КРЕСТЬЯНКА. РОМАНЪ ВЪ ТРЕХЪ ЧАСТЯХЪ А.А. Потѣхина ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. МОСКВА. Въ типографіи Л. Степановой. 1854. КРЕСТЬЯНКА. ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. Знай сверчокъ свой шестокъ. ГЛАВА I. СЕМЕЙСТВО КНАБЕ. Усадьбою Тужиловкой, со всѣми принадлежащими къ ней помѣстьями, пахатными и сѣнокосными полями, лѣсными дачами и пр., лѣтъ пять уже управлялъ курляндскій уроженецъ Августъ Карлычъ Кнабе. Онъ былъ нѣмецъ, какъ человѣкъ, и нѣмецъ, какъ управ ====page 6==== ляющій. Аккуратенъ, честенъ, упрямъ, нѣсколько скупъ, глубокомысленъ — вотъ его нравственныя черты; въ сельскомъ хозяйствѣ онъ отдавалъ особенное преимущество скотоводству, разведенію клевера и картофеля. Августъ Карлычъ преимущественно и посвящалъ свой надзоръ возращенію этихъ продуктовъ, хотя и прочія статьи хозяйства не ускользали отъ его вниманія. Онъ былъ женатъ, имѣлъ дочь. Жена его Амалія Ѳедоровна была существо добрѣйшее, совершенно незлобное и совершенно сантиментальное: она часто восторгалась, и восторгъ не рѣдко вызывалъ слезы на ея глаза. Кнабе соединились бракомъ по любви, и любовь ихъ сохранялась, не измѣняясь и не ослабѣвая, до настоящей минуты; она укрѣпилась и, такъ сказать, сосредоточилась на ихъ маленькой дочери Анхенъ: это былъ предметъ ихъ постоянной заботливости, ихъ страстнаго поклоненія, какъ будто въ Анхенъ они оба сливались душою. Ребенокъ былъ какъ двѣ капли воды похожъ на мать и по тѣлу и по душѣ, но не по лѣтамъ былъ мечтателенъ, серьёзенъ, задум ====page 7==== чивъ. Одиннадцати лѣтній ребенокъ Анхенъ рѣдко когда рѣзвилась, и находила особенное удовольствіе сидѣть около матери, которую страстно любила, раздѣлять ея домашнія хлопоты, слушать и разговаривать съ нею. Амалія Ѳедоровна нѣкогда была гувернанткою, и теперь сама занималась воспитаніемъ дочери: врожденная мечтательность и восторженность ребенка не пугала ее, но утѣшала. Амалія Ѳедоровна была чрезвычайно довольна скромностью и задумчивостью своей Анхенъ, и если посылала ее иногда гулять и требовала, чтобы она бѣгала и рѣзвилась, то единственно только съ цѣлію укрѣпить тѣло ребенка, который былъ очень слабъ фпзически. Вся жизнь этого нѣмецкаго семейства была безконечная, однообразная идиллія. Вотъ какъ проходило время. И отецъ, и мать и дочь поднимались со сна въ пять часовъ утра. Солнце уже сіяло и золотило верхушки деревъ, свѣжій благоуханный воздухъ утра врывался въ открытое окно. — Какъ прелестно утро! говорила Амалія Ѳедоровна своей дочкѣ, какъ весело свѣтитъ ====page 8==== солнце, какъ все очаровательно въ природѣ! Посмотри, Анхенъ, какъ хорошъ Божій міръ. И Анхенъ смотрѣла на свѣтлое безоблачное небо, на позлащенныя солнечными лучами деревья, на зеленый лугъ, по которому какъ будто разсыпались милліоны сверкающихъ алмазовъ, на блестящій вдали крестъ колокольни, на работающихъ въ полѣ поселянъ; она прислушивалась къ веселому чиликанью птицъ, перелетающихъ съ дерева на дерево или вьющихся подъ самымъ небомъ, къ грустному мотиву пастушьяго рожка или спозаранку затянутой кѣмъ-то пѣсни, — и юной душѣ ея становилось и весело и грустно; она глядѣла, на мать, видѣла слезы на глазахъ ея, слезы сантиментальной любви и восторга — и, по сочувствію ли то, или инстинктивно — на глазахъ ребенка навертывались такія же слезы. Анхенъ прижималась къ матери нѣжно, крѣпко, любовно, и спрашивала ее: — Отчего, муттеръ, такъ свѣтло солнце и такъ все весело и хорошо? — Оттого, отвѣчала мать, счастливая сочувствіемъ дочери и восторгаясь отъ ея вопроса еще болѣе, оттого, что нашъ общій ====page 8==== Отецъ, нашъ Богъ съ улыбкой смотритъ на свою прекрасную землю и любуется его, оттого, что и земля понимаетъ эту улыбку и отвѣчаетъ на нее своимъ восторгомъ, своей благодарностью. Ахъ, Аихенъ, читай и ты свою молитву благодарности къ Великому Творцу, люби и ты, какъ Онъ, все Имъ созданное: люби природу, которая такъ прекрасна, но еще больше люби человѣка, который еще прекраснѣе. Не вѣрь, что есть зло на землѣ, не вѣрь, что есть злые люди, — это все неправда, все вымыселъ, въ созданьи Божьемъ не можетъ быть ничего дурнаго. — И Аихенъ слушала мать съ увлеченіемъ, не могла отдать себѣ яснаго отчета въ ся словахъ, по сердце ея наполнялось какимъ-то смутнымъ чувствомъ безпредѣльной любви, а головка еще болѣе смутнымъ, но полнымъ той же любви представленіемъ о природѣ и людяхъ... Ребенокъ задумывался... потомъ говорилъ матери: — Муттеръ, я люблю тебя, отца, всѣхъ люблю!.. Между тѣмъ Августъ Карлычъ собирался на поле, закуривалъ свою сигару и прихо ====page 10==== дилъ прощаться съ женою п дочерью: крѣпко обнималъ и нѣжно цѣловалъ первую, еще крѣпче и нѣжнѣе вторую. Онъ отправлялся осматривать ближайшія работы, а Амалія Ѳедоровна, вырываясь изъ сантиментальнаго настроенія духа, принималась готовить завтракъ — обычный габеръ-супъ и сыръ изъ творога; Анхенъ помогала ей, либо читала въ это время вслухъ матери Библію. Въ семь часовъ возвращался Августъ Карлычъ и завтракалъ вмѣстѣ съ женой и дочерью, которыя безъ него никакъ бы не рѣшились прикоснуться къ завтраку. Вслѣдъ за тѣмъ Августъ Карлычъ закуривалъ свою сигару, снова прощался съ женой и дочерью, садился верхомъ иа лошадь и уѣзжалъ вплоть до самаго обѣда, а Амалія Ѳедоровна начинала съ Анхенъ классъ. Тутъ она изрѣдка только и какъ бы невольно увлекалась своимъ сантиментальнымъ настроеніемъ духа и говорила съ дочерью о предметахъ отвлеченныхъ, но большею частію старалась передавать ей серьёзно и даже нѣсколько сухо и взыскательно все, что знала сама. ====page 11 ==== За часъ до обѣда классъ кончался, и Амалія Ѳедоровна отправлялась на кухню отчасти присматривать, отчасти сама приготовлять для мужа особенно любимыя имъ кушанья, а Анхенъ посылала гулять въ садъ, гдѣ она должна была играть и бѣгать для моціону и аппетиту, хотя дѣвочка всегда съ большею охотою желала бы остаться возлѣ своей матери, тѣмъ болѣе, что у нея не было подруги, которая могла бы возбудить къ веселости ея не по-дѣтски-скромную и унылую натуру. Послѣ обѣда, совершенно нѣмецкаго, вся семья отправлялась обыкновенно гулять. Доходили до березовой рощи, росшей не далеко отъ усадьбы, выбирали тѣнистое мѣсто и располагались на немъ. Тутъ Амалія Ѳедоровна давала полную свободу своему воображенію, своей мечтательности: снова восторгалась, снова плакала. Съ неизъяснимымъ удовольствіемъ и сочувствіемъ слушала Анхенъ свою мать и ни на минуту не отводила отъ нея своихъ глазъ; съ нѣжной улыбкой слушалъ Августъ Карлычъ жену свою, и сладкая усталость овладѣвала его тѣломъ и его душою: онъ ====page 12==== задумывался, можетъ быть, переносился мечтою во времена своей юности, своего дѣтства, можетъ быть, погружался въ какія-нибудь сложныя и запутанныя хозяйственныя соображенія, и... засыпалъ. Но вотъ яркое солнце склоняется къ горизонту, зажигаетъ своими лучами цѣлое полпеба, отъ него бѣгутъ розовыя огненныя полосы по землѣ п водѣ, зеленѣе и душистѣе кажется сосѣдняя зелень, мрачнѣе и темнѣе возстаютъ отдаленные лѣса, кидаютъ отъ себя длинныя тѣни, между тѣмъ какъ верхушки ихъ еще золотятся послѣдними лучами солица, природа запѣваетъ свою неясную, но мелодичную вечернюю пѣснь, слышится крикъ коростеля, свирѣль жаворонка, въ рощѣ раздаются уже, хотя и съ длинными паузами, отрывочныя, разсыпныя трели соловья... издали несется и доходитъ до слуха щелканье пастушьяго кнута, разноголосое мычанье возвращающагося стада... И Августъ Карлычъ со всей своей семьей отправляется на скотный дворъ: здѣсь онъ совершенно счастливъ; онъ знаетъ каждую корову, знаетъ даже кличку каждой изъ нихъ, хотя иногда, къ утѣшенію ====page 13 ==== и веселому смѣху скотницъ, и коверкаетъ ихъ на свой ладъ, не совсѣмъ управляясь съ мудренымъ русскимъ языкомъ. Августъ Карлычъ весело ходитъ среди своихъ любимицъ: иную потреплетъ по головѣ, другую шутливо схватитъ за рога, и потѣшается, -какъ она, недовольная этой шуткой, крутитъ головой, — иной поправитъ кормъ, другую осматриваетъ съ состраданіемъ, замѣчая, что она, не смотря на всѣ его заботы, все хирѣетъ съ каждымъ днемъ болѣе, Богъ ее знаетъ отчего. — Домовикъ ее не любитъ! говоритъ обыкновенно въ этомъ случаѣ одна изъ скотницъ. — О, пошоль ты: домовикъ! не люблю слушать!.. никакаго нѣтъ!.. даже съ сердцемъ возражаетъ Августъ Карлычъ. — Да, пожалуй, не вѣрь: прямой нѣмецъ! говоритъ про себя недовольная скотница. А вотъ замучитъ совсѣмъ скотинку-то, такъ ты и не будешь вѣрить... Нечего дѣлать: придется, видно, самой окурить... Во время этихъ посѣщеній на скотный дворъ приносится обыкновенно корзинка картофелю, и Августъ Карлычъ заставляетъ жену и дочь собственноручно кормить имъ особенныхъ сво ====page 14==== ихъ любимицъ и съ удовольствіемъ смотритъ, съ какою охотою они ѣдятъ его. Послѣ этой операціи вся семья отправлялась домой и мирно, сладко засыпала... Вотъ какую жизнь вело это нѣмецкое семейство - лѣтомъ. Зимою почти то же самое, за исключеніемъ послѣобѣденныхъ прогулокъ. Кнабе никуда не ѣздили и ихъ тоже никто не посѣщалъ: они, такъ сказать, наслаждались сами собою. Среди этой однообразной жизни Анхенъ не скучала, но одинокость ея, отсутствіе сверстницы и подруги много помогали развитію въ ней мечтательности, между тѣмъ любящее сердце ея было вполнѣ способно къ самой горячей привязанности, и, можетъ быть, безсознательно чувствовало потребность другаго сердца, съ которымъ могло бы во всемъ дѣлиться. Мать, не смотря на всю свою готовность раздѣлять съ дочерью каждое даже дѣтское впечатлѣніе послѣдней, все-таки была далека отъ Анхенъ по своимъ лѣтамъ, по своимъ интересамъ; иногда умный ребенокъ даже стѣснялся обращаться къ матери съ нѣкоторыми вопросами, инстинктивно чувствуя, что побужденія этихъ ====page 15 ==== вопросовъ ие могутъ быть интересны для матери... Наконецъ самъ случай распорядился дать Анхенъ сверстницу и подругу. Однажды она играла мячемъ въ свой урочный предъобѣденный часъ. Мячъ перелетѣлъ чрезъ ограду сада, въ которомъ была Анхенъ; какая-то крестьянская дѣвочка съ умными глазками, хорошенькая, хотя и грязная немного, изловила на улицъ этотъ мячъ и чрезъ ограду подала его Анхенъ. Дѣвочка эта давно уже стояла у садовой рѣшетки и смотрѣла на играющую нѣмочку съ тѣмъ страннымъ участіемъ, съ какимъ обыкновенно крестьянскія дѣти заглядываются на своихъ барчуковъ, когда послѣдніе играютъ между собою... Я не знаю, что возбуждаетъ это вниманіе и участіе: приличіе ли и красота внѣшности, всегда поражающей не развитую и не облагороженную натуру, пли просто дѣтскій интересъ игры, въ которую нельзя вмѣшаться... Дѣвочка немного сконфузилась, подавая Анхенъ мячъ, но не закрылась рукавомъ и не готовилась бѣжать прочь при первомъ ====page 16=== вопросѣ... Въ ней было что-то милое, привлекающее. — Какъ тебя зовутъ? спросила ее Анхенъ. — Анной. — И меня тоже! Ты чья дочь? — Иванова. — Какого это? — А вотъ тамъ наша изба-то, крайняя. — Ты зачѣмъ же здѣсь? — Ни зачѣмъ. — Гуляешь что ли? — Нѣту-тка: я такъ, на тебя смотрѣла. — Что же, ты развѣ меня любишь? - Я-то?.. люблю!.., — За что же ты меня любишь? — Такъ, ни за что. — Хочешь со мной играть? — Я-то?.. нѣтъ, не хочу. — Отчего же не хочешь? — Забранятся. — Кто же забранится? — А вотъ кто-нибудь выйдетъ изъ дому-то изъ вашего, увидятъ, что я съ тобой-то играю, и забранятся. — Такъ ты развѣ ни съ кѣмъ не играешь? ====page 17==== — Нѣту-тка, какъ не играть, играю. — Съ кѣмъ же? — Съ нашими дѣвчонками. — Отчего же не хочешь со мной играть? — А забранятся-то, что съ барышней играю. — Ничего, поди сюда... Никто не забранитъ, да и ие увидятъ. Дѣвочка нѣсколько времени колебалась, потомъ вошла въ садъ; между дѣтьми начаялась игра, и Анхенъ очень скоро увлеклась веселостью свой маленькой знакомки. Она и не замѣтила, какъ пролетѣлъ ея часъ гулянья, который прежде, бывало, такъ долго тянулся: ей было очень весело. — Приходи и завтра играть со мной! сказала она дѣвочкѣ... На другой день дѣти играли такъ же весело, но на третій Анхенъ вдругъ сдѣлалось скучно среди игры. — Будетъ! сказала она, — не хочу больше. — Что же, барышня? полно, давай играть еще: вѣдь весело! — Нѣтъ, мнѣ скучно что-то стало: не хочу. — Чтой-то это, отчего? али ничто не здоровится? ====page 18 ==== — Нѣтъ, такъ! мнѣ хочется молиться Богу; давай, Аннушка, Богу молиться? — Чтой-то, нечто здѣсь церковь? — Такъ что же, развѣ только въ церкви можно молиться? Богъ вездѣ. Ты любишь, Аннушка, свою мать? — Кого?.. это маму-то? какъ не любить: люблю! — За что же ты ее любишь? — Маму-то?.. За то, что мама, за то и люблю. Да полно, барышня, что ты все бы разговаривать; давай что-ли играть; хоть въ коронячки. — Нѣтъ, Аннушка, мнѣ надоѣло играть... лучше разговаривать... ты, видно, никого не любишь? — Какъ же!.. вотъ я тебя больно жалѣю. — Отчего же ты меня жалѣешь? — А то и жалѣю, что люблю... Ты барышня добрая, вожеватая. Анхенъ было это очень по сердцу: она обняла и поцѣловала дѣвочку. Ей сдѣлалось опять весело, и игра снова возобновилась. Мало по малу Анхенъ сильно привязалась къ этой деревенской дѣвочкѣ, скучала безъ ====page 19==== нея, и наконецъ стала просить мать, чтобы она взяла къ себѣ ея подругу. Амалія Ѳедоровна сначала отвѣтила дочери: — Ахъ, мой другъ, что за товарищъ тебѣ крестьянская дѣвчонка: тебѣ неприлично и играть съ ней! Того же мнѣнія былъ и Августъ Карлычъ. Но Анхенъ съ такою любовію защищала свою случайную пріятельницу, такъ хвалила ее, что Амалія Ѳедоровна, посовѣтовавшись съ мужемъ, рѣшилась взять дѣвочку въ горничныя къ своей Анхенъ, если только привязчивое сердце не обмануло ребенка въ выборѣ. Притомъ она понимала, что Анхенъ, постоянно одна, безъ товарища по лѣтамъ, могла скучать, и дѣйствительно она замѣчала не разъ, что время, назначенное дочери для моціона, послѣдняя проводила иногда очень скучно, сидя гдѣ-нибудь въ саду грустная и задумчивая, а моціонъ былъ необходимъ для слабой дѣвочки. Амалія Ѳедоровна приказала привести къ себѣ Аннушку. Ее привела сама мать. Хорошенькая, миловидная, съ живыми глазками Аннушка понравилась Амаліѣ Ѳедоровнѣ. ====page 20==== Послѣ нѣсколькихъ Фразъ съ нею Амалія Ѳедоровна убѣдилась, что ея дѣтская, чистая, хотя и необлагороженная натура не могла составлять опаснаго общества для дочери. — А можетъ быть, мнѣ удастся развить и образовать ее, сдѣлать для нея величайшее добро, котораго она ни отъ кого не можетъ ожидать. Какъ пріятно быть орудіемъ подобнаго великаго дѣла! — подумала мечтательная нѣмка. — Хочешь у меня жить? спросила она Аннушку. — Нечто, пожалуй, коли мама будетъ ходить ко мнѣ: для-чего не жить! — Да вѣдь тебѣ скучно будетъ безъ матери: вѣдь мамѣ твоей нельзя же каждый день ходить къ тебѣ. — Ну, да ужь какъ быть-то... Съ барышней вашей буду. — Да развѣ ты ее любишь? — Люблю... больно мнѣ ее жаль. — А вотъ этакъ носу-то не надобно утирать. Какъ будешь у меня жить, такъ, вѣдь, ужь я буду тебя учить: дѣвочкѣ должно быть опрятной. ====page 21==== — Ну такъ инъ ладн: я, пожалуй, не стану... ' — И во всемъ будешь слушаться, что я тебѣ буду говорить? — Буду... Чтб мнѣ не слушаться-то. — Ну, а учиться хочешь? — Чему это? — Граматѣ: читать, писать, рукодѣлью. — Пожалуй, для-че не учиться. — Вотъ, муттеръ, я говорила тебѣ: какая она умница! замѣтила Анхенъ. — Да, да, умница!.. Ну такъ, Арина, сказала Амалія Ѳедоровна, обращаясь къ матери дѣвочки: приводи къ намъ Аннушку свою. Арина, которая съ самаго начала разговора управительши съ своей дочерью готова была заплакать, тутъ не преминула пустить въ три ручья слезы. Не о томъ она плакала, что разлучается съ дочерью: вѣдь не Богъ знаетъ куда везутъ ее, всегда будетъ на глазахъ; не пугало ее и то, что будетъ жить дочка у нѣмки: нѣмка слыла доброй душой, никто не пожалуется на нее. О чемъ же плакала Арина? Отчасти о томъ, что вотъ хоть и въ добрыя руки попадетъ дочка, да, ====page 22==== вѣдь, Богъ вѣсть, будетъ ли каждый день такъ сыта, какъ была бы у нея: нѣмцы, извѣстно, народъ тощій, жидкій, то ли ему нужно, что русскому человѣку? Отчасти боялась она той науки, которою стращала нѣмка ея дочку... Сверхъ того неизвѣстность будущаго, новость положенія всегда пугаетъ неразвитую натуру; а наконецъ Арина плакала потому, что ей казалось необходимымъ поплакать въ настоящемъ случаѣ. — Слушаю, матушка, отвѣчала Арина со слезами и низкимъ поклономъ: приведу. Вы у насъ, вѣдь, что господа: что прикажете, такъ должны исполнять; только не оставь ты ее своей милостью. — Не бойся, не бойся, будь покойна: ей будетъ хорошо у меня жить, ее вонъ дочка моя очень полюбила. Я буду учить твою Аннушку всему, чему и свою дочь учу. — Слушаю, матушка... только ужь вы и наукой-то ее тоже не больно притѣсняйте. Дѣвчонка глупая: гдѣ еще ей... иное что и не въ домокъ... — Хорошо, хорошо! ужь я знаю: не безпокойся! ====page 23==== — Слушаю, матушка. Такъ ужь позволь и большаку-то моему придти проститься-то съ дѣвчонкой. — Пожалуй, пусть придетъ, только я не знаю, отчего ты такъ безпокоишься: вѣдь никуда не увеземъ ее. — Вѣстимо, матушка, да все ужь какъ-то... Аихенъ была въ восторгѣ, что оиа не будетъ разлучаться съ своей подругой, которую такъ скоро полюбила. — Благодарю тебя, муттерхенъ! говорила она. Ахъ, какъ я рада! я буду любить Аннушку, я вмѣстѣ съ ней стану учиться, бѣгать, играть, разговаривать. А ты ее любишь, муттеръ? да? Но вечеромъ въ тотъ же день къ Августу Карлычу пришелъ Иванъ Прохоровъ, отецъ Аннушки, мужикъ умный, благочестивый, но упрямый и старовѣръ по понятіямъ. Онъ вѣкъ свой жилъ въ деревнѣ, не бывалъ нигдѣ дальше своего уѣзднаго города, не ходилъ въ Петербургъ, не имѣлъ никакого особеннаго промысла, но умѣлъ сколотить деньгу почти однимъ домашнимъ обиходомъ такъ, что слылъ по деревнѣ за одного изъ бога ====page 24==== тыхъ мужиковъ, смѣялся надъ тѣші крестьянами, которые пускались во всѣ тяжкія, чтобы нажить деньги, — и вѣрилъ только въ самого себя и свои убѣжденія, а послѣднія приводились у него къ одной формулѣ, что все должно быть такъ, какъ было. Разсказъ жены о томъ, что нѣмцы хотятъ взять у иего дочь во дворъ, — огорчилъ его, а намѣреніе нѣмцевъ учить дочку разнымъ паукамъ — совершенно разстроило. — Что тебѣ? спросилъ его Августъ Карлычъ. — А вотъ, батюша, наслышанъ я, что дѣвчонку мою хотите взять во дворъ, такъ пришелъ поклониться: нельзя ли какъ ослободпть. — Да что же тебѣ не хочетъ что ли отдавать намъ ее? — Конечно, батюшка, вѣдь мы прекословить не можемъ твоей милости, а на томъ кланяюсь, чтобы ослободплъ. — Амалія! закричалъ Августъ Карлычъ, вотъ Иванъ проситъ, чтобы не брать у него дочка. — Отчего же? спросила Амалія Ѳедоровна. — Да что вамъ, матушка, въ пей за ко ====page 25==== рысть?.. Дѣвчонка-то маленькая, никакой послуги вамъ не можетъ предоставить. — Ты, можетъ быть, боишься, что на ней дѣла будетъ много лежать, что съ нея взыскивать много станемъ. Не безпокойся. Мы ее хотимъ взять потому, что ее вотъ наша дочка очень полюбила, такъ чтобы она вмѣстѣ съ ней была. — Да что она вамъ понравилась? Дѣвчонка-то совсѣмъ никуда не годная, такъ, мелюзга... вамъ бы лучше побольше взять: все бы присмотрѣть могла за барышенкой-то вашей, а эта еще что... себя-то еще не понимаетъ... — Ахъ, какой ты, да развѣ мы затѣмъ ее беремъ, чтобы она смотрѣла за пашей дочкой: она будетъ ей просто компаньонкой... — Это что жь такое?.. Я, вѣдь, матушка, извини: мужицкимъ дѣломъ этого нечто въ толкъ-то не возьму. — To-есть она будетъ всегда вмѣстѣ съ моей дочерью. Я ее всему учить буду. — Хм... Какая ужь она, матушка, ученица... идетъ ли это нашему роду... да и гдѣ ====page 26==== еще ей, такіе ли ея года, чтобы... Нѣтъ, ужь это вы ослободите. — Да вѣдь я ее сначала не стану очень приневоливать, исподоволь. — Да все, матушка... ученье-то большое къ нашему положенію нейдетъ... — Да какое большое ученье? Я ее выучу только рукодѣлью, научу граматѣ: читать,писать. — Куда вы это, матушка, что вы? идетъ ли это нашей деревенской дѣвчонкѣ?.. зачѣмъ ей грамотѣ знать... этакъ умнѣе отца съ матерью будетъ... — Что же? это ничего, пусть будетъ умнѣе, лишь бы любила да уважала отца съ матерью. — Да какое ужь тутъ уваженье?.. Станетъ ли она уважать отцу съ матерью, коли умнѣе ихъ будетъ. — Непремѣнно станетъ и еще больше, потому-что будетъ читать Св. Писаніе, которое учитъ уважать своихъ родителей. — Да оно такъ, конечно, только все нашему-то роду такое ученье нейдетъ. Коли вамъ такая охота, такъ лучше бы поповну какую взяли... ====page 27==== — Ахъ, какой ты! Да говорятъ тебѣ, что твоя дочка моей Анхенъ понравилась, для нея хотимъ взять. — Да ужь лучше деньгами примите, только ослободпте ее... Прими, батюшка, лучше деньгами!.. говорилъ Иванъ, обращаясь къ Августу Карлычу. Послѣдній разсердился на такое предложеніе. — Что? взятка? закричалъ онъ. Развѣ я принимаетъ взятка, развѣ я притѣсняетъ васъ?.. О, дуракъ! Ему же хотятъ добро сдѣлать, а онъ думаетъ — притѣсненіе. — Да какое же, батюшка, это добро? помилуй, скажи!.. Пусть бы къ какой работѣ приставить, а то дѣвчонка только баловаться будетъ... Ну-те-ка, статное ли дѣло: грамотѣ учить!.. — О, пошоль, не понимаетъ... Кончено дѣло: приводи... — Да сдѣлайте божескую милость: избавьте вы пасъ. — Ты ничего не понимаетъ! протяжно сказалъ заупрямившійся нѣмецъ. Нечего съ тобой и говорить. ====page 28==== — Да хоть отъ науки-то вы се избавьте. — Ну, пошоль: надоѣлъ!.. Сказано я... и кончено. — Да ты не сердись, Августъ... Полно, поди, не безпокойся и приводи свою дочку: самъ послѣ будешь благодарить насъ! сказала Амалія Ѳедоровна. — Да слушаю! нечего дѣлать!.. отвѣчалъ Иванъ Прохорычъ. Совсѣмъ испортятъ дѣвчонку, проклятые нѣмцы! подумалъ опъ про себя, выходя изъ комнаты. — Ахъ, какой дикой русской мужикъ! сказалъ Августъ Карлычъ. Ничего не понимаетъ! — Да ему, просто, жалко было съ дочерью разстаться! возразила Амалія Ѳедоровна. Надобно быть великодушнымъ, Августъ, а ты разсердился на него. — Нѣтъ, дикій, дикій мужикъ! ничего не понимаетъ! твердилъ Августъ Карлычъ. Книги боится. — Ну они необразованные, вотъ ихъ и надобно просвѣщать! замѣтила Амалія Ѳедоровна. ====page 29==== ГЛАВА II. УЧЕНЬЕ - СВѢТЪ, А НЕУЧЕНЬЕ -ТЬМА. Сначала Аннушка поступила въ домъ управляющаго въ положеніе горничной дѣвушки. Ее умыли, причесали, перемѣнили сарафанъ на платьеце, Но держали вдалекѣ отъ Анхенъ, не равняли съ нею ни въ чемъ, не допускали весьма короткихъ отношеній и позволяли быть съ нею только во время ея передъобѣденныхъ прогулокъ. Такъ хотѣлъ Августъ Карлычъ, которому казалось неприличнымъ сближеніе его дочери съ крестьянской дѣвочкой. Но Анхенъ была недовольна такимъ распоряженіемъ: съ каждымъ днемъ она все болѣе и болѣе привязывалась къ своей подругѣ: она не хотѣла съ нею разставаться ни па минуту, она просила мать, чтобы Аннушка была такъ же одѣта и причесана, какъ она сама, чтобы она училась въ одно время съ нею, за однимъ столомъ... Мать не могла отказать дочери, и мало по малу Аннушка дѣлалась членомъ семейства Кнабе. Августъ ====page 30==== Карлычъ сначала морщился, потомъ привыкъ и полюбилъ умную, скромную, послушную дѣвочку. Расположеніе же къ ней со стороны Амаліи Ѳедоровны росло соотвѣтственно привязанности дочери. Амалія Ѳедоровна вѣрила въ симпатію сердца, и во взаимной любви дѣтей, случайно встрѣтившихся, видѣла ясное тому доказательство, тѣмъ болѣе что выборъ Анхенъ оправдывался, ибо деревенская дѣвочка имѣла много нравственныхъ природныхъ достоинствъ и невольно располагала въ свою пользу. Арина, мать Аннушки, сначала съ большимъ соболѣзнованіемъ смотрѣла на дочь. Бывало, придетъ къ ней, принесетъ подъ фартукомъ ячный колобъ пли пирогъ съ лукомъ, и потихоньку отдастъ его дочери. — На-ка, возьми, да пожуй когда! говоритъ она ей. Чай, тебя заморили у меня нѣмцы-то. Чай, больно тощо у нихъ, Аннушка? голодаешь, чай, иной разъ? — Да, мама, иной разъ и больно хочется поѣсть, кажись бы хлѣбца ломтикъ вотъ бы какъ съѣла, а ужь у нихъ нельзя: дожи ====page31==== дайся, когда дадутъ. А нечего это сказать, чтобы голодно было, кормятъ-то хорошо... — Ну то-то, моя болѣзная, такъ на-ка вотъ возьми, да ты спрячь куда, вонъ сундучишка-то есть у тебя, такъ и спрячь, а то вѣдь, увидятъ, такъ, пожалуй, еще отнимутъ, али и другія дѣвчонки съѣдятъ... Да ты не жалѣй: я те еще принесу. И Аннушка брала отъ матери приносимыя ею яства, завернутыя въ какую-нибудь грязную тряпку, прятала въ сундукъ свой и тайкомъ вынимала иногда изъ него, когда дѣтскій желудокъ ея требовалъ пищи. Но когда однажды Амалія Ѳедоровна, замѣтивши похожденія Аннушки въ сундучокъ, растолковала ей, что она дѣлаетъ не хорошо, что ее побуждаетъ ѣсть не голодъ, а только жадность, да глупая деревенская привычка что-нибудь поминутно жевать, что дѣлать потихоньку и украдкой неприлично, и что она недовольна этимъ поступкомъ ея, то Аннушка перестала брать отъ матери ея гостинцы. — Что ты, что ты Аннушка, что не берешь? спрашивала ее мать съ удивленіемъ. Али тебя нѣмцы-то ужь больно закормили, ====page 32==== что и материнской-то ужь кусъ сталъ не сладокъ? Аннушка разсказала матери замѣчаніе, сдѣланное ей Амаліей Ѳедоровной. — Эка жидовка! а еще говорятъ добрая! сказала не понявшая смысла словъ дочери Арина, yо уразумѣвшая изъ ея разсказа только то, что ей не велитъ нѣмка ѣсть, когда захочется. Не слушай ты ихъ, полно, возьми. Что ихъ слушать! то и здоровъ ребенокъ, коли ѣстъ. Знаю вѣдь я ихъ... жидкая вѣдь у нихъ ѣда, такъ yа то они нѣмцы. Ну-тка, статное ли это дѣло... Да ты только прячь хорошенько, чтобы не видали-то, а то что ихъ слушать. Да не барышенка-ли эта ей переводитъ, что вотъ самой хочется когда поѣсть-то, а ей не даютъ, а у тебя-то видитъ кусокъ-то, такъ ты и ей давай... ничего! я еще принесу. — Нѣту, мама, она, почитай, ничего и не ѣстъ, ровно воробей. Да и такъ меня любитъ, что и самой-то дадутъ, такъ не съѣстъ одна, а все со мной раздѣлитъ: Такая добрая! — A-а, добрая? — Ужасти какая добрая! ====page 33==== — Ну, а мать то? — И она такая добрая, пальцемъ никогда не тронетъ. — A-а! такъ развѣ не принести ли мнѣ чего имъ на поклонъ, пряникъ, али баранковъ, чтобы они и ѣдой-то тебя не обижали?.. — Пожалуй, принеси; только вѣдь я, мама, сыта, вѣдь это оттого мнѣ коли ѣсть-то захочется, что я привычку-то такую взяла. — Полно-ка, полно, что ты, кака привычка, что ѣсть ребенку хочется... Такъ, на-тка, возьми это-то, спрячь докудова, а я завтра приду къ нимъ, принесу чего на поклонъ. Но Аннушка, не смотря па всѣ убѣжденія матери, въ этотъ разъ, къ великому ея неудовольствію и не малому удивленію, не взяла гостинцевъ. Когда потомъ Арина чрезъ нѣсколько времени увидѣла свою Аннушку въ хорошенькомъ платьецѣ, съ головкой, причесанной въ косички, подвязанной розовыми ленточками, она пришла въ неизъяснимый восторгъ. — Ахъ, красавица ты моя, какъ тебя вырядили! говорила она, поглаживая дочь по головѣ. И не узнаешь тебя, ровно барышня ====page 34==== кака. Ну-ка куделечки-то какъ подвили, да развязали... Неужто ты завсегда такъ будешь ходить въ экомъ платьецѣ, да въ экомъ убранствъ? — Всегда, мама. — Эки добрые, даромъ что нѣмцы! Дай имъ Господи! Слушайся ихъ, уважай имъ, Аннушка: они твои благодѣтели!.. Только наукой-то не больно ли они тебя притѣсняютъ, матушка моя? ровно ты у меня похудѣла, да и изъ лица-то стала блѣднѣе?.. спрашивала Арина, принимая унылый тонъ и подпирая щеку кулакомъ. Много, видно, тебъ-ка ученья-то!.. Но Аннушка разсказала, что ей учиться очень весело, что она учится вмѣстѣ съ дочкой управляющаго у самой Амаліи Ѳедоровны. — Чему же тебя у чатъ-то, матушка? спросила Арина съ соболѣзнованіемъ. — А грамотѣ: читать, писать. — Неужто но-нѣмецкому? — Нѣтъ, по-русски! — Ну, слава те Господи! А отецъ-отъ больно боялся, какъ бы не стали учить тебя-ка по ====page 35==== нѣмецкому-то. А вѣдь у нѣмцевъ долго-ли до грѣха: всякой нехристи научатъ. — Нѣтъ, мама, они все меня учатъ Богу молиться. — Да какъ же они учатъ; вѣдь они и сами-то не по нашему молятся. Гдѣ имъ учить, нѣмцамъ. На то батюшка попъ есть. — Они говорятъ, мама, что Богъ все одинъ, что у насъ, что у нихъ, и что Ему нужно молиться каждую минуту. — Да, а небось въ нашу-то церковь не ходятъ. Аннушка не знала, что возразить на это. — Нѣтъ, болѣзная, продолжала мать, ты ихъ не больно слушай, и коли станутъ учить по-нѣмецкому-то, такъ не больно понимай. Ну ихъ! кто ихъ знаетъ! добры, добры, да вѣдь... Иванъ Ирохорычъ рѣдко видалъ свою дочь, а если и встрѣчался съ нею, то недовѣрчиво смотрѣлъ на перемѣну ея внѣшности. — Такъ и есть, совсѣмъ дѣвку испортятъ! говорилъ оиъ. Не научатъ они ее, а дури въ нее набьютъ. Что она? ткать ли будетъ умѣть? серпа въ руки не возьметъ?.. какая она будетъ дѣвка, какая баба? ====page 36==== — Да на что ей ткать-то? али неужто она въ поле пойдетъ жать? возражала Арина. Она у меня будетъ барышня. — Ну, ладно! отвѣчалъ коротко и ясно Иванъ Прохорычъ. Вотъ какъ выучатъ ее по-нѣмецкому-то, такъ будетъ она тебѣ дочь. — Чтой-то это? Ужь избави Господи, какъ и по-нѣмецкому-то! отвѣчала Арина. ГЛАВА III. АННУШКА И АНХЕНЪ - ТО ЖЕ ДА НЕ ТО. Опасенія Ивана Прохорыча и Арины оправдались. Амалія Ѳедоровна, увлеченная понятливостію дѣвочки, не остановилась на одной русской граматѣ, но мало-по-малу стала посвящать ее во всѣ таинства своихъ знаній. И Аннушка быстро развивалась подъ благодѣтельнымъ вліяніемъ своей воспитательницы. Все нравственное богатство, вложенное въ нее самою природою, начало раскрываться, какъ, подъ лучами солнца, при плодотворномъ ды ====page 37==== ханіи теплаго воздуха крѣпко закрытый бутонъ развертывается въ пышный цвѣтокъ. Сначала стерлась внѣшняя грубость манеръ, языка, появилась грація, умѣнье держать себя, потомъ засверкалъ умъ остротой и разумной понятливостію, явилась способность сознавать отношенія людей и свои личныя нравственныя движенія, облагородилось сердце, освѣщенное этимъ сознаніемъ. Аннушка росла дѣвочкой здоровой, хорошенькой, умной, любящей; она жила полной жизнію — и чрезъ два года, которые пролетѣли однообразно, но незамѣтно — ее нельзя было узнать, трудно было предположить въ ней прежнюю дикую крестьянскую дѣвчонку. Родители смотрѣли на нее съ удивленіемъ и не вѣрили глазамъ своимъ: ихняя ли это дочка, та ли это Аннушка, которая прежде, бывало, бѣгала по деревнѣ въ одной рубашонкѣ или въ изорванномъ сарафанишкѣ, вся перепачканая, растрепанная, неумытая? Конечно, больше всего поражало ихъ внѣшнее преобразованіе Аннушки, преобразованіе въ манерахъ, въ рѣчи, даже въ самомъ голосѣ. Имъ даже дѣлалось какъ-то дико и ====page 38==== неловко, когда Аннушка начинала ласкаться къ нимъ, цѣловала ихъ руки и какъ-то особенно нѣжно обнимала ихъ, и какія-то, правда, сладкія, нѣжныя, но непривычныя ихъ слуху слова говорила при своихъ ласкахъ. — Барышня, барышня, какъ есть! говорили они между собою: — и повадка совсѣмъ такая... Впрочемъ, они не могли сказать ничего болѣе противъ этого воспитанія, которое получала ихъ Аннушка. Она была постоянно нѣжна, постоянно лакова и почтительна передъ ними, такъ что ей, казалось, и въ голову не приходила та разница нравственнаго развитія, въ которой находилась она и ея родители. — Только что-то будетъ изъ всего этого? недовѣрчиво говорилъ обыкновенно Иванъ Прохорычъ, не находя, что сказать болѣе. Такъ росла и развивалась Аннушка, но не таково было развитіе Анхенъ. Правда, сердце и умъ ея зрѣли не по годамъ: она начинала чувствовать этимъ сердцемъ и понимать этимъ умомъ болѣе, нежели сколько позволяется въ ея возрастѣ. Сначала Амалія ====page 39==== Ѳедоровна восхищалась этою быстротою развитія ребенка, но скоро оно начало безпокоить ее: дитя уже равнялось матери, и послѣдней не оставалось, чему бы она могла учить ее. Въ развитіи Анхенъ было что-то болѣзненное, ненормальное, душа ея казалась страдающею, больною. Эта болѣзнь души выражалась и въ постоянно усиливавшейся задумчивости или мечтательности дѣвочки, и въ этомъ, то не дѣтски-спокойномъ, то тоскливомъ выраженіи глазъ, и даже въ самой физической слабости. Видали ли вы такое явленіе? Вотъ выростаютъ два растенія рядомъ, на одной и той же почвѣ, одно солнце ихъ грѣетъ, однимъ воздухомъ дышутъ они, одними соками питаются, одно и то же дерево служитъ имъ сѣнью отъ зноя; но посмотрите: вотъ это растеніе дышетъ жизнію и гармоніей, выростаетъ мѣрно, стройно, корень его крѣпокъ, силенъ, стебельки, свѣжи и зелены, цвѣтокъ его ярокъ, душистъ и пышенъ, между тѣмъ какъ другое вдругъ выбѣжитъ быстро вверхъ, опередитъ первое въ своемъ ростѣ, но все въ немъ одна слабость, одна немощь: зелень ====page 40==== его блѣдна, краски цвѣтка слабы, запахъ даже ароматнѣе перваго, по не такъ крѣпокъ, не такъ дышетъ жизнію. Отчего это? Мелко ли запало сѣмя въ землю и слабо прикрѣпилось къ ея нѣдрамъ, или само сѣмя это носило въ себѣ источникъ слабости и безсилія произращеннаго изъ него растенія?.. Кто рѣшитъ?.. Такъ и Анхенъ рядомъ съ веселой, живой, здоровой своей подругой росла постоянно скучная, унылая, почти больная. Природная или развитая матерью мечтательность ея начала принимать какой-то мрачный оттѣнокъ; у четырнадцатилѣтией дѣвушки рѣдко когда встрѣчали улыбку па губахъ, а если она и появлялась иногда въ угожденіе матери, то была какъ-то болѣзненна и горька, въ глазахъ ея не сверкала радость, потому-что не было ея въ душѣ; по видимому, для Анхенъ не представлялось никакихъ интересовъ: ничто ее не утѣшало, не радовало, одна только любовь къ родителямъ, къ Аннушкѣ, къ людямъ и ко всей природѣ производила въ душѣ ея какое-то сладкое умиленіе, во эта любовь была безпредѣльна, и сердце Анхенъ какъ-то тоскливо тонуло въ этой безпредѣльности. ====page 41==== — Анхенъ, Анхенъ, что ты, мой ангелъ, стала какая скучная? съ участіемъ спрашивала ее мать. — Ничего, муттеръ... я люблю тебя! Я очень тебя люблю!.. мнѣ весело... я не въ силахъ разсказать, какъ люблю тебя... И она съ тоской прижималась къ матери, и глазами, полными слезъ, смотрѣла на нее. — Отчего же ты такъ задумчива, моя liebe, спрашивала опять Амалія Ѳедоровна; ты, вѣрно, чѣмъ-нибудь нездорова и не хочешь сказать? Скажи, что ты чувствуешь, что у тебя болитъ? — У меня, муттеръ, ничего не болитъ: я здорова, только слаба немного, какъ все устала. — Это оттого, что моціону мало. Вѣдь вотъ я тебя прошу, уговариваю, чтобы ты хоть ходила больше, а ты не слушаешь меня. — Я буду ходить, муттеръ! Отвѣчала Анхенъ. Но физическая слабость дѣвочки увеличивалась съ каждымъ днемъ. Болѣзненная блѣдность развивалась по лицу ея, тѣло какъ ====page 42==== будто сквозило, до такой степени кожа на немъ становилась бѣла и прозрачна, страшная худоба пугала при первомъ взглядѣ на нее, а слабость и безсиліе выражались во всемъ: и въ лѣнивой неровной походкѣ, и въ каждомъ жестѣ, и въ самомъ взглядѣ ея большихъ голубыхъ глазъ. Вмѣстѣ съ тѣмъ развивалось въ ней и грустное расположеніе духа. Часто, уединившись куда-нибудь съ своей подругой, она вдругъ въ раздумьѣ спрашивала ее: — Что лучше, Аннушка, жить или умереть?.. — Конечно, жить! быстро отвѣчала послѣдняя. — Да, хорошо жить тому, кого всѣ любятъ, кто всѣмъ приноситъ радость, кто всегда счастливъ и доволенъ... Ты не забудешь меня, Аннушка, не перестанешь любить, когда я умру? — Да полно, что тебѣ за охота говорить объ этомъ? Мнѣ, право, страшно становится... Ну, зачѣмъ тебѣ умирать? тебя всѣ любятъ, ты никому не дѣлаешь зла, ты счастлива... Зачѣмъ ты все объ этомъ думаешь? ====page 43==== — Отчего же мнѣ все такъ скучно, отчего я такая слабая? — Да оттого, что ты все думаешь о смерти, оттого тебѣ и кажется, что ты больна и слаба... — Нѣтъ, я не хочу думать, мнѣ грустно, когда подумаю, что не буду видѣть матери, отца, тебя, но я чувствую, что мнѣ не долго жить, что я скоро умру... — Да полно... мнѣ, право, тошно стало... перестань... ну, мнѣ жалко тебя... не говори этого... Аннушка плакала и цѣловала Анхенъ. — Ну, ну, не плачь, я не буду говорить... Охъ, Аннушка, и мнѣ васъ жаль... Ничего, ничего!.. я здорова... не сказывай только матери о томъ, что мы говорили... И предчувствіе не обманывало Анхенъ, не обманывало, потому-что она таяла, заживо носила въ себѣ начало смерти и чувствовала ее. Слабость ея увеличилась наконецъ до такой степени, что она должа была лечь въ постель. Хотѣли тотчасъ же послать за докторомъ, но она упросила мать н отца не дѣ ====page 44==== лать этого и не безпокоиться, увѣряя, что все это скоро пройдетъ, и говоря, что она никакъ не хочетъ лечиться, потому-что чувствуетъ себя здоровою. Въ самомъ дѣлѣ, Анхенъ не жаловалась ни на какую боль, глаза ея были ясны, только во всемъ тѣлѣ небольшой жаръ. Но на третій день этотъ жаръ усилился, на лицѣ заигралъ неествественный, почти багровый румянецъ, глаза тоже какъ будто загорѣлись, вмѣстѣ съ тѣмъ слабость увеличилась до такой степени, что Анхенъ съ трудомъ могла поднять руки. Амалія Ѳедоровна и Аннушка со слезами на глазахъ сидѣли около ея постели. Августъ Карлычъ послалъ за докторомъ. — Что тебѣ, тошно? спрашивала Амалія Ѳедоровна. — Нѣтъ, ничего, я только устала! отвѣчала Анхенъ. — Вотъ сейчасъ, мой ангелъ, пріѣдетъ докторъ: онъ поможетъ тебѣ. — Зачѣмъ?.. не надо... выговорила Анхенъ едва слышно. ====page 45==== — Какъ не надо, моя ІіеЬе: онъ поможетъ тебѣ, ты выздоровѣешь. — Нѣтъ, не поможетъ! какъ бы невольно сказала Анхенъ. — Какъ не поможетъ? что ты говоришь? спросила мать испуганнымъ, полнымъ страха и отчаянія голосомъ. — Ничего, ничего, муттеръ!.. не бойся!.. я такъ!.. улыбнись мнѣ, муттеръ... Чего ты такъ испугалась?.. я здорова!.. Но страшно сжалось сердце у матери. Съ мучительнымъ чувствомъ смотрѣла она на дочь, и едва сдерживала рыданія. Анхенъ дышала тяжело, но казалась спокойною и даже старалась улыбнуться, когда глаза ея встрѣчались съ глазами матери. — А что, муттеръ, ты много будешь плакать, если бы я умерла? спросила она съ веселой улыбкой, чрезъ которую просвѣчивала грусть. — Да что ты, мой ангелъ, къ-чему такъ отчаиваешься? Богъ милостивъ... — Нѣтъ, ты скажи мнѣ... — Полно, Анхенъ, избави Боже: я не пе ====page 46==== ренесу! да полно, что у тебя за мысли. Ты будешь опять здорова, весела, всегда со мной... — Да, муттеръ, да, я буду здорова, я не разстанусь съ тобой... только не плачь, муттеръ... Анхенъ, какъ видно, было тяжело говорить: она умолкла, но не переставала смотрѣть въ глаза матери. Потомъ она вспомнила объ Аннушкѣ, которая сидѣла въ ногахъ у ея постели, и просила ее сѣсть у изголовья. — Поговори со мной... сказала она ей... мнѣ скучно... Аннушка была знакома съ предчувствіемъ своей подруги, и при настоящей болѣзни это предчувствіе сообщилось и ей. Аннушка не могла ничего говорить отъ тоски, которая стѣснила ея грудь, и молча,глазами, полными слезъ, смотрѣла на Анхенъ. — О чемъ ты плачешь? спросила ее больная. — Такъ! отвѣчала Аннушка, скрывая лице въ подушкахъ, на которыхъ лежала Анхенъ. — Не плачь, ничего!.. я люблю тебя... ты моя сестра... муттеръ, это моя сестра!.. ====page 47==== Ахъ, Аннушка, помнишь, что я тебя говорила? помнишь? — Полно, ты будешь здорова! Отвѣчала Аннушка. Амалія Ѳедоровна съ замираніемъ сердца вслушивалась въ этотъ разговоръ. — Скоро, скоро! грустно сказала потомъ Анхенъ и задумалась: по лицу ея пробѣгали то грусть, то тоска, то вдругъ на немъ воцарялось какое-то спокойствіе, какая-то покорность и равнодушіе. Но какъ только глаза ея встрѣчались съ глазами кого-либо изъ окружающихъ, мгновенно являлась въ нихъ тоска, печаль, и также мгновенно исчезала, замѣняясь улыбкой... Неподвижность и молчаніе Анхенъ продолжались около часа; повидимому, ей было очень тяжело, но на всѣ вопросы отца, матери и Аннушки она отвѣчала улыбкой или слабымъ движеніемъ головы. Амалія Ѳедоровна съ нетерпѣніемъ ожидала доктора, но онъ не могъ скоро пріѣхать изъ города. Молчаніе дочери пугало ее. — Муттеръ!.. вдругъ оживившись, сказала Анхенъ: дай мнѣ твою руку, сюда, на грудь... ====page 48==== Амалія Ѳедоровна положила свою руку на горячую, съ трудомъ поднимающуюся грудь дочери. Анхенъ крѣпко держала эту руку въ своихъ рукахъ и нѣсколько минутъ безмолвно смотрѣла въ глаза матери. — Ты любишь меня? спросила она, много любишь? — Люблю ли я тебя, моя liebe? о, какъ я люблю тебя, ты знаешь... Слезы показались на глазахъ Анхенъ, но скоро изсякли. Съ трудомъ перенесла она руку матери съ груди на свои губы, и крѣпко прижала къ нимъ. — Не плачь, муттеръ, не плачь!.. я умру... не плачь же, муттеръ, мнѣ тошно... такъ Богъ хочетъ... Вы всѣ любили меня... и я всѣхъ любила... мнѣ тамъ будетъ хорошо... не плачьте же... Но никто не былъ въ силахъ удержать своихъ рыданій: Амалія Ѳедоровна съ воплемъ обнимала свою дочь, Августъ Карлычъ, стоя у ея изголовья и наклонившись къ ней, горько плакалъ, Аннушка скрывала свои ====page 49==== рыданія, прижавшись лицемъ къ ногамъ своей умирающей подруги. — Охъ, не плачьте, мнѣ отъ этого хуже, мнѣ тошно... не плачьте... И въ самомъ дѣлѣ Анхенъ заметалась на постели. Всѣ подавили въ себѣ свое горе. Анхенъ мало по малу успокоилась, но дышала все тяжеле и тяжеле, и какъ будто силилась говорить, но не могла; глаза ея были, впрочемъ, ясны и сохраняли, какъ видно, сознаніе. Наконецъ она опять собралась съ силами и начала говорить слабымъ, едва слышнымъ голосомъ, обращаясь къ отцу и матери: — Вы любите меня?.. — Любимъ, любимъ! отвѣчали они ей, удерживая слезы. — А Аннушку... любите?.. — Любимъ! отвѣчали ей. — Не плачьте же... я умру... Богъ вамъ даетъ другую дочь... ее... Аннушку... Анхенъ... она вамъ... дочь... Поди ко мнѣ... продолжала она, смотря па Аннушку, — поцѣлуй меня... — Аннушка прильнула къ ней ====page 50==== и долго не могла оторвать своихъ губъ отъ устъ умирающей... Послѣ этого отъ Анхенъ слышали, только одно слово: благословите!.. Пріѣздъ доктора былъ уже безполезенъ: она отходила тихо, спокойно, только неудержанныя и невольно вырывающіяся рыданія окружающихъ какъ будто тревожили ее и производили въ ней безпокойство... Она умерла такъ, какъ будто уснула, и только послѣдній вздохъ совершенно помрачилъ сознаніе въ ея взорѣ... Неожиданная смерть дочери поразила Амалію Ѳедоровну. Съ напряженнымъ внимапіемъ, неподвижными, не въ мѣру раскрытыми глазами смотрѣла она на умирающую Анхенъ, прислушивалась къ ея дыханію, съ болѣзненнымъ напряженіемъ ожидала каждаго новаго вздоха, и въ болѣе и болѣе длинные промежутки между этими вздохами сама замирала, оставалась неподвижною, бездыханною. Но вотъ вырвалось послѣднее дыханіе жизни изъ тѣла Анхенъ, но оно не шевельнулось, судорожная дрожь не пробѣжала по немъ... За то Амалія Ѳедоровна почувствовала какъ будто электрическій ударъ во всемъ своемъ ====page 51==== существѣ... Она напрягала вниманіе, ожидала новаго вздоха дочери... но его не было... — Зеркало, зеркало! съ неистовымъ воплемъ закричала Амалія Ѳедоровна, припадая къ полураскрытымъ, неподвижнымъ, но еще не охладѣвшимъ устамъ дочери. Подали зеркало, приложили къ губамъ Анхенъ... но, увы! ни слѣда дыханія не осталось на свѣтломъ стеклѣ зеркала. — Анхенъ, Анхенъ! кричала мать, сжимая въ объятіхъ трупъ дочери и какъ будто силясь вдохнуть въ него свою жизнь... Анхенъ?.. нѣтъ, не можетъ быть!.. ты жива... Анхенъ!.. liebe Анхенъ!.. проснись... неужели?.. нѣтъ, нѣтъ!.. за что?.. Анхенъ... — И лолосъ ея терялся въ рыданіяхъ, въ вопляхъ, въ стонахъ... Потомъ вдругъ Амалія Ѳедоровна замолкла, прижавшись къ трупу дочери... ни вопля, ни стона, ни слезъ: она лишилась чувствъ... Ее хотѣли поднять, но не могли, такъ крѣпко держала она и безчувственная — свою милую, но уже мертвую Анхенъ. Чрезъ нѣсколько минутъ она поднялась; лице ея было блѣдно, искажено страданіями, но глаза оста ====page 52==== вались мутны и безсмысленны; дико смотрѣла она ими на дочь, потомъ изъ этихъ глазъ закапали слезы, и снова страшный, раздирающій душу вопль вырвался изъ ея груди, и снова она опустила голову на тѣло дочери: слышались тихія рыданія. Въ это время она позволила себя отвести въ другую комнату, гдѣ посадили ее въ кресла. Казалось, она успокоилась, по ничего не обѣщали добраго эти дикіе блуждающіе глаза, эти вдругъ изсякнувшія слезы, это неровное и порывистое дыханіе... И въ самомъ дѣлѣ, припадокъ отчаянія снова возвратплся къ Амаліѣ Ѳедоровнѣ. Она вырвалась изъ рукъ окружавшихъ ее, бросилась въ комнату дочери, гдѣ уже одѣвали ее въ загробное вѣнчальное платье. — Прочь! закричала она женщинамъ, которыя суетились около умершей... Она еще жива!.. Но страшно поразила ее опущенная внизъ голова дочери, вытянутыя безъ движенія руки... Амалія Ѳедоровна упала передъ дочерью на колѣни и снова обхватила се своими руками... Потомъ она пришла въ совер ====page 53==== шенное отчаяніе, рвала на себѣ волосы, ломала руки, бросалась передъ Распятіемъ и молила воскресить ей дочь, хватала доктора за платье, обнимала его колѣна, цѣловала ноги, заклиная возвратить ей ея Анхенъ; наконецъ она упала въ страшныхъ истерическихъ судорогахъ. На другой день докторъ долженъ былъ опять пріѣхать, потому-что у Амаліи Ѳедоровны открылась сильная нервная горячка. Въ забытьѣ, въ безпамятствѣ она твердила одни и тѣ же слова: «Анхенъ... нѣтъ... нѣтъ... она жива... я ей не дамъ умереть... Вотъ, вотъ она, моя добрая, милая Анхенъ... поди, поди ко мнѣ, поцѣлуй меня... вотъ такъ!» И при этихъ словахъ она улыбалась. Но потомъ наступали припадки почти бѣшенства, она металась на постели, рвала волосы, кричала раздирающимъ голосомъ: да, да, умерла, нѣтъ ея!.. Весь этотъ и другой день она провела въ безпамятствѣ и не видала, какъ унесли ея дочь па кладбище, не имѣла послѣдняго горькаго утѣшенія — проститься съ бездушнымъ тѣломъ ея. ====page 54==== ГЛАВА IV. ЖИТЬ ТИХО - ОТЪ ЛЮДЕЙ ЛИХО. - АКСИНЬЯ - ЗАВИДУЩІЕ ГЛАЗА. Аннушка была искренно огорчена смертью своей подруги. Она много теряла въ ней. Не говоря уже о томъ, что горячая любовь и дружба соединяла ихъ и укрѣплялась съ каждымъ днемъ болѣе, Анхенъ была такое существо для Аннушки, на которомъ сосредоточивались всѣ ея интересы, всѣ ея привязанности. Положеніе Аннушки въ домѣ управляющаго и ея образованіе разъединяли ее съ той сферой, изъ которой она вышла, а къ семейству Кнабе она привязывалась только чрезъ Анхенъ. Жизнь ея въ этомъ семействѣ проходила не безъ огорченій, не безъ непріятныхъ столкновеній, и въ нихъ съ самаго поступленія ея къ Киабе — Анхенъ постоянно являлась ея утѣшителемъ, ея защитникомъ, такъ что впослѣдствіи Аннушка уже не могла представить себя безъ своей подруги. ====page 55==== Разьединеніе съ своимъ прежнимъ бытомъ она очень ясно чувствовала, не смотря на свою молодость. Еще прежде, когда она только что начала сближаться съ семействомъ своихъ воспитателей, и когда, по желанію Анхенъ, ее одѣли одинаково съ нею, разъ какъ-то онѣ вдвоемъ гуляли по деревнѣ. Толпа деревенскихъ дѣвчонокъ превесело играла на лужайкѣ, которая великодушно была оставлена среди избъ не застроенною, не огороженною. При видѣ дочки управляющаго и Аннушки дѣвочки перестали играть и начали переговаривать между собою. — Глянь-ка, глянь-ка! говорила одна другой: Анюшка-то наша какъ разнаряжена... ха, ха, ха! ха, ха, ха!.. точно и взаправду не дѣвчонка, а барышня каая... Это были все прежнія подруги Аннушки, ея друзья, ея товарищи въ веселыхъ играхъ. Аннушка была рѣзвая дѣвочка по природѣ и натура любящая: ее влекло въ прежній кружокъ, она уговорила Анхенъ подойдти къ толпѣ дѣвчонокъ и поиграть съ ними. Но вся дикая ватага пустилась отъ нея бѣжать, ====page 56==== какъ будто не узнала своей прежней Анюшки, или чуждалась ея. — Ариша, Маша, что вы бѣжите, куда? кричала имъ вслѣдъ удивленная Аннушка... Но дѣвчонки бѣжали отъ нея со смѣхомъ, а нѣкоторыя издали дразнили ее и кричали: у — у! баришна, баришна! у — у! Аннушкѣ сдѣлалось горько: она заплакала. — За что они разлюбили меня? что я имъ сдѣлала? спрашивала она Анхенъ. — Ну, Богъ съ ними, пусть ихъ не любятъ! имъ стыдно!.. За то я тебя люблю, Аннушка! отвѣчала Анхенъ. Ты не сердись на нихъ и не плачь: Богъ съ ними!.. что тебѣ до нихъ?.. Когда Аннушка начала болѣе и болѣе сближаться съ семействомъ управляющаго, ей приходилось не мало терпѣть отъ недоброжелательства и зависти дворовыхъ. Ее осыпали незаслуженными насмѣшками и упреками, умышленно показывали презрѣніе и ненависть. Противъ всѣхъ ихъ защищала ее Анхенъ, хотя не мало обезоруживали и ея собственное личное смиреніе и уступчивость. ====page 57==== Былъ только одинъ неугомонный и неукротимый прагъ у Аннушки, противъ котораго ничего не значила и защита Анхенъ; — этотъ врагъ — старая горничная дѣвка Аксинья. Она была женщина не злая, но вздорная, сварливая и завистливая. Она не могла видѣть равнодушно никакого преимущества надъ собою среди своихъ собратій. Покажется ли ей, что у другой горничной бащмаки лучше, нежели у нея, что той дворовой женщинъ сказали слово ласковѣе, нежели ей, дали кусокъ говядины вкуснѣе, — все это чрезвычайно ее возмущало, и отличенная становилась для нея врагомъ. Аннушка была постояннымъ предметомъ ея ненависти. Стоитъ, бывало, ей только попросить воды, напиться, даже и не у нея, а у другаго когонибудь изъ прислуги, Аксинья сейчасъ поднимала голосъ: — А сама-то что? не сбѣгала бы что ли за водой-то? Эка нѣжность подумаешь! распорядительница еще какая, выискалась! Лакейки мы что ли тебѣ дались? — Аксиньюшка, я вѣдь рада бы и сама сходить, да вѣдь мнѣ не велятъ. ====page 58==== — Такъ ты это нами распоряжаться вздумала? У матки-то кто это тебѣ прислуживалъ, какіе лакеи? бѣгала, чай, босикомъ, да въ крашенинѣ, а тутъ вона какъ вырядили, мужичку экую!.. ужь она думаетъ, что и нивѣсть что стала, а какъ была мужичка, такъ и есть! а мнѣ равнехонько, какъ наплевать. — Ахъ, Аксиныюшка, за что ты бранишься? со слезами говорила обиженная дѣвочка: вѣдь я не тебя прошу. — Еще бы ты мной-то стала распоряжаться! Посмотрѣла бы я... указала бы я тебѣ, какъ мнѣ приказывать-то... Изволите видѣть, что ее нѣмцы-то съ дуру одѣваютъ да обуваютъ по-барски, такъ она ужь и носъ вздернула, и знать никого не хочетъ. Да погоди, матушка, еще поклонишься, десять разъ поклонишься: вѣдь родъ-то не Богъ вѣсть какой: мужичка есть, мужичка и останешься., — Господи, да за что ты бранишься! Богъ съ тобой! — И Аннушка уходила, горько плача. — Изволишь видѣть, госпожа какая: еще разгнѣвалась, расплакаться изволила, точно ====page 59==== ее прибилъ кто!.. говорила ей вслѣдъ неугомонная Аксинья. — О чемъ ты плачешь? спрашивала Анхенъ свою подругу. — Да вонъ все Аксинья бранится: проходу не дасдъ! — Ахъ, какая! ужь я, право, скажу про нее отцу... Ну, полно, Аннушка, не плачь, прости ее... не сердись на нее... муттеръ говоритъ, что не надобно зла помнить... Богъ ее накажетъ... Не плачь же: я тебя люблю. Вѣдь ты знаешь, что я люблю тебя? — Только ты меня и любишь! Отвѣчала Аннушка, горячо обнимая своего искренняго друга, — и успокопвалась. Всего тяжеле было для доброй дѣвочки чувствовать отчужденіе родныхъ. Она замѣчала, какъ съ каждымъ днемъ они дѣлались съ нею, если не холоднѣе, то неискреннѣе. Она видѣла, что они какъ будто стѣснялись, какъ держать себя съ нею, и все рѣже и рѣже посѣщали дочь, особенно отецъ ея, въ послѣднее время; когда же она приходила къ нимъ, то мать обходилась съ нею не какъ съ дочерью, а какъ съ гостьей, отецъ же ====page 60==== какъ-то угрюмо и недовѣрчиво слѣдилъ за ея словами, движеніями, и почему-то былъ всегда необыкновенно молчаливъ при ней. Аннушка помнила одинъ случай. Разъ какъ-то Иванъ Прохоровъ вошелъ въ прихожую въ то время, какъ въ ней никого не было, между тѣмъ какъ въ залѣ сидѣла его дочь съ Анхенъ и о чемъ-то разговаривали по-нѣмецки. Иванъ Прохорычъ долго стоялъ молча, слушалъ, потомъ покачалъ головой, махнулъ рукою и хотѣлъ уйдтй, но въ это время его увидѣла Аннушка, бросилась къ нему и по обыкновенію хотѣла поцѣловать его руку, но отецъ смутился, и, ни слова не говоря, вырвалъ у нея свою руку, не допустивъ поцѣловать ее. — Что ты, батюшка, не сердитъ ли на меня за что-нибудь? Спросила удивленная Аннушка. — Давно ли ты стала по-басурмански-то лаяться? вмѣсто отвѣта спросилъ ее въ свою очередь Иванъ Прохорычъ. — Это по-нѣмецки, батюшка! я ужь начинаю говорить: еще плохо, а ужь начинаю... а что же? ====page 61==== — То-то, то-то!.. ничего!.. Эхма!.. проговорилъ Иванъ Прохорычъ, отвернулся и ушелъ, не простившись съ дочерью. — Научили, какъ научили, нехристи проклятые! думалъ онъ про себя. Испортили дѣвку, совсѣмъ испортили! Аннушка не могла понять, за что сердился на нее отецъ. Въ тотъ же день къ ней пришла мать, съ лицомъ озабоченнымъ и почти испуганнымъ. — Ну-ка, Аннушка, голубушка, что отсцъ-отъ говоритъ, что ты совсѣмъ по-нашему и говорить-то разучилась! говорила она дочери. — Какъ разучилась? спросила Аннушка съ удивленіемъ. — Да такъ: чу по-нашему-то и не говоришь, а все по ихному, по-нѣмецкому-то. — Да, матушка, я учусь по-нѣмецки, такъ что же? — Ахъ, Аннушка, какъ же ты это, какъ это у тебя-ка на душѣ-то не лежитъ. А еще я тебя не безъ чего просила, чтобы ты этимъ-то не больно забиралась... ахъ, ахъ, аха-ха! — Да отчего же, матушка? вѣдь это ничего!.. ** ====page 62==== — Какъ ничего? чтой-то ты, дочка? Вотъ и дѣло отецъ-отъ говорилъ, что умнѣе отца съ матерью будешь и уважать намъ не станешь... Какъ таки ничего! Статное ли это дѣло?.. что ты? ни отецъ, ни мать грамотѣ не знаютъ... ну, да ужь грамота куда не шло... мало ли кто ее знаетъ, а это ужь... чтой-то ты? полно!.. Какое ужь дѣло, какъ ты да у насъ не по нашему и говорить-то будешь... Какого ужь намъ ждать отъ тебя почтенья, да подлинно уваженья... И Бога-то позабудешь. — Полно, матушка, да это, право, ничего!.. — Какъ, что ты это, матка, ничего? что ты знаешь, велика ли ты и вся-то? Посмотри-ка, отецъ-отъ вонъ и хлѣба-то совсѣмъ лишился, такъ ты его ошеломила... А то ничего... Нѣту, нѣту, и благословенья моего на это нѣтъ тебѣ, какъ хошь. Аннушка огорчилась, не знала, что дѣлать, и разсказала все Анхенъ; та посовѣтовала обратиться къ матери. Амалія Ѳедоровна взялась убѣдить упрямыхъ стариковъ. Но сколько она ни говорила, сколько ни доказывала, могла поколебать только Арину, ====page 63==== Иванъ же Прохорычъ не показалъ никакого довѣрія къ ея словамъ, впрочемъ сказалъ: пожалуй, вся ваша власть: вы взяли у меня дочку, вы и дѣлайте съ ней, что знаете, только не было бы худа... а я передъ Богомъ не отвѣчаю, коли выйдетъ какой грѣхъ! И послѣ этого онъ сдѣлался какъ-то еще неискреннѣе и еще неласковѣе съ Аннушкой. Такимъ образомъ она оставалась совершенно одна послѣ смерти Анхенъ. Отдѣляясь своимъ образованіемъ и положеніемъ отъ роднаго крова, Аннушка потеряла единственное звѣно, которое связывало ее съ семействомъ управляющаго. Правда, Амалія Ѳедоровна любила Аннушку, но она любила ее потому, что любила свою дочь. Конечно, юная головка дѣвушки не могла понять всей неловкости ея настоящаго положенія, но она его чувствовала, и горько, горько плакала над тѣломъ Анхенъ. И въ первый же день ея смерти ей помогли сильнѣе почувствовать всю великость потери, которую понесла она. — Что плачешь? спрашивала ее язвительно неугомонная Аксинья. Али жалко пріятельницы-то? Поплачь, поплачь — есть о чемъ! ====page 64==== Теперь ужь нѣмцы-то не больно станутъ рядить въ ситцевыя-то да шерстяныя платьеца, въ домотканкѣ находишься, босикомъ набѣгаешься... Поклонишься еще и налъ... говорила, что поклонишься... Аннушка ничего не отвѣчала; по сильнѣе чувствовала свое несчастіе и сильнѣе рыдала. — Полно, Аксинья! боишься ли ты Бога? говорили вздорной дѣвкѣ болѣе чувствительные изъ дворовыхъ... — Ну, вотъ тебѣ на; а что бы еще такое? не ревѣть ли и мнѣ, коли она плачетъ... Ничего, пусть поплачетъ, пусть помается... Богъ-отъ всегда такъ дѣлаетъ: больно хорошо да счастливо жила, такъ вотъ ей, чтобы не зазнавалась. — Ахъ ты какая, право! ну, что ты ее точишь, ровно червь? что и впрямь она тебѣ сдѣлала? Смотри-ка, вѣдь она и безъ того изошла слезами. Пра, Бога въ тебѣ нѣтъ!.. — Вотъ еще какіе защитители нашлись! Что больно приспичило? подслуживаться что ли хотите? а я еще нѣть, нѣтъ еще, голубушка, не стану, обождемъ!.. ====page 65==== И Аксинья