Datasets:

unloved

/

ru_chv_texts

like 0

Картишсенче выльӑхсем макӑрнӑ, мӗкӗрнӗ, урам варринче, пӗр купана пӑрахнӑ ҫыхӑсем ҫинче, пӗри тепринчен пӗчӗкрех ачасем каҫса кайса йӗнӗ, хӑйӗн ҫине хӗрес хыва-хыва, карчӑк чӗтресе тӑнӑ, шуралса кайнӑ тутисемпе вӑл темскер пӑшӑлтатнӑ. Ун пӗркеленчӗк хура пит ҫӑмартийӗсем тӑрӑх шултра куҫҫуль юхнӑ. Пӳрт струпилӗсем, ҫунса пӗтсе, ишӗле-ишӗле аннӑ, вут кӑмрӑкланнӑ шӑтӑксем витӗр ялкӑша-ялкӑша тухнӑ. Йӗри-тавра ҫынсем чупкаланӑ, кӑшкӑрашнӑ, вут ҫине витре хыҫҫӑн витре шыв сапнӑ, ҫунакан пӗренесене ҫӗре терте-тӗрте антарнӑ, пакурсемпе айккинелле сӗтӗрсе кайса, ҫӗр сапа-сапа сӳнтернӗ. Анчах пушар сӳнмен, вӑйланнӑҫемӗн вӑйланса пынӑ пек туйӑннӑ. Кӳршӗри ҫуртсен тӑррисем йӗпе пулнӑ, унта темӗн чухлӗ ҫын кӗпӗрленсе тӑнӑ, вӗсем кашни вӗҫсе ӳкнӗ хӗлхеме сӳнтернӗ. — Кама ҫунтараҫҫӗ-ха, сволӑчсем! — илтнӗ Костя курайманлӑхпа тулнӑ мӑн сасса. — Ҫынни ҫап-ҫара, тата ӑна юлашки кӗпесӗр, ҫӑкӑр татӑкӗсӗр хӑвараҫҫӗ! Костя ҫак сӑмахсене каланӑ ҫын ҫине ҫаврӑнса пӑхнӑ. Вӑл картуссӑр, сӑрӑ салтак шинелӗпе тата атӑпа пулнӑ, йӗтӗн пек сарӑ ҫӳҫӗсем ҫамки ҫине ункӑланса аннӑ, вӑл тутисене хытӑ ҫыртса лартнӑ, ырхан питӗнчен пӑхсан, ку хӑйне итлеттерме пултаракан хӑюллӑ ҫын пулни палӑрнӑ.

Мычала скотина по дворам, на узлах, сваленных в кучу посреди улицы, ревели ребятишки, мал мала меньше, тряслась старуха, осеняя себя крестом, шептала что-то побелевшими губами. По ее темным морщинистым щекам текли слезы. Стропила избы обгорели и рухнули, огонь выплескивался через обугленные пазы. Вокруг бегали, кричали люди, лили в огонь ведро за ведром, горящие верхние венцы сбрасывали вниз, баграми оттаскивали в сторону, забивали землей. Но пожар не утихал, а только, казалось, набирал буйную силу. Крыши соседних изб были мокрыми, на них лепились люди, гасили каждую залетевшую искру. — И кого жгут, сволочи! — услышал Костя густой, полный затаенной ненависти голос. — Гол как сокол, а тут последней рубахи лишают, последнего куска хлеба! Костя оглянулся на говорившего. Он стоял без фуражки, в серой солдатской шинели и сапогах, светлые льняные волосы кольцами падали ему на лоб, худощавое лицо с твердо сжатыми губами было полно властной решимости.

— Асӑрха, Иван, эртель членӗсем ытларах ҫунаҫҫӗ, — тенӗ тахӑшӗ халӑх хушшинчен. — Апла-тӑк, ютсем мар, хамӑрӑннах тӑваҫҫӗ куна! — Вут тӗртекенсем пирӗншӗн нихҫан та хамӑрӑннисем пулман, — хуравланӑ сарӑ ҫӳҫли. — Вӗсем пирӗн хаяр тӑшмансем! Пире хӑратасшӑн та хӑйсем хӑранине кӑтартаҫҫӗ. — Кашкӑр вӑл яланах кашкӑр пулать… — Нимех те мар, эпир ӑна часах ҫаклататпӑр акӑ, ниҫта та кайса кӗреймӗ! Тепӗр пичке шыв илсе килнӗ, Иван темиҫе ҫынна чӗннӗ те вӗсемпе пӗрле насус уҫлама пуҫланӑ. Чӑшӑл-пӑшӑл шыв пӗрхӗмӗ хура пӗренесене пырса ҫапнӑ, ҫулӑм пытанма пуҫланӑ, шӑтӑксем витӗр сайрарах та асӑрханарах пӑхнӑ, тӗтӗмпе шурӑ пӑс ҫӑрарах тапса тухнӑ. Пушар чакса пынӑ, сӳннӗ, часах ҫынсем килӗсене саланма тытӑннӑ. Карчӑк анчах малтанхи пекех, йынӑшакан ачасене хӑй ҫумне пӑчӑртаса, ҫыхӑсем ҫинче ларнӑ. Ун куҫӗсем, вутпа пӗрле сӳннӗ пек, типӗ те тӗссӗр пулнӑ.

— Заметь, Иван, больше все артельщики горят, — отозвался кто-то из толпы. — Значит, свои, а не чужие творят это! — Те, кто поджигает, никогда своими для нас не были, — ответил светловолосый. — Это враги наши лютые! Нас запугать хотят, а сами свой страх показывают. — Волк, он завсегда волком останется… — Ничего, мы его скоро зафлажим, никуда не денется! Привезли свежую бочку с водой, Иван позвал нескольких мужиков и вместе с ними стал качать насос. Шипучая струя ударила по черным бревнам, пламя стало прятаться, реже и осторожнее выглядывать через пазы, гуще повалил дым и белый пар. Пожар терял силу, мерк, и скоро люди стали расходиться по домам. Только старуха по-прежнему сидела на узлах, прижимая к себе ноющих ребятишек. Глаза ее были сухи и бесцветны, будто гасли вместе с огнем.

— Тавай хамӑр пата чӗнетпӗр вӗсене, — тенӗ Костя. — Ну, ӑҫта пурӑнаҫҫӗ ӗнтӗ вӗсем? — Эпӗ калатӑп аттене, вӗсене пулӑшать вӑл, — тенӗ Анискӑ. — Пӗлетӗн-и, мӗнле ырӑ ҫын вӑл? Ун патне пурте пыраҫҫӗ, пурне те парать вӑл… Пӳртре ҫаплах туй шавланӑ, ӳсӗр сасӑсем ҫухӑрнӑ, купӑс ывӑнса ҫитсе хӑйӑлтатнӑ, савӑт-сапа ӳксе ҫӗмӗрӗлни илтӗннӗ… — Айта атте патне, — хӗрача Костьӑна хӑюллӑн хӑйӗн хыҫҫӑн туртса кайнӑ, — ӳсӗр чухне вӑл питӗ, питӗ ырӑ. Игнат Савельевич сӗтел хушшинче пиншаксӑр, сарӑ атлас кӗпе вӗҫҫӗн ларнӑ, тӗлӗрекен тӗксӗм куҫӗсемпе унталла-кунталла пӑхкаланӑ. Вӑрӑм сухаллӑ, хӗрлӗ питлӗ хресченсем ӑна пыра-пыра чуп тунӑ, вӑл хӑйӗн катрашка питне вӗсен сӗлекеллӗ тутисем патне илсе пынӑ, аллине пилӗкӗ ҫинчен илмесӗр, ҫамрӑк арӑмне ытамласа ларнӑ. Хӗрачи ашшӗ патне хӗсӗнкелесе кӗнӗ те, ӑна мӑйран ытамласа илсе, шӑнӑрлӑ та урлӑ хӑлхисенчен пӑшӑлтатнӑ:

— Давай позовем их к себе, — сказал Костя. — Ну где они жить будут? — Я скажу батяне, он им поможет, — нашлась вдруг Аниска. — Он знаешь какой добрый? К нему все приходят, и он всем дает… В доме еще шла свадьба, за ставнями ревели пьяные голоса, хрипела, надрываясь, гармонь, слышался звон разбиваемой посуды… — Пойдем к тяте, — девочка решительно потянула Костю за собой, — Он когда пьяный, то добрый-предобрый! Игнат Савельевич сидел за столом без пиджака, в желтой атласной рубахе, водя осоловелыми, мутными глазами по сторонам. К нему лезли целоваться бородатые красномордые мужики, и он подставлял их слюнявым губам бугристую щеку и обнимал молодую жену, не снимая руки с ее талии. Дочка протиснулась к отцу и, обвив руками его шею, что-то зашептала в оттопыренное хрящеватое ухо.

— Мӗн? Илтӗнмест! — Игнат Савельевич, йӗвен тӑхӑнтаракан лаша пек, пуҫне сулланӑ. — Шӑпланӑр, мужиксем, ӗҫсе супнӑ, шуйттансем! Хисеп тумалла-и манӑн хӗрӗме е ҫук-и? — Тархасшӑн, — кӑшкӑрнӑ хресченсем, пӗрне-пӗри пӳлсе. — Хисеп ту! Юлашкинчен вӑл хӗрӗ мӗн ыйтнине ӑнланса илнӗ пулмалла, — малтан тӗксӗмленнӗ, унтан виҫӗ пайӑрка ҫӳҫне силлентерсе илнӗ те ура ҫине тӑнӑ, тачка хулпуҫҫийӗсене тӳрлетнӗ. Хӗрлӗ ҫӳҫлӗ пысӑк чышкине ҫӗклесе:— Хаклӑ хӑнасем, хӑтасем, пуҫанасем, пиччесем! — тенӗ вӑл пурин умӗнче те, — ман Аниска мана ҫунса кайнӑ ҫынсемшӗн тӑван ашшӗ пек пулма — вӗсене вӑй ҫитнӗ таран пулӑшма ыйтать! Туй кӗрр! кӗрлесе кайнӑ.

— Что? Не слышу! — Игнат Савельевич мотал головой, как конь, которому надевают узду. — Цыцте, мужики, замусолили всего, зализали, черти! Должен я уважить дочку? — Сделай милость, — орали наперебой мужики. — Уважь! Наконец он, видимо, понял, о чем она просила, — вначале нахмурился, потом тряхнул ветхим начесом чуба и встал над столом, распрямил полные плечи. Подняв крупный, в рыжей щетине кулак, он торжественно возгласил:— Дорогие гости, сваты, свояки, брательники! Моя Аниска хочет, чтобы я погорельцам родным отцом был — помог им по силе возможности! Свадьба загудела на разные голоса:

— Пурин валли те пухса хураймӑн, хӑта! — Юлташӗсем пулӑшчӑр вӗсене, вӗсен хысна кӗсйи, мӗн чухлӗ кирлӗ, ҫавӑн чухлӗ ил! Вӗсен влаҫӗ! Игнат Савельевич чышкипе сӗтеле ҫапнӑ. — Е вырӑс ҫыннисем мар-и эпир, христиансем мар-и? Влаҫӗ вара халӗ питӗ пуянах мар пирӗн — йӗри-тавра шӑтӑк, саплӑк лартма та ӗлкӗреймест! Хамӑрӑн ытлашши татӑка панипе эпир пӗтместпӗр. Ҫапла вӗрентмен-и вара пире Христос? Тен, вӑл ман хӗре те ман ҫылӑхсемшӗн кӑлтӑклӑ тунӑ, хӗрӗм манӑн совеҫе вӑратса тӑтӑр, ҫывӑрса кайма ан патӑр тесе. Ырӑ ӗҫ валли пулсан, маншӑн нихҫан та шалккӑ мар, ме-е, ил, Анискӑ, турӑ чунӗ! Пӗлччӗр ҫынсем! Эпӗ пӗр пусшӑн чӗтресе тӑмастӑп!

— На всех, сват, не напасешься! — Пускай товарищи им помощь окажут — у них карман казенный, бери сколь хошь! Их власть! Игнат Савельевич стукнул по столу кулаком. — Али мы не русские люди, не христиане? — зычно пробасил он. — А власть у нас ноне не шибко богатая — дырье кругом, не успевает заплаты ставить! А мы не обеднеем, если от себя лишний кусок оторвем. Разве не тому нас Христос учил? Может, он за грехи мои дочь убогой сделал, чтоб она совесть мою будила, не давала ей заснуть. Мне на доброе дело никогда не жалко, на-а, бери, Аниска, божья душа! Пусть люди знают! Я над копейкой не трясусь!

Вӑл кӗсйинчен лӳчӗркеннӗ хут укҫасем кӑларнӑ та таса турилкке ҫине пӑрахнӑ. Аниска турилккене ҫӗклесе тытнӑ, такам унта тата темиҫе хут укҫа пӑрахнӑ, пӗр вунӑ вак укҫа чӑнкӑртатса ӳкнӗ. Хӗрачан пичӗ ялкӑшса тӑнӑ, унӑн куҫӗсенче ылтӑн хӗлхемсем ташланӑ. Вӑл Костя ҫине телейлӗн ҫаврӑна-ҫаврӑна пӑхнӑ. Ирхине вӗсем ҫунса кайнӑ ҫынсем патне тухса чупнӑ, вӗсене кӳршисем патӗнче шыраса тупнӑ. Килти ӑпӑр-тапӑра пӑрахса тултарнӑ пӳртре тӗттӗм те хӑтсӑр пулнӑ. Аниска турӑшсем ҫине пӑхса сӑх-сӑхса илнӗ, сывлӑх суннӑ та ыйтнӑ: — Ҫунса кайни кам пӳрчӗ вӑл? — Ну, пирӗн, — хуравланӑ ӑна сӗтел патӗнче ларакан хуйхӑллӑ хресчен. — Акӑ атте сире укҫа парса ячӗ, ҫунса кайнӑ пирки, — тенӗ Аниска хӑвӑрт, тутӑр кӗтессине салтнӑ та сӗтел ҫине хресчен умне укҫа кӑларса хунӑ. Лӳчӗркеннӗ хут укҫасем ҫине хресчен пӗр вӑхӑт нимӗн чӗнмесӗр пӑхнӑ, ассӑн сывласа илнӗ, унтан кӗререх тӗслӗ сарлака ал лаппипе укҫана сӗтел хӗрринелле тӗксе хунӑ.

Он выхватил из кармана смятые бумажки, бросил на чистую тарелку. Аниска подняла их, кто-то еще бросил туда несколько бумажек, звякнуло с десяток мелких монет. Лицо девочки сияло, в глазах ее плясали золотые огоньки. Счастливая, она оглядывалась на Костю. Утром они вместо побежали к погорельцам и отыскали их у соседей. В избе, заваленной домашними вещами, было сумрачно и неуютно. Аниска помолилась на иконы, поздоровалась, потом спросила: — Это чья изба сгорела? — Ну наша, — ответил ей угрюмый мужик, сидевший у стола. — Вот вам тятя на погорелое послал, — быстро сказала Аниска, развязала уголок платка, куда были спрятаны деньги, и положила их перед мужиком на стол. Он с минуту молча смотрел на скомканные бумажки, вздохнул, потом широкой смуглой ладонью отвел их к краю стола.

— Ил, кирлӗ мар. — Кирлӗ мар? — ыйтнӑ Аниска, каялла чакса. Шыҫмак куҫлӑ, ҫӳлӗ те ырхан хӗрарӑм хресчен патнелле ыткӑннӑ, анчах хресчен ӑна аллипе картланӑ. — Хуть те эпир ҫук ҫынсем те, — тенӗ хресчен тӗксӗммӗн, — анчах пире кулаксен тӗпренчӗкӗ кирлӗ мар. — Намӑс мар-и ҫавӑн пек сӑмахсем калама? — тенӗ Аниска, хӗрелсе кайса. Вӑл чӗтрекен аллисемпе сӗтел ҫинчи укҫана пуҫтарнӑ та, тутӑр ҫине хурса, шӑлпа туртса ҫыхса лартнӑ. — Атте сире чунтан хисеплет, эсир… Пурте пӗлеҫҫӗ вӑл мӗнле ыррине! — Илтрӗр-и? — хресчен тутисене чалӑштарса кулса илнӗ. — Ырӑ вӑл, улталасса та питӗ лайӑх улталать, сиссе те юлаймастӑн. Малтан тире сӗвет, кайран ун вырӑнне кӗпе пама пулать. Ӗнер пушар сӳнтерме пӗтӗм ял тенӗ пек тухнӑччӗ, ӑна вара, ырӑскерне, темскер курмарӑм эпӗ!

— Забери, не надо. — Не надо? — отступив, спросила Аниска. Высокая худая женщина с опухшими глазами бросилась было к нему, но он остановил ее движением руки. — Мы хошь люди и бедные, — угрюмо произнес мужик, — да в кулацких подачках не нуждаемся! — И не совестно такие слова говорить! — вспыхнув, сказала Аниска. Дрожащими руками она собрала со стола деньги и, сложив их в платочек, стянула зубами узел. — Тятя всей душой к вам, а вы… Все знают, какой он добрый! — Слыхали? — мужик криво усмехнулся. — Он добрый, и обманет весело, не заметишь. Вначале шкуру спустит, а потом заместо нее рубаху посулит. Чего-то я его, такого доброго, не видал вчера на пожаре, когда чуть не вся деревня сбежалась!

— Эсӗ усал та ухмах! — кӑшкӑрнӑ Аниска, ун шӗвӗр сӑмсаллӑ пичӗ тӗл-тӗл хӑмла ҫырли пек хӗрелсе кайнӑ. — Ну, эсӗ, ҫылӑха ан кӗрт мана, — тенӗ хуллен хресчен, ура ҫине тӑрса, унӑн ҫӳҫӗсем арпашӑннӑ, куҫӗсем хӗрелсе кайнӑ. Курпун пулман пулсан, кӑтартӑттӑм та эпӗ сана! Ха, кӑшкӑрать кулак чӗппи! Кӑшша кунтан! Костя пӳртрен вӗри шывпа сапнӑ пек сиксе тухнӑ. Вӑл Аниска кӑшкӑрнине те илтмен, унӑн куҫ ӑҫта курнӑ, ҫавӑнталла тарас килнӗ. Аниска ӑна хапха патӗнче хуса ҫитнӗ, пӳрнисемпе кӗпинчен ҫатӑртаттарса тытнӑ. — Эх, эсӗ те ҫав! Хӑраса ӳкрӗн! — тенӗ вӑл Костя ҫине йӗрӗнчӗклӗн пӑхса. — Тивнӗ пулсан, атте паратчӗ те-ха ӑна!

— Ты злой и дурак! — крикнула Аниска, и остроносое лицо ее пошло малиновыми пятнами. — Ну, ты иди от греха, — тихо сказал мужик и поднялся, лохматый, с красными, воспаленными глазами. — Не была б ты с горбом, я б показал тебе, где бог, а где порог! Ишь разорался кулацкий ублюдок! Кыш отседова! Костя выскочил из избы как ошпаренный. Он не отвечал на окрики Аниски — ему хотелось бежать куда глаза глядят. Аниска догнала его у ворот и схватила цепкими пальцами за рубаху. – Эх ты! Испугался! — сказала она, окидывая его презрительным взглядом. — Пусть бы тронул — тятя бы ему дал!

— Мӗншӗн ҫапла каларӗ вӑл пире? — Кӗвӗҫет, урӑх нимӗн те мар! Атте вӑйлӑ, пуян, пуяйманнисем вӗсем пуянсемпе вӑйлисене юратмаҫҫӗ. Ку та акӑ — ҫап-ҫарах! Ҫапах та темскер курнӑҫланать… Ҫав кирлӗ ӑна — турӑ куратех!.. Костя ҫилли тулса килнӗ хӗрачан сасси чӗтреннинчен тӗлӗннӗ, ун ҫине пӑхса илнӗ те, вӑрт ҫаврӑнса, картишне кӗнӗ. Террасӑ крыльци патӗнче тӑракан ашшӗне курсан, Аниска ун патнелле ыткӑннӑ. — Вӑт, илмерӗ! — кӑшкӑрнӑ вӑл, йӗрсе ярса. Игнат Савельевич тӗксӗмленнӗ, хӗрачин куҫҫульпе йӗпеннӗ питне тытса ҫӗкленӗ ывӑҫ тупанӗпе шӑлма пуҫланӑ.

— А за что он нас так? — Завидует, больше ничего! Тятя, он сильный, богатый, а богатых и сильных не любят те, кто сам не стал богатым. Вот и этот тоже — голяком живет. А задается чего-то… Так ему и надо — бог его наказал!.. Костя удивился дрожащему от злобы голосу девочки, посмотрел на нее и, отвернувшись, вошел во двор. Увидав у крыльца террасы «отца, Аниска бросилась к нему. — Вот, не взял! — крикнула она и заплакала. Игнат Савельевич помрачнел, поднял мокрое от слез лицо дочери, стал вытирать ладонями.

— Мӗн улатӑн эсӗ, айван? Кӳрентермен вӗт вӑл сана? Пӑх-ха эсӗ ӑна, епле мӑн кӑмӑллӑ вӑл! Анчах мӑн кӑмӑллӑхпа ҫӗнӗ пӳрт лартаймӑн! Ӳкӗнӗ-ха та, кайран пулӗ… Вӑл каласа пӗтереймен. Калинкке яри уҫӑлса кайнӑ та, картишне темӗнле ҫынсем кӗрсе тӑнӑ, малта — салтак шинелӗ уртса янӑ ӗнерхи сарӑ ҫӳҫлӗ хресчен пулнӑ. Сӑнчӑрне чӑнкӑртаттарса, йӑвинчен йытӑ тапса сикнӗ, анчах Игнат Савельевич ӑна ярса тытса кӑкарса лартнӑ, унтан, килнӗ ҫынсем ҫине тинкерсе пӑхса, крыльца патне пынӑ. — Пӳрте кӗрӗр, Пробатов гражданин, — тенӗ вӑл, — хӑна пулӑр… — Ерҫейместпӗр-ха хӑналанма. Эпир сан пата ӗҫпе — кунтах калаҫса илме пултаратпӑр… — Ну, хӑвӑрӑн ирӗк! — Игнат Савельевич ирӗксӗррӗн йӑл кулса илнӗ. — Эпир хӑнасемшӗн яланах хавас. Мӗнле ӗҫ-ха сирӗн?

— А ты чего ревешь, глупая? Ведь не обидел он тебя? Скажи на милость, гордый какой! Да с гордости новую избу не срубишь! Еще пожалеет, да поздно будет… Он не договорил. Распахнув калитку, во двор входили какие-то люди, впереди — вчерашний высокий, светловолосый мужик в солдатской шинели внакидку. От будки, лязгая цепью, метнулась собака, но Игнат Савельевич перехватил ее на пути, привязал, потом вернулся к крыльцу, сторожко оглядывая пришедших. — Проходите в дом, гражданин Пробатов, — сказал он, — гостями будете… — Некогда гостить. Мы к тебе с делом — можем и тут переговорить… — Ну, смотрите, воля ваша! — Игнат Савельевич через силу улыбнулся. — А мы гостям завсегда рады. Какое же дело?

— Ӗҫӗ пирӗн нумай мар, — тенӗ Пробатов. — Пуху армана, санран туртса илсе, ӗҫ халӑхне памалла тунӑ. Ҫакна пӗлетӗн-и эсӗ? — Эпӗ кам вара, сирӗн шутпа? Мӗн ман алӑсем шурӑ-и, буржуй аллисем-и? Хӑпара-хӑпара тухман-и вӗсем? Пир портфельне суллакаласа, ун умне кӗске ураллӑ, чармак куҫлӑ хресчен пырса тӑнӑ. — Эсӗ, Игнат Савельевич, пур енчен те кулаках ларатӑн. Вӑтам хресчен ҫумне ҫыпӑҫтараймастӑн сана, чухӑнни ҫумне пушшех те. Тӗрӗс-и, Иван?

— Дело наше простое, — сказал Пробатов. — Собрание постановило отобрать у тебя мельницу и передать ее на пользу трудовому народу? Тебе это известно? — А я кто ж, по-вашему, буду? У меня что, руки белые, буржуйские? Мозолей на них нету? Перед ним возник, размахивая парусиновым портфелем, коротконогий лупоглазый мужик. — Ты, Игнат Савельевич, по всей форме на кулака выходишь. К середняку тебя не прилепишь, а к бедняку и вовсе. Верно, Иван?

Вӑл ҫӑнӑх ларнӑ пек шурӑ куҫ хӑрпӑкӗсене мӑчлаттарнӑ та, хӑйӗн чӑрсӑрлӑхӗнчен хӑй хӑраса кайнӑ евӗр, ыттисен ҫурӑмӗ хыҫне кӗрсе пытаннӑ. — Кама кулак тесе шутлатӑн-ха эсӗ? — тӗпченӗ Игнат Савельевич куҫӗсене хӗссе. — Ӑна пурте пӗлеҫҫӗ, — сиксе тухнӑ ҫав хресченех, куҫ хӑрпӑкӗсене мӑчлаттарса. — Выльӑх-чӗрлӗх, санни пек, картиш тулли, икӗ чуллӑ арман, жнейкӑ, кӗлетсенче тулӑ виҫӗм ҫултанпах выртать. Ыттисӗр уншӑн пилӗкне аваҫҫӗ, вӑл хӑйӗн мулне чышкипе чӑмӑртаса тытнӑ та сахӑрпа чей ӗҫет! Пурте ахӑлтатса кулса янӑ, Игнат Савельевич та ӑшӗнче кулса илнӗ. — Ҫын пурлӑхне шутласан, хӑвӑнне ӗмӗрне те тӑваймӑн. Ман ывӑлсем халтан кайиччен ӗҫлеҫҫӗ, хам та эпӗ куҫ хупмастӑп — кунӗн-ҫӗрӗн ура ҫинче. Тара вӑхӑтлӑха ҫеҫ тытнӑ, пулӑшма, — йӑли ҫавӑн пек. Вӑт мӗнле пулса тухать, кулак вӑл, — ӗҫлесе ывӑнсан, ҫан-ҫурӑм сурнине туймасӑр, чышки ҫинчех ҫывӑраканни. Вӑтамми вӑл — мала та, хыҫа та хутаҫ ҫакса яни, хӑй вӑл варринче ҫапкаланса пырать. Чухӑн вара ӗҫлеме ӳркенекенни, аллинче портфель йӑтса ҫӳреме юратаканни. — Ну, эсӗ пире юмах ярса ан тӑр, сана эпир пӗр ҫул ҫеҫ пӗлместпӗр! — тенӗ Пробатов, куҫ харшисене сиктерсе. — Ӑҫта арман уҫҫи?

Он замигал мучнистыми ресницами и, словно испугавшись собственной дерзости, спрятался за спины других. — А как ты про кулаков понимаешь? — щурясь, допытывался Игнат Савельевич. — Про то всем известно, — выскочил тот же мужик и заморгал ресницами. — Животины полон двор, как у тебя, мельница на два постава, жнейка, в амбарах пшеница с позапрошлого года лежит. На него, значится, другие хребтину гнут, а он зажал снос богатство в кулак и пьет чай с сахаром! Все засмеялись, ухмыльнулся и Игнат Савельевич. — Чужое будешь считать — своего век не наживешь. У меня сыновья хрип гнут, и сам я сна в глаза не вижу — день и ночь на ногах. Только на время брал людей со стороны, для подмоги — уж так заведено. Вот и выходит, кулак — это тот, кто, наработавшись, на кулаке спит, боли не чует. Середняк — это тот, у которого спереди сума и сзади сума, а сам он посередке болтается. А бедняк — это тот, который работать не любит, а любит портфелю в руках таскать! — Ну, ты нас побасенками не корми, мы тебя не первый год знаем! — сдвинув брови, сказал Пробатов. — Где ключи от мельницы?

— Ывӑлпа кинӗм унта ман. — Пирӗнпе пыратӑн, пурне те пӗтӗмпе йӗркеллӗ паратӑн. Тата акӑ мӗн — хӗрӗх пӑт тырӑ леҫетӗн. Игнат Савельевич тӳрленсе тӑнӑ, унӑн куҫӗсем хӗсӗннӗ. — Эпӗ сӑвакан ӗне мар, мӗн сумалли мана. Мӗн пулнине йӑлтах хӗлле леҫнӗ. Совеҫе пӗлес пулать! — Эсӗ совеҫ пирки ан шарла, санран кивҫен илмӗпӗр ӑна! Леҫмесен, хамӑр илетпӗр. Ун чухне вара лайӑх силлӗпӗр, ҫӗр пӑт та ҫитмӗ. — Илӗрех, сирӗн влаҫ! — тенӗ Игнат Савельевич хӑйӑлтатса. — Пӗреххут, тен, аялти кӗпене те хывас?

— Там у меня сын с невесткой. — Пойдешь с нами, сдашь все в целости и сохранности. И вот еще что — свезешь сорок пудов зерна. Игнат Савельевич выпрямился, глаза его сузились. — Я не дойная корова — меня доить нечего. Сколько было — все зимой свез. Совесть надо ж знать! — Ты про совесть-то помолчи, не у тебя нам ее занимать. Не свезешь — сами возьмем. Уж тогда тряхнем так, что и ста пудами не разделаешься. — Берите, ваша власть! — хрипло выдохнул Игнат Савельевич. — Может, заодно уж исподнюю рубаху снять?

Вӑл кӗпе ҫухине карт туртнӑ та, тӳмисем сирпӗнсе кайнӑ. — Ҫук ҫынсене тӑхӑнтартма кирлӗ пулсан, ытлашши кӗпесене те илетпӗр. Ҫынсем сан валли ахалех ӗҫленӗ, эсӗ вӗсенне пӗр кӗпе ҫеҫ мар хывса илнӗ. Тавӑрса пама вӑхӑт ҫитрӗ… Игнат Савельевич крыльца картлашкисем ҫине ларнӑ та пӗр вӑхӑт чӗнмен. — Пӳлмесене пӑхам-ха, шӑлсан мӗн чухлӗ пуҫтарӑнать — леҫетӗп, — тенӗ вӑл.

Он рванул ворот рубахи так, что отлетели пуговицы. — Надо будет нищету одеть — так и рубахи лишние заберем. Люди задарма на тебя работали, ты не одну с них рубаху спустил. Пришла пора возвращать… Игнат Савельевич опустился на ступеньки крыльца и молчал. — Погляжу по сусекам, сколько подмету — свезу, — сказал он.

1. Ӑслӑлӑх чӗнет мар-и? ӑс-хакӑл сасси янӑрамасть-и? 2. Ӑслӑлӑх ҫӳллӗ вырӑна, ҫул хӗррине, ҫул юппине пырса тӑрать; 3. вӑл хулана кӗнӗ ҫӗрте, хапха умӗнче, алӑк патӗнче ӳкӗтлет: 4. «эй ҫынсем, эпӗ сире чӗнсе калатӑп, сассӑм этем ывӑлӗсене ӳкӗтлет! 5. Ӑссӑрсем, ырӑ ӑса вӗренӗр, айваннисем, эсир те ӑса кӗрӗр. 6. Итлӗр: эпӗ чи кирлине пӗлтерӗп, манӑн чӗлхе-ҫӑварӑм калани пурте тӗрӗс: 7. чӗлхем чӑннине калать, манӑн чӗлхе-ҫӑварӑмшӑн усаллӑх — ирсӗр; 8. манӑн пур сӑмахӑм та тӗрӗс; унта ултавлӑх та, чеелӗх те ҫук; 9. ӑслӑ-тӑнлӑ ҫыншӑн вӗсем пурте уҫӑмлӑ, пӗлӳ шыракансемшӗн — тӗрӗс. 10. Кӗмӗле мар, эпӗ ӳкӗтленине хапӑл тӑвӑр; пӗлӳ таса ылтӑнран та хаклӑрах: 11. ӑслӑлӑх ахахран та лайӑхрах; мӗн ӗмӗтленни нимӗн те унпа танлашаймасть. 12. Манпа, ӑслӑлӑхпа, пӗрле — ӑс-хакӑл, эпӗ шухӑшлакан-шухӑшлаттаракан пӗлӳ шыратӑп. 13. Ҫӳлхуҫаран хӑрани вӑл — усала курайманни; эпӗ мӑнкӑмӑллӑхпа мӑнаҫлӑха, усал ҫула, ултавлӑ чӗлхе-ҫӑвара кураймастӑп. 14. Манра — канаш, манра — тӳрӗлӗх; эпӗ — ӑс-хакӑл, манра — хӑват. 15. Эпӗ ертсе пынипе патшасем патшара лараҫҫӗ, аслӑ пуҫлӑхсем тӳрӗлӗхе саккуна кӗртсе пыраҫҫӗ; 16. эпӗ ертсе пынипе ҫулпуҫсем, улпутсем, ҫӗр ҫинчи тӳресем пурте пуҫ пулаҫҫӗ. 17. Кам мана юратать — эпӗ те ӑна юрататӑп, кам мана шырать — ҫавӑ мана тупать; 18. манра — пуянлӑхпа мухтав, иксӗлми мулпа тӳрӗлӗх те — манра; 19. манӑн ҫимӗҫӗм ылтӑнран та, чи таса ылтӑнран та, лайӑхрах, эпӗ — тасатнӑ кӗмӗлтен те хаклӑрах. 20. Эпӗ тӳрӗлӗх ҫулӗпе, тӗрӗс сут сукмакӗпе ҫӳретӗп: 21. ҫапла эпӗ хама юратакансене пысӑк ырӑлӑх парнелетӗп, вӗсен пӳлмине тултаратӑп. [Кунсерен пулаканнине пӗлтернӗ чухне эпӗ ӗмӗртен малтан мӗн пулнине те манмастӑп.] 22. Эпӗ Ҫӳлхуҫа ҫулӗн пуҫламӑшӗнчех, Вӑл мӗн пуррине пултаричченех, мӗн авалтанах, пулнӑ; 23. эпӗ ӗмӗртен малтанах, пуҫламӑшӗнчех, ҫӗре пултаричченех, пулнӑ. 24. Эпӗ тӗпсӗр шывсем пуличченех, тулӑх ҫӑлкуҫӗсем пуличченех ҫуралнӑ. 25. Эпӗ тусене лартичченех, сӑртсенчен маларах ҫуралнӑ, 26. ун чухне Ҫӳлхуҫа ҫӗре те, уй-хире те, тӗнченӗн пуҫламӑш тусан пӗрчине те пултарманччӗ. 27. Вӑл тӳпене йӗркеленӗ чухне те эпӗ унта пулнӑ. Вӑл тӗпсӗр шыв ҫийӗн йӗр туса ҫаврӑннӑ чухнех, 28. ҫӳлте пӗлӗтсене вырӑнаҫтарнӑ чухнех, тӗпсӗр шывсен ҫӑл таппийӗсене тӗреклӗлетсе лартнӑ чухнех, 29. шывсем сарӑлса ан кайччӑр тесе тинӗс валли чиккисене палӑртнӑ чухнех, ҫӗрӗн никӗсне хывнӑ чухнех пулнӑ: 30. ҫавӑн чухне эпӗ Ун ҫумӗнчи ӳнерҫӗ пулнӑ, куллен-кунхи савӑнӑҫ пулнӑ, Ун умӗнче вӗҫӗмсӗр хавасланса тӑнӑ, 31. Унӑн пӗтӗм ҫӗрӗ умӗнче савӑннӑ, этем ывӑлӗсемпе хӗпӗртенӗ.32. Ҫапла ӗнтӗ, ачамсем, итлӗр мана; манӑн ҫула уяса тӑракансем телейлӗ! 33. Вӗрентсе каланине тӑнлӑр, ӑслӑ пулӑр, ҫавӑнтан ан чакӑр. 34. Кунӗн-ҫӗрӗн ман хапха умӗнче тӑрса, ман алӑк умӗнче хуралласах тӑрса мана итлекен ҫын — телейлӗ! 35. Мӗншӗн тесессӗн мана тупаканӗ пурӑнӑҫ тупнӑ, вӑл Ҫӳлхуҫа тивлетне тивӗҫлӗ пулӗ; 36. мана хирӗҫ тӑрса ҫылӑха кӗрекенӗ хӑйӗн чунне сиен кӳрӗ: мана курайманнисем пурте вилӗме юратаҫҫӗ».

1. Не премудрость ли взывает? и не разум ли возвышает голос свой? 2. Она становится на возвышенных местах, при дороге, на распутиях; 3. она взывает у ворот при входе в город, при входе в двери: 4. «к вам, люди, взываю я, и к сынам человеческим голос мой! 5. Научитесь, неразумные, благоразумию, и глупые - разуму. 6. Слушайте, потому что я буду говорить важное, и изречение уст моих - правда; 7. ибо истину произнесет язык мой, и нечестие - мерзость для уст моих; 8. все слова уст моих справедливы; нет в них коварства и лукавства; 9. все они ясны для разумного и справедливы для приобретших знание. 10. Примите учение мое, а не серебро; лучше знание, нежели отборное золото; 11. потому что мудрость лучше жемчуга, и ничто из желаемого не сравнится с нею. 12. Я, премудрость, обитаю с разумом и ищу рассудительного знания. 13. Страх Господень - ненавидеть зло; гордость и высокомерие и злой путь и коварные уста я ненавижу. 14. У меня совет и правда; я разум, у меня сила. 15. Мною цари царствуют и повелители узаконяют правду; 16. мною начальствуют начальники и вельможи и все судьи земли. 17. Любящих меня я люблю, и ищущие меня найдут меня; 18. богатство и слава у меня, сокровище непогибающее и правда; 19. плоды мои лучше золота, и золота самого чистого, и пользы от меня больше, нежели от отборного серебра. 20. Я хожу по пути правды, по стезям правосудия, 21. чтобы доставить любящим меня существенное благо, и сокровищницы их я наполняю. [Когда я возвещу то, что бывает ежедневно, то не забуду исчислить то, что от века.] 22. Господь имел меня началом пути Своего, прежде созданий Своих, искони; 23. от века я помазана, от начала, прежде бытия земли. 24. Я родилась, когда еще не существовали бездны, когда еще не было источников, обильных водою. 25. Я родилась прежде, нежели водружены были горы, прежде холмов, 26. когда еще Он не сотворил ни земли, ни полей, ни начальных пылинок вселенной. 27. Когда Он уготовлял небеса, я была там. Когда Он проводил круговую черту по лицу бездны, 28. когда утверждал вверху облака, когда укреплял источники бездны, 29. когда давал морю устав, чтобы воды не переступали пределов его, когда полагал основания земли: 30. тогда я была при Нем художницею, и была радостью всякий день, веселясь пред лицем Его во все время, 31. веселясь на земном кругу Его, и радость моя была с сынами человеческими. 32. Итак, дети, послушайте меня; и блаженны те, которые хранят пути мои! 33. Послушайте наставления и будьте мудры, и не отступайте от него. 34. Блажен человек, который слушает меня, бодрствуя каждый день у ворот моих и стоя на страже у дверей моих! 35. потому что, кто нашел меня, тот нашел жизнь, и получит благодать от Господа; 36. а согрешающий против меня наносит вред душе своей: все ненавидящие меня любят смерть».

1. Санӑн вилӗмсӗр сывлӑшу пур япалара та пур. 2. Ҫавӑнпа та Эсӗ аташнисене пӗчӗккӗн-майӗпен тӑрӑ шыв ҫине кӑларатӑн, вӗсене, хӑйсем мӗнле ҫылӑх тунине астутарса, ӑс паратӑн, усалран пӑрӑнса Хӑвна ӗненччӗр тетӗн, Ҫӳлхуