяніемъ скорби. Напрасны были всѣ утишенія и увѣщанія Патера Антонія — они не касались даже слуха несчастной!... Съ трудомъ мы оторвали ее отъ гроба Мишелева, съ трудомъ отвели ее отъ могилы его...

Такая сильная, необыкновенная горесть не могла остаться безъ гибельныхъ послѣдствій. Вскорѣ оказались признаки помѣшательства въ умѣ

бѣдной Клары, которое развивалось тѣмъ быстрѣе что и физическія силы ея постепенно ослабѣвали. Я не буду описывать страданій несчастной жертвы — скажу только, что при видѣ ихъ и посторонній человѣкъ не могъ бы быть равнодушнымъ. Каково же было Маргаритѣ, мнѣ, издавна привыкшему любить Клару, какъ сестру, и сестру единственную, — каково было намъ, почти неотлучнымъ свидѣтелямъ ея страданій? Чужія горести, чужія бѣды, для сердца добраго, тяжеле собственныхъ... Со дня кончины Мишелевой, обратившей домъ нашъ въ жилище плача и скорби, волосы на головѣ моей стали сѣдѣть преждевременно и раннія морщины прорѣзались на челѣ. Ровно черезъ годъ, по смерти Мишеля, день въ день и почти





====page242====

въ тотъ же часъ, страданія злополучной Клары навсегда прекратились, и она соединилась съ тѣмъ, безъ кого не было для нея на землѣ ни жизни, ни счастія. Трогательный образецъ любви супружеской и нѣжности сердца, которое не могло и не хотѣло пережить любимца своего!...

-

Что еще сказать тебѣ, безвѣстный мнѣ читатель этой рукописи? Вотъ уже близъ пяти лѣтъ, какъ къ дневнику моему, служившему ей матеріаломъ и источникомъ, не прибавляется ни одной строки! Жизнь моя длится уединенно и печально, безъ дальнѣйшихъ событій, безъ самаго даже ожиданія ихъ. Чему еще совершиться суждено? Развѣ пережить и оплакать кончину единственнаго

друга, у меня оставшагося — бѣдную Маргариту, для которой міръ давно уже обратился въ могилы милыхъ ея сердцу, и которая не перестаетъ обвинять себя въ жребіи ихъ, говоря, что Богъ въ дѣтяхъ наказалъ ея проступокъ, ея измѣну бѣдному старику Буху...

Мишель, на смертномъ одрѣ, завѣщалъ мнѣ судьбу дѣтей своихъ, велѣлъ быть для нихъ вторымъ отцемъ, и я свято храню завѣтъ несчастнаго друга моего, — стараюсь, по возможности замѣнить имъ настоящаго отца. Маленькому Евгенію





====page243====

уже тринадцать лѣтъ; сестрѣ его, маленькой Маргаритѣ, одинадцать. Душою и тѣломъ они прекрасны, какъ два ангела. У Евгенія рѣдкія способности — онъ учится у меня такъ прилежно и такъ охотно; сестра его обѣщаетъ быть замѣчательной музыкантшей. Клавиши фортепіанъ и струны арфы издаютъ уже подъ перстами малютки стройные и прелестные звуки. Сама она живой

портретъ бѣдной своей матери, исключая глазъ, которые наслѣдовали всю выразительность и пріятность взора ея бабушки, доселѣ еще сохранившей слѣды и остатки красоты, нѣкогда обворожительной. Маленькій Евгеній очень бы походилъ на отца своего, еслибъ не былъ гораздо смуглѣе его и не имѣлъ нѣкоторой суровости въ чертахъ лица, предзнаменующихъ характеръ твердый и рѣшительный...

Малютки сопутствуютъ, иногда, мнѣ и Маргаритѣ, въ прогулкахъ нашихъ по окрестностямъ и на кладбищѣ, которое похитило у насъ столько милыхъ сердцу. Они убираютъ цвѣтами могилы родителей своихъ, и порою — вѣдь они еще дѣти — рѣзвятся тамъ, гдѣ тлѣютъ земныя останки виновниковъ ихъ жизни... Ахъ, и всѣ мы не такія ли же дѣти? Не всѣ ли мы шумимъ и суетимся на той





====page244====

землѣ, съ которой почіютъ прахи отцевъ нашихъ и которая нѣкогда сокроетъ въ нѣдрахъ своихъ и самихъ насъ?... Кончаю исторію моей жизни... Она и необыкновенна и очень обыкновенна, смотря по тому, съ какой точки зрѣнія, и въ какомъ смыслѣ, будете смотрѣть на нее... Въ ней нѣтъ ни идеальныхъ героевъ высокой правоты и добродѣтели, — ни возмущающаго душу ужаснаго порока и преступленія; нѣтъ ни сатанинскихъ характеровъ, выродковъ нравственной природы и насилованнаго воображенія, — ни поэтическихъ злодѣевъ, на пищу сильнымъ ощущеніямъ читателя. Романисты изобрѣтаютъ: я описывалъ только то, что встрѣчалъ на пути моей жизни — описывалъ

по-своему, по-стариковски, какъ думали и чувствовали въ наше время. А оно было не послѣднее въ исторіи человѣчества... Не принадлежа къ новѣйшему поколѣнію, я не могъ и не хотѣлъ усвоить себѣ нынѣшнихъ воззрѣній, нынѣшняго скептицизма, модныхъ насмѣшекъ на старыя, ветхія, въ самомъ дѣлѣ никуда уже негодныя чувства человѣческія, каковы напримѣръ: любовь, дружба, и т. п. Не могу также вполнѣ согласиться съ требованіями современнаго, такъ называемаго, искусства; ни съ его многосложными и противорѣчивы-



====page245====

ми теоріями, — кажется, не произведшими еще ни одного капитальнаго генія, который смѣло могъ бы сказать, что переживетъ свое время. Не порицаю этого времени. Напротивъ, удивляюсь ему, благоговѣю передъ всѣмъ, что оно создаетъ истинно полезнаго и прекраснаго; въ восхищеніи отъ его

индустріальности, комфортабельности: но въ нѣкоторыхъ спорныхъ пунктахъ остаюсь при прежнихъ понятіяхъ. Сѣдинамъ трудно привыкать къ новымъ, не убѣдясь притомъ въ непогрѣшимости и правильности ихъ... Да и что общаго между искусствомъ, литературностію, и простымъ описаніемъ простыхъ событій моей жизни. Думаю, однакожъ, что оно должно быть любопытно и

занимательно: потому что истинно, потому что диктовано воспоминаніями, а не вымысломъ и воображеніемъ. Если ошибаюсь, виновата въ томъ собственно жизнь моя, которую я изображалъ, какъ она была, какъ она есть...



___

___



Послѣдними словами, подавшими мысль къ названію книги, заключаются Записки Неизвѣстнаго. Необходимое дополненіе къ нимъ предлагается въ Эпилогѣ.





====page246====





Эпилогъ,

или

дополненіе къ запискамъ

неизвѣстнаго. 



Русскій путешественникъ, которому издатель обязан сообщеніемъ «Записокъ Неизвѣстнаго» (смотри Исторію рукописи въ началѣ 1-й части), не

сдержалъ своего слова. По возвращеніи изъ-за границы, онъ не долго оставался въ Петербургѣ, и весною 1840 снова пустился рыскать по свѣту.

Прихотливому, привыкшему къ безпрестанному разнообразію и перемѣнамъ, ему не понравилось въ такъ называемой Сѣверной Пальмирѣ, гдѣ, конечно къ счастію нашему, все такъ чинно, спокойно такъ всѣ дни похожи одинъ на другой. Пріятелю моему показалось скучно въ Петербургскомъ обществѣ, съ его вѣчными н неизмѣнными разговорами о чинахъ и деньгахъ; съ его предста-



====page247====

вителями, дѣловыми и торговыми, веселящимися только въ продолженіе святокъ и масляницы; съ его мелкими страстями къ крестамъ и устрицамъ, и съ совершеннымъ безстрастіемъ ко всему остальному; съ его полу-Европейскою образованностью и Азіятскою апатіей... Чудаку не понравились ни Петербургскія красавицы, будто бы слишкомъ холодныя и черезъ-чуръ добродѣтельныя, ни даже — о Вандалъ! — Петербургская литература, съ ея безцвѣтностію и безхарактерностію, съ ея журналами, толстыми, тяжелыми,

претендующими на ученость и нерѣдко являющими противное не только учености, но и простому здравому смыслу; все абсолютно порицающими и почти ничего не производящими, кромѣ любезныхъ памфлетовъ, сочиняемыхъ въ видѣ критикъ и рецензій.



Короче, пріятель мой заразился какою-то заморскою премудростію, до того ослѣпившею его, что онъ не нашелъ въ Петербургѣ ничего хорошаго, и

лишь только, говоря піитически, царственная Нева — неужели и она ему не понравилась? — успѣла сбросить съ себя ледяныя оковы, съ первымъ пароходомъ изчезъ изъ-подъ нашего сѣраго неба, какъ будто бы на немъ уже не свѣтитъ и солнце, не







====page248====

согрѣваетъ насъ, бѣдняковъ, своею живительною теплотою...

Въ Сентябрѣ 1841, я получилъ отъ него длинное письмо, содержаніе котораго прямо относится къ исторіи Неизвѣстнаго, — окончательно заключаетъ ее. Вотъ оно, отъ слова до слова...

— Обстоятельства путешествія снова привели меня въ ту уединенную деревеньку, гдѣ, въ 1839 году, я случайно свелъ знакомство съ интереснымъ

человѣкомъ, сообщившимъ мнѣ рукопись, содержащую въ себѣ описаніе его жизни. Ты знаешь, что она не изобилуетъ множествомъ запутанныхъ и многосложныхъ происшествіи: но, при всей простотѣ и естественности событій, привлекаетъ участіе чѣмъ-то необыкновеннымъ, чѣмъ-то выходящимъ изъ ряда ежедневныхъ явленій жизни; лучше сказать, — въ самой этой ежедневности представляетъ нѣчто особенное... Мнѣ нравится это постоянство, эта неразрывность отношеній, образовавшихся съ юности, почти съ дѣтства, и продолжаемыхъ донынѣ; — этотъ характеръ благородный  и болѣе нежели умѣренный, никогда и ничего не искавшій, чуждый честолюбія, снѣдающаго людей нашего времени; — это добровольное обреченіе себя совершенной безвѣстности, когда,





====page249====

при нѣкоторыхъ усиліяхъ, легко было достигнуть до степеней извѣстныхъ, какъ сказалъ, хотя и въ другомъ смыслѣ, нашъ незабвенный Грибоѣдовъ; — это сердце теплое и чистое, не смотря на свои слабости и увлеченія; — наконецъ, эта вѣчно любящая женщина, Маргарита, которая, еслибъ «Записки Неизвѣстнаго» (будемъ такъ называть его) были романомъ, могла бы быть истинною героинею романа... которая выкупила свой проступокъ тяжкими и продолжительными страданіями безмолвно-вѣрнаго сердца, семейственными утратами и грустнымъ одиночествомъ жизни, лишенной всего, что заставляетъ насъ благословлять земное бытіе. Не говорю уже о бѣдномъ Мишелѣ, о Кларѣ, — невинныхъ жертвахъ слѣпой судьбы, съ такимъ ужасающимъ равнодушіемъ обрекающей гибели доброе и прекрасное, какъ-бы оно не заслуживало участи лучшей и отраднѣйшей; ни объ отцѣ самого Евгенія, угрюмомъ, мрачномъ,

величественномъ старикѣ, который унесъ съ собою въ могилу свой таинственный жребій, — быть можетъ, тѣсно соединенный съ политическими

событіями начала XIX столѣтія, потому что я подозрѣваю въ немъ, судя по нѣкоторымъ намекамъ рукописи, одно изъ историческихъ лицъ





====page250====

грознаго времени Наполеонова. Мнѣ нравится также весь этотъ меланхолическій, своеобразный колоритъ драмы, совершающейся въ тѣсномъ

кругу двухъ семействъ, составившихъ одно, нераздѣльное... и самая эта драма, тихая, безъэффектная, безъ выстрѣловъ и крови, безъ цѣпей и стоновъ, но оттого не менѣе волнующая кровь, вызывающая беззвучныя стенанія сердца, невидимую слезу его. Въ продолженіе двухъ лѣтъ меня постоянно занимала судьба главныхъ дѣйствующихъ лицъ этой невымышленной повѣсти, и ты можешь вообразить, какъ обрадовался я случаю еще разъ

увидѣться съ моимъ страннымъ, романическимъ знакомцемъ, въ самой наружности котораго есть что-то необыкновенно привлекательное, что-то

привязывающее къ нему съ перваго взгляда... неудивительно, что онъ всегда такъ любимъ былъ женщинами...

Я остановился въ той же самой гостинницѣ, у того же самаго стараго Еврея, что въ 1839 году пользовалъ мою больную руку. Это было въ началѣ

Августа, близъ вечера, прелестнаго вечера, когда послѣдніе лучи заходящаго солнца позлащали живописную мѣстность, окружающую жилище

«Неизвѣстнаго».





====page251====

Послѣ краткаго отдыха и занявшись нѣсколько своимъ тоалетомъ, я немедленно отправился къ домику моего знакомца, находящемуся верстахъ въ двухъ отъ гостинницы, содержимой Евреемъ. Подходя къ домику, я не могъ не замѣтить нѣкоторой перемѣны въ наружности его. Онъ былъ значительно обновленъ отъ основанія до кровли; выкрашенъ свѣжею краскою дикаго цвѣта; крыльце, прежде ветхое и старинной формы, совершенно передѣлано; словомъ, принялъ очень красивый и пріятный видъ, хотя онъ мнѣ гораздо болѣе нравился въ прежнемъ своемъ видѣ, — своею патріархальною древностію, съ печатью дряхлости и приближающагося разрушенія, наложенною на него тяжелою рукою времени, годами цѣлаго поколѣнія.

— Ужъ не перешло ли это жилище къ новому владѣльцу? — подумалъ я, всходя на лѣстницу: не соединился ли прежній хозяинъ его съ друзьями своими, которые покоятся на сосѣднемъ кладбищѣ — не тамъ ли, среди, новыхъ могилъ, искать мнѣ моего добраго знакомца? — Съ такими грустными мыслями, невольно стѣснившими сердце мое, я отворилъ двери и вошелъ наконецъ въ переднюю. Тамъ встрѣтилъ меня слуга, доволь-

Часть III.                        17





====page252====

но молодой и хорошо одѣтый, но котораго прежде я не видалъ въ домѣ. Эта первая встрѣча, казалось, подтверждала догадку мою о перемѣнѣ владѣльца. Противъ ожиданія, слуга не сдѣлалъ мнѣ вопроса, какой обыкновенно предлагаютъ незнакомому человѣку, впервые входящему въ домъ. Вѣроятно, сочтя меня за какого нибудь сосѣда, владѣльца изъ окрестностей, — онъ

беззаботно поклонился мнѣ и сказалъ: «Пожалуйте въ пріемную!» — Молча, томимый предчувствіемъ и опасеніями, я вошелъ туда. Но тамъ никого не

было; только въ растворенную дверь замѣтилъ я въ слѣдующей комнатѣ молодую, прекрасную собою женщину, которая сидѣла у окна и читала книгу... Опять новое лице? Нѣтъ никакого сомнѣнія, что домъ перешелъ въ другія руки и мнѣ не видать болѣе моего Неизвѣстнаго?... Я хотѣлъ уже воротиться, какъ вдругъ, къ неописанной радости моей, услышалъ знакомый голосъ... То былъ его голосъ... Неизвѣстный находился въ той же комнатѣ, но сидѣлъ въ углубленіи ея, такъ что изъ дверей нельзя было видѣть его...

Привѣтливо, съ видимымъ удовольствіемъ, встрѣтилъ меня Неизвѣстный, и обошелся со мною какъ съ старымъ другомъ, безъ околичностей и цере-



====page253====

моній. — «Какими судьбами опять въ нашей сторонѣ?» — сказалъ онъ. — Гора съ горою не сходится, а человѣкъ съ человѣкомъ сойдется — отвѣчалъ я ему старинною Русскою пословицей. — «Да, да!» примолвилъ онъ значительно: — «сходимся и соединяемся даже съ тѣми, кого навѣчно считаемъ потерянными... Только одна смерть навсегда и рѣшительно разлучаетъ насъ на землѣ...»



Мы долго бесѣдовали, одни. Молодая дама, о которой упомянулъ я выше, удалилась тотчасъ послѣ моего появленія. Любопытство мое было

раздражено въ высшей степени. Все въ домѣ — новая мебель, убранство, и нѣкоторая роскошь, замѣнившая прежнюю простоту, — самая наружность моего знакомца, не столь уже печальная и задумчивая, — все показывало, что здѣсь произошла значительная перемѣна, къ лучшему. Но я считалъ нескромностію съ своей стороны предлагать какіе бы то ни было вопросы, и умѣряя нетерпѣніе — ожидалъ, что самъ Неизвѣстный заговоритъ наконецъ объ измѣненіи своихъ обстоятельствъ. Онъ не могъ не проникнуть въ тайну мыслей моихъ, и скоро вывелъ меня изъ недоумѣнія, слѣдующимъ разсказомъ. Передаю его здѣсь, ста-



====page254 ====

раясь, по возможности, сохранить слова и выраженія Неизвѣстнаго...

— «Вы, кажется, удивляетесь (началъ онъ) нѣкоторой перемѣнѣ, замѣчаемой вами здѣсь въ домѣ, и присутствію незнакомой особы? Взорами

вашими вы давно уже спрашиваете у меня: кто она, и что случилось здѣсь, въ продолженіе двухъ послѣднихъ лѣтъ. Поспѣшу удовлетворить естественному любопытству вашему... можетъ быть, участію, которое успѣлъ внушить къ себѣ... Разскажу вамъ новое въ судьбѣ моей... и тѣмъ охотнѣе, что вы знаете подробно предшествующую исторію моей жизни... безъ того, вамъ

не было бы понятно то, что сей часъ услышите...

— «Въ прекрасное Іюльское утро 1840-го, передъ домикомъ моимъ, совершенно неожиданно, остановилась вдругъ богатая карета, и черезъ минуту вышла изъ нея молодая, прекрасная женщина, которой одежда, пріемы, вся наружность, свидѣтельствовали о ея знатности и богатствѣ. Я

поспѣшилъ выйдти на крыльце, встрѣтить особу, удостоившую меня своимъ посѣщеніемъ, и узнать о причинѣ его. Но едва я успѣлъ взглянуть на

незнакомку, какъ удивленіе и радость оковали





====page255====

безмолвіемъ уста мои, исполнили душу и сердце неизъяснимыми чувствованіями и ощущеніями... То были давно знакомыя черты, мало измѣненныя временемъ, и почти столь же прелестныя и очаровательныя, какъ въ тѣ дни, когда онѣ цвѣли первою молодостію и красотою.

— «Сестра!... Елена!... Герцогиня!» — восклицалъ я, не довѣряя глазамъ и все еще сомнѣваясь въ дѣйствительности нежданнаго свиданія...

— Сестра и вѣрный другъ вашъ, Евгеній! — произнесъ нѣжный, сладостный голосъ... Но, о Боже мой! откуда эти безвременныя сѣдины?...

— «Я старикъ, Елена... мнѣ уже сорокъ лѣтъ... Лишенія... потеря друзей, столь близкихъ... страданія собственнаго сердца, которое никогда

не переставало любить...

— И которое всегда должно было надѣяться...

— «Ахъ, Елена! могъ ли я надѣяться?...»

— Еслибъ вы лучше знали сердце женское, по крайней мѣрѣ мое сердце, надежда никогда не покидала бы васъ, Евгеній!

— «Столько лѣтъ молчанія, Елена?» — говорилъ я, вводя между тѣмъ въ комнаты мою прелестную гостью.





====page256====

— Но молчаніе мое не было ни равнодушіемъ, ни охлажденіемъ. Я постоянно слѣдила за вами, ни на минуту не теряла васъ изъ вида... Я должна была молчать... не смѣла произносить болѣе слова надежды, до тѣхъ поръ, пока надежда не могла смѣниться... исполненіемъ...

— «Какъ, Елена?... не ошибаюсь ли... не обманывается ли слухъ мой...?»

— Нѣтъ, вы слышите истину, другъ мой!... Я свободна, наконецъ... Герцогъ умеръ... отецъ мой, Графъ, предупредилъ его двумя годами...

Елена ваша... если вы еще любите ее?...

— «Елена!» — прервалъ я, дрожащимъ отъ восторга и умиленія голосомъ... «Вы хотите промѣнять герцогскій титулъ... на...»

— Да, я хочу промѣнять титулъ на счастіе...

— «И мои сѣдины... мои годы... не измѣняютъ прежняго выбора сердца вашего... Елена?...»

— Для меня вы все также молоды и прекрасны... Да вспомните, что и я уже не семнадцатилѣтняя дѣвушка... и мнѣ уже почти тридцать..

 Никогда женщина не признавалась такъ охотно въ годахъ своихъ.

— «Но родство наше, Елена...?»





====page257====

— Оставите ли вы, наконецъ, ваши сомнѣнія и возраженія, несносный человѣкъ? — сказала она съ милымъ, притворнымъ гнѣвомъ. Все предусмотрѣно... я имѣла время все обдумать... Римская Церковь разрѣшаетъ насъ... и если сердце ваше такъ же постоянно, какъ мое, примите его съ этою рукою...

— «Елена! несравненная Елена!... Увѣрьте меня, что это не сонъ... не мечта?» — говорилъ я, не довѣряя дѣйствительности происшедшаго, поистинѣ, столь чудной, столь романической...

Я упалъ передъ Еленой на колѣни, и вмѣстѣ съ поцалуями орошалъ слезами прелестную ея руку, поданную и отданную мнѣ.

— Встаньте; встаньте, Евгеній! Если вы счастливы... я счастлива не менѣе васъ...

Я повиновался... и даже болѣе нежели повиновался — я заключилъ въ объятія свои женщину, которой сердце было столько же возвышенно и

благородно, какъ кровь и имя ея... чья любовь была такъ чиста и безкорыстна!...

— «Елена, еще одинъ вопросъ... Ты говорила, что никогда не выйдешь за другаго — и вышла за Герцога?...»





====page258 ====

— Это былъ разсчетъ, мой дорогой, мой ревнивый Евгеній!... Я рѣшилась избрать изъ двухъ золъ меньшее. Супругъ болѣе молодой... былъ бы для меня опаснѣе...

Произнося послѣднія слова, Елена покраснѣла и потупила взоры...

— «Черезъ нѣсколько дней — продолжалъ Неизѣстный, — «Патеръ Антоній... да будетъ покой его праху... онъ уже переселился въ вѣчность... соединилъ насъ, какъ нѣкогда незабвеннаго отца моего и бѣдную Теодору, мать мою... и я сдѣлался обладателемъ супруги, столь же дѣвственной и цѣломудренной, какъ-бы она никогда не принадлежала другому... 

Въ эту минуту возвратилась къ намъ прелестная супруга Евгенія. То была та самая дама, которую видѣлъ я при входѣ въ пріемную: то была Елена. Евгеній представилъ меня женѣ своей. Долго любовался я красотою ея, столько же величественною, сколько плѣнительною, нѣжными, благородными чертами лица ея, стройностію стана, пріемами изящными и обворожительными. Можно было, истинно можно было позавидовать Евгенію...





====page259====

— «Кажется, нельзя сомнѣваться въ совершенномъ счастіи вашемъ?» — сказалъ я, прощаясь съ нимъ до слѣдующаго посѣщенія.

— Совершеннаго счастія нѣтъ на землѣ... хотя я и счастливъ выше всѣхъ моихъ ожиданій и надеждъ, уже угасавшихъ и такъ неожиданно

сбывшихся — отвѣчалъ онъ съ тихимъ вздохомъ.

— «Вы навсегда намѣрены остаться въ здѣшней пустынной сторонѣ?» — спросилъ я.

— Да... если жена моя не соскучится уединеніемъ... я хотѣлъ бы умереть здѣсь...

Послѣдовала минута молчанія. Я собирался уйдти — но въ душѣ моей лежалъ еще вопросъ... было еще одно обстоятельство, остававшееся для

меня непоясненнымъ. Неизвѣстный, казалось, избѣгалъ упоминовенія объ немъ.

— «А дѣти Мишеля?.. А ихъ бабушка... Маргарита?...» — робко произнесъ я.

Благородное, спокойное лице Неизвѣстнаго покрылось глубокою задумчивостію и тревожною печалію. 

— Они воспитываются въ сосѣднемъ городкѣ — отвѣчалъ онъ тихо... — Маргарита... Маргарита пожелала остальные дни свои посвятить Богу и

поселилась навсегда въ ближнемъ монастырѣ...





====page260====

Мы часто видимся, сохраняя другъ къ другу неизмѣнныя чувствованія привязанности и уваженія... Иногда немного поплачемъ вмѣстѣ, на могилахъ Мишеля и Клары... бѣднаго старика Буха... отца моего, Теодоры... О, тамъ всѣ—всѣ наши!... Ахъ, истинно и совершенно счастливымъ можно быть тогда только, когда такъ же счастливы всѣ, кого мы любили, любимъ... когда воспоминанія минувшаго не тревожатъ и не омрачаютъ настоящаго!...



Мы разстались...