ушла довольная тѣмъ, что дала себя знать, а Аннушка, бросилась на трупъ своего прежняго утѣшителя и защитника, и невольно спрашивала себя: что теперь будетъ со мной? отчего не я умерла?.. Но сама судьба распорядилась будущимъ Аннушки. На четвертый день болѣзни Амалія Ѳедоровна вышла изъ безпамятства, но не помнила, что случилось съ нею. Первый ея вопросъ былъ: гдѣ же Анхенъ? пошлите, ее ко мнѣ. Августъ Карлычъ и всѣ окружающіе смутились и не знали, что отвѣчать больной. — Что же нейдетъ Анхенъ? позовите ее! настоятельно требовала больная. Августъ Карлычъ, не зная, въ полномъ ли сознаніи говорила жена, и чтобы успокоить ее, подвелъ къ постели Аннушку — Нѣтъ, нѣтъ! говорила. Амалія Ѳедоровна, Анхенъ, мою Анхенъ... гдѣ же она?.. Тутъ она взглянула на мужа, на Аннушку, и какъ будто прочитавши въ ихъ глазахъ, недавнее горе — все вспомнила. Она глубоко, тяжко вздохнула и заплакала тихими сле ====page 66==== зами. Этѣ слезы были предсказаніемъ ея выздоровленія! говорилъ докторъ. — Да, да! я вспомнила: ея нѣтъ! Августъ, Анхенъ нѣтъ у насъ болѣе? — Нѣтъ! со слезами отвѣчалъ Августъ Карлычъ. — Давно ли это случилось? Спросила больная, — Три дня. — Только три дня, а я думала — очень давно... Три дня... стало быть, ея ужь совсѣмъ нѣтъ, я ужь не увижу ея болѣе, совсѣмъ не увижу?.. — Нѣтъ! отвѣчалъ опять Августъ Карлычъ, подавляя рыданія. Какъ ты себя чувствуешь, Амалія? — Ничего... Я не увижу ее болѣе... Ангелъ мой... дочь моя!.. Да, да, помню: она сказала... Помнишь, Августъ, она сказала: вотъ вамъ дочь... она назвала ее сестрой — помнишь, Августъ? говорила Амалія Ѳедоровна, указывая на Аннушку и какъ бы собирая въ своей памяти всѣ подробности несчастнаго событія. ====page 67==== — Она любила ее... Помнишь, Августъ, какъ она любила ее? спрашивала Амалія Ѳедоровна. — Помню, помню, мой другъ... да какъ твое-то здоровье? говорилъ мужъ, желая отвлечь воображеніе больной отъ печальныхъ представленій. — Не говори обо мнѣ! возражала Амалія Ѳедоровна. Говори о ней... Послушай, Августъ, что я тебѣ скажу. — Тебѣ вредно говорить, Амалія, докторъ не приказалъ. — Нѣтъ, ничего, ты только выслушай меня; она не совсѣмъ умерла, она намъ оставила сестру... Августъ, пусть Аннушка будетъ нашей дочкой, нашей Анхенъ... Слышишь, Августъ? — Хорошо, хорошо! отвѣчалъ Августъ Карлычъ. — Ты согласенъ, Августъ, чтобы она была нашей дочкой? Согласенъ?.. скажи: мнѣ легче будетъ, и нашей Анхенъ тамъ будетъ весело... согласенъ?.. — Согласенъ, согласенъ!.. — Добрый Августъ, благодарю тебя... ====page 68==== Аннушка, ты наша Анхенъ, поди сюда, поди ко мнѣ... вотъ мнѣ и лучше: я не все потеряла, у меня есть другая дочка... — Амалія, тебѣ вредно говорить! твердилъ Августъ Карлычъ. — Хорошо, хорошо, я не буду больше говорить... Анхенъ, слышишь ли ты меня тамъ, на небѣ, довольна ли ты?.. Аннушка, ты любила Анхенъ? ты будешь любить меня такъ, какъ она? — Буду, буду! отвѣчала Аннушка, рыдая, и не могла больше выговорить ни одного слова, но цѣловала руку больной, между тѣмъ какъ та другою рукою, гладила ея голову. Такимъ образомъ Амалія Ѳедоровна рѣшилась взять Аннушку себѣ въ дочери. Мало-по-малу она выздоровѣла и утѣшала себя мыслію, что Анхенъ не совсѣмъ умерла, что она оставила послѣ себя существо, такъ много ею любимое, что это существо была та же Анхенъ, только въ другой формѣ, но сердце, но кровь говорили иное: они безпрестанно заставляли Амалію Ѳедоровну вспоминать еянастоящую дочь, и тоскливое горе долго не ====page 69==== Я оставляло души ея, долго не могла забыть она свою настоящую Анхенъ, и въ своихъ грустныхъ мечтахъ безпрестанно лелѣяла ея образъ. Амалія Ѳедоровна, рѣшившись взять Аннушку вмѣсто дочери, ни на минуту не разставалась съ этой мыслью и безпрестанно твердила о томъ мужу. Августъ Карлычъ былъ не прочь исполнить желаніе страстно любимой имъ жены. — Я согласенъ, Амалія, говорилъ онъ, только согласятся ли ея отецъ съ матерью: надобно ихъ спросить. — Разумѣется, мы ихъ спросимъ, но отчего же имъ не согласиться. — А ты знаешь, какой это дикій и упрямый народъ. — Да вѣдь мы ей добро сдѣлаемъ: у насъ теперь нѣтъ никого... она будетъ наша единственная забота, наша радость, Августъ... мы ее воспитаемъ, вполнѣ разовьемъ. — Такъ вѣдь ее ужь надо и выкупить. — Что же, мы ее выкупимъ... мы все для нея сдѣлаемъ, что можемъ... потомъ выдадимъ за-мужъ за хорошаго и добраго чело ====page 70==== вѣка... это все въ память нашей Анхенъ, Августъ. — Да, надо выкупить! говорилъ Августъ Карлычъ и начиналъ ходить по комнатѣ... Онъ былъ немного скупъ, и этотъ вопросъ нѣсколько безпокоилъ его: надобно было тронуть завѣтныя деньги, накопленныя и сбереженныя аккуратностью и лишеніями. — Но для кого мнѣ беречь ихъ?.. Анхенъ моей нѣтъ больше!.. думалъ Августъ Карлычъ, и слеза катилась изъ-подъ его рѣсницы. Это будетъ въ память Анхенъ, говоритъ Амалія!.. да, Анхенъ называла ее сестрой, она ее любила, она этого хотѣла... милая Анхенъ!.. — И Августъ Карлычъ рѣшился. — Я напишу письмо къ помѣщику о вольной, сказалъ онъ женѣ, а ты поговори съ родителями Аннушки, да позови сначала одну Арину: ее скорѣе можно убѣдить. Арина явилась по требованію управительши. — Чего изволишь, матушка? — Вотъ, Аринушка, у меня не стало и дочки! говорила Амалія Ѳедоровна со слезами. — Ахъ, голубушка ты наша, ужь какъ мы-то жалѣемъ! какъ сказали намъ объ эвда ====page 71==== комъ вашемъ горѣ, такъ мы и не вспомнились, ровно своего дѣтища полишились... Барышня-то какая была! добрѣющая была барышня и изъ себя-то какая красавица!.. Что дѣлать-то, матушка, ты не больно убивайся: видно такъ Богу угодно. Богъ-отъ вѣдь все къ себѣ этакихъ-то хорошихъ беретъ!.. Амалія Ѳедоровна съ горькой радостью слушала эти похвалы своей уже не существующей Анхенъ; она хотѣла бы слушать ихъ долго, долго, не смотря на то, что онѣ растравляли ея еще свѣжую рану! Амалія Ѳедоровна тихо плакала и задумалась о своей Анхенъ; она даже позабыла, что передъ нею стоитъ Арина, забыла, зачѣмъ она позвала ее. Послѣдняя, смотря на нѣмку, тоже расплакалась, но видя, что та о чемъ-то задумалась и не возобновляетъ разговора, какъ будто совсѣмъ не замѣчая ее, рѣшилась заговорить. — Что же, матушка, теперь съ Анюшкой-то моей будете дѣлать? — Чего? спросила Амалія Ѳедоровна. — Что, молъ, съ дѣвчонкой-то моей будете дѣлать? чай, она ужь вамъ больше не ====page 72==== нужна: опять къ намъ что ли ее возворотите? — Ахъ, да!.. Нѣтъ, Аринушка, вотъ затѣмъ-то я тебя и призвала. Мы хотимъ просить васъ, чтобы вы ее намъ вовсе отдали. — Какъ это, матушка, вовся? — Такъ, чтобы она совсѣмъ ужь у насъ осталась: мы хотимъ ее въ дочки къ себѣ взять. — Какъ же это въ дочки?.. А мы-то при чемъ же останемся?.. Стало, мы ужь и не отецъ съ матерью будемъ... ужь и знати отъ нея не жди себѣ никакой, не то что любви да почтенья?.. Нѣтъ, матушка, не дѣлайте вы этого. Мы этого не желаемъ, мы не вороги своему роду... Какъ-таки это ужь и совсѣмъ взять, чтобы не знала, что мы ей отецъ съ матерью... Да Богъ ей и счастья не дастъ, коли она па этакое дѣло пойдетъ! — Вотъ вѣдь ты, Аринушка, сколько наговорила, а хорошенько еще не поняла, что я хотѣла сказать. — Какъ, матушка, не понять, кому же и понять, коли не материнскому сердцу? Совсѣмъ хотите обидѣть: дочку отнять! ====page 73==== — Да послушай ты меня... — Что тутъ, матушка, слушать... Во всемъ ваша власть, а это нѣтъ, никто вамъ этакой воли не далъ, чтобы силой дѣтей отнимать... Во дворъ дѣвчонку взять захотѣли — ну, мы и говорить не посмѣли, а это... чтой-то это... ужь и ни на что не похоже. — Арина, да дай же ты мнѣ сказать... У тебя не отнимаютъ дочки, ты, какъ есть, такъ и будешь ей матерью, и любить и уважать она тебя будетъ, какъ теперь, только мы хотимъ ей добро сдѣлать и себѣ удовольствіе. Мы ее выкупимъ, будемъ воспитывать какъ родную дочку, и все, что ни имѣемъ, все ей оставимъ... вотъ вѣдь мы что хотимъ сдѣлать. Понимаешь ли теперь? — Понимаю, матушка, только какъ же это... какъ же и вамъ-то она дочка будетъ, и намъ-то?.. Точно бываетъ это и въ нашемъ родѣ, что пріемышей берутъ, такъ ужь такъ онъ кого одного и знаетъ... — Да вы и будете ей настоящіе родители, а мы только по имени... Понимаешь ли? — Слышу, сударыня... отвѣчала Арина, ====page 74==== но, очевидно, недоумѣвала и не понимала хорошенько, что говорила нѣмка. — Ну вѣдь вотъ она у насъ три года жила: сдѣлали ли мы ей что-нибудь худое? А теперь хотимъ еще добра больше дѣлать, какъ будто бы она была наша настоящая дочь... Вѣдь во все это время, что она жила у насъ, видѣли ли вы отъ нея какое непочтеніе къ себѣ, учили ли мы ее этому?.. — Да это что говорить: худаго слова не слыхали отъ нея... Это что Бога гнѣвить напрасно... “ — Ну, такъ вотъ видишь! и теперь такъ же будетъ... Ты подумай: пожелаю ли я ей зла, за что мнѣ ей зло дѣлать? Не только ей, а я и всякому добра желаю... — Ужь супротивъ этого, матушка, никто и говорить не станетъ: ты у насъ добрая душа, это надо правду молвить. — Вотъ она у насъ выростетъ, мы ее выучимъ, она хорошенькая, — можетъ быть, Богъ дастъ, и за-мужъ выдадимъ, кто знаетъ, можетъ еще и за благоднаго какого или за купца богатаго. Послѣднія слова, не смотря на всю невѣ ====page 75==== роятность ихъ осуществленія, очень польстили материнскому сердцу Арины: она не могла не улыбнуться. — А если вы возьмете ее теперь къ себѣ, продолжала Амалія Ѳедоровна, вы и ей добра не сдѣлаете, да и насъ огорчите: она ужь теперь такъ воспитана, что ей тяжело будетъ привыкать къ вашей жизни... Правду ли я говорю? — Да, это точно, матушка, правда твоя настоящая... Арина очевидно была почти побѣждена, только еще колебалась, не вполнѣ довѣряя самой себѣ и словамъ нѣмки. — Ну, такъ какъ же, Аринушка, согласна ли ты? — Да этакъ-то ровно бы и хорошо, коли она отъ насъ-то не совсѣмъ отойдетъ, а будетъ дочь, какъ дочь, только я безъ большака-то своего не знаю, какъ сказать тебѣ, кормилица. — Ну, такъ ты поди и посовѣтуйся съ нимъ, да растолкуй все, что я тебѣ говорила, растолкуй хорошенько, чтобы и онъ не подумалъ, какъ и ты же, что мы хотимъ у васъ отнять дочку. ====page 76==== — Слушаю, матушка, вотъ я пойду, разскажу ему... отвѣчала Арина, и ушла. Весь этотъ разговоръ слышала изъ сосѣдней комнаты Аксинья, и въ сердцѣ ея завозилась страшная злоба и зависть. Совершенно взбѣшенная отправилась она въ людскую. — Какова Анютка-то наша, какова! говорила она дворовымъ. Каково счастье-то ей? а? Нѣмцы-то въ дочки хотятъ взять? а! Сейчасъ сама своими ушами слышала: дура-то плаксивая съ Ариной разговаривала... Вотъ счастье людямъ! а! Мужичка этакая! да чѣмъ она насъ лучше? Вотъ бы взяла да такъ бы своими руками, кажись, и прихлопнула... Нутка, еще ей мало... въ дочки хотятъ взять! все, говоритъ, состояніе ей предоставлю... за дворянина, говоритъ, выдамъ... Да, дожидайся: возьметъ ее, экую сиволапую, дворянинъ... Да что, чего добраго? пожалуй!.. ей счастье!.. За что экое счастье людямъ?.. Пусть бы что, а то ни съ того, ни съ сего взяли съ улицы, да на поди... Ну, ужь только счастье!.. да, вѣдь, какъ? ровно и въ самъ-дѣлѣ родная дочка... Арина-то было и туда и сюда, а она такъ за нее, ровно за свою кровную... ====page 77==== Не даромъ я ее не любила... Чуяло мое сердце... — Да тебѣ-то что? Что тебѣ-то? спрашивали нѣкоторые изъ дворовыхъ. — Какъ что?.. Да что она такое была? мужичка сиволапая — ничего больше, а теперь на-ка, чуть не барыня будетъ. — Ну, такъ тебѣ-то что? али думала, что тебя въ дочки-то возьмутъ, анъ и нѣтъ?.. Эко дѣло, подумаешь! а! говорили насмѣшливо дворовые. — Ужь золотцо-ты только дѣвка, Аксинья!.. — Да, ладно, смѣйтесь: вотъ она вамъ сядетъ ужо па шею!.. А я еще, нѣтъ еще, голубушка, ужь барыней тебѣ у меня не быть... Ужь пусть изобьють меня, изтерзаютъ, а ужь не быть тебѣ надо мной барыней, не бывать... Да погоди еще, погоди. Арина-то не больно согласилась, батька-то у тебя упрямъ... Ахъ!.. сказала вдругъ съ необыкновенною радостью Аксинья, какъ будто какая свѣтлая мысль озарила ее... Погоди жь ты мнѣ... я тебѣ помогу... погоди, я тебѣ порадѣю!.. — И проговоривши эти загадочныя слова, она выбѣжала изъ людской и ====page 78==== быстро направилась къ избъ Ивана Прохорыча. Она входила въ избу въ то время, какъ Арина успѣла уже разсказать мужу весь разговоръ свой съ управительшей Иванъ Ирохорычъ былъ въ нерѣшимости, что дѣлать. — А, вѣдь, можетъ быть, Иванъ Прохорычъ, говорила Арина, это Богъ ей счастье такое подаетъ. — Нѣтъ, это что! отвѣчалъ въ раздумьѣ Иванъ, а вотъ то, что она, если взять-то ее, такъ къ дому-то будетъ не способна: совсѣмъ ужь другую манеру-то получила — вотъ что... Ахъ, Аксинья Андревна, сказалъ онъ вошедшей въ это время дѣвкѣ, добро пожаловать: что скажешь добренькаго? — А что вамъ сказать-то? Я нарочно прибѣжала. Что, батьки, въ умѣ ли вы? что вы съ дочкой-то даете дѣлать? чтб она у васъ, ваша ли дочка-то? — А что, матушка? — Да какъ чтб? не ужто ие знаете? вѣдь, нѣмцы-тo хотятъ ее въ свою вѣру перекрестить? ====page 79==== — Какъ такъ? спросили отецъ съ матерью въ одинъ голосъ и переглянулись между собой испуганными глазами. — Да такъ! доподлинно знаю, своими ушами слышала, какъ они ее уговаривали, а она — ну, ужь хороша же и доченька-то у васъ — тотчасъ и согласилась. Хоть бы поломалась, хоть бы что, — нѣтъ, и горюшка мало: радехонька. — Да ты вправду ли говоришь? Спросилъ Иванъ Прохорычъ. — Такъ неужто нѣтъ. Не прибѣжала бы такъ. Какъ услышала, такъ меня ровно варомъ обдало, такъ и не вспомнилась... Бѣжать, молъ, сказать старпкамъ-то: они, чай, вѣдь ничего не знаютъ. Иванъ Прохоровъ и Арина совершенно растерялись. — Они это вамъ и пыли-то нарочно въ глаза пустили, что вотъ, молъ, въ дочки возьмемъ, да воспитаемъ, да все предоставимъ; — все пустое, только для того и говорили, чтобы какъ васъ обойдти... А вы и въ самъ-дѣлѣ подумали правда. Эко дѣло, какъ же, дожидайтесь!.. Ну, да ужь дочка же у васъ, ====page 80==== хороша: никакого уваженія къ вамъ не знаетъ, совсѣмъ ее испортили нѣмцы-то... Какъ примется когда съ самой-то управительшей надъ вами зубы-то скалить, такъ только руками всплеснешь, да думаешь, какъ ее земля-то носитъ. И что вы ее держите у нѣмцевъ-то, что вы ее къ себѣ-то не возьмете? Неужто не жаль вамъ её, что совсѣмъ дѣвка пропадетъ? вѣдь, дочь, кажись, она вамъ, не чужая. Иванъ Прохоровъ былъ не отесанъ, дикъ, но уменъ и смышленъ. Чѣмъ больше говорила Аксинья, тѣмъ больше возбуждала въ немъ недовѣріе къ словамъ своимъ: онъ зналъ, что вся дворня звала ее — завидущie глаза, зналъ и то, что она постоянно питала ненависть къ его дочкѣ, и потому невольно заподозрилъ ее въ какомъ-нибудь умыслѣ, а недоброжелательство и нелюбовь, съ которыми она и въ настоящемъ случаѣ отзывалась объ Аннушкѣ, еще болѣе убѣждали его въ основательности этого подозрѣнія. — Спасибо тебѣ, Аксиньюшка, на твоей любви, что сказала намъ всю правду! проговорилъ Иванъ Прохорычъ. Вотъ мы сейчасъ ====page 81==== пойдемъ съ женой да спросимъ нѣмку-то, какъ она можетъ этакое дѣло затѣвать. — Нѣтъ, вы ее и не спрашивайте — не скажетъ, а только пойдетъ разборъ, кто перенесъ вамъ, еще, пожалуй, послѣ мнѣ же достанется, а вы просто скажите, что не хотимъ, молъ, отдавать дочку, да и возьмите ее къ себѣ назадъ. — Нѣтъ, все-таки надо поспрошать ихъ... — Такъ вы про меня-то не говорите, что я вамъ сказала: я вѣдь по секрету подслушала, а ваша-то же меня не любитъ за то, что иной разъ остановишь, такъ поѣдомъ съѣдятъ. — Ладно, ладно, начто сказывать! говорилъ Иванъ Прохорычъ, и почти убѣдился, что Аксинья вретъ на дочь изъ зависти къ ней. — А вы дочь-то, право, не оставляйте: быть грѣху, совсѣмъ она ни любви, ни уваженья къ вамъ и знать не будетъ. Послѣ вспомянете меня, да поздно будетъ! говорила Аксинья. — Да вотъ тамъ увидимъ! отвѣчалъ неопредѣленно Иванъ Прохорычъ, и еще больше ====page 82==== убѣдился, что Аксинья покривила совѣстью. А впрочемъ, вѣдь кто ихъ знаетъ: нѣмцы — народъ неизвѣстный! думалъ онъ самъ про себя, отправляясь съ женой къ управительшѣ. — А что, Иванъ Прохорычъ, не взять ли намъ и взаправду дѣвчонку, покамѣстъ ничего съ ней не надѣлали? говорила Арина, возмущенная больше мужа словами Аксиньи. — А вотъ погоди, посмотримъ! отвѣчалъ Иванъ. — Ну, что, Иванушка, пересказывала ли тебѣ жена мое желаніе? спросила Амалія Ѳедоровна, когда крестьяне пришли къ ней. — Сказывала, матушка. — Ну, что же ты надумалъ? — Да что, матушка, намъ думать? Извели дѣвку, такъ теперь, можетъ, намъ и дѣлать съ ней нечего. — Какъ извели? что это значитъ? — А то и значитъ, что можетъ, она теперь и Бога-то не знаетъ. — Да какъ же это можетъ быть? Развѣ я не знаю Бога? — Можетъ статься, и она знаетъ, да только не по нашему. ====page 83==== — Какъ не по вашему. Богъ все одинъ, что у васъ, что у насъ. — Это точно правда, только вѣдь вы въ нашу-то церковь не ходите. — Да я не хожу въ вашу потому, что мы дома молимся, а вашу дочь я, кажется, часто съ вами же отпускала въ церковь. — Да это точно, только тепереча-то, можетъ статься, она въ нашу вѣру не принадлежитъ, потому что вы ее въ свою взять хотите. — Что ты это? что Богъ съ тобой! кто это тебѣ сказалъ? Я все равно уважаю, что вашу вѣру, что нашу. Я даже не позволила бы вашей дочкѣ сдѣлать это, еслибъ она и сама захотѣла, потому что человѣку не должно перемѣнять ту вѣру, въ которой онъ родился. Кто же это вамъ сказалъ? — Да такъ со стороны слухъ дошелъ. — Какъ же вамъ не стыдно было этому вѣрить? — Да такъ, матушка, сумлѣніе этакое есть. — Ну теперь-то прошло ли по крайней мѣрѣ это сомнѣніе? — Да вотъ какъ бы намъ дѣвчонку-то нашу повидать? ====page 84==== — Сейчасъ... Anchen, komm her, сказала Амалія Ѳедоровна. — Gleich! отвѣчала Аннушка изъ другой комнаты. Арина суетливо подтолкнула въ бокъ Ивана Прехорыча. Послѣдній поморщился, и сомнѣнія его возобновились. Аннушка вбѣжала и по обыкновенію бросилась къ отцу съ матерью и поцѣловалась съ ними. — Иу-ка, дочка, перекрестись! сказалъ вдругъ Иванъ Прохорычъ вмѣсто всякаго привѣтствія. Аннушка посмотрѣла на отца съ изумленіемъ и перекрестилась. — Ну-ка, прочитай: Отче пашъ. Аннушка прочитала. — А Богородицу... Аннушка прочитала. — Она и еще знаетъ много русскихъ молитвъ, которымъ вы ее и не учили! сказала съ улыбкой Амалія Ѳедоровна. Лица Ивана Прохорыча и Арины повеселѣли. ====page 85==== — Ну, какъ же тебѣ не стыдно было повѣрить тому, что тебѣ сказывали, спросила Кнабе. — Виноватъ, матушка, отцовское дѣло — понапугался. Ужь и стыдно, да нечего дѣлать: такое сумлѣнье напало. — Ну, вотъ то-то же! будь увѣренъ, что я зла твоей дочери не пожелаю, и чему я ни учу ее, все клонится къ ея пользѣ. — Вижу, матушка, вижу, виноватъ. — Ну, какъ же, согласенъ ли ты отдать мнѣ ее на полное попеченіе? Иванъ Прохорычъ на секунду задумался, потомъ вдругъ махнулъ рукой и сказалъ: — Изволь, матушка!.. ужь коли былъ я такъ виноватъ передъ тобой, что такое на меня сумлѣнье напало, а ничего этого нѣтъ... - возьми ее у насъ... Будь надъ ней мое и Божье благословенье... Мать, благословляй... И Иванъ Прохоровичъ, благословивши дочь, отвернулся и отеръ рукавомъ двѣ слезы, выкатившіяся изъ его глазъ. Арина горько плакала и причитала, благословляя свою дочь, просила ее не забывать въ нѣгѣ да въ холѣ, что у нея есть насто ====page 86==== ящіе отецъ съ матерью, не отрывать своего ретива сердца отъ ея сердца, не выкидывать ее изъ своей крѣпкой думушки, потомъ бросилась въ ноги Амаліи Ѳедоровны, просила ее быть Аннушкѣ второй матерью — радельщицей, да не отбивать ее у нихъ совсѣмъ, любить ее и жаловать, только въ свою вѣру не оборачивать, учить уму-разуму, да ужь и не больно надсажать. Аннушка плакала, увлеченная слезами матери, но съ любовью прижалась къ сердцу Амаліи Ѳедоровны, когда она сказала по уходѣ ея родителей: — Ну, ты теперь совсѣмъ моя... моя вторая Анхенъ! ГЛАВА V. СЛѢПОЙ КУРИЦѢ ВСЕ ПШЕНИЦА. - ЗНАТЬ ПТИЦУ ПО ПЕРЬЯМЪ, А МОЛОДЦА ПО РѢЧАМЪ. Года три прошло уже съ тѣхъ поръ, какъ Аннушка находилась въ домѣ Кнабе въ по ====page 87==== ложеніи дочери, и если бы кто взглянулъ на нее теперь, не зная ея прежде, тотъ затруднился бы назвать ее нѣмочкой только по наружности и по сравненію съ самими Кнабе: немножко смуглая, съ лицомъ свѣжимъ, полнымъ жизни, съ темнорусыми волосами и карими глазками, Аннушка нисколько не напоминала совершенно-нѣмецкаго типа своихъ названныхъ родителей. Но взглядываясь внимательнѣе въ ея физіономію, замѣчая ту искренность и доброту, которая раздавалась по ея лицу и свѣтилась въ ея взорѣ, то облако неопредѣленной задумчивости и мечтательности, которое по временамъ какъ бы туманило ея свѣтлые и живые глаза, взглядываясь въ ея манеры, ея привычки, прислушиваясь къ самой рѣчи ея — всякій легко бы повѣрилъ, что она дочь Амаліи Ѳедоровны. Аннушкѣ было уже шестнадцать лѣтъ, и она развилась вполнѣ, стала дѣвушкой привлекательной и очень хорошенькой, чтобы не сказать — красавицей. Въ ней особенно понравилась бы каждому эта полнота жизни, этотъ союзъ жизни Физической съ жизнью душевной: съ перваго раза было видно, что дѣвушка ====page 88==== пользовалась полымъ здоровьемъ, но что въ то же время она чувствовала, думала, подъчасъ безпричинно грустила, потому-что мечтала, подъ-часъ была порывисто весела и довольна всѣмъ окружающимъ и любила все, что было ей близко. Амалія Ѳедоровна привязывалась къ ней съ каждымъ днемъ болѣе, она употребила всѣ свои силы, всю свою любовь, за недостаткомъ энергіи, на воспитаніе названной дочери — и потомъ сама почти подчинилась ей, какъ вообще слабость подчиняется силѣ. Подъчасъ она, увлеченная веселостью Аннушки, выходила изъ своего мечтательнаго настроенія, подъ-часъ она сама задумывалась, замѣчая грусть въ глазахъ ея. Даже характеръ самой жизни Кнабе измѣнился отъ присутствія Аннушки: онъ потерялъ тотъ постоянно идиллическій оттѣнокъ, который мы видѣли въ началѣ нашего знакомства съ этимъ нѣмецкимъ семействомъ: и веселая шутка, и рѣзвый смѣхъ слышались иногда въ его бесѣдѣ; и угрюмый, всегда сосредоточенный въ самомъ себѣ Августъ Карлычъ не рѣдко поддавался обаянію этого смѣха, этой веселости. ====page 89==== Но, само собою разумѣется, искони заведенный порядокъ, аккуратность въ распредѣленіи времени, оставались неизмѣнными. Однажды впрочемъ Августъ Карлычъ заставилъ себя долго дожидаться къ обѣду: давно прошелъ уже урочный часъ. Было уже около трехъ часовъ, когда онъ явился. — Что ты это, Августъ, такъ долго? спросила Амалія Ѳедоровна. Гдѣ ты былъ? — А отгадай, гдѣ я былъ? спросилъ съ улыбкою Августъ Карлычъ, находившійся въ веселомъ расположеніи духа. — Разумѣется гдѣ: на полѣ! подхватила Аннушка. — А вотъ то-то и есть, что не на полѣ, а въ Горланихѣ. — Какъ такъ? что же ты тамъ дѣлалъ? — Я познакомился съ прекраснѣйшимъ человѣкомъ, говорилъ Августъ Карлычъ съ удовольствіемъ. Туда пріѣхалъ недавно помѣщикъ, очень еще молодой человѣкъ. Какой умница, какъ знаетъ хозяйство, Амалія. — Какъ же ты познакомился-то съ нимъ? — Мы встрѣтились на Гаряхъ: ты знаешь, вѣдь эта пустошь у насъ кругомъ въ его ====page 90==== землѣ. Онъ тоже смотрѣлъ за своими работами, увидѣлъ меня и поклонился... Очень вѣжливый!.. я тоже поклонился и хотѣлъ было ѣхать прочь, но онъ заговорилъ со мной, спросивши обо мнѣ у мужиковъ своихъ. Мнѣ очень пріятно познакомиться съ вами: вы, говорятъ, прекрасный хозяйнъ, а я еще только учусь хозяйству; надѣюсь, что вы поучите меня! сказалъ онъ мнѣ очень ласково. Потомъ мы разговорились о хозяйствѣ, и онъ вдругъ сталъ просить меня ѣхать къ себѣ въ усадьбу; я отговаривался, потому-чТо нужно было смотрѣть за работой, но онъ очень просилъ меня и очень мнѣ понравился — я не могъ отказать и поѣхалъ. И вотъ мы до сихъ поръ все съ нимъ разговаривали... Отличный человѣкъ, много читалъ и знаетъ хозяйство... любитъ скотный дворъ... Обѣщался скоро къ намъ пріѣхать. — Какъ же его зовутъ? спросила Амалія Ѳедоровна. — Дмитрій Петровичъ Губовъ. — Очень еще молодой человѣкъ? — Я думаю, лѣтъ двадцати шести: очень еще молодой человѣкъ, а какъ уменъ!.. ====page 91==== — Когда же онъ хотѣлъ пріѣхать? — Скоро, скоро! — Лхъ, Августъ: я такъ отвыкла отъ людей, мнѣ конфузно будетъ. — Ничего! вѣдь онъ такой вѣжливый!.. Впрочемъ, онъ и со мной однимъ будетъ разговаривать, очень любитъ хозяйство. — Такъ ужь я лучше не выйду!.. сказала Амалія Ѳедоровна. — Нѣтъ, отчего жб? выйди... Онъ очень умный человѣкъ... — Право, очень сконфужусь! говорила Амалія Ѳедоровна. Но напрасно они ждали гостя: онъ не ѣхалъ. Прошла недѣля, другая, началась третія, а его все не было. — Что же не ѣдетъ твой знакомый? спрашивала мужа Амалія Ѳедоровна. — Не знаю! отвѣчалъ Августъ Карлычъ, пожимая плечами. Вѣрно, либо захворалъ, либо занимается хозяйствомъ. — Да ты его не встрѣчалъ? — Нѣтъ, видѣлъ раза два и просилъ его къ себѣ; онъ обѣщался. ====page 92==== — Можетъ быть, вовсе и не хочетъ быть у насъ... — О, нѣтъ, онъ со мной такъ вѣжливъ... нѣтъ, а его непремѣнно попрошу пріѣхать. И дѣйствительно, чрезъ нѣсколько дней, въ часъ передъ обѣдомъ, Аннушка увидѣла въ окно приближающагося къ дому Августа Карлыча и съ нимъ какого-то молодаго человѣка. Она сообщила Амаліѣ Ѳедоровнѣ, и, по общимъ соображеніямъ, это долженъ былъ быть Дмитрій Петровичъ Губовъ, потому-что и не могъ быть никто другой. — Ахъ, неужели онъ будетъ у насъ обѣдать? сказала съ нѣкоторымъ испугомъ Амалія Ѳедоровна, зная, что на кухнѣ нѣтъ лишней провизіи для гостя. — Анхенъ, Анхенъ! суетливо продолжала она, поди, приготовь поскорѣе кофе, да дай мнѣ мантиль получше. Дмитрій Петровичъ Губовъ, былъ вотъ какой человѣкъ. Онъ воспитывался въ петербургскомъ университетѣ, по камеральному Факультету, и кончилъ курсъ со свѣдѣніями разнообразными, по весьма неполными, между тѣмъ ====page 93==== какъ самъ онъ вполнѣ былъ убѣжденъ въ огромности своихъ знаній. Само собою разумѣется, по окончаніи курса онъ тотчасъ же поступилъ на службу, но служба не удовлетряла его, особенно на той ступени, которую онъ долженъ былъ занять. Онъ занимался въ университетѣ съ усердіемъ и даже съ любовію, онъ приготовлялъ себя къ поприщу блестящему, но вотъ проходитъ годъ, проходитъ другой, а онъ только еще помощникъ столоначальника. Что же? кажется бы, достаточно, но не такъ думалъ Дмитрій Петровичъ: вести настольный, писать исходящія и даже доклады — нѣтъ, не для такой дѣятельности приготовлялъ я себя, не такое узкое поприще мнѣ нужно! говорилъ онъ. Я человѣкъ практическій, не мечтатель, не думаю, что мнѣ можно дать вдругъ какое-нибудь важное назначеніе, по чего же и ждать мнѣ по службѣ? Я неизвѣстенъ, связей не имѣю, притомъ же я люблю заниматься, когда захочется, когда того требуетъ душа, а въ службѣ нужна аккуратность, усидчивость, терпѣніе. Но между тѣмъ я, во что бы то ни стало, долженъ составить себѣ карьеру; ====page 94==== какъ практическій человѣкъ, я не могу же сидѣть сложа руки и ждать, чтобы самъ міръ увидѣлъ мои достоинства и поднялъ меня, вынесъ на своихъ рукахъ и озолотилъ, нѣтъ, я долженъ трудиться, дѣйствовать. Гдѣ же моя cфepa, гдѣ поприще для приложенія моихъ знаній, моей энергіи? Кончено, я не такой человѣкъ, чтобы мечтать о славѣ, о почестяхъ, — я думаю болѣе о существенномъ, — вотъ къ чему стремится всякій совершенно образованный человѣкъ, и не безъ смысла стремится онъ къ этому: онъ работаетъ, трудится для достиженія своей цѣли, а въ трудѣ-то этомъ и таится вся сила, онъ-тб и есть то орудіе, посредствомъ котораго зиждется въ настоящее время все великое. Вдохновеніе — удѣлъ генія, а простой, здравый трудъ — обязанность каждаго образованнаго человѣка. И пусть преслѣдуетъ онъ свои личные интересы, пусть руководитъ имъ его личный эгоизмъ: трудясь для себя, онъ приноситъ пользу цѣлому обществу. Но къ чему же приложить мнѣ свой трудъ, свои силы, свои знанія?.. Чего лучше? У меня есть небольшое имѣніе; я поѣду въ него, изучу мѣст ====page 95==== ность, почву, климатъ; зная сельское хозяйство и технологію, я могу извлечь много пользы изъ своего имѣнія. Силы нашей земли велики, нуженъ только разумный трудъ, чтобы дать имъ благотворное направленіе: наша земля все равно, что земля дикой Америки: одинъ участокъ ея въ состояніи озолотить человѣка, а я имѣю слишкомъ 200 душъ, теперь получаю съ нихъ около 2,000 серебромъ, а при моихъ усиліяхъ легко могу получать втрое больше, — вотъ моя карьера. Лѣто буду жить въ деревнѣ, на зиму пріѣзжать въ Петербургъ. — Сказано — сдѣлано. Дмитрій Петровичъ вышелъ въ отставку и пріѣхалъ въ свою Горланиху... Изъ всего этого видно, что онъ былъ современный, что называется, практическій человѣкъ. Пріѣхавши въ свое имѣніе, онъ на другой же день позвалъ старосту, собралъ всѣхъ своихъ крестьянъ и прочиталъ имъ рѣчь: — Вотъ я пріѣхалъ къ вамъ, говорилъ онъ, чтобы самому заниматься хозяйствомъ, но не бойтесь, я не помѣшаю вамъ дѣлать своего дѣла, не буду тотчасъ же вводить разныя ====page 96==== новости; я сначала присмотрюсь ко всему, познакомлюсь съ вами, а вы со мной. Я не теоретикъ, а практикъ: я ничего не буду дълать не обдумавши, не сообразившись съ своими средствами, не посовѣтовавшись съ вами. Я умнѣе, образованнѣе васъ, но не знаю мелочей вашего дѣла такъ, какъ вы, и потому мнѣ многому еще можно поучиться у васъ, и я прошу васъ приходить ко мнѣ смѣло, высказывать всѣ ваши замѣчанія; если я сдѣлаю какое распоряженіе, не сообразное вашему образу мыслей — говорите мнѣ прямо: скажете дѣло — я послушаю, вздоръ — растолкую вамъ. Я пріѣхалъ не для того, чтобы обогатиться на вашъ счетъ, но для того, чтобы улучшить наше хозяйство, чтобы трудиться общими силами: у васъ практика, у меня знанія, слѣдовательно мы можемъ много сдѣлать. Знайте и помните, что я люблю васъ и желаю вамъ добра столько же, сколько себѣ. Слышали вы что я сказалъ? — Слышали, батюшка! отвѣчали мужики. — Поняли меня? — Поняли, родной. ====page 97==== — Тобой я былъ доволенъ до сихъ поръ, продолжалъ Дмитрій Петровичъ, обращаясь къ старостѣ: конечно, ты мало доставлялъ дохода съ имѣнія, которое можетъ давать гораздо больше, но ты не виноватъ, потому-что тебѣ не съ кѣмъ было посовѣтоваться, некому было указать тебѣ: теперь пойдетъ иначе; только ты ни въ чемъ не распоряжайся самъ, безъ моего вѣдома и согласія. Кто здѣсь въ сосѣдствѣ помѣщики хорошіе хозяева, у которыхъ бы можно было поучиться, перенять что-нибудь? — Да кто здѣсь, батюшка, — кому быть? Никого нѣтъ изъ господъ-то, чтобы этакъ по сосѣдству; есть одинъ, да и то нѣмецъ. — А хорошій хозяинъ? — Да, хорошій человѣкъ!.. — Ну, а какъ у него идетъ хозяйство-то? Успѣшно хорошо? — Какъ не хорошо! худо ли! вотчина большая!.. — Ну, я съ нимъ непремѣнно познакомлюсь: онъ намъ кое-что, можетъ быть, и растолкуетъ, посовѣтуетъ... Ну, теперь пока ====page 98==== прощайте, ребята, продолжалъ онъ, обращаясь къ мужикамъ. Толпа шарахнулась. — Да, постойте. Не имѣетъ ли кто изъ васъ какой нужды до меня, не нужно ли вамъ посовѣтоваться о чемъ со мною? Изъ толпы мужиковъ отвѣта не было, но замѣтно было, что нѣкоторые переминались съ ноги на ногу, другіе шептались о чемъ-то между собою, посматривая на барина и поталкивая другъ друга въ бокъ. — Что же вы не говорите? говорите смѣло! Кому что нужно, выйди сюда поближе и объясни. Изъ толпы выдвинулись два мужика. — Ну, тебѣ что надо? спросилъ онъ у одного изъ нихъ, рыжеватаго, худаго, маленькаго, который смотрѣлъ какъ-то жалко и весь держался на бокъ. — Да у меня лошаденки нѣтъ, батюшка! отвѣчалъ онъ. — Отчего же нѣтъ? — Да такъ, батюшка: урожаишка-то о прошломъ году былъ плохой, хлѣбцомъ-то подошли, къ веснѣ-то ѣсть нечего стало, такъ и продалъ лошаденку-то. ====page 99==== — Отчего же у другихъ мужиковъ есть лошади, а вѣдь урожай-то все одинъ, что у нихъ, что у тебя? — Да такъ ужь: бѣдность, батюшка? — Нѣтъ, не то! ты не попиваешь ли?.. не пьетъ ли онъ? спросилъ Дмитрій Петровичъ у старосты. — Нѣтъ, батюшка, на замѣчаньѣ не былъ. — Ну, такъ, вѣрно, лѣнивъ, плохо дѣломъ своимъ занимается... Какъ тебя зовутъ? — СоФоръ Николаевъ, батюшка. — Ну, надо трудиться, братецъ СоФоръ, работать: будешь трудиться, будутъ и деньги, и бѣдности не будетъ. А тебѣ что? спросилъ баринъ у другаго мужика. — Коровенка-то у меня пала, батюшка. — Такъ что же дѣлать, другъ мой? надо другую купить. — То-то, то-то, надо, родимой. — Такъ купи. — Радъ бы купить-то, кормилецъ, да денегъ-то нѣтъ. — Что-жь мнѣ дѣлать съ тобой? Что, — здѣсь повальная болѣзнь что ли была? — Нѣтъ, никакой не было болѣзни. ====page 100==== — Такъ значитъ, ты ходилъ плохо за своей коровой? вѣдь, у другихъ же не падали. Скотъ — важное дѣло въ хозяйствѣ: за скотомъ надо ходить хорошенько... Тебя какъ зовутъ? — Иванъ, батюшка! — Такъ-то, Иванушка, за скотинкой надо хорошенько присматривать... Ну, еще у кого нѣтъ ли какой нужды? еще кому не нужно ли чего? Но оказалось, что уже больше никому ничего не нужно. — Такъ ступайте съ Богомъ! Мужики разошлись, а Дмитрій Петровичъ съ самодовольствіемъ думалъ самъ про себя: о, вѣдь, я не дамся въ просакъ, я не такой, какъ иные молодые хозяева: пришелъ къ нему мужикъ, да расплакался, ужь онъ ему сейчасъ и повѣрилъ. Нѣтъ, я сначала познакомлюсь съ каждымъ мужикомъ, войду въ бытъ каждаго, узнаю его характеръ, его положеніе, и тогда, если нужно, буду помогать, а до тѣхъ поръ, нѣтъ, голубчики, какъ разъ проведете... ====page 101==== И вотъ Дмитрій Петровичъ съ увлеченіемъ, съ жаромъ и толкомъ принялся за хозяйство. Первымъ дѣломъ его было осмотрѣть всѣ свои владѣнія: онъ объѣзжалъ свои лѣса, поля, луга съ дѣятельностію неутомимою — и смотрѣлъ на все окомъ здравомыслящаго хозяина. — Вотъ у насъ лѣса-то сколько, Яковъ, говорилъ онъ своему старостѣ, а что онъ стоитъ даромъ? Что ты съ нимъ дѣлалъ? — Да что съ нимъ дѣлать-то? ничего не дѣлалъ! и дѣлать съ нимъ нечего. — Вотъ то-то и есть: нечего! А вотъ я тебѣ скажу, что съ нимъ дѣлать: во-первыхъ, завести лѣсосѣки; не уничтожая лѣса безъ толку, каждый годъ можно продавать саженъ по триста, по четыреста. — Да куда его будешь продавать-то, сударь? — Какъ куда? въ городъ возить. — Да вѣдь городъ-то отъ насъ 40 верстъ: провези хошь полъ-сажени на возу, такъ подвода-то не окупится — не то что! — Ну, хорошо! Въ такомъ случаѣ надобно завести поташный заводъ, жечь уголь, а вонъ ====page 102==== тамъ я замѣтилъ глинистую почву: кирпичи можно дѣлать, кирпичный заводъ завести... На поташъ, уголь да кирпичъ всегда можно найдти покупателей... — Это какъ вамъ угодно... — То-то вотъ и есть, всѣ вы мужики таковы: умный народъ, а смотрите не далеко. Проѣзжая мимо рѣки, находившейся въ его владѣніяхъ, Дмитрій Петровичъ спросилъ старосту: — А что, вѣдь, у пасъ нѣтъ, кажется, водяной мельницы? — Нѣтъ, сударь, да и не нужно: вѣтряныхъ съ насъ будетъ, ими управляемся. — Эхъ, ты, ты! сказалъ Дмитрій Петровичъ. А я такъ вотъ непремѣнно заведу водяную мельницу, да не для себя, а для сосѣдей, буду брать дешевле, чѣмъ другіе, такъ ко мнѣ всѣ бросятся. — И никто къ вамъ, сударь, не пойдетъ! возразилъ упрямой Яковъ. — Это почему? — А потому, что здѣсь мѣсто не бойкое, чтобы этакъ села что ли богатыя да торговыя — этого нѣтъ, а вѣтряныхъ-то мельницъ ====page 103==== много по деревнямъ, и мужикъ-то на-знати: все туда везетъ: а въ убытокъ-то вамъ брать за помолъ не придется... вотъ, батюшка, что... — Ну, хорошо! я, братецъ, за дѣльный совѣтъ всегда спасибо скажу! А что ты скажешь, если бы завести здѣсь маслобойню. — Это какъ вамъ угодно! — Здѣсь по сосѣдству нѣтъ маслобоенъ? — Нѣтъ, такъ чтобы очень близко — нѣтъ. — Непремѣнно заведу маслобойню. Ты подумай: самъ я буду сѣять сѣмя, слѣдовательно оно мнѣ ничего не будетъ стоить, сбытъ маслу найдется вездѣ, а сверхъ того дуранда — это знаешь какой кормъ для скота... Да вотъ еще что, Яковъ: у насъ скота очень мало, а это важная вещь: непремѣнно нужно скота прикупить. — Батюшка, Дмитрій Петровичъ, ваше благородіе, знамо дѣло, мало ли что можно завести да купить, да, вѣдь, купилъ-то нужно сначала достать, — вотъ, вѣдь, что, родной ты мой... — А ты думалъ — я этого не знаю? ты думалъ — я полагаю, что можно что-нибудь ====page 104==== сдѣлать безъ капитала? — напрасно, другъ, думаешь... Я не такой человѣкъ, чтобы сталъ заводить что-нибудь съ-плеча и не одумавшись; нѣтъ, не вдругъ, исподоволь: главное-то все въ томъ, чтобы не спать, не сидѣть сложа руки, а дѣйствовать... — Нѣтъ, русскій мужикъ — плохой совѣтникъ, думалъ онъ потомъ: онъ понимаетъ только то, что у него подъ носомъ, а чего не видалъ, о томъ и думать не смѣетъ... Нѣтъ, нѣтъ, надобно самому работать, учиться, соображать, а они могутъ быть только хорошими исполнителями. И Дмитрій Петровичъ принялся за хозяйство свое съ увлеченіемъ. Каждый день ѣздилъ онъ на поле, наблюдалъ за работами, дома высчитывалъ и соображалъ заведенія, доступныя его средствамъ... казалось, этотъ молодой человѣкъ былъ создалъ хозяиномъ, и онъ самъ такъ же думалъ о себѣ. И въ самомъ дѣлѣ: онъ занимался скучнымъ дѣломъ хозяйства усердно, не скучалъ, не задумывалъ предпріятій не по силамъ. Мѣсяца два уже прожилъ Дмитрій Петровичъ въ деревнѣ, и любовь его къ дѣлу не ====page 105==== охладѣвала; правда, подъ-часъ было скучновато ему по не достатку сосѣдства, но онъ побѣждалъ свою скуку мечтой о предстоящемъ удовольствіи столичной жизни зимою, разсчетомъ на увеличеніе своихъ денежныхъ средствъ: вѣдь онъ былъ практикъ, а не мечтатель. Къ-тому же онъ имѣлъ книги, ружье и сабаку... Дмитрій Петровичъ чувствовалъ даже, что онъ начинаетъ толстѣть. Давно уже намѣревался онъ съѣздить къ управляющему нѣмцу съ тѣмъ, чтобы потолковать съ нимъ о кое-какихъ своихъ намѣреніяхъ по хозяйству, по такъ былъ увлеченъ текущими занятіями, что не находилъ времени. И вотъ, наконецъ, онъ встрѣтился съ нимъ, какъ мы уже знаемъ, совершенно случайно. Дмитрій Петровичъ не преминулъ воспользоваться этимъ случаемъ и пригласилъ къ себѣ Кнабе. Но мало что извлекъ Губовъ изъ этого знакомства. Нѣмецъ, увлеченный любезностью и теоретическими знаніями хозяина, приходилъ въ восторгъ отъ всего, что онъ ни говорилъ, и во всемъ соглашался. ====page 106==== — А у васъ въ имѣніи нѣтъ никакихъ особенныхъ нововведеній по хозяйству или особыхъ заведеній какихъ-нибудь? спрашивалъ Дмитрій Петровичъ. — Нѣтъ, отвѣчалъ грустно Августъ Карлычъ. — Отчего же? — Да вѣдь нужны деньги, — капиталъ. — Такъ что же? при такомъ большомъ имѣніи, мнѣ кажется, можно бы было удѣлить какую-нибудь незначительную сумму хоть на небольшое заведеніе. — Да, да, можно!.. — Отчего же вы этого не сдѣлаете? — Такъ, страшно!.. думаешь — хорошо, а можетъ будетъ худо. — Ну для этого нужно разсчитать, сообразить, обдумать. — А ошибка?.. — При строгомъ разсчетѣ не можетъ быть ошибки. — Нѣтъ, страшно!.. — Э, братъ, такъ ты умѣешь только восхищаться чужими затѣями. Помечтать, пожа ====page 107==== луй, а отъ дѣла прочь. Всѣ вы нѣмцы таковы: теорійку состроить — ваше дѣло, а осуществить страшно. Нѣтъ, плохіе вы учителя для русскаго человѣка: десять разъ успѣетъ онъ сдѣлать дѣло, пока вы будете о немъ думать, да передумывать... И Дмитрій Петровичъ не торопился ѣхать къ нѣмцу, хотя и обѣщалъ; онъ отправился къ нему только изъ вѣжливости и по неотступнымъ просьбамъ послѣдняго. Августъ Карлычъ съ торжествомъ ввелъ своего гостя, Амалія Ѳедоровна сконфузилась, Аннушки не было въ гостиной: она хлопотала съ кофе въ сосѣдней комнатѣ. — Это моя жена, Амалія! сказалъ Августъ Карлычъ, обращаясь къ гостю. Дмитрій Петровичъ! продолжалъ онъ, обращаясь къ женѣ. — Очень пріятно! лѣниво проговорилъ Губовъ и небрежно развалился въ креслахъ. И на минуту воцарилось молчаніе: Августъ Карлычъ желалъ, чтобы въ разговоръ вступила жена; Амалія Ѳедоровна не успѣла еще собраться съ духомъ; Дмитрій Петровичъ мол ====page 108==== чалъ потому, что не хотѣлось говорить, а онъ не считалъ за нужное принуждать себя въ удовольствіе нѣмцевъ, къ которымъ не чувствовалъ никакой симпатіи. — Давно ли вы въ своемъ имѣніи? спросила Амалія Ѳедоровна по-нѣмецки. — Около трехъ мѣсяцевъ! также по-нѣмецки отвѣчалъ Дмитрій Петровичъ, потомъ обратился къ Августу Карлычу съ русскимъ вопросомъ: ваша жена не говоритъ по-русски? — О, да, говоритъ! поспѣшно отвѣчалъ Кнабе: Амалія, Дмитрій Петровичъ не будетъ говорить по-нѣмецки... О, она очень хорошо говоритъ по-русски! — Вы не говорите по-нѣмецки? Спросила Амалія Ѳедоровна. — Нѣтъ, вотъ видите: говорю, но не такъ свободно: я знаю языкъ хорошо, много читалъ на немъ, но говорить свободно не могу... — Вѣрно оттого, что не имѣли практики? — Да, можетъ быть, оттого... — Это часто случается... Когда я была гувернанткой, я знала многихъ, которые чи ====page 109==== тали свободно, безъ лексикона, но говорить не могли... Это отъ недостатка практики... — Вы были гувернанткой? — Да... но это такъ давно! — А — а!.. — Впрочемъ и теперь я не могу вспомнить о томъ времени безъ особеннаго удовольствія: какъ пріятно посвящать всю себя на воспитаніе дѣтей, знать, что дѣлаешь человѣку пользу на всю его жизнь, развивая въ немъ прекрасные дары Божіи. — Эге! подумалъ Дмитрій Петровичъ, скоро начала выказываться: мужъ не далекъ, жена не глупа, но страшно мечтательна, какъ чистая нѣмка: не совсѣмъ-то пріятная компанія. Молчаніе снова возобновилось. — Какъ вы проводите время? спросила Амалія Ѳедоровна. — Ни скучно, ни весело! я всегда за дѣломъ. — Вы, вѣрно, большой хозяинъ? — О, Дмитрій Петровичъ отличный хозяинъ, подхватилъ нѣмецъ, смотря съ любовію на гостя. Какъ вы хочетъ бытъ: четыре или пять поль?.. ====page 110==== — Не знаю еще... я, вѣдь не принадлежу къ числу тѣхъ хозяевъ, которые хотятъ все передѣлывать, все перемѣнять, что изстари заведено... я полагаю, сначала нужно все хорошенько сообразить, а потомъ рѣшиться дѣлать — и ужь не откладывать въ дальній ящикъ... Но теперь еще я ничего не предпринимаю... — О, прекрасно... я тоже самъ. Дмитрій Петровичъ внутренно улыбнулся. — Какъ пріятно видѣть молодаго человѣка, который такъ хорошо знаетъ хозяйство! сказала Амалія Ѳедоровна. Обыкновенно молодые люди любятъ разсѣяніе, удовольствія, а вы посвятили себя нашей немножко скучной, но, право, пріятной деревенской жизни!.. Вы составляете рѣдкое исключеніе изъ молодыхъ людей... Впрочемъ въ природѣ и деревенской жизни такъ много поэзіи... Дмитрій Петровичъ наклонилъ голову съ едва замѣтной насмѣшливой улыбкой, а самъ подумалъ: вѣкъ тебѣ не понять, мечтательная нѣмка, что привлекаетъ меня къ этой природѣ и къ твоей пріятной деревенской жпз ====page 111==== ни: твой удѣлъ видѣть въ ней поэзію, а я вижу кое-что побольше... — Вы, вѣроятно, любите природу? спросила Амалія Ѳедоровна. — Да, когда она хороша. — О, природа всегда хороша, надобно только умѣть наслаждаться ею. — Только ужь не по твоему и не съ тобой, подумалъ Дмитрій Петровичъ, а то какъ разъ вся природа обсахарится... — А вы какъ хочетъ клеверъ сѣять? спросилъ Августъ Карлычъ, желая склонить разговоръ на свой любимый предметъ. — Право, не знаю-съ, можетъ быть... я, впрочемъ, предпочитаю полевой горошекъ... — О, нѣтъ, клеверъ много лучше. — Однако выгода полеваго горошка доказана множествомъ опытовъ. Августу Карлычу это не понравилось. — Ну, а картофель?.. очень хорошо для скота кормить... — Зачѣмъ же кормить картофелемъ, за которымъ такъ много ухода, когда есть сѣно: лишняя затѣя. ====page 112==== И это очень не понравилось Августу Карлычу. — А вы думаетъ заводить большой скотной дворъ? — Право, не знаю... А, послушайте, не знаете ли вы: нельзя ли гдѣ здѣсь достать хорошую лягавую сабаку — щенка? — Нѣтъ, не знаю... А вотъ тутъ въ имѣніи верстъ 30 будетъ отлично тирольскія коровы, вотъ купить... очень хорошо... много молока, и въ какой красотѣ... — Нѣтъ, къ-чему тирольскихъ коровъ? пока сначала русскихъ-то нужно прикупить... Гость взялся за шляпу. — Куда же вы такъ скоро? спросила Амалія Ѳедоровна. Вотъ сейчасъ подадутъ кофе... Anchen, gieb schneller Kaffее, meine liebe, продолжала она, приподнявшись и заглядывая въ сосѣднюю комнату. — Gieich, gleich, mutterchen! отвѣчала оттуда Аннушка. — Нѣтъ, благодарю васъ, я не могу теперь пить кофе: очень жарко... отвѣчалъ Дмитрій Петровичъ... А вотъ я попросилъ ====page 113==== бы у васъ стаканъ воды, лимонаду или какого-нибудь морса!.. продолжалъ онъ, услыша голосъ изъ сосѣдней комнаты. — Фатеръ-то съ муттеръ очень скучны, подумалъ онъ, какова-то дочка, голосокъ впрочемъ очень пріятный: любопытно посмотрѣть на бѣлокурое, вѣроятно, и еще болѣе мечтательное отродіе этихъ бѣлокурыхъ, мечтательныхъ родителей. И онъ снова оставилъ свою шляпу. — Сейчасъ подадутъ! сказала Амалія Ѳедоровна, возвращаясь изъ сосѣдней комнаты. — Вы имѣете большое семейство? небрежно спросилъ Дмитрій Петровичъ. — Нѣтъ, одну дочь! отвѣчала Амалія Ѳедоровна. — Взрослая дѣвушка или еще маленькая? — Семнадцати лѣтъ. Дмитрій Петровичъ слышалъ, какъ въ сосѣдней комнатѣ наливали въ стаканъ воды, клали сахару, мѣшали ложечкой: онъ ждалъ, что вотъ-вотъ появится въ дверяхъ бѣленькая ручка съ этимъ стаканомъ, но, увы! его принесла вовсе не бѣленькая ручка горничной дѣвки. ====page 114==== — Что же они, покажутъ ли мнъ свою Анхенъ? думалъ Дмитрій Петровичъ, и самъ уже вступилъ въ разговоръ съ Августомъ Карлычемъ. — Что, у васъ скотный дворъ въ хорошемъ состояніи? спросилъ онъ. — О, да! я ужасно любитъ скотину... И Августъ Карлычъ пустился въ длинное разсужденіе о пользъ скотоводства въ хозяйствъ, о разныхъ породахъ рогатаго скота, о мърахъ предохраненія его здоровья, о томъ, что лучше: держать ли его на привязи, или пускать въ стадо... Дмитрію Петровичу показалось страшно скучно это разсужденіе: обо всемъ этомъ давно уже слышалъ онъ отъ своего профессора сельскаго хозяйства. — Вы не скучаете деревенской жизнію? спросилъ онъ Амалію Ѳедоровну. — О, нътъ, я такъ привыкла къ ней, я очень люблю природу, притомъ всегда со мной наша Анхенъ, мы такъ ее любимъ. Когда нѣтъ Августа, я ни на минуту не разстаюсь съ ней. ====page 115==== — Да, конечно, семейная жизнь можетъ быть вполнѣ пріятна и въ деревнѣ... Но ваша дочь, какъ молодая дѣвица, вѣроятію, скучаетъ. — О, нѣтъ, ей нельзя скучать: она родилась и воспитана въ деревнѣ, она и не знаетъ другой жизни, притомъ она такъ любитъ насъ. — Вы сами занимались ея воспитаніемъ? — О, да, конечно! когда я была гувернанткой, то и тогда учить дѣтей доставляло мнѣ величайшее удовольствіе, а ей я посвятила всю себя, я вся ей принадлежу: и надѣюсь, что она носитъ въ себѣ мое отраженіе. — Ну, должна быть хороша! подумалъ Дмитрій Петровичъ, и хотѣлъ ѣхать, но его остановила фраза Августа Карлыча, обращенная къ женѣ: — А что не выйдетъ сюда наша Анхенъ? — Сейчасъ войдетъ, мой другъ. Дмитрій Петровичъ рѣшился подождать. Аннушка давно уже стояла у дверей въ гостиную, нѣсколько разъ бралась за ручку дверей, но не могла собраться съ духомъ, чтобы отворить ихъ: въ первый разъ она ====page 116==== видѣла порядочно образованнаго, свѣтскаго человѣка, въ первый разъ она должна была встрѣтиться съ нимъ и, можетъ быть, говорить, — и сердце ея невольно стѣснялось, усиленный румянецъ покрывалъ ея щеки и распространялся на лобъ, шею и уши. Ея возрастъ былъ настоящая пора любви, а Дмитрій Петровичъ былъ очень недуренъ собой: она успѣла это замѣтить. И вотъ онъ говоритъ объ ней, краска еще сильнѣе выступаетъ на лице, сердце еще сильнѣе бьется; мать сказала, что она сейчасъ войдетъ, — неловко медлить, но войдти страшно, стыдно; въ первый разъ она чувствуетъ себя неловко, надобно подождать, успокоиться, по гость, можетъ быть, скоро уѣдетъ... И Аннушка, сама того не сознавая, отворила дверь въ гостиную и вошла вся въ огнѣ, съ потупленными глазами, съ замирающимъ сердцемъ. Она дѣлаетъ очень неловкій реверансъ, ноги ея дрожатъ, грудь колышется, глаза какъ-то случайно встрѣчаются съ глазами молодаго человѣка, въ нихъ видно тоже нѣкоторое смущеніе, — Аннушка не чувствуетъ, какъ доходитъ до стула и садится на него. ====page 117==== Дмитрій Петровичъ смѣло и съ недовѣрчивой улыбкой предубѣжденія обратилъ свой взоръ къ дверямъ, когда они стали отворяться, но встрѣтилъ вовсе не то, что ожидалъ. Нѣтъ, это не та, это не ихъ дочь! была первая мысль его при видѣ вошедшей дѣвушки, но Амалія Ѳедоровна рекомендуетъ его, называя своею Анхенъ, неожиданность и красота дѣвицы смущаютъ его, и, можетъ быть, первый разъ въ жизни блѣдная краска выступаетъ на лицо молодаго человѣка, онъ медленно опускается въ кресло, съ котораго поднялся, не находится, что сказать, и, чтобы скрыть свое смущеніе, обращается къ Августу Карлычу съ какой-то безтолковой похвалой въ пользу клевера. — О, клеверъ, клеверъ! говоритъ обрадованный Августъ Карлычъ, — безъ клевера ничего не возможно: онъ самая лучшая трава, онъ родится самой больше, какъ всякой другой хлѣбъ, его любитъ кушать скотъ, а безъ скота не есть хозяйство, отъ скота все зависитъ! — Ну, и картофель полезенъ въ хозяйствѣ, если есть время и руки заняться имъ! ====page 118==== говоритъ молодой человѣкъ: онъ уже желаетъ продолжать бесѣду, онъ желаетъ угодить скучному нѣмцу. — О, да, и картофель въ большомъ прибыткѣ, отвѣчалъ снова довольный Августъ Карлычъ: знай землю, знай обработать — и онъ благодарно растеніе, его и человѣкъ любитъ кушать и для скота полезно! Между тѣмъ молодые люди мало, по малу успокоиваются. Аннушка начинаетъ блѣднѣть и съ улыбкою смотритъ на мать, которая тоже съ улыбкою качаетъ головой, смотря на нее, и какъ будто хочетъ сказать: «какая ты дикарка, моя Анхенъ!» Дмитрій Петровичъ вдругъ ни съ того ни съ сего, дѣлается необыкновенно разговорчивъ и краснорѣчивъ, пускается въ длинное и необыкновенно умное разсужденіе о пользѣ машинъ въ сельскомъ хозяйствѣ, впрочемъ съ язвительной ироніей отзывается о тѣхъ русскихъ помѣщикахъ, которые тратятъ послѣднія деньги, а иногда даже, закладываютъ свои имѣнія для того, чтобы купить какую-нибудь вновь изобрѣтенную вѣялку или молотильню, тогда какъ у него ни вѣять, ни ====page 119==== молотить нечего, или завести англійскіе плуги, которые поднимаютъ землю чуть не на аршинъ глубины, тогда какъ у него во всемъ имѣніи почва песчаная и се достаточно взрыхлять обыкновенными косулей и сохой; потомъ переходитъ къ ирригаціи полей, отзывается о ней съ большою похвалою, съ восторгомъ разсказываетъ о совершенствъ ирригаціи въ Китаѣ, какъ будто бы онъ самъ подалъ Китайцамъ первую мысль о прорытіи каналовъ, упоминаетъ, и объ извѣстной машинѣ въ Англіи, которая можетъ вдругъ, какъ дождемъ, оросить нѣсколько десятинъ земли. Августъ Карлычъ слушаетъ, улыбается, смѣется, придаетъ лицу глубокомысленное выраженіе, однимъ словомъ — приходитъ въ восторгъ, поднимается съ своего мѣста, подходитъ къ женѣ, шепчется съ нею, между тѣмъ какъ Дмитрій Петровичъ устремляетъ долгій и выразительный взглядъ на Аннушку, а послѣдняя, предчувствуя этотъ взглядъ, заблаговременно опускаетъ свои длинныя рѣсницы и краснѣя смотритъ въ землю; потомъ Августъ Карлычъ подходитъ къ гостю, ====page 120==== садится около него, съ любовью смотритъ ему въ глаза, беретъ за руку, и нѣжно, нѣжно говоритъ: — Дмитрій Петровичъ, послушайте: вы сдѣлаете мнѣ честь, большую честь?.. — Помилуйте! что вамъ угодно, Августъ Карлычъ, съ величайшимъ удовольствіемъ! — Будьте у насъ кушать... такое одолженіе. — Очень пріятно, Августъ Карлычъ, съ величайшимъ удовольствіемъ, если только я не обезпокою васъ: я, право, такъ радъ, что познакомился съ вами: вы такъ хорошо знаете хозяйство, а я еще школьникъ, ученикъ, мнѣ многому еще нужно поучиться у васъ..., — О, полноте, батюшка!.. вы сами великъ хозяинъ вы сами все знаетъ!.. И Августъ Карлычъ уже обѣими руками жметъ руку гостя. Вы не осудитъ нашъ не богатъ столъ?.. - О, помилуйте, что вы? я самъ человѣкъ деревенскій. — Да, я знаю, вы не осудитъ! Говоритъ Августъ Карлычъ съ увлеченіемъ. Амалья, прикажи же поскорѣе накрывать: Анхенъ, ходи: скажи! ====page 121==== — Ахъ, что же вы безпокоитесь сами!.. возражаетъ Дмитрій Петровичъ, обращаясь къ Анхенъ, радуясь случаю, что можетъ вступить наконецъ въ разговоръ съ нею, и чувствуя въ то же время, что это вступленіе не совсѣмъ удачно... — Ничего! отвѣчаетъ Анхенъ и выбѣгаетъ изъ комнаты, веселая и почему-то очень довольная, что гость остается обѣдать. Живой разговоръ не прерывался до обѣда, былъ также неистощимъ и за обѣдомъ. Дмитрій Петровичъ нисколько не скучалъ, напротивъ онъ даже находилъ, что немного жидкій и прѣсный супъ очень вкусенъ, а говядина подъ картофелемъ съ черносливомъ и лавровымъ листомъ даже нѣчто болѣе, нежели совершенство, бесѣда же Августа Карлыча и Амаліи Ѳедоровны болѣе, нежели пріятна. Онъ не торопился ѣхать домой и послѣ обѣда и не отказался уже отъ кофѳ, приготовленнаго руками Анхенъ, но нашелъ, что онъ не пивалъ никогда лучше этого. Узнавши, что послѣ обѣда Амалія Ѳедоровна съ дочерью обыкновенно отправляются гулять, а Августъ Карлычъ имѣетъ привычку со ====page 122==== снуть, онъ предложилъ свою готовность сопровождать дамъ въ ихъ прогулкѣ, убѣждалъ Августа Карлыча не стѣсняться его присутствіемъ и лечь спать, но Августъ Карлычъ никакъ не хотѣлъ лишить себя удовольствія бесѣдовать съ такимъ пріятнымъ гостемъ, что не очень, впрочемъ, понравилось Дмитрію Петровичу, потому что разговоръ о хозяйствѣ началъ уже надоѣдать ему. Во время прогулки Дмитрій Петровичъ вспомнилъ почему-то фразу Амаліи Ѳедоровны, что она очень любитъ природу, и признался, что онъ страстный поклонникъ ея. — А вы любите природу? спросилъ онъ Анхенъ. — Люблю! отвѣчала она. — За что же вы ее любите? — За то, что она хороша, — Что же вы находите въ ней хорошаго? шутливо спросилъ онъ. — То, что обыкновенно называютъ хорошимъ! также шутливо отвѣчала дѣвушка. — О, да она очень умна! подумалъ Дмитрій Петровичъ. Послѣ прогулки онъ выразилъ желаніе подождать возвращенія стада. ====page 123==== чтобы полюбоваться на нѣкоторыхъ любимицъ Августа Карлыча — и дѣйствительно дождался его. Вообще онъ остался очень доволенъ скотнымъ дворомъ: помѣщеніе прекрасное, чистое и просторное, коровы показались ему очень рослыми, здоровыми, у овецъ шерсть оказалась очень мягка: нисколько не хуже шленскихъ; а отъ ангорскихъ козъ онъ пришелъ даже въ восторгъ и просилъ Августа Карлыча уступить ему парочки двѣ для приплода. — Которая же ваша любимица изъ коровъ? спросилъ онъ у Аннушки. — У меня нѣтъ особенной любимицы. — Отчего же это? — Оттого, что я ихъ всѣхъ люблю! отвѣчала Аннушка, краснѣя. — О, какое у нея должно, быть доброе, прекрасное сердце! подумалъ Дмитрій Петровичъ. Но вотъ скотный дворъ былъ осмотрѣнъ во всѣхъ подробностяхъ до послѣдней подойницы. Возвратились опять въ домъ. Дожидаться Дмитрію Петровичу уже было нечего болѣе. Солнце почти скрылось за лѣсомъ и ====page 124==== мѣсяцъ началъ всплывать на небо. Гость хотѣлъ было сказать еще кое-что въ пользу прогулки при лунномъ свѣтѣ, но показалось какъ-то совѣстно... Пора было ѣхать домой. Не безъ грусти взялся онъ за шляпу. — Надѣюсь, что вы будете посѣщать насъ? спросила Амалія Ѳедоровна. — О, да, пожалуйста! говорилъ Августъ Карлычъ. — Если только позволите... Я такъ пріятно провелъ у васъ время, что даже не замѣтилъ, какъ пролетѣлъ цѣлый день. — Такъ мы будемъ ждать васъ. — Непремѣнно и очень скоро... какъ только позволятъ мои занятія по хозяйству... До свиданія... Августъ Карлычъ, надѣюсь, что и вы не будете забывать меня. — О, нѣтъ, нѣтъ! какъ можно!.. вы такъ пріятно!.. Послушайте: право, вы посмотрите тамъ тирольской коровы... Очень хороши... — Непремѣнно, непремѣнно... Поѣдемте когда-нибудь вмѣстѣ... — Хорошо... Извольте... — До свиданія, до свиданія! — Смотрите: мы васъ ждетъ! сказалъ ====page 125==== вслѣдъ уходящему гостю Августъ Карлычъ. — Непремѣнно! отвѣчалъ Дмитрій Петровичъ, отдавая послѣдній общій поклонъ, но смотря на одну Аннушку. Аннушка, проводивши глазами гостя, почувствовала въ себѣ что-то новое, странное: уѣзжалъ человѣкъ, совершенно посторонній, котораго она видѣла только одинъ разъ, но ей почему-то жалко было разстаться съ нимъ, сдѣлалось какъ-то скучно, очень скучно, сердце какъ-то болѣзненно ныло, а мысль безпрестанно неслась вслѣдъ за нимъ и представляла почти безъ ея воли лишь его одного. Дѣвушка не понимала еще, что это любовь, она не знала ея; правда, она любила отца съ матерью, любила своихъ благодѣтелей, но совсѣмъ какъ-то иначе: краска никогда не выступала ей въ лице, сердце не билось сильнѣе и не замирало, когда она объ нихъ думала, она всегда могла свободно располагать своею мыслью, и думая о нихъ, въ то же время могла заниматься другимъ дѣломъ. А теперь какъ-то все не такъ: она не ясно слышала, что говорили ей отецъ съ матерью, но каждое слово, относившееся въ ихъ разговорѣ ====page 126==== между собою до Дмитрія Петровича, глубоко врѣзывалось въ ея слухѣ, каждая похвала ему очень ее утѣшала, но между тѣмъ сама она не въ силахъ была сказать про него вслухъ ни одного слова; она чувствовала, что сгорѣла бы отъ стыда, еслибъ выговорила вслухъ его имя. Когда она стала молиться передъ сномъ, въ первый разъ въ жизни слова ея, обращенныя къ Богу, были только одними звуками, въ первый разъ душа не участвовала въ молитвѣ. Аннушка легла спать, но долго воображеніе рисовало ей все одно и то же лице, долго не могла она заснуть въ эту ночь; и тогда даже, когда она уснула, ночныя грёзы приносили предъ нее все одинъ и тотъ же образъ... А это были еще только первый день и первая ночь любви... ====page 127==== ГЛАПА VI. ЛЮБОВЬ И ПРАКТИЧНОСТЬ. Дмитрій Петровичъ уѣхалъ изъ дома Кнабе вполнѣ счастливый, веселый, довольный. Никогда еще онъ не чувствовалъ такой полноты душевной. Весело скакалъ онъ на своей лошади и безпрестанно давалъ ей шпоры, съ жадностію поглощая въ себя ароматный вечерній воздухъ; то вдругъ пускалъ свою лошадь шагомъ, любовался мѣсяцемъ, который все выше и выше всплывалъ на небо, прислушивался къ замирающимъ звукамъ засыпающей природы, останавливался и весь погружался въ слухъ, заслыша въ дали перекаты соловьиной пѣсни; то вдругъ опять скакалъ чрезъ широкое неоглядное поле, все посребренное свѣтомъ мѣсяца, то чрезъ темный лѣсъ со сверкающими по сторонамъ дороги свѣтляками, то по берегу рѣки, въ которую уже заглядывалъ съ неба мѣсяцъ, отражаясь въ ней пли всѣмъ ликомъ своимъ, или длинной искрящейся полосой свѣта... Дмитрій Петровичъ скакалъ, вездѣ неся не ====page 128==== редъ собою образъ Анхенъ, и на сердцѣ у него было такъ хорошо, такъ отрадно... Но вотъ и его усадьба: ловко осадилъ онъ коня у самаго крыльца своего дома, ловко спрыгнулъ съ него, какъ будто на его грацію могъ кто-нибудь любоваться въ настоящую минуту, и вошелъ въ комнаты. Но какъ пусто, какъ скучно показалося ему его холостое жилище, какъ глухо раздались въ немъ его собственные шаги, какую пустоту почувствовалъ онъ вдругъ въ своемъ сердцѣ... Природа какъ будто хранила въ себѣ отраженіе того образа, который сдѣлался милъ его сердцу, и онъ не чувствовалъ его отсутствія, но здѣсь въ четырехъ стѣнахъ ничто не напоминало ее... И мысль Дмитрія Петровича понеслась въ это доброе нѣмецкое семейство, съ которымъ онъ только что разстался, и воспоминанія его рисовали предъ нимъ все, что относилось до Анхенъ. Вотъ вошла она въ гостиную, стыдливая, робкая, съ горячимъ румянцемъ на щекахъ, съ потупленными взорами, вотъ встрѣтились ихъ глаза, и онъ видитъ, какъ она вся вздрогнула, даже какъ будто пошатнулась: вотъ ====page 129==== опять онъ изловилъ ея взглядъ, уже болѣе смѣлый, но все еще застѣнчивый и брошенный вскользь; вотъ съ очевиднымъ удовольствіемъ бѣжитъ она распоряжаться обѣдомъ, къ которому приглашенъ онъ; вотъ съ улыбкой слушаетъ похвалу кофе, вотъ дрожитъ ея голосъ, когда на вопросъ: любите ли вы природу? отвѣчаетъ: люблю! и какъ чудно звучитъ это слово въ устахъ ея! Вотъ слушаетъ она его съ увлеченіемъ, съ полнымъ сочувствіемъ, когда во время прогулки высказываетъ онъ свою любовь къ природѣ; вотъ ласкаетъ она овцу, шерсть которой онъ похвалилъ; наконецъ вотъ и печаль и грусть въ ея взорѣ, когда онъ беретъ свою шляпу и собирается уѣхать: родители приглашаютъ, упрашиваютъ посѣщать ихъ, но ея взоръ сильнѣе всѣхъ ихъ словъ высказываетъ это приглашеніе... О, она будетъ любить меня, она меня любитъ, и, можетъ быть, теперь въ эту самую минуту, она думаетъ обо мнѣ и спрашиваетъ: любитъ ли онъ меня?.. Лице ея горитъ, сердце бьется, слезы тоски и радости на глазахъ, и молитва ея не искренна, если молится не обо мнѣ, и сонъ, ея не крѣ ====page 130==== покъ... О, да, да, я люблю тебя, люблю, прелестная Анхенъ! — Староста пришелъ къ вамъ! Раздается голосъ вошедшаго въ это время лакея. — Что? — Староста пришелъ къ вамъ. — А... Хмъ!.. Да я совсѣмъ влюбленъ... и мечтаю, и все... Ахъ, практическій человѣкъ! увидѣлъ хорошенькую нѣмочку, не сказалъ съ нею трехъ словъ, не узналъ даже, умна ли она по крайней мѣрѣ, не дурочка ли, по обыкновенію, и влюбился... Ха, ха, ха! хорошъ практическій человѣкъ!.. — Дмитрій Петровичъ смѣялся вслухъ, но нѣсколько насильственно. — Позови, позови старосту!.. — И онъ снова смѣялся. — Чему онъ такъ надсажается — хохочетъ! думаетъ про себя лакей. Вишь ты: староста пришелъ, такъ смѣшно показалось! — И онъ самъ отъ души засмѣялся. — А, вѣдь, не дурна нѣмочка! продолжалъ снова думать Дмитрій Петровичъ. Нѣтъ, мало сказать не дурна: хороша, очаровательно хороша! Какая жизнь! сколько граціи — не ====page 131==== заученой, но природной, сколько ума въ глазахъ... Ну еще умъ-то Богъ знаетъ каковъ: глазамъ однимъ страшно повѣрить... А хороша, дивно хороша!.. такъ что же? ну, хороша, такъ не влюбиться же, не мечтать, приволокнуться можно: она конфузлива, невинна, не опытна, обмануть не долго; притомъ — это несомнѣнно! — я ей понравился, два-три посѣщенія — влюбится безъ памяти; соперниковъ нѣтъ; первая любовь невинной дѣвушки, да еще въ деревенской скукѣ — счастье!.. Но развѣ быть практическимъ человѣкомъ значитъ быть подлецомъ?.. Нѣтъ, это подло, низко, недостойно, не въ головѣ порядочнаго человѣка родиться такой мысли!.. Такъ что же, не жениться ли мнѣ на ней, не взять ли въ приданое, можетъ быть, одну глупость да умѣнье приготовлять кортофель въ пятидесяти видахъ, да удовольствіе сантиментальничать съ матушкой и разговаривать о хозяйствѣ съ безтолковымъ родителемъ?.. Но что же дѣлать?.. Она мнѣ нравится, я это чувствую, я убѣжденъ, что и я ей нравлюсь; въ ней, очевидно, много хорошаго... Между тѣмъ староста давно уже стоялъ ====page 132==== въ кабинетѣ не замѣчаемый бариномъ: нѣсколько разъ прокашливалъ онъ, нѣсколько разъ, правда, не громко, называлъ барина по имени, но тотъ не слыхалъ. — Что за притча такая! думалъ Яковъ. Васютка сказалъ, что смѣется, а онъ и себя не чувствуетъ: такъ, какъ стѣнъ какая, нали страшно!.. Дмитрій Петровичъ! сказалъ наконецъ староста такъ громко, что баринъ услышалъ. — А, это ты, Яковъ! сказалъ Дмитрій Петровичъ такимъ голосомъ, какъ будто онъ очень обрадовался, что увидѣлъ старосту. — Я, батюшка, точно! — Иу, что скажешь? что сегодня дѣлали? — Да что дѣлать-то? косили! — Косили? — Точно такъ: косили, — Ну что же, много ли накосили? — Да коло рѣчки-то теперь все поубрали. — Около рѣчки? — Точно такъ, коло рѣчки. — Гдѣ же это? — А тутъ коло рѣчки-то, мокрое-то болото... — А — а, мокрое болото... ====page 133==== — Точно такъ. — Ну что же, много ли вы накосили-то? говори толкомъ что-ли. — Да всю, молъ, рѣчку-то обкосили. — Ну, хорошо... Дмитрій Петровичъ опять задумался. — Еще доложу вашей милости: рожь пора жать: сыпаться, пожалуй, начнетъ скоро, совсѣмъ выжелтила. Экая нынче рожь-то, Богъ-далъ: и соломой и колосомъ. Только успѣвай управляться. — Что? — Рожь-то, молъ, больно хороша нынче. — Хороша? — Хороша! кажись, этакой и не запомнятъ... — А — а!.. — Пра... — Ну, ступай... — Такъ что жь, сударь, когда же зажинать-то прикажете? — Что? — Когда, молъ, зажинать-то прикажете! — Что зажинать?.. Чортъ его знаетъ, что говоритъ?.. вѣдь ты про сѣнокосъ говорилъ, ** ====page 134==== а тутъ про зажинъ какой-то спрашиваешь? — Да я спервуначало вамъ, сударь, это точно про сѣно изволилъ докладывать, а опричь того рожь, молъ, поспѣла, такъ зажинать бы пора: вонъ тужиловскіе-то вчера еще начали жать-то. — Что тужиловскіе? — А жать-то, молъ, начали. — Э, дуракъ!.. Пошелъ вонъ... Староста съ изумленіемъ посмотрѣлъ на барина. — Что за притча съ нимъ подѣялась? подумалъ онъ: никогда этакого раза не бывало: и не туда смотритъ, и не то говоритъ... Ровно его кто обошелъ... Подумалъ, подумалъ Яковъ, постоялъ, посмотрѣлъ еще на барина, мотнулъ головой — и ушелъ; а Дмитрій Петровичъ все оставался неподвиженъ и погруженъ въ свои мечты; въ душѣ его происходила все та же борьба любви и практичности. — Вздоръ, вздоръ, смѣшно, глупо! сказалъ наконецъ Дмитрій Петровичъ, порывисто схватилъ какую-то книгу, развернулъ ее и началъ читать; но книга показалась ему ====page 135==== очень скучна, онъ отбросилъ ее даже съ нѣкоторою досадою, и, придвинувшись къ столу, принялся за свои хозяйственныя книги, и сталъ съ необыкновеннымъ жаромъ что-то вписывать въ нихъ и высчитывать; но чрезъ пять минутъ эти аккуратно разграфленные листы, эти итоги и транспорты, эти суммы, вписанныя то черными, то красными чернилами, — которыя встрѣтилъ онъ въ книгахъ, сдѣлались крайне несносны... И къ-чему эта нѣмецкая аккуратность, эти счеты и записки! все вздоръ, ни къ чему не ведущій, все одни нелѣпыя претензіи: въ моемъ небольшомъ хозяйствѣ всѣ эти затѣи можно бы замѣнить мужицкими бирками... думалъ Дмитрій Петровичъ, закурилъ сигару, открылъ окно и сѣлъ на него: глубоко вздохнулъ онъ всей грудью, а ночное небо, ночная природа въ первый разъ въ жизни показались ему такъ очаровательны, такъ манили къ себѣ... Дмитрій Петровичъ вышелъ въ садъ и любовался мраморнымъ небомъ, по которому какъ будто катился мѣсяцъ, то полу-скрываясь за облаками, то снова выплывая изъ ====page 136==== за нихъ, любовался аллеей развѣсистыхъ липъ, которыя то какъ будто хмурились, когда мѣсяцъ скрывался, то какъ будто улыбались, становились веселѣе, когда мѣсяцъ снова показывался... И долго, долго ходилъ Дмитрій Петровичъ впередъ и назадъ по этой аллеѣ, и все думалъ, все мечталъ объ чемъ-то, и не было порядка въ этихъ думахъ, не было послѣдовательности въ этѣхъ мечтахъ, за то на сердцѣ у него стало опять хорошо и отрадно, потому-что уже прежняя борьба не происходила въ немъ; все оно было отдано одной любви... На другой день, когда проснулся Дмитрій Петровичъ отъ сна, полнаго грёзъ, первая мысль была объ Анхенъ, первый образъ, представшій его воображенію уже не спящему, но бодрствующему, — былъ образъ Анхенъ... Но утромъ голова всегда свѣжѣе и умъ сильнѣе сердца... — Чтб же это такое наконецъ? подумалъ Дмитрій Петровичъ. Я влюбленъ, я мечтаю, какъ осьмнадцатилѣтній юноша, весь вечеръ я пробродилъ вчера по саду, какъ мечтатель, ничѣмъ не занялся, не выслушалъ старосту, ====page 137==== даже не помню, о чемъ онъ говорилъ мнѣ... Хорошъ практическій человѣкъ... Эй, Василіи, позови старосту! сказалъ онъ вслухъ. Староста давно уже навѣдывался, не проснулся ли баринъ, разсчитывая, что утро вечера мудренѣе: авось и баринъ его не будетъ ли сегодня съ солнышкомъ-то поумнѣе, чѣмъ былъ вчера; онъ тотчасъ явился по первому требованію Дмитрія Петровича. — Ну, что, Яковъ, что у насъ подѣлывается сегодня? — Да все косимъ, сударь, все съ сѣномъ-то убираемся... отвѣчалъ Яковъ, ивъ то же время подумалъ: Ну, сегодня, слава Богу, кажись, все прошло: смотритъ поумнѣе... — А надо бы, Дмитрій Петровичъ, зажинать, больно бы пора... — Такъ что же? съ Богомъ, братецъ съ Богомъ начинай, коли пора... — Я и вчера вашей милости объ этомъ, самомъ докладывалъ, да только вы во вниманье-то этотъ предметъ не приняли... — Да, я вчера занятъ былъ... Такъ начинай, братецъ, начинай, и разговаривать нечего... ====page 138==== — И выгнать меня изволили, какъ сталь объ этомъ самомъ докладывать, продолжалъ Яковъ; а куда какъ время начинать-то: того и смотри сыпаться станетъ: вотъ бы сегодня и зажинъ сдѣлать, день-то такой подошелъ счастливой — овторникъ... — Ну, хорошо, хорошо!.. такъ распорядись же сейчасъ, чтобы собрались: я самъ приду посмотрѣть... — Слушаю-съ... Откуда же начать-то прикажете?.. — Да это все равно... ты какъ думаешь, откуда лучше? — Да ужь всегда съ ободворицы начинаемъ, потому такъ съ ободворицы оно и пойдетъ... И о запрошломъ лѣтѣ тоже съ ободворицы начали... — Ну, такъ и нынче такъ же начать... Поди же распорядись, и я сейчасъ приду... Яковъ ушелъ, а Дмитрій Петровичъ думалъ: ну, можно ли быть такъ глупу: и не слыхалъ ничего, что вчера говорилъ староста, и еще выгналъ человѣка за то, что дѣло докладывалъ... Глупо, глупо!.. Нѣтъ, за дѣло, прочь вздоръ изъ головы... Слава ====page 139==== Богу, не первая любовь, не осьмнадцать лѣтъ: кажется, пора перебѣситься, наволочился досыта... И онъ отправился въ поле. Нѣсколько мужиковъ и бабъ съ серпами на плечахъ весело разговаривали между собою, ожидая барина, чтобы помолившись вмѣстѣ съ нимъ на востокъ, приняться за самую тяжелую полевую работу. Рожь въ самомъ-дѣлѣ поспѣла: жолтые колосья, отягченные совсѣмъ налившимся уже зерномъ, стали опускать свои верхушки къ землѣ, но прямо и крѣпко стояла еще державшая ихъ на себѣ солома. Дмитрій Петровичъ весело поздоровался съ крестьянами, внимательно посмотрѣлъ на рожь, сорвалъ колосъ, вынялъ изъ него нѣсколько зеренъ, разжевалъ ихъ съ видомъ знатока, и нашелъ, что рожь дѣйствительно пора жать. — Что, ребята, вотъ и жнитво пришло! сказалъ онъ привѣтливо, обращаясь къ крестьянамъ. — Да, батюшка, Господь хлѣбца даетъ! — А рожь, кажется, хороша нынче... — Ужь такъ-то хороша, родной, нече Бога ====page 140==== гнѣвить: и травы ныньче вонъ какія; какъ Богъ подастъ яровыя, а то надо благодарить Создателя. — Коли будете всегда такъ трудиться, ребята, такъ Богъ всегда подастъ: Онъ труды любитъ. — Экой баринъ-то ласковой да вожеватой сегодня! думали про себя мужички. — Ну, такъ что же? помолимся, да и начинать съ Богомъ. Мужики и бабы начали класть земные поклоны, потомъ потолковали немного, у кого рука счастливѣе на зажинъ, согласились всѣ единодушно, что рука счастлива у Дуняхи — и Дуняха, веселая молодая бабенка, первая отжала снопъ; тогда къ ней присоединились всѣ остальные жнецы... Дмитрій Петровичъ съ напряженнымъ вниманіемъ сталъ слѣдить за работой, и чтобы заинтересовать себя чѣмъ-нибудь, сталъ всматриваться въ манеру каждаго изъ жнецовъ и вслушиваться въ ихъ веселую болтовню. Русскій крестьянинъ, нѣсколько привыкшій къ своему барину, никогда не стѣсняется ====page 141==== его присутствіемъ, когда бываетъ на работѣ. — Ай да Акула! говорилъ одинъ изъ мужиковъ: всегда приспособится какъ бы полегче: смотри-ка загончикъ-отъ какой выбрала — всѣхъ поуже. Раздался общій смѣхъ. — Ну, ладно! все я у васъ не хороша! — отозвалась Акулина; вишь вы сами-то какіе ретивые: солому-то оставляютъ выше колѣна. — А вотъ Иванъ такъ молодецъ! Сказалъ Дмитрій Петровичъ, всѣхъ выпередилъ. — Да онъ съ почину-то все такъ: вишь ты какъ отжариваетъ, а послѣ смотри, коли не запятится ракомъ. — Ракомъ и есть! подхватили другіе жнецы. — Эй, Ванюха, не забирай больно-то шибко: надорвешься. — Не замай его: въ силу вошелъ! — А вотъ Агашка, такъ скоро аукаться станетъ: вишь ты, позадь всѣхъ осталась. — Впрямь, что аукаться станетъ. Но подобные интересные разговоры мало поддерживали вниманіе Дмитрія Петровича: ====page 142==== ему стало становиться скучно, но онъ хотѣлъ бороться съ собою. — Ну-ка, ребята, спойте пѣсенку... сказалъ онъ. Эй, бабы, запѣвайте!.. — Пѣсенку? спросили крестьянки, осклабляясь и оставляя работу. — Да, хорошую, веселую, чтобы не скучно было работать. — Какая теперь, батюшка, пѣсенка! жнитво, вѣдь, не то, что сѣнокосъ: въ наклонку-то какая тебѣ пѣсенка! — Ну-ка, полно, Параха, запѣвай, коли баринъ приказываетъ: вѣдь, еще не больно, чай, умаялась... — Да, да, Параша, запѣвай, да веселую... — Экой только баринъ вожеватой! перемигнулась Парасковья съ сосѣдкой и затянула визгливымъ фальцетомъ: Распроклятое мое сердечко, Кляла сердце, Кляла свое сердце, Сердце злое, ретивое, Распроклятое мое сердечко... и т. д. Ей подтянули другіе, и заунывная пѣсня нескладнымъ хоромъ понеслась по воздуху, чтобы гдѣ-нибудь вдалекѣ своимъ смутнымъ ====page 143==== отголоскомъ лечь на душу и затронуть сердце... Но вблизи русская пѣсня, если только ее поютъ наши крестьянки своими пискливыми голосами, врядъ ли можетъ возбудить чье-либо сочувствіе... На Дмитрія Петровича она нагнала тоску, но не ту вдохновенную тоску, при которой душа расширяется и чего-то - хочетъ, и чего-то проситъ, и на что-то жалуется, и чѣмъ-то не довольна, а просто тоску человѣка скучающаго... Ему непріятно было слушать эту пѣсню, напряженное, искусственное терпѣніе его истощилось. — Ну, мнѣ кажется, не зачѣмъ дольше оставаться здѣсь! подумалъ онъ; не ѣхать ли лучше посмотрѣть на сѣнокосъ. A сѣнокосъ на этотъ разъ случился около тужиловскихъ дачъ... Дмитрій Петровичъ приказалъ осѣдлать себѣ лошадь и поскакалъ смотрѣть на сѣнокос... Пріѣхавши туда, онъ нѣсколько минуть внимательно слѣдилъ за работой, осмотрѣл сложенное уже въ копны сѣно и даже сдѣлалъ замѣчаніе, что оно просушено дурно, на что ему отвѣчали: ====page 144==== — Какъ, батюшка, не просушено? сушили, кажись; и день такой ведреной стоялъ... Чѣмъ сѣно не сухо? совсѣмъ сѣно сухое! ужь суше этого не бываетъ... Потомъ какъ-то совершенно нечаянно Дмитрій Петровичъ, объѣзжая свои собственные луга, попалъ въ тужиловскія дачи, и тамъ ему очень понравилось: воздухъ былъ какъ-то не такъ душенъ, даже солнце не такъ сильно палило, можетъ быть оттого, что онъ ѣхалъ прекраснымъ лѣсомъ съ чрезвычайно свѣжею зеленью... Но вотъ за лѣсомъ открывается поле, покрытое рожью, на немъ виднѣются жнецы, и между ними обрисовывается фигура Августа Карлыча верхомъ на лошади... Какъ не поговорить съ хорошимъ знакомымъ, будучи такъ близко отъ него?.. Дмитрій Петровичъ подъѣзжаетъ къ Августу Карлычу... и тотъ и другой очень довольны, что видятъ другъ друга; Губовъ обрадовался Кнабе такъ, какъ родному, а Кнабе въ восторгѣ, что опять видитъ такого образованнаго и любезнаго сосѣда-помѣщика, который такъ любитъ хозяйство. ====page 145==== — Что, ужь у васъ жнутъ, Августъ Карлычъ? — О, да, какъ же!.. третьева дни жнутъ... — И у меня начали сегодня... Хороша у васъ рожь?.. — Да, хороша!.. но я желаетъ быть лучше... — Экіе вы какіе! разумѣется, всякому хорошему хозяину хочется, чтобы все было какъ можно лучше, да вѣдь, не до всего можно добиться... И то у васъ хозяйство такъ поставлено, какъ дай Богъ всякому... а вамъ еще все мало... — Ха, ха, ха!.. о, Дмитрій Петровичъ, какъ вы много меня ласкаетъ!.. говоритъ восхищенный Кнабе и жметъ руку молодаго человѣка. — И у васъ будетъ много лучше, чѣмъ я... Дай Богъ, отъ души... Около часа говорятъ все въ этомъ родѣ двое пріятелей, и Августъ Карлычъ весь находится въ созерцаніи Дмитрія Петровича, а послѣдній разглядываетъ вдали, на-лѣво, крышу тужиловскаго господскаго дома... — Поѣдемте ко мнѣ... много одолженіе! говоритъ Кнабе, ====page 146==== — Нѣтъ, извините, некогда! отвѣчаетъ Дмитрій Петровичъ, но потомъ жалѣетъ, что выговорилъ это. — Ну Богъ съ вами... хозяйство... — Прощайте, Августъ Карлычъ. — Прощайте, Дмитрій Петровичъ!.. Почтеніе мое... много, много!.. — Губовъ отправляется обратно по дорогѣ къ своей Горланихѣ, но вотъ эту дорогу пересѣкаетъ другая, ведущая на-лѣво въ Тужиловку. — Ъхать все равно, что тутъ, что здѣсь, разстояніе почти одно и то же! — думаетъ Дмитрій Петровичъ и поворачиваетъ на-лѣво. Вотъ онъ подъѣзжаетъ къ усадьбѣ, вотъ равняется съ господскимъ домомъ и уставшую лошадь свою вдругъ безъ всякой надобности поднимаетъ въ курцъ-галопъ. Нечаянно посмотрѣлъ онъ въ окна господскаго дома, и пріятный трепетъ пробѣгаетъ по всему его существу: изъ одного окна смотрятъ на него два большіе глаза Аннушки, между тѣмъ какъ румянецъ пылаетъ на ея щекахъ, Дмитрій Петровичъ любезно кланяется, но, вѣдь, онъ ѣхалъ чрезъ Тужиловку нечаянно или потому, что все равно, гдѣ ни ѣхать... ====page 147==== и онъ даетъ сильные шпоры лошади и вихремъ скрывается изъ глазъ Аннушки, сохраняя впрочемъ всю молодцоватость и грацію своей посадки... Бѣдная Аннушка! какъ сильно бьется твое сердце, какъ жадно слѣдятъ твои глаза за молодымъ человѣкомъ, и какъ долго и пристально смотришь ты на ту дорогу, по которой онъ скрылся отъ твоихъ взоровъ!.. Дмитрій Петровичъ въ этотъ день уже не ѣздилъ болѣе смотрѣть ни на сѣнокосъ, ни на жатву: весь день онъ катался верхомъ, вечеромъ бродилъ безъ цѣли по саду, по усадьбѣ, любовался природой, скучалъ и мечталъ... И косцы его уже не такъ усердно косили, и жнецы часто оставляли серпы, чтобы потолковать о томъ, какой у нихъ баринъ добрый, да важеватый!.. Не внимательно слушалъ баринъ докладъ Якова объ успѣхахъ работы настоящаго дня, за то и докладъ этотъ былъ не по прежнему аккуратенъ и отчетливъ, но заключался въ общихъ выраженіяхъ, что де косили и жали, и много накосили и много нажали... ====page 148==== Глава VII. КТО ЗАЧѢМЪ ХОДИТЪ, ТОТЪ ТО И ЗНАЕТЪ. На слѣдующій день Дмитрій Петровичъ вовсе не поѣхалъ смотрѣть за работами, но кое-какъ, въ бездѣйствіи и скукѣ, проведши половину дня, поѣхалъ верхомъ по направленію къ Тужиловкѣ, принаравливая попасть туда къ тому времени, когда все семейство Кнабе обыкновенно отправлялось послѣ обѣда гулять въ сосѣднюю рощу. Онъ сначала ѣхалъ очень скоро, потомъ, подъѣзжая къ рощѣ и посмотрѣвши на часы, пустилъ лошадь шагомъ. Нѣмецкая аккуратность на этотъ разъ ему очень понравилась, потому-что онъ замѣтилъ вдали на небольшой лужайкѣ распростертаго Августа Карлыча и сидящихъ около него жену и дочь: Амалія Ѳедоровна вязала чулокъ, Анхенъ читала вслухъ какую-то книгу. Дмитрій Петровичъ притворился, что не видитъ ихъ, принялъ видъ человѣка задумавшагося, и, бросивъ поводья, пристально смотрѣлъ на шею лошади, хотя сердце его сильно билось и замирало. — А ну какъ они не замѣтятъ меня, и я, ====page 149==== проѣду мимо, не взглянувъ на Анхенъ? думалъ Дмитрій Петровичъ, но лужайка была не далеко отъ дороги и его не могли не замѣтить. — Дмитрій Петровичъ! радостно закричалъ Августъ Карлычъ, увидя его и приподнимаясь съ мѣста. Молодой человѣкъ показалъ видъ изумленія. — Я никакъ не ожидалъ встрѣтить васъ! сказалъ онъ, раскланиваясь! — задумался и ѣхалъ куда глаза глядятъ. Здоровы ли вы? прибавилъ онъ, обращаясь къ дамамъ. — Слава Богу! отвѣчали ему двое, но онъ слышалъ отвѣтъ одной. — Ахъ, какая у васъ хорошенькая лошадка! замѣтила Амалія Ѳедоровна. Посмотри, Анхенъ, какая хорошенькая лошадка. — Да, очень хорошенькая! сказала Анхенъ. — Вамъ нравится? спросилъ у нея молодой человѣкъ. — Да, очень! отвѣчала она краснѣя. — Она добрая у меня, славная лошадь, я ее очень люблю: покорна, сносна... Не бойтесь: погладьте!.. — Я не боюсь! сказала Аннушка и про ====page 150==== тянула руку къ шеи лошади, хотя предъ этимъ вовсе и не имѣла намѣренія погладитъ ее. Дмитрій Петровичъ тоже потрепалъ по шеѣ свою лошадь и рука его какъ-то нечаянно коснулась руки дѣвушки: электрическая искра пробѣжала по его тѣлу и ударила въ сердце, которое вздрогнуло и забилось, какъ раненая птица; въ то же время онъ замѣтилъ, что Анхенъ какъ будто охватило заревомъ; это зарево отразилась и въ ея глазахъ, которые вслѣдъ за тѣмъ на мгновеніе сдѣлались томны и потомъ опять просвѣтлѣли... — А вы любитъ кататься па лошадь? спросилъ Августъ Карлычъ. — О, да, я страстный наѣздникъ. Верховая ѣзда для меня первое средство разсѣять скуку, тоску: обыкновенно, какъ только мнѣ сдѣлается скучно, я сажусь верхомъ, скачу во весь карьеръ, съ радостію вдыхаю въ себя воздухъ, и мнѣ дѣлается веселѣе, я успокоиваюсь. Молодой человѣкъ немного прилгалъ: онъ только два дня назадъ узналъ, что такое скука и какая польза въ излеченіи ея отъ верховой ѣзды. ====page 151==== — Неужели вы когда-нибудь скучаете? спросила Амалія Ѳедоровна. — Неужели вы думаете нѣтъ!.. — Молодому человѣку грѣшно скучать, а вамъ тѣмъ болѣе: вы такъ образованны, такъ любите хозяйство, вѣроятно, у васъ много книгъ: вамъ, мнѣ кажется, некогда скучать. — Напротивъ: хозяйство вещь сама по себѣ уже не очень веселая... хотя пріятная и полезная, (прибавилъ онъ въ утѣшеніе Августа Карлыча), книги говорятъ только одному уму, по у человѣка есть сердце, у него есть свои требованія, желанія, страданія... И онъ вскользь взглянулъ на Анхенъ и замѣтилъ, что она слушала его со вниманіемъ, участіемъ, но боясь не сказалъ ли чего-нибудь лишняго, онъ прибавилъ: — Да, мнѣ не мудрено скучать: я всегда одинъ, у меня нѣтъ въ живыхъ ни отца, ни матери... Когда я жилъ въ Петербургѣ, этотъ недостатокъ замѣнялся для меня присутствіемъ дальнихъ родныхъ, знакомыхъ, которыхъ я очень любилъ, и тамъ я не чувствовалъ большой скуки, но здѣсь я совершенно одинъ, даже сосѣдей, кромѣ васъ ====page 152==== нѣтъ у меня, а молодому человѣку тяжело жить безъ всякаго общества... Скажите же теперь, можно ли мнѣ скучать или нѣтъ? спросилъ онъ въ заключеніе съ грустной улыбкой. Молодой человѣкъ опять немножко солгалъ: онъ узналъ скуку только два дня назадъ и совсѣмъ по другой причинѣ, а между тѣмъ его рѣчь была очень убѣдительна и возбудила въ душѣ Анхенъ искреннее состраданіе къ нему. — Какъ мнѣ жалко его, какъ ему въ самомъ дѣлѣ должно быть скучно! думала она и хотѣла шепнуть матери: скажите ему, чтобы онъ пріѣзжалъ къ намъ каждый день, но почему-то языкъ ея не выговорилъ этихъ словъ. Впрочемъ Амалія Ѳедоровна сама уже раздѣляла вполнѣ состраданіе Анхенъ и сказала молодому человѣку: — Послушайте, Дмитрій Петровичъ, дѣйствительно, я съ вами согласна и понимаю возможность скуки для васъ, и если только наше общество не можетъ еще больше на ====page 153==== скучить вамъ, посѣщайте насъ чаще: вы этимъ доставите намъ величайшее удовольствіе. — О, да, такую честь!.. подхватилъ Августъ Карлычъ. — Искренно благодарю васъ, отвѣчалъ Губовъ, тронутый до глубины души радушіемъ новыхъ знакомыхъ; для меня чрезвычайно пріятно быть у васъ, и я считаю за величайшее для себя счастіе, что имѣю такихъ добрыхъ сосѣдей. — Поѣдемте къ намъ кушать чай! Сказала Амалія Ѳедоровна. — Да, пожалуста!.. прибавилъ Августъ Карлычъ. — Нѣтъ, сегодня извините, не могу; еще есть дѣло, поспѣшно отвѣтилъ Дмитрій Петровичъ, и опять пожалѣлъ, что отказался... А вотъ, когда же мы съ вами, Августъ Карлычъ съѣздить посмотрѣть тирольскихъ коровъ? — Всегда! отвѣчалъ поспѣшно Кнабе. — Так поѣдемте завтра, вотъ всѣ вмѣстѣ, вчетверомъ... Амалія Ѳедоровна, поѣдемте: будетъ весело. — Вѣдь далеко! отвѣчала нѣмка, которая давно уже никуда не ѣздила такъ далеко. ====page 154==== — О, что за далеко: тридцать верстъ... — Ѣдемъ, Амалія, ничего!.. отвѣчалъ Августъ Карлычъ. — Вотъ и прекрасно!.. Августъ Карлычъ добрѣе васъ! сказалъ онъ шутливо, обращаясь къ Амаліѣ Ѳедоровнѣ. Такъ я завтра и пріѣду: у меня есть большая четырехмѣстная коляска, мы прекрасно помѣстимся. — Нe безпокойтесь, возразилъ Кнабе, здѣсь есть тоже коляска господинъ... только давно не ѣздилъ! прибавилъ онъ печально. — Да все равно; поѣдемте въ моей и на моихъ лошадяхъ. Такъ до свиданія: завтра явлюсь; только рано ли же мы поѣдемъ? — Сдѣлайте одолженіе, рано... васъ видѣть! сказалъ Августъ Карлычъ. — Часу въ одиннадцатомъ я пріѣду. И раскланявшись со всѣми, бросивъ исключительный страстный взглядъ на Анхенъ, онъ ускакалъ веселый и счастливый. — А все-таки смѣшонъ я, думалъ онъ, пріѣхавши домой: видѣлъ два-три раза — и уже совершенно влюбленъ... Но что это за очаровательное созданіе Анхенъ! кого же и любить, если не ее? ====page 155==== И уже прежняя борьба не возобновлялась и прежніе вопросы не возмущали его любви, а если и являлись, то уже въ другой формъ, менѣе строгіе, менѣе положительные, менѣе логическіе... И опять староста былъ выслушанъ безъ вниманія, но ушелъ отъ барина давольный и собою и имъ, потому-что баринъ и встрѣтилъ, и выслушалъ, и отпустилъ его ласково, а староста ожидалъ вовсе не такого пріема, потому-что работа шла не совсѣмъ успѣшно безъ барскаго присмотра... Четверомѣстная коляска, запряженная четверней красивыхъ лошадей, на другое утро дѣйствительно катилась изъ Горланихи въ тужиловку, и въ ней сидѣлъ, нетерпѣливо понукая кучера, Дмитрій Петровичъ, одѣтый тщательно и франтовски. Въ четверть одиннадцатаго онъ входилъ въ залу, гдѣ его встрѣтило все семейство Кнабе, уже ожидавшее его. — Видите, какъ аккуратенъ! сказалъ Дмитрій Петровичъ, вынимая изъ кармана и показывая прекрасные золотые часы: четверть одиннадцатаго. — О, да, благодаренъ! отвѣчалъ Августъ ====page 156==== Карлычъ, и въ порывѣ искренней благодарности и расположенія крѣпко поцѣловалъ гостя. Послѣдній не только безъ отвращенія или недоумѣнія принялъ этотъ дружескій поцѣлуй, но также искусно отвѣтилъ на него, и чтобы не оставаться въ долгу, поцѣловалъ руку у Амаліи Ѳедоровны, что ей очень понравилось; хотѣлъ было поцѣловать и у Анхенъ, но не рѣшился и ограничился тѣмъ,что поклонился ей съ самымъ страстнымъ и выразительнымъ взглядомъ, который произвелъ на дѣвушку такое же дѣйствіе, какъ наканунѣ прикосновеніе руки его. Амалія Ѳедоровна принялась хлопотать о завтракѣ, а Августъ Карлычъ занимать гостя, но между тѣмъ послѣднему гораздо болѣе хотѣлось бы остаться одному вмѣстѣ съ Анхенъ и хоть разъ поговорить на свободѣ; впрочемъ онъ уже чувствовалъ себя нѣсколько близкимъ къ этому семейству и потому не стѣснялся обращаться съ нѣкоторыми фразами къ Аннушкѣ. Въ отвѣтахъ ея онъ видѣлъ умъ, порядочное образованіе, въ глазахъ — любовь, и былъ вполнѣ счастливъ. ====page 157==== Послѣ завтрака тотчасъ же отправились въ путь: Амалія Ѳедоровна сѣла рядомъ съ Анхенъ, Августъ Карлычъ напротивъ жены, рядомъ съ Дмитріемъ Петровичемъ. И вотъ онъ съ глазу на глазъ съ той, которая совершенно овладѣла его душею; онъ уже не случайно, не робко, но смѣло, пользуясь своимъ положеніемъ, смотритъ ей въ глаза, и все больше и больше отраднаго для себя читаетъ въ этихъ глазахъ, которые то смотрятъ на него, то закрываются рѣсницами. При каждомъ толчкѣ экипажа колѣни ихъ сталкиваются, и онъ видитъ, какъ искрится и туманится взоръ Анхенъ, какъ горитъ ея лице, онъ чувствуетъ, какъ нѣга течетъ по его жиламъ. Онъ говоритъ съ нею, и въ каждомъ звукѣ ея голоса слышитъ звукъ тѣхъ же струнъ сердца, которыя поютъ такую сладкую пѣсню любви въ его сердцѣ. Они оба блаженствуютъ — одинъ съ сознаніемъ, другая безсознательно, и потому, можетъ быть, болѣе. О, хороши, очаровательны этѣ минуты взаимнаго сочувствія, когда двѣ души живутъ одною жизнію, одними движеніями, и рѣдко достаются онѣ ====page 158==== людямъ, потому-что все истинно прекрасное — мгновенно на землѣ, потому-что гармонія между людьми дѣло случайное, ибо страшно различны люди и не въ ихъ силахъ составить аккордъ изъ себя... Дмитрій Петровичъ блаженствовалъ. Никогда онъ не былъ такъ счастливъ, какъ въ настоящую минуту. Не первую женщину любилъ онъ, но первую такъ, какъ Аннушку, потому-что это была настоящая, истинная любовь, которая можетъ быть возбуждена въ душѣ человѣка только такою чистою, неиспорченною, полною жизни натурою, какова натура Аннушки. Дмитрій Петровичъ блаженствовалъ, но въ этомъ блаженствѣ все-таки былъ ядъ опыта, знанія, ядъ прежней любви къ женщинѣ, которая всегда пошлѣетъ предъ любовью новой; онъ хотѣлъ бы въ настоящую минуту быть столько же невиннымъ, какъ она, чтобы его любовь была такъ же свѣжа и чиста, и только это желаніе могло возвысить его душу и настроить его сердце до гармоніи съ душею и сердцемъ Аннушки. За то и этѣ минуты новой гармоніи были для него не продолжительны: собственный ====page 159==== тлетворный ядъ, протекавшій уже въ его жилахъ, отравлялъ его блаженство... и иныя уже не свѣтлыя мечты отражались въ его взорахъ, когда они встрѣчались со взорами Аннушки... И тогда-то потуплялись глаза невинной дѣвушки, и къ чувству свѣтлаго восторга любви примѣшивался какой-то невольный, безсознательный страхъ... Но не смотря на то, и она блаженствовала и вся отдавалась любви: никакое сомнѣніе, никакіе вопросы не возмущали ея; она чувствовала только счастіе, когда видѣла того, кто овладѣлъ ея сердцемъ; она толковала бы и думала бы о немъ одномъ, еслибъ его не было предъ нею... Она начинала понимать, что любитъ его, но почему любитъ такъ, какъ никого другаго, не- могла понять, да и мало объ этомъ думала. Одно только безпокоило ее въ этотъ новомъ свѣтломъ чувствѣ, посѣтившемъ ея душу, что она не въ силахъ была разсказать о немъ своей названной матери, съ которою вообще была откровенна: что-то связывало ея языкъ, что-то мѣшало ей говорить, по что именно — она не могла понять. Между тѣмъ коляска катилась быстро впе ====page 160==== редъ и впередъ, неся въ себѣ двухъ молодыхъ людей, страстно влюбленныхъ, а добрые нѣмцы въ своемъ простодушіи даже и не подозрѣвали, что происходило такъ близко отъ нихъ; да и мудрено было подозрѣвать имъ что-либо подобное: Дмитрій Петровичъ держалъ себѣ очень осторожно, а Анхенъ молчала и скрывала свое чувство. Они оба видѣли въ новомъ знакомомъ своемъ только любезнаго молодаго человѣка, который случайно встрѣтился съ ними и отъ скуки, а можетъ быть и вслѣдствіе ихъ радушія, хочетъ сблизиться. Притомъ въ своихъ мысляхъ они никакъ не могли поставить рядомъ свою бѣдную дочь и богатаго блестящаго помѣщика... За то природа, кажется, улыбалась и сочувствовала любви двухъ молодыхъ людей: весело свѣтило солнце, весело бѣжали по сторонамъ дороги и оставались позади лѣса, луга, деревеньки... Но влюбленные не замѣчали ничего этого, не любовались природой, они видѣли только другъ друга; впрочемъ въ настоящія минуты они были самыми близкими дѣтьми природы, жили съ нею одною жизнію... Вообще вся эта поѣздка была пріятна для ====page 161==== всѣхъ. Августъ Карлычъ былъ вполнѣ доволенъ бесѣдою Дмитрія Петровича, хотя и замѣтилъ, что онъ былъ то нѣсколько разсѣянъ и молчаливъ, то очень разговорчивъ, — вполнѣ насладился лицезрѣніемъ породистыхъ тирольскихъ коровъ и прекраснымъ устройствомъ скотнаго двора, который посѣтили они; Амалія Ѳедоровна вволю намечталась и навосхищалась красотами природы, а о молодыхъ людяхъ и говорить нечего; только Димитрію Петровичу хотѣлось бы остаться одному съ Анхенъ; ему такъ много нужно было сказать ей, спросить ее. Они возвращались домой уже вечеромъ. Небо, до тѣхъ поръ ясное, начало хмуриться, заходили облачка, подулъ вѣтеръ, закапалъ дождь и скоро перешелъ въ ливень: нужно было поднять фордекъ у коляски. Его дѣйствительно подняли — и Дмитрію Петровичу показалось, что онъ сидѣлъ къ Анхенъ гораздо ближе прежняго. — Не закрыть ли совсѣмъ окна: кажется, дождь начинаетъ пробиваться и въ коляску? спросилъ Дмитрій Петровичъ. ====page 162==== — Да, лучше будетъ закрыть, отвѣчалъ Августъ Карлычъ. Но Анхенъ почему-то не хотѣлось, чтобы они были закрыты, впрочемъ она не рѣшилась сказать объ этомъ, а Дмитрій Петровичъ поспѣшилъ привести свое намѣреніе въ исполненіе. — Вотъ теперь мы и совсѣмъ въ потемкахъ! сказалъ онъ. — А какая досада, замѣтила Амалія Ѳедоровна: я думала, что вечеръ будетъ хорошъ, и надѣялась полюбоваться вечерней природой, которая во время ѣзды кажется еще лучше, нежели обыкновенно. — А каковъ купилъ вы парочка? а? спросилъ Августъ Карлычъ. — Этимъ я вамъ обязанъ, отвѣчалъ молодой человѣкъ: безъ васъ я не умѣлъ бы сдѣлать такого прекраснаго выбора, а потому первый приплодъ отъ нихъ будетъ принадлежать вамъ. — О, благодаренъ!.. Нѣтъ, пусть будетъ второй, я не хочетъ этого. — Нѣтъ, нѣтъ, Августъ Карлычъ, первый вамъ принадлежитъ по всѣмъ правамъ. ====page 163==== — Охъ, какой вы... Къ-чему вы такъ много благодаритъ? Я ничего не дѣлалъ!.. такъ очень пріятно для васъ быть. Разговоръ шелъ въ коляскѣ между троими; Аннушка молчала: ей сдѣлалось страшно въ глубокой темнотѣ, которая ихъ окружала. Но чего же боялась она? съ нею были ея родители, съ нею былъ тотъ, котораго она любила уже больше всего въ мірѣ... Но вотъ онъ протягиваетъ свою руку тихо, тихо по направленію къ Аннушкѣ, и послѣдняя хотя не видитъ, но чувствуетъ это движеніе; дрожь пробѣгаетъ по ея жиламъ, и она жмется въ уголъ коляски; но вотъ эта рука коснулась ея руки, вся кровь закипаетъ въ дѣвушкѣ, въ головѣ шумъ, во всемъ тѣлѣ нѣга она не въ силахъ противиться, и не препятствуетъ молодому человѣку взять свою руку и поднести къ своимъ устамъ. Она слышитъ его горячее дыханіе на своей рукѣ, чувствуетъ прикосновеніе его пламенныхъ губъ — и страсть клокочетъ въ ней, и грудь ея высоко вздымается, она готова лишиться чувствъ... Въ это время разговоръ прекратился въ коляскѣ, въ ней не слышно никакого ====page 164==== движенія: должно быть, Августъ Карлычъ и Амалія Ѳедоровна, для которыхъ наступало время ложиться спать, задремали подъ качку экипажа и мѣрный шумъ дождя... И вотъ Аннушка едва чувствуетъ, что молодой человѣкъ, оторвавши свои уста отъ ея руки, прикладываетъ послѣднюю къ своему сердцу, и она слышитъ его сильное неровное біеніе... Потомъ онъ беретъ и другую руку ея, влечетъ ее къ себѣ, она слышитъ его дыханіе около своего лица, около своихъ губъ, — Аннушка замираетъ въ восторгѣ и позволяетъ ему поцѣловать себя... Но въ то же мгновеніе стыдливость овладаетъ ею, совѣсть говоритъ ей какой-то смутный укоръ... она сильно и порывисто вырывается изъ его рукъ и можетъ выговорить только едва слышно: ради Бога!.. Слезы выступаютъ у ней на глазахъ. — А, вѣдь, скотный дворъ тамъ въ большомъ вкусѣ? говоритъ въ то же время Августъ Карлычъ... - Вы не спитъ?.. — О, да, это правда?.. отвѣчаетъ немного дрожащимъ голосомъ Дмитрій Петровичъ; а я думалъ, что вы вздремнули: нарочно и молчалъ. ====page 165==== — Немного было! сказалъ Августъ Карлычъ. — А Амалія Ѳедоровна и ваша дочь, вѣрно, дремлютъ... — Да, знаете, эта качка и эта дождливая погода всегда наводятъ сонъ: признаюсь, и я немного какъ будто заснула... А ты, Анхенъ?.. Отвѣта не было. — Спитъ, мой ангелъ, сказала Амалія Ѳедоровна. Но Анхенъ не спала и не смѣла сказать, что бодрствовала... Кто растолковалъ ея невинной душѣ, что она поддалась увлеченію, что она была виновата, кто пробудилъ въ ней стыдливость и укоры совѣсти? кто научилъ ее притвориться и обмануть первый разъ въ жизни?.. Дмитрій Петровичъ болѣе уже не осмѣлился тревожить Анхенъ впродолжеиіе всей дороги, но увы!.. въ немъ не возбудилось ни стыдливости, ни укоровъ совѣсти: онъ только понималъ, что то и другое было въ душѣ дѣвушки. ====page 166==== ГЛАВА VIII. ГДѢ СЧАСТЬЕ, ТАМЪ И ЗАВИСТЬ. Послѣ этой поѣздки Дмитрій Петровичъ сталъ очень часто бывать у Кнабе, а хозяйство совсѣмъ уже было брошено, и всѣ планы, всѣ проэкты позабыты, оставлены, даже наконецъ и Якову было разрѣшено не ходить съ докладомъ, а распоряжаться самому, какъ знаетъ, потому-что я теперь занять другимъ, говорилъ баринъ: сочиняю одинъ очень важный проэктъ... Но Яковъ начиналъ смѣкать какой проэктъ сочиняетъ баринъ, начинали смѣкать это и еще кое-кто... Каждое посѣщеніе Дмитрія Петровича все болѣе и болѣе сближало его съ семействомъ Кнабе, и уже съ нимъ обходились запросто: Августъ Карлычъ безъ церемоніи уѣзжалъ смотрѣть за работами, поручая гостя женѣ, а Амалія Ѳедоровна уходила иногда по привычкѣ присмотрѣть за тѣмъ пли другимъ по домашнему хозяйству, поручая гостя дочери. Молодые люди уже вполнѣ понимали другъ друга: Анхенъ любила Дмитрія Петровича всей силой души своей, но послѣ извѣстнаго ====page 167==== случая въ коляскѣ держала себя осторожнѣе и не позволяла увлекаться... Между тѣмъ, въ то же время, какъ въ душѣ молодаго человѣка укрѣплялось убѣжденіе, что его любитъ Анхенъ, въ немъ начали рождаться и вопросы: дѣйствительно ли она его любитъ, или любитъ ли такъ какъ онъ думаетъ и желаетъ. Конечно, эти вопросы онъ самъ же и разрѣшалъ въ свою пользу, но онъ не слыхалъ еще ни одного слова любви отъ самой Анхенъ. Часто они оставались на-единѣ, но или не представлялось возможности для объясненія, или не ставало духу на него. И вотъ однажды какъ-то Дмитрій Петровичъ и Анхенъ сидѣли съ глазу на глазъ совершенно одни: отецъ съ матерью должны были не скоро еще возратиться. Разговоръ плохо вязался, но оба чувствовали, что любили другъ друга, и что были счастливы... Дмитрій Петровичъ пересѣлъ на самый ближайшій къ Анхенъ стулъ и посмотрѣлъ ей въ глаза; она смотрѣла на него такъ ясно, съ такою любовію. ====page 168==== — Вы любите меня? спросилъ Дмитрій Петровичъ. Анхенъ вспыхнула, но ничего не отвѣчала, впрочемъ все по прежнему смотрѣла на него. — Скажите мнѣ: вы любите меня? повторилъ молодой человѣкъ. — Вы знаете, отвѣчала Анхенъ. — Почему вы думаете, что я знаю? — Мнѣ такъ кажется. — Ну, положимъ, я знаю, но мнѣ хочется слышать это отъ васъ самихъ. — Для чего? — Для того, что я самъ люблю тебя, Анхенъ... сказалъ молодой человѣкъ съ увлеченіемъ; хочешь быть моею женою, Анхенъ? — Твоею женою!.. да, я люблю васъ, люблю тебя. — Ангелъ, сокровище, счастье! Говорилъ Дмитрій Петровичъ, взялъ ея руку — и она не противилась, привлекъ ее къ себѣ, обнялъ и поцѣловалъ, — она смутилась, задрожала, но этотъ поцѣлуй, освященный предчувствіемъ брачнаго союза, уже не испугалъ ея, не возмутилъ спокойствія ея совѣсти. — Я сегодня же буду просить согласія ====page 169==== твоихъ родителей, говорилъ Дмитрій Петровичъ. — Надо просить у всѣхъ. — Да, разумѣется, у обоихъ. — Такъ погоди: позволь сначала мнѣ самой сказать имъ: мнѣ и то стыдно передъ ними, что я скрывала до сихъ поръ свою любовь къ вамъ... — Нѣтъ, нѣтъ, не къ вамъ, а къ тебѣ: говори мнѣ ты, моя Анхенъ... Ты будешь моей женой! о мое счастье, какъ я люблю тебя! — И я люблю тебя много, много, буду всегда любить, а ты не разлюбишь меня? — И ты еще спрашиваешь? о, нѣтъ, Анхенъ, ты моя на-всегда, ты моя жена!.. Дмитрій Петровичъ уступилъ желанію Анхенъ сказать самой своимъ родителямъ о любви къ нему, и это требованіе чистой души ея восхищало его. Онъ уѣхалъ совершенно счастливый. — И такъ я женюсь на ней, она будетъ моя на-всегда. О, глупая, глупая практичность, ты думала убѣдить меня, что счастье въ однихъ деньгахъ; нѣтъ, оно въ любви. Лю ====page 170==== бовь, любовь вѣчная, безпредѣльная — вотъ моя карьера, вотъ вся моя будущность. И не стыдно ли мнѣ было колебаться прежде при мысли о женитьбѣ на ней потому только, что она бѣдная, незнатная нѣмочка. О глупая, вздорная практичность, созданье эгоизма и суетности, пошлости людской, я презираю тебя. Съ сихъ поръ я считаю постыднымъ называть себя практическимъ человѣкомъ. Пусть я мечтатель, идеалистъ, но за то я человѣкъ вполнѣ, не съ однимъ холоднымъ умомъ, но съ сердцемъ, съ душею. Ты, Анхенъ, ты спасла меня, ты сдѣлала меня человѣкомъ, и отнынѣ я принадлежу тебѣ одной. Съ такими мыслями пріѣхалъ къ себѣ домой Дмитрій Петровичъ. — Скоро, скоро, думалъ онъ, входя въ свои комнаты, не будетъ меня тяготить пустота этого дома, скоро воцарится здѣсь полная жизнь, разцвѣтетъ — полная радости! И ему хотѣлось съ кѣмъ-нибудь подѣлиться предвкушеніемъ этой радости. — Эй, Василій, кликнулъ онъ, давай раздѣваться. Слуга явился. ====page 171==== — Что, Василій, желалъ ли бы ты, чтобъ я женился. — Какъ не желать! желаю! — А что же? — Да какъ что? все лучше. — Почему же лучше? — Извѣстное дѣло, сударь, почему: человѣкъ женатый, какъ есть, выходитъ ужь онъ свое мѣсто знаетъ; а холостой что? такъ, ни въ тѣхъ, ни въ сѣхъ. — Что же это значитъ? — А то и значитъ, что мѣста себѣ не имѣетъ. Вотъ хоть бы до васъ доведись: какъ въ Питерѣ-то мы жили, много ли дома-то изволили бывать, все по гостямъ. Ну, здѣсь сначала точно будто и пообсидѣлись маненько, а вотъ теперь почитай мѣсяцъ опять совсѣмъ и не видать васъ. — Да ты знаешь ли, куда я ѣзжу? — Какъ не знать! отвѣчалъ Василій съ улыбкой. — А куда? — Да, чай, куда больше: въ Тужиловку. — Ну, а зачѣмъ я туда ѣзжу — это знаешь ли? ====page 172==== — Нѣтъ, это намъ неизвѣстно. — То-то и есть, а я за женой-то туда и ѣзжу. Василій усмѣхнулся. — Какое ужь за женой! сказалъ онъ. Развѣ этакъ за женами-то ѣздятъ? — А вотъ женюсь, такъ и увидишь. — Да полноте, сударь, тамъ и невѣсты-то вамъ никакой нѣтъ! такъ, на-смѣхъ только меня поднимаете. — Какъ нѣтъ? а Августа Карлыча дочка? — Какая же, сударь, она вамъ невѣста? — А что же? — Да не годится. — Чѣмъ же не годится? — Да тѣмъ и не годится, что къ вамъ-то не подходитъ. — Отчего же, дуракъ, не подходитъ? — Да оттого и не подходитъ, что не пара. — Да чѣмъ же не пара-то? — А тѣмъ и не пара, что вы — баринъ, а она — мужичка. — Какъ мужичка, что ты врешь, оселъ? — Точно такъ, не вру, доподлинно знаю. — Да развѣ Августъ Карлычъ мужикъ? ====page 173==== — Такъ что, что Августъ Карлычъ не мужикъ; извѣстно онъ нѣмецъ, а она мужичка. — Врешь, дуракъ, скотина... — Что мнѣ врать-то? не вру я, а доподлинно слышалъ: ихняя Аксинья сказывала, а то мнѣ что? я, пожалуй, и говорить не стану, коли не вѣрите... — Ну, говори. — Еще какъ и сказывала-то: что, говоритъ, вашъ-отъ баринъ съ нѣжностями-то ѣздитъ къ нашей Анюткѣ-то... — Молчать, оселъ... — Слушаю-съ. — Ну... Что дальше тебѣ говорила Аксинья? — А то и говорила, что, дескать, что, говоритъ, онъ съ нѣжностями-то къ ней: вѣдь, она, говоритъ, мужичка, ее просто облапь, да поцѣлуй..., — Кто же у нея отецъ? и какъ она попала къ Августу Карлычу?.. Да если ты врешь, такъ, такъ... да я убью тебя. — Извольте бить, только не за что, коли правду говорю. — Ну, говори: чья же она дочь? — А она дочка ихняго же мужика, Ивана, ====page 174==== а нѣмцы-то взяли ее у него на воспитанье, да и выкупили, это правда, что выкупили, а послѣ и дочкой своей назвали, да ужь какъ не называй, а все таки она нашего рода... — А если ты врешь? почти съ бѣшенствомъ закричалъ Дмитрій Петровичъ. — Не вру, сударь, я, хоть извольте прибить, не вру: Аксинья-то мнѣ и отца съ матерью показывала. — Что же ты мнѣ прежде этого не сказывалъ? — А что мнѣ сказывать то? не спрашивали, такъ и не сказалъ, а какъ бы спросили, такъ извѣстно, что мнѣ? всю бы истинную открылъ. — Гдѣ же ты Аксинью эту видѣлъ? — А тамъ у нихъ въ Тужиловкѣ. Вѣдь, ужь извѣстно дѣло: вы познакомились — и мы знакомство свели, вы стали ѣздить — и мы тоже дѣлали свои посѣщенія. Тамъ одинъ разъ она мнѣ все это и объяснила, только-что мы думали, вы такъ за дѣвчонкой-то, то-есть... — Пошелъ вонъ, мерзавецъ... — Ну, послѣ этого ничего же тебѣ не ====page 175==== стану сказывать!.. женись на комъ хочешь! бормоталъ Василій, уходя вонъ изъ комнаты. — Такъ вотъ что значитъ это поразительное несходство лица, думалъ въ отчаяніи Дмитрій Петровичъ, вотъ что значитъ эта загадочная фраза, которую она сказала давеча: надобно просить всѣхъ родителей!.. Такъ ты крестьянка, Анхенъ, и я долженъ жениться на тебѣ, имѣть тестемъ мужика, который еще живъ и котораго ты, по добротѣ твоего сердца, вѣроятно, еще любишь и захочешь видѣть, будучи моей женой... О, нѣтъ, сколько бы я тебя ни любилъ, сколько бы ты ни была достойна любви, сколько бы ни любила меня, я не могу, я не долженъ жениться на тебѣ, не долженъ, потому-что погублю и тебя и себя... Но какъ же я прежде не замѣтилъ, не догадался, что она не дочь ихъ, а пріемышъ, и зачѣмъ они скрывали это отъ меня? Не хотѣли ли меня завлечь, обмануть?.. не умышленно ли скрывала отъ меня свое происхожденіе и сама Анхенъ въ надеждѣ выйдти за меня за-мужъ?.. О, нѣтъ, она слишкомъ чиста для такой роли, а нѣмецъ съ нѣмкой, мнѣ ====page 176==== кажется, не способны... Правда, она скоро полюбила меня, но вѣдь и я такъ же скоро полюбилъ ее, они ласкали меня, но не подличали, не поддѣлывались, а скорѣе я къ нимъ поддѣлывался; какъ видно по всему, они даже и не подозрѣвали нашей любви, а не сказали о происхожденіи Аннушки потому, что не было повода, съ Анхенъ же у меня никогда не было разговора объ ея дѣтствѣ... О, это ужасно! ужасно! вдругъ разрушиться всѣмъ сладкимъ мечтамъ! Но что же мнѣ дѣлать? не могу жениться на Анхенъ и не могу ее бросить: я такъ много люблю ее. Что мнѣ дѣлать?.. Я не могу сдѣлать того, что мнѣ не по силамъ, но и не могу быть подлецомъ: влюбить въ себя дѣвушку первой сильной любовью и потомъ ее бросить... да и самъ я не могу разстаться съ нею! Что же?.. я не женюсь, но увезу ее въ Петербугъ потихоньку отъ родителей, и стану жить съ нею вѣчно, неразлучно... Аксинья, какъ мы уже знаемъ, давно питала ненависть къ Аннушкѣ. Эта ненависть еще болѣе усилилась, когда дѣвушка была выкуплена и ====page 177==== принята въ дочери нѣмцами, не смотря на ея хитрыя ковы. Она доказывала ей свою нелюбовь всѣми возможными путями и средствами; возмущала противъ нея дворовыхъ, дѣлала всегда наперекоръ, говорила колкости — и смиреніе, уступчивость Аннушки не обезоруживали ее, но еще придавали храбрости. Когда началъ ѣздить къ Кнабе Дмитрій Петровичъ, она тотчасъ смѣкнула, что молодой человѣкъ неравнодушенъ къ Аннушкѣ, но иначе объяснила себѣ его намѣренія, и пылая досадою даже и за подобное вниманіе къ ней, не преминула растолковать Василью, что она вовсе не дочь нѣмца, надѣясь между прочимъ, что авось-либо не возьмутъ ли ее въ участницы, и тогда-то бы ужь она напакостила бѣдной дѣвушкѣ. Въ то же время она тщательно слѣдила за молодыми людьми, и когда случалось имъ оставаться однимъ, ухо и глазъ ея всегда были на-сторожѣ. Послѣдній разговоръ Дмитрія Петровича съ Аннушкой раскрылъ ей глаза и объяснилъ настоящія намѣренія молодаго человѣка. Аксинья до такой степени была возмущена этимъ открытіемъ, злоба и зависть въ ней ====page 178==== такъ завозились, что она едва удержала себя, чтобы не вбѣжать въ комнату и тутъ же не разсказать Губову, кто такая его возлюбленная, на которой онъ хочетъ жениться. — Какъ, ты за дворянина, ты за помѣщика за-мужъ! шипѣла она, какъ змѣя. Да на что похоже, да что за счастье такое? да чѣмъ ты насъ лучше? Погоди жь ты! всю кровь изъ себя источу, а этому дѣлу помѣшаю. Сама пойду къ нему, да разскажу, что ты мужичка... Завтра же пойду... А сегодня батьку-то съ маткой тобой успокою... Погоди жь ты мнѣ, дай срокъ... И она тотчасъ, какъ только уѣхалъ Губовъ, отправилась къ Ивану Прохоровичу. Онъ и жена его послѣ дневныхъ работъ, совсѣмъ уже собиралась ложиться спать, когда Аксинья въ попыхахъ вбѣжала къ нимъ въ избу. — Что, батюшки, затрещала она, говорила ли я вамъ: эй, возьмите дочку отъ нѣмцевъ, пока не дожили до грѣха? Что, теперь дождались, дождались. — Да что надѣлалось, матушка, Аксиньюшка? спросила испуганная Арина. — Какъ что надѣлалось? Срамъ да грѣхъ отъ вашей дочки, только одного и жди. ====page 179==== — Да полно ты, Аксинья, сказалъ Иванъ Прохорычъ, что ты прибѣжишь да каркаешь точно воронъ надъ падалью. — Такъ что? ваша дочка-то хуже падали всякой: срамоту на весь домъ напустила, распутничаетъ ни на что не похоже. — Какъ распутничаетъ: что ты? Господь съ тобой! сказала Арина. — Эй, Аксинья, коли ты да опять врешь, я тебѣ бока обломаю, даромъ, что ты дворовая — не посмотрю: дѣвку грѣшно обижать изъ напраслины. — Вишь ты какой еще: бить хочетъ, или на дочку-то больно обнадѣялся, да погоди коли еще завтра самую-то не выгонятъ нѣмцы-то изъ дому, да въ затрепезную бы ее, да на скотный дворъ: не хотите слушать, такъ вотъ я нѣмцамъ-то лучше пойду разскажу, лучше будетъ, а то и въ самомъ дѣлѣ, ишь ты драться хочетъ. — Да разскажи, матушка, пожалуй, разскажи! упрашивала оробѣвшая Арина. — То-то разскажи. Жалко мнѣ васъ-то стариковъ, а то бы я ей, голубушкѣ, за всѣ ====page 180==== ея милости порадѣла. Знаете, чай, молодаго-то барина, что повадился къ намъ ѣздить-то? — Ну, какъ не знать: изъ Горланихи. — Все у ней съ нимъ идетъ, во всѣ тажкія пустилась, сама своими глазами сегодня видѣла, какъ они... тьФу сказать... Вотъ и радуйся, матушка; говорила: не оставляй дочку у нѣмцевъ, не послушалась, вотъ теперь и казнись. — Ахъ, батюшки мои, эка срамота, эка стыдобушка! всплескивая руками, восклицала Арина. Пусть у насъ на деревнѣ дѣвки грѣшатъ, такъ не воспитанныя, не ученыя, а эта и ученье какое знаетъ, и по-нѣмецкому, да ну-ка куда пошла. Ахъ, ты моя побѣдная, что ты это съ собой сдѣлала! — Сама видѣла? спросилъ Иванъ Прохоровъ. — Такъ неужто нѣтъ? Говорю: своими глазами видѣла, весь срамъ видѣла. — Правду говоришь? побожись! — Ну, вотъ тебѣ: ей Богу! провалиться на семъ мѣстѣ. — Ну, дочка! сказалъ со вздохомъ Иванъ Прохорычъ. Эй, Арина, ложись спать... до утра ====page 181==== И по лицу старика было видно, что въ головѣ его сложилось какое-то суровое намѣреніе. — Эй, возьмите вы ее къ себѣ домой! твердила Аксинья. — Не учи, знаемъ, что дѣлать: отцовская кровь! Спасибо, что сказала. Ступай съ Богомъ! Аксинья хотѣла было повыпытать, что старикъ задумалъ сдѣлать, но ничего не могла узнать, и у шла недовольная. ГЛАВА IX. НЕ ЧИСТАЯ СОВѢСТЬ. Какъ только Дмитрій Петровичъ уѣхалъ домой послѣ объясненія своего съ Аннушкой, послѣдняя, выждавъ минуту, когда осталась одна съ Амаліей Ѳедоровной, вдругъ со слезами бросилась къ ней на шею и нѣсколько минутъ не могла выговорить ни одного слова. — Что съ тобою, что ты плачешь мой ангелъ? съ участіемъ спрашивала ее Амалія Ѳедоровна. — О, муттеръ я люблю его! проговорила ====page 182==== дѣвушка, скрывая горящее лице свое па плечѣ нѣмки. — Кого, моя милая, скажи мнѣ. — Его, муттеръ, его... Дмитрія Петровича. — Ахъ, бѣдная, бѣдная Анхенъ!.. мнѣ жалко тебя. — Отчего же жалко, муттеръ? Мнѣ такъ хорошо, я счастлива... Мнѣ только стыдно, что я такъ долго не сказывала тебѣ о своей любви, но я не въ силахъ была говорить объ этомъ: я не знала, какъ онъ любитъ меня. — Ахъ, Анхенъ, Анхенъ, неужели же ты думаешь, что онъ можетъ любить тебя? — О, да, онъ меня любитъ, муттеръ! говорила Аннушка, и еще крѣпче прижалась къ Амаліѣ Ѳедоровнѣ. Отчего ему не любить меня? — Какъ ты неопытна, какъ ты невинна, Анхенъ!.. Онъ богатъ, ты бѣдна... — Нѣтъ, нѣтъ, муттеръ, онъ мнѣ самъ говорилъ, что любитъ меня. — Да, можетъ быть, онъ говорилъ тебѣ, можетъ быть, ты дѣйствительно ему нравишься, но онъ не женится на тебѣ, онъ хочетъ только соблазнить тебя... ====page 183==== — Нѣтъ, нѣтъ, муттеръ, онъ хочетъ жениться: онъ вчера же хотѣлъ просить вашего согласія, но я просила его позволить мнѣ сначала признаться вамъ въ моей любви, чтобы мнѣ не такъ было стыдно, что долго скрывала отъ васъ свое чувство. — Какъ, Анхенъ, онъ дѣйствительно хочетъ жениться на тебѣ, онъ это говорилъ тебѣ? — Да, муттеръ, говорилъ. — О, какой благородный человѣкъ, Дмитрій Петровичъ!.. Но сказывала ли ты ему, что у тебя живы настоящіе родители и кто они такіе... Знаетъ ли онъ это? — Нѣтъ, я не говорила ему, впрочемъ онъ, вѣроятію, знаетъ, потому-что, когда я ему сказала, что надобно просить согласія всѣхъ родителей, онъ ничего не спросилъ меня, но согласился... Но можетъ быть, онъ и не знаетъ, муттеръ, что я дочь крестьянина... можетъ быть, онъ и не женится на мнѣ, когда узнаетъ это?.. Охъ, муттеръ, мнѣ тошно, я боюсь... я очень люблю его... Но нѣтъ, нѣтъ, онъ такъ благороденъ, онъ такъ любитъ меня... нѣтъ, онъ не разстанется со мной, не обманетъ меня. ====page 184==== — Ахъ, Анхенъ, дай Богъ!.. я была бы такъ счастлива, хотя мни и жаль разстаться съ тобой... — Муттеръ, завтра я все разскажу отцу съ матерью, я во всемъ признаюсь имъ и буду просить ихъ согласія... Позвольте мнѣ сходить къ нимъ или позовите ихъ сюда... Но если онъ не возьметъ меня, если... И первый разъ вопросъ о происхожденіи тревожилъ бѣдную Аннушку, но ея неопытная душа не могла понять всей тяжести своего положенія. — Что за дѣло Дмитрію Петровичу, думала она, что я дочь крестьянина, что ему до моихъ родителей? онъ будетъ любить меня, полюбитъ и ихъ... — Но многаго, многаго не понимала еще она въ людскихъ отношеніяхъ, и ее тревожило только одно смутное инстинктивное чувство боязни... Августъ Карлычъ былъ въ восторгѣ отъ намѣренія Дмитрія Петровича, когда жена пересказала ему разговоръ свой съ Аннушкой. — Вотъ я говорилъ тебѣ, Амалья, какой онъ благородный, прекрасный человѣкъ!.. другой бы такъ не поступилъ. ====page 185==== На слѣдующее утро Иванъ Прохорычъ и Арина явились въ домъ управляющаго, прежде нежели успѣли послать за ними, и требовали къ себѣ дочку. Аннушка тотчасъ же вышла къ нимъ съ радостью, стыдливостью и нѣкоторымъ безотчетнымъ страхомъ. Иванъ Прохорычъ сурово отстранилъ ее, когда она хотѣла поцѣловать его. Арина находилась въ смущеніи. — Для чего тебя учили, дочка, уму-разуму, да всякимъ наукамъ? угрюмо спросилъ Аннушку отецъ. — Что же, батюшка? спросила она, смущенная такой встрѣчей. — Я тебя спрашиваю: для чего тебя учили всему? повышая голосъ, спрашивалъ Иванъ, замѣчая смущеніе дочери. Для того что ли, чтобы ты вѣтрила, да распутничала? а? Аннушка поблѣднѣла: она испугалась суровости отца, къ которой не привыкла. — А? на срамъ что ли намъ тебя учили? Такъ ужь лучше бы ты у меня оставалась деревенской дѣвкой, нечестивая, чтобы никто ужь и въ глаза мнѣ не тыкалъ тобой... Признавайся, сейчасъ признавайся во всемъ: что ====page 186==== у тебя было съ бариномъ, съ горлапнхскимъ? какъ ты съ нимъ таскалась?.. говори. — Виновата батюшка, я ие сказала тебѣ: я люблю его... — И она хотѣла броситься къ отцу на шею. — Ахъ ты сволочь этакая!.. поди прочь!.. — И онъ съ сердцемъ оттолкнулъ ее отъ себя такъ, что дѣвушка едва удержалась на ногахъ. Она поблѣднѣла еще больше и закачалась, какъ будто готовясь упасть въ обморокъ, но слезы помѣшали ея безчувствію. — Батюшка, Иванъ Прохорычъ, говорила съ испугомъ мать: что ты дѣлаешь? вѣдь, она у насъ вольная. — Молчи, дура, закричалъ Иванъ. Что мнѣ за дѣло, что она вольная? развѣ не дочь она мнѣ?.. Прокляну, такъ много ли помѣшаетъ ея вольная? А, нечестивая, ревешь теперь, стыдно, что осрамила отца — старика?.. Не видала ты видно отцовской-то руки на себѣ?.. Такъ теперь видно пришлось узнать ее... Вольная ты? вольная? и отцу не дочь?.. Вотъ я тебѣ покажу, отецъ ли я твой... — И Иванъ Прохорычъ, не помня себя отъ ====page 187==== огорченія и досады, замахнулся, чтобы ударить дочь... Аннушка вскрикнула, Арина приняла на себя ударъ, назначенный дочери... Въ это время вошла Амалія Ѳедоровна. Аннушка со слезами бросилась къ ней на шею. — Что ты, мой ангелъ, что съ тобой? спрашивала добрая нѣмка. Но Аннушка не могла выговорить ни одного слова. — Что вы съ ней сдѣлали? спросила Амалія Ѳедоровна, обращаясь къ отцу съматерью, но Иванъ стоялъ угрюмый и не отвѣчалъ, а Арина не знала, что говорить, да и не смѣла заговорить прежде мужа. — Да скажите же мнѣ, что такое случилось? — Ахъ, барыня, барыня, съ упрекомъ сказалъ наконецъ Иванъ Прохоровъ: взяли вы у меня дочку въ науку, отняли вы ее у меня, чтобы учить уму-разуму да всякой мудрости, а отъ того не могли приберечь дѣвку, чтобы она не таскалась, да не распутничала... — Что ты говоришь, глупый? Какъ ты смѣешь! сказала оскорбленная Амалія Ѳедоровна. ====page 188==== — Да что мнѣ не смѣть-то, сударыня?.. не за чужое добро, за свою кровь говорю... Вотъ только и есть, что вы дѣвку испортили, не приглядѣли за ней... Нечего ей и оставаться у васъ... Эй ты, сволочь, сейчасъ подъ со мной: не дамъ я больше тебѣ дурить... будетъ! насоромила ты мнѣ на сѣдую голову! Пошла что ли, говорятъ, а не послушаешься, такъ не будь же ты мнѣ и дочка... И знать тебя не хочу, потаскуху экую!.. — Да ты съ ума сошелъ, Иванъ: что ты думаешь о своей дочери, что она тебѣ сдѣлала, за что ты ее такъ обижаешь? — Не обижаю я ее, сударыня... Сама призналась, что съ горланихскимъ бариномъ полюбовничала, сама сказала, такъ ужь тутъ нечего... А тебѣ грѣхъ, барыня: взяла дѣвку, такъ смотри за ней, а не пускай по вѣтру. Ступай же что ли за мной... — Но Аннушка рыдала и крѣпко прижималась къ своей названной матери. — Иванъ, ты дуракъ и сумасшедшій... Молчи и дай мнѣ сказать... Дмитрій Петровичъ хочетъ жениться на твоей дочкѣ. ====page 189==== — Жениться! сказалъ протяжно и недовѣрчиво раздраженный старикъ. Станетъ баринъ жениться на деревенской дѣвкѣ... Видно, вы сами знали, да потакали дѣвкѣ-то, такъ этакъ не хорошо... хоть вы и властны надъ нами, отъ нашихъ господъ поставлены, а ужь не этакъ бы вамъ дѣлать надобно, коли вы добрые люди... — Батюшка, не сердись: онъ въ самомъ дѣлѣ на мнѣ женится!.. сказала Аннушка. — Молчи, мрась!.. развѣ ты совсѣмъ ужь нашъ-отъ законъ позабыла?.. Можетъ у нѣмцевъ этакъ женятся-то, что кто первой съ воли пришелъ, тотъ и мужъ, а у насъ въ церковь сначала пойди... — Какъ ты смѣешь! сказалъ вдругъ появившійся въ дверяхъ Августъ Карлычъ. Лице его горѣло, глаза сверкали и кулаки были сжаты. — Какъ ты смѣешь? а?.. Я все слышитъ... Ты смѣешь грубость... Молчать... сейчасъ... — Августъ, ради Бога, перестань... говорила умоляющимъ голосомъ Амалія Ѳедоровна. Иванъ, ты выслушай меня, дай мнѣ сказать: твоя дочь честная дѣвушка, она не ====page 190==== была въ связи съ Дмитріемъ Петровичемъ, но только полюбила его, и онъ хочетъ жениться на ней и будетъ просить у васъ согласія... Понимаешь ли теперь? — Баринъ-то, съ совершеннымъ недоумѣніемъ спрашивалъ Иванъ Прохоровъ. — Да, да, Дмитрій Петровичъ Губовъ. Иванъ Прохоровъ стоялъ какъ ошеломленный и не зналъ, вѣрить ему или нѣтъ, а Арина уже съ радостными слезами обнимала дочь и приговаривала: — Матушка ты моя, золотая ты моя, экое Богъ посылаетъ тебѣ счастье, экая ты у насъ народилась красавица, да счастливая... — Матушка, скажи ты мнѣ: правду ли ты говоришь, не на смѣхъ ли ты меня обманываешь? смиренно и покорно уже спрашивалъ Иванъ Прохорычъ. — Клянусь тебѣ Богомъ, я никогда, не лгу! отвѣчала Амалія Ѳедоровна. — Дочка, скажи и ты мнѣ: точно ли ты не гуляла съ нимъ, а баринъ-то хочетъ жениться на тебѣ?.. Побожись нашимъ Богомъ. — Ей-Богу, батюшка!.. — Что это такое?.. Господи! сказалъ Иванъ ====page 191==== Прохорычъ, развелъ руками и опустилъ голову. Потомъ слезы полились изъ глазъ старика. — Аннушка, прости ты меня! Продолжалъ онъ. Не зналъ я всего этого: злые люди тебя облаяли... Не изъ сердцовъ я, а по любви говорилъ тебъ... Прости ты меня. Аннушка, въ восторгъ, счастливая, бросилась на шею къ отцу. — Будь надъ тобою Господне благословеніе!.. чудеса надъ тобой Господь показываетъ!.. говорилъ старикъ, обнимая дочь, и плакалъ... Въ эту минуту въ дверяхъ комнаты, гдъ происходила описанная сцена, показался Дмитрій Петровичъ. Двери отворяла ему Аксинья. Онъ остановился на порогъ смущенный, немного блѣдный. — Ахъ, Дмитрій Петровичъ! радостно вскрикнулъ Августъ Карлычъ, протягивая руку къ гостю. Аннушка, увидя-его, порывисто бросилась къ нему, и указывая на Ивана и Арину, сказала: — Дмитрій Петровичъ, вотъ мои настоящіе ====page 192==== родители... Она остановилась, взглянувши на своего жениха. Онъ былъ блѣденъ, какъ полотно, хотѣлъ что-то сказать и не могъ, хотѣлъ улыбнуться, но губы его только непріятно искривились. — Что съ вами? спросила Аннушка. — Ничего, я не такъ здоровъ! глухо проговорилъ Губовъ. Въ душѣ его происходила страшная кутерьма: онъ не зналъ, что дѣлать, что говорить, какъ выдти изъ затруднительнаго положенія... Онъ взглянулъ на Аннушку, она была такъ прекрасна и смотрѣла на него съ такою любовію и какъ будто съ нѣкоторымъ страхомъ. Онъ взглянулъ на крестьянъ. Они низко кланялись ему, вытирая слезы на глазахъ. — Здравствуйте, здравствуйте! сказалъ Дмитрій Петровичъ, потомъ быстро повернулся и почти выбѣжалъ въ другую комнату. Аннушка послѣдовала за нимъ съ замирающимъ сердцемъ и со смутнымъ предчувствіемъ чего-то недобраго; Августъ Карлычъ и Амалія Ѳедоровна съ участіемъ. — Что съ вами? спрашивала послѣдняя ====page 193==== молодаго человѣка, когда онъ, вошедши въ гостиную, бросился въ кресла и опустилъ голову на руку. — Мнѣ, право, очень нездоровится... голова ужасно болитъ... — Не хотите ли гофманскихъ капель или спирту? — Нѣтъ, благодарю васъ; позвольте мнѣ стаканъ воды. Амалія Ѳедоровна бросилась въ другую комнату. Дмитрій Петровичъ поднялъ голову: около него стояли Августъ Карлычъ и Аннушка. — Сдѣлайте милость, Августъ Карлычъ, позвольте ужь и гофманскихъ капель! Сказалъ Губовъ. — О, сейчасъ! это хорошо!.. Аннушка поспѣшила было предупредить отца, но Дмитрій Петровичъ остановилъ ее взоромъ. Нѣмецъ вышелъ. — Вы говорили вашимъ родителямъ о моемъ предложеніи? быстро спросилъ онъ дѣвушку. — Говорила, и они согласны. ====page 194==== Губовъ нахмурилъ брови, потомъ продолжалъ такъ же быстро: — Я съ вами долженъ поговорить наединѣ: завтра въ одиннадцатомъ часу вечера, когда всѣ ваши лягутъ спать, выходите въ рощу: я васъ буду ждать тамъ, а сегодня я нездоровъ и сейчасъ уѣду. Согласны? — Но зачѣмъ?.. робко спросила Аннушка. — Если вы меня любите, вы должны это сдѣлать для нашего общаго счастія, иначе вы меня никогда не увидите. Въ сосѣдней комнатѣ раздались шаги Амаліи Ѳедоровны. — Говорите скорѣе: согласны вы или нѣтъ? — Согласна!.. нерѣшительно и со страхомъ сказала дѣвушка. — Вотъ; Дмитрій Петровичъ, вода съ гофманскими каплями: выпейте, это васъ освѣжитъ... говорила Амалія Ѳедоровна, входя въ комнату. — Да, это очень хорошо! подтвердилъ Августъ Карлычъ, слѣдуя за женою. Губовъ выпилъ, но опять подперъ голову рукою. ====page 195==== — Что, нѣтъ лучше? съ заботливостію спрашивалъ Августъ Карлычъ. — Нѣтъ, все нездоровится... Позвольте мнѣ уѣхать домой... — Что же вамъ больному ѣхать?.. останьтесь у насъ... лягте вотъ на диванъ! говорила нѣмка. — Да, и подушка! подтверждалъ нѣмецъ. — Нѣтъ, благодарю васъ: я лучше поѣду домой, тамъ мнѣ будетъ посвободнѣе... — Да что же, полноте! неужели вы будете церемониться съ нами... кажется, мы ужь не совсѣмъ чужіе?.. выразительно сказала Амалія Ѳедоровна. — Да, пожалуста, Дмитрій Петровичъ, безъ всякаго церемоній!.. — Нѣтъ, нѣтъ, ради Бога позвольте мнѣ ѣхать: воздухъ меня освѣжитъ... — И молодой человѣкъ спѣшилъ уйдти. Не оставляя роли больнаго, онъ наскоро пожалъ руки Августа Карлыча, и Амаліи Ѳедоровны, и въ первый разъ при нихъ же пожалъ руку Аннушки и посмотрѣлъ ей выразительно въ глаза. На этотъ разъ отъ прикосновенія рукъ электрическій ударъ уже ====page 196==== не поразилъ ни его, ни ее, перваго оттого, что въ душъ своей онъ носилъ уже иные помыслы и чувствовалъ менѣе уваженія къ Аннушкѣ, а послѣдней оттого, что душа ея была взволнована, болѣла сомнѣніемъ и невольнымъ страхомъ, не была сосредоточена на одномъ чувствѣ любви. — Что съ нимъ такое? спросила Амалія Ѳедоровна у Анхенъ, когда Дмитрій Петровичъ ушелъ. — Не знаю, муттеръ... говоритъ, что нездоровъ... Ахъ, муттеръ, что, если онъ не женится на мнѣ!.. я люблю его... Аннушка заплакала. — Полно, мой ангелъ, не плачь: отчего ему не жениться на тебѣ... Ѳнъ тебѣ ничего не говорилъ? — Нѣтъ, ничего!.. отвѣчала Аннушка нерѣшительно и покраснѣла, чувствуя, что солгала. — Ну, что же? вѣдь ты увѣрена, что онъ тебя любитъ? — Да, онъ любитъ меня... Но онъ ничего не сказалъ сегодня, когда увидѣлъ отца съ матерью, и даже... какъ будто... охъ, муттеръ, ====page 197==== нѣтъ, онъ не женится на мнѣ... онъ броситъ меня... — Успокойся, Анхенъ... онъ сегодня былъ нездоровъ... вотъ завтра, Богъ дастъ, пріѣдетъ, и ты снова будешь счастлива: тебѣ грустно теперь потому, что онъ уѣхалъ больной и ты не знаешь, въ какомъ состояніи его здоровье... Вѣдь, если бы онъ не хотѣлъ жениться, онъ тутъ же бы и сказалъ объ этомъ, а онъ поздоровался съ твоими родителями. — Но, вѣдь, онъ ничего же и не сказалъ... — Да... но оттого, что былъ боленъ... Между тѣмъ самой Амаліѣ Ѳедоровнѣ поведеніе Дмитрія Петровича казалось нѣсколько страннымъ, и она говорила все это для того только, чтобы успокоить Аннушку; но мужу она высказывала свои сомнѣнія. — О, не безпокойся, Амалія! возражалъ Августъ Карлычъ, Дмитрій Петровичъ такой благородный, честный человѣкъ. Онъ сказалъ — и сдѣлаетъ... ====page 198==== ГЛАВА X. КОШКѢ ИГРУШКИ; А МЫШКѢ СЛЕЗКИ. Все остальное время дня послѣ отъѣзда Дмитрія Петровича Аннушка была въ самомъ тревожномъ состояніи духа. Оиа была скучна задумчива, разсѣянна, по временамъ сердце ея сжималось и кровь бросалась въ лице, по временамъ она вдругъ блѣднѣла, а сердце ея билось такъ скоро, скоро. Разсѣянность ея относили къ безпокойству о здоровьѣ Губова и утѣшали ее, но эти слова утѣшенія еще больше терзали сердце бѣдной дѣвушки. Она нѣсколько разъ покушалась сказать Амаліѣ Ѳедоровнѣ о назначенномъ свиданіи, но ложный стыдъ и боязнь прогнѣвить Дмитрія Петровича останавливали ее. Долго, очень долго тянулся для Аннушки этотъ день, но наконецъ прошелъ обычнымъ, неизмѣннымъ своимъ порядкомъ: въ девять часовъ вся семья отужинала и отправилась на ночной покой. Аннушка ушла въ свою комнату. — Когда она осталась одна, тревожное состояніе духа ея еще болѣе усилилось. ====page 199==== — Идти или нѣтъ? спрашивала она самую себя. Зачѣмъ онъ звалъ меня ночью, въ лѣсъ, развѣ не могъ бы онъ сказать мнѣ все, что хотѣлъ, при всѣхъ, прямо и откровенно? или по крайней мѣрѣ одной мнѣ, но здѣсь, въ домѣ?.. Что онъ хочетъ дѣлать?.. Но если я не пойду, онъ будетъ думать, что я не люблю его... Онъ самъ разлюбитъ меня... Отчего я не сказала матери, что онъ назначилъ мнѣ свиданіе?.. Но для чего бы я сказала ей объ этомъ?.. А развѣ я прежде что-нибудь таила отъ нея?.. И бѣдная дѣвушка бросилась на колѣни передъ образомъ, молилась сердцемъ, безъ словъ, но скоро оставляла молитву, смотрѣла на часы, подходила къ дверямъ, прислушивалась... Въ домѣ все мало по малу затихало... Вотъ пробило десять часовъ. Движеніе въ домѣ почти прекратилось, развѣ только пройдетъ гдѣ-нибудь по корридору заботливая старуха горничная, кончая свои дневные труды, да прокряхтитъ улегшаяся на покой, но не заснувшая еще прислуга... Наконецъ все смокло такъ, что слышался бой маятника у стѣнныхъ часовъ, висѣвшихъ въ залѣ. На ====page 200==== дворѣ, вокругъ дома, и въ деревнѣ все было тихо, покойно. За то въ душѣ Аннушки безпокойство усиливалось, сердце ея билось все сильнѣе и сильнѣе: роковой часъ приближался. — Господи, что будетъ, что я хочу дѣлать? думала Аннушка. Какъ страшно!.. Но чего же я боюсь: что можетъ быть худаго?.. Между тѣмъ она погасила свѣчу въ своей комнатѣ и сидѣла тихо, почти безъ движенія, чтобы не привлечь на себя посторонняго вниманія. Часы, висѣвшіе въ залѣ, начали бить одиннадцать. Аннушка считала часы съ замирающимъ сердцемъ. Наконецъ они смолкли, и снова слышался только звукъ неутомимаго маятника... Пора была идти... У Аннушки захватило дыханіе, руки и ноги ея дрожали, ею овладѣлъ исключительно одинъ только страхъ... — Господи, спаси меня! сказала она со слезами, бросаясь передъ образомъ, и тотчасъ же встала опять. — Нѣтъ, я не пойду! думала она. Но чего же я боюсь?.. Онъ ждетъ меня: я опоздаю, ====page 201==== онъ разсердится пожалуй, уѣдетъ, и я не увижу его совсѣмъ... Аннушка поспѣшно накинула на себя большой платокъ и подошла къ дверямъ, осторожно пріотворила ихъ, прислушалась: все было тихо. — Идти или нѣтъ? думала она опять, и не давая себѣ отвѣта, переступила порогъ двери. Ей надобно было проходить чрезъ дѣвичью, гдѣ спали горничныя въ повалку, на полу. Затаивъ дыханіе, едва переступая, какъ тѣнь прошла Аннушка мимо ихъ: всѣ спали крѣпко, никто не слыхалъ; но когда дѣвушка вышла изъ дѣвичей и тихо притворила за собою дверь, сначала чья-то голова, а потомъ и цѣлая фигура поднялась съ пола и также тихо послѣдовала за нею... Когда Аннушка вышла на дворъ, всѣ мысли и чувства ея спутались: наконецъ она думала только объ одномъ, какъ бы кто не увидѣлъ ее. Но ночь была темна, кругомъ все спало и безмолвствовало, только гдѣ-то вдали въ деревнѣ лаяли собаки, да ночной сторожъ у господскихъ амбаровъ, поставлен ====page 202==== ныхъ въ сторонъ и далеко отъ дома, колотилъ отъ скуки въ деревянную доску: Аннушку впрочемъ пугалъ и этотъ лай и этотъ стукъ... Нѣсколько минутъ она стояла въ нерѣшительности, наконецъ собралась съ духомъ и быстро пошла по направленію къ рощѣ. Страхъ, впрочемъ, не оставлялъ ее, но этотъ страхъ былъ уже не тотъ, который прежде безпокоилъ ее: теперь она боялась ночи, пустоты, она никогда не бывала въ такое позднее время одна, и потому, выбравшись въ поле, она шла быстро къ рощѣ, не смѣла оглянуться назадъ и не видала, что за ней кто-то слѣдилъ издали... Войдя въ рощу, она тотчасъ же увидѣла Дмитрія Петровича. Онъ ходилъ въ нетерпѣніи по дорогѣ, пересѣкавшей рощу. — Анхенъ, ангелъ мой! сказалъ молодой человѣкъ, увидя дѣвушку и протягивая къ ней руки. — Вотъ я и пришла! отвѣчала Аннушка. Губовъ страстно цѣловалъ ея руки. — Отчего же ты такъ дрожишь? — Я боялась идти: мнѣ было страшно! — О, моя радость, какъ я люблю тебя! ====page 203==== говорилъ Дмитрій Петровичъ и хотѣлъ обнять и поцѣловать Аннушку, но та удержала его. — Отчего ты не позволяешь мнѣ поцѣловать себя? — Что вы хотѣли сказать мнѣ? вмѣсто отвѣта спросила Аннушка дрожащимъ голосомъ. — Зачѣмъ ты опять говоришь мнѣ: вы? ты не любишь меня, Анхенъ... Скажи мнѣ: любишь ли ты меня? — Люблю. — Много любишь? — Много. — Готова на всякую жертву для меня, готова на все? — Да. — О, мое сокровище, мое счастье... Еслибъ ты знала, какъ я люблю тобя... Я готовъ всего себя принести въ жертву тебѣ: всю мою жизнь, всѣ мои радости, всѣ мечты мои... И онъ опять хотѣлъ поцѣловать ее. — Что же ты хотѣлъ сказать мнѣ?.. Ради Бога, не тронь меня и говори скорѣе: тамъ могутъ хватиться меня... — О, нѣтъ, теперь никто не хватится тебя, ====page 204==== теперь всѣ спятъ, не спитъ только одна любовь... Анхенъ, Анхенъ, дай мнѣ вполнѣ высказать тебѣ всю силу любви моей, позволь мнѣ открыть передъ тобой всю мою душу, всю мою любовь къ тебѣ... Анхенъ, отчего ты боишься моего поцѣлуя... — Говорите, ради Бога!.. отвѣчала дѣвушка замирающимъ голосомъ, но все еще имѣла силы опять освободиться изъ рукъ молодаго человѣка. — Анхенъ, ты вѣришь, что я люблю тебя? — Да. — Я люблю тебя сильно, пламенно, но... Анхенъ, клянусь тебѣ, не смотря на всю мою любовь, я не могу жениться на тебѣ!.. — Любишь и... не можешь... проговорила дѣвушка едва слышно и блѣднѣя. — Да, не могу, Анхенъ, не смотря на все мое желаніе, не смотря на всю мою любовь къ тебѣ... — Вы меня не любите... — Анхенъ, ради Бога, не говори этого... Ты слышкомъ молода, невинна, неопытна, ты не можешь понять всѣхъ житейскихъ ====page 205==== отношеній, но клянусь тебѣ, если я женюсь на тебѣ, ты погубишь и себя и меня... — Отчего? — Ты хочешь знать, ты позволишь говорить мнѣ прямо, откровенно? — Говорите. — Слушай же, мое сокровище... но, ради Бога, помни, что я люблю тебя больше всего на свѣтѣ... Когда ты будешь моей женой, мнѣ тяжко будетъ признаться предъ моими родными, что ты дочь крестьянина, но это еще не важность... Главное то, что они не будутъ любить тебя, будутъ смотрѣть на тебя съ прѣзреніемъ, мнѣ нельзя будетъ показаться въ Петербургѣ, гдѣ всѣ мои родные... Положимъ, для тебя я готовъ вовсе отказаться отъ Петербурга, готовъ безвыѣздно жить въ деревнѣ, но мнѣ нужно будетъ въ такомъ случаѣ прекратить всѣ свои сношенія съ родными, поссориться съ ними, жить безъ общества, безъ людей... Понимаешь ли ты все это, Анхенъ?.. — Понимаю: вамъ нельзя жениться на мнѣ... вы повредите себѣ... Прощайте, Дмит ====page 206==== рій Петровичъ... едва слышно проговорила Аннушка и прислонилась къ дереву. — Нѣтъ, нѣтъ, Анхенъ, мы не разстанемся: я такъ люблю тебя, что не могу жить врознь съ тобою... Есть другое средство, чтобы намъ не разставаться, и если ты любишь меня, ты согласишься на него... Ты не будешь моею женою, но мы поѣдемъ съ тобою въ Петербургъ и будемъ жить тамъ не разлучно... Согласна ты на это?.. — Но, вѣдь, я не буду вашей женой, какъ же я поѣду съ вами? — За то ты будешь жить со мной неразлучно, я буду любить тебя, ты будешь счастлива и я тоже, никто не узнаетъ, куда ты скрылась: мы сейчасъ же уѣдемъ, у меня уже все готово къ отъѣзду... Анхенъ, если любишь меня, ты должна согласиться, иначе ты убьешь меня: я уѣду одинъ, мнѣ здѣсь нечего больше дѣлать, буду скучать, мучиться, я не перенесу разлуки съ тобой... А ты? ты развѣ можешь жить безъ меня?.. — Нѣтъ, не могу, я люблю тебя... — Такъ что же колеблешься?.. О Анхенъ, ====page 207==== мое счастье, я весь принадлежу тебѣ... Ты поѣдешь со мной? да? И онъ обнялъ ее и страстно цѣловалъ. Аннушка трепетала отъ страсти — и не могла сопротивляться. — А Богъ? а родители? спросила она, вдругъ освобождаясь изъ его объятій. Вѣдь, я не буду твоей женой? — Ты не будешь моей женой только по имени, но ты будешь ею по сердцу. — Нѣтъ, это грѣхъ; надобно, чтобы благословили родители, чтобы благословилъ Богъ. — Но ты любишь меня, я тоже люблю тебя, стало быть любовь нашу благословила сама судьба, а родители уже изъявили свое согласіе. — Нѣтъ, ты обманываешь меня: родители благословили меня на бракъ, а Богъ благословляетъ въ церкви. — Стало быть, ты не хочешь ѣхать со мной?.. Аннушка молчала. — Ты не любишь меня!.. Богъ съ тобой... Прощай, ты меня не увидишь болѣе, ты погубила всю мою жизнь... ====page 208==== — Нѣтъ, нѣтъ, я люблю тебя... Погоди... Не уходи, ради Бога... не уходи... Я люблю тебя... — Такъ ты ѣдешь со мной?.. О Анхенъ, поѣдемъ, ты будешь счастлива... Пойдемъ же, пойдемъ... Поѣдемъ скорѣе. — Нѣтъ, погоди... Я не поѣду. — Не поѣдешь?.. — Женись на мнѣ!.. со слезами проговорила Аннушка, бросаясь на шею къ Дмитрію Петровичу. Нѣсколько секундъ онъ молча цѣловалъ ее. — Женись на мнѣ! лепетала Аннушка, рыдая. — Нѣтъ, я не могу жениться... поѣдемъ со мной... отвѣчалъ онъ и снова цѣловалъ ее. Поѣдемъ, Анхенъ... Въ эту минуту около нихъ появился Иванъ Прохорычъ. Онъ шелъ скоро, запыхался и съ трудомъ переводилъ духъ. Онъ не слыхалъ ни слова изъ разговора дочери съ Губовымъ, но видѣлъ только ее на шеѣ у молодаго человѣка и слышалъ ихъ поцѣлуи. Бѣшенство овладѣло старикомъ. ====page 209==== — Такъ вотъ ты гдѣ, нечестивая! закричалъ онъ. Аннушка, услыша голосъ отца, отскочила отъ Дмитрія Петровича и вся блѣдная задрожала какъ листъ. — Такъ этакъ-то ты меня обманываешь? этакъ-то ты въ Бога вѣруешь: божилась, что ничего съ бариномъ не было, а теперь самъ засталъ... а! ты еще божиться, нѣмка окаянная!.. Вотъ я тебя... — И старикъ бросился на дочь, чтобы ударить ее. На этотъ разъ Аннушка даже не вскрикнула, но только опустила голову: она почти обезпамятѣла от страха и неожиданности. Дмитрій Петровичъ бросился между ею и старикомъ. — Не смѣй ее трогать! сказалъ онъ. — Не смѣй?.. она мнѣ дочь, сударь!.. кто мнѣ помѣшаетъ наказать ее?.. Да я и тебѣ-то... глупую дѣвку грѣшно съ пути сбивать... Пусти, коли не хошь грѣха... Не посмотрю... И онъ опять рванулся къ ней. — Спаси меня! закричала Аннушка, ухватясь за руку молодаго человѣка. Въ душѣ Дмитрія Петровича возбудилась ====page 210==== любовь, стыдъ, состраданіе, онъ почувствовалъ въ себѣ геройское движеніе. — Успокойся, старикъ, сказалъ онъ твердо и рѣшительно: я женюсь на твоей дочери... — Э, полно, баринъ, гдѣ тебѣ жениться на крестьянской дѣвкѣ, особливо теперь, коли осрамилъ ее. — Она невинна, клянусь тебѣ! — А зачѣмъ же ночью, въ лѣсу-то? — Намъ нужно было поговорить наединѣ съ нею... — Э, полно! о чемъ вамъ говорить ночью да въ лѣсу, коли бы да у васъ ничего не было. — Но я тебѣ говорю, что нѣтъ... Я женюсь на ней. — Полно, баринъ... — Клянусь тебѣ. — Ну, смотри, Дмитрій Петровичъ, грѣхъ тебѣ будетъ, коли обманешь: счастья Богъ не дастъ... — Я тебѣ поклялся и исполню. Анхенъ, слышишь ли? ты будешь моею женою. Анхенъ плакала на плечѣ у Дмитрія Петровича: она его такъ любила въ настоящую ====page 211==== минуту, что если бы онъ теперь сталъ убѣждать ее бъжать съ нимъ, она согласилась бы безъ всякихъ размышленій. — Дмитрій Петровичъ, батюшка, какъ же ты женишься-то: вѣдь я мужикъ? спросилъ успокоившійся, но все еще не вѣрившій случившемуся Иванъ Прохоровъ. — Я люблю ее!.. отвѣчалъ Дмитрій Петровичъ съ увлеченіемъ. — Ну только диво... Прости меня, Аннушка. Опять эта шкура Аксютка наустила меня. Эка шельма! Гдѣ она тутъ? вотъ бы колотить-то. Но Аксинья, видя неожиданную развязку, уже навострила лыжи. — Ну, Дмитрій Петровичъ, неужто ты и взаправду женишься на моей-то дѣвкѣ! Ей-Богу, ума не приложу. Экія дѣла дѣются. Счастлива ты, Аннушка: ну-ка, за бариномъ будешь. Подъ, поцѣлуй меня. Эку радость ты намъ, да эку честь на старости лѣтъ принесешь... — Дмитрія Петровича какъ-то неловко задѣла эта рѣчь, его восторженное состояніе немножко потревожилось, когда онъ увидѣлъ, что Аннушка цѣлуетъ руки ====page 212==== отца, а та, вполнѣ счастливая, и не могла представить себѣ, чтобы что-нибудь подобное могло происходить въ сердцѣ ея возлюбленнаго. — Позволь, батюшка, Дмитрій Петровичъ, ужь и тебя поцѣловать, коли не противно: прости ты меня, и супротивъ тебя я виноватъ... — Поцѣлуемся, поцѣлуемся, Иванъ Прохорычъ! говорилъ Дмитрій Петровичъ, но чувствовалъ себя почему-то очень неловко. — Ну-ка, а я все про свое-то... Подлинно Господь чудеса дѣлаетъ... Эка мнѣ-то честь старику: зять будешь, вѣдь, батюшка какъ быть-то... Господи, не по заслугамъ награждаешь!.. Право, видно не пережить мнѣ этого года... — Иванъ Прохорычъ прослезился. — Однако пора вамъ и по домамъ: вишь, свѣтать ужь стало; не хорошо — народъ-то увидитъ... Проститесь, да и съ Богомъ: дочку-то я провожу. — Батюшка, ты не говори тамъ, что я уходила, не сказавшись изъ дому: мнѣ стыдно будетъ. — На что говорить, и Аксюткѣ закажу, а то сохрани ее Господи: давно ужь у меня ====page 213==== на нее зло. Такъ пойдемъ же, пойдемъ Аннушка. Ну проститесь... поцѣлуйтесь теперь при мнѣ-то, теперь ничего: женихъ съ невѣстой. Дмитрій Петровичъ горячо и страстно цѣловалъ Аннушку, какъ бы желая ея поцѣлуемъ снова вдохнуть въ себя то благородное, геройское движеніе, которое почти уже остыло. — Ну, да ужь полно, будетъ: еще увидитесь сегодня: вишь какъ разсвѣло. Аннушка сконфузилась; но была вполнѣ счастлива и любовно смотрѣла на жениха, а послѣдній вовсе не чувствовалъ себя такимъ счастливымъ, какъ она: онъ даже какъ будто охладѣлъ къ Аннушкѣ. — Эка радость, эка радость! твердилъ повеселѣвшій старикъ: то-то мать-то обрадуется, какъ приду да разскажу. Давеча Аксютка прибѣжала, перебудила насъ, да поразсказала, что видѣла, какъ ты, Аннушка, въ лѣсъ ушла и здѣсь потѣшаешься съ Дмитріемъ Петровичемъ, мы перебудоражились и нивѣсть какъ. Прощай, батюшка! чай ужо пріѣдешь къ невѣстѣ-то? ====page 214==== — Непремѣнно! отвѣчалъ молодой человѣкъ. — Ладно, такъ и мы съ Ариной придемъ посмотрѣть, да порадоваться на васъ. — До свиданія, Дмитрій Петровичъ! сказала Аннушка. — Прощай, Анхенъ... Дай мнѣ еще поцѣловать тебя. — Экъ тебѣ понравилось: погоди, женой будетъ, такъ нацѣлуешься вволю... Да ну, ну, подь, поцѣлуй его! говорилъ Иванъ Прохорычъ весело. Дмитрій Петровичъ долго смотрѣлъ вслѣдъ удаляющейся Аннушки, пока она совершенно не скрылась изъ виду. Потомъ онъ задумался и медленно пошелъ къ экипажу своему, стоявшему не далеко отъ мѣста, назначеннаго для ночнаго свиданія. — И такъ я поклялся жениться! думалъ онъ, возвращаясь домой. Имѣть женою Аннушку — не бѣда, но грубые, не развитые отецъ съ матерью: они отравятъ нашу жизнь. Нѣтъ, нѣтъ, это ужасно! Я не въ силахъ этого сдѣлать! Увы, моя любовь!.. Первая искренняя, страстная любовь, и такъ неудачна. Неужели я буду подлецъ, если не ====page 215=== сдѣлаю того, чего не въ силахъ сдѣлать? Но бѣдная дѣвушка, она будетъ страдать?.. мнѣ жалко се... Но развѣ я самъ не буду страдать... Не ниже ли бы было соблазнить и погубить ее... Нѣтъ, я не подлецъ!.. Прощай, Аннушка!.. ГЛАВА XI. ДОБРАЯ СЛАВА ЛЕЖИТЪ, А ХУДАЯ БѢЖИТЪ. Напрасно ждали въ Тужиловкѣ Дмитрія Петровича: онъ не пріѣхалъ къ обѣду, не пріѣзжалъ и послѣ него. Аннушка была въ тревогѣ, собиралась уже послать нарочнаго освѣдомиться о здоровьѣ Дмитрія Петровича, когда сказали, что пріѣхалъ человѣкъ съ письмомъ изъ Горланихи. Анхенъ встрепенулась и пошла въ прихожую вмѣстѣ съ отцомъ и матерью, которые принимали въ ея судьбѣ большое участіе, хотя и не знали сцены въ рощѣ. — Отъ кого письмо? спросилъ Августъ Карлычъ у присланнаго. — Отъ Дмитрія Петровича. — Подавай! сказалъ Августъ Карлычъ, протягивая руку. ====page 216==== — Велѣно отдать самой барышнѣ. Анхенъ взяла письмо дрожащими руками и начала читать, но съ каждой строчкой, которая пробѣгала предъ ея глазами, она блѣднѣла, и наконецъ вмѣсто отвѣта на вопросъ Кнабе: что пишетъ? — упала безъ чувствъ. Амалія Ѳедоровна ужасно испугалась и бросилась помогать ей, Августъ Карлычъ поднялъ письмо, прочиталъ, схватился за голову и смялъ въ рукѣ несчастное посланіе. — Что онъ пишетъ? спросила Амалія Ѳедоровна, — На, читай! отвѣчалъ Августъ Карлычъ, подавая письмо, и съ состраданіемъ взглянулъ на Анхенъ, которая лежала блѣдная, какъ полотно. Амалія Ѳедоровна прочла слѣдующее: «Анхенъ! Я любилъ тебя пламенно, всѣми силами моей души, и люблю все по прежнему! Ты была первая женщина, которая показала мнѣ всю прелесть; все упоеніе любви, но эта любовь навсегда отравила дни мои. Клянусь, я не могу жениться на тебѣ, хотя я и готовъ пожертвовать для тебя самою жизнью. Я ====page 217==== страдаю, — можетъ быть, будешь страдать и ты, но ты сама виновата, ты не хотѣла за мной слѣдовать, и я уѣзжаю одинъ. Куда? и самъ не знаю, но мы больше не увидимся. Прощай, Анхенъ, и помни, что я плачу не слезами, а кровью! Твой на-вѣки Дмитрій.» Амалія Ѳедоровна прочла и залилась слезами. — Августъ, спроси человѣка: не знаетъ ли онъ, куда по крайней мѣрѣ уѣхалъ Дмитрій Петровичъ! сказала она. — Куда ѣхалъ твой баринъ? спросилъ Кнабе у посланнаго. — Не могимъ знать. Староста, можетъ быть, знаетъ, а мы неизвѣстны. — А когда ѣхалъ? — Это давно ли уѣхалъ-то?.. часа три будетъ... Августъ Карлычъ нахмурился. — Приказу никакого не будетъ? спросилъ посланный. — Пошолъ!.. чортъ!.. возразилъ раздраженный Августъ Карлычъ. Ничего не знаетъ! сказалъ онъ женѣ. ====page 218==== Между тѣмъ Аннушка начала приходить въ чувство. Долго лежала она, не говоря ни слова и смотря почти безсознательно, потомъ начала рыдать и опять замолкла. — Дайте мнѣ письмо его! сказала она наконецъ. Ей подали. Она прочла его, поцѣловала и опять начала читать. — Муттеръ, сказала она, онъ не любилъ меня? Амалія Ѳедоровна не нашлась ничего отвѣтить на этотъ вопросъ. — Нѣтъ, нѣтъ, любилъ! продолжала Аннушка. Я сама виновата, муттеръ!.. И она задумалась. Потомъ начала рыдать громче, громче, и вдругъ опять замолкла. Стала опять читать роковое письмо. Лице ея становилось веселѣе, улыбка появилась на устахъ, глаза засверкали радостью. — Да, да! онъ любитъ меня! Онъ шутитъ; онъ не можетъ этого сдѣлать... Онъ знаетъ, что я не могу жить безъ него... Нѣтъ, нѣтъ, онъ не уѣхалъ... говорила Аннушка, оставляя всѣ сомнѣнія и предаваясь одному чувству любви. ====page 219==== — Въ самомъ дѣлѣ: онъ, можетъ быть, шутитъ! подтверждала Амалія Ѳедоровна, хватаясь за утѣшительную, хотя ни на чемъ неоснованную мысль Анхенъ. Но какъ не грѣхъ шутить подобнымъ образомъ! — Августъ, съѣзди, ради Бога, въ Горланиху, узнай все, и если Дмитрій Петровичъ дома, привези его сюда. — Сейчасъ, сейчасъ! отвѣчалъ Августъ Карлычъ. — Нѣтъ, нѣтъ, напрасно, ие ѣзди, Фатеръ!.. возразила Анхенъ, впадая въ прежнюю задумчивость, похожую на скрытое отчаяніе. — Отчего же, мой ангелъ? Августъ Карлычъ узнаетъ по крайней мѣрѣ, куда онъ поѣхалъ, на долго ли... — Пожалуй... — А можетъ быть, онъ и въ самомъ дѣлѣ только шутитъ, чтобы испытать тебя... — Да, да, съѣзди, фатеръ, ради Бога, поскорѣе... мнѣ тошно... я люблю его!.. — Сейчасъ ѣду... До свиданія... Я привезу его: Дмитрій Петровичъ благородный человѣкъ! ====page 220==== — О, да, онъ благороденъ, онъ клялся, что женится иа мнѣ!.. Поскорѣе, поскорѣе, фатеръ, ради Бога... Когда уѣхалъ Августъ Карлычъ, Аннушка безпрестанно переходила то къ сладкой надеждѣ: обнимала и цѣловала мать, говоря ей слова любви, подбѣгала къ окну, высматривая, не возвращается ли Августъ Карлычъ; то къ тупому отчаянію: сидѣла молча, безсмысленно устремивъ глаза на одинъ какой-нибудь предметъ, истерично рыдала или оставалась холодною, равнодушною, насильственно улыбалась, смотря на мать, между тѣмъ какъ сердце ныло, болѣло и замирало. Августъ Карлычъ понукалъ лошадь, торопясь узнать поскорѣе, дѣйствительно ли Дмитрій Петровичъ такой благородный человѣкъ, какимъ онъ его считалъ. Проѣзжая чрезъ господскія поля, онъ замѣтилъ, что жнецовъ на нихъ вовсе не было, хотя солнце еще на закатилось. На дворѣ господскаго дома онъ увидѣлъ только молодаго парня, который гнался за краснощекой дворовой дѣвкой; послѣдняя съ визгомъ и смѣхомъ ====page 221==== боронилась отъ него, махала руками, колотила молодаго парня по лицу и кричала: «ей, Алёшка, не дури, отстань... Эко стерво!» Прекрасная пара была такъ занята своимъ дѣломъ, что не обратила никакого вниманія на Августа Карлыча. Онъ вошелъ въ домъ. Всѣ двери его, начиная отъ сѣнныхъ, были отворены настежь, въ комнатахъ вездѣ безпорядокъ, обличавшій недавніе поспѣшные сборы. Августъ Карлычъ только въ спальной Губова нашелъ одного стараго лакея, который былъ пьянъ, какъ стелька, лежалъ поперегъ барской кровати, силился влѣзть на нее, но никакъ не могъ и бормоталъ едва внятно: шельма... Агашка... погоди жь ты... вотъ я... стой... Августъ Карлычъ спросилъ его: — Гдѣ твой баринъ? — М-м-м... отвѣчалъ лакей. — Куда ѣхалъ баринъ?.. сердито повторилъ нѣмецъ. — A-а?! протяжно произнесъ пьяный. — ТьФу ты... каналья!.. Августъ Карлычъ вышелъ на дворъ. Тутъ онъ столкнулся со старостой, который былъ только на-веселѣ. ====page 222==== — Гдѣ баринъ? спросилъ его Кнабе. — Баринъ? отвѣчалъ староста съ лукавой улыбкой. А уѣхалъ баринъ! — Куда? — А не сказалъ, куда уѣхалъ. — Когда назадъ? — Не знаю: и въ эвтомъ не сказался, только не велѣлъ себя ждать нынѣшнимъ лѣтомъ, да и на то лѣто, говоритъ, не ждите, а деньги, говоритъ, высылай въ Питеръ. — Баринъ твой... подлецъ! сказалъ вспыльчивый нѣмецъ. — А вы что... Что ты ругаешься?.. — Мерзавецъ твой баринъ, а вы всѣ... каналья, пьяница!.. — Да что и впрямь?.. Что ты глотку-то дерешь?.. Пріѣхалъ въ чужую вотчину, да еще куражится... У насъ у самихъ вотчина не малая... въ обиду не дадимся... — Молчать... мужикъ! закричалъ Августъ Карлычъ. — Вотъ тебѣ на! Стану я тебѣ молчать... Ты-то что, помѣщикъ что ли?.. самъ нѣмецъ!.. Вишь ты!.. Обойдти барина-то хотѣлъ: на дѣвчонкѣ своей женить. ====page 223==== — Молчать!.. горячился Августъ Карлычъ. Я тебя бью... — Тронь-ка! попробуй!.. самъ сдачи дамъ!.. у насъ у самихъ вотчина не малая... Августъ Карлычъ счелъ за лучшее отретироваться. — Я тебя... исправникъ! говорилъ онъ, садясь на лошадь. — Ладно: исправникъ!.. хотѣлъ барина-то огрѣть, да не удалось: тотъ самъ не промахъ: облапошилъ дѣвчонку-то, да и былъ таковъ!.. ха, ха, ха!.. Все, вѣдь, знаемъ: Аксинья-то все, вѣдь, разсказала намъ... — Что Аксинья, что?.. — Да нечего, знаемъ: какъ онъ вчера ночью въ лѣсу-то съ ней былъ... — Какъ въ лѣсу? — А! то-то! спроси самъ у Аксиньи-то. — Чортъ ты... бестія!.. сказалъ Августъ Карлычъ и поскакалъ домой. — Вотъ такъ-то лучше... улепетывай-ка!.. Ай да баринъ, Дмитрій Петровичъ!.. ха, ха, ха!.. Августъ Карлычъ ѣхалъ домой, неся въ душѣ сомнѣніе и негодованіе то на Анхенъ, ====page 224==== то на Аксинью. Подъѣзжая къ дому, онъ встрѣтилъ послѣднюю. — Стой! закричалъ онъ. Аксинья остановилась, и прочитавъ на лицѣ управляющаго гнѣвъ, оробѣла. — Что ты сказывалъ? спросилъ ее Августъ Карлычъ. — Ничего, сударь, я не сказывала. — Какъ въ лѣсу... Анхенъ съ Дмитрій Петровичъ? — Точно, сударь, была! отвѣчала Аксинья, поправляясь. — Что ты мнѣ не говорилъ? — Не посмѣла, сударь, да и заказъ такой, запретъ былъ. — Что запретилъ?.. кто? — Отъ Ивана Прохорова былъ запретъ, чтобы не сказывать. Ну, думаю: отцовское дѣло, и смолчала. А это точно были они въ лѣсу; я какъ увидѣла, такъ и побѣжала отцу-то съ матерью сказать. — Что Иванъ, что сказалъ? — Да что сказалъ? на меня же накинулся. Они сами видно дочкѣ-то потакали. Вѣдь, не одинъ разъ бывали они въ лѣсу-то, и дома ====page 225==== то, какъ одни останутся, такъ и цѣловаться. А вечоръ ночью смотрю: на цыпочкахъ пробирается, я и ну приглядывать за ней, да какъ увидѣла, что у нихъ съ бариномъ въ лѣсу-то идетъ, такъ и побѣжала къ отцу, а онъ чѣмъ бы спасибо сказать, да унять дочку, меня-то обругалъ, а ей-то потакаетъ. Совсѣмъ вѣдь ужь никуда стала не годна, ни на что непохоже... Распутничаетъ и стыда не знаетъ — Молчать! закричалъ Августъ Карлычъ. Отчего ты мнѣ не сказалъ? — Ну, въ эвтомъ виновата. Не посмѣла вамъ-то сказать, да и то думаю: не повѣрите. Августъ Карлычъ пошелъ въ домъ; Аксинья торжествовала. Она видѣла, что нѣмецъ повѣрилъ ея разсказамъ и былъ раздраженъ. Анхенъ, увидя его, бросилась къ нему навстрѣчу. — Что, нѣтъ? спрашивала она блѣднѣя. — Нѣтъ! отвѣчалъ Августъ Карлычъ и отвернулся отъ Анхенъ. Дѣвушка осталась блѣдною и неподвижною: она не вскрикнула, не заплакала, не упала въ обморокъ, по вся была одно страданіе. Медленію, тихо доплелась она до пер ====page 226==== ваго стула и сѣла на него молча, блуждая своими глазами, не выражавшими ничего кромѣ страшной тоски, страшной боли душевной. Амалія Ѳедоровна хотѣла было утѣшать ее, но Августъ Карлычъ позвалъ ее въ другую комнату. Послѣ секретнаго объясненія съ мужемъ Амалія Ѳедоровна со строгимъ выраженіемъ лица вошла въ ту комнату, гдѣ сидѣла Аннушка, но эта строгость замѣнилась однимъ чувствомъ состраданія, когда она взглянула на бѣдную дѣвушку, сидѣвшую все на одномъ и томъ же мѣстѣ, унылую, задумчивую, со слезами на глазахъ. Амалія Ѳедоровна намѣревалась строго объясниться съ нею, но не имѣла духу. Молча сѣла она около Аннушки. — Скучно тебѣ? спросила она ее. — Да. — А совѣсть тебя не укоряетъ? — Въ чемъ, муттеръ? — Анхенъ, другъ мой, скажи мнѣ: ты была вчера ночью въ лѣсу съ Дмитріемъ Петровичемъ? — Была. ====page 227==== На лицѣ Амаліи Ѳедоровны изобразились испугъ, строгость, негодованіе, но Аннушка оставалась по прежнему уныло-спокойною. — И тебѣ не стыдно, Анхенъ: ты потеряла даже совѣсть? — Муттеръ, прости меня. Сначала я не могла тебѣ сказать объ этомъ, потому что онъ не велѣлъ, а потомъ... мнѣ было стыдно... — Ахъ, Анхенъ, Анхенъ, не ожидала я, чтобы ты такъ заплатила за мою любовь къ тебѣ. — Муттеръ, прости меня... мнѣ и то тошно... Я теперь люблю одну тебя... Я не буду любить его... Прости меня... Онъ просилъ меня придти: я не могла отказать. — А прежде этого развѣ ты не видалась съ нимъ въ лѣсу? — Нѣтъ. — Ты лжешь? — Нѣтъ, муттеръ, клянусь тебѣ! — И ты не была съ нимъ въ связи? — Какъ въ связи?.. Я любила его. Въ глазахъ Аннушки свѣтилось такъ много невинности и чистоты душевной, что Амалія Ѳедоровна не рѣшилась яснѣе растолковать ей своего вопроса. ====page 228==== — Анхенъ, разскажи же мнѣ, признайся откровенно, зачѣмъ онъ звалъ тебя и что говорилъ тебѣ. Ради Бога, скажи все: успокой меня. — Онъ уговаривалъ меня бѣжать съ нимъ, признавался, что не можетъ жениться на мнѣ... Тутъ пришелъ батюшка, хотѣлъ меня прибить... Онъ поклялся, что женится на мнѣ... Онъ обманулъ, муттеръ, онъ клятвопреступникъ... я не люблю его болѣе... Аннушка плакала. — Бѣдная Анхенъ, тебя оклеветали... Не плачь, мой другъ, забудь его... — Онъ любилъ меня, муттеръ. — Нѣтъ, нѣтъ, онъ не любилъ тебя... Онъ неблагородный человѣкъ... Забудь его. Аннушка опять впала въ прежнюю задумчивость и молчала. Глаза ея не выражали никакой мысли, но слезы текли изъ нихъ. Амалія Ѳедоровна ласкала Аннушку и говорила ей слова утѣшенія. Дѣвушка приникла къ ея плечу головой и молча плакала. Вошелъ Августъ Карлычъ, угрюмый, мрач ====page 229==== ный. Косо взглянулъ онъ на Аннушку, и еще больше нахмурилъ брови. — Иванъ съ Ариной пришли! сказалъ онъ отрывисто, проходя мимо, и хотѣлъ выйдти вонъ изъ комнаты. — Августъ, погоди! Вотъ я тебѣ правду говорила, что Анхенъ наша невинна. Ее оклеветала эта негодная Аксинья. — И Амалія Ѳедоровна передала мужу весь разсказъ Аннушки. Складки на лбу нѣмца разгладились; онъ подошелъ къ Аннушкѣ и поцѣловалъ ее въ лобъ. Потомъ вдругъ закипѣло въ его сердцѣ негодованіе на Аксинью. — Позвать Иванъ Прохорычъ и Аксинью! закричалъ онъ. Аннушка молча подошла къ отцу съ матерью, поцѣловалась съ ними и отошла къ окну, чтобы скрыть свои слезы и тоску, которыя возобновились въ ея душѣ съ новою силою при видѣ отца, который сегодня же утромъ былъ такъ счастливъ ею. Иванъ Прохоровъ хотѣлъ что-то спросить, но Августъ Карлычъ предупредилъ его, накинувшись на вошедшую въ это время Аксинью, ====page 230==== — Какъ ты смѣлъ сказать мнѣ, что Аннушка много разъ въ лѣсу съ Дмитріемъ Петровичемъ? что она такая скверная дѣвушка?.. а? какъ ты смѣлъ? Аксинья совсѣмъ оробѣла: не знала, что говорить, что дѣлать, поблѣднѣла и переминалась съ ноги на ногу. — И на него лгать, что онъ потакаетъ дочкѣ? продолжалъ Августъ Карлычъ, указывая на Ивана Прохорыча и горячась все болѣе и болѣе. А? ты смѣлъ все это дѣлать, говорить? ты смѣлъ?.. Я тебя сѣчь, бить... на скотную!.. Аксинья бросилась въ ноги управляющему. — Виновата, батюшка, Августъ Карлычъ, виновата, больше слова одного не услышите! говорила она. Простите великодушно. — Нѣтъ, я тебя не проститъ, нѣтъ, я знаетъ тебя. Иванъ, что съ ней дѣлать... больше? говори. — Да ужь какъ вамъ, батюшка, угодно, а надо ей язычокъ-то поприжать, чтобы не больно ему воли давала. Ужь и мнѣ какъ она досажала, сколько разъ путала да мутила. ====page 231==== — Грѣхъ тебѣ, Иванъ Прохорычъ: я все изъ одного моего усердія къ тебѣ... — Молчать! закричалъ Августъ Карлычъ. Я тебѣ... изнанку буду ворочать... совсѣмъ. Сѣчь и на скотную... Пошелъ! — Фатеръ, прости ее! сказала Аннушка. — Нѣтъ, нѣтъ она такая!.. — Я тебя прошу: пожалуйста, прости! для меня! — Слышишь! говорилъ Августъ Карлычъ, обращаясь къ Аксиньѣ. Она тебѣ проситъ, а ты?.. ахъ, скверна!.. Ну, я прощалъ. Поди, кланяйсь въ ноги ей... цѣлуй рука. Это приказаніе возмутило гордость и ненависть Аксиньи. Какъ она будетъ кланяться своему брату, да еще дѣвчонкѣ! она должна у ней просить прощенія!.. Аксинья, несмотря на страхъ предстоящаго наказанія, готова была лучше перенести его, нежели этотъ позоръ. Она не двигалась съ мѣста и потупившись смотрѣла изподлобья на Аннушку. — А, тебѣ не хочетъ! сказалъ Августъ Карлычъ. Сейчасъ кланяйсь. — Нѣтъ, ненадобно, Фатеръ. Такъ прости ее. ====page 232==== — Сейчасъ кланяйсь, кричалъ нѣмецъ, а то больно сѣчь. Нечего было дѣлать Аксиньѣ: пришлось покориться. Поклонилась она Аннушкѣ, но на сердцѣ чувствовала не раскаяніе, а еще сильнѣйшую злобу. — Рука цѣлуй! кричалъ Августъ Карлычъ, топая ногами, — Нѣтъ, нѣтъ, Акеиньюшка, не надо: Богъ тебя проститъ! говорила Аннушка. — Цѣловать! настаивалъ нѣмецъ. Аксинья ткнулась губами въ руку дѣвушки, и вся красная отъ стыда и гнѣва вышла изъ комнаты. — А все-жь таки не женился же на тебѣ баринъ-то, не женился же, не барыня же, а сиволапая! думала въ утѣшеніе себѣ Аксинья. — Для чего ты сдѣлалъ это, фатеръ?.. говорила Аннушка. Мнѣ, право, стыдно. Можетъ быть, она мнѣ добра хотѣла. — Нѣтъ, она хотѣла тебя обидѣть... отвѣчалъ Августъ Карлычъ. — Что жь, теперь меня могутъ всѣ обижать... мнѣ все равно!.. ====page 233==== — Нѣтъ, никому не позволю обижать тебя! возразилъ добрый нѣмецъ. Ты несчастна, ты страдаешь... Тебя обманулъ человѣкъ, который... О, Богъ его накажетъ!.. Весь послѣдній разговоръ шелъ по-нѣмецки, но по выраженію лицъ, по слезамъ на глазахъ у дочери и у нѣмцевъ, Иванъ Прохорычъ догадался, что дошедшій до него слухъ объ отъѣздѣ Дмитрія Петровича похожъ на правду. — Правду ли, Аннушка, что баринъ-то нашъ, Дмитрій-то Петровичъ, уѣхалъ?.. Ты, чу, отъ него пісаньице получила. — Да, батюшка, правда! отвѣчала Аннушка. — А ты отъ кого же слышалъ объ этомъ? спросила Амалія Ѳедоровна. — Э, матушка, какъ не слышать; вся деревня ужь знаетъ. Даве, днемъ-то не угодилъ забѣжать: все на полѣ былъ; Аксютка было набѣгала, чтобы объ этомъ видно сказать, такъ я зыкнулъ на нее: ну, подобрала хвостъ, мнѣ-то слова не вымолвила, да видно со злости-то по всей деревнѣ и пустила; да не то, что это одно, а то горько, что всякой кричитъ: вотъ ученая-то дочка не мене на ====page 234==== шихъ распутничаетъ, а ты думалъ баринъ-то такъ ее и взялъ за себя. Вотъ что горько. — Ты не вѣрь этому: твоя дочь честная дѣвушка! сказала Амалія Ѳедоровна. — Радъ бы, матушка, радёшенекъ, не вѣрить, да, вѣдь, всѣмъ глотки не заткнешь. А и то сказать: мудреное дѣло и вѣры-то не дать: самъ въ лѣсу засталъ... Да тогда ровно я очумѣлъ, какъ сталъ онъ — божиться, да клясться, что женится на ней... и въ толкъ не могъ взять, какъ этакому дѣлу быть, а повѣрилъ... — Онъ женился бы на мнѣ, батюшка, если бы я не была... — Эхъ, дочка, дочка, то-то и есть, что не надо бы тебѣ никакого ученья, а жила бы ты у меня дѣвкой деревенской, не знали бы тебя люди, да за то и горя бы ты никакого не вѣдала. Не даромъ сложена пословица: знай сверчокъ свой шестокъ. Вотъ оно, такъ и есть... Пойдемъ-ка лучше опять ко мнѣ въ деревню: легче тебѣ будетъ, право, легче. — Пойдемъ и есть, Аннушка, матушка; полно плакать-то, не убивайся, пойдемъ! под ====page 235==== хватила Арина. Опять бы ты ровно у насъ вѣкъ жила. — Пожалуй... мнѣ все равно!.. отвѣчала Аннушка равнодушно. — Какъ, Анхенъ, тебѣ не грѣхъ это говорить? тебѣ не жалко меня оставить? ты ужь не любишь меня... съ упрекомъ сказала Амалія Ѳедоровна. — Ахъ, нѣтъ, нѣтъ, муттеръ... Я не пойду, я люблю тебя... Прости меня. — А насъ-то что: или мы тебѣ не родные отецъ съ матерью? говорила Арина. — Полноте, не мучьте ее... Видите: она и то не помнитъ себя отъ горя... Дайте ей успокоиться!.. возразила Амалія Ѳедоровна. — И то дѣло! пойдемъ, Арина... Ну Богъ съ тобою, Аннушка... Не тужи, плюнь на него... Не хорошій онъ человѣкъ, Дмитрій Петровичь! сказалъ Иванъ Прохорычъ. ====page 236==== ГЛАВА ХII. БѢДА БѢДУ РОДИТЪ. Около мѣсяца прошло послѣ отъѣзда Дмитрія Петровича, и Аннушка много пережила и перечувствовала въ теченіе этого времени. Первая обманутая любовь совершенно погубила ея нравственное спокойствіе. Напрасно силилась бѣдная дѣвушка увѣрить себя, что Дмитрій Петровичъ не любилъ ее и что онъ не стоитъ ея воспоминанія; сердце говорило другое, и тоска безпрестанно грызла его. Ни на минуту не могла она разстаться съ милымъ образомъ, и постоянная грустная разсѣянность замѣнила прежнюю веселость и спокойствіе. Не рѣдко заставала ее Амалія Ѳедоровна въ горькихъ слезахъ, въ полузабытьѣ или въ порывахъ страшной тоски, доходившей почти до отчаянія: Аннушка проводила иногда цѣлыя ночи безъ сна, металась на постели, либо бродила взадъ и впередъ по своей комнатѣ. Добрая нѣмка утѣшала ее, но напрасно: Аннушка успокоивалась только по видимому, между тѣмъ какъ въ душѣ ея оставалась та ====page 237==== же тоска, то же горе, скрытыя, но тѣмъ болѣе болѣзненныя. — Анхенъ, позабудь его: онъ, право, не стоитъ твоей любви, онъ вовсе не любилъ тебя! твердила Амалія Ѳедоровна. — Да, да, муттеръ, я позабуду его... Онъ не любилъ меня! отвѣчала Анхенъ, но между тѣмъ думала: — Нѣтъ, я не въ силахъ забыть его... Мнѣ оттого и тошно, что онъ тоскуетъ обо мнѣ... И она не хотѣла бороться съ своими грустными мечтами, она съ какимъ-то болѣзненнымъ наслажденіемъ предавалась тоскѣ, думая, что сердце ея этой тоской откликается на голосъ сердца ея возлюбленнаго. — Онъ любилъ меня, думала она, онъ любитъ и теперь. Онъ благороденъ и нисколько не колебался предложить мнѣ свою руку, когда считалъ меня бѣдной нѣмочкой. Не онъ виноватъ, виновата судьба; и не судьба, а я сама: зачѣмъ я позволила себѣ полюбить его; я должна была понять, какая разница между нами, и не увлекаться слѣпымъ чувствомъ... Я должна была тотчасъ же сказать ему все, и ====page 238==== онъ успѣлъ бы остановить себя во-время, чтобы разлука не могла быть такъ тяжела для насъ... Но я не понимала тогда, что мои родители могли помѣшать нашей любви... я поняла это уже теперь... И Аннушка все яснѣе и яснѣе представляла себѣ всю неловкость своего положенія. — Ахъ, Анхенъ, Анхенъ! невольно думала она иногда, зачѣмъ ты полюбила меня, зачѣмъ заставила ты своихъ родителей взять меня изъ деревни, зачѣмъ учили меня тому, чего я вовсе не должна бы и знать?.. Не лучше ли бы было мнѣ остаться необразованной крестьянской дѣвкой? тогда я не смѣла бы и взглянуть на него, а онъ даже и не замѣтилъ бы меня... Или не лучше ли бы было мнѣ умереть вмѣсто тебя, Анхенъ? тогда ты осталась бы на радость и счастье твоихъ родителей, а я теперь не страдала бы по крайней мѣрѣ отъ одной той мысли, что я не могу любить твоихъ родителей попрежнему, что я противъ воли своей неблагодарна предъ ними. — Послѣдняя мысль о неблагодарности къ воспитателямъ не рѣдко мучила доброе и благородное сердце Аннушки. — Она насильст ====page 239==== венно заставляла себя быть ласковѣе къ Амаліѣ Ѳедоровнѣ, внимательнѣе къ ея хозяйству, къ ея занятіямъ, она думала увѣрить себя, что любитъ свою воспитательницу все попрежнему или даже еще болѣе... Но, сама того не замѣчала, она снова впадала въ прежнюю разсѣянность, мысль ея летѣла къ одному милому образу и сердце ея наполнялось опять исключительно любовью къ нему одному. Аннушка боролась съ собою напрасно: въ ней недоставало силъ, чтобы самой вылечить себя отъ своей болѣзни. Она желала бы какого-нибудь особеннаго случая, гдѣ бы могла пожертвовать собою для пользы своихъ благодѣтелей, гдѣ могла бы показать свою любовь къ нимъ съ самоотверженіемъ. Этотъ случай, казалось ей, представился, когда Амалія Ѳедоровна сдѣлалась больна. Постоянно слабая здоровьемъ, она простудилась и захворала; болѣзнь начала принимать дурной оборотъ, начала развиваться сильная горячка. Аннушка ни на минуту не отходила отъ больной, проводила около постели ея цѣлыя ночи, не хотѣла успокоиться, не смотря на ====page 240==== всѣ убѣжденія. Она находила какое-то особенное удовольствіе мучить себя въ то время, какъ страдала ея благодѣтельница. И чѣмъ опаснѣе становилась болѣзнь Амаліи Ѳедоровны, тѣмъ болѣе и болѣе Аннушка освобождалась отъ своей прежней тоски, отъ исключительныхъ думъ объ одномъ Дмитріѣ Петровичѣ; всѣ ея чувства и мысли начали сосредоточиваться на одной больной, она начинала чувствовать, что любовь къ ней снова стала овладѣвать ея сердцемъ: какъ будто бы болѣзнью своей названной матери Аннушка лечилась отъ своего собственнаго душевнаго недуга. И не мудрено, что продолжительныя страданія Амаліи Ѳедоровны, если бы за ними послѣдовало совершенное выздоровленіе, хотя вполовину изгладили бы изъ сердца Аннушки грустное воспоминаніе и тоску о первой обманутой любви... Но вотъ однажды больная успокоилась и какъ будто заснула; Августъ Карлычъ поспѣшилъ посмотрѣть на работы, которыя давно были оставлены; Аннушка утомленная безсонными ночами, дремала, сидя на креслахъ около постели Амаліи Ѳедоровны. Вдругъ она ====page 241==== чувствуетъ, что кто-то будитъ ее. Аннушка разжимаетъ усталыя вѣки. — Къ вамъ, барышня, письмо! говоритъ ей горничная съ какой-то особенной улыбкой. — Отъ кого? спрашиваетъ Аннушка. — Тужиловской староста пришелъ, спрашиваетъ васъ: видно, отъ Дмитрія Петровича. Аннушка вспыхнула и затрепетала всѣмъ тѣломъ, взглянула на мать: та спала или лежала безъ всякаго движенія. Съ замирающимъ сердцемъ вышла она въ прихожую. Здѣсь Яковъ встрѣтилъ ее съ такого же точной улыбкой, съ какою говорила ей о полученномъ письмѣ горничная. — Къ вамъ письмецо отъ барина Дмитрія Петровича, сказалъ онъ. — Развѣ Дмитрій Петровичъ пріѣхалъ? робко и дрожащимъ голосомъ спросила Аннушка. — Нѣтъ, пріѣхать-то онъ не пріѣхалъ, а прислалъ ко мнѣ приказъ, да вотъ и къ вамъ-то эту грамотку, и прописываетъ, чтобы я самъ предоставилъ вамъ ее въ руки, а больше никому бы не давалъ ее, то-есть въ чужія ====page 242==== руки... Вотъ я такъ и принесъ... Извольте получить. Анхенъ взяла письмо и позабыла все: и больную мать, и постороннихъ свидѣтелей, и ихъ странныя улыбки, и свое намѣреніе бороться съ напрасною любовью. Она побѣжала въ свою комнату, распечатала письмо, нѣсколько разъ поцѣловала его и начала читать: «Анхенъ, сокровище, безцѣнная Анхенъ, мое счастіе и несчастіе, моя радость и мое горе — ты все для меня. Я сдѣлалъ надъ собой неимовѣрное усиліе, чтобы уѣхать, не простившись съ тобой, не сказать тебѣ слова любви, не услышать отъ тебя этого слова; я бѣжалъ, не оглядываясь и куда глядѣли глаза, отъ нашей несчастной любви; я пріѣхалъ въ Петербургъ, искалъ здѣсь разсѣянія, удовольствій, думая въ шумѣ столичной жизни погасить мое чувство, но напрасно: вездѣ одна любовь къ тебѣ, одна тоска въ разлукѣ съ тобою, вездѣ мысль и мечты о тебѣ одной. Заклинаю: не думай, чтобы я не любилъ тебя или любилъ меньше прежняго, не считай меня негодяемъ или малодушнымъ за то, что я не женился на ====page 243==== тебѣ: въ этомъ случаѣ я страдаю столько же, сколько и ты; поступивши иначе, я не сдѣлалъ бы тебя счастливою, ты сама стала бы раскаяваться, еслибъ вышла за меня... Съ моей стороны, мнѣ кажется, и то уже большой подвигъ, доказывающій мою волю и мое благородство, что я уѣхалъ отъ тебя, не смотря на всю мою любовь, что я самъ произвольно бросилъ себя въ жертву тоскѣ и скукѣ тяжкой для меня разлуки съ тобою для того только, чтобы мое присутствіе не растравляло раны души твоей, и чтобы освободить самого себя отъ тѣхъ помысловъ, на которые не могла отвѣчать твоя чистая душа. Слѣдовательно меня нельзя считать ни подлецомъ, ни малодушнымъ, точно также, какъ нельзя думать, чтобы я не любилъ тебя. Пишу это не изъ самолюбія, но для того, чтобы ты не составила обо мнѣ ложнаго убѣжденія, чтобы ты сохранила въ сердцѣ своемъ по крайней мѣрѣ добрую память обо мнѣ, если не можешь сохранить любви. Но неужели ты позабудешь и разлюбишь меня, моя ненаглядная Анхенъ?.. Въ тебѣ такъ много прекраснаго, такъ много возвышен ====page 244==== наго, что я преклоняюсь предъ тобой: ты любила меня, тебѣ было тяжело разстаться, но ты не согласилась бѣжать со мной, боясь прогнѣвать Бога, оскорбить родителей. — Сначала я винилъ тебя за это, видѣлъ въ твоемъ поступкѣ недостатокъ любви ко мнѣ, но теперь я уважаю тебя за этотъ подвигъ! я вижу въ немъ твою чистую, непорочную душу. И ты не ошиблась, Анхенъ, полюбивши меня: моя любовь не уступитъ твоей, и моя душа не совсѣмъ порочна, когда я могу понимать и уважать чистоту и невинность твоего сердца... Анхенъ, Анхенъ, помни: протекутъ, можетъ быть, годы, мы не встрѣтимся, но любовь моя не погаснетъ... Отчего же мы не можемъ соединиться на вѣки, отчего я долженъ сказать тебѣ... грусное прощай!.. Забудь меня, Анхенъ, не грусти, не жалѣй обо мнѣ, я умоляю тебя: оставь грусть и тоску мнѣ одному. Твой навсегда Дмитрій. P. S. Я кончилъ это письмо, и невольно спрашиваю себя: зачѣмъ я написалъ его?.. Но мнѣ хотѣлось высказать предъ тобою, защитить себя отъ дурнаго мнѣнія, мнѣ те ====page 245==== перь какъ будто легче... Забудь же меня, Анхенъ...» И въ самомъ дѣлѣ, для чего ты написалъ письмо это, молодой человѣкъ?.. Не лучше ли бы было дать забыть о себѣ, не тревожить сердца неопытной дѣвушки воспоминаніемъ, не лучше ли бы было, еслибъ она даже составила о тебѣ дурное понятіе?.. можетъ быть, это скорѣе помогло бы ей исцѣлиться отъ напрасной любви, отъ тяжкихъ страданій?.. Бѣдная Аннушка! Она прочла письмо и не замѣтила въ немъ ни противорѣчій, ни легкомыслія, ни ложнаго увлеченія, ни пустаго самолюбія. Она въ каждой строкѣ видѣла любовь, благородство, возвышенную душу, и чувствовала: что любила Дмитрія Петровича еще болѣе, нежели прежде, потому-что начала уважать его. — Какъ онъ уменъ, какъ благороденъ и какъ любитъ меня! думала Аннушка, читая и перечитывая дорогое для нея посланіе. И какъ я позволяла себѣ иногда думать, что онъ не таковъ? Нѣтъ, нѣтъ, онъ всегда былъ благороденъ, онъ всегда любилъ меня! ====page 246==== И она начинала вспоминать прошедшее: предъ воображеніемъ ея возставали всѣ мельчайшія подробности того времени, когда они были такъ счастливы взаимнымъ сочувствіемъ. Улыбка играла у ней на устахъ, взоръ свѣтлѣлъ, на сердцѣ было отрадно. И все это прошло и не возвратится... Въ письмѣ его нѣтъ ни одного намёка на скорое свиданіе!.. да и къ-чему оно? Прощай, прощай!.. Но ты напрасно просишь: я никогда не забуду тебя... Душою Анхенъ начинала овладѣвать прежняя тоска, прежнее отчаяніе... Аннушка сначала плакала, цѣловала письмо, прижимала его къ груди, потомъ ломала руки, готова была рвать на себѣ волосы, металась по комнатѣ въ страшномъ волненіи и тоскѣ, наконецъ въ головѣ ея все спуталось, она бросилась на стулъ и впала въ полу-забытье. Она сидѣла ничего не думая, ничего не помня, и чувствовала только боль въ сердцѣ и груди, когда въ ея комнату вошла горничная съ озабоченнымъ лицемъ, и сказала, что Амаліѣ Ѳедоровнѣ что-то очень нехорошо. ====page 247==== Аннушка вздрогнула, испугалась, и не поднимаясь со стула, смотрѣла во всѣ глаза на горничную. — Барышня, не слышите что ли? Говорятъ вамъ, Амалія Ѳедоровна больно нехороша. Аннушка вскочила, какъ изступленная, и бросилась въ комнату матери. Больная, вся въ жару, металась на постели и говорила какія-то дикія, несвязныя рѣчи. — Муттеръ, что съ тобой? скажи мнѣ! спросила Аннушка, совершенно растерявшись. Но горничная дёрнула ее за платье. — Не говорите теперь ничего, шепнула она, а то испугаете: хуже будетъ. — Господи, что же мнѣ дѣлать? гдѣ отецъ? пошлите за нимъ скорѣе!.. Господи, спаси ее! говорила бѣдная дѣвушка, ломала руки и бросилась на колѣна предъ Распятіемъ. Явился Августъ Карлычъ, но растерялся не менѣе дочери. Впрочемъ бредъ у больной прекратился вскорѣ самъ собою; послѣ него она впала въ безпамятство, которое продолжалось нѣсколько часовъ сряду. Во все это время Аннушка тоже была почти въ безпамятствѣ. ====page 248==== Къ вечеру пріѣхалъ докторъ изъ города. Онъ показался Аннушкѣ ангеломъ-утѣшителемъ, но посмотрѣвъ на больную, сказалъ только, что надобно ждать кризиса, хотя по лицу его и видно было, что онъ не ждалъ ничего добраго отъ этого кризиса. — Неужели она такъ опасна? спросила Аннушка съ испугомъ, прочитавши на лицѣ доктора нерадостную вѣсть. — Нѣтъ, ничего, ничего: надобно ждать кризиса! повторилъ онъ; дайте бумажки: я пропишу рецептъ. Нѣсколько дней провела Аннушка, не отходя отъ постели больной, и совершился ли съ послѣдней ожидаемый докторомъ кризисъ, или нѣтъ, она не знала, по замѣчала, что Амаліѣ Ѳедоровнѣ было все хуже и хуже. Въ бреду она начала безпрестанно поминать свою умершую Анхенъ, говорила, что скоро увидится съ нею, а въ свѣтлыя минуты болѣзни признавалась, что чувствуетъ себя очень слабою. Однажды она подозвала къ себѣ Августа Карлыча, взяла его за руку и сказала ему: ====page 249==== — Если, я умру, Августъ, весь мой гардеробъ и все, что мнѣ принадлежало, что ты считаешь моимъ, отдай Анхенъ... Не оставь ее и постарайся пристроить въ хорошій домъ, гувернанткой... А ты, Анхенъ, продолжала она, прости меня, что я учила тебя... Я думала, что сдѣлаю для тебя чрезъ это большое счастіе, но, можетъ быть, и кажется, ошибалась... Тебѣ бы лучше ничего не знать и остаться у твоихъ родителей... Впрочемъ, мой ангелъ, люби Бога, молись Ему, и я буду молиться за тебя... Онъ милостивъ... Старайся позабыть Дмитрія Петровича... если можешь... Августъ Карлычъ и Аннушка плакали, слушая больную, и успокоивали ее, подавая надежду на жизнь... Она отвѣчала грустной улыбкой. — Господи, неужели я лишусь и ея? думала Аннушка. Что же будетъ со мной?.. — И она не смѣла давать свободу своей мысли, она боялась прежде времени рѣшать страшный вопросъ, которой задавала себѣ. Чрезъ нѣсколько времени Амаліи Ѳедоровны не стало. ====page 250==== Августъ Карлычъ послѣ смерти жены какъ будто обезумѣлъ, какъ будто и въ самомъ дѣлъ умерла половина его существа. Онъ стоялъ надъ тѣломъ жены, молча, безъ слезъ, безъ движенія; казалось, сначала онъ не отдавалъ себѣ яснаго отчета въ случившемся, не сознавалъ, что дѣлалъ, не понималъ, что ему говорили; потомъ онъ началъ плакать, сдѣлался унылъ, мраченъ, раздражителенъ. Аннушка напротивъ сначала предавалась страшному отчаянію, рыдала, рвалась къ трупу, кричала изступленнымъ голосомъ, потомъ, когда похоронили Амалііо Ѳедоровну, впала въ совершенную апатію ко всему окружающему, какъ будто сказала себѣ: для меня теперь все кончено!.. Арина не разъ навѣщала дочь, и замѣчая ея тоску, утѣшала ее, но Аннушка ни слова не отвѣчала матери, какъ будто и не слыхала ея голосъ. Арину оскорбляло такое равнодушіе. — Да что, Аннушка, что ты больно убиваешься-то? вѣдь, слава-те Господи, не родные отецъ съ матерью умерли, не круглая сирота осталася! говорила Арина съ полу-упрекомъ. ====page 251==== — Она была мнѣ второй матерью! отвѣчала дѣвушка. — Ну вотъ тебѣ на! экое дѣло подумаешь! что она тебѣ сдѣлала особливо-то?.. Ученье-то, такъ и безъ ученья жила бы да жила у насъ, еще лучше бы было, а то что вотъ ты теперь и съ ученьемъ-то своимъ станешь дѣлать... Она брала тебя у насъ, — обѣщалѣсь все состояніе тебѣ предоставить, за-мужъ выдать... — Полно, матушка, ради Бога, не говори объ ней такъ... Она моя благодѣтельница... — Аннушка плакала. — Ну, ну, кто говоритъ: добрая была душа!.. замѣчала Арина, тронутая слезами дочери. — Аннушка, продолжала она ласково и заискивающимъ голосомъ, хочу я тебя спросить: что она, покойница, дай ей Богъ царство небесное, хоть и нѣмка была, предоставила ли она тебѣ что на поминъ душѣ-то своей? — Я и безъ того ее не забуду, матушка. — Да нѣту... Вѣдь, чай, что-нибудь да отказала она тебѣ опосля себя... изъ платья, али изъ денегъ?.. ====page 252==== — Не знаю, матушка... Мнѣ ничего не нужно. — Какъ-таки не нужно, дочка?.. Нутка, жила, жила у нихъ, да ничего и не выжила... Тоже, вѣдь, чай угождала имъ, своего роднаго дома лишилась... Все бы ей надо хоть что-нибудь тебѣ-ка оставить... А и ты?.. ну-ка и впрямь: ничего не надо. Коли что дали, такъ и слава Богу: ты это смѣкай! — Полно, матушка!.. не говори объ этомъ... — Да какъ не говори? свой рубль есть, такъ все лучше: ни у кого не просишь. Ну-ка, какъ бы насъ у тебя не было, куда бы ты приклонила свою головушку: а, вѣдь, ужь тебѣ здѣсь не стать оставаться, молодой дѣвкѣ... Завтра отецъ-отъ хотѣлъ придти тебя отъ нѣмца-то къ себѣ требовать... ужь тебѣ больше здѣсь дѣлать нечего. — Что же я стану у васъ дѣлать?.. отпустите меня лучше въ гувернантки. — Въ какія это?.. и не выговоришь! Что ты это хочешь дѣлать, куда еще идти? — Я наймусь къ какому-нибудь помѣщику дѣтей учить... ====page 253==== — Полно-ко, чтой-то еще выдумала? твое ли это дѣло? много ли самой-то годочковъ, а дѣтей хочешь учить... Да и опять въ чужомъ домѣ жить, на срамотѣ, да на терзаньѣ... Полно-ко, полно, Аннушка, что тебѣ?.. не перечь отцу: онъ крѣпко надумалъ взять тебя. Отдадимъ мы тебѣ свѣтелочку, будешь ты жить у насъ ровно птичка въ клѣткѣ, ни до чего я тебя не допущу... ровно барышня будешь у насъ въ холѣ да покоѣ... Право, Аннушка, косатушка, не отнѣкивайся!.. — Пожалуй, мнѣ все равно... я пойду и къ вамъ!.. — Да чтой-то, мать моя, побойся хоть Бога-то, неужто ужь мы не родные тебѣ отецъ съ матерью стали?.. Какъ таки тебѣ все равно, что въ чужомъ домѣ, что у насъ жить?.. — Не сердись, матушка... Я люблю васъ по-прежнему... Аннушка глубоко, тяжко вздохнула. — Ну то-то, то-то, моя голубка, вѣдь, я не то, что отъ сердцовъ... Не дочь что ли ты намъ и всамъ-дѣлѣ?.. Поживи-ко у насъ, такъ, пра, слюбится въ родномъ-то тепломъ ====page 254==== гнѣздышкѣ, у матери - то у родной подъ крылышкомъ. — Да, матушка, да! мнѣ у васъ лучше будетъ: совсѣмъ бы мнѣ не надо и разставаться съ вами! — Ахъ ты, моя золотая! любезная ты моя!.. кажись, только и свѣту-то у меня въ очахъ, что ты... Да какъ ты у насъ жить-то будешь, ровно праздникъ свѣтлой придетъ къ намъ... Побѣгу къ отцу, скажу, чтобы шелъ, просилъ тебя и не откладывалъ. Какъ ты хошь живи у насъ: въ книжку ли читать, рукодѣльеце ли какое — вся твоя воля, ни до какой работы тебя не доведу. Арина приголубливала, ласкала Аннушку по-своему, и простившись съ нею, побѣжала къ мужу сообщать свою радость, а Аннушка между тѣмъ думала: — Да, мнѣ должно возвратиться къ своимъ родителямъ, въ свое прежнее состояніе... Мнѣ теперь все равно: я все потеряла... Это остались единственные люди, которые искренно любятъ меня. Я буду жить для нихъ!.. ====page 255==== Но злая тоска снова нахлынула на сердце Аннушки, мысли ея смѣшались, она впала въ прежнюю апатію. Иванъ Прохорычъ пришелъ къ Аннушкѣ очень довольный ею за согласіе переселиться къ нимъ. — Спасибо тебѣ, дочка, говорилъ онъ, не позабыла ты родныхъ своихъ отца съ матерью, не побрезговала нами: опять хочешь съ нами жить, насъ стариковъ на старости лѣтъ успокоить. Подь, матушка, подь къ намъ, не раздумывай: много ужь ты на своемъ вѣку помаялась оттого, что своей крови отшатнулась; коли и грѣхъ на душу съ бариномъ взяла, такъ все отъ этого... Ну, теперь тебя Богъ проститъ; коли не забыла ты отца съ матерью, Господь не оставитъ тебя своей милостью Божеской... Аннушка равнодушно слушала эти привѣтствія старика-отца; на мгновеніе, правда, пробудились въ ней чувство нѣжной любви къ родителямъ, порывъ готовности жить съ ними и для нихъ, по они погасли очень скоро, и опять ей было — все равно! ====page 256==== — Какъ же бы мнѣ управителя-то повидать? спросилъ Иванъ Прохорычъ. — Сейчасъ я позову! отвѣчала Аннушка. — Ты ничего не говорила ему, что къ намъ-то хочешь идти? — Нѣтъ. — Ну такъ ладно, я самъ попрошу, чтобы отпустилъ тебя. — Что тебѣ? спросилъ Кнабе Ивана Прохорыча, — А вотъ, батюшка, за дочкой пришелъ: ужь теперь ей у твоей милости нечего дѣлать, да и жить дѣвкѣ одной не приходится, такъ къ себѣ въ домъ хотимъ получить. — Нѣтъ, не надо! Зачѣмъ? — Какъ же, батюшка? гдѣ же она и проживать будетъ, коли не у насъ? — Она въ гувернантки идетъ. — Это ребятъ-то учить?.. сказывала мнѣ моя баба... Нѣтъ, батюшка, куда ужь ей... Вѣдь, это, чай, опять въ чужихъ людяхъ жить?.. — Да, у помѣщикъ!.. — Куда же ей искать ихъ идти, да и кто ее возметъ крестьянскую дѣвку? ====page 257==== — Ничего... я буду искать!.. — Нѣтъ, родной, нѣтъ!.. пусть поживетъ у насъ: и то мы ее съ-измаленька не видали, а она у насъ одна дочка-то, ровно свѣтъ въ глазу... Не замай, пусть поживетъ: можетъ и легче будетъ... Мы, вѣдь, ее не будемъ больно работой-то принуждать... — Иванъ, глупость!.. она ничего не знаетъ теперь, какъ у васъ... Ей скучно будетъ... — Ну, а коли опротивитъ жить у отца, матери, коли шибко возьметъ тоска — Богъ съ ней, держать не будемъ: куда хошь иди, на всѣ на четыре стороны... А, кажись бы, не надо такъ... Вотъ изъ своего рода-то вышла, такъ много-ли радости-то видѣла?.. Да и что дѣвкѣ по чужимъ людямъ шляться... только до грѣха!.. — Иванъ, ты ничего, не понимаетъ?.. Ну, не хочешь гувернантка, пусть у меня живетъ... — Нѣтъ, батюшка, это не приходится... — Отчего? — Да помилуй, при комъ же она теперь будетъ жить? — Я здѣсь... ====page 258==== — Да что же? нѣтъ, это нейдетъ: она дѣвка молодая... мало ли что люди скажутъ. — О, дуракъ!.. Я не отпускаетъ! закричалъ раздражившійся Августъ Карлычъ. — Какъ же не отпускаешь? да она сама такое желаніе имѣетъ, чтобы съ нами жить. — Какъ, Анхенъ, спросилъ Августъ Карлычъ по-нѣмецки, ты не хочешь жить со мной? — Мнѣ все равно! — Какъ, тебѣ все равно? тебѣ не жаль меня?.. я буду совсѣмъ одинъ... Нѣтъ Анхенъ, нѣтъ Амаліи, и ты уйдешь... Я привыкъ къ тебѣ... Тебѣ все равно!.. Ну, Богъ съ тобой... говорилъ Августъ Карлычъ, и изъ глазъ его потекли слезы... Бери ее! прибавилъ онъ, обращаясь къ Ивану Прохорову, и закрывши лице руками, пошелъ вонъ изъ комнаты. — Фатеръ, я не уйду, я останусь съ тобой! говорила вслѣдъ ему тронутая дѣвушка. — Нѣтъ, нѣтъ, не надо... Я буду одинъ. — Батюшка оставь меня здѣсь! мнѣ его жалко! — Полно-ко, полно, дочка, а что же мы-то не родные тебѣ? Насъ-то не жалко что ====page 259==== ли?.. Собирайся - ка, собирайся, благо отпускаетъ... Аннушка плакала. — Слышь ли? говорилъ Иванъ Прохорычъ. Собирайся да пойдемъ. — Хорошо! отвѣчала Аннушка и отерла слезы. ====page 5==== КРЕСТЬЯНКА. Часть вторая. Хоть шуба овечья, да душа человѣчья. ГЛАВА I. Семейство Ивана Прохорыча. У Ивана Прохорыча и Арины кромѣ Аннушки былъ еще сынъ — Зосима, молодой мужикъ лѣтъ 28. Онъ былъ уже женатъ, имѣлъ двухъ маленькихъ сыновей, но жилъ съ отцемъ въ одномъ домѣ. Отецъ не хотѣлъ отдѣлить его, и имѣлъ на то основательныя ====page 6==== причины. Зосима, обыкновенно угрюмый, молчаливый и покорный отцу, подъ-часъ шибко запивалъ, и тогда ему все было, какъ говорится, трынъ-трава. Пропадаетъ дни два, три неизвѣстно гдѣ, пропьетъ все, что есть на немъ, и потомъ придетъ домой, какъ ни въ чемъ не бывало: отецъ побранитъ инойразъ и поколотитъ его, Зосима повинится и снова принимается за свое дѣло, пока не найдетъ на него прежній стихъ, какъ выражалась Арина. Эти стихи нападал впрочемъ на Зосиму не часто, можетъ быть оттого, что онъ боялся отца и не имѣлъ у себя никогда денегъ: ему ихъ не давали въ руки. Напивался онъ такъ, ни съ-того, ни съ-сего, безъ всякой основательной причины, не къ празднику, ни съ радости, ни съ горя, а точно вдругъ ему -ѣсть захочется: пойдетъ, да и напьется. Пьяный онъ рѣдко приходитъ домой, а если случалось это, такъ ужь откуда слова берутся: веселый, разговорчивый, и отцу не очень уступитъ, когда тотъ вздумаетъ пошугать его. Въ трезвомъ видѣ Зосима работалъ, какъ медвѣдь, но повидимому не принималъ ника ====page 7==== кого участія въ домашнихъ дѣлахъ и интересахъ, какъ будто они были для него совсѣмъ посторонніе, а онъ только исправный наемный работникъ. Въ судьбѣ Аннушки онъ точно также не принималъ никакого участія, ее отдали нѣмцамъ на воспитаніе, потомъ нѣмцы взяли ее къ себѣ въ дочки, потомъ онъ слышалъ, что баринъ горланихской хочетъ жениться на ней, наконецъ отецъ съ матерью поговариваютъ о томъ, чтобы взять Аннушку опять къ себѣ въ домъ, — на все это Зосима смотрѣлъ совершенно равнодушно, какъ будто дѣло нисколько его не касалось. Онъ видѣлъ Аннушку ребенкомъ, видѣлъ потомъ ее дѣвушкой, сначала она ходила грязная, босикомъ, чуть не въ рубищѣ, говорила, какъ всѣ деревенскія дѣвчонки, потомъ стала одѣваться и говорить, какъ настоящая барышня, — Зосима точно и не замѣчалъ этихъ перемѣнъ, а если и замѣчалъ, то онѣ нисколько его не интересовали. За то, бывало, пьяный встрѣчному и поперечному расказываетъ, какая у него сестра красавица, умная да ученая, какъ будто онъ только и думалъ, что о ней одной. ====page 8==== Жена Зосимы Александра была совершенная противоположность мужу: у ней толькои заботы было, что чужія дѣла; она гораздо больше интересовалась ими, нежели своими собственными. Въ судьбѣ Аннушки она принимала живѣйшее участіе, да та бѣда, что ни Иванъ Прохорычъ, ни даже Арина не слушали болтливой бабы, не принимали ея совѣтовъ, даже не спрашивали ея мнѣнія и не разсказывали ничего о томъ, что ихъ особенно волновало и занимало. Александра имѣла необыкновенную способность надоѣдать своею болтливостью и навязчивостію. Къ Аннушкѣ она чувствовала какое-то слѣпое уваженіе и нѣкоторую зависть. Арина, ожидая прихода дочери, суетилась, приготовляя для нея помѣщеніе въ сѣнникѣ или свѣтелкѣ: выносила оттуда всякую дрянь и хламъ, мыла, выметала, какъ будто ждала къ себѣ какой дорогой и небывалой гостьи. Александра безпрестанно навязывалась къ ней съ своими услугами и совѣтами. — Матушка, а матушка, говорила она, не лучше ли будетъ Аннѣ-то Ивановнѣ за перегородкой въ избѣ? Оно, хошь не такъ чи ====page 9==== стенько, да все къ намъ-то поближе будетъ, а здѣсь ну-ка ей одной черезъ сѣни-то жить: вѣдь, страшно, чай!.. — Полно-ка, Александра, какое ужь ей дѣло за перегородкой жить: одни твои ребятишки, такъ одолятъ, а здѣсь она сама себѣ хозяйка. — Такъ какъ же она зимой-то будетъ въ сѣнникѣ-то жить: вѣдь, чай, холодно будетъ безъ печки-то?.. — Отступпсь-ка, Александра; ну, неужто ужь мы заморозимъ ее? Отецъ-отъ печку хотѣлъ сдѣлать. — То-то! развѣ что печку-то... Ну, а какъ печку-то станутъ дѣлать, такъ гдѣ же она будетъ, — чай, за перегородкой же? — Эхъ, отстань ты мнѣ: ну, вѢстимо, недѣлю другую перебьется за перегородкой... — То-то, и я, молъ, тоже, а то куда же больше... — Что ты не посмотришь въ печку-то? вотъ перебираешь здѣсь языкомъ-то, а дѣла не дѣлаешь, а тутъ они подойдутъ: либо не дрпрѣетъ, либо перепрѣетъ что... Пирогъ-отъ, чай, не высадила?.. ====page 10==== — Нѣтъ еще: не угодила! — То-то не угодила! дѣла-то, вишь ты, много больно: языкомъ-то молоть... Подь-ка, подь, высади, докудова не пригорѣлъ. Александра ушла въ избу, высадила изъ печки пирогъ, который успѣлъ уже въ нѣкоторыхъ мѣстахъ пригорѣть, и тотчасъ же отправилась за ворота смотрѣть, нейдетъ ли Аннушка. Долго стояла она, глазѣя безъ всякой надобности во всѣ стороны, наконецъ завидѣла вдали Ивана Прохорыча съ дочерью, и опреметью бросилась въ избу, чтобы сказать Аринѣ, что идетъ ея Аннушка. Потомъ она заметалась по избѣ, какъ угорѣлая, переставляя съ мѣста на мѣсто разную посуду, передергивала на себѣ сарафанъ, подправляла волосы и перевязывала платокъ, словомъ, такъ была озабочена ожиданіемъ гостьи, какъ будто была главный членъ въ семействѣ и Аннушка шла прямо къ ней. Въ то же время Зосима, призванный съ поля ради такого важнаго событія въ домѣ, былъ совершенно равнодушенъ, и когда жена, прибѣжавши въ избу, нѣсколько разъ повторила ему, что Аннушка идетъ, онъ ничего ====page 11==== не отвѣчалъ, а когда она, чтобы возбудить его вниманіе, толкнула его въ плечо со словами: слышь ли, Аннушка идетъ, — онъ произнесъ только протяжное: ну? Когда Аннушка согласилась идти жить къ отцу, она почти не думала о своемъ намѣреніи. Душа ея была такъ измучена, такъ устала, что она даже безъ особеннаго сожалѣнія оставляла тотъ домъ, въ которомъ провела самые лучшіе годы жизни и имѣла такъ много искреннихъ привязанностей. Выходя изъ этого дома, въ самыхъ послѣднихъ дверяхъ она встрѣтилась съ Аксиньей, которая съ злобной улыбкой посмотрѣла на нее, и, не смѣя ничего говорить при Иванѣ, удовольствовалась тѣмъ только, что толкнула Аннушку, какъ бы ненарочно. Этотъ толчекъ и злобный взглядъ Аксиньи возбудилъ въ Аннушкѣ мысль, что она оставляла въ этомъ домѣ только одну ненависть къ себѣ. — Что же? я лучше дѣлаю, что ухожу отсюда, думала она: здѣсь меня уже никто не любитъ... я опять сдѣлаюсь крестьянкой, и, можетъ быть, буду счастливѣе... ====page 12==== Когда они шли черезъ деревню, многія бабы, по чутью, или по слуху узнавшія, въ чемъ дѣло, высовывали свои головы сквозь окошки, другія выбѣгали за ворота и съ любопытствомъ смотрѣли на Аннушку. Нѣкоторыя подходили къ Ивану съ вопросами: — Что Иванъ Прохорычъ, али дочку-то опять къ себѣ берешь? — Да! отвѣчалъ онъ. — Такъ!.. Вѣдь, чай, тебѣ, Аннушка... Анна Ивановна, не больно хочется послѣ экой-то жизти да въ деревенскую-то избу?.. — Да что ей не хотѣться-то? вѣдь, чай, въ родной домъ-отъ идетъ, не въ чужой?.. возразилъ Иванъ съ неудовольствіемъ. — Знамо дѣло, батька, да все ужь ей не такая жизнь-то будетъ теперь, какъ тамъ... — Ну, полноте вы! кто васъ спрашиваетъ?.. не въ свое-то дѣло суются... прямыя бабы... до всего имъ дѣло! Подите... Что вамъ тутъ? Арина встрѣтила дочь съ распростертыми объятіями и слезами. — Ахъ, ты, болѣзно мое дитятко, говорила она, обнимая ее, ахъ ты дочка моя любезная, на-силу-то ты опять къ намъ воро ====page 13==== тилася, на-силу дождалась я тебя, мое красно, солнышко... Подь, подь къ намъ, родная; будетъ ужь, намаялась ты на своемъ вѣку, будетъ съ тебя, поживи-ка у насъ, да дай Богъ въ радости... Вонъ, вѣдь, какая, ровно спичка стала: исхудала какъ... Подь, матушка!.. Чувствительное сердце дѣвушки тронули эти ласки материнской любви, хотя и облеченныя въ грубую форму: ей сдѣлалось какъ будто полегче на душѣ: она могла весело улыбнуться въ отвѣтъ на слова матери. — Здорово, Аннушка! сказалъ Зосима, подходя къ сестрѣ и вытирая рукавомъ губы. Онъ крѣпко поцѣловался съ нею, и въ глазахъ его на этотъ разъ сверкнуло чувство искренней, теплой любви къ сестрѣ, но онъ больше не сказалъ ни слова, и снова вытерши губы рукавомъ, отошелъ прочь, впрочемъ скоса посматривалъ на Аннушку. — Здравствуйте, Анна Ивановна! заговорила наконецъ и Александра, цѣлуясь съ Аннушкой. Давно уже стояла она около нея, переми ====page 14==== наясь съ ноги на ногу и ожидая своей очереди, чтобы поздороваться съ нею. — Ну, вотъ и опять къ намъ, продолжала она; милости просимъ, гостья желанная! Просимъ насъ любить да жаловать, Анна Ивановна; на нашемъ необразованьѣ не обезсудьте, а мы васъ вотъ какъ, всей душой желали!.. — Зачѣмъ ты, сестрица, зовешь меня Анной Ивановной? Зови просто: Аннушкой... — Какъ можно, сестрица! отвѣчала Александра, поддѣлываясь подъ тонъ Аннушки, какъ можно? Вы у насъ такая ученая, да умная, а я то что? какъ есть дура, — крестьянка необразованная. — Я сама такая же крестьянка, какъ и ты. — Какъ можно, что вы это?.. Насъ ужь не осудите, каковы есть, а то это, какъ можно!.. И смотрѣть-то на васъ, такъ изъ-подъ ручки надо, а мы что?.. Александра желала порисоваться передъ Аннушкой. Сверхъ прочихъ своихъ качествъ она имѣла стремленіе къ цивилизаціи и зналась преимущественно съ дворовыми женщинами: въ ====page 15==== настоящемъ случаѣ она старалась говорить какъ можно краснорѣчивѣе, и, вѣроятно, долго бы не кончила своей рѣчи, если бы ее не остановила Арина — Ну-ка, полно, Александра, перестань: тебя, вѣдь, не переслушаешь, сказала она. Подай-ко вотъ лучше пирожка, да аладушекъ нашей-то гостьюшкѣ дорогой... Садись-ко, матушка, Аннушка, садись, родная, вотъ сюда, говорила Арина, усаживая дочь на почетное мѣсто подъ образами... На-ка вотъ, покушай пирожка-то на доброе здоровье... — Нѣтъ, матушка, я не хочу. — А что? али не по скусу... Ну, такъ вотъ аладецъ-то поѣшь, славныя аладьи, — сама про тебя пекла. — Право, матушка, мнѣ ничего не хочется ѣсть. — Что-йто это?.. А ты привыкай къ нашей-то ѣдѣ, какъ быть-то! говорила Арина съ полушутливымъ упрекомъ. Вѣдь ужь что дѣлать-то? попала къ намъ, такъ надо привыкать... — Да я, матушка, не оттого не ѣмъ, а что же дѣлать: мнѣ не хочется!.. ====page 16==== — Ну, ну, ладно; вѣдь, я такъ только... Ну, не хошь теперь, послѣ, коли захочется, попроси... Вѣдь, мнѣ только бы ѣлось на здоровье, а то, вѣдь, не жаль: избави Господи... — Вотъ я лучше племянника поподчую! сказала Аннушка. Калистратушка, поди-ка сюда. Но мальчишка дичился мало знакомой гостьи и не шелъ на ея зовъ, закрываясь рукавомъ рубашенки, хотя и съ жадностью смотрѣлъ на пирогъ и блины. — Что же ты нейдешь, дурашка къ тетѣ? заговорила Александра. Поди. Вишь, она у насъ какая добрая... Ужь не осудите, сестрица, продолжала она, обращаясь къ Аннушкѣ и вытирая носъ сыну, вѣдь у насъ дѣти деревенскія... Вишь, какъ перепачкался: цѣлый день то и дѣло, что жуетъ, да въ грязи валандается... Что дѣлать-то? гдѣ намъ ума-то взять?.. Поди же, поди къ тетѣ... Мальчишка подошелъ къ Аннушкѣ бокомъ. Она дала ему пирога, приласкала его, хотѣла было взять къ себѣ на колѣни, но ребенокъ былъ весь грязный, и ее, привык ====page 17==== шую къ опрятности, это взволновало, впрочемъ она пересилила непріятное чувство и посадила мальчика къ себѣ на колѣни. — Погоди, ты будешь меня любить! сказала она. — Какъ ему не любить тебя, сестрица: вы такія умныя, да ученыя... Поучите и его когда своимъ наукамъ! сказала Александра. — Полно-ко, мелево, возразилъ Иванъ Прохорычъ. Какія еще ему науки! живетъ и безъ нихъ! Науки-то не всякому даются, а кому и даются, такъ не всегда до добра доводятъ. Эти слова многое напомнили, многое возбудили въ душѣ Аннушки: она задумалась: — Полно-ко, доченька, объ чемъ еще задумалась?.. не думай-ка лучше ни объ чемъ, такъ и на сердцѣ-то веселѣе будетъ! сказала Арина. Аннушка принуждено улыбнулась. Весь этотъ день ея не оставляли Арина и Александра. Она насильно поддерживала съ ними разговоръ до тѣхъ поръ, пока не пришло время ложиться спать. Ее отвели тогда въ назначенную для нея свѣтелку. Изъ всѣхъ вещей ====page 18==== Аннушки перенесена была отъ управителя только одна ея кровать съ постелью, и она заняла половину комнатки. — Вишь, какъ у тебя хорошо здѣсь! говорила Арина, осматриваясь: право, ровно комнатка стала. Ложись, матушка, ложись, родная! Чай, хочется спать-то. Вотъ и я здѣсь лягу на лавкѣ: все тебѣ на первый-то разъ не такъ боязно будетъ. — А то инъ, пожалуй, я лягу, а ты, матушка, въ избѣ ложись! подхватила Александра. — Отступись, Александра! Кто тебя спрашиваетъ? у тебя свои ребята есть — ну, и знала бы ихъ... — Матушка, не безпокойся и ты, я не боюсь и одна остаться! говорила Аннушка. Она чувствовала себя измученной, усталой. Отъ насилія надъ собою впродолженіе цѣлаго дня и отъ духоты въ избѣ у ней разболѣлась голова: ей хотѣлось поскорѣе броситься въ постель и стараться заснуть, не думая ни о чемъ. Арина не оставляла Аннушку, по уложивши ее въ постель, сѣла около нея, на ====page 19==== чала гладить голову и спину дочери, и готова была баюкать ее, какь маленькую. Но какъ ни были нѣжны и искренни ласки Арины, Аннушкѣ хотѣлось поскорѣе остаться одной, поскорѣе заснуть, и она ни слова не отвѣчала матери. Арина наконецъ улеглась на лавкѣ въ той же свѣтелкѣ и тотчасъ же уснула, но сонъ бѣжалъ отъ глазъ Аннушки: воображеніе противъ ея воли рисовало предъ нею картины прошедшаго, душа ныла, а нужное тѣло ея страдало отъ мухъ и другихъ непримиримыхъ враговъ спящаго человѣка, отъ которыхъ Аннушка давно уже отвыкла въ домѣ своихъ благодѣтелей. Безсонница мучила ее и голова ея горѣла: она не могла болѣе оставаться въ постели, и накинувши на себя первое, что попалось подъ руку, вышла на улицу, чтобы подышать свѣжимъ воздухомъ... Былъ сентябрь мѣсяцъ, ночь темная, дулъ холодный осенній вѣтеръ, въ воздухѣ — сырость... Но Аннушка безбоязненно открывала свою голову и грудь: она не думала о томъ, что можетъ простудиться и заболѣть, она, можетъ быть, даже хотѣла бы этого... ====page 20==== Цѣлую ночь ходила Аннушка взадъ и впередъ подъ окнами своей избы, безъ цѣли, безъ опредѣленной мысли и чувства. Начало уже свѣтать... Усталость овладѣвала членами дѣвушки, и она хотѣла идти опять въ избу, какъ вдругъ замѣтила, что кто-то потихоньку сошелъ съ крылечка и началъ смотрѣть во всѣ стороны: это была Александра. Аннушка пошла ей на встрѣчу. — Ахъ, сестрица! сказала Александра шепкомъ и съ лукавымъ выраженіемъ лица. А я встала, да тотчасъ и пошла посмотрѣть на васъ; смотрю, а васъ и нѣтъ... — Мнѣ не спалось, такъ я вышла погулять на воздухѣ. — Ну, ну! я, вѣдь, матушку-то нарочно не разбудила: ничего, никто не видалъ!.. Я, вѣдь, сестрица, никому не скажу... продолжала Александра также шепкомъ и съ тѣмъ же лукавымъ выраженіемъ лица. Очевидно было, что она что-то подозрѣвала, что именно она и сама хорошенько не знала, но по ея понятіямъ дѣвушка даромъ не пойдетъ ночью на улицу. ====page 21==== Аннушка поняла это подозрѣніе и оскорбилась, но не сказала ни слова. Между тѣмъ Александрѣ очень хотѣлось войдти въ довѣренность сестры и узнать ея тайну, но какъ начать, она не знала, и очень досадовала, что Аннушка ни слова не отвѣчаетъ ей. Наконецъ она нашлась. — Сестрица, сказала она, коли иной разъ куда этакъ сходить-то нужно будетъ вамъ, такъ бери меня съ собой... Напередъ скажи: я и спать не буду... Со мной все не такъ опасно, а ужь я никому не скажу... Эти слова были новымъ ударомъ въ сердцѣ Аннушки. — Полно, сестрица, какъ тебѣ не стыдно такъ думать обо мнѣ! сказала она. — Я ничего, я ничего не думаю, сестрица! забормотала Александра, сконфуженная отвѣтомъ Аннушки, а сама между тѣмъ думала; — Экая скрытная какая!.. да вѣдь знаемъ мы тебя, голубушку... не проведешь. Аннушка вошла въ свѣтелку свою, а Александра остановилась у дверей, чтобы поглядѣть, что будетъ дѣлать сестра. Приходъ Аннушки разбудилъ мать ея. ====page 22==== — Что, Аннушка, неужто ужь ты проснулась? спросила Арина. — Нѣть, матушка, я и совсѣмъ не спала... — Что же, родная, отчего? — Такъ, матушка, безсонница какая-го. — Ахъ, ахъ, думала про себя Александра, экая безстыжая, а? — Что же бы тебѣ меня-то разбудить: я бы посидѣла съ тобою! говорила Арина. — Мнѣ жалко было будить тебя, матушка. — Что же ты дѣлала-то? — Ничего... Вышла на улицу, да все и бродила около дому. — Хитрячка! а? бой-дѣвка! думала Александра. — Такъ ложись, болѣзная: усни хоть теперь-то! сказала Арина. — Хорошо, матушка, я лягу. Аннушка легла въ постель, чтобы скрыть свои слезы и свою тоску, чтобы не говорить ничего, но не могла заснуть, и часа черезъ два опять встала. ====page 23==== ГЛАВА II. ДОБРАЯ ДУША. Августъ Карлычъ, хотя и считалъ себя нѣсколько обиженнымъ Аннушкой, за то, что она такъ скоро оставила его, но на другой день соскучился безъ нея и пошелъ къ Ивану Прохорычу, чтобы посмотрѣть, какъ помѣстилась его бывшая дочка, а также и для того, чтобы исполнить завѣщаніе жены. Велѣлъ за собой привезти большой сундукъ и нѣсколько узловъ, въ которыхъ помѣщалось все платье и всѣ вещи, принадлежавшія Амаліѣ Ѳедоровнѣ. Аннушка бросилась къ Августу Карлычу съ радостью и не могла удержаться отъ слезъ. — Ну, что, Анхенъ, какъ ты?.. довольна ли, что ушла отъ меня? спросилъ Августъ Карлычъ не безъ упрека, по-нѣмецки. Аннушка ничего не отвѣчала, но закрыла лице платкомъ, скрывая слезы. Августу Карлычу стало жаль ее и совѣстно за свой вопросъ. ====page 24==== — Ну, Богъ съ тобой: я не сержусь; мнѣ только жаль тебя! сказалъ онъ. Вотъ возьми платье покойной Амаліи и билетъ на деньги, которыя принадлежали ей. — Мнѣ ничего не надобно! отвѣчала Аннушка. — Какъ не надобно? спросилъ удивленный Кнабе. — Не надобно; я и безъ того много вамъ обязана. — Да, вѣдь у тебя ничего нѣтъ? чѣмъ же ты будешь жить? — Я буду работать, я хочу быть простой крестьянкой, какъ была!.. — Полно, Анхенъ, что ты?.. ты не такъ воспитана. — Я привыкну. — Нѣгъ, нѣтъ, ты должна взять все это на память объ Амаліи... Она этого хотѣла. Августъ Карлычъ прослезился. — Пожалуй, я возьму на память нѣкоторыя платья, любимыя муттеръ, но денегъ мнѣ не надобно. Весь этотъ разговоръ происходилъ на нѣмецкомъ языкѣ. ====page 25==== Арина и Александра, находившіяся при немъ, не понимали ни слова, но по выраженію лицъ и по движеніямъ разговаривающихъ догадывались, что Августъ Карлычъ отдаетъ привезенное имъ имущество, а Аннушка отказывается отъ него. Послѣднее очень не правилось Аринѣ и удивляло Александру, которая съ жадностью заглядывала на узлы и сундуки. Арина находилась въ большой тревогъ, опасаясь, какъ бы дочь и въ самомъ дѣлѣ не отказалась отъ добра, которое ей достается даромъ, и не знала, что дѣлать, какъ бы надоумить дочку, да и узнать хорошенько, въ чемъ дѣло. — Осмѣлюсь я твоей милости спросить, рѣшилась наконецъ сказать Арина, что это за сундуки да узлы натаскали въ избу: что съ ними прикажешь дѣлать? Аннушка сначала вспыхнула, потомъ поблѣднѣла при этомъ вопросѣ матери. — А, это все дочкѣ... отвѣчалъ Августъ Карлычъ, Амалія на память... Возьми, возьми, Арина, убирать... — Ахъ, вы наши отцы и благодѣтели, заголосила старуха, бросаясь въ ноги нѣмцу... ====page 26==== Экіе вы благодѣтели наши... Аннушка, матка, что же ты? кланяйся да благодари!.. Что ты такъ-то стоишь, помилуй, скажи? — Мнѣ ничего не надобно! торопливо сказала Аннушка. — Полно, полно, не слушать!.. говорилъ Кнабе, она сама не понимаетъ, что говоритъ... — Не понимаетъ, батюшка, не понимаетъ... по глупости своей! подтвердила Арина съ низкимъ поклономъ. Послѣ, батюшка, будетъ благодарить... благодѣтели вы наши!.. — А вотъ это возьми: билетъ... 500 руб. — Батюшка, благодѣтель, отецъ, кормилецъ... восклицала Арина, и, принимая билетъ, поцѣловала руку у Августа Карлыча. Аннушку измучила эта сцена: она горѣла отъ стыда за свою мать, но она не знала еще цѣны деньгамъ и не хотѣла подумать, что мать благодарила не за себя, а за нее. Аннушкѣ было особенно стыдно посторонняго свидѣтеля этой сцены — Александры. Она робко взглянула на нее, но прочла въ ея глазахъ только жадность и зависть, между тѣмъ какъ на лицѣ матери выражалась одна радость. Благородное сердце дѣвушки сжа ====page 27==== лось отъ негодованія. Она не могла говорить, и молча простилась съ Августомъ Карлычемъ; ей стыдно было даже взглянуть на него. — Отпускай ее ко мнѣ когда! сказалъ Августъ Карлычъ, обращаясь къ Аринъ. — Какъ же, батюшка, какъ же!.. Отецъ ты нашъ!.. когда угодно... за всякое время! отвѣчала старуха. — Ну-ка, Аннушка, что ты? и спасибо-то не сказала экому своему благодѣтелю! замѣтила Арина, когда нѣмецъ ушелъ изъ избы. — Какъ это, матушка, не стыдна было тебѣ все это взять отъ него! спросила Аннушка съ упрекомъ. — А то что, али бы и не взять?.. Полно-ко, Аннушка, пятьсотъ-то рублевъ на землѣ не валяются, не подымешь... Шутка въ дѣлѣ: пятьсотъ рублевъ!.. тебѣ надо Богу за нихъ молиться, благодѣтелей своихъ... — Ужь подлинно, сестрица, благодѣтели, подхватила Александра; какъ только онъ васъ любитъ: ничего ему не жаль!.. Что вы, сестрица, узелки-то не развяжете? хошь бы посмотрѣла, кажись... — Развяжи, пожалуй! отвѣчала Аннушка. ====page 28==== — Ну-ка, ну-ка, Александра, полно: не вороши! куда какая прыткая! замѣтила Арина. Подь-ка, лучше сбѣгай за отцомъ: — перво надо ему разсказать про экую радость, а насмотрѣться-то и послѣ насмотришься досыта. Поджигаемая любопытствомъ и нетерпѣніемъ, Александра опрометью бросилась въ поле, гдѣ работалъ Иванъ Прохоровъ, но дорогой успѣла разсказать чуть не всей деревнѣ, какое Богъ подалъ счастье ихъ Аннушкѣ. Иванъ Прохоровъ долго не вѣрилъ Александрѣ при разсказахъ ея о посѣщеніи нѣмца и о подаренныхъ имъ 500 рубляхъ впрочемъ изъ любопытства пошелъ въ избу; Зосиму почти насильно утащила Александра. Старикъ былъ удивленъ и пораженъ поступкомъ управляющаго: качалъ головой, разводилъ руками, крестился. Зосима оставался равнодушнымъ слушателемъ. — Ну, жалобился я сначала на нѣмцевъ, какъ они стали Аннушку обучать, — можетъ ====page 29==== они и шибко испортили ее у меня, — а ужь это... нѣтъ, добрые люди, любили они ее, коли такое дѣло сдѣлали... Дай Господи ей царства небеснаго, а ему добраго здоровья! Надо сходить да поблагодарствовать... Ну, Аннушка, счастлива ты... Да что ты не весела сидишь? спросилъ Иванъ Прохорычъ. — Ничего, батюшка, такъ! — А вотъ, сестрица, развеселитесь: прикажите узелки-то развязать... говорила Александра, которая давно уже горѣла нетерпѣніемъ посмотрѣть, что такое скрыто въ этихъ узлахъ, и уже нѣсколько разъ щупала ихъ руками. — Полно-ка, Александра, экъ тебѣ! твое что ли тутъ? что те ровно подмываетъ? Она и сама развяжетъ. — Нѣтъ, нѣтъ, матушка, я не хочу... Пусть смотритъ сестрица. — Такъ ужь лучше же я стану вымать, да тебѣ показывать!.. отозвалась Арина и начала развязывать узлы и вынимать изъ нихъ платья одно за другимъ; каждую новую вещь подносила она къ Аннушкѣ, показывала ей и разсматривала вмѣстѣ съ Алек ====page 30==== сандрой и Иваномъ Прохорычемъ, при чемъ безпрестанно сыпались восклицанія восторга и удивленія. Когда же дошла очередь до сундука, и изъ него Арина вынула небольшую шкатулочку, въ которой оказались разныя золотыя и серебряныя вещицы: сережки, колечки, булавочки, принадлежавшія Амаліи Ѳедоровнѣ и скопленныя ею въ теченіе жизни, то все семейство, не исключая даже и Зосимы и маленькаго Калистратки, превратилось въ зрѣніе и любопытство. Впрочемъ Арина прежде, нежели рѣшилась всѣ этѣ вещи вынуть изъ шкатулочки, изъ предосторожности приперла двери въ избу. Одна только Аннушка оставалась при всемъ этомъ грустною и совершенно равнодушною. — Ну, Аннушка, вотъ ты какая теперь у насъ богатая! сказала Арина, разводя руками, когда всѣ вещицы были вынуты изъ шкатулки и разложены на столѣ. Наградилъ тебя Богъ за твою доброту, да простоту... А! Иванъ Прохорычъ, глянь-ка! — Слава Тебѣ, Господи! сказалъ старикъ и перекрестился. ====page 31==== — Слава Тебѣ, Господи! повторила Арина, и потомъ начала обнимать и цѣловать Аннушку. — Вотъ, кажется, ничего бы въ жизни не пожалѣла, сказала Александра, у которой глаза сверкали свѣтлѣе всѣхъ вещицъ, разложенныхъ на столѣ, какъ бы да у меня было этакое платье, да вотъ этакія сережки... Ничего бы въ жизни не надо. — Развѣ они тебѣ очень нравятся, сестрица? спросила Аннушка. — Ахъ, Анна Ивановна, такъ неужто нѣтъ? Кажись, отродясь экаго наряда не видывала!.. экое платье-то; шелковое, вѣдь, это, Анна Ивановна?.. — Шелковое... — Я и вижу, что шелковое... Ахъ, ты, батюшки мои, а сережки-то... бріанды, вѣдь, настоящіе, Анна Ивановна!.. — Такъ возьми себѣ, сестрица, и платье и серьги! — Полноте-ка, сестрица... что вы! отвѣчала Александра съ недовѣрчивой улыбкой, между тѣмъ какъ глаза ея прыгали и сверкали. ====page 32==== — Право, возьми, сестрица, я не шучу. Александра продолжала смотрѣть то на предлагаемые ей подарки, то на сестру все еще недовѣрчиво, но съ нѣжной улыбкой, впрочемъ не рѣшалась протянуть руку къ сокровищамъ, которыя ей отдавали. — Ахъ, какая же ты! сказала Аннушка, вставая, взяла платье и сережки и отдала ихъ въ руки Александрѣ. Послѣдняя, увѣрившись, что ее и въ самомъ дѣлѣ дарятъ, вздумала изъ приличія поломаться. — Нѣту, нѣту, ни за что не возьму!.. что вы, сестрица, вѣдь, я такъ только... Куда мнѣ, не надо! говорила Александра, полупридерживая, полу-отталкивая отъ себя подарки. — Ну, если любишь меня: возьми! говорила Аннушка. — Ахъ, чтой-то это, сестрица!.. отозвалась Александра, и, не умѣя болѣе скрывать своей радости, бросилась цѣловать и обнимать сестру. ====page 33==== — Такъ неужто и впрямь ты взять хочешь?.. Какъ же! такъ я тебѣ и дала! заговорила Арина. Полно-ка, полно... вишь ты безстыжая, подай сюда... Да и ты, Аннушка, что ни-на-есть лучшее отдаешь... А эта и рада... эка... Подай-ка, полно... — Матушка, какъ тебѣ не стыдно, отозвалась Аннушка: это, вѣдь, мое, ну, я и хочу подарить сестрицу... не тронь ее; возьми, сестрица, изъ любви ко мнѣ... — Эка безтыжая, эка адовка, ровно Аксютка вонъ экая же завидущая... говорила Арина, качая головой на Александру. — Ахъ, матушка, какъ тебѣ не стыдно!.. мнѣ ничего не надо... Вотъ эти платья возьми себѣ, вотъ эти отдай племянникамъ, это братцу... — Какъ же, какъ же, тотчасъ... вотъ такъ бы все и раздала!.. отвѣчала Арина, поспѣшно укладывая вещи, запирая шкатулку и завязывая узлы съ платьями. Нѣтъ, видно, дѣвка, глупепька еще ты... запру сундукъ и ключа тебѣ въ руки не дамъ... И денегъ ей въ руки не давай, Иванъ Прохорычъ: тотчасъ кому-нибудь отъ простоты своей ====page 34==== отдастъ... вотъ этакая попрошайка подобьется... Что-йто?.. на что это похоже и всамъ дѣлъ?.. Не отдавай ей денегъ, Иванъ Прохорычъ... — Да мнѣ и не надо этѣхъ денегъ: я ихъ отдаю своимъ племянникамъ... Все семейство пришло въ неописанное волненіе; по апатическому лицу Зосимы пробѣжалъ отблескъ какого-то свѣтлаго и глубокаго чувства. — На-ка, на-ка, что еще выдумала! вскричала Арина, всплескивая руками... Да кто это тебя послушаетъ? — Мнѣ ничего не надо! повторяла Аннушка съ грустью. Братецъ, этѣ деньги принадлежатъ твоимъ дѣтямъ: возьми ихъ!.. — Ну, только удивленье! воскликнула Арина и ударила себя руками по бедрамъ. Никто изъ всего семейства не понималъ, что происходило въ душѣ бѣдной дѣвушки, никто не замѣтилъ, какою радостію блеснули ея глаза, когда они встрѣтились съ глазами Зосимы, устремленными на нее съ выраженіемъ глубокой, безпредѣльной любви и благодарности. ====page 35==== — Нѣтъ, погоди, дочка, вымолвилъ наконецъ Иванъ Прохорычъ, ужь и я скажу: что не дѣло, то не дѣло. Ужь и я не послушаюсь: денегъ не отдамъ. — И я не возьму ихъ, батюшка: они не мои, я ихъ отдала... Мнѣ ничего не надобно. — Ну, полно, безъ времени не клади заклятья: може и понадобится... Тамъ, какъ хошь, пожалуй, отдавай, только я билета въ руки Зосимѣ не дамъ... какъ разъ за полштофа ухлопаетъ... Зосима мрачно взглянулъ на отца, но не сказалъ ни слова. — Эхъ, Аннушка, Аннушка, глупенька ты еще, продолжалъ Иванъ Прохорычъ, а я думалъ, что тебя и нивѣсь какой премудрости научили... Подалъ Богъ счастья, такъ сама отъ него отворачивается: мнѣ, чу, ничего не надо: и видно, что не жила своимъ-то домомъ, да не было своей заботушки... Но Аннушка была вполнѣ счастлива, видя радость Александры вслѣдствіе ея подарка, и искреннее чувство благодарности, которое она прочла въ глазахъ Зосимы. Она не понимала еще смысла собственности; притомъ ====page 36==== нѣсколько мечтательная душа ея была слишкомъ утомлена сильными движеніями и не могла чувствовать какую-нибудь привязанность къ вещественнымъ благамъ. Сопротивленіе родителей желанію ея отдать то, что для нея не имѣло никакой цѣны, и сдѣлать чрезъ это счастливыми другихъ, возмущали и оскорбляли ее, а между тѣмъ она чувствовала себя счастливою, доставляя удовольствіе другимъ, — вслѣдствіе этихъ противоположныхъ движеній душа ея расширилась, и ей хотѣлось бы раздать все, что она имѣла... Но и тутъ она встрѣтила только одну оппозицію, одно непониманіе... Тяжело было бѣдной дѣвушкѣ. ГЛАВА III. ПЬЯНЪ ДА УМЕНЪ - ДВА УГОДЬЯ ВЪ НЕМЪ. Дня три спустя послѣ описанной сцены, Аннушка сидѣла одна въ своей свѣтелкѣ: вся семья, не исключая даже Арины, была на полѣ, торопясь дожать яровое. Собесѣд ====page 37==== никомъ Аннушки былъ только осмилѣтній Калистратъ; другаго груднаго еще сына Александра взяла съ собой на поле, какъ дѣлаютъ вообще всѣ крестьянки. Много грустныхъ, печальныхъ мыслей тревожило Аннушку, но она силилась освободиться отъ нихъ и забыться въ ребяческой болтовнѣ съ племянникомъ. Мальчикъ былъ вымытъ, причесанъ, на немъ была чистая и хорошенькая ситцевая рубашка: видно было, что это дѣло Аннушки. Ребенокъ преспокойно оставался одинъ съ теткой, весело шалилъ и самоувѣренно теребилъ ее. — Перестань, Калистратушка, не шали; поговори со мной! сказала Аннушка. — А что? — Ну, скажи-ка: ты ужь привыкъ ко мнѣ? — А-а? — Ты не боишься ужь меня? — Нѣту-у! — Да не кобенься же, перестань. Слушай меня: отчего же ты прежде-то меня дичился? — А-а? — Отчего ты прежде-то меня по любилъ?.. ====page 38==== Ну, не шали же, отвѣчай мнѣ: отчего прежде не любилъ меня? — Не знаю-ю! отвѣчалъ мальчикъ, растягивая окончаніе слова. — А теперь любишь? — Да-а. — Отчего же любишь, за что? — А ты мнѣ всего даешь!.. — Ну, а кого же ты больше любишь, отца или маму? — Тятю. — Отчего? — Татя-та такую загвоздку спуститъ, а ничего, а мамка-та все за вихорь... то и дѣло... таково больно... — За что же тебя бьютъ? — А тятя-та, коли сбалуешь, а мама-та такъ, все за вихорь... и все ругается, а тятя-та только выбранитъ, а когда и калачъ дастъ, а мама-та ничего не дастъ... только не подходи къ ней... Въ это время въ сѣняхъ послышались чьи-то тяжелые и неровные шаги, потомъ дверь свѣтелки быстро отворилась на-стежь, и на порогѣ показался Зосима. Онъ стоялъ, пока ====page 39==== чиваясь изъ стороны въ сторону; на немъ была одна рубашка, на головъ шапки не было; лице его было красно, глаза сверкали, но смотрѣли ласково, губы улыбались. — Аннушка... сестрица!.. то-то... умница... писаная... кормилица... то-то!.. вотъ какъ! И Зосима ударилъ себя кулакомъ въ грудь противъ сердца. Аннушка догадалась, что братъ былъ пьянъ; ей въ первый разъ приходилось быть такъ близко съ пьянымъ: она испугалась. — Что ты, братецъ? спросила она робко. — Я? ничего... постой... Хороша дочка Аннушка, коли хвалитъ мать да баушка... запѣлъ Зосима. Аннушка... нѣтъ! продолжалъ онъ, благодѣтельница ты моя... добрая... кажется вотъ какъ... всей душой... а не то, что... — Братецъ, ты бы легъ спать!.. нерѣшительно проговорила сестра. — Я? нѣтъ, стой, погоди... Я тебѣ скажу... я, Аннушка, гуляю... У-ухъ... такой и эдакой комаринскій мужикъ... Аннушка, и пѣсня-то про меня сложена... ха, ха, ха!.. ====page 40==== — Братецъ, ради Бога, поди спать... коли любишь меня: поди, да лягъ. — А ты постой, Аннушка, нишкни... что я тебѣ скажу... я тебя люблю... ты мнѣ знаешь какая... Господи только!.. чувствую, все чувствую... И Зосима заплакалъ. — Ну, да что толковать... такъ ли, Аннушка, а? Дай-ка, я тебя поцѣлую. И онъ обнялъ и крѣпко поцѣловалъ сестру. Аннушку опахнуло запахомъ вина и лука: она чувствовала отвращеніе, но преодолѣла себя и не отвернулась отъ брата. — То-то, Аннушка... Вѣдь, я мужикъ... а ты барышня... ученая... умница... на что ты сюда пришла?.. а?.. то-то!.. О-хъ! самъ-то бы я... что онъ? что опъ уменъ?.. отецъ-отъ?.. а что я?.. батракъ я, али сынъ?.. ты скажи миѣ: батракъ я, али сынъ?.. что онъ меня?.. что я выпилъ-то?.. такъ что?.. нечто я... Калистратка, поди сюда, шельма... поди... нечто я его не люблю что ли... Калистратку?.. нечто онъ не сынъ мнѣ? а?.. то-то!.. Аннушка... вотъ ты у меня благодѣтельница... я, вѣдь, понимаю... матушка... ====page 41==== дай-ка я тебя еще поцѣлую... У-ухъ... ты, вѣдь, отъ души... вотъ что!.. — Братецъ, пожалуйста, поди спать... Неравно отецъ вдругъ придетъ... — Такъ что мнѣ? — Онъ браниться будетъ, разсердится. — Ахъ... вотъ тебѣ на... Нечто я испугался что ли? Нѣту, н е испугался... Я самъ ему такую... — Братецъ, не говори, ради Бога, это грѣхъ: Богъ велитъ уважать своихъ родителей. — Ахъ, Аннушка!.. Знаю, вѣдь, я, знаю... умница ты у меня, ученая... А на что онъ сказалъ, что я Калистратковы... что ты Калистраткѣ деньги дала... что я пропью... на что онъ сказалъ, что я Калистратковы деньги пропью? а? на что онъ это сказалъ?.. Нечто я его не люблю... нечто онъ не сынъ мнѣ?.. Калистратка... Что онъ мнѣ никакой воли не даетъ?.. что онъ... не пускаетъ меня своимъ домомъ жить? Что я выпью-то?.. Ну, выпью, коли захотѣлъ... такъ что ему?.. не работаю что ли я?.. что онъ меня пьяницей-то срамитъ?.. у меня вотъ тутъ червякъ сидитъ... вотъ тутъ подъ сердцемъ... ====page 42==== засосетъ... пойду и выпью... рубаху сниму, да выпью... А онъ что думаетъ?.. себя что ли я не понимаю?.. понимаю!.. все понимаю!.. хотѣлъ на Проскухѣ жениться... не велѣлъ... А Александра-то лучше? ха, ха, ха!.. лучше!.. Мнѣ что?.. мнѣ не то нужно... я и съ нимъ живу... онъ мой отецъ... я ему долженъ вѣрой и правдой... а зачѣмъ онъ меня срамитъ?.. что я не баю-то?.. онъ думаетъ я дуракъ?.. я-то? нѣтъ, я умнѣе его... да!.. такъ-то!.. Вотъ теперь ничего... хорошо... сытъ... Аннушка, подари-ка мнѣ что-нибудь... — Да на что же тебѣ? — Ну, ужь подари... тогда скажу. — А ты лягъ спать... какъ проснешься, тогда я тебѣ и подарю что хочешь. — Нѣтъ, тогда мнѣ не надо... мнѣ теперь надо... а тогда я и не возьму. — Что же тебѣ подарить? ну, на вотъ платочекъ шелковый, а то все у матушки заперто. — Ха, ха! заперто... и твое-то заперли... Ну, ладно, вотъ спасибо и на платочкѣ... — Ну, скажи же, зачѣмъ же ты просилъ. ====page 43==== — Зачѣмъ?.. сказать?.. хи, хи!.. не я просилъ... червякъ запросилъ... ха, ха, ха!.. теперь гуляй, погуливай!.. У-ужь какъ нѣтъ у насъ такова молодца!.. — Такъ неужели же ты хочешь пропить?.. Ну, я этого не ожидала отъ тебя: я подарила тебѣ на память, а ты хочешь пропить... Вотъ и видно, что не любишь меня... — Я тебя не люблю... я?.. такъ неушто думаешь пропью, коли на память подарила... Пусть же всю грудь онъ у меня высосетъ... а ужь нѣтъ... не видать ему этого платочка... на шею повяжу, да и пойду гулять... — Нѣтъ, братецъ, коли любишь меня, лягъ спать, поди въ избу... — Изволь лягу, только не въ избѣ... а здѣсь... да-ка, Аннушка, я на твоей-то постелькѣ... косточки понѣжу... а? Зосима пошелъ къ кровати, но Аннушка ничего не отвѣчала: онъ оглянулся на нее и остановился. — Что же, ложись, братецъ, ничего! — сказала дѣвушка, скрѣпя сердце. — Нѣтъ, гдѣ мнѣ... мужицкая рожа!.. Аннушка, умница... барышня... ====page 44==== — Ну, какъ вотъ тутъ, хоть на лавку ложись: погоди вотъ я постелю что-нибудь... — Нѣту, я на полу лягу... — Ахъ, что ты, братецъ, не ложись на полъ, что ты. — На полъ лягу! отвѣчалъ Зосима и улегся на голомъ полу прежде, нежели Аннушка успѣла что-нибудь положить ему подъ голову. — Аннушка... добрая... вотъ какъ... отъ сердца жалѣю... бормоталъ Зосима, но скоро заснулъ и захрапѣлъ. Аннушкѣ было и стыдно и отвратительно смотрѣть на брата, валявшагося на полу, но въ то же время ей и жалко было его: она видѣла въ немъ добрую душу и любовь къ себѣ, поняла, что онъ недоволенъ отцомъ и что послѣдній не умѣетъ цѣнить его... Бѣдная дѣвушка страдала отъ этихъ мыслей, но рѣшилась употребить всѣ усилія, чтобы примирить брата съ отцомъ и вылечить перваго отъ его пагубной страсти. Аннушка усѣлась въ самый дальній уголъ свѣтелки, посадила около себя Калистрата, и старалась не глядѣть на Зосиму, чтобы не возмущаться при видѣ пьянаго. ====page 45==== Такъ прошло нѣсколько тяжелыхъ часовъ для Аннушки. Наступалъ вечеръ, стали возвращаться съ поля. Первая пришла Александра, и кинувши, серпъ, поспѣшила къ сестрицѣ, къ которой она чувствовала особенную любовь съ тѣхъ поръ, какъ получила отъ нея подарокъ. Александра оторопѣла, увидѣвши въ свѣтелкѣ на полу своего мужа, впрочемъ тотчасъ сообразила, въ чемъ дѣло. — Ахъ, сестрица, Анна Ивановна, заговорила она, извините. Видно пьяный ввалился? Цѣлый день пропадалъ сегодня, а сюда спать нелегкая занесла... экой нагрѣщникъ!.. Извините, сестрица... меня-то совсѣмъ пристыдилъ, не обидѣлъ ли онъ васъ чѣмъ? вѣдь, онъ пьяный-то себя не понимаетъ... охъ, охъ! простите вы насъ!.. Вставай, безстыдникъ! экой человѣкъ только... ну, вставай же! окаянный... Александра теребила, толкала мужа, но тотъ еще не проспался, хмѣль въ немъ не прошелъ, и онъ отвѣчалъ женѣ только мычаніемъ и бранью. — Ахъ, ахъ, стыдобушка моя... вотъ му ====page 46==== женька Богъ далъ!.. Вотъ попрошу батюшку, чтобы поколотилъ хорошенько. Ахъ, озорникъ ты этакой... что ты станешь дѣлать? не просыпается, нейдетъ... хоть бы батюшка-то пришелъ поскорѣе, хоть бы въ избу-то стащить... ахъ, батюшки мои!.. извините, сестрица!.. — Да не тронь его, пожалуйста... только вотъ не хорошо, что на полу лежитъ: положи ему подъ голову-то хоть подушку. — Полноте-ка сестрица, стоитъ ли онъ того вниманія, чтобы... валяется и на полу... пьяница этакой... а вотъ вамъ-то онъ этакое безпокойство дѣлаетъ. — Ничего, ничего! — Какъ ничего, сестрица, развѣ вы къ этому привычны? экой, вѣдь, срамникъ... меня-то осрамилъ... тьФу!.. — Послушай, какъ тебѣ не стыдно? вѣдь онъ мнѣ братъ... — Какой ужь онъ вамъ братъ, Анна Ивановна?.. такое ли его и образованье, чтобы вамъ въ братья причитаться... Въ это время въ свѣтелку вошелъ Иванъ Прохоровичъ. ====page 47==== — Батюшка, посмотри-ка, хорошъ ли сынокъ-отъ, обратилась къ нему Александра. Нахлестался гдѣ-то, да и пришелъ къ сестрицѣ. Знаешь, вѣдь, ты его пьянаго-то: чай, чего-чего, какой гадости не наговорилъ, да еще и спать у нея завалился... экой обидчикъ! а?.. бужу и не встаетъ никакъ... — Эко стерво... сказалъ съ сердцемъ Иванъ Прохоровичъ. Люди торопятся дожинать, а онъ пьянствуетъ... Вотъ я те дамъ! вставай!.. И старикъ ткнулъ сына ногой. — Батюшка, что ты дѣлаешь? проговорила Аннушка умоляющимъ голосомъ. — Такъ что? не поблажку ли ему дать? Люди работаютъ, а онъ что дѣлаетъ... Вставай же, говорятъ. Зосима полу-проснулся и сѣлъ на полу; онъ посмотрѣлъ на отца мутными глазами, и потомъ тотчасъ же опустилъ голову на грудь. — Эка, вѣдь, пьяница!.. наказалъ меня Господь! сказалъ старикъ и ударилъ Зосиму. Аннушка вскрикнула, заплакала и закрыла лице руками. Зосима посмотрѣлъ въ ту сторону, гдѣ была сестра, потомъ свирѣпо взглянулъ на отца, ====page 48==== и, не сказавши ни слова, поднялся на ноги, и покачиваясь вышелъ изъ свѣтелки, сопровождаемый бранью отца. Александра пошла было вслѣдъ за мужемъ съ тѣмъ, чтобы уложить его спать, но чрезъ минуту опять прибѣжала въ свѣтелку запыхавшись и со слезами на глазахъ. — Нейдетъ, вѣдь, спать-то, а вышелъ на улицу: видно, опять натрескаться хочетъ; стала останавливать, да уговаривать, такъ ударилъ, да толкнулъ: чуть съ ногъ не слетѣла. Батюшка, поди останови... — Ахъ, Зосимка, погодижь ты, я те покажу сказалъ старикъ, подымаясь съ мѣста и намѣреваясь отправиться вслѣдъ за сыномъ. Въ котору сторону онъ пошелъ? — Вотъ сюда въ деревню... — Батюшка, ты опять прибьешь его? спросила Аннушка. — Мало прибью, выпорю цѣлымъ міромъ, коли не послушаетъ: не пойдетъ домой. — Батюшка, позволь мнѣ позѣать его: онъ меня сейчасъ послушаетъ, только ты не бейи не брани его. — Полно, послушаетъ ли онъ тебя, коли ====page 49==== и меня не слушаетъ: что хошь говори, ровно дерево. — А вотъ посмотри только я съ тобой пойду. — Ну, поди попробуй, коли да онъ не обругаетъ тебя. Аннушка поспѣшила выдти на улицу, и замѣтя вдали по улицѣ медленно бредущаго Зосима, оставила отца и побѣжала вслѣдъ за нимъ. — Братецъ, братецъ! кричала она ему. Зосима остановился, услыша голосъ сестры. Аннушка подошла къ нему. — Куда ты пошелъ? — Куда?.. куда нужно! отвѣчалъ Зосима угрюмо. — Сдѣлай милость, не ходи, поди домой. — Какъ же, сейчасъ! — Ради Бога, если любишь меня! — Да на что я домой-то пойду? чтобы брань-то да побои видѣть... — Да тебя никто не станетъ ни бить, ни бранить... — А онъ-то? спросилъ Зосима, указывая на подходящаго къ нимъ отца. ====page 50==== — Онъ обѣщалъ мнѣ, что ни слова не скажетъ. — Ну, ладно, подемъ домой... для тебя. — Что, пьяница, али очувствовался, разбойникъ этакой: за что прибилъ-то? такимъ вопросомъ встрѣтила Александра мужа, когда онъ, идя назадъ, поровнялся съ нею и отцемъ. Зосима нахмурился и молчалъ. — Экая, стыда-то въ тебѣ нѣтъ, продолжала Александра, слѣдуя за мужемъ, пьяница этакая, хошь бы сестрицы-то постыдился... Аннушка давала знаки сестрѣ, чтобы та замолчала, но Александра или не замѣчала ихъ, или не хотѣла умолкнуть. Зосима вдругъ среди самыхъ краснорѣчивыхъ увѣщаній и упрековъ жены, опять, ни слова не говоря, повернулся и пошелъ въ противоположную сторону. — Братецъ, куда это ты? спросила Аннушка испугавшись. Отвѣта не было. — Зосима, пошелъ домой! закричалъ Иванъ Прохоровичъ. Зосима ни слова не отвѣчалъ, но и не думалъ остановиться. ====page 51==== — Ну, смотри, Зосима, плохо будетъ, коли не послушаешь! кричалъ старикъ. — Братецъ, ради Бога, воротися! уговаривала Аннушка чуть не со слезами. — Экого Богъ далъ муженька... батюшка, ужь что онъ, коли и тебя-то не слушаетъ... каковъ же ужь онъ человѣкъ!.. безстыжій ты человѣкъ, бить бы тебя! кричала она вслѣдъ мужу. Зосимъ вдругъ повернулся, захохоталъ, погрозилъ женѣ кулакомъ и опять пошелъ прежней дорогой, скорыми шагами. — Не пускайте его, схватите, батюшки, схватите! кричала Александра двумъ мужикамъ, идущимъ на встрѣчу Зосимѣ. Тѣ хотѣли остановить его, но Зосима такъ сильно толкнулъ одного изъ нихъ, что другой почелъ за лучшее, не дотрогиваясь Зосимы, поднять страшный крикъ на всю деревню. Тогда изъ всѣхъ изб повыскакали мужики и бабы, а Зосима ударился бѣжать со всѣхъ ногъ. Начались разспросы, толкованье, шумъ, крикъ; обступули Ивана Прохорыча и Александру; старикъ жаловался на сына, Алек ====page 52==== сандра на мужа. Аннушка заплакала и ушла въ свою свѣтелку. Аннушка успѣла уже проплакаться и сидѣла подгорюнившись, и задумавшись, когда въ свѣтелку къ ней пришли Иванъ Прохоровичъ, Александра, кончившіе свое объясненіе на улицѣ, и Арина, которая только что возвратилась съ поля и узнала, что на Зосиму опять нашелъ стихъ. — Ну, что, много ли послушался тебя? спросилъ дочери Иванъ Прохоровъ. — Это виновата сестрица, отвѣчала Аннушка: если бы она не стала его упрекать, онъ пришелъ бы домой... — Полно-ка, Аннушка, вѣдь, ужь не первый годокъ я съ нимъ маюсь: развѣ у него есть какое чувствіе? Вотъ какъ я завтрѣ схожу къ управителю, да попрошу, чтобы его вздули хорошенько, такъ може лучше дурь-то спадетъ. — Ай, батюшка, сохрани Богъ, что ты? нѣтъ, ты не дѣлай этого! развѣ это можно?.. — А для чего нельзя. Такъ-то отбарабанятъ, что люба два. ====page 53==== — Вѣдь, у него у самого дѣти; развѣ онъ мальчикъ какой? — Ладно! такъ что же онъ отцу-то не уважаетъ, коли у него у самого дѣти? на что онъ себя не помнитъ, дуритъ, ровно у него и заботушки никакой нѣтъ? люди работаютъ, а онъ гулять вздумалъ? — Батюшка, онъ пьетъ оттого, что ему тошно, что ты съ нимъ не ласковъ. — Да что съ нимъ быкомъ сдѣлаешь? не цѣловаться же мнѣ съ нимъ: ты пожалуй ему говори, а онъ все въ землю смотритъ... ровно дуракъ какой или безпонятной... — Это все, батюшка, оттого что ему тошно... можетъ быть, у него болѣзнь такая, что онъ пьетъ. — Толкуй, какъ не болѣзнь!.. нѣтъ, онъ злой: какъ не пьяный-то, такъ боится меня, не смѣетъ слова сказать, а напьется-то, такъ для-того, чтобы сгрубить какъ... того только и смотритъ. — Полно, батюшка, онъ добрый. Вѣдь онъ никогда не бранится, всегда слушаетъ тебя, когда не пьянъ; если и ты когда его побра ====page 54==== нишь трезваго, такъ, вѣдь, онъ никогда ничего не отвѣчаетъ тебѣ... — Ужь это точно: иной разъ плюху дашь, кажись бы и другую спустилъ, такъ руки отпускаются: глазомъ не мигнетъ... — Вотъ видишь, батюшка, это и значитъ, что онъ добрый и любитъ и уважаетъ тебя... можетъ быть, ему и стыдно, что онъ пьетъ, да что же ему дѣлать, если это у него болѣзнь... А онъ, батюшка, добрый, право добрый..., — Полноте-ка, сестрица, ужь не говорите! перебила Александра, какой ужь добрый, такое золотцо, что и Господи не приведи. Иной разъ и трезвый, да слова ему не скажи... — Э-эхъ, Александра, молчала бы ты, молчала, замѣтила Арина; другой бы мужъ, кабы и всамъ-то дѣлѣ злой былъ, такъ походя бы тебя колотилъ. — А чтой-то это, матушка ужь и походя?.. Да чѣмъ я хуже другихъ? За что бы это меня походя-то бить? вотъ тебѣ на! возразила Александра, обидясь. — А вотъ за то, что тебѣ мужъ-то не хорошъ: онъ у меня прежь того, до тебя былъ парень веселый, и хмѣлемъ зашибался, ====page 55==== такъ не шибко; а вотъ какъ ты къ намъ въ домъ, такъ онъ хуже да хуже; а ребята пошли подростать, еще хуже. — Такъ нечто я виновата? — А, вѣстимо, ты: не умѣешь ни словомъ, ни лаской его остановить, а все бы вотъ не дѣло языкомъ молола. — Ну, матушка, все я у тебя нехороша... Извѣстно, ужь у свекрови когда... бываетъ ли хороша?.. — Ахъ, ты... То-то вотъ... послала бы я тебя у другой свекрухи-то пожить, такъ и узнала бы ты, каково житье-то... сегодня кто съ поля-то раньше ушелъ: ты, али я?.. — Нѣтъ, батюшка, право, онъ отъ того и пьетъ, что вы не такъ съ нимъ обходитесь! сказала Аннушка, желая прекратить непріязненный разговоръ между матерью и невѣсткой. — А какъ же бы еще съ нимъ обходиться-то? Я говорю, цѣловаться, молъ, что ли съ нимъ? — Ты все его бранишь, а попробуй обходиться съ нимъ ласково, онъ и пить, можетъ быть, перестанетъ. ====page 56==== — Полно-ко, дочка, больно ты умна: хошь ужь и отца-то уму-разуму учить; ты сначала сама-то умомъ-то запасись, а я пожилъ съ-свое... Вотъ, какъ выпорю его, такъ ровно рукой всю блажь сниметъ... — Я не учу тебя, батюшка, а только прошу: прости его хоть въ этотъ разъ, не бей и не брани, а только постыди ласково... — Эхъ, отступись-ка ты мнѣ... Что ты разумѣешь? ровно съ маленькимъ валандаться? вѣдь, слава Богу, не Калистратка, свой царь въ головѣ... А больно я не люблю, какъ мнѣ науки-то эти разсказываютъ... молоденька еще ты... вотъ что! И Иванъ Прохорычъ ушелъ вонъ изъ свѣтелки, недовольный дочерью. — Матушка, попроси его, чтобы онъ простилъ братца. — Нѣту, Аннушка, ужь онъ теперя пикнуть не дастъ — не послушаетъ. — Какъ не послушать, если всѣ будемъ просить? Сестрица, неужели тебѣ не жаль его: вѣдь, онъ мужъ тебѣ. — Кому же и жалѣть, Анна Ивановна, какъ не мнѣ, да что ужъ я... вонъ, матушка ====page 57==== говоритъ, что я всему и причина, что и мужъ-то чрезъ меня пьянствуетъ... — Такъ что не дѣло что ли я говорю, отозвалась Арина: какъ бы ты была бабёнка путная, такъ неужто бы онъ не установился, какъ бы просила, да кланялась, такъ неужто бы его стыдъ не взялъ... — Матушка, ради Бога, попроси отца, чтобы онъ простилъ братца! твердила Аннушка. — Да изволь, Аннушка, попросить я попрошу, для-че не попросить — не за чужаго... А и то сказать: надо его и поучить: себя, вѣдь, не помнитъ, вѣдь, трое на шеѣ у него сидятъ. — Такъ неужели тебѣ, матушка, не стыдно будетъ, если такого большаго сына станутъ... сѣчь? — Да что за стыдъ?.. и старше его сѣкутъ... Жалко, слова нѣтъ, а стыдъ-то какой?.. Мало ли кого уму-разуму учатъ! Провинился, такъ и отвѣчай: самъ виноватъ. Аннушка не нашлась ничего возразить на эти слова матери, по ей грустно было видѣть, какъ расходятся ея понятія съ понятіями ма ====page 58==== тери; эти слова напомнили ей, какой она чуждый элементъ въ своей родной семьѣ, но эти напоминанія были слишкомъ часты... и теперь они вызвали только глубокій вздохъ изъ груди Аннушки. Она впрочемъ продолжала просить мать ходатайствовать у отца за Зосиму. Мать обѣщала. На Александру Аннушка чувствовала большое негодованіе за ея равнодушіе къ мужу, и ни слова не говорила съ ней. Она ничего не отвѣчала ей даже и тогда, когда Александра, оставшись на-единѣ съ нею, сказала грустнымъ тономъ: — Вотъ, сестрица, какова моя жисть здѣсь; не много радости вижу: мужъ не любитъ, пьянствуетъ, матушка все бранится, да меня во всемъ винитъ... Ахъ, кажется убѣжала бы на край свѣта, ничто-то не мило, ничто-то не весело... Александра смотрѣла на Аннушку, ожидая отъ нея утѣшенія, но та сама была полна своимъ горемъ, и сидѣла задумавшись; ей хотѣлось плакать. Александра тоже подгорюнилась, но не могла сидѣть молча: она забыла и свое собственное горе, видя чужое. ====page 59==== — Что, сестрица, не веселы? спросила она. — Ничего! отвѣчала Аннушка отрывисто. — Али по прежней по любви встосковалось сердце? продолжала Александра неотвязчиво, желая войдти въ довѣренность сестры — ея давнишнее желаніе! Ахъ, сестрица, ужь именно, какъ тебѣ не тосковать? такое ли было ваше прежнее житье, а теперь что съ ними, съ мужиками: совсѣмъ мы безъ понятій... вотъ и про прежнюю про любовь поговорить не съ кѣмъ... ахъ какой только былъ женишокъ-то — заглядѣнье только!.. Что, сестрица, пишетъ ли онъ вамъ про любовь про свою, али и совсѣмъ позабылъ?.. Аннушка не выдержала: эта болтовня раздирала ея сердце; она зарыдала и бросилась въ постель, чтобы скрыть и задушить рыданія. — Что, сестрица, матушка, тошно?.. только я одна и знаю твое горе!.. разскажи мнѣ, матушка, что такъ надрываешься, разскажи — легче будетъ, говорила Александра. — Отстань, ради Бога, уйди отсюда... оставь меня... проговорила Аннушка съ досадою... И можетъ быть, первый разъ въ ====page 60==== жизни она такъ сердилась на человѣка, какъ теперь на Александру, но та не поняла этого. — Ну, ну, проплачься! отвѣчала она. Я вотъ здѣсь сяду, посижу, — все не одна будешь. Аннушка лежала на постели, лицомъ къ стѣнѣ, и тихо плакала. Сколько ни старалась Александра заговорить съ нею, она не отвѣчала, и та, потерявъ наконецъ терпѣніе, ушла изъ свѣтелки. ГЛАВА IV. ЛАСКОВОЕ СЛОВО ПУЩЕ ДУБИНЫ. На другой день Аннушка успѣла упросить отца, чтобъ онъ не наказывалъ Зосиму, а ограничился только однимъ внушеніемъ и выговоромъ. Много не совсѣмъ пріятныхъ рѣчей должна была выслушать она отъ отца прежде, нежели онъ изъявилъ свое согласіе на ея просьбу, но была счастлива уже тѣмъ, что успѣла сдѣлать, счастлива надеждою исправить Зосиму и примирить его съ отцомъ... но не на долго. Прошелъ цѣлый день, а Зосима не возвращался домой: гдѣ онъ былъ, ====page 61==== ни слуху, ни духу; а вечеромъ, когда вся семья укладывалась спать — не оказалось одного полушубка; сколько ни искали его, не могли найдти — онъ былъ украденъ... Впрочемъ не много нужно было соображенія, чтобы объяснить все дѣло: полушубокъ принадлежалъ Зосимѣ, лежалъ онъ на полатяхъ вмѣстѣ съ полушубкомъ Ивана Прохорова и Арины; чужой воръ, конечно, ужь коли воровать, такъ укралъ бы всѣ три; сверхъ того, кромѣ полушубка не оказалось шапки Зосимы, между тѣмъ, какъ все остальное было цѣло. Изъ всего этого становилось ясно, что воръ былъ никто другой, какъ самъ Зосима, что онъ прокрался въ избу въ то время, какъ всѣ уходили на поле, а Аннушка сидѣла въ своей свѣтелкѣ, и что онъ захватилъ полушубокъ и шапку именно съ тою цѣлью, чтобы пропить. Когда все это разъяснилось, Иванъ Прохоровичъ разразился страшною бранью, побожился завтра же сходить къ управителю, пожаловаться на сына и просить, чтобы его высѣкли хорошенько въ примѣръ всѣмъ прочимъ пьяницамъ; Арина и Александра охали, толковали о томъ, что уже было окончательно ====page 62==== объяснено, качали головами и разводили руками. Аннушка пришла въ избу на шумъ и узнала, въ чемъ дѣло, ничего не могла сказать въ защиту брата и уныло опустила голову. На другой день Иванъ Прохоровъ дѣйствительно ходилъ къ управляющему, но что говорилъ съ нимъ, никому не сказалъ: онъ былъ сильно разсерженъ и не хотѣлъ говорить о Зосимѣ даже съ Аннушкой. Три дня безъ вѣсти пропадалъ Зосима, и во все это время Аннушка была особенно грустна и печальна, наконецъ на четвертый она услышала страшную брань и крикъ въ избѣ: то былъ голосъ отца. Аннушкѣ почему-то представилось, что это возвратился Зосима, и какъ ни тяжела была для нея всякая грубая сцена, но она бросилась въ избу, чтобы по возможности защитить брата отъ гнѣва отцовскаго. Она не ошиблась. Зосима дѣйствительно возвратился; при входѣ ея въ избу онъ сидѣлъ на лавкѣ, опустивши глаза въ землю. ====page 63==== На немъ была одна только рубашка, въ которой онъ ушелъ три дня назадъ, полушубка и шапки не было, но на шеѣ остался тотъ платочекъ, который подарила ему Аннушка. Опухшее лице доказывало, что эти три дня Зосима таки повеселился на-славу и успѣлъ заморить своего червячка. Противъ него стоялъ отецъ со сжатыми кулаками и гнѣвнымъ лицемъ. — Гдѣ ты былъ, разбойникъ? кричалъ старикъ. Отвѣта не было. — Говори, гдѣ заложилъ полушубокъ-отъ да шапку, стерво поганое, пьяница ты пропойная! говори что ли. И выведенный изъ терпѣнія молчаніемъ сына, старикъ началъ бить его. Зосима, не поднимаясь съ мѣста, покорно опустилъ голову и великодушно принималъ побои. Аннушка, съ слезами на глазахъ, схватила отца за руку и упрашивала остановиться. Зосима поднялъ голову, взглянулъ на сестру, и въ его равнодушныхъ доселѣ глазахъ отразилось такъ много любви и благодарности, что съ перваго взгляда на апа ====page 64==== тичное лице его никто бы не могъ подумать, что въ душъ его кроется такъ много глубокаго и сильнаго чувства. Онъ всталъ и, взглянувши еще разъ на сестру, пошелъ было вонъ изъ избы, вѣроятно для того, чтобы приняться по своему обыкновенію за дѣло. — Куда ты? закричалъ отецъ. — Косулю посмотрѣть: орать пора! отвѣчалъ Зосима. — Нѣтъ погоди: ты думалъ и все? нѣтъ, ужь ты мнѣ насолѣлъ: подь-ка къ управителю, онъ тебя взбарабанитъ, чтобы ты меньше домъ-отъ раззорялъ, да больше о немъ думалъ... погоди, онъ тебя порядкомъ вздуетъ... Пойдемъ къ нему! говорилъ не уходившійся еще старикъ. Зосима молча взялъ шапку, приготовляясь идти на расправу такъ же равнодушію, какъ и на работу. — Батюшка, вѣдь, ты ужь прибилъ его, зачѣмъ же его сѣчь, — прости! говорила Аннушка, обнимая отца, и въ этотъ разъ она была очень похожа на ребенка, который упрашиваетъ простить провинившагося товарища своихъ шалостей. ====page 65==== — Незамай, пусть высѣкутъ! сказалъ Зосима, оставаясь совершенно спокойнымъ. — Нѣтъ, нѣтъ, Аннушка, я ужь и управителю сказалъ, и онъ велѣлъ непремѣнно привести! отвѣчалъ Иванъ Прохоровъ, смягчась. — Если ты это сдѣлаешь, мнѣ стыдно будетъ на людей смотрѣть... мнѣ жалко его... батюшка, прости!.. — Слышь, управителю сказалъ. Что онъ подумаетъ, что потачку я ему даю что ли? — Батюшка, я сама пойду просить за него, онъ проститъ, только ты прости его. — Поди, пожалуй, проси, а я не пойду. — Братецъ, ты не станешь пить? спрашивала Аннушка, бросаясь на шею къ брату. — Пусть издохну, коли хошь рюмку выпью теперя!.. коли ты просишь!.. сказалъ Зосима, и, высвободясь изъ рукъ Аннушки, отвернулся къ стѣнѣ, чтобы отереть слезу. — А за старое пусть высѣкутъ! сказалъ онъ, оборачиваясь и снова совершенно спокойный. — Нѣтъ, нѣтъ, я сейчасъ пойду къ Фатеръ, ====page 66==== попрошу его! говорила Аннушка съ увлеченіемъ. — Какъ хошь! сказалъ Зосима съ глубокимъ вздохомъ и сѣлъ на лавку, по-прежнему угрюмый и повидимому ко всему равнодушный. — Батюшка, я пойду? спрашивала Аннушка. — Пожалуй, поди! отвѣчалъ Иванъ Прохоровъ, совершенно озадаченный всѣмъ, что происходило предъ его глазами, и не понимавшій, отчего Аннушка такъ вступается за брата. — А мнѣ идти? спросилъ Зосима; — Нѣтъ, нѣтъ, не надо, я одна пойду. И Аннушка тотчасъ же отправилась къ Августу Карлычу, а Зосима, съ любовью посмотрѣвши вслѣдъ ей, и не взглянувши ни на кого изъ оставшихся въ избѣ, вышелъ на дворъ и принялся за работу. На дворѣ подошла къ нему Александра, чтобы выразить свое участіе и показать сочувствіе. — Ахъ, Зосимушка, экая добрая у насъ сестрица: должны Бога благодарить... говорила она. А я было ужь какъ напугалася, ====page 67==== чтобы тебя и въ самомъ дѣлѣ не высѣкли... Просила, просила отца-то, слезами изошла вся — не слушаетъ... Ну, а теперь Богъ милостивъ!.. нѣмецъ-отъ ее любитъ... — Ну, ладно! пошла въ избу, отвѣчалъ Зосима очень неласково, и отвернулся отъ жены. Александра знала, что послѣ такого отвѣта ей нечего ждать больше, кромѣ брани, либо холоднаго молчанія, если бы продолжала говорить, и потому она ограничилась только одной фразой: — Экого муженька Господь далъ!.. много разговорится съ женой... по дѣломъ бы!.. И отошла прочь. Аннушка сначала поспѣшно шла къ Августу Карлычу и была занята исключительно одною мыслію: какъ бы избавить брата отъ предстоящаго ему наказанія. Но чѣмъ ближе подходила она къ дому, гдѣ выросла и пережила самыя лучшія и самыя печальныя минуты своей жизни, тѣмъ медленнѣе и нерѣшительнѣе становились шаги ея, и мысль ея отъ брата невольно обращалась къ ней самой. ====page 68==== Она не была въ домѣ управляющаго съ тѣхъ самыхъ поръ, какъ вышла изъ него; она оставила этотъ домъ какъ родной, она ушла изъ него какъ дочь, — а теперь приближалась къ нему какъ чужая, шла просить... о прощеніи брата — пьяницы. Какъ ни была чиста и прекрасна душа Аннушки, но она невольно краснѣла при этой мысли, какъ будто стыдилась своего новаго положенія... Когда она проходила черезъ дворъ господскаго дома, съ ней встрѣчались нѣкоторые дворовые и кланялись хотя ласково, но фамильярно и какъ будто съ насмѣшливой улыбкой — такъ казалось по крайней мѣрѣ Аннушкѣ. До слуха ея долетѣла чья-то фраза: «ахъ, барыня наша — лапотница, откуда взялась!» и вслѣдъ за тѣмъ раздавшійся злой смѣхъ. Аннушка узнала голосъ Аксиньи и увидѣла ее самую, смотрѣвшую на нee и язвительно улыбавшуюся... Бѣдная дѣвушка покраснѣла еще больше, сердце ея наполнилось грустью и негодованіемъ пополамъ со стыдомъ — и она спѣшила пробѣжать дворъ и войдти въ домъ. Но и тамъ ей было не отраднѣе: знакомый воздухъ, знакомые предметы — и все ====page 69==== чужое, все чужое; родная внѣшняя обстановка — и ни одного роднаго милаго образа, который привыкли видѣть глаза среди этой обстановки... Аннушкѣ сдѣлалось такъ грустно, что она готова была разрыдаться, и увидя Августа Карлыча, бросилась къ нему на шею и не могла удержаться отъ слезъ. — Что ты, Анхенъ? спросилъ ее Августъ Карлычъ по-нѣмецки. Соскучилась что ли, мой ангелъ? Аннушка долго не могла промолвить ни одного слова. — Что, мой ангелъ, видно, правду я говорилъ: тамъ тебя не умѣютъ понять, ты не можешь привыкнуть къ этой жизни? — Я пришла къ тебѣ съ просьбой, фатеръ... сказала Аннушка, оправляясь. — Съ какою? Вѣрно не хочешь тамъ больше оставаться, хочешь лучше идти въ гувернантки? Да, да, Анхенъ, тебѣ тамъ нельзя жить: тамъ все дико, грубо, грязно. Каждое слово нѣмца болѣзненно отзывалось въ сердцѣ дѣвушки, но она не хотѣла обвинять своихъ родителей: она любила ихъ. ====page 70==== — Нѣтъ, меня тамъ любятъ, мнѣ хорошо! отвѣчала она. Я пришла просить не о себѣ, а о братѣ. — Это пьяница и воръ? — Онъ братъ мой, возразила Аннушка съ упрекомъ. Августу Карлычу сдѣлалось совѣстно. — Что же ты хочешь, Анхенъ? спросилъ онъ. — Батюшка жаловался вамъ на него, вы хотѣли его наказать — простите его, фатеръ. — Изволь, изволь, моя Анхенъ, но, вѣдь, самъ отецъ твой просилъ, чтобы я его высѣкъ хорошенько. — Мой братъ добръ и благороденъ; они не понимаютъ его: онъ любитъ ласку, а его бранятъ. — Анхенъ, ты добра, и не понимаешь его, — отвѣчалъ Августъ Карлычъ съ улыбкой. — Я сама дочь мужика! возразила Аннушка съ несвойственной ей горечью. — Но ты образована, а онъ дикъ и глупъ! сказалъ Кнабе, который послѣ жены сдѣлался еще упрямѣе и раздражительнѣе. — Я жалѣю, что я образована: я была бы счастливѣе, еслибъ ничему не училась. ====page 71==== — Ты неблагодарна, Анхенъ; я не ожидалъ этого отъ тебя! отвѣчалъ нѣмецъ запальчиво. — Нѣтъ, нѣтъ, я люблю васъ, я благодарна тебѣ, фатеръ, и... ей... муттеръ...; не сердись на меня, не думай такъ обо мнѣ... но и не обижай моихъ родныхъ. — Да, ты не родная дочь моя... Я сдѣлалъ для тебя все, что могъ... У меня теперь никого нѣтъ... ты оставила меня!.. — Господи!.. фатеръ, ради Бога, не говори такъ... прости меня... — Богъ съ тобой... будь счастлива... я одинъ теперь... Августъ Карлычъ, мрачный и угрюмый, сталъ ходить по комнатѣ скорыми шагами. — Фатеръ, ты не сердишься на меня?.. — Нѣтъ. — Я ни въ чемъ не виновата... прости меня! — Я не сержусь! — А брата прощаешь? — Да. Августъ Карлычъ продолжалъ ходить по комнатѣ молча. Аннушка тоже молча нѣсколько минутъ смотрѣла на него: ей показалось, что ====page 72==== Августъ Карлычъ похудѣлъ и постарѣлъ, на лицѣ его изображались тоска и страданіе. Аннушкѣ стало жаль разставаться съ нимъ. — Фатеръ, если хочешь, я приду къ тебѣ погостить. — Не надо! отвѣчалъ Кнабе и горько усмѣхнулся. — Прощай, фатеръ! робко проговорила Аннушка послѣ нѣкотораго молчанія. — Прощай! — Ты не хочешь меня больше видѣть? — Приходи! Аннушка еще нѣсколько минутъ оставалась съ Августомъ Карлычемъ; онъ продолжалъ ходить, не поднимая глазъ. — Прощай! сказала дѣвушка и поспѣшно вышла изъ дому съ грустью еще болѣе сильной, нежели вошла въ него. — Погоди, и ты будешь скотницей! говорила Аксинья, высунувшись изъ окна людской въ то время, какъ Аннушка проходила мимо ея. Погоди, поклонишься и намъ... Богъ-отъ знаетъ, что дѣлаетъ. Аннушка едва имѣла силы дойдти до дому и сказать Зосимѣ, что онъ прощенъ. Она ====page 73==== пролежала въ постели весь этотъ и слѣдующій день. Зосима, въ теченіе этихъ дней, нѣсколько разъ входилъ въ свѣтелку и заботливо спрашивалъ сестру: — Что ты, али нездоровится? — Нѣтъ, мнѣ тошно! это ничего, братецъ! отвѣчала Аннушка ласково. Зосима ни слова не спрашивалъ болѣе, и уходилъ мрачный, какъ темная ночь. ГЛАВА V. ЧУЖАЯ ДУША - ПОТЕМКИ. Мало-по-малу между Аннушкой и Зосимой образовалась какая-то странная симпатія. Этотъ грубый, угрюмый и мрачный съ виду мужикъ одинъ изъ всей семьи вполнѣ понималъ положеніе прекрасной, невинной, развитой дѣвушки въ чуждой ей сферѣ, и вполнѣ сочувствовалъ всѣмъ ея нравственнымъ страданіямъ. Аннушка также одна изъ всего семейства умѣла отгадать прекрасное сердце и добрую душу подъ этой грязной и грубой внѣшностью брата, понимала его сочувствіе ====page 74==== къ себъ и дорожила имъ тѣмъ болѣе, что оно не выражалось ни въ безполезномъ, соболѣзнованіи, ни въ пустыхъ фразахъ. Зосима почти все свободное время проводилъ около сестры, и по прежнему молчаливый при другихъ, онъ, оставаясь съ нею наединѣ, становился нѣсколько разговорчивъ. Нахмуренныя брови его выпрямлялись и улыбка появлялась на губахъ, особенно, какъ онъ видѣлъ, когда Аннушка нянчила и лелѣяла его сына Калистрата. Часто Зосима просиживалъ по нѣскольку часовъ, не спуская глазъ съ сестры и слушая, какъ она учила племянника грамотѣ. Прошло уже болѣе мѣсяца, но Зосима ни разу не былъ пьянъ. Вся семья удивилась перемѣнѣ, которая совершилась въ немъ, и Арина иногда втихомолку толкуя съ мужемъ объ этой перемѣнѣ въ единственномъ сынѣ, крестилась и оплевывалась, чтобы не сглазить его похвалою. Однажды послѣ порядочной перебранки съ женою, которыя были не рѣдки, Зосима пришелъ къ сестрѣ, когда она была одна, совершенно мрачный и угрюмый. — Что ты, братецъ? спросила его Аннушка. ====page 75==== — Ахъ, Аннушка, совсѣмъ замучило меня... такая тягота... такъ и тянетъ выпить... Кажись бы, ничего не пожалѣлъ, да тебя стыдно... отвѣчалъ Зосима. — Нѣтъ, нѣтъ, братецъ, сохрани тебя Богъ: помни, что ты обѣщалъ мнѣ. Если будешь пить, значитъ не любишь меня. — Больно тошно, Аннушка... такъ и тянетъ... — Да что это такое съ тобой дѣлается — скажи мнѣ, пожалуйста, отчего? — Гмъ! отчего?.. кто знаетъ отчего?.. отвѣчалъ Зосима... А можетъ статься и есть причина... да какъ тебѣ сказать-то, прибавилъ онъ нерѣшительно. — Да давно ли это съ тобой сдѣлалось? — А вотъ какъ Калистраткѣ родиться. — Какъ же это началось, разскажи мнѣ. — Изволь... пожалуй, коли хошь... тебѣ разскажу. Э-эхъ, Богъ наказалъ за грѣхи!.. Вишь какъ было дѣло... ужь я тебѣ все открою... Какъ былъ я парень молодой, и была тутъ на деревнѣ дѣвка Праскуха, дѣвка такая, что самая первая и изъ себя и разговоромъ, ну, а не богатая, и нече таить, надо ====page 76==== правду молвить, погуливала, не такъ, чтобы очень, а это точно, съ однимъ парнемъ допрежь меня точно гуляла... Ну, а тутъ мы съ ней слюбились, да такъ, что не быть не жить — все бы вмѣстѣ... Такъ и гуляли мы съ ней цѣло лѣто. Батюшка запримѣтилъ... ну, сталъ ругать, когда и поколотитъ, ничего, а еще равно въ удовольствіе — онъ тебя прибьетъ, а ты съ поля уйдешь, да гдѣ-ни-гдѣ ужь свидишься. Праскуху-то тоже когда отецъ ея-то, али мать потаскаютъ, — и той равно ничего — убѣжитъ ко мнѣ, когда ужь мы такъ сговоримся... Вотъ только я думать, да думать, переговорилъ съ Праскухой-то, да и явпулся къ отцу, что, молъ, не хочу, батюшка, во грѣхѣ жить, а жени ты меня на Праскухѣ...Батюшка заругался...такая, сякая и нищая она сбирунья, и потаскуха... всяко ее обругалъ... да и меня-то поколотилъ... Вотъ я тогда не то, что какъ теперь, а такъ... равно бы съ горя-то что ли... впервой такъ натянулся, что до безпамятья... Ну, а послѣ проспался... и опять пошло у насъ то же гулянье съ Праскухой, да любовь... Между тѣмъ временемъ отецъ высваталъ мнѣ эту ====page 77==== Александру... ну, да и велѣлъ... вѣдъ отцовская воля... перечить не станешь, и управитель приказалъ... мила ли не мила ли, говорю Праскухѣ: прощай, молъ, Параня, прошла наша любовь... И такъ я съ ней до самаго до послѣдняго дня, какъ въ церковь идти, все гулялъ... Тутъ, охъ, поревѣли, да нечего дѣлать... и то думаю: у меня будетъ жена, а она... до меня былъ... и опосля меня будетъ... найдетъ... а то за-мужъ выдадутъ. И сказать, — какъ я святымъ дѣломъ въ законной бракъ вступилъ, не имѣлъ я съ ней никакого дѣла, и встрѣчу попадется, такъ отвернуся, чтобы душу свою соблюсти... А тошно по ней было, и изъ украдки когда все посмотрю, только ей этого виду не даю... Такъ прожили мы больше полугода... Только была у насъ въ семикъ гулянка... Жена-то ужь тяжела была, не пошла, я одинъ пошелъ... Ну и выпилъ, только самымъ малымъ дѣломъ... такъ, на-веселѣ... и такая она показалась мнѣ хорошая... заговорила она со мной, е осилилъ я себя, сталъ съ ней говорить... Она мнѣ тутъ и молвила; отшатнулся, говоритъ, ты отъ меня совсѣмъ, а я все объ тебѣ кажин ====page 78==== ную минуту думаю... сгубилъ, говоритъ, ты мое сердце... Вотъ, говоритъ, и меня за-мужъ отдаютъ... хоть бы, говоритъ, попрощался во всю любовь... Отъ этой ея рѣчи у меня сердце разгорѣлось, и пошли мы дальше отъ народа...Купилъ я двѣ бутылки меду и сталъ ее угощать... Выпили мы по стаканчику, по другому... и такія у насъ тутъ были любовныя рѣчи, и плакали мы и смѣялись... Разошлись ужь куда солнышко сѣло... Только какъ остался я одинъ, такая на меня напала тоска, такъ подъ сердцемъ засосало... не знаю, не хочу на ея совѣсть укоръ класть: положила ли она мнѣ въ медъ какого приворота, али ужь такъ отъ одного горя захотѣлось мнѣ этого вина пить... пошелъ я, да тѣмъ же часомъ такъ напился, что тутъ же ровно снопъ и повалился... На другой день отецъ посрамилъ меня, побранилъ, ну и плюху далъ... это мнѣ не въ трезвость... сталъ искать случая, какъ бы опять все вмѣстѣ съ ней быть... И совѣсть и законъ позабылъ... приворотила она меня къ себѣ... только не долго я этакъ грѣшилъ: скоро ее въ другуго дальнюю вотчину за-мужъ отдали... Еще ====page 79==== какъ и она-то была, такъ меня все тянуло къ хмѣльному, а какъ не стало ее, все хуже да хуже... сосетъ подъ сердцемъ да и все тутъ... Перемогаюсь, перемогаюсь... да нѣтъ, силушки моей не станетъ... ну и совѣсть-то меня мучила. Прошелъ годъ, другой, объ ней-то бы равно ужь я и ничего бы... и мало когда въ мысль придетъ, а это подъ сердцемъ все сосетъ да сосетъ. А тутъ еще отецъ сталъ ругаться, да бить, срамить походя, слова въ ласку не скажетъ, все пьяница, да пьяница, а мнѣ оттого пуще... сердце-то что ли меня беретъ, что я и самъ вижу, что не дѣло дѣлаю, да мочи моей нѣтъ, а тутъ бранятся да срамятъ меня... такая возьметъ, тягота да зло — ни на кого бы и не смотрѣлъ... Жена... ну, Богъ ей судья... самъ я виноватъ противъ нея... а непутная баба... говоритъ, говоритъ языкомъ-то, а все не дѣло... а меня горюшко беретъ, что не дѣло-то говоритъ... Такъ вотъ все... отецъ ли поругаетъ, жена ли досадитъ, а иной разъ и такъ просто... засосетъ, ну и нѣтъ моихъ силъ... Иной разъ такъ, что кажись бы руки на себя наложилъ... Вотъ, Аннушка, дѣло-то какое... Ты вотъ ====page 80==== пришла, да ласковыя-то слова стала говорить, такъ равно я свѣтъ увидѣлъ, а тѣ всѣ равно мнѣ вороги были какіе... прости Господи мои великія согрѣшенія... Это самъ въ себѣ понимаю, что великой грѣхъ, и Господа призываю, ужь себѣ воли не дамъ — отцу матери не сгрублю, а все у меня зло на сердцѣ... Вотъ на тебя смотрю, равно на ангела Божьева, и на душѣ стало, кажись, полегче при тебѣ, а все еще сосетъ, все тянетъ... ужь далъ тебѣ заклятье, такъ надо держать... а кажется, кабы ты слово сказала, что, молъ, ну, Богъ съ тобой, такъ бы ни на что иной разъ не посмотрѣлъ... — Нѣтъ, братецъ, ради Бога, коли любишь меня, потерпи да молись больше Богу: Онъ поможетъ тебѣ перенести это испытаніе. — Вотъ что, Аннушка, а ты мпѣ вели хошь по двѣ рюмочки пить, когда ужь больно-то меня прихватитъ. — Нѣтъ, нѣтъ, ты поклялся, что не дотронешься до рюмки... помни же это. — Ну, ладно, Аннушка, буду терпѣть, только бы совсѣмъ у меня всю грудь не высосало. ====page 81==== — Я буду молиться о тебѣ. — Ахъ, золото ты мое, гдѣ-то экія душеньки только берутся!.. сказалъ Зосима съ глубокимъ вздохомъ, и посмотрѣлъ на сестру съ необыкновенной любовью. ГЛАВА VI. НЕ ПО НЕДУГУ ЛЕКАРСТВО. Безъ мала два мѣсяца прожила Аннушка въ домѣ своего отца, и все не могла привыкнуть къ быту, отъ котораго отстала и образомъ мыслей и воспитаніемъ. Она старалась показывать себя счастливою, довольною, но не даромъ худѣла она и блѣднѣла: и внутреннія страданія и внѣшняя обстановка терзали ее. Ея нѣжная натура, ея эстетическое чувство не могли ужиться съ грубостью формъ и понятій тѣхъ людей, среди которыхъ суждено ей было жить. Не рѣдко примѣры благородства, великодушія ея родныхъ, доказательства искренней и безпредѣльной любви ихъ къ ней, утѣшали и успокоивали ее, она примирялась съ той грубой ====page 82==== внѣшностью, подъ которой скрывалось такъ много прекраснаго, какъ напримѣръ въ Зосимѣ... но не на долго. Она испытывала странное одиночество — искупала. Здѣсь были все родные ей люди по крови, но почти чужіе по душѣ: она любила ихъ и они любили ее, но этимъ и ограничивалась вся связь между ними: они не понимали другъ друга, и Аннушка оставалась одна... совершенно одна, среди людей, такихъ ей близкихъ по крови, такъ горячо ее любившихъ. Ближе всѣхъ къ Аннушкѣ по душѣ былъ Зосима, но онъ могъ понимать всѣ ея движенія только, такъ сказать, инстинктивно, чутьемъ, между ними лежала большая разница во всемъ — и Зосима никакъ не могъ быть другомъ Аннушки, ея полнымъ повѣреннымъ: ей было только спокойнѣе, веселѣе, легче при немъ... А душа семнадцатилѣтней дѣвушки, испытавшей любовь, страдаетъ, если бываетъ должна замкнуться, сосредоточиться сама въ себѣ: для нея и радость сильнѣе, если она можетъ подѣлиться ею съ своей подругой, и горе не такъ тяжко, если она можетъ выплакать его на груди своей повѣренной... Но Аннуш ====page 83==== ка была одна, одна въ цѣломъ мірѣ... И она переносилась мыслью въ былое счастливое время: думала объ Анхенъ, объ Амаліѣ Ѳедоровнѣ... Но этѣ мечты еще болѣе растравляли раны ея сердца... Въ дѣйствительности оставался одинъ человѣкъ, для котораго и теперь снова раскрылось бы сердце Аннушки — этотъ человѣкъ — Дмитрій Петровичъ, но гдѣ онъ? что онъ теперь для нея?.. — Но нѣтъ, нѣтъ, онъ не забылъ меня, онъ любитъ меня попрежнему, онъ страдаетъ также, какъ я! думала Аннушка, и не рѣдко въ такія минуты брала перо и писала къ Дмитрію Петровичу. Она писала къ нему: «Неужели ты думаешь, что я позабыла тебя, что я измѣнилась къ тебѣ? О, нѣтъ, нѣтъ, мое сердце все также полно любовью къ тебѣ, оно только тоскуетъ теперь и страдаетъ... Зачѣмъ ты не бѣденъ столько же, какъ я, зачѣмъ ты не крестьянинъ?.. тогда ничто не могло бы разлучить насъ, я еще болѣе любила бы тебя... А ты?.. Теперь я возвратилась въ ту же избу, изъ которой вышла, и... и... довольна тѣмъ, что меня ====page 84==== окружаетъ... я, можетъ быть, скоро надѣну сарафанъ, чтобы мнѣ ничто не напоминало прошедшаго, въ которомъ одни только несчастія для меня... Я рада, что возвратилась въ тотъ бытъ, изъ котораго вышла, и сѣтую только на то, что получила совсѣмъ не нужное для меня образованіе... поскорѣе бы все позабыть, поглупѣть, потерять все, что пріобрѣла... Но зачѣмъ же я лгу передъ тобою, зачѣмъ не скажу тебѣ всю правду?.. мнѣ тошно здѣсь: здѣсь все то, отъ чего я отвыкла и къ чему уже не могу болѣе привыкнуть... Я не могу любить то, что помѣшало моему счастію, разрушило нашу любовь... О, вырви вырви, меня поскорѣе изъ этой жизни!.. А между тѣмъ меня всѣ любятъ здѣсь, и я люблю своего отца, мать, добраго, прекраснаго по душѣ брата, люблю — и мнѣ скучно, тошно съ ними... О, зачѣмъ учили меня, зачѣмъ я узнала тебя?.. Я понимаю, понимаю теперь, почему ты не могъ жениться на мнѣ: ты не могъ бы сблизиться съ моими родными, не могъ бы считать необразованныхъ отца и мать своими родителями... зачѣмъ я еще думаю о тебѣ?.. Прощай, про ====page 85==== щай!..» И Аннушка плакала и рвала письмо свое... Въ одну изъ такихъ грустныхъ минутъ, она рѣшилась было сдѣлаться вполнѣ крестьянкой даже по наружному виду: сшила себѣ сарафанъ, надѣла его, причесала волосы по-деревенски... Но что же вышло?.. Арина чуть не плакала о прежнемъ костюмѣ Аннушки, Александра совершенно растерялась, увидя ее въ сарафанѣ, и, не умѣя достаточно выразить своего удивленія, побѣжала и разсказала о превращеніи сестры на господскомъ дворѣ и по всей деревнѣ... И Аннушка видѣла, какъ дворовыя и крестьянскія бабы и дѣвки прибѣгали въ избу къ Аринѣ нарочно съ тѣмъ, чтобы посмотрѣть на Аннушку, она видѣла, какъ перешептывались и смѣялись первыя, съ какимъ удивленіемъ оглядывали ее съ ногъ до головы послѣднія, и дичились ее еще болѣе, нежели когда она была въ прежнемъ платьѣ своемъ. Самой Аннушкѣ тоже какъ-то стыдно было своего новаго костюма и неловко въ немъ... Она сняла его и не надѣвала болѣе. Между тѣмъ Арина часто говорила мужу: ====page 86==== — Что, Иванъ Прохорычъ, примѣчаешь ли ты? ровно бы Аннушка-то у насъ все худѣетъ, да такая, ничто, все невеселая: ину пору слова отъ нея не добьешься. — За-мужъ ее надо выдать... вотъ что! отвѣчалъ Иванъ Прохорычъ. — За-мужъ... вѣстимо, это бы хорошо. Да за кого ты ее выдашь? за мужика она, чай, не пойдетъ. — А вотъ поживетъ у насъ, да попривыкнетъ, да барина-то того недобраго позабудетъ, такъ може и пойдетъ: вѣдь, не вѣкъ же ей въ дѣвкахъ сидѣть. — Гдѣ, батюшка, не пойдетъ за мужика! да никто и подумать не посмѣетъ присвататься-то къ ней съ этакимъ ея ученіемъ... Да и что она? и привычки такой не имѣетъ, чтобы въ избѣ бабой быть... куда ей!.. грамотница такая!.. — Ну, чего Богъ не дѣлаетъ. Въ Бубеновѣ-то не мало богачей... тысячники есть, въ Питеръ ходятъ, дѣти-то бороды брѣютъ и тоже грамотники... чего Богъ не дѣлаетъ... А она не нищая какая... есть что принести за собою... ====page 87==== — Развѣ что этакъ-то, что Богъ даетъ!.. Больно бы хорошо, а то ишь ты какъ исхудала да выцвѣла. Такъ съѣзди коли съ ней въ Бубеново-то за обѣдню... теперь дѣло-то къ зимѣ: всѣ ребята-то, чай, изъ Питера-то теперь къ домамъ пришли. Съѣзди! авось, Богъ милосливъ, не выпадетъ ли какой жеребей; а я Александрѣ скажу: она баба на это дѣло горазда, какъ разъ смастеритъ. Пра, Иванъ Прохорычъ, съѣзди! говорила Арина, крѣпко схватившись за счастливую мысль мужа. — Ладно, ладно, отвѣчалъ Иванъ, вотъ дай, погоди, дорога совсѣмъ установится — съѣздимъ! Чего Богъ не дѣлаетъ! — Дай-ка Господи! да какъ, кому экая красавица да ученая не мила! Настала зима. Стала крѣпкая санная дорога. Однажды наканунѣ праздника Арина обратилась къ Аннушкѣ съ такою лукавою рѣчью: — Аннушка, не хошь ли, съѣзди-ка завтра къ обѣднѣ въ Бубеново, по новой-то дорожкѣ, покатайся, а то что все сидишь; вѣдь, чай ====page 88==== и скука возьметъ. Вотъ отецъ да Александра ѣдутъ, и ты бы съ ними. — Пожалуй, матушка! отвѣчала Аннушка, не подозрѣвавшая, что ее хотятъ везти напоказъ. — Пра, родная, поразгуляйся маненько, ну да и Богу помолишься, а то что, статное ли дѣло, все сидѣть да сидѣть. Поѣзжай, матушка. На другой день Аннушку удивили парадные сборы отца и Александры. Первый надѣлъ самый лучшій синій кафтанъ, который онъ надѣвалъ только развѣ въ Свѣтлый Праздникъ, подпоясался шелковымъ кушакомъ, противъ обыкновенія разчесалъ волосы на головѣ и бородѣ. Александра надѣла самый лучшій на-золотѣ платокъ, красную шелковую шубку и шелковый сарафанъ. Она показывала особенное желаніе разрядить Аннушку, но та, къ величайшему ея неудовольствію, не рѣшилась даже надѣть шляпку на голову, а накрылась большимъ шерстянымъ платкомъ, именно съ тою цѣлію, чтобы не очень бросаться въ глаза незнакомому народу. — Что-йто, сестрица, надѣньте шляпку-то, ровно у васъ ихъ мало, надѣнь, матушка. ====page 89==== — Да для чего? — Ну, какъ для чего? Бубеново село большое, не то, что наше. Ай, что-йто, и салопъ-то старый; надѣньте, сестрица, шелковый-то. Ну-ка какой у васъ есть салопъ хорошій, а вы этотъ надѣваете; надѣнь, матушка, шляпку-то, да шелковый-то салопъ... — Да для чего я надѣну? — Какъ для чего, что-йто, сестрица... неужто тебѣ и порядиться-то не хочется. Надѣнь, пожалуй, надѣнь. Посмотри-ка, тамъ поповны-то какія модныя. — Ну, такъ то поповны... Нѣтъ, не надѣну, не стану переодѣваться ни за что. — Экія вы, сестрица, упрямыя. Матушка, посмотри-ка, въ чемъ сестрица-то ѣдетъ, и шляпки не хочетъ надѣть, а салопъ-отъ какой. Арина тоже стала было говорить въ пользу шляпки и шелковаго салопа, но Аннушка не послушалась и ея убѣжденій. Впрочемъ, не смотря на то, что она была въ старомъ салопѣ и покрыта платкомъ, она оставалась все такою же хорошенькою и не походила на крестьянку. ====page 90==== Въ церкви, при ея появленіи, между крестьянками началось перешептыванье, а мужское молодое поколѣніе скоса безпрестанно поглядывало на нее. Аннушка замѣтила это общее вниманіе, и конфузилась, тѣмъ болѣе, что Александра, которая стояла съ нею рядомъ, безпрестанно одергивала на ней салопъ, поправляла платокъ и мѣшала ей молиться. Въ церкви было нѣсколько молодцовъ, которые на лѣто ходятъ въ Петербургъ; нѣкоторые изъ нихъ смотрѣли купцами: бороды подстрижены, волосы примазаны, одѣты въ синія чуйки, и стояли не какъ всѣ православные, а выставивъ одну ногу впередъ. Они-то по преимуществу не сводили глазъ съ Аннушки. Въ Бубеновѣ знали исторію Аннушки, знали Александру, и потому, когда обѣдня кончилась, и Александра, отпустивши сестру съ отцемъ впередъ, сама нарочно осталась на паперти, то бабы толпой окружили ее. — У васъ что ли она теперя живетъ? спрашивали онѣ. — У насъ, у насъ. — Экая красавица. ====page 91==== — То-то, а ученая-то какая, а нѣмка-то сколько отказала ей: одного платья, да разнаго добра больше, чѣмъ на тысячу рублей... чего ваши-то женихи смотрятъ? — Гдѣ ужь имъ! пойдетъ ли она за нихъ, коли баринъ хотѣлъ жениться... Да что говорить: барышней такъ и смотритъ!.. — Хотѣлъ жениться, да не женился, такъ все равно, что ничего... Мало ли у васъ богатыхъ жениховъ — Питерцовъ... ужь какая ни есть ученая, а все нашего же роду то, крестьянскаго... Не вѣкъ же въ дѣвкахъ будетъ сидѣть... Александрѣ некогда было говорить болѣе: ее дожидались у саней Иванъ Прохорычъ и Аннушка, на которую народъ смотрѣлъ съ любопытствомъ; по этихъ словъ Александры: было достаточно: они достигли цѣли. Не больше какъ чрезъ двѣ недѣли послѣ этой поѣздки, утромъ въ воскресенье къ Ивану Прохорычу пріѣхалъ самъ бурмистръ бубеновскій, мужикъ очень богатый и чванливый. Носились слухи, что Гаврила Гаврилычъ, — такъ звали бурмистра, — смекалъ махнуть въ гильдію и завести свои обороты на широкую ====page 92==== руку, да правду сказать, онъ и теперь ужь смотрѣлъ купцомъ-капиталистомъ : толстый, съ краснымъ оплывшимъ лицемъ, съ тучнымъ чревомъ и одышкой, онъ и говорилъ и держалъ себя не такъ, какъ простой мужикъ. У Гаврилы Гаврилыча былъ сынокъ на возрастѣ и проживалъ все больше въ Питерѣ. Иванъ Прохорычъ, Арина и Александра тотчасъ смекнули, зачѣмъ пріѣхалъ дорогой гость. Гаврило Гаврилычъ, какъ туча ввалился въ избу Ивана Прохорыча, былъ встрѣченъ низкими поклонами, и не мало смутилъ хозяевъ своей лисьей шубой. Аннушка была въ своей свѣтелкѣ. — Ахъ, дорогой гость, просимъ милости! Вотъ не ждали, не чаяли! говорили Иванъ Прохоровъ и Арина. — А то-то... не ждали... ухъ! дайте отдохнуть... — Просимъ милости садиться, Гаврило Гаврилычъ... Чѣмъ дорогаго гостя подчивать? чайку не прикажешь ли?.. съ морозцу-то хорошо. Александра, поди-ка наставь самоваръ... — А вы то же чайкомъ-то забавляетесь?.. а? ====page 93==== — Нѣтъ, мы-то этой привычки не имѣемъ, а вотъ дочка у насъ на этомъ дѣлѣ воспитана, такъ она-то у насъ завсегда ужь разъ другой въ сутки побалуетъ... — А, дочка!.. а гдѣ же дочка-то у васъ? что ея не видать! — А, у нея особливый покой — свѣтелка теплая. — Такъ!.. видѣлъ я ономнясь у насъ въ церкви дочку-то вашу, — славная... Ну!.. такъ она съ вами и живетъ? — Съ нами, Гаврило Гаврилычъ. — А прежде-то она у нѣмцевъ, слышь, вашихъ жила. — Да, точно это, жила. — Такъ, чай, ей теперь скучно у васъ-то, непривычно: хоромы-то у тебя, Иванъ Прохорычъ, вѣдь, вонъ какія, мужицкія... — Ну, да что дѣлать-то, Гаврило Гаврилычъ. Богъ велѣлъ жить такъ, такъ и живетъ — привыкаетъ. — Такъ, такъ!.. А славная, славная дѣвушка!.. А который ей отъ роду-то? — Это годокъ-отъ? — Ну, да! ====page 94==== — Да ужь вотъ восемнадцатый... кажись, такъ, Арина? — Нѣтъ еще, семнадцатый только, Иванъ Прохорычъ... что ты прибавляешь! отвѣчала Арина. — Ну... самая настоящая пора. Чай, тоже женихи понаклевываются?.. а? — Нѣтъ, еще этого нѣтъ!.. отвѣчалъ Иванъ. — Вѣдь она у насъ такая ученая, Гаврило Гаврилычъ! подхватила Арина. Такая ученая, да умная, и Господи... на разные языки учена... — Слышали мы, слышали. — Ну и за собой тоже: окромя платья, одёжи, капиталъ тоже имѣетъ! продолжала Арина. Такъ надо, батюшка, Гаврило Гаврилычъ, чтобы и женихъ былъ поэтому... — Такъ!.. А сколько за ней капиталу-те? — Да пятьсотъ рублевъ. — Ну не такъ, чтобы больно много. — А окромя того, подхватила Арина, что матерчатыхъ платьевъ, и салопъ есть матерчатый, и разныя кольца, да серьги золотыя, да браліандовыя. — Это ей все нѣмка-то что ли отказала? ====page 95==== — Она, Гаврила Гаврилычъ, она, дай ей Богъ царство небесное. — Ну!.. какъ же? чай, надо и жениха пріискивать?.. — Ужь это какъ сказать, Гаврило Гаврилычъ, ужь это какъ, примѣрно, судьба, али Богъ... — Такъ!.. Ну, да что съ вами много толковать-то: вотъ вамъ женихъ — мой Серёга... Любъ ли? спросилъ Гаврило Гаврилычъ самоувѣренно. Иванъ Прохорычъ и Арина кланялись: первый придумывалъ отвѣтъ поблагопрпличнѣе. — Что, али не любъ? продолжалъ Гаврило Гаврилычъ. Ученье имѣетъ тоже не малое: почитай, съ-измаленька все въ Питерѣ проживалъ, при нѣмцѣ артельщикомъ былъ, и тоже нѣмецкій разговоръ знаетъ: иной разъ скажетъ — и непоймешь. А о капиталахъ нашихъ, чай слышали?.. Что же, говорите: любъ ли, али нѣтъ. — Можно ли, чтобы былъ не любъ! отвѣчалъ Иванъ Прохорычъ. Честью твоей много довольны, а только вотъ какъ дочка... ====page 96==== надо ее поспрошать... какъ то-есть ея желаніе. — А что? ломаться, что ли будетъ? — Гдѣ, чай, ломаться, Гаврило Гаврилычъ: отъ такихъ жениховъ не хоронятся; а такъ какъ она, напримѣръ, у насъ ученая, и сама себъ разумъ имѣетъ, такъ ужь мы ей принужденья дѣлать не будемъ... все надо спросить... — Ишь ты!.. Ну, ладно, спроси! Такъ пятьсотъ рублевъ за ней? — Точно такъ, Таврило Гаврилычъ. — Ну да, чай, и ты что подбавишь: слыхалъ я, что и у тебя гроши-то водятся. — Когда же это въ нашемъ родѣ крестьянскомъ бываетъ, Гаврило Гаврилычъ: еще въ домъ вносятъ, коли невѣсту изъ дому берутъ... Да и что вамъ въ моихъ деньгахъ при такомъ вашемъ богачествѣ?.. — Скуповатъ, вижу ты, Иванъ Прохоровъ... Ну да и то, куда мнѣ и есть съ твоими деньгами: тысячъ не дашь... Серёгѣ-то моему очень полюбилась дочка-то твоя, и спитъ и видитъ, какъ бы ее получить... Ухъ... Ну, когда же вы ее спросите? — А вотъ, пожалуй, чайку-то отвѣдай, а ====page 97==== Арина-то сходитъ, перемолвитъ съ ней... Поди, Арина. — Хорошо! — Да что вы ея станете спрашивать-то, сказалъ вдругъ молчавшій до сихъ поръ Зосима, нечто она скажетъ вамъ что, коли и парня-то въ глазъ не видала. — И то дѣло! подтвердила Арина и посмотрѣла на мужа. — Дѣло и есть! подтвердилъ послѣдній, — Ну, такъ какъ же, привести вамъ что ли его? показать? — Да ужь, Гаврило Гаврилычъ... милости просимъ: коли вмѣстѣ, вотъ хошь тѣмъ воскресеньемъ, мы и угощеніе такое приготовимъ. — Ладію, ладно!.. Такъ покажи хошь мнѣ дочку-то свою, какъ ее... Аннушка, кажись... Дай я съ ней потолкую... а? — Дляче-же? это можно, Гаврило Гаврилычъ, отчего не показать. Арина, поди позови ее сюда. Аннушка пришла въ избу по призыву матери. — А, вота!.. Ну, здравствуй, Аннушка, здравствуй. ====page 98==== — Это бурмистръ бубеновскій, Гаврило Гаврилычъ, богатый, распребогатый! подшепнула Арина Аннушкѣ. — Ну-ка, садись, да потолкуемъ мы съ тобой. Какимъ ты наукамъ-те обучалась: скажи-ка мнѣ? Аннушка затруднялась отвѣтомъ на этотъ мудреный вопросъ, но словоохотливый бурмистръ продолжалъ, не дождавшись его: — Ну, что, какъ живешь-поживаешь у роднаго отца матери, по старомъ житьѣ-бытьѣ не тоскуешь ли? — Нѣтъ, мнѣ и здѣсь хорошо. — Ну, это дѣло! Вотъ надо и объ женихѣ подумывать. А? чай, тоже ину пору думается о женишкѣ-то? а? тоже, чай, за-мужъ-то хочется? — Нѣтъ, я не пойду за-мужъ! отвѣчала Аннушка, покраснѣвши вслѣдствіе вовсе неделикатнаго вопроса своего собесѣдника. — Какъ не пойдешь? совсѣмъ? — Совсѣмъ. Иванъ Прохорычъ, Арина и Александра переглянулись между собою. Зосима посмат ====page 99==== ривалъ изподлобья то на Гаврило Гаврилыча, то на Аннушку. — Что такъ это? ужь и совсѣмъ не пойдешь! отчего такъ? спросилъ бурмистръ. — Оттого, что не хочу! отвѣчала Аннушка съ нѣкоторою досадой. — Вотъ тебѣ на! молодая дѣвка и за-мужъ не хочетъ. Что, али о прежнемъ все еще думаешь, да печалишься?.. Слышалъ я, слышалъ... Полно, матушка, не думай ты объ немъ, плюнь ты не него! Народъ совсѣмъ не постоянный... Гдѣ ужь намъ мужикамъ... Но Аннушка не дослушала рѣчи бурмистра. При самомъ началѣ ея она вспыхнула, потомъ поблѣднѣла, губы ея задрожали, и чтобы скрыть слезы, навернувшіяся на глазахъ, она быстро встала и ушла изъ избы въ свою свѣтелку. Зосима все это замѣтилъ, и очень недоброжелательно посмотрѣлъ на бурмистра. — Что она ушла? спросилъ недальновидный Гаврило Гаврилычъ. — Не знаю! такъ что-нибудь! отвѣчалъ Иванъ Прохоровъ. ====page 100==== — Неужто она и взаправду объ баринѣ-то этомъ думаетъ? — Нѣту, гдѣ, чай? ни слуху, ни духу нѣтъ о немъ. — А что не весела-та? — Да такъ, тоже не мало горя-то видала, иное и вспомнится... Ну, да и то сказать, дѣло-то дѣвичье — не замужняя. — А вотъ погоди, я своего парня привезу: разутѣшитъ онъ ее; такой говорунъ, да балагуръ — умолку нѣтъ. — Милости просимъ. Гаврило Гаврилычъ, будемъ ждать дорогихъ гостей. — Ладно, ладно! А вы ей скажите, что молъ, такъ и такъ, насчетъ этого дѣла, чтобы она знала, да хорошенько высматривала парня-то, а ужь онъ себя покажетъ... Ухъ!.. Прощайте-ка доколева. — Прощенія просимъ, Гаврило Гаврилычъ. Послѣ отъѣзда бурмистра между Иваномъ Прохорычемъ, Ариной и Александрой составилось совѣщаніе о томъ, кому и какъ объявить Аннушкѣ о сватовствѣ. Александра вызвалась все дѣло взять на себя, и обѣщалась какъ нельзя лучше уладить его, но ====page 101==== Арина не хотѣла уступить ей этого, и совѣтовала поговорить вмѣстѣ съ нею и мужу. Рѣшено было наконецъ отправиться къ Аннушкѣ всѣмъ троимъ вмѣстѣ; пожалуй, старики и не звали бы съ собой Александру, но она начала это дѣло, и ея вмѣшательства уже нельзя было избавиться. Причиной же этого совѣщанія былъ довольно рѣзкій и озадачившій всѣхъ отвѣтъ Аннушки бурмистру, что она ни за кого не пойдетъ за-мужъ. Итакъ всѣ трое пошли въ свѣтелку. Зосима также послѣдовалъ за ними: дѣло касалось его любимой сестры, и онъ принималъ въ немъ живѣйшее участіе, хотя и молчалъ. — Ну, Аннушка, начала Арина, знаешь ли, зачѣмъ пріѣзжалъ бурмистръ бубеновской? — Нѣтъ, не знаю, матушка. — Тебѣ судьба выходитъ: сына своего бурмистръ сватаетъ. — Я не пойду за-мужъ! сказала Аннушка рѣшительнымъ голосомъ. — Ай, что-йто, Аннушка, парень какой хорошой: вѣдь это не то, что простой какой мужикъ, а питерецъ, вѣкъ свой въ Питерѣ ====page 102==== жилъ, и по-нѣмецкому знаетъ; за него, хошь какая купчиха, такъ пойдетъ. — Я ни за кого не пойду. — Да, вѣдь, вы его не видали, сестрица, изъ себя-то какой молодецъ, бравой такой, и повадка совсѣмъ не наша мужицкая, и бороду брѣетъ! говорила Александра. — А богачество-то какое: тысячники; отецъ-отъ откупиться хочетъ. Ты посмотри на него, може и понравится! прибавила Арина. — И смотрѣть не хочу, потому-что ни за кого не пойду за-мужъ, ни за него ни за другаго. — Такъ что-йто, Аннушка, неужто же вѣкъ свой въ дѣвкахъ останешься? Подхватилъ Иванъ Прохорычъ. — Отчего же бы мнѣ, батюшка, и не остаться въ дѣвушкахъ? — Статное ли это дѣло, дочка, въ дѣвкахъ сидѣть, когда женихи сватаются; ну другое дѣло, кабы ихъ не было, а то... это кто же себѣ ворогъ... нѣтъ, ты не дѣло говоришь! замѣтилъ Иванъ Прохорычъ. — Что же мнѣ дѣлать, батюшка: я не хочу за-мужъ. ====page 103==== — Ну вотъ тебѣ на. Чего же ты хочешь? Безъ закону что ли станешь? Аннушка готова была заплакать. — Да что ты, батюшка, ее обижаешь: ну не хочетъ, значитъ такого желанія нѣтъ! неожиданно сказалъ молчавшій до тѣхъ поръ Зосима. — А ты что? тебя кто спрашиваетъ? возразилъ Иванъ Прохорычъ. Ты что разумѣешь? Вѣтрить что ли оставить ее въ дѣвкахъ-то? Туда же... молчалъ-бы!.. брякнетъ-то, такъ не слушали бы ушеньки мои. — Такъ что, силой что ли ты ее выдашь, коли она не хочетъ? — Ахъ ты, дуралеина, да развѣ ее тащатъ и всамъ дѣлѣ силой: слышь, уговариваютъ. — Да что тутъ за уговоры? Слышь, не хочетъ, такъ что еще надо. — А ты что глотку-то разѣваешь? али давно не пилъ? дуракъ, дуракъ, пустая башка!.. Чѣмъ слово свое сказать, онъ только дѣвку-то сбиваетъ. Молчи, дура-голова, коли не умѣешь путнаго молвить, да коли не спрашиваютъ. ====page 104==== Зосима замолчалъ, но нахмурился и потупился по своему обыкновенію. — Постой, Аннушка, да ты не отнѣкивайся, ты только посмотри на него, вотъ онъ въ то воскресенье съ отцомъ пріѣдетъ. Можетъ и приглянется! начала опять Арина. — Матушка, я сказала, что не хочу идти за-мужъ. Ради Бога, оставьте меня! — Да вы только посмотрите на него, сестрица, право, понравится! примолвила съ своей стороны Александра. — Молчи! сказалъ Зосима, обращаясь къ женѣ. Батюшка не хочетъ меия слушать, а надъ тобой-то имѣю волю. Кто тебя тутъ спрашиваетъ? — Что ты, батька, какъ кто спрашиваетъ? объ твоей же сестрѣ-тр стараюсь, не объ себѣ... — Ну!.. отрывисто сказалъ Зосима, и такъ страшно посмотрѣлъ на жену, что та не осмѣлилась болѣе ни слова вымолвить. Иванъ Прохорычъ и Арина продолжали убѣждать Аннушку, но та отвѣчала на ихъ слова только слезами. ====page 105==== — Ну, дочка, нечаялъ я отъ тебя этого! сказалъ отецъ. — Ужь и я не чаяла! подтвердила мать: коли этотъ женихъ не хорошъ, не знаю ужь, какого тебѣ еще надо. И старики съ поникшими головами оставили Аннушку, но въ дальнѣйшей искренней бесѣдѣ своей порѣшили, что вотъ какъ въ то воскресенье пріѣдетъ молодецъ, да покажетъ себя, такъ авось и у дочки сердце разгуляется. ГЛАВА VII. ЧѢМЪ НЕ ЖЕНИХЪ? Настало слѣдующее воскресенье. Арина и Александра въ ожиданіи гостей испекли пирогъ съ кашей, зажарили цѣлую четверть барана, состряпали лапшу и яишницу. Въ избѣ все было вымыто, прибрано. Наконецъ гости пріѣхали. Сергѣй, сынъ Гаврилы Гаврилыча, былъ дѣйствительно молодецъ: широкоплечій, здоровый, не въ мѣру румяный, онъ обѣщалъ ====page 106==== впослѣдствіи пойдти толщиною въ родителя: смотрѣлъ онъ бойко, даже нѣсколько нагло, манеры имѣлъ размашистыя. Усѣвшись на лавку, подъ образа, и переводя духъ, Гаврило Гаврилычъ обратился къ Ивану Прохорычу и Аринѣ, указывая на сына. — Ну, вотъ вамъ и женихъ... Хорошъ ли? Иванъ Прохорычъ и Арина встали и съ улыбкою поклонились Сергѣю: посльдній отвѣтилъ имъ тоже поклономъ, но не очень низкимъ и почтительнымъ, какъ слѣдовало бы ожидать отъ жениха. — Въ Питерѣ проживать изволишь, Сергѣй Гаврилычъ? спросилъ Иванъ. — Да, болыши въ Питерѣ. — А по какимъ больше дѣламъ? — Да по разнымъ: всего долго разсказывать! отвѣчалъ небрежно Сергѣй. — Такъ! А я полагаю, по своему глупому разуму, продолжалъ Иванъ, что... конечное дѣло, вамъ... при вашемъ богачествѣ, хошь бы Гаврило Гаврилычъ... оно точно, что въ Питерѣ большіе обороты можно вести и промышлять, а вотъ, если взять наше дѣло, какъ ====page 107==== есть мужицкое, такъ никакого, кажись, резонту нѣтъ своего дома отбиваться, а и коло него своимъ трудомъ да заботой можно себѣ копѣйку сколотить. — Нѣтъ, вѣдь, сампетербурская жизнь совсѣмъ другая, возразилъ Сергѣй. Сампетербурхъ городъ большой, всякое удовольствіе тутъ можно себѣ получить; все на виду, значитъ человѣкъ себѣ можетъ всякое обхожденіе и политику этакую узнать... значитъ онъ на всякую руку выходитъ человѣкъ, а не то, что необразованный мужикъ. — Да нѣтъ, Сергѣй Гаврилычъ, я и не на счетъ этого образованья, а говорю къ тому, что гдѣ, молъ, нашему брату, мужику, то есть сподручнѣе гдѣ копѣйку себѣ зашибить, а то это образованье при нашихъ капиталахъ послѣднее дѣло. — И на этотъ счетъ Сампетербурхъ первый городъ, продолжалъ Сергѣй. Имѣетъ себѣ человѣкъ понятіе въ мастерствѣ какомъ — поди, всегда зашибешь копѣйку, потому народу много, всего нужно; а коли желательно въ торговлю вступить да капиталъ малъ, ничего: ====page 108==== сначала хошь съ лоткомъ пойди, такъ и тутъ капиталъ получишь... — То-то вотъ и оно, Сергѣй Гаврилычъ, а какъ вотъ на мое замѣчанье, такъ вотъ ходятъ и отъ насъ иные мужики тамъ на баркахъ, а иные въ разносчикахъ, тамоди, ну, что онъ лѣто-то проходитъ, много ли онъ принесетъ: развѣ что развѣ сотнягу какую это барышей-то, и то коли себѣ во всемъ откажетъ, а тутъ у него можетъ коло дому-то не на сотню пропало: остались одни бабы, какія ужь работницы, та ли сила; а коли работника нанимать, такъ ему заплати, а ужь сработано-то не дюжо: чужія руки... Такъ вотъ оно что. А бываютъ и такіе случаи... что вотъ на-счетъ образованія-то, молвилъ: иной парень-то молодой займется этимъ образованіемъ-то, да пить начнетъ, а дѣла-то не дѣлаетъ, и придетъ совсѣмъ съ пустыми руками... — Ну, это развѣ какой безъ понятій! сказалъ Сергѣй, какъ видно, задѣтый словами Ивана за живую струну. По правдѣ сказать, онъ самъ шибко придерживался рюмки, и отецъ выписалъ сынка изъ Петербурга ради ====page 109==== той причины, чтобы поостепенить его, хотя при настоящемъ случаѣ и не говорилъ объ этомъ. И теперь, отправляясь смотрѣть на невѣсту и себя показать, Сергѣй таки прихватилъ куражу. — Да что вы все не дѣло-то толкуете, вмѣшался Гаврило Гаврилычъ. Чтй ты, Иванъ Прохорычъ, невѣсту-то намъ долго не показываешь, а? Али снаряжается? — Нечто, чай! Арина, поди приведи Аннушку, а ты, Александра, давай поколева, чѣмъ поподчивать дорогихъ гостей: сначала по стаканчику, Гаврило Гаврилычъ, а тамъ чайку. — Ладно, ладно, это дѣло. Пока происходило пированье, гдѣ Сергѣй не упустилъ случая еще позапастись куражомъ, уже вмѣстѣ съ родителемъ, Арина ходила въ свѣтелку, но возвратилась оттуда одна и со смущеннымъ видомъ. — Что же не привела? неужто еще не снарядилась? — Да... еще... отвѣчала Арина нерѣшительно. ====page 110==== — Что дѣлать-то? шепнула она мужу: никакъ нейдетъ. — Постой я схожу! сказалъ Иванъ Прохорычъ, но и онъ возвратился тоже одинъ. — Что, али нейдетъ? — Да!.. стыдится нечто!.. — Стыдится!.. ну!.. такъ вотъ что, стой! мы сами подемъ къ ней: пусть только она на моего Серегу посмотритъ, а онъ себя ей покажетъ... по-нѣмецкому съ ней поговоритъ, коли по-русски стыдится... — Это можно! отчего не поговорить по-нѣмецкому. Сами у нѣмцевъ живали! сказалъ Сергѣй, уже порядочно охмѣлѣвшій. Иванъ Прохорычъ рѣшился на это послѣднее средство, и не противорѣчилъ гостямъ, а повелъ ихъ. Аннушка плакала, разстроенная разговоромъ съ матерью и отцомъ; около нея сидѣлъ Зосима, по обыкновенію своему, мрачный, какъ вдругъ въ дверяхъ свѣтелки показалась Фигура Гаврилы Гаврилыча, а за нимъ Сергѣя, Ивана Прохорыча и Арины. Аннушка никакъ не ожидала этого посѣщенія и поблѣднѣла. ====page 111==== — Что, Аннушка, не показываешься?.. что прячешься? заговорилъ Гаврило Гаврилычъ. А вотъ я тебѣ жениха привелъ... что многого толковать: вотъ тебъ женихъ... ну, любъ али не любъ? — Позвольте, Анна Ивановна, пріобрѣсти ваше знакомствіе! сказалъ Сергѣй, по-своему ловко раскланиваясь. Какъ проживамши я въ Сампетербурхѣ, много всего видѣлъ, а таперпча съ полнымъ чувствіемъ своимъ получилъ любовь къ вамъ: не оставьте своимъ пріятнымъ расположеніемъ... Испугъ Аннушки прошелъ и слезы возвратились: она плакала и ни слова не могла выговорить. — Что же, Аннушка, молчишь? что лице-то закрываешь? стыдиться нечего!.. Да ты плачешь нечто?.. али не любъ?.. а?.. небось, не ударитъ лицемъ въ грязь... Парень и не тебѣ годится... погляди-ка на него-то... вѣкъ свой въ Питерѣ проживалъ... небось, и ученьемъ не уступитъ... самъ у нѣмцевъ жилъ... Ну-ка, Серёга, махни по-нѣмецкому... что она больно!.. ====page 112==== — Васъ дече шпрехенъ етвасъ ихъ ферзе нихтъ... имѣлъ безстыдство выговорить полупьяный Сергѣй. Аннушка до такой степени была огорчена всей этой сценой, что даже не улыбнулась при нѣмецкой фразѣ своего жениха, но продолжала тихо рыдать. — Ну, что же молчишь... продолжалъ Гаврило Гаврилычъ. Не стыдись, молви: любъ, али нѣтъ женихъ-отъ? — Аннушка, что жь ты въ самомъ дѣлѣ ничего не молвишь, сказалъ Иванъ Прохорычъ: неужто еще этотъ женихъ тебѣ не хорошъ? — Господи!.. едва проговорила бѣдная дѣвушка... оставьте меня... я ни за кого не пойду! — Что жь такъ-съ? спросилъ Сергѣй. Анна Ивановна, не брезгуйте нами. Собственно какъ любовь я къ вамъ такую получилъ... что ничего не жаль... въ Сампетербурхѣ будемъ жить... какую фатеру найму... Вы не бывали, вѣдь, въ Сампетербурхѣ... первый городъ-съ... прешпектъ, театры, всякое удовольствіе будете имѣть... въ каретѣ буду во ====page 113==== зить... вотъ какъ... только счастливымъ сдѣлайте, Анна Ивановна... Что жь такое?.. не хуже иныхъ прочихъ... въ гильдію выйду... Аннушка ничего не отвѣчала. — Постой! началъ опять Гаврило Гаврилычъ. Послушай, Аннушка... Вѣдь ты не Богъ знаетъ что, хошь и учена много... все мужицкаго рода... Какъ не жаль мнѣ ничего для Серёги... право въ купцы выведу... на поди!.. Ужь присталъ онъ ко мнѣ: жени да жени на тебѣ!.. Ты думаешь, лучше тебя не найдутъ?.. Али все еще въ барыни хочется попасть... объ баринѣ своемъ все думаешь... а? Чувство оскорбленной гордости вспыхнуло въ сердцѣ Аннушки; она быстро, подняла голову и хотѣла сказать что-то рѣзкое, но передъ нею были не одни чужіе люди, противъ нея были всѣ: и отецъ и мать: сердце надорвалось горемъ, тоской, стыдомъ, и слова замерли на губахъ ея; она снова могла только заплакать. — Да что вы и всамъ-дѣлѣ пристали къ дѣвкѣ, сказалъ наконецъ Зосима, потерявши ====page 114==== терпѣніе. Сказано, что не надо — и проваливайте. — Зосима, опять глотку открылъ; ужь я те переломаю бока! запальчиво закричалъ на него Иванъ Ирохорычъ. — Да что, батюшка, дерись пожалуй, а я ихъ по шеямъ выгоню: что они надъ дѣвкой-то надругаться что ли вздумали. Ты чего смотришь? али не видишь? слезами изошла. — Тьфу вы!.. плевать на васъ и всамъ-дѣлѣ... Срамоты только съ вами дождешься... эко сватоство: сами назвали, да по шеямъ гнать хотятъ. Подемъ, Серёга: плевать на нихъ!.. эка еще барыня нашлась!.. сказалъ обидившійся Гаврило Гаврилычъ. — Эхъ, братъ, не бывалъ ты, видно, въ Сампетербурхѣ... не знаешь обхожденія, да понятій, дуракъ-дуракомъ! сказалъ въ свою очередь Сергѣй, обращаясь къ Зосимѣ. Ну, Анна Ивановна, не хотѣли вы моей любви... почище васъ найдемъ, на то имѣемъ свое образованіе, да капиталы!.. — Гаврило Гаврилычъ, Сергѣй Гаврилычъ! не обезсудьте вы насъ! говорилъ Иванъ Прохорычъ, который всегда чувствовалъ особен ====page 115==== ное уваженіе къ людямъ богатымъ. Это у меня, вѣдь, дуракъ поло-умный... я его за это добрымъ порядкомъ поучу... Я желалъ всей душей, видитъ Богъ, желалъ... хошь нашимъ хлѣбомъ-солью не побрезгуй: ждали дорогихъ гостей — ничего не жалѣли... — Ну-ка, поди: стану я съ тобой хлѣбъ-соль водить... Вамъ бы дуракамъ!.. Счастье выпадало!.. Будь она моя дочка, а я на твоемъ мѣстѣ... задалъ бы я ей кочебяниться... Тьфу вамъ... вотъ чтб!.. Ухъ!.. И Гаврило Гаврилычъ уѣхалъ съ сыномъ, пославши хозяевамъ на прощанье порядочную брань. — Ну, дочка, сказалъ Иванъ Прохорычъ по отъѣздѣ гостей, для чего ученье-то тебѣ было: на непочтенье да непокорство къ отцу-матери... Чуяло мое сердце... — Батюшка, да что я сдѣлала? За что ты сердишься? — Какъ за что? Еще тебѣ этотъ не женихъ?.. Кладъ Богъ подавалъ: первые богачи у насъ... подлинно барыней бы жила... и впрямь въ купцы бы выписался... ====page 116==== — Батюшка, да я не хочу совсѣмъ идти за-мужъ ни за кого! — Да отчего не хошь-то? Это ты мнъ скажи: отчего не хошь-то ты? Аннушка молчала. — И впрямь, что не молвитъ Гаврилычъ, о полюбовникъ-то что ли своемъ думаешь?.. такъ, въдь, ужь показалъ онъ тебъ хвостъ... мало тебъ этого?.. вѣтеръ у тебя въ головѣ-то ходитъ... — Батюшка, пожалѣй меня: за что ты бранишься? — Да отчего, ты мнѣ скажи, за Сергѣя-то Гаврилыча не пошла, коли бы ты думала о своей головъ?.. пра, барыней бы жила... никакой бы заботы не знала... А что ты теперь?.. вѣдь тебѣ еще цѣлый вѣкъ жить-то... Съ ученьемъ-то твоимъ лучше тебъ въ деревенской-то избъ жить — у меня? — Лучше, батюшка! — Лучше!.. А все вотъ этотъ, окаянный, смущаетъ... Свой-то умъ пропилъ, такъ другихъ подучать сталъ... Изъ мово дома добрыхъ людей вздумалъ по шеямъ гнать... Да кто тебъ волю-то эту далъ!.. На пакости тебя только... ====page 117==== — Да что, батюшка, я бы слова не молвилъ, какъ бы не стали они надъ Аннушкой надругаться... — Молчи ты, дура-голова; они съ полнымъ желаніемъ своимъ, а тебѣ что ни есть дурь пришла, что надругаться пріѣхали... за тѣмъ!.. Слово пикни, какъ шельму изобью: вотъ ты мнѣ какъ насолилъ, пьяница ты пропойная. — Да бей, батюшка, кто тебъ перечитъ... покрайности теперя за нее буду терпѣть... — Цыцъ, собака! закричалъ разгорячившійся Иванъ Прохорычъ на сына. — Батюшка, не тронь его! Бей лучше меня! Если ты станешь бить братца, я убѣгу отъ васъ, куда глаза глядятъ уйду, сбирать стану, въ чужой домъ въ работницы наймусь, только бы не видѣть, какъ ты бьешь его понапрасну. — ТьФу ты!.. Да что у васъ за любовь такая?.. другъ за друга ровно Богъ знаетъ что: рады и въ огонь и въ воду. — Онъ мнѣ братъ, батюшка... Онъ добръ, уменъ и благороденъ... Ты самъ долженъ его любить и любишь... ====page 118==== — Не за что мнѣ его любить, пьяницу... пропадай онь совсѣмъ.. — Вотъ зачѣмъ ты его обижаешь: развѣ онъ пьетъ нынче? — И ты супротивничать стала отцу... Вотъ оно ученье-то... — Батюшка, что хочешь дѣлай со мной, только не тронь братца... Онъ и пилъ оттого, что ты не ласковъ съ нимъ былъ, а онълюбитъ тебя и уважаетъ... Больше онъ и пить никогда не будетъ... — Учи ты меня... Не люблю я науки-то: старъ ужь сталъ... Супротивники этакіе! сказалъ Иванъ Прохорычъ, и ушелъ изъ свѣтелки, крѣпко хлопнувши дверью въ доказательство своего негодованія. ГЛАВА ѴII. СТАРЫЯ ПОГУДКИ НА НОВЫЙ ЛАДЪ. Послѣ этого неудачнаго сватовства Иванъ Прохорычъ питалъ постоянное неудовольствіе на Аннушку: онъ никакъ не могъ про ====page 119==== стить ей, что она отказалась отъ такого выгоднаго жениха, лучше котораго онъ и представить себѣ не могъ. Старикъ видѣлъ въ этомъ только упрямство дочери, предполагалъ, правда, и остатокъ прежней любви, но мало давалъ цѣны этой привязанности, а еще ставилъ ее въ вину Аннушкѣ. Вслѣдствіе этого онъ обходился съ нею холодно и неласково, а добрая, любящая дѣвушка не могла видѣть нерасположенія къ себѣ, всѣми силами старалась задобрить отца, ласкалась къ нему, но въ отвѣтъ выслушивала только упреки и выговоры. Она старалась доказать отцу, что она не могла бы быть счастлива съ Сергѣемъ, но на всѣ ея доводы Иванъ Прохорычъ обыкновенно отвѣчалъ одно и то же: — Полно-ко, дочка, молода еще ты умомъ-то своимъ жить: это все непослушанье одно, да свообышество, а всему причина ученье твое проклятое, оттого и почтенья нѣтъ къ отцу, къ матери. Какого еще тебѣ парня нужно, коли этотъ не гожь? Дурь у тебя въ головѣ-то ходитъ; а вотъ станешь вѣтрить, такъ ужь потачки не дамъ — не думай. ====page 120==== Сердце Аннушки раздиралось отъ атихъ рѣчей, и болѣло еще больше отъ того, что Зосима былъ также въ немилости у отца за его вмѣшательство въ сватовство. Съ печалію и страхомъ видѣла она, что братъ ея становился все мрачнѣе и угрюмѣе: это ие предвѣщало ничего добраго; онъ съ нею даже былъ менѣе разговорчивъ, нежели прежде. Зосима понималъ всю тяжесть положенія сестры, и страдалъ за нее, но не зналъ какъ помочь горю, не умѣлъ ни утишить, ни развлечь се. Даже Арина не рѣдко высказывала Аннушкѣ свое неудовольствіе за отказъ выгодному жениху, хотя и не сердилась на нее; за то Александра принимала въ сестрѣ горячее участіе, и, заставая ее задумчивою, или въ слезахъ, старалась всѣми силами утѣшать ее, но это участіе только раздражало и возмущало Аннушку... Такъ шли дни за днями медленно, безотрадно. Сверхъ всьхъ прочихъ непріятностей бѣдную дѣвушку мучила скука одиночества и бездѣйствія. Не разъ покушалась она принимать участіе въ хозяйственныхъ ====page 121==== хлопотахъ и заботахъ матери, но послѣдняя не охотно допускала дочь къ грубой работъ, да и самая эта работа была несподручна и тяжела для нея. Кое-какъ убивала Аннушка время за шитьемъ сорочекъ для Зосимы и Калистрата; послѣдній былъ для нея совершенной игрушкой; она нянчилась съ нимъ, какъ съ своимъ собственнымъ сыномъ, учила его граматѣ, но мальчишка не любилъ сидѣть съ теткой, а рвался на улицу къ ребятишкамъ и не очень ея слушался. Между тѣмъ умъ Аннушки былъ до такой степени развитъ, что требовалъ пищи: она перечитала и почти выучила наизусть нѣсколько книгъ, которыя были у Августа Карлыча, но за всѣмъ тѣмъ оставалось много времени празднаго, котораго нечѣмъ было коротать — и она скучала. По воскресеньямъ Аннушка ходила къ Августу Карлычу, но онъ становился все молчаливѣе и угрюмѣе, и, казалось, съ каждымъ днемъ все болѣе и болѣе дѣлался равнодушнѣе къ своей названной дочери: привычка видѣть ее безпрестанно и считать дочерью, замѣнявшая узы крови, уже не существовала и забывалась, а съ нею ====page 122==== вмѣстѣ мало но малу разрушалась и любовь основанная на ней. Аннушка замѣчала это охлажденіе — и вотъ новая рана для ея любящаго сердца. Все это производило неблагопріятное дѣйствіе на характеръ нѣкогда веселой, откровенной дѣвушки: она сосредоточивалась сама въ себѣ, дѣлалась скрытна, молчалива, въ ней начинало развиваться недовѣріе къ людямъ и раздражительность. Такое болѣзненное состояніе души отражалось и на тѣлѣ Аннушки, и только обиліе силъ, вложенныхъ въ нее природою, не допустило развиться въ немъ сильной и опасной болѣзни, но тѣмъ не менѣе оно страдало, и Аннушка худѣла и блѣднѣла... Положеніе ея становилось наконецъ до такой степени тягостно и невыносимо, что она, не сказавши ничего домашнимъ, стала просить Августа Карлыча пріискать ей мѣсто гувернантки, но только съ тѣмъ условіемъ, чтобы это было подальше отъ Тужиловки. Августъ Карлычъ обѣщалъ, по не могъ вскорѣ исполнить своего обѣщанія, потому что кругъ его знакомыхъ былъ очень ограниченъ. ====page 123==== Такъ прошла зима, наступила весна: солнышко съ каждымъ днемъ становилось все лучезарнѣе и теплѣе, гнало снѣгъ, согрѣвало замерзшую землю, вызывало изъ нея произрастеніе, природа начала улыбаться человѣку. Аннушка съ нетерпѣніемъ ожидала весны: тѣсныя стѣны ея скучнаго жилища надоѣли ей, и душа ея рвалась въ приволье и просторъ лѣсовъ и полей. Но вотъ мутные снѣжные ручьи сбѣжали съ полей въ рѣки, озера, болота, и переполнили берега ихъ, луга покрылись свѣжей зеленью, деревья развернули свои благоуханныя почки, Богъ вѣсть откуда налетѣвшія гостьи-пѣвуньи запѣли свои нескончаемыя трели, свои звучныя, веселыя пѣсни, ожилъ и коченѣвшій дотолѣ цѣлый міръ насѣкомыхъ, общій восторгъ жизни разлился надь землею — наступилъ всегда веселый, улыбающійся май. Аннушка цѣлые дни дѣлила съ этой ожившей веселой природой, цѣлые дни бродила она по лѣсамъ и лугамъ, но не надолго раскрылась ====page 124==== ея душа, чтобы вкусить общую радость всего живущаго: она была одна, ей снова становилось скучно среди любимой ею природы, сердце сильнѣе начало чувствовать одиночество, сильнѣе просило привязанности, любви... И какъ измѣнилась Аннушка въ теченіе этого года, который прошелъ отъ прошлой весны, когда она бѣгала и рѣзвилась по тѣмъ же самымъ лѣсамъ и лугамъ, когда она всей душой наслаждалась природой, когда вся она проникнута была однимъ свѣтлымъ чувствомъ радости и не имѣла никакой печальной думы, никакой опредѣленной, сильно волновавшей ея мысли, когда сама она была не больше, какъ свѣжій весенній цвѣтокъ, полный силъ и жизни... Аннушка много измѣнилась съ того времени. Она похудѣла, и, на первый взглядъ, какъ будто подурнѣла противъ прежняго. На лицѣ ея не сіяла прежняя свѣтлая улыбка, въ глазахъ не сверкала бывалая радость, не отражалось спокойствіе душевное, тѣло не дышало прежнимъ обиліемъ жизни, вся особа ея не представляла уже въ себѣ той полноты и гармоніи силъ нравственныхъ и физическихъ, ко ====page 125==== торая такъ очаровывала въ ней годъ назадъ. Но Аннушка и теперь была хороша, только красотою другаго рода: въ глазахъ ея отражалось теперь болѣе ума, болѣе глубокаго чувства, больше думы и мечтательности, лице ея получило болѣе опредѣленныя и строгія очертанія, вся наружность ея говорила объ ея нравственной красотѣ, объ избыткѣ нравственныхъ силъ. Годъ назадъ эта дѣвушка обѣщала въ любви радость, миръ, счастье, — теперь она обѣщала восторгъ, наслажденіе. Однажды утромъ Аннушка, грустная и задумчивая по обыкновенію, гуляла въ знакомой намъ рощѣ, но въ этотъ день ей было какъ-то особенно тяжело. Роща ей напоминала очень многое изъ ея жизни, и воображеніе невольно рисовало предъ нею картины прошедшаго. Здѣсь она, бывало, рѣзвилась съ своей милой Анхенъ, здѣсь послѣдняя высказывала ей свое предчувствіе смерти, здѣсь проводили они извѣстный послѣ-обѣденный часъ вмѣстѣ: Августъ Карлычъ, Амалія Ѳедоровна, Анхенъ и она; потомъ Анхенъ не ====page 126==== стало, но они все-таки собирались сюда; здѣсь, она какъ теперь видитъ, встрѣтились они съ Дмитріемъ Петровичемъ, здѣсь имѣла она съ нимъ свиданіе ночью, послѣ котораго онъ поклялся жениться на ней: тогда она была такъ счастлива, но... онъ обманулъ ее... Гдѣ-то теперь Дмитрій Петровичъ, что съ нимъ? давно уже нѣтъ о немъ ни слуху, ни духу, онъ позабылъ меня совершенно!... думала Аннушка, и шла все впередъ скорыми шагами. Вдругъ она замѣтила вдали между деревьями чью-то фигуру... Ближе, ближе... Аниушка вскрикнула и поблѣднѣла: предъ нею стоялъ онъ... Дмитрій Петровичъ. — Анхенъ! Аннушка! вы ли... ты ли это? говорилъ молодой человѣкъ, простирая къ ней pуки. Нѣсколько секундъ Аннушка стояла предъ Губовымъ безмолвная, неподвижная: вся душа ея, вся жизнь въ эти мгновенія сосредоточились въ ея сердцѣ, а оно замерло... Наконецъ она зарыдала и бросилась въ объятія молодаго человѣка. Дмитрій Петровичъ страстію цѣловалъ Аннушку и сжималъ въ своихъ объятіяхъ, ====page 127==== между тѣмъ какъ она рыдала, положивши голову на плечо его, и находилась въ полузабытьѣ. Въ душѣ ея накипѣло такъ много горя и тоски, а тутъ вдругъ нечаянно, неожиданно такъ много радости: сердце дѣвушки преисполнилось блаженствомъ, она ничего не помнила, ничего не чувствовала, кромѣ счастія настоящей минуты. Нѣсколько минутъ она ни слова не могла вымолвить въ отвѣтъ на восторженныя ласки, которыя разсыпалъ ей молодой человѣкъ. Наконецъ нѣсколько успокоившись, она устремила на Дмитрія Петровича взглядъ неизъяснимой любви: она смотрѣла на него такъ, какъ будто бы видѣла самый очаровательный сонъ и боялась проснуться и потерять его. — Какъ ты перемѣнилась, Аннушка! сказалъ Губовъ. — Что же: подурнѣла? съ улыбкою спросила Аннушка. — Нѣтъ... да, немного, но ты все также прекрасна для моего сердца. — А вы не перемѣнились... Вы не забыли меня?... ====page 128==== И ты спрашиваешь?... Ты говоришь мнѣ: вы, какъ чужому... Ты сама, видно, разлюбила меня… — Нѣтъ... я люблю... — Такъ почему же ты думаешь, что я могъ позабыть о тебѣ, разлюбить тебя... Ахъ, Аннушкаты не думала бы этого, еслибъ видѣла, какъ прожилъ я эту ужасную зиму. Правда, я употреблялъ всѣ усилія, чтобы забыть тебя, но не могъ: мнѣ опротивѣлъ Петербургъ, я не могъ видѣть его и уѣхалъ опять сюда... Вчера вечеромъ я только что пріѣхалъ, а сегодня уже шелъ, чтобы хоть издали посмотрѣть на тебя, но вотъ насъ свела сама судьба, либо сочувствіе... И намъ не даютъ счастья... судьба разлучаетъ насъ... — Зачѣмъ же вы пріѣхали?... робко проговорила Аннушка... Лучше не видѣть другъ друга... позабыть! — О, нѣтъ, нѣтъ, это не въ моихъ силахъ... Я за тѣмъ и пріѣхалъ, чтобы видѣть тебя, мое сокровище, чтобы дышать съ тобой однимъ воздухомъ... Аннушка, не говори же ====page 129==== такъ, не отравляй счастливѣйшей минуты въ моей жизни... Радость моя, скажи мнѣ: вѣдь, ты любишь меня? И Дмитрій Петровичъ обхватилъ талію Аннушки... Она трепетала въ его рукахъ, но имѣла на столько мужества, чтобы высвободиться изъ нихъ. — Я люблю васъ... отвѣчала Аннушка. По вы теперь не можете меня любить: я живу у отца своего, въ деревенской избѣ. — Напротивъ, теперь я еще больше люблю тебя, потому-что ты, вѣроятно, изстрадалась въ томъ кругу, отъ котораго отвыкла... Признайся, тебѣ тяжко, мучительно жить теперь тамъ, съ ними?... — Да, скучно... но они меня любятъ. — Да развѣ можетъ кто не любить тебя, мое счастіе, развѣ это въ силахъ человѣческихъ!... Анхенъ, сядь здѣсь со мной, разскажи мнѣ все, что было съ тобой безъ меня, какъ ты рѣшилась идти къ отцу. Аннушка нѣсколько мгновеній колебалась, но ей жаль было скоро разстаться съ Губовымъ, она сѣла. Дмитрій Петровичъ тот ====page 150==== часъ же обнялъ ее и хотѣлъ прилечь головой на ея грудь. — Прежде чѣмъ начнешь разсказывать, поцѣлуй меня! говорилъ онъ. Аннушка горѣла отъ стыда и страсти, но отстранила руку молодаго человѣка. — Что же, ты не хочешь поцѣловать меня? спрашивалъ Дмитрій Петровичъ. — Нѣтъ... оставь... ради Бога... я не могу... — Ну, Богъ съ тобой, Аннушка, ты любишь меня меньше прежняго... Разсказывай: я слушаю. Аннушка такъ любила Дмитрія Петровича, такъ была счастлива въ настоящія минуты, что не замѣтила перемѣны въ обращеніи его съ нею, не замѣтила, что онъ держалъ себя гораздо свободнѣе и самоувѣреннѣе прежняго, что былъ даже дерзокъ. Ея слѣпая любовь помѣшала ей догадаться, что въ душѣ молодаго человѣка были далеко не прежнія чувства, что онъ любилъ ее гораздо меньше прежняго. Аннушка начала разсказывать Дмитрію Петровичу всю свою печальную исторію. ====page 131==== Многoe смягчила въ своемъ разсказъ и не рѣшилась вполнѣ высказать всю тяжесть ея положенія въ родительскомъ домѣ... Дмитрій Петровичъ не съ полнымъ вниманіемъ слушалъ ея разсказъ... онъ смотрѣлъ на нее со страстью и былъ весь поглощенъ однимъ чувствомъ матеріально страстнаго созерцанія... Огонь его глазъ смущалъ бѣдную дѣвушку: она нѣсколько разъ принуждена была почти невольно потуплять свои взоры и съ усиліемъ переводила дыханіе, подавляя невольное волненіе... И какъ она хороша была въ эти минуты: яркій румянецъ выступилъ на ея блѣдныя щеки, глаза сверкали, грудь колыхалась, она вся млѣла и трепетала. Смотря на нее, не могъ бы остаться хладнокровнымъ, не могъ бы не увлечься чувственностью даже человѣкъ съ болѣе чистыми нравственными побужденіями, нежели Дмитрій Петровичъ, особенно при той обстановкѣ, среди которой находилась Аннушка въ настоящія минуты: былъ май мѣсяцъ, воздухъ свѣжъ и упоительно ароматенъ, небо ясно и чисто и какъ будто дышало теплотой, начиная отъ разлуки съ нимъ, но она мно ====page 132==== той, молодая зелень очаровала зрѣніе яркостію красокъ, обиліемъ жизненныхъ соковъ... Аннушка кончила свой разсказъ и задумалась: она многое не высказала, но все вспомнила, ей сдѣлалось нѣсколько грустно, но эта грусть была не прежняя тоскливая, похожая на отчаяніе: она была смягчена присутствіемъ любимаго человѣка, который могъ ей сочувствовать, понимать ее... Эта грусть, можетъ быть, и совершенно бы разсѣялась, если бы Аннушка могла вполнѣ высказаться предъ Дмитріемъ Петровичемъ, раскрыть предъ нимъ всю свою душу, все свое страданіе, но она не рѣшилася на это: ей было жалко унизить родныхъ своихъ въ глазахъ молодаго человѣка, ей казалось, что онъ будетъ осуждать ихъ, смѣяться надъ ними, что за внѣшнею грубою стороною онъ не захочетъ признать въ нихъ то, что въ самомъ дѣлѣ есть въ нихъ хорошаго, наконецъ, ей было стыдно и самую себя показать въ этой обстановкѣ, въ которой она дѣйствительно находилась... А между тѣмъ ей хотѣлось бы все разсказать ему — и ей сдѣлалось грустно… ====page 133==== — И ты не скучаешь въ домѣ своихъ родителей? — Скучаю, но... я ихъ люблю и они меня любятъ. — А меня ты не переставала любить, любишь и теперь? спрашивалъ Дмитрій Петровичъ. — Я ужь говорила… — А если-бы ты знала, еслибъ ты могла понять и оцѣнить какъ я люблю тебя... Ахъ, сколько я пережилъ и выстрадалъ въ это тяжкое время... Анхенъ, Анхенъ, еслибъ ты только понимала всю силу моей страсти... Я не въ силахъ владѣть собой... Я боюсь, что меня сожжетъ тотъ огонь, который горитъ въ моей груди... Радость моя, Анхенъ, поцѣлуй меня… — Нѣтъ, нѣтъ... Дмитрій Петровичъ… — Ну дай мнѣ хоть ручку твою поцѣловать... Аннушка протянула руку, Губовъ схватилъ ее и цѣловалъ крѣпко, страстно, наконецъ онъ совершенно забылся подъ вліяніемъ страсти, и вдругъ обнялъ Аннушку и крѣпко прижалъ къ себѣ. — Анхенъ, Анхенъ!... говорилъ онъ прерывающимъ отъ страсти голосомъ. ====page 134==== Дѣвушка задрожала всѣмъ тѣломъ, но вырвалась изъ его рукъ и быстро вскочила на ноги. — Дмитрій Петровичъ!.. я сейчасъ уйду, если вы будете такъ... мы никогда не увидимся... прощайте... — Нѣтъ, нѣтъ, Анхенъ, не уходи, побудь со мной хоть минутку еще... прости меня... — Нѣтъ, нѣтъ... мнѣ надо идти... — Анхенъ, если любишь меня: останься... — Я останусь... но для чего?... — Нѣтъ, ты не любишь меня... Аннушка, скажи мнѣ: неужели тебѣ не тяжела разлука со мной, неужели ты не страдаешь, когда не видишь меня?... — Я люблю тебя... — Любишь и хочешь страдать?... — Но что же дѣлать? — Любить и быть мужественной... Послушай: я знаю, я увѣренъ, что ты измучена тѣми грубыми людьми, среди которыхъ живешь... Они родные тебѣ, ты говоришь: они любятъ тебя, — можетъ быть, но имъ никогда не понять и не оцѣнить тебя, ты такъ воспитана и образована, что ихъ грубость долж ====page 135==== на возмущать тебя, а между тѣмъ мы любимъ другъ друга, не можемъ жить одинъ безъ другаго... Неужели же у тебя нѣтъ на столько силы воли, чтобы бросить все, съ чѣмъ ты случайно связана и что тебѣ немило, и никогда не разставаться со мной, если ты только любишь меня? — Но какъ же? — Аннушка... ты, вѣдь, знаешь, что бракъ для насъ не возможенъ, но также не возможна и разлука; мы пробовали, разлучались на долго, но любовь наша не охладѣла чрезъ это, а только усилилась, и мы испытывали оба страшныя страданія въ разлукѣ... Не разставайся же со мною опять, не отдавай сама себя страданіямъ, по собственной своей волѣ, уѣдемъ отсюда куда хочешь: въ Петербургъ, въ Москву, хоть на край свѣта, и будемъ жить, такъ счастливо, какъ только могутъ жить люди... Аннушка молчала и думала... — Ты колеблешься, рѣшайся скбрѣе: пора же узнать наслажденье въ жизни... — Нѣтъ, нельзя!... сказала Аннушка рѣшительно. ====page 136==== — Отчего?... — Нельзя... — Ты скажи мнѣ отчего же нельзя? отъ малодушія, отъ безхарактерности, отъ слабости воли, отъ нелюбви ко мнѣ? — Меня возненавидятъ отецъ съ матерью, проклянутъ… — За что же?... — Вѣдь, ты не женишься на мнѣ... — Но они ничего не будутъ знать, они будутъ думать, что ты пропала безъ вѣсти... — Нѣтъ, нѣтъ… — Такъ ты хочешь опять страдать, хочешь, чтобы и я страдалъ... — Пусть я страдаю, а ты будь счастливъ... — Но я не могу быть счастливъ безъ тебя... Аннушка очевидно страдала, на глазахъ ея были слезы, въ душѣ борьба... — Нѣтъ... не могу! сказала она наконецъ послѣ нѣкотораго молчанія. — Если такъ... прощай, Анхенъ, мы больше никогда не увидимся... Прощай. — Прощай!... едва выговорила Аннушка, поблѣднѣла и заплакала. ====page 137==== — Рѣшайся, Анхенъ, или будетъ поздно ты будешь убійцей: только надежда видѣть тебя удерживала меня, мои пистолеты всегда заряжены. — Убей меня!... — Анхенъ, если дорога тебѣ моя жизнь — рѣшись... — Дай мнѣ подумать... — Нѣтъ, нѣтъ, думать некогда: сейчасъ же, или ты меня не увидишь болѣе. — Дмитрій... ради Бога... — Прощай, Аннушка... — И онъ пошелъ. — Погоди... я рѣшилась! закричала ему вслѣдъ бѣдная дѣвушка, заливаясь слезами. Дмитрій Петровичъ вернулся. Аннушка упала къ нему въ объятія. — Вотъ, Анхенъ, теперь я вижу, что ты любишь меня. Благодарю тебя, мое сокровище... пойдемъ же. — Куда? — Ко мнѣ, а потомъ сейчасъ въ дорогу — въ Петербургъ. — Сей часъ же? — Да. ====page 138==== — Погоди, дай мнѣ проститься съ родителями, съ братомъ, еще разъ взглянуть на нихъ... иначе я не могу. — Хорошо... такъ сегодня же ночью я буду ждать тебя здѣсь... Поцѣлуй же меня, радость моя, счастье; полно плакать: ты будешь счастлива, ты не станешь раскаиваться въ своемъ намѣреніи. — Ну, прощай же... мнѣ пора! — До свиданія. Помни же, Анхенъ, что я жду тебя сегодня ночью. Слышишь? — Да. Дмитрій Петровичъ нѣсколько минутъ слѣдовалъ глазами за удаляющейся Аннушкой, потомъ вдругъ бросился вслѣдъ за нею, нагналъ, и крѣпко сжавъ въ своихъ объятіяхъ, началъ страстно цѣловать. — Дмитрій... съ упрекомъ проговорила Аннушка, вырываясь изъ его рукъ. — Ахъ, радость моя, восторгъ мой, Аннушка, твердилъ Дмитрій Петровичъ, ты не можешь представить себѣ, какъ я люблю тебя: больше всего на свѣтѣ, больше жизни... Я самъ и не думалъ, чтобы когда-нибудь могъ любить тебя такъ сильно. Клянусь тебѣ, ты ====page 139==== будешь счастлива, только не разставайся со мною никогда... Сокровище мое... — Дмитрій Петровичъ... я не приду... — Ну, ну, ну!.. Богъ съ тобой... Еще одинъ день разлуки — и мы никогда больше не разстанемся... Въ 12 часовъ... помнишь?... — Да... но если... — Я не хочу слышать: если, иначе ты меня никогда не увидишь... Я тебя буду ждать: ты придешь? — Приду... — До свиданія! Аннушка пошла домой быстрыми шагами. Ей было и весело и скучно; она не могла отдать себѣ яснаго отчета ни въ томъ, что случилось, ни въ томъ, что хотѣла дѣлать; сердце ея то радостно билось, то замирало съ невольнымъ страхомъ, но чѣмъ ближе подходила она къ своему дому, тѣмъ сильнѣе чувствовала разлуку съ Дмитріемъ Петровичемъ, тѣмъ прекраснѣе возставалъ его образъ въ ея воображеніи, тѣмъ тягостнѣе представлялась ей жизнь въ родительскомъ ====page 140==== домъ, — и входя въ свою избу, она уже твердо рѣшилась бѣжать съ Дмитріемъ Петровичемъ. А онъ между тѣмъ, возвращаясь домой, думалъ самъ про себя: что за чудная дѣвушка эта Анхенъ: кажется, вѣдь, какъ будто подурнѣла, а на самомъ дѣлѣ сдѣлалась еще очаровательнѣе. Какая въ ней страсть, сколько огня! кажется, будто всякая жилка въ ней горитъ огнемъ!... и какъ любитъ меня!... А я думалъ, что уже совсѣмъ позабылъ ее... нѣтъ, я люблю ее теперь еще больше прежняго... И эта дѣвушка живетъ между мужиками... О, какое счастіе будетъ имѣть ее любовницей... Дмитрій Петровичъ въ самомъ дѣлѣ думалъ, что любитъ Аннушку, но онъ самъ себя обманывалъ. Эта любовь была не больше какъ бредъ разтревоженнаго чувственностью воображенія; то, что онъ называлъ любовью къ Аннушкѣ, былъ самый суровый животный эгоизмъ. Отсутствіе чистаго начала любви выражалось у него въ каждой мысли, въ каждой фразѣ. За отсутствіемъ этого начала, освѣщавшаго нѣкогда душу Дмитрія Петро ====page 141==== вича, теперь самъ онъ становился пошлъ, ничтоженъ, безнравственъ. Полгода назадъ, разставаясь съ Аннушкой и отправляясь въ Петербургъ, онъ любилъ ее и считалъ разлуку съ нею — геройскимъ подвигомъ съ своей стороны. Насколько времени онъ скучалъ и думалъ объ Аннушкѣ даже въ Петербургѣ, и этой скукой и этими воспоминаніями оправдывалъ себя и успокоивалъ подъ-часъ поднимавшійся въ душѣ его голосъ не совсѣмъ чистой совѣсти. Но мало-по-малу шумъ общественной столичной жизни, полный разнообразныхъ удовольствій, весьма достаточныхъ для того, чтобы наполнить пустоту такой души, какая была у Дмитрія Петровича, началъ изглаживать въ сердцѣ молодаго человѣка любовь и самыя воспоминанія о миломъ нѣкогда образѣ. Они, какъ будто, возникали въ его душѣ только изрѣдка, когда Дмитрій Петровичъ оставался наединѣ съ самимъ собою, и слѣдовательно, скучалъ. Тогда онъ переносился мечтою въ знакомое нѣмецкое семейство, возсоздавалъ предъ собою милое, полное любви лице Аннушки, заставлялъ его ====page 142==== радостно, любовію улыбаться себѣ, но не могъ иногда не представить его грустнымъ, печальнымъ, тоскующимъ: и невольно пробуждались тогда въ немъ укоры совѣсти, но Дмитрій Петровичъ считалъ себя человѣкомъ честнымъ и благороднымъ вообще, а въ сношеніяхъ съ Аннушкой — при самомъ строгомъ анализѣ своихъ поступковъ — онъ не находилъ ничего предосудительнаго, и даже гордился своимъ великодушіемъ и строгостью своихъ правилъ... да притомъ, когда же не съумѣетъ успокоить себя въ подобныхъ обстоятельствахъ практическій человѣкъ съ помощію своею всемогущаго эгоизма?... На душѣ Дмитрія Петровича съ каждымъ днемъ становилось все спокойнѣе: любовь къ Аннушкѣ наконецъ казалась ему только пріятнымъ воспоминаніемъ чего-то давно-прошедшаго. При наступленіи весны, онъ уже смѣло отправлялся въ свою усадьбу, не опасаясь встрѣчи съ Аннушкой. И чѣмъ ближе подъѣзжалъ онъ къ Горланихѣ, тѣмъ больше интересовался судьбою нѣкогда любимой имъ дѣвушки: ему хотѣлось знать, помнитъ ли она его, любитъ ли попрежнему, тоскуетъ ====page 143==== ли о немъ, ему хотѣлось увидѣть ее поскорѣе... для чего?... онъ не спрашивалъ себя; ему просто хотѣлось этого, хотя онъ и чувствовалъ, что не любитъ Аннушку попрежнему. Онъ не заботился строго повѣрять и судить самого себя: онъ опять былъ благоразумный, практическій человѣкъ, чуждый всѣхъ глупыхъ и ложныхъ увлеченій чувства; петербургская жизнь освободила его отъ этихъ увлеченій, и Дмитрій Петровичъ дорогою не разъ говорилъ самому себѣ: нѣтъ, ужь я не способенъ быть малодушнымъ попрежнему, я чувствую, какъ возмужалъ въ эти полгода!... Первый вопросъ Дмитрія Петровича по пріѣздѣ въ усадьбу былъ объ Аннушкѣ... и не безъ удовольствія узналъ онъ, что она живетъ у своихъ родителей въ деревнѣ, и что Амаліи Ѳедоровны уже нѣтъ на свѣтѣ. — Это хорошо! подумалъ Дмитрій Петровичъ и не покраснѣлъ при этой мысли... Да и отчего было краснѣть ему? — Я докажу ей, что люблю ее, и спасу изъ этой убійственной для нея сферы! прибавилъ онъ съ достоинствомъ, и на другой же день отправился въ Тужи ====page 144==== ловку, чтобы какимъ-нибудь образомъ дать знать Аннушкѣ о своемъ пріѣздѣ. Мы знаемъ уже, какъ они встрѣтились. ГЛАВА IX. НѢТЪ ХУДА БЕЗЪ ДОБРА. — Гдѣ, сестрица, загулялись? Я ждала ждала, ужь и пообѣдала безъ тебя, а Калистратку на поле съ обѣдомъ послала. Такою Фразою встрѣтила Аннушку Александра, которая одна оставалась въ избѣ, между тѣмъ, какъ все остальное семейство было на полѣ. — Такъ, все гуляла, отвѣчала Аннушка. — А никого не видали, сестрица? спросила опять Александра съ лукавой улыбкой. — Нѣтъ, никого! Аннушка вспыхнула при этомъ отвѣтѣ. — А я васъ ждала, сестрица... Ужь, что я скажу, никакъ не отгадаешь... Отгадайка, что я узнала? — Что такое? робко спросила Аннушка. ====page 145==== — А ну, отгадай? — Я не знаю. — Ужь такая вамъ радость, ужь такая радость... не знаю, какъ и сказать-то... Вѣдь, Дмитрій Петровичъ пріѣхалъ. Аннушка вспыхнула, потомъ поблѣднѣла. — Вѣдь, я никому, сестрица, не сказывала... Давеча забѣжала на господскій дворъ: Танька родила, такъ я и забѣжала, а мнѣ Аксинья и сказываетъ: вчера, говоритъ, пріѣхалъ... да, вѣдь, экая дѣвка только, на всю-то кухню и говоритъ: пріѣхалъ, говоритъ, полюбовникъ-то вашей-то, говоритъ... а? ну-ка!... Я и говорю: какъ, я говорю, тебѣ, Аксинья Андреевна, не стыдно? что, я говорю, ты это говоришь: какой полюбовникъ? наша Анна Ивановна этимъ не занимается. — Знаю, говоритъ, я, все знаю, какъ она съ нимъ таскалась-то, не разсказывай ты мнѣ розсказни-то этѣ... Право, такъ и говоритъ. Ну, ужь и я не утерпѣла, таки отпѣла ей: я говорю, ты сама, я говорю, мерзавка ты этакая, смѣешь, я говорю, ты порочить, кто почестнѣе тебя... Ты сама, я говорю, къ камердину-то Дмитрія-то Петро ====page 146==== вича подбивалась, да кукишъ, я говорю, отъ него увидѣла... я тебѣ бы, я говорю, только какъ бы мерзость какую выдумать, чего и нѣтъ совсѣмъ... Таки отпѣла ей. А все люди-то слышали, какъ она мнѣ это говорила... Я нарочно и на поле-то не пошла, думаю — сказать сестрицѣ-то: какъ бы чего, избави Господи! все будетъ знать, такъ поостережется... А онъ какъ пріѣхалъ, только и разговоровъ и разспросовъ было, что про тебя, сестрица... видно, онъ очень тебя любилъ... И сегодня, какъ всталъ, такъ и пошелъ сюда... Какъ только она, эта Аксинья, все знаетъ... все знаетъ, матушка моя... Вы будьте, сестрица, поосторожнѣе. Александра такъ была увлечена своей рѣчью, что не замѣтила того волненія, въ которомъ находилась Аннушка. Гордость, негодованіе, чувство оскорбленнаго достоинства, досада, наконецъ неожиданность и невольный страхъ привели бѣдную дѣвушку въ страшное смущеніе: она то блѣднѣла, то краснѣла, то дрожала всѣми членами, какъ въ лихорадкѣ. ====page 147==== — Сестрица, да неужели вы не видали его сегодня? неужто не встрѣтились?... Полно, матушка, не скрывайся отъ меня, право, лучше будетъ... я, вѣдь, что и узнаю, такъ никому не скажу, ровно и не слыхала никогда... а все лучше, какъ я-то знаю: и присмотрю и пріостерегу... Ахъ, сестрица, развѣ вы меня не знаете... я для васъ всей душой рада стараться... Тоже иной разъ и увидѣть захочется! да что такое и самъ-дѣлѣ? и впрямь живой человѣкъ!... да и ученье-то ваше... и не съ этакимъ ученьемъ кто... да посади-ка къ намъ, такъ соскучится... а это вамъ ужь и развлеченье-то не знать... Право, сестрица, раскройте-ка мнѣ всю вашу душеньку, такъ лучше будетъ: ужь этакой услуги себѣ не получить вамъ нигдѣ, я подлинно во всякое время готова для васъ… Гордость наконецъ взяла верхъ над ь всѣми другими чувствами въ душѣ Аннушки. Она скорѣе рѣшилась бы лучше совсѣмъ никогда не видаться съ Дмитріемъ Петровичемъ, прекратить съ нимъ всѣ сношенія, нежели взять Александру въ повѣренныя. ====page 148==== — Перестань, сестрица, ты все вздоръ говоришь: какъ тебѣ не стыдно! сказала она твердо. — Ахъ, сестрица, да вѣдь я изъ одного только моего усердія желала... для васъ только. Развѣ вы не знаете, какъ я васъ люблю: да я подлинно ночь просижу, да не усну, коли что... до чего не доведись... А безъ меня-то долго ли до бѣды?... одна эта Аксинья, такъ теперь ступить не дастъ... каждый шагъ будетъ смотрѣть, какъ бы послѣ что наврать да наплести... Вотъ, вѣдь, я только изъ-за чего, а то неужто мнѣ что нужно... Вѣдь, я для васъ-то какъ бы лучше стараюсь... а вы что думаете? — Ничего я не думаю... Оставь меня, пожалуйста, въ покоѣ и не говори объ этомъ... мнѣ и безъ того тошно... — Знаю, сестрица, что тошно... Изъ-за чего же я и бьюсь-то, какъ не изъ этого, чтобы вамъ какъ услужить-то, чтобы вы видѣли всю мою любовь да послугу, какъ я васъ люблю, да жалѣю... Что же, сестрица, неужели я не чувствую... сама тоже человѣкъ, хоть и глупая, не ученая... Право, ====page 149==== раскройте мнѣ, сестрица, всю истинную... тоже любовь... развѣ я не понимаю... Аннушка ничего не говорила болѣе, но скрѣпя сердце, бросилась въ постель — средство, къ которому она всегда прибѣгала, чтобы отдѣлаться отъ докучливаго усердія Александры. — Ну вотъ, сестрица, и разсердились... А за что? за одно мое усердіе... Ну, Богъ съ вами!... говорила Александра, а сама думала: ужь погоди, не увернешься же ты у меня: подсмотрю. Аннушка весь этотъ день была въ страшной тревогѣ: мысль ея безпрестанно переходила отъ одного представленія къ другому; то думала она о Дмитріи Петровичѣ, о его любви къ себѣ — и ей становилось весело и отрадно, то приходило ей на мысль обѣщаніе, данное ею Губову, бѣжать изъ роднаго дома — и ей становилось жаль родителей, Зосиму, ее пугала неизвѣстность будущаго, то представлялась ей невозможность исполнить свое обѣщаніе, а тамъ дальше, Богъ знаетъ, какія печальныя послѣдствія; скорбное, полное упрека и страданія лице Дмит ====page 150==== рія Петровича, готоваго посягнуть на собственную жизнь, и даже самая смерть его, и ея вѣчныя слезы, неутѣшныя страданія и укоры совѣсти, — и она готова была тотчасъ же бѣжать къ Дмитрію Петровичу, чтобы никогда не разлучаться съ нимъ. Вечеромъ, когда вся семья возвратилась съ поля, тревожное состояніе Аннушки еще болѣе увеличилось. Всѣ уже знали о пріѣздѣ Дмитрія Петровича, и Иванъ Прохорычъ сказалъ дочери: — Ну, дочка, говорятъ, твой окаянный опять на сей землѣ появился... Смотри, чтобы ты и духу его не знала, а то лучше и на глаза ко мнѣ не кажися, никакой срамоты не понесу на душѣ своей. Пора тебѣ въ разумъ войдти: поведешься съ нимъ — добра не видать... Помни, что ты учена уму-разуму и слову Божію… — Полно, Прохорычъ, что ты это говоришь ей, ровно ужь она совсѣмъ какая безчинная у насъ... Знамо дѣло: сама въ разумѣ, не кинется ужь теперь на шею къ нему, коли одинова обманулъ! сказала Арина. ====page 151==== — И впрямь, не дѣло говоритъ! И то она у насъ... эхъ!... промолвилъ Зосима и махнулъ съ сердцемъ рукою... — Да я знаю, что говорю: ей въ науку! сказалъ Иванъ Прохорычъ; мало ли что бываетъ... може, у нея и теперь туманъ въ головъ ходитъ, такъ чтобы побереглася... Онъ-то, я вижу, на всякіе фокусы гораздъ... и не ее такъ поддѣнетъ. Аннушка находилась въ страшномъ замѣшательствѣ: ей казалось, что отецъ знаетъ о свиданіи съ Дмитріемъ Петровичемъ. Между тѣмъ наступила ночь, приближался часъ, назначенный Дмитріемъ Петровичемъ; тревожное состояніе Аннушки увеличилось. Надобно было идти; но если знаютъ объ ея намѣреніи, если присматриваютъ за нею, если увидятъ, что тогда?... Но если она и успѣетъ пробраться осторожно, успѣетъ бѣжать; отецъ, мать, братъ, всѣ будутъ въ горѣ, будутъ проклинать ее, — страшно! и жіалко ихъ, и стыдно заплатить имъ такой неблагодарностью за всю любовь, ласки и заботливость. А нейдти?... Дмитрій Петровичъ разлюбить, возненавидитъ ее. Онъ благороденъ ====page 152==== и исполнитъ свое слово: она не увидитъ его болѣе, онъ будетъ тосковать, онъ убьетъ себя... Аннушку бросало въ ознобъ и жаръ. — Нѣтъ, нѣтъ, лучше идти: отецъ съ матерью, можетъ быть, простятъ ее... Робко, осторожно пріотворила Аннушка двери въ сѣни: тамъ у самыхъ почти дверей спала Александра, какъ будто именно съ тѣмъ, чтобы присматривать за Аннушкой. Она сердита на нее за скрытность, за недовѣріе: она остановитъ ее, скажетъ отцу, матери... Нога не повиновалась волѣ Аннушки, не переступала порогъ дверей... Развѣ не побѣдить ли гордость, не признаться ли во всемъ Александрѣ, не попросить ли ея помощи?... Нѣтъ, нѣтъ, ни за что, стыдно, не станетъ духа. — Господи, что же дѣлать? Аннушка бросилась на колѣни и молилась Богу... о чемъ? сама не знала. Молитва была безъ словъ, безъ мысли, чувства спутаны, неясны... А между тѣмъ вся душа ея была въ этой молитвѣ, и, наконецъ, она выговорила опредѣленную просьбу: Господи, сдѣлай, чтобы все благополучно койчилось! ====page 153==== Но время идетъ то медленно, мучительно то быстро, смотря потому, какія мысли и чувства проходятъ чрезъ душу. Бѣги, бѣги скорѣе, время, приходи ночь, покажись скорѣе солнце, разгони мракъ, чтобы хоть сколько-нибудь отдохнула душа отъ этого ужаснаго, нерѣшительнаго состоянія, чтобы настала наконецъ необходимость рѣшиться на что-нибудь... Нѣтъ, нѣтъ, лучше помедли, время: можетъ быть, что-нибудь надумается, можетъ быть, сама судьба научитъ, какъ поступить, поможетъ исполнить желаніе... — А между тѣмъ онъ тамъ ждетъ меня, онъ также страдаетъ, какъ я теперь, онъ проклинаетъ меня, считаетъ обманщицей… Аннушка отворяетъ маленькое окошко своей свѣтелки, высовываетъ въ него свою голову, смотритъ въ ту сторону, гдѣ долженъ ожидать ее Дмитрій Петровичъ, но она видитъ только мракъ ночной, слышитъ только крикъ пѣтуховъ, да лай собачій... Душа обезсиливаетъ отъ того смятенія, которое происходитъ въ ней, Аннушка почти въ оцѣпѣненіи, безъ мысли, безъ всякаго намѣренія, съ од ====page 154==== нимъ тяжелымъ чувствомъ страданія остается неподвижно у окна. Она смотритъ въ него... И вотъ мало-по-малу ночныя тѣни убѣгаютъ съ земли, уступая мѣсто свѣту, розовая полоса зари на востокѣ горитъ все ярче, солнечные лучи радужными цвѣтами начинаютъ играть на маленькихъ стеклахъ окошекъ деревенскихъ избъ, кое-гдѣ отворяются ворота, калитки, заботливые поселяне одинъ за другимъ показываются иа улицѣ бодрые, свѣжіе и готовые на работу, раздается разноголосный крикъ стада, отправляющагося на пастьбу, и рожокъ сопровождавшаго его пастуха; просыпается вся, веселая, освѣженная отдыхомъ, природа... Все такъ хорошо, свѣжо, такъ спокойно и радостно... За то на душѣ Аннушки тяжело и смутно... Вся ночь проведена безъ сна и въ тревогѣ, вотъ ужь и день, вся семья ушла на работу въ поле, но сонъ не приходитъ успокоить ее... тоска давитъ ей душу. Александра также, собравшись на поле, не могла удержаться, чтобы не заглянуть въ свѣтелку сестры, и не посмотрѣть, что она тамъ дѣлаетъ. Пріотворила немножко дверь, ====page 155==== смотритъ: на постель нѣтъ сестрицы; Александра оторопѣла, быстро отворила всю дверь, вошла и сконфузилась, увидя Аннушку совсѣмъ одѣтую и сидящую у окна. — Ахъ, сестрица! невольно проговорила она. Аннушка оглянулась; лице ея было блѣдно и носило слѣды ночной тревоги. — Вы ужь и встали? — Да. — Что-йто рано больно, али не спалось? — Да. — Али и совсѣмъ не спали, сестрица, всю ночь? — Да — Мухи видно ие дали? Аннушка ничего не отвѣчала. — А я вотъ на поле собралась... Аннушка опять не сказала ни слова. — Прощайте, сестрица, доколева... Да не наставить ли самоварчикъ, не хотите ли, сестрица, поставлю? — Нѣтъ. — А что же? головка-то, чай болитъ отъ безсонницы-то: изопьете чайку-то, все оно легче. ====page 156==== — Нътъ, не хочу. — Ну, какъ угодно! Александра ушла на работу, думая сама съ собою: неужто она и вправду ходила куда ночью-то? нѣтъ, быть того не можетъ: ужь не миновать бы, чтобы я не видала... Да вотъ погоди, ту ночь насквозь просижу, глазъ не сомкну, а ужь, изловлю ее, голубушку. ГЛАВА. X. ЧѢМЪ ДАЛЬШЕ ВЪ ЛѢСЪ, ТѢМЪ БОЛЬШЕ ДРОВЪ. Въ одиннадцать часовъ вечера, Дмитрій Петровичъ былъ уже на мѣстъ, назначенномъ для свиданія. — Слышимъ-съ! отвѣчали кучеръ и лакей. Дмитрій Петровичъ, не смотря на всю практичность, смотрѣлъ не совсѣмъ спокойно и просто на обстоятельство, къ которому приготовился. Онъ считалъ себя въ настоящемъ случаѣ нѣкоторымъ образомъ рыцаремъ, готовящимся похитить и спасти изъ тяжкой неволи свою возлюбленную. Онъ чувствовалъ ====page 157==== въ себѣ геройскій духъ и храбрую рѣшимость на подвигъ, хоть сердце у него немножко замирало, противъ его собственнаго желанія. Чтобы оправдать себя въ этомъ предъ самимъ собою, онъ старался придать дѣлу видъ нѣкоторой торжественности и таинственности. Къ такого рода взгляду на дѣло, можетъ быть, побуждала его и не совсѣмъ чистая совѣсть, неполная увѣренность въ правотѣ предстоящаго поступка, и мало ли еще что такого, что въ подобныхъ обстоятельствахъ поднимаетъ въ душѣ своей голосъ, хотя этотъ голосъ и не передается сознанію... Дмитрій Петровичъ, въ ожиданіи Аннушки, сталъ ходить быстрыми шагами по дорогѣ, пролегавшей чрезъ рощу; онъ ничего не думалъ, но нетерпѣливо прислушивался къ малѣйшему шуму, раздававшемуся въ лѣсу, или въ полѣ... Но до слуха его доходилъ только шелестъ листьевъ, приводимыхъ въ движеніе легкимъ вѣтеркомъ, хлопанье крыльевъ тяжелой ночной птицы, перелетавшей съ мѣста на мѣсто, отрывочный, неясный перекликъ полусонныхъ птицъ, рѣзкій, несущійся съ поля скрипъ коростеля, да отго ====page 158==== лосокъ въ тихомолку разговаривающихъ между собою людей, оставленныхъ при экипажъ... но шаговъ Аннушки не слыхалъ онъ, она что-то долго не шла. Долго Дмитрій Петровичъ ходилъ взадъ и впередъ по одному и тому же пространству дороги: нетерпѣніе его возрастало, а Аннушка не приходила. Молодой человѣкъ начиналъ сердиться. Чудная весенняя ночь окружала его, но онъ не наслаждался ея очарованіемъ. Голубое, безоблачное небо обнимало землю; ни мѣсяца, ни звѣздъ не было на немъ, и оно какъ будто сливалось съ прозрачнымъ ароматнымъ воздухомъ; тишь, спокойствіе и благоуханіе кругомъ; тихо, едва колебля вѣтвями, стояли березы, бѣлѣясь своими стволами, не вполнѣ прикрытыми молодой зеленью листьевъ, и вершины ихъ, казалось, упирали въ самое небо; полной грудью дышала своимъ благоуханнымъ дыханіемъ всегда уединенная, бѣлая какъ молоко, фiялка, темно-зеленымъ ковромъ разстилалась подъ ногами деревьевъ земля... — Что же это такъ долго нейдетъ она? думалъ Дмитрій Петровичъ. Неужели оyа ====page 159==== обманула меня?... Развѣ остановило что-нибудь? можетъ быть, помѣшали? но неужели есть за нею какой-нибудь присмотръ и въ деревенской избѣ... Всего вѣрнѣе: мѣшаетъ ея глупая робость, малодушіе... охъ, какъ это пошло! Дмитрій Петровичъ выходилъ изъ рощи на поле и смотрѣлъ вдаль: рѣзко кидалась въ глаза, идущая среди зеленыхъ полей, желтая дорога... Она упиралась въ темную кучу домовъ деревни и скрывалась среди ихъ... Все тихо было кругомъ и пустынно; ни одного огонька не свѣтилось въ деревнѣ... Дмитрій Петровичъ подошелъ къ самой деревнѣ: въ ней еще все спало, онъ не рѣшился войдти въ нее, чтобы не встрѣтиться съ кѣмъ-нибудь и не изоблечить себя... А между тѣмъ ему стоило сдѣлать еще нѣсколько шаговъ, и онъ увидѣлъ бы Аннушку, которая въ то самое время сидѣла у окна и смотрѣла въ даль на дорогу, по которой подходилъ къ деревнѣ Дмитрій Петровичъ. — Это несносно, думалъ молодой человѣкъ: заставлять ждать цѣлую ночь, не умѣть извѣстить о невозможности исполнить своего ====page 160==== обѣщанія... И я какъ глупъ: она, можетъ быть, преспокойно спитъ, а я здѣсь хожу, какъ часовой... Неужели она осмѣлилась посмѣяться надо мной, нарочно обманула?... о, какой вздоръ: она такъ любитъ меня!... Но если это малодушіе только съ ея стороны?... Нѣтъ, видно, не придетъ!... вонъ ужь начинаетъ свѣтать... Пора ѣхать домой... но во что бы то ни стало, я ее увижу... Дмитрій Петровичъ быстрыми шагами пошелъ назадъ къ своему экипажу. Густой туманъ, лежавшій на безконечно тянущихся по обѣ стороны дороги поляхъ, облаками и клубами поднимался къ небу, а въ иныхъ мѣстахъ разрѣжался и прорѣзывался насквозь полосами свѣта, идущими отъ востока... И чрезъ эти просвѣты неясно виднѣлись: то деревенька, разсыпавшаяся небольшимъ числомъ своихъ домиковъ среди деревьевъ, овиновъ и огородовъ, то одинокій старикъ — вязъ, высящійся на вершинѣ зеленаго холма, то бѣлая сельская церковь, тамъ, въ самой дали, какъ будто въ преддверіи неба, то темная стѣна густаго сосноваго бора. ====page 161==== Дмитрій Петровичъ не любовался этой картиной: онъ чувствовалъ только обычную утреннюю сырость. Сердитый, раздраженный подошелъ онъ къ своему экипажу и нашелъ спящими обоихъ своихъ людей. — Эй! закричалъ онъ, садясь въ экипажъ. Пошолъ. — Куда? спросилъ кучеръ. — Куда?... домой!... Кучеръ, подбирая возжи, многозначительно взглянулъ на Василья; послѣдній, понявши его взглядъ, скоса посмотрѣлъ на барина и также многозначительно взглянулъ на кучера. Этотъ нѣмой разговоръ взоровъ заключалъ въ себѣ много лукавства и русскаго себѣ-наумѣ. Коляска быстро покатилась въ Горланиху. Дмитрій Петровичъ угрюмо сидѣлъ въ продолженіе всей дороги въ самомъ углу ея. Дома онъ не легъ спать, но началъ ходить большими шагами по комнатамъ, придумывая средства увезти Аннушку. Неудача настоящей ночи возмущала его. Онъ думалъ объ Аннушкѣ, и она представлялась его воображенію такой хорошенькой, такой очарователь ====page 162==== ной, что намѣреніе его все болѣе и болѣе укрѣплялось въ душѣ, и каждый мигъ, проведенный безъ Аннушки, казался для Дмитрія Петровича потеряннымъ. — Нѣтъ, во что бы то ни стало, но она будетъ моею! повторялъ онъ мысленно. — Василій! закричалъ онъ наконецъ. Василій! — Чего изволите? спросилъ слуга, входя въ комнату барина и смотря въ сторону. — Послушай... разсѣянно проговорилъ Губовъ. — Послушай, Вася, ты знаешь ту дѣвушку, что жила въ Тужиловкѣ у нѣмцевъ, Аннушку?... — Это, что женится-то еще хотѣли?... — Ну да... знаешь? — Знаю-съ... какъ не знать. — Такъ вотъ-что... какъ бы ей передать письмо, но чтобы никто не видалъ этого?... Она теперь живетъ въ деревнѣ у своего отца... А?... я думаю, это можно?... — Это теперя? сейчасъ?... — Нѣтъ, не теперь... ты сначала усни, а ужо днемъ... пожалуйста, Василій, а? ====page 163==== A! и мы пошли въ ходъ! я говорилъ, что упрыгается! думалъ Василій. — Да, вѣдь, какъ ей, сударь, отдашь?... сказалъ онъ вслухъ... конечно, оно можно, только… — Послушай еще: нужно, чтобы и тебя никто не видалъ кромъ ея. Пожалуйста, Василій: если ты сослужишь мнѣ эту службу, цѣлковый на водку!... Вѣдь я знаю, ты захочешь, такъ сдѣлаешь!... Эге, на ласку пошелъ, уважать сталъ! думалъ Василій, — Мнѣ, сударь, ничего вашего не нужно, продолжалъ каммердинеръ уже вслухъ, я безъ того много вами доволенъ... а это извольте: буду стараться... — Что же, сдѣлаешь? — Сдѣлаемъ... не въ-первой, кажись… — Ну, какъ же сдѣлаешь? — Ужь будьте покойны... въ-акуратъ... — Однако, скажи мнѣ... Помни, что ни тебя, ни письма никто не долженъ видѣть изъ родныхъ Аннушки... Понимаешь?... ====page 164==== — Ужь понимаю... Никто не увидитъ: есть у меня тамъ въТужиловкѣ дѣвка знакомая... Аксинья, на барскомъ дворъ... ужь такая на эти дѣла... такъ все это исправитъ, никто и духу-то не услышитъ... — Ну, такъ, пожалуйста, Вася, постарайся!... говорилъ Дмитрій Петровичъ, и трепалъ каммердинера по плечу. Поди, теперь выспись, а ужо и сдѣлай, только до вечера непремѣнно нужно передать... Я вотъ сейчасъ напишу записку... Василій пришелъ въ совершенно хорошее расположеніе духа. — Да вотъ что, Дмитрій Петровичъ, — вамъ что нужно: видѣть что ли? спросилъ онъ. — А тебѣ что? — Да такъ! вы мнѣ, сударь, скажите по всей открытости... — Ну, да!... Что же?. — Это вы и письмо-то къ ней хотите писать? — Да — Напрасно. — А что? ====page 165==== — Да что за моды такія? вѣдь, не барыня какая... такъ вытребуемъ... — Ну перестань врать!... строго замѣтилъ Губовъ. — Какъ угодно, отвѣчалъ Василій съ нѣкоторой досадой. — Ты ее, братецъ, не знаешь; она дѣвушка умная, образованная! прибавилъ Дмитрій Петровичъ. Каммердинеръ ничего не отвѣчалъ Между тѣмъ Губовъ сталъ писать письмо. Онъ отлично владѣлъ перомъ, и въ какія-нибудь четверть часа успѣлъ написать Аннушкѣ кучу упрековъ, жалобъ, воззваній, напомнилъ ей ихъ прежнія отношенія, ихъ постоянную любовь и страданіе, въ самыхъ яркихъ краскахъ представилъ муки, которыя испыталъ онъ въ теченіе прошедшей ночи, умолялъ ее пожалѣть себя и его, не быть малодушною и не закапывать себя, самовольно, въ ту душную яму, въ которую она попала случайно, наконецъ угрожалъ рѣшительно убить себя, если Аннушка не будетъ принадлежать ему. Письмо заключалось слѣдующими словами: ====page 166==== «Я такъ много страдалъ; жизнь въ разлукъ съ тобою такъ меня измучила, что если мечта моей души не исполнится, если ты не будешь принадлежать мнѣ, я не буду принадлежать той жизни, въ которой для меня одни только страданія, я убью себя. Заклинаю тебя: если ты не хочешь моей смерти, то исполни свое обѣщаніе. Сегодня ночью я опять буду ждать, если ты хочешь быть моею, если надоѣло самой тебѣ томиться въ разлукѣ, въ противномъ случаѣ прощай на вѣки. Жду съ нетерпѣніемъ твоего отвѣта, чтобы или жить и быть счастливѣйшимъ человѣкомъ, или умереть и успокоиться на всегда». «Твой на вѣки Дмитрій». — Вотъ, Василій, возьми это письмо, передай какъ можно осторожнѣе и принеси мнѣ отвѣтъ. — Слушаю. — Да смотри же, чтобы никто не видалъ, несли пойдетъ та дѣвка, какъ ее... Аксинья что ли? такъ чтобы никому не говорила. Скажи ей, что я не чего не пожалѣю, лишь бы она сдѣлала это аккуратнѣе. Слышишь? ====page 167==== — Ужь слышу-съ... — Ну, поди же... Василій пошелъ было, но у дверей остановился въ-полу-оборотъ, посматривая на письмо и какъ будто что соображая. — Такъ какъ же, сказалъ онъ, вѣдь, надо Аксиньѣ-то что-нибудь дать, задобрить ее... на-счетъ того, чтобы она всегда ужь наша была. — Хорошо. На вотъ цѣлковый — отдай ей. Василій взялъ деньги, и, выйдя въ другую комнату, съ какой-то особенной улыбкой посмотрѣлъ на него и потомъ на только-что затворенную дверь въ комнату барина. Дмитрій Петровичъ, оставшись одинъ, еще нѣсколько времени ходилъ взадъ и впередъ по комнатѣ, потомъ легъ въ постель и заснулъ со сладкими мечтами объ Аннушкѣ. ГЛАВА XI. ИНОЙ ДРУГЪ ХУЖЕ НЕДРУГА. Порядкомъ выспавшись, Василій отправился въ Тужиловку. Тамъ онъ пробрался въ людскую. У разсчетливаго, экономнаго ====page 168==== нѣмца дворня была не велика и состояла преимущественно изъ ветерановъ — слугъ, которые не могли быть годны ни на какую работу, и изъ женщинъ, а потому Василій въ людской нашелъ только кухарку, старика — кучера, поваренка и горничную дѣвку — все это былъ народъ знакомый. — Ахъ, Василій Иванычъ, здравствуйте! сказали они всѣ, увидя нежданнаго гостя. — Милости просимъ садиться!... трубочки не прикажете ли? подхватилъ поваренокъ лѣтъ восьмнадцати. — Вотъ вы и опять къ намъ пріѣхали... Слышали мы, слышали... замѣтилъ кучеръ. Что какъ въ Питерѣ поживали? — Что, въ Питерѣ, извѣстно... городъ хорошій... весело! — А видно и объ нашихъ мѣстахъ встосковались?... — Да, вѣдь, ужь какъ ни живи, а все и въ деревню нужно... тоже хозяйствомъ надо заняться... въ службѣ никакой не служимъ... — А мы думали, что вы и совсѣмъ къ намъ не пріѣдете? ====page 169==== — Отчего не пріѣхать? Въ свое мѣсто ѣдемъ, не въ чужое... — Такъ... оно конечно, знамо дѣло, что въ свое мѣсто... тоже у васъ своя вотчина... А такъ какъ эта оказія была съ Аннушкой нашей у барина-то вашего... — Э, э! вона! это вашъ нѣмецъ-отъ думалъ, что онъ женится-то на ней... нѣтъ еще, подождетъ... баринъ и въ мысляхъ-то этого не имѣлъ... — Ну, какъ это, Василій Иванычъ, не имѣлъ?... все было у нихъ къ этому шло, да такъ вдругъ что-то оборвало. — Такъ коли на правду пошло... кто ему это растолковалъ-то, кто на разумъ-то наставилъ? все я же... открылъ ему: что, говорю вы, сударь, смотрите: такъ и такъ... вотъ онъ у меня и назадъ... — А толкуютъ, онъ, чу, и теперь къ ней всѣмъ своимъ сердцемъ. — Да извѣстно! отчего молодому человѣку?... ему и лафа... дѣвка молодая!... А то жениться!... Ужь жениться, такъ мы въ Питерѣ станемъ, чтобы все было, какъ оно слѣдуетъ: и по породѣ, и по капиталу чтобы, зна ====page 170==== читъ, не стыдно было и въ люди показать, чтобы, по плечу приходилась... — Что же вы барина-то въ Питерѣ-то не жените? — Да что намъ жениться-то?... Человѣкъ еще молодой, пусть поживетъ въ свое удовольствіе... а я имъ и такъ доволенъ: обиды не вижу, что мнѣ? — Ужь истинно, замѣтилъ поваренокъ, чай, жисти нѣть лучше, какъ у барина молодаго да форсистаго... — Нѣтъ, оно ничего, возразилъ Василій, пусть бы его женился: все постепеннѣй, а то иной разъ и досадитъ; ночи ли не ночуетъ, дома ли прокантуетъ, а коли есть своя-то, значитъ... ужь... онъ ни объ чемъ больше и не думаетъ... — А что онъ, тоже молодымъ дѣломъ, погуливаетъ когда? — А какъ же ты думаешь? тоже живой человѣкъ... особливо, вотъ, нынче-то какъ въ Питерѣ былъ, кажись, больше прежняго. — Вотъ онъ какой, вашъ-то баринъ, непостоянный, сказала горничная, а какъ Ан ====page 171==== нушка-то убивалась, какъ онъ покинулъ ее: исхудѣла вся... — А вотъ онъ теперь ее опять развеселитъ, Лизавета Степановна! лукаво возразилъ Василій. Ничего: это заживетъ!... — А что? — А что?... ничего! вотъ что!... Гдѣ бы вотъ мнѣ повидать Аксинью Андревну? — А на что вамъ ее? спросила Лизавета. — А вамъ на что?... надо!... экая любопытница! — Ужь извѣстно, зачѣмъ вамъ надо-то... хи, хи, хи! — Ну, какъ не извѣстно... Экая, вѣдь, воструха!... э-э!... Лизавета Степановна?... ухмыляясь, прищуриваясь и лукаво покачивая головою, говорилъ Василій. — Да пойдите, пойдите скорѣе къ ней; что ужь мереть-то? тамъ она въ скотной. — А то инъ сюда можно предоставить, сказалъ поваренокъ. — Нѣтъ, нѣтъ, я лучше-то туда пойду. Нѣмецъ-отъ, вѣдь, вашъ, чай, на полѣ? — Ну, гдѣ ему больше-то быть: все тамъ, торчмя-торчитъ... ====page 172==== — До увиданія пока! — Прощайте, Василій Иванычъ, желаю всякаго удовольствія! закричала горничная вслѣдъ уходящему каммердинеру, и захохотала. — Ну ладно, ладно! отвѣчалъ Василій, грозя ей пальцемъ. Лизавета Степановна!... — Василій встрѣтился съ Аксиньей на дворѣ. — Ахъ, Василій Иванычъ! — Аксиньѣ Андревнѣ. — Какъ это васъ Богъ принесъ въ наши страны? — А вотъ съ вами захотѣлось повидаться, Аксинья Андревна. — Ужь полноте вы, Василій Иванычъ... Ну, милости просимъ, пойдемте къ намъ. — Нѣтъ, Аксинья Андревна, право-слово, до васъ однихъ дѣло есть: въ секретъ поговорить. — Да полноте ужь вы мнѣ... Ну, что, что, какое дѣло? — А вотъ какое: знакома вамъ эта Аннушка, что у вашихъ нѣмцевъ жила? — Ну, какъ не знать Анютки: насолѣла она мнѣ, барыня сиволапая. ====page 173==== — Такъ вотъ что, Аксинья Андревна: первый пунктъ, чтобы все дѣло было въ секретъ, какъ есть чтобы никто не зналъ, окромя насъ двоихъ, ужь чтобы одно слово: по душѣ было. — Да что, что такое? — Нѣтъ, ужь, вы мнѣ сначала такъ скажите, что сдѣлаете ли вы для меня эту послугу? — Для васъ я все равно, какъ для себя, Василій Иванычъ. — Ну, а ужь нами съ бариномъ останетесь довольны... — Я не изъ того, Василій Иванычъ, мнѣ отъ васъ ничего не надо, я желаю сдѣлать по-душѣ... Да что такое? — А вотъ что: этой самой Аннушкѣ нужно передать записочку отъ барина, да такимъ манеромъ, чтобы никому этого и не въдомёкъ... — А объ чемъ пишетъ-то къ ней вашъ баринъ?... вишь-ты, ровно и въ-правду барыня какая ни на-есть: письма къ ней отписываютъ... Объ чемъ же, объ чемъ же онъ пишетъ-то къ ней, Василій Иванычъ? ====page 174==== — Ужь этого я не знаю, не извѣстенъ. — Какъ ужь вамъ не знать, Василій Иванычъ, только что такъ, значитъ, неоткрытость ваша... Ну, такъ и мнѣ ужь обидно служить вамъ... — Конечно, Аксинья Андревна, отъ насъ у барина секретовъ нѣтъ, и сказать можно, коли вы въ нашемъ дѣлѣ участвіе возьмете, только, чтобы все это было въ тайности. — Вѣдь, отчего ужь, коли вы просите... вамъ служить я согласна, вѣдь, не для нея же, для сиволапой, это дѣлать буду... нѣтъ, еще я ей не слуга, еще подождетъ, не была, да и не буду, а для васъ могу все это сдѣлать, что нужно... Ужь и на-счетъ скрытности, такъ я, кажется, не болтушка какая многоязычная... Могите повѣрить... — Ну, такъ просто вамъ сказать: видѣть желаетъ... Вотъ сегодня всю ночь въ рощѣ промаячилъ, да, видно, не дождался, такъ вотъ черезъ письмо-то опять ее и вытребываетъ... — Экая мерзкая... тьфу!... а тоже важности-то не оберешься, даромъ что мужичка... Такъ они это опять стали по ночамъ-то... ====page 175==== — Ну, ужь чего не бываетъ... сказалъ Василій и подмигнулъ глазомъ. — Пусть тогда говорили: жениться хочетъ, а теперь что?... а?... подлость этакая скверная!.. Вся роденька ихъ такая: отецъ дуракъ — потатчикъ, мать подхалима, братъ — воръ-разбойникъ, пьяница, а Сашка-то, жена-то его... этакого язычка, этакого пустодому — и не привидано, а ужь Анютка-то: этакая нахалка, этакая наглость, а тоже простотой прикидывается, подумаешь: — дѣвка воды не замутитъ... Что она только вашему барину пондравилась: ни рожи, ни кожи, ни деликатности никакой, какъ есть мужикъ — неотесокъ... — Ужь... это... кто его знаетъ: ну, такъ какъ же, Аксинья Аидревна, на-счетъ письмеца-то?... — Да извольте, Василій Иванычъ... не за что бы вамъ много-то радѣть: не больно ласковы... ну да ужь... покрайности знаю, для кого служу... Только, Василій Иванычъ... какъ по всему моему расположенію говорю... вы за бариномъ-то своимъ присматривайте: опять бы она не оплела вашего- ====page 176==== то, — опять не надумалъ бы онъ жениться на ней... — Нѣтъ, ужь онъ теперь и самъ не дастся... не то у него на умъ... — Ну, а это то... провались она совсѣмъ, негодница этакая... — Такъ какъ же вы, Аксинья Андревна, письмецо-то предоставите?... мнѣ, вѣдь, нужно поскорѣе и отвѣтъ ему принести. — А вотъ я тотчасъ и пойду... самой-то мнѣ не сподручно къ ней идти, а я чрезъ Александру-то ихную: она это все въ минуту смастачитъ... Теперь и идти: всѣ ея-то въ полѣ... — Только смотрите, Аксинья Андреева, чтобы все было въ скрытности... — Ужь и вы смотрите, Василій Иванычъ... потому и стараться буду... не стыдно будетъ и мпѣ что-нибудь за труды... вамъ, вѣдь, только слово барину-то сказать... — Да ужь не безъ того, Аксинья Андревна... тамъ чего не будетъ: не пожалѣемъ... Вы пна насъ надѣйтесь... А все лучше цѣлковаго-то ей не отдавать: и безъ того сдѣлаетъ! подумалъ Василій. ====page 177==== Онъ не ошибался: Аксинья дѣйствительно съ удовольствіемъ бралась за это, и имѣла на то свои секретныя соображенія, нисколько не клонящіяся въ пользу Аннушки, которую она и теперь еще ненавидѣла. Ненависть эта вспыхивала въ Аксиньѣ при каждомъ напоминаніи объ Аннушкѣ, при малѣйшей похвалѣ, при малѣйшемъ вниманіи къ ней кого бы то ни было. Аксинья отправилась въ избу Ивана Прохорыча, смѣло разсчитывая на помощь Александры, потому что между ними вовсе не было такого непріязненнаго спора, о которомъ разсказывала Александра сестрѣ; напротивъ болтливая и пустая баба, смиряясь предъ авторитетомъ дворовой дѣвки, даже во всемъ соглашалась съ нею и поддерживала ея оскорбительныя предположенія и замѣчанія относительно Аннушки. Но, вѣдь, предъ нею нельзя же было Александрѣ не похвалиться своею преданностію. Аксинью сильно мучило любопытство узнать содержаніе письма, которое у нея было въ рукахъ, но какъ это сдѣлать? письмо запечатано, а распечатать страшно, да если ====page 178==== и распечатать, гдѣ найдешь чтеца, который бы могъ прочесть, можетъ быть, нѣмецкую, тарабарскую грамоту. Впрочемъ, Аксинья успокоилась, надѣясь все узнать посредствомъ Александры, которая вывѣдаетъ у Аннушки. Въ избѣ Ивана Прохорыча Аксинья никого не нашла: всѣ были на полѣ, даже Александра. Аннушка, должно быть, сидѣла въ своей свѣтелкѣ, но войдти къ ней одной и быть съ глазу на глазъ, Аксинья никакъ не могла рѣшиться, и потому отправилась искать Александру иа полѣ. Тамъ она скоро ее увидѣла, и издали разными знаками подозвала-къ себѣ; впрочемъ, Аксинья нисколько не считала необходимостью особенно секретничать въ настоящемъ случаѣ: соображенія требовали даже, чтобы родные Аннушки знали объ ея тайныхъ сношеніяхъ съ Александрой, и она достигла своей цѣли: Зосима, работавшій на одной полосѣ съ женою, видѣлъ, какъ Аксинья вызывала ее и какъ та пошла къ ней, онъ видѣлъ, но не показалъ этого, и жена ушла въ полной увѣренности, что мужъ ничего не замѣтилъ. ====page 179==== — Что, матушка, Аксинья Андревна! подобострастно и полная любопытства спрашивала Александра. — Пойдемъ подальше: я тебѣ разскажу; есть до тебя дѣло. — Что, матушка? — Вотъ что: къ вашей-то у меня есть письмо отъ барина изъ Горланихи. — Неужто? — Право. Велѣно отдать. — О чемъ же онъ пишетъ-то, не знаете, Аксинья Андревна? — Нѣтъ, до тонкости не знаю... Знаю это, что вызываетъ ужо ночью въ лѣсъ, а всего, какъ что отписываетъ, не знаю... обо всемъ. А вотъ что: ты возьми-ка его, да поди ей и отдай, да скажи, что, молъ, отвѣта просятъ, да выспроси, что онъ-то пишетъ, что и она-то будетъ ему отвѣчать... выспросишь, такъ и мнѣ разскажешь. — Давай же, матушка, давай письмо-то... снесу... ахъ, Аксинья Андревна!... — У Александры отъ такого неожиданнаго событія и отъ радости, что она принимаетъ въ немъ ====page 180==== участіе, даже духъ захватило: руки затряслися, въ глазахъ зарябило. — Эки дѣла! а? Аксинья Андревна! вотъ ужь дѣла, такъ дѣла!.. — Ну, что говорить-то: всегда она была такая подлая, Ни стыда, ни совѣсти, я и батькѣ-то съ маткой давно всѣ ея гадости указывала, да толковала. — Ахъ ужь, ахъ ужь, Аксинья АНдревна... такая-то нагрѣшница, да срамница... Что-то онъ въ письмѣ-то отписываетъ? вотъ бы, кажись, прочиталъ... Подемъ поскорѣе, Аксинья Аидревна, отдать ей: то-то, чай, вспорыхнется, какъ увидитъ... Милый, вѣдь, дружокъ-отъ... вѣдь, я вижу, только у нея и думушки-то, что онъ... ужь я это вижу... — Да ужь что и говорить! отъ сердца что ли у нея на умѣ-то? одна только пакось на умѣ-то и есть... Такъ бы, кажись, въ рожу-то ей безстыжей этакой и нахаркалъ... Вотъ она мнѣ какова сладка, красная смородинка!... — Ужь точно, точно, Аксинья Андревна! точно!... на что это хуже! — Въ такомъ родѣ шла бесѣда между двумя достойными прі ====page 181==== ятельницами, пока онѣ шли до дому Ивана Прохорыча; — Ахъ, да, вотъ и позабыла было спросить-то, Аксинья Андревна, какъ вамъ письмо-то это досталось... неравно она спроситъ... — Какъ досталось? Самъ баринъ, Дмитрій Петровичъ, изъ рукъ въ руки подалъ; говоритъ: Аксиньюшка, на, пожалуйста, снеси, да отвѣтъ принеси поскорѣе... Онъ, вѣдь, меня давно знаетъ... такъ самолично и говорилъ... Такъ и скажи. А сама, молъ, не пошла, потому знаетъ, что ты ее не любишь, а она завсегда о тебѣ старается... Такъ и скажи! Я те покажу послѣ, какъ стараюсь-то! думала Аксинья, говоря эти слова. Аннушка сидѣла въ своей свѣтелкѣ одна-одинешенька, скучная и задумчивая, вся погруженная въ свои мрачныя думы. Надрывалось ея бѣдное сердце тоскою неизвѣстности, тяжелѣла голова отъ смутныхъ, неясныхъ, но страшныхъ представленій. Думала она о Дмитріѣ Петровичѣ, о его негодованіи па нее за обманутое ожиданіе, припоминала его угрозы никогда не видаться съ нею, убить ====page 182==== себя, если она сдѣлаетъ то, что уже она сдѣлала, думала о себѣ, о томъ, что будетъ съ нею... и страшныя картины возставали предъ ея воображеніемъ... мысли терялись, спутывались, но сердце ныло и болѣло. Аннушка слишкомъ любила Дмитрія Петровича, и не могла повѣрять его слова и поступки, а потому безотчетно вѣрила въ каждое его слово и безотчетно боялась послѣдствій протекшей ночи... Не разъ она готова была сама идти въ Горланиху, чтобы только узнать, что дѣлаетъ Дмитрій Петровичъ, но невольно ее удерживали и дѣвическая стыдливость, и робость, и нерѣшительность, и какое-то вообще нравственное безсиліе, овладѣвшее ею вслѣдствіе душевнаго страданія... Въ такомъ состояніи духа была Аннушка, когда къ ней вошла Александра. Она вошла съ таинственнымъ видомъ, съ озабоченнымъ и вмѣстѣ лукавымъ выраженіемъ лица, даже особенной какой-то походкой. Аннушка ничего этого не замѣтила. Александра подсѣла къ ней, и прежде нежели приступила къ объясненію, заботливо обвела глазами всю свѣтелку, какъ бы опа ====page 183==== саясь постороннихъ слушателей; потомъ, придавши лицу своему выраженіе веселое, но все однако таинственное, она сказала: — А знаете ли, сестрица, что я вамъ принесла? — Что? спросила Аннушка равнодушно. — A-а! а то принесла, что вотъ отдамъ, такъ сейчасъ разцвѣтете какъ маковъ цвѣтъ, и тоска и заботушка вся пройдетъ... — Да что такое? повторила Аннушка свой вопросъ опять такъ же равнодушно. — А, хочется узнать? сказать ужь развѣ скорѣе, порадовать?... скажу, такъ стыдно будетъ, что все скрывалась отъ меня, да таила, точно я не желаю всѣмъ моимъ сердцемъ... А, сказать что ли? Аннушкѣ надоѣло слушать несносную Александру, которая всегда, въ самыя тяжелыя минуты, какъ-будто нарочно приходила мучить и раздражать ее своей пустой болтовней: она ни слова не отвѣчала ей, отвернулась и стала смотрѣть въ окно. — А? ужь не мучить что ли? сказать? продолжала Александра. Ну, ну... такъ и быть!... ====page 184==== письмо, вѣдь, къ вамъ, сестрица, у меня, отъ милаго дружка, отъ Дмитрія Петровича.,.. — Какъ письмо? сказала, вдругъ оживившись, Аннушка. — А, то-то, я говорила: у меня разцвѣтешь какъ маковъ цвѣтъ... Вотъ, вотъ оно... вотъ... Что, рады, сестрица? Вотъ какова дура-то крестьянская, Александра-то... Никто же какъ она утѣшила, да успокоила сестрицу свою любезную. Ну, что?... а?... что отписываетъ... Аннушка, ничего не думая въ первомъ порывѣ радости, быстро распечатала и съ жадностію стала читать письмо. Но вотъ она кончила его, и новыя мысли тучей налетѣли на нее. Она успокоилась за существованіе, за здоровье Дмитрія Петровича: душа ея мгновенно отдохнула, но какъ попало это письмо въ руки Александры, какимъ образомъ она вдругъ безъ ея вѣдома и желанія сдѣлалась повѣреннымъ ея тайны: сомнѣнія и боязнь овладѣли Аннушкой. — Какъ же это письмо попало къ тебѣ? — Ну, какъ никакъ да попало! значитъ радѣю, да думаю объ васъ, сестрица... ====page 185==== Пишите-ка отвѣтецъ, а мы предоставимъ его... Ну что же, какъ онъ вамъ отписываетъ-то, сестрица?... объ чемъ больше?... чай объ любви все своей?... а? Робость Аннушки еще увеличилась; къ ней присоединилась какая-то гордость, какое-то негодованіе на чужое вмѣшательство въ ея отношенія съ Дмитріемъ Петровичемъ. — Какъ же попало это письмо къ тебѣ, сестрица? — Да ужь говорю: какъ никакъ да попало!... Пишите отвѣтъ. Александрѣ хотѣлось въ глазахъ Аннушки быть исключительнымъ и единственнымъ орудіемъ и посредницей въ ея любви съ бариномъ, и она умышленно уклонялась отъ прямаго отвѣта, что письмо получено ею отъ Аксиньи, велѣно только передать его, да взять отвѣтъ: такое участіе казалось Александрѣ слишкомъ ничтожнымъ и мало обязательнымъ для Аннушки. Но послѣдняя, находясь въ нерѣшимости, что ей дѣлать въ настоящемъ случаѣ, настоятельно требовала, чтобы она сказала, какимъ образомъ и кто передалъ ей письмо. ====page 186==== — Да на что это вамъ, сестрица? вѣдь ужь я хлопочу, я стараюсь для васъ... вамъ и знать больше никого не надо... А то сказать, пожалуй, скажу, кто и письмо отдалъ, да, вѣдь, какъ бы не взялась я, такъ, пожалуй, и передать бы не умѣли, и узнали бы всѣ, а я ужь такъ сдѣлала, что никто, ни одинъ человѣкъ и въ воображеніи не имѣетъ... — Да кто же? — Ну кто?.. Аксинья... вотъ кто! — Какая Аксинья? — Да вотъ эта, что во дворѣ-то живетъ. Аннушка поблѣднѣла. — Какъ, мой заклятой врагъ — и та знаетъ о нашихъ отношеніяхъ. Ахъ, Дмитрій Петровичъ, какъ онъ неостороженъ, думала Аннушка. Что же мнѣ дѣлать теперь? отвѣчать — письмо, пожалуй, отдадутъ отцу, а разскажутъ-то о нашей перепискѣ — это навѣрное... Притомъ Аксинья... эта злая женщина, которая меня ненавидитъ, которая меня всегда порочила — и она все знаетъ... Ахъ, какъ стыдно! неужели унизиться до того, чтобы взять ее въ участницы, чтобы дать ей поводъ злословить себя, унизить себя въ ====page 187==== ея глазахъ на самомъ дѣлъ?... нѣтъ, нѣтъ!... это хуже всего на свѣтѣ!... а не послать отвѣта? что онъ опять подумаетъ?... Всѣ этѣ мысли мгновенно пролетали въ головѣ Аннушки: она опять еще разъ не знала, что дѣлать, на что рѣшиться... Впрочемъ, смущеніе ея продолжалось не долго: его побѣдило одно чувство — гордости, которое мгновенію развило въ душѣ Аннушки рѣшимость за одинъ разъ отстранить отъ себя всякое участіе и вмѣшательство постороннихъ... О послѣдствіяхъ этого Аннушка не думала. — Что же, сестрица, пиши, матушка, отвѣтъ-то: Аксинья-то дожидается... — Никакого отвѣта не будетъ... — Какъ, сестрица, никакого... Ужь хошь какую-нибудь писулечку да отпишите. О чемъ онъ къ вамъ пишетъ, то и вы ему отпишите... Тоже, вѣдь, ждетъ: чай, какъ надрывается, отъ васъ-то хочется какую ни-на-есть вѣсточку получить... — Нѣтъ, я не буду ничего писать... — Такъ хошь на словахъ-то что-нибудь прикажите: Аксинья-то и перескажетъ... А ====page 188==== то, письмо получили, прочитали, а отвѣта никакого не будетъ... Тоже мы старались, а онъ-то что подумаетъ?... — Я не знаю, къ-чему и письмо мнѣ это принесли... На, возьми его, отдай... Я не хочу... — Какъ, сестрица, что вы, что вы?... Да вы не Аксиньи ли чего опаситесь, что она такая дѣвка не надежная и васъ не долюбливаетъ, такъ дай, матушка, я сама снесу отвѣтецъ-то отъ тебя, изъ рукъ въ руки отдамъ... а то что-йто это будетъ? что баринъ-то бѣдненькій надумается, какъ и письмо-то ему назадъ принесутъ? подумаетъ, что вы совсѣмъ его и разлюбили... сестрица... — Ну, оставь письмо... — Такъ и напишите ему, сестрица... Ну дайте же мнѣ вамъ послужить, Анна Ивановна. — Нѣтъ, нечего мнѣ и писать ему... Я не знаю, зачѣмъ онъ и писалъ ко мнѣ... — Да что онъ вамъ писалъ-то? скажите мнѣ это. — Ничего не писалъ... только... увѣдомляетъ, что пріѣхалъ... Поди, сестрица, скажи Аксиньѣ, чтобы она шла и чтобы въ ====page 189==== другой разъ не смѣла носить ко мнѣ писемъ... скажи, что я теперь совсѣмъ чужая Дмитрію Петровичу... Онъ прежде хотѣлъ на мнѣ жениться, а теперь онъ совсѣмъ для меня посторонній... и я не хочу получать отъ него писемъ... Большихъ усилій стоило Аннушкѣ сказать это: она говорила по чувству гордости и самосохраненія, а не отъ сердца... Она говорила это, рѣшаясь разсказать о письмѣ своимъ родителямъ, чтобы защитить себя такимъ образомъ отъ всѣхъ будущихъ сплетепь. Она сказала это, и подумала о необходимости вслѣдствіе такого признанія прекратить всѣ сношенія съ Дмитріемъ Петровичемъ. При этой мысли ею снова овладѣла нерѣшительность. Наконецъ любовь восторжествовала... — А ты, сестрица, ради Бога, не сказывай никому про это письмо! прибавила она. — Ахъ, ахъ, сестрица, да можетъ ли это быть, да я подлинно для васъ... да отсохни языкъ... А это точно, это хорошо, что вы Аксютки-то опаситесь... Ничего, и безъ нея дѣло сдѣлаемъ... Я сама снесу письмо-то... ====page 190==== — Нѣтъ, нѣтъ, я писать не буду: скажи Аксиньѣ просто, что отвѣта никакого не будетъ... — Хорошо, матушка, сестрица, хорошо!... я ей скажу: скажи, молъ, что теперь не досужно, что послѣ, молъ, будетъ писать... — Нѣтъ, скажи только... нѣтъ, ничего не говори, а вели ей только идти... — Ну, ну, я ей вотъ что скажу, что, молъ, и письма не прочитала сестрица и не приняла... ахъ, да какъ же распечатано-то?... Ну, скажу, что не читавши, молъ, изорвала... — Да, да, скажи это... Нѣтъ, погоди: лучше ничего не говори... скажи, что я больна и сплю и что ты пожалѣла будить меня, а письмо оставила... — Вотъ, вотъ, вотъ, такъ и скажу, а послѣ, если что она разболтаетъ, такъ можно запереться, что ничего, молъ, не знаемъ и не слыхали... Кто ей повѣритъ... она извѣстная сплетка... а я послѣ отъ васъ письмецо-то и снесу... ужь такъ, что никто и духу не услышитъ... Ну, вотъ, слава Богу, и придумали... Теперя и бояться нечего. Такъ и скажу... Погодите, сестрица, я вотъ сей ====page 191==== часъ ее выпровожу, да опять и приду къ вамъ... Сейчасъ, матушка... Александра ушла, и Аннушка начала опять читать письмо Дмитрія Петровича. — Господи, какъ онъ меня любитъ, какъ страдаетъ! думала она, прочитавши письмо. Что же мнѣ дѣлать теперь? что-то будетъ изо всего этого? Ему скажутъ, что я нездорова, онъ станетъ безпокоиться... Ахъ, зачѣмъ я велѣла это сказать?... Онъ опять сегодня будетъ ждать меня, опять мучиться, если не приду... А какъ идти? Александра теперь еще больше будетъ присматривать за мною!... Родители узнаютъ о письмѣ: начнутся допросы, станутъ бранить... Господи, Господи, что мнѣ дѣлать?... Нѣтъ, нѣтъ, лучше оставить всѣхъ, бѣжать съ Дмитріемъ Петровичемъ... Ахъ, зачѣмъ я не написала къ нему съ Аксиньей?... Онъ былъ бы по крайней мѣрѣ покоенъ за мое здоровье... Теперь онъ, пожалуй, считая меня больною, не пріѣдетъ уже ночью, и я не буду знать, что онъ дѣлаетъ, не сердится ли онъ на меня?... Что еще ему скажетъ Аксинья?... ахъ, Господи! Развѣ не попросить ли Александру снести ====page 192==== письмо къ нему?... о просить его чтобы онъ любилъ меня и не требовалъ невозможнаго... или чтобы позабылъ, оставилъ меня, но зналъ, что я вѣчно буду любить его... Но какъ разстаться съ нимъ, не видавшись еще разъ?... нѣтъ, я не въ силахъ рѣшиться на это... Но если послать Александру, надобно признаться ей во всемъ, просить ея помощи?... нѣтъ, не могу, стыдно! Господи, защити меня, помоги мнѣ!... Нѣтъ, лучше пошлю ее: она, можетъ быть, никому не скажетъ, а я увѣрю, что пишу что-нибудь другое... Нѣтъ, нѣтъ, узнаютъ: тогда что будетъ?... Эти сбивчивыя, противорѣчащія одни другимъ размышленія Аннушки были прерваны приходомъ Александры. — Ну, сестрица, насилу на великую отъ нея отдѣлалась, отъ этой Аксютки отъ проклятой... заговорила Александра. Не вѣритъ, да и все тутъ: не можетъ статься, говоритъ, чтобы она — это вы-то, не прочитала письма... Я и такъ и сякъ... Богомъ божусь ей... не вѣритъ!... Коли такъ, говоритъ, подай письмо назадъ, а то какже, говоритъ, я письмо отдала, а отвѣта не принесу... Я ей говорю: скажи, ====page 193==== молъ, такъ и такъ... и слушать не хочетъ... да начала меня ругать, да срамить, да и васъ-то тутъ же... Ну ужь!... я только молчу да уговариваю: тѣмъ и уломала, что я говорю: какъ же, я говорю, я тебѣ теперь, письмо отдамъ... для чего? а лучше, я говорю, вотъ она проснется, да прочитаетъ письмецо, и, если что надумаетъ такое написать, такъ я тотчасъ тебѣ и принесу... а если, я говорю, такъ, чтобы тебѣ теперь взять письмо, а ужо опять приходить, да отдавать, такъ тоже не ладно: еще, говорю, увидятъ... Тѣмъ только и уломала... а то, и во вниманіе ничего не беретъ... такая!... да ну ее, теперь ушла... плети послѣ, что хошь... Такъ ну же, матушка, сестрица, пиши же письмецо-то — я снесу поскорѣе... — Мпѣ нечего писать! отвѣчала Аннушка. — Какъ нечего, сестрица? а станетъ сумлѣваться, выходить ли ему, али нѣть сегодня ночью-то? — Какъ выходить ли спросила Аннушка, у которой отъ послѣднихъ словъ Александры: вдругъ какъ будто захватило дыханіе. ====page 194==== — Такъ какъ же, вѣдь, онъ вызываетъ васъ... ну, повидаться-то: Аксинья-то мнѣ, вѣдь, сказала. — Это вздоръ: она лжетъ, — Ну, полноте, сестрица, что все отъ меня таитесь?... неужто ужь Аксинья-то лучше меня, что все знаетъ: какъ онъ и сегодняшнюю-то ночь всю, до самаго свѣта, все васъ въ рощѣ поджидалъ... Господи, все знаютъ! подумала Аннушка. — Саша, голубушка, сестрица, не сказывай никому! совершенно растерявшись и со слезами на глазахъ стала Аннушка упрашивать Александру. — Ахъ, сестрица, такъ неужто вы такъ обо мнѣ думаете, да оборони меня... Полно, матушка, сестрица, да я для васъ... да отсохни языкъ, на семъ мѣстѣ провалиться... Вотъ ты только попробуй: напиши письмо, да пошлите со мной, и увидишь, люблю ли я тебя, да желаю ли всей душой... Ужь мнѣ не помолчать? кто же и помолчитъ-то, коли не я?... Лучше ей признаться во всемъ, попросить ея помощи, тогда она лучше ничего не ска ====page 195==== жетъ, а теперь все равно все знаетъ! Ей жалко будетъ сказать про меня: она меня, кажется, любитъ, да и за что ей не любить меня? а скрывать теперь отъ нея: она хуже разсердится! думала Аннушка, и рѣшилась побѣдить свою гордость предъ силою обстоятельствъ. — Ну, сестрица, если я напишу: какъ же ты отнесешь? спросила она наконецъ. — А такъ и отнесу!... взяла да и отнесла. — А тебя здѣсь хватятся: спросятъ, гдѣ была, куда ходила? — Ахъ, батюшки мои, ужь и отъ дому не отойди. Эки еще грѣхи какіе!... Да на господской дворъ ходила... ну, нужда была... А если и будетъ что, такъ развѣ поругаютъ только, головы, вѣдь, не снимутъ же?... — Ну, а тамъ увидятъ, да послѣ скажутъ, что приходила съ письмомъ. — Увидятъ!... Никто меня не увидитъ, ни одинъ человѣкъ... выжду такой часъ: около дома буду ходить, на полѣ одного поймаю, да ужь всучу письмецо одному: никому и въ разумъ не придетъ подумать... Да ужь положитесь на меня, сестрица... ужь подлинно ====page 196==== дѣло говорю: что другой этакой слуги вамъ не найдти... ай батюшки мои... ужь вамъ-то бы я не послужила... кто же и послужитъ-то, какъ не я?... Садитесь, садитесь, сестрица, пишите... Да вотъ какъ: ужо и въ рощу-то васъ провожу: такъ уйдемъ, что никто и знать не будетъ... только вы на меня положитесь... ужь проведу и выведу... а больше того мнѣ хочется вамъ услужить потому, чтобы вы знали, жалѣю ли я тебя или нѣтъ... да какова дура необразованная крестьянская Александра, умѣетъ ли она цѣнить и чувствовать!... Пишите, сестрица, пишите, будьте въ спокоѣ... — Хорошо, сестрица, я, пожалуй, напишу... ты не выдашь меня... не погубишь... никому не разскажешь?... — Ахъ ужь... да ужь... не будь я мать дѣтямъ, мужу жена, коли что... Что вы это, сестрица?... какъ все такъ обо мнѣ думаете?... да не надо мнѣ ничего, только бы какъ васъ успокоить, потому вижу... не съ вашимъ ученьемъ вамъ съ нами жить... — Такъ ужь я напишу, сестрица... ====page 197==== — Пиши, матушка, пиши... Ничего не думай, пиши... Аннушка робко взялась за перо и собиралась съ духомъ, чтобы начать письмо, а Александра усѣлась рядомъ съ ней, приготовляясь съ любопытствомъ смотрѣть на то, что будетъ писать ученая сестрица, какъ будто могла что-нибудь понять, какъ вдругъ двери въ свѣтелку отворились, и въ нихъ показалась голова Зосимы. — Эй, Александра, ты тута что ли?... подь-ка сюда... сказалъ онъ и опять скрылся, затворивъ двери. — Ахъ, сестрица!... спрячь, матушка, чтобы какъ не вошелъ онъ, да не увидѣлъ! торопливо заговорила Александра, приготовляясь идти на призывъ мужа. Зосима, видѣвшій, какъ Аксинья вызывала съ поля жену, и догадываясь, что дѣло касалось любимой имъ сестры, рѣшился идти посмотрѣть, что дѣлаютъ онѣ, тѣмъ болѣе, что Александра долго не возвращалась назадъ. — Начто тебя звала Аксинья?... что она тебѣ говорила? спросилъ онъ. ====page 198==== — Аксинья-то? проговорила оторопѣвшая отъ неожиданнаго вопроса Александра. — Ну... слышала? — Аксинья-то?... да она ничего не говорила... она такъ только... — Какъ ничего?... начто же ты съ поля-то ушла съ ней?... — Да право ничего... и не припомню что... да, вотъ что... корова наша отъ стада отшиблась... такъ она приходила сказать... я и бѣгала... корову-то загнала на выгонъ. — А какъ къ Аннушкѣ-то попала? — А такъ шла оттолѣ-то, да и забѣжала: дай, молъ, провѣдаю, что сестрица-то у насъ?... одна сидитъ!... а то больше съ Аксиньей у насъ ничего и разговоровъ никакихъ не было... — А объ Аннушкѣ что говорили? — Ничего, ничего!... провалиться на семъ мѣстѣ, ничего... забормотала Александра, окончательно растерявшись при послѣднемъ вопросѣ мужа; лице ея, впрочемъ, говорило совсѣмъ другое. — Врешь... дѣло говори!... ====page 199==== — Право слово: и помину не было, глазамъ лопнуть, хоть у самой у сестрицы спроси... Зосима съ первыхъ словъ жены видѣлъ, что она скрываетъ что-то. — Сейчасъ сказывай!... вымолвилъ онъ, грозно взглянувши на жену. — Да право... — Ну!... — Да что ты, батька?... заговорила Александра плаксивымъ голосомъ. Что я тебѣ стану сказывать, коли ничего и не было?... поди допытайся у самой Аннушки... Чѣмъ я-то винована... — Сказывай добромъ, коли не хочешь... — Да ничего и не было, только что письмо приносила? — Отъ кого?... — Ну, извѣстно отъ кого!... изъ Горланихи. А вотъ тутъ я же стала виновата, а все изъ-за своего усердія, что хотѣла послужить... — Гдѣ же то письмо? — Аннушкѣ отдали. — Объ чемъ же онъ пишетъ? — Ну, объ-чемъ? на свиданье зоветъ!... ====page 200==== — А Аннушка что? — Хотѣла письмо писать... да отступись ты отъ меня... спрашивай ее... Я то же заклятье дала ничего не говорить... продолжала Александра слезливымъ голосомъ. — А не послала она къ нему того письма? — Нѣту... охъ, Господи, эка жисть моя... все изъ-подъ побой дѣлай, да подъ страхомъ живи... — Ну, пошла на поле... да коли ты у меня другорядь въ эти дѣла пустишься, али объ этомъ кому хошь видомъ покажешь... такъ я тебя... не то что... живаго мѣста не оставлю... слышь ты: никому ни слова... безстыжая твоя рожа!... Зосима говорилъ грознымъ голосомъ; въ глазахъ его былъ страшный гнѣвъ. Александра, сама того не понимая, всегда находилась подъ сильнымъ нравственнымъ вліяніемъ мужа и боялась его какъ огня, хотя онъ рѣдко, весьма рѣдко прибѣгалъ къ матеріальнымъ внушеніямъ. Когда еще Зосима былъ въ обыкновенномъ расположеніи духа, Александра могла съ нимъ спорить, пожалуй, и браниться, но стоило только Зосимѣ ска ====page 201==== зать свое внушительное: ну! грозно посмотрѣть — и ужь слишкомъ много — прикрикнуть, чтобы у Александры прилипъ языкъ къ гортани, или, какъ говорится, душа въ пятки ушла. И никогда, никто, кромѣ мужа, не умѣлъ однимъ словомъ обуздать ея болтливость. Такъ и въ настоящемъ случаѣ Александра совершенно сробѣла предъ мужемъ, и, не смѣя ни слова вымолвить напротивъ ему, пошла молча вонъ изъ избы, гдѣ происходилъ весь разговоръ, и только въ-тихомолку хныкала. Зосима отправился въ свѣтелку къ Аннушкѣ. — Что ты дѣлаешь? спросилъ онъ сестру по возможности ласковымъ голосомъ. — Ничего! отвѣчала она. — Аннушка, не томи меня: разскажи мпѣ всю правду, что у тебя съ тѣмъ бариномъ, какое ты письмо отъ него получила? На глазахъ Зосимы показались слезы, и голосъ его звучалъ такою любовію, такимъ сочувствіемъ, что Аннушка, сердце которой переполнено было отъ тревогъ и волненія настоящаго дня, не выдержала и съ горь ====page 202==== кими слезами бросилась на шею брата при его прямомъ, неожиданномъ вопросъ. — Ахъ, братецъ, помоги ты мнѣ, спаси меня! говорила она, рыдая. — Да что, что, голубушка ты моя, молви мнѣ все... давно вижу твое горе... давно мекалъ спросить, да все какъ-то... И Аннушка, увлеченная искреннимъ участіемъ брата, которое пришло очень во-время, разсказала ему обо всемъ: о нечаянной встрѣчъ своей съ Дмитріемъ Петровичемъ, о томъ, какъ онъ уговаривалъ ее бѣжать съ нимъ, какъ она рѣшилась было, и что ей помѣшало, разсказала содержаніе настоящаго письма и о намѣреніи своемъ отвѣчать ему на него. — Что же мнѣ теперь дѣлать? Научи меня, братецъ? спросила она въ заключеніе, и въ этомъ вопросѣ просто, но ясно выразилась вся ея душевная тревога. — Охъ, тяжкое дѣло, Аннушка... Не знаю что и молвить тебѣ... Больно ты его жалѣешь, крѣпко любишь-то? — Да, братецъ... — Да онъ-то, кажись, мало тебя жалѣетъ? ====page 203==== — Нътъ, и онъ меня очень любитъ, я это знаю, братецъ, навѣрно знаю... — О-охъ!... не знаю, ужь и какъ... Какъ же ты насъ-то покинешь? — Мнѣ жалко тебя, братецъ... — Охъ, передъ Богомъ-то больно грѣшно, Аннушка... не по закону вѣдь жить-то будете... Охъ, грѣшно передъ Царемъ Небеснымъ, больно грѣшно... — Что же мнѣ дѣлать, братецъ? мнѣ тошно безъ него... очень скучно... — Эхъ, что бы ему жениться-то на тебѣ, коли любитъ-то онъ тебя?... — Вѣдь я говорила тебѣ, братецъ, почему онъ не женился на мнѣ: ему стыдно будетъ, что у него родные будутъ... — Эхъ, да, кажись, мы бы и близко-то къ нему не стали подходить, и на тебя-то изъ-за-уголка стали смотрѣть, только бы онъ счастливой тебя сдѣлалъ... Ахъ, ужь не знаю... А больно тебѣ тошно... нѣтъ тебѣ житья съ нами?... — Да, братецъ... я вотъ ужь какъ люблю тебя, а какъ подумаю объ немъ, такъ бы, кажется, и убѣжала къ нему. ====page 204==== — Вотъ что, Аннушка, молись-ка ты милостивому Богу, а я вотъ что надумалъ: схожу я къ нему, пожалюблюсь ему на всю твою судьбу горькую... Неужто ему не жалко будетъ тебя? Человѣкъ вѣдь тоже онъ, не звѣрь, сердце-то есть же не каменное... можетъ онъ и женится на тебѣ... а я ему молвлю, чтобы объ насъ-то онъ и думать забылъ, что мы ему не помѣха... Сходить, что ли? — Пожалуй... только какъ-то стыдно, точно я навязываться ему буду? — Какъ? нѣтъ, онъ первый желаніе возъимѣлъ жениться на тебѣ, такъ на-что же онъ обманулъ? На-что онъ тебя разстраивалъ?... Ничего, я схожу къ нему... авось, прямь не лютой же онъ звѣрь. — Пожалуй, братецъ, сходи... только, Господи, какъ стыдно! — Ничего, Аннушка, ничего... Если, вѣдь, онъ что мнѣ и сгрубитъ, такъ ко мнѣ не пристанетъ. — Какъ же, братецъ, ты къ нему пойдешь-то? — А что? ====page 205==== — Да такъ... можетъ быть... мало ли что можетъ случиться, что онъ тебя не приметъ?... — Это ты мекаешь, что не допуститъ-то онъ меня къ себѣ... это можетъ статься... такъ мы вотъ какъ дѣло поведемъ: онъ, вѣдь, чаи, безпремѣнно будетъ тебя ждать сегодня ночью-то въ рощѣ... Вотъ я тамъ его и перейму... еще и лучше: никто и не увидитъ, и гордости у него меньше будетъ, что съ мужикомъ по душѣ покалякаетъ: ночное дѣло, темное, никто не видитъ, ни передъ кѣмъ не стыдно... и меня-то, каковъ я есть мужикъ, въ потемкахъ не разглядитъ... Такъ прощай-ка, Аннушка, доколева... пойду на поле... да не тужи ты, не плачь, не надрывайся... Може, все дѣло сдѣлается: лучше не надо... Аксинья, разставшись съ Александрой и отправляясь назадъ на господскій дворъ, всю дорогу придумывала, почему ей не отданъ отвѣтъ Аннушки на письмо Дмитрія Петровича. Она не вѣрила разсказамъ Александры, и остановилась на двухъ предположеніяхъ, что либо Аннушка побоялась, или, еще вѣрнѣе, погордилась отдать письмо свое въ ея ====page 206==== руки — и при этой мысли въ сердцѣ ея клокотала злость и ненависть, — либо Александра нарочно отклонила участіе Аксиньи, чтобы самой похлопотать какимъ-нибудь образомъ въ этомъ дѣлъ — при этомъ предположеніи Аксинья считала необходимостью во что бы то ни было удержать за собой поле дѣятельности и не показать, что она не умѣла исполнить возложеннаго на нее порученія. И такъ, пришедши къ Василью, она сказала ему, что письмо передано Аннушкѣ, что она непремѣнно обѣщалась быть ужо ночью въ рощѣ, и не написала потому, что нельзя было: боялась, что застанутъ, впрочемъ обѣщалась написать, и тогда либо сама Аксинья принесетъ письмо, коли можно будетъ отойдти, либо она пришлетъ съ Аннушкиной невѣсткой — Александрой. — Ну ужь только и дѣвка, эта Анютка, заключила Аксинья: такой безстыжей я и не привидывала: такъ безъ совѣсти и говоритъ, что придетъ-то на свиданье, хошь бы закраснѣлась, хошь бы потупилась... Эка безстыжая рожа, ничего не стоющая дѣвка, никакого вниманія... А ужь какъ меня благо ====page 207==== дарила... такъ благодарила, а вѣдь послѣ поди и не вспомнитъ, да — чего добраго — скажетъ, что меня и въ глазъ не видала, совсѣмъ запрется... благодарности ужь не жди отъ нея никакой... Вы, Василій Иванычъ, однако вашему барину про мою послугу скажите... пусть же онъ знаетъ... ужь я на васъ надѣюсь... — Да ужь, Аксинья Андревна... у меня только и заботушки-то, что вы... — Ну, ужь полноте вы насмѣхаться-то надо мной... — Могите на меня положиться... одначе прощайте, Аксинья Андревна: время къ домамъ, заждался здѣсь васъ, совсѣмъ соскучился... — Да ужь, чай, все съ Лизкой балагурили... знаю я васъ... прокуратъ этакой! — И въ воображеніи не имѣлъ!... Будьте счастливы да веселы, Аксинья Андревна, и насъ не забывайте. — Вы-то насъ не забывайте, а мы не забудемъ! сказала Аксинья кокетливо. Василій изъ слова въ слово передалъ барину отвѣтъ Аннушки на письмо, сообщенный ему Аксиньей, и въ слѣдующую ночь знакомая ====page 208==== коляска опять была на извѣстномъ мѣстѣ въ рощѣ подлѣ Тужиловки, и опять Дмитрій Петровичъ, выходя изъ нея, строго наказывалъ людямъ не дремать и подавать экипажъ по первому его требованію, и опять по уходѣ его, кучеръ началъ задавать вопросы каммердинеру о томъ, что еще задумалъ баринъ, и долго ли еще придется имъ караулить. — А что, Василій Иванычъ, письмо-то снесъ? спросилъ между прочимъ кучеръ. — Снесъ! отвѣчалъ каммердинеръ. — Что же она? — Обѣщалась быть. — Значитъ, безпремѣнно будетъ? — Обѣщалась безпремѣнно. Между тѣмъ Дмитрій Петровичъ, такъ же какъ и въ прошедшую ночь, ходилъ взадъ и впередъ по дорогѣ, пролегавшей черезъ рощу, и такая же, какъ вчера, прекрасная ночь окружала его и такое же нетерпѣніе чувствовалъ онъ, и тѣ же мечты лелѣялъ въ душѣ своей. И вотъ вдругъ онъ слышитъ приближающіеся шаги. Сердце его сначало замерло, потомъ ускоренно забилось. Быстро пошелъ ====page 209==== онъ впередъ въ полной надеждъ встрѣтить Аннушку, и уже готовился протянуть руки и сказать нѣжное и радостное привѣтствіе... но передъ нимъ стоялъ совершенно незнакомый мужикъ. Дмитрій Петровичъ хотѣлъ пройдти мимо, внутренно пославши проклятіе нежданному прохожему, но, къ величайшему его удивленію, мужикъ обратился къ нему съ такимъ вопросомъ: — Твоя милость, Дмитрій Петровичъ? — Что тебѣ надобно? вовсе неласково спросилъ въ свою очередь Дмитрій Петровичъ. — Къ твоей милости... — Что ты? кто таковъ? чей ты?... еще болѣе удивленный и недовольный встрѣчей, спрашивалъ Губовъ. — Я Аннушкинъ братъ, Зосима... ====page 210==== ГЛАВА VII. БРАТЪ И ДРУГЪ ВЕЛИКО ДѢЛО. Аннушка не спала всю ночь, съ трепетомъ нетерпѣнія дожидалась Зосимы. Она издали заслышала его шаги и поспѣшила встрѣтить его на самомъ порогѣ дверей. Но не радостную вѣсть несъ Зосима: Аннушка отгадала это при первомъ взглядѣ на его сумрачное, унылое лице. — Что, братецъ? робко спросила она его. — Что, Аннушка... Недобрый онъ человѣкъ... Ни души, ни сердца въ немъ нѣтъ... И жалости къ тебѣ нѣтъ никакой... Позабудь ты его: совсѣмъ онъ тебя не любить... — Что ты говоришь, братецъ? — Охъ, самому мнѣ тяжко это вымолвить... да лучше правду тебѣ сказать, нечѣмъ обманомъ тебѣ жить... Сгубить только онъ хотѣлъ тебя... срамъ напустить и на твою и на нашу голову... Богомъ тебя прошу: выкинь ====page 211==== ты его изъ свово сердца... Ворогъ онъ тебѣ, а не другъ... — Полно, братецъ, не говори такъ; онъ любитъ меня!... — Ахъ, Аннушка... Неужто ужь я бы сталъ не дѣло говорить про него, знамши, какъ онъ тебѣ милъ, да дорогъ... Неужто бы я самъ не порадовался, коли бы видѣлъ, что есть у него какое ни на есть чувствіе въ его грѣшной душъ?... а у него одинъ грѣхъ на умъ... Пропащій онъ человѣкъ... Плюнь на него, да и выкинь изъ своей головушки... Родная ты моя... тяжко тебѣ... — Братецъ, да что же онъ говорилъ съ тобою?... разскажи мнѣ!... — Что ему говорить? ничего не говорилъ, а только обругалъ, какъ я ему сталъ усовѣщевать... не губить тебя, а по закону Христову: обжениться на тебѣ... Я лаской говорилъ, Богомъ просилъ, твоей душой заклиналъ, а онъ только ругалъ да срамилъ меня. — Тебя, братецъ?... Дмитрій Петровичъ... не думала я... Господи!... сказала Аннушка съ тяжкимъ вздохомъ. ====page 212==== Грудь ея высоко поднялась и потомъ медленно опустилась, слезы, выступившія было на глазахъ, вдругъ остановились, лице ея вдругъ сдѣлалось блѣдно и выражало твердую рѣшимость, руки крѣпко сжались на груди. — Братецъ, я не люблю его болѣе... сказала она... Я не хочу даже и помнить о немъ!... И она съ какою-то судорожною поспѣшностью достала съ груди послѣднее письмо Дмитрія Петровича, разорвала его и бросила на полъ, потомъ отыскала его прежнія письма и также разорвала... Зосима смотрѣлъ на сестру съ какимъ-то благоговѣніемъ: онъ понималъ своимъ воспріимчивымъ сердцемъ, что дѣлается въ душѣ Аннушки, и слезы невольно текли изъ его глазъ. Аннушка какъ будто обезсилѣла послѣ такого рѣшительнаго движенія всего ея существа. Она смотрѣла на разбросанные лоскутки дорогихъ для нея писемъ, потомъ вдругъ грудь ея начала трепетно и неровно колебаться, горло ея спазматически стѣснилось... ====page 213==== — Уйди отсюда, братецъ!... едва проговорила она. — Нѣту, я не уйду отъ тебя!... тошно тебѣ!... — Нѣтъ, уйди, уйди!... Зосима повиновался и вышелъ, а Аннушка съ страшными истерическими судорогами и громкими рыданіями бросилась на остатки писемъ Дмитрія Петровича, и цѣловала ихъ и обливала слезами, а Зосима, стоя у дверей свѣтелки и прислушиваясь къ рыданіямъ сестры, въ-тихомолку утиралъ свои слезы. Когда рыданія Аннушки затихли, Зосима пріотворилъ потихоньку двери въ свѣтелку, чтобы посмотрѣть, что дѣлаетъ сестра... Она стояла на колѣняхъ и горячо молилась. Зосима не помѣшалъ этой молитвѣ, но перекрестился и опять затворилъ дверь въ свѣтелку. — Авось Богъ милостивъ! подумалъ онъ, и на сердцѣ у него стало покойнѣе. Между тѣмъ проснулись всѣ въ домѣ и пошли на работу. Зосима отправился вмѣстѣ съ другими, но и съ поля раза два приходилъ къ сестрѣ. Она сидѣла скучная, унылая, улыбалась ему, казалась покойною, но ====page 214==== лице ея было блѣдно, а глаза красны и опухли отъ слезъ. Александра улучила минутку забѣжать къ сестрицѣ, но ничего не могла узнать отъ нея. На всѣ ея разспросы Аннушка отвѣчала только, что она не любитъ больше Дмитрія Петровича, и просила не говорить съ нею о немъ. — Эка неблагодарная! думала Александра съ неудовольствіемъ. За всѣ-то мои послуги слова не хочетъ сказать... Видно, не нужна стала Александра, такъ и говорить съ ней не надо. Эка совѣсть... Дѣло Аксинья-то говоритъ... Арина, имѣвшая обыкновеніе почти каждое утро, вставши со сна, заходить къ Аннушкѣ, чтобы посмотрѣть, какъ спитъ она, погладить ей спину и благословить, и въ это утро зашла къ дочкѣ и удивилась, найдя ее не спящею. — Что ты, Аннушка, рано поднялась? спросила Арина. — Такъ, матушка. ====page 215==== — Да что ты ничто какая невеселая... Христосъ съ тобой!... Недомогается что ли?... Вишь цвѣтная какая!... — Да, немножко нездоровится. — То-то, родная... Берегися, матушка... Вона и глазки-то какіе красные, да опухлые... да ужь ты не плакала ли?... — Нѣтъ. — Ну, Христосъ съ тобой... И ни материнское чувство Арины, ни суетливое участіе Александры не отгадали, что происходило въ душъ бѣдной дѣвушки, какая страшная драма разыгрывалась въ ней. И судьба какъ будто хотѣла, чтобы Аннушка выпила до дна чашу горя и оскорбленій, или, можетъ быть, она въ этой чашѣ подносила ей противоядіе той отравѣ, которую внесла къ ней въ душу любовь къ Дмитрію Петровичу. Вечеромъ того же дня, когда вся семья возвратилась домой къ ночному отдыху и приготовлялась ужинать, Аннушка также пришла въ избу и сѣла за общую скудную трапезу не для того, чтобы ѣсть, а чтобы хоть сколько-нибудь отдохнуть ====page 216==== въ родной семьѣ отъ той тоски и тревогъ, которыя она перенесла въ теченіе этого дня. Лице ея было покойно, но печально, и улыбка, которую она старалась вызвать на него, тотчасъ же исчезала, какъ только появлялась. Иванъ Прохорычъ смотрѣлъ на дочь какъ-то недоброжелательно и сердито; мать посматривала то робко на мужа, то заботливо на дочь. — Что не весела? спросилъ Аннушку отецъ послѣ нѣсколькихъ суровыхъ взглядовъ на нее. — Ничего, батюшка! — Ничего?... али по своемъ-то стосковалась? али давно не видѣлись? Аннушка поблѣднѣла и вздрогнула всѣмъ тѣломъ. — Что? опять что ли подешь къ нему на ночь-то?... нечестивая!... Говорилъ ли я тебѣ... — Батюшка, не замай ее... не трожь! дѣло прошлое!.. сказалъ угрюмо Зосима. — Что прошлое?... И тогда ты глотку-то дралъ, какъ я ей, ровно зналъ, говорилъ напередъ... Она думала у отца съ матерью ====page 217==== подъ носомъ распутничать такъ же, какъ у нѣмцовъ-то живучи... Таково твое ученье, такова твоя совѣсть!.. — Батюшка, я те говорю: не трожь ты ее, пе изобижай... Не будетъ ничего этого... — Да что ты, дура, учишь-то меня? Не знаю что я говорю! даромъ я ее ругаю?... Кто по ночамъ-то кажную ночь въ рощу-то ходитъ? къ кому письма-то носитъ твоя негодница?.. — Такъ вотъ ее учи, коли она письма носитъ, прибей, коли досадна тебѣ она... А Аннушку не трожь! говорю тебѣ дѣло: може и было эвто, да теперь прошло и ничего этого нѣтъ... Послушай меня хошь единово. — Слушай тебя!... будетъ путь, коли послушаешь тебя... Всегда ты учить-то меня суешься, да кто уменъ-то бывалъ отъ твоей науки... За всякую сволочь всегда ты вступаешься... Прошло?... давно ли прошло-то, коли она севодня всю ночь съ тѣмъ въ лѣсу была... Слышь ли, безстыжая, ты думала ничего я и не узнаю... — Да не была она совсѣмъ!... возразилъ Зосима. ====page 218==== — Я знаю, что была: вся деревня мнѣ въ глаза тыкаетъ, что какую дочку выростилъ, да выучилъ... Нашла и повѣстить-то съ кѣмъ, съ Аксюткой; та и кричитъ по всей деревнѣ, какъ она письмо приносила и какъ въ лѣсъ-то ее вызывала... а?... — Вотъ, батюшка, умный ты человѣкъ, а Аксюткѣ вѣришь: въ первой что ли она тебя въ грѣхъ вводитъ?... — Да теперь-то ей не изъ чего врать-то: вся деревня видѣла, какъ лакей-то изъ Тужиловки приходилъ къ Аксюткѣ съ письмомъ, и какъ назадъ пошелъ съ отвѣтомъ отъ нечестивой-то... Теперь ей и врать-то нельзя: сама была въ дѣлѣ этомъ... Такъ что же ты мнѣ толкуешь? башка ты безшабашная... — Такъ вретъ же Аксютка... управителю на нее пожаловаться... дѣвка анафемская... Я про то знаю, что вретъ... Вотъ тебѣ истинный Богъ — дѣло тебѣ, батюшка, докладываю... Коли не вѣришь, вотъ тебѣ всю правду молвлю: самъ я ходилъ сегодня ночью къ барину въ рощу... усовѣщалъ его. ====page 219==== — Ты?... — Я... — Зачѣмъ же онъ-то въ рощѣ былъ? — Ну ужь зачѣмъ онъ былъ, то прошло, про то и говорить нечего: хотѣлъ онъ нашу Аннушку погубить, да Богъ спасъ... Сама она теперь отъ него отреклась... — Не знаю я, что ты городишь... ни слушать тебя, ни нѣтъ... и не пойму. Чудно ты говоришь... Она-то сама-то сидитъ, что-то не по твоей рѣчи смотритъ: ровно совѣсть! не чиста... Аннушка молчала впродолженіе всего спора о ней между отцомъ и братомъ. Горько, очень горько было ей слушать не заслуженные укоры и грубую брань, особенно послѣ той рѣшимости пожертвовать самымъ дорогимъ чувствомъ, на которую она принудила себя еще такъ недавно. Ей не хотѣлось даже и защищать себя: она рѣшилась перенести съ покорностію и терпѣніемъ это новое испытаніе, тѣмъ болѣе, что она считала его послѣднимъ. ====page 220==== — Что молчишь-то? продолжалъ Иванъ Прохорычъ, обращаясь къ дочери. Али говорить-то нечего: кругомъ въ грѣхахъ? — Батюшка, прости меня за все? Больше я не буду виновата передъ тобой. — Простить? а тотъ говоритъ, что ты и не виновата ни въ чемъ. — Не виновата и есть! отозвался Зосима. Батюшка, посмотри ты на нее: вѣдь, голубь она у насъ... Грѣхъ тебѣ и зло-то на нее имѣть... Подумай ты: вѣдь дѣвка она молодая, любила она его всей душой, а теперь, только чтобы грѣха одного бѣжать, вовсе реклася отъ него... Може сердце-то у нея теперь все изныло, а ты обижаешь ее... Грѣхъ, вѣдь, это, батюшка, тяжкой... жалости, вѣдь, она стоитъ, а не то что ругательства... Подумай и то: училась, вѣдь, она наукамъ, жила въ нѣгѣ, да въ холѣ, а теперь Богъ привелъ ее съ нами жить, а мы хоша родные-родные, а все какова наша жисть, привычна ли ей? а видалъ ли ты отъ нея какое непочтеніе, слыхалъ ли хошь одно ====page 221==== слово неласковое. А ты, батюшка, обними-ка ты ее лучше, да поцѣлуй, да благослови своимъ родительскимъ благословеніемъ на ея тяжкое терпѣніе. Иванъ Прохорычъ съ удивленіемъ слушалъ сына и не вѣрилъ ушамъ своимъ: отъ роду не приводилось ему и подумать, чтобы его пьянчуга Зосима, всегда молчаливый, кажись бы и не больно умный, могъ говорить такія рѣчи. Откуда что взялося?... Правда, что съ тѣхъ поръ, какъ Зосима пересталъ пить, Иванъ Прохорычъ много измѣнился въ своемъ расположеніи къ нему, и лучше сталъ объ немъ думать, и ласковѣе смотрѣть на него, но все-таки услышать отъ Зосимы такую умную, складную и длинную рѣчь была для старика диковинка не малая — и онъ все еще смотрѣлъ на сына, и какъ будто слушалъ его даже и тогда, какъ тотъ кончилъ. За то Арина давно уже плакала, обнимала и цѣловала Аннушку, и причитывала ей ласковыя слова. За нею заплакала и Александра. — Да разскажи ты мнѣ, разскажи все ====page 222==== путемъ и попорядку, какъ было дѣло... сказалъ наконецъ Иванъ Прохорычъ. Зосима началъ разсказывать, но уже рѣчь его не была такъ складна и кругла: онъ началъ по обыкновенію выражаться угловатыми, отрывочными фразами, особенно когда говорилъ о Дмитріѣ Петровичѣ, Аксиньѣ и женѣ своей. — Такъ-то вотъ мы всегда ее изобижаемъ, Иванъ Прохорычъ, изъ напраслины, сказала Арина, когда Зосима пересталъ говорить. Все-то она, моя голубушка, терпитъ отъ насъ одну обиду да поруганье за все ея смиреніе великое... — Нѣтъ, матушка, я сама виновата! сказала растроганная Аннушка, простите вы меня, а я знаю, вы не отъ злобы это дѣлали, вы любите меня и желали мнѣ добра. Я сама виновата: хотѣла бѣжать отъ васъ, да братецъ остановилъ меня... Теперь ужь не уйду... простите меня!... — Ну, Господь тебя проститъ и помилуетъ... Насъ-то ты тоже прости! сказалъ Иванъ Прохорычъ. ====page 223==== — А меня, сестрица, простите, коли я чѣмъ досадила вамъ! прибавила Александра. — Ну вотъ, слава те Господи, ровно прощальные дни пришли, всѣ мы попрощалися... Дай намъ Господи жить теперь въ мирѣ да въ радости! примолвилъ старикъ и перекрестился. — Батюшка, а всѣмъ мы обязаны братцу! Богъ знаетъ, что бы со мной было, если бы не онъ! сказала Аннушка, какъ дитя утѣшенная и успокоенная тѣмъ веселымъ выраженіемъ, которое свѣтилось на лицахъ всѣхъ ея окружающихъ, тѣмъ миромъ, который вдругъ водворился между ними. — Если вы любите меня, вы должны благодарить братца, потому что онъ меня спасъ! продолжала она. — Ну вотъ!.. Что я-то?... тебѣ-то каково?... отозвался Зосима. — Вотъ ужь и я скажу: не чаялъ, братъ, я, Зосима, отъ тебя экой удали... Спасибо тебѣ! сказалъ весело Иванъ Прохорычъ ====page 224==== Но какъ ни старалась Аннушка увѣрить себя, что она не любитъ, какъ ни было въ ней охлаждено чувство благоговѣнія къ любимому существу, зерно любви, эта болячка сердца, все-еще и надолго оставалась на днѣ ея души. Она старалась не говорить, не думать о Дмитріѣ Петровичѣ, но иногда образъ его невольно возставалъ передъ ея воображеніемъ, и мысль переносилась въ былое время, когда этотъ образъ былъ такъ чисть, свѣтелъ и благороденъ, и тогда ей жалко было разставаться съ этѣми мечтами и грустно возвращаться къ печальной дѣйствительности. Такъ шли дни за днями. Аннушка старалась быть веселою, но на душѣ у ней было тяжело. О Дмитріѣ Петровичѣ она не спрашивала, и ей ничего не говорили, только разъ какъ-то Александра разсказала, что встрѣтила его на полѣ; кромѣ этого она ничего не слыхала о немъ. Она никуда почти не выходила изъ дома, боясь встрѣтиться съ Дмитріемъ Петровичемъ. Она не ходила и къ Августу Карлычу, ====page 225==== тѣмъ болѣе, что въ послѣднее время онъ постоянно находился въ разъѣздахъ по случаю дѣлъ, касавшихся имѣнія и порученныхъ владѣтелемъ его ходатайству. Однажды, впрочемъ, Августъ Карлычъ, только-что возвратившись изъ города, прислалъ за Аннушкой, и, когда она пришла, сказалъ ей: — Вотъ, Анхенъ, тебѣ открывается прекрасное мѣсто въ гувернантки въ одномъ довольно богатомъ семейномъ домѣ. Говорятъ, прекрасное семейство, живутъ постоянно въ усадьбѣ, отсюда верстъ 80, предлагаютъ жалованья полтораста рублей серебромъ; хочешь ли взять это мѣсто? — Не знаю какъ, фатеръ; я ужь привыкла къ роднымъ: мнѣ трудно будетъ въ чужомъ домѣ... впрочемъ, я поговорю съ родителями. — Поговори, а я совѣтовалъ бы воспользоваться этимъ случаемъ... что ты живешь теперь: скучаешь, не приносишь пользы ни себѣ, ни роднымъ, а тогда бы ты могла и ====page 226==== имъ помогать... Притомъ ты исполнила бы желаніе Амаліи... она любила тебя и совѣтовала непремѣнно идти въ гувернантки... Августъ Карлычъ вздохнулъ; брови его угрюмо сдвинулись при воспоминаніи о женѣ. — Подумай!... я совѣтовалъ бы... Аннушка сама чувствовала, что жизнь гувернантки, давши ей опредѣленное назначеніе и дѣятельность, много помогла бы освободиться отъ постоянной тоски и забыть недавнее горе. — Благодарю тебя, фатеръ! сказала она. Я поговорю съ родными, и если они согласятся, я поѣду. Когда Аннушка передала дома предложеніе своего благодѣтеля, Иванъ Прохорычъ задумался, Зосима мрачно насупился и молчалъ, одна Арина тотчасъ же подняла голосъ. — Полно, Аннушка, матушка, по что тебѣ въ чужіе люди идти? Развѣ нѣтъ у тебя родной семьи? Развѣ не любимъ мы тебя, не жалѣемъ? то ли, кажись, не жись тебѣ у насъ?... развѣ чѣмъ не угодили мы тебѣ? ====page 227==== — Я благодарна вамъ, матушка, только мнѣ совѣстно, что я такъ живу у васъ безъ всякаго дѣла, ничѣмъ не помогаю вамъ; а если я буду жить въ гувернанткахъ, я и вамъ могу помогать, потому-что мнѣ не много нужно. — Нѣту, дочка, ты не то говоришь, и Арина не то калякаетъ: ты намъ тяготы не дѣлаешь, не чужое дѣтище, свое, и отъ насъ ты притѣсненья никакого не видала, — коли и была какая межь нами ссора, такъ не отъ сердцовъ, а ужь такой грѣхъ былъ, да и тотъ, слава Господу, прошелъ, дай Богъ, чтобы и никогда не приходилъ, а надо то молвить, что тебѣ жись-то у насъ не сподручна: не такъ ты учена, не къ тому, къ чему наше житье принадлежитъ, такъ вотъ по этому самому тебѣ лучше въ домъ идти жить въ эти... какъ ихъ? и не выговорю, а не то, что для того — намъ помогать будешь: намъ твоего не надо, своимъ проживемъ, намъ только молиться, кабы тебя-то Господь какъ устроилъ, чтобы тебѣ не вѣкъ въ дѣвкахъ сидѣть,... Вотъ мое какое раз ====page 228==== сужденье, а и то сказать: свой умъ — царь въ головѣ. Мое благословленье на всю твою волю, какъ хошь: хошь — у насъ живи — радехоньки, хошь — въ люди пойди — и то не худо: самъ я вижу, тебѣ съ нами жить — нечего ждать, да и дѣлать нечего. — Дѣло ты сказалъ, батюшка, самое дѣло! примолвилъ Зосима, — и ты, Аннушка, слушай родительскаго святаго слова... Поѣзжай, наша голубка, съ Богомъ!... авось тамъ... — Голосъ у Зосимы порвался, онъ не договорилъ своей мысли: ему тяжело было разставаться съ Аннушкой. Послѣ такого рѣшительнаго согласія главныхъ членовъ семейнаго совѣщанія, Аринѣ нечего было возражать болѣе: она ограничилась только слезами. Кстати заплакала и Александра. Начались сборы, проготовленія къ отъѣзду. Августъ Карлычъ вызвался самъ отвезти Аннушку. Наконецъ насталъ и канунъ отъѣзда, послѣдній вечеръ, послѣдняя ночь, которую ====page 229==== Аннушка должна была провести подъ родной кровлей, приготовляясь вступить въ новую для нея жизнь, слѣдовательно страшную, всегда пугающую воображеніе. Въ этотъ вечеръ вся семья собралась вмѣстѣ. Всѣ лица были печальны, а лице Зосимы мрачно, какъ глухая осенняя ночь; вся бесѣда шла какъ-то отрывочно, несвязно, а Зосима и вовсе ничего не говорилъ. — Вотъ, Аннушка, уѣдешь ты отъ насъ въ чужіе люди, говорила Арина, всего, можетъ, натерпишься, и насъ вспомянешь. Каковы не будутъ, а все не родные отецъ съ матерью, не ихъ теплая грудь... — Да, въ чужихъ людяхъ жить, надо умъ знать! замѣчалъ Иванъ Прохорычъ. Ко всему надо привыкать, на все присматривать: какъ ступить, какъ стать, какъ себя повести во всемъ... Правда, не живалъ я въ чужихъ людяхъ, не приваживалось, а такъ какъ по разуму своему домекаю... Охъ, куда мудреное дѣло, коли только хочетъ человѣкъ себя соблюсти, чтобы всѣ любили, да не брезгали... Всякому почти, всякому угоди!... ====page 230==== — Ужь на что хуже въ чужихъ людяхъ жить! подтверждала съ своей стороны и Александра. Ужь подлинно, намаетесь вы, сестрица... — Полно-ка, Александра, что молвила, ровно каркнула: намается? дай Богъ въ радости, да въ спокоѣ жить, къ тому говорятъ! замѣтила Арина. — А я-то, матушка, не къ тому что ли говорю? И я къ тому же самому. — Пиши къ намъ, доченька! отписывай обо всемъ, начинала опять Арина, какова твоя жись будетъ, кто твои будутъ други ли, не-други. — И насъ, сестрица, не забывайте, подхватила Александра, и на нашу долю иной разъ приписочку припишите: какова бы ни была, худа ли, хороша ли, а всегда вамъ всей душой стараюсь. Обиды, чай, отъ меня не видали никакой. — А пуще того Богу молись, говорилъ Иванъ Прохорычъ, чтобы помиловалъ тебя ====page 231==== Творецъ Небесный, соблюлъ отъ всякаго соблазна и искушенія... На льстивыя слова не поддавайся, добро твори разсуждаючи, а то одному подашь, а другому и ничего, а ему и больше бы того нужно. Себя содержи въ чистотѣ — и Богу угодна будешь. Родителями не гнушайся, какъ бы тебя Господь ни возвеличилъ: Онъ возвеличитъ, Онъ и умалитъ... Вотъ что помни, Аннушка, такова моя тебѣ родительская заповѣдь. — Слушаю, батюшка, и не забуду твоихъ словъ! отвѣчала Аннушка. Въ такомъ духѣ шла бесѣда до глубокой ночи. — Ну-ка, Аннушка, тебѣ, чай, и спать пора! сказала наконецъ Арина. Завтра, вѣдь, рано поѣдете. — Да, поди-тка, Аннушка, ложись. Ужь и у меня ничто глаза слипаются. Умаялся день-то деньской. — Ложись, батюшка, ложись и ты, матушка; прощайте, а я еще посижу: мнѣ что-то не хочется спать. ====page 232==== — И я съ вами посижу, сестрица, и мнѣ что-то не до сна! говорила Александра. — Ну-ка полно, что за сидѣнье: завтра головушка разболится, тоже дорога не малая. И мнѣ не уснуть, коли ты не ляжешь! возразила Арина. — Ну такъ я, пожалуй, лягу, матушка. — Подемъ, я тебя остальной разъ уложу, мою косатку... — Радость ты наша, уѣдешь ты отъ насъ!... не съ кѣмъ мнѣ будетъ и слово ласковое перемолвить, не на кого и посмотрѣть, порадоваться.,.. Уѣдетъ моя красавица писаная! приговаривала Арина, усѣвшись на кровати дочери и поглаживая по обыкновенію ея спину. На другой день наступили и проводы. Аннушка, не чуждая святаго крестьянскаго обычая, прощаясь съ отцомъ и матерью, въ горькихъ слезахъ пала имъ въ ноги, а они благословили ее образомъ, который и отпустили съ нею. ====page 233==== — Закатается мое красное солнышко, отлетаетъ моя голубка сизокрылая, отрывается отъ моего сердца моя радость ненаглядная, моя доченька сердечная! причитала Арина, прощаясь съ дочерью, и громко рыдала. — Ну, старуха, перестань! говорилъ Иванъ Прохорычъ. Отпуіщай ее: пора — управитель-то, чай, дожидается. Что вѣдь, дѣлать-то: видно, такъ Богу угодно; хошь все плачь, а разстаться надобно... Дай Богъ въ радости! Прощай, Аннушка! Будь надъ тобой Богъ!... — Прощайте, сестрица! насъ не забывайте, а мы васъ не забудемъ! говорила Александра и плакала. Но опять ни слова не говорилъ одинъ только Зосима, но лице его было еще мрачнѣе, нежели вчера. Не плакалъ онъ до сихъ поръ, но когда пришла его очередь прощаться съ Аннушкой и та бросилась къ нему на шею со слезами и словами: — Прощай, прощай, братецъ!... благодарю тебя!.,. — Зосима не выдержалъ и горько заплакалъ. ====page 234==== — Прощай! вымолвилъ онъ, прощай!... Охъ, Аннушка!... прощай!... — Братецъ, ты не забудь безъ меня своего слова! сказала Аннушка на ухо брату. — Нѣту!... отвѣчалъ Зосима, и уже не въ силахъ былъ удерживать слезы, которыя старался скрыть. Долго провожала глазами вся семья тарантасъ, въ которомъ поѣхала Аннушка съ Августомъ Карлычемъ, но вотъ онъ повернулъ въ сторону, скрылся изъ глазъ, и даже облако пыли, поднятое имъ по дорогѣ, разсѣялось. Тогда, уныло опустивши головы, какъ бы осиротѣлые, поплелись домой Иванъ Прохоровъ, Арина и Зосима, и принялись за свои обычные труды. Послѣ отъѣзда Аннушки Зосима сталъ угрюмъ и неразговорчивъ попрежнему. Тяжело у него стало на душѣ и опять подъ сердцемъ засосало, но во-время подоспѣло письмо отъ Аннушки, которое она писала уже изъ новой семьи, принявшей ее въ число своихъ членовъ. Очень хвалила она все это ====page 235==== семейство, увѣдомляла, что ее приняли очень ласково, и что она надѣется быть счастливою въ своемъ новомъ положеніи. Въ этомъ же письмѣ она напоминала Зосимѣ данное имъ ей слово... О чемъ было дано это слово, Зосима не сказалъ ни женѣ, ни отцу, ни матери, но исполнилъ его, и каждый день молился о здравіи и спасеніи Аннушки. КОНЕЦЪ ВТОРОЙ ЧАСТИ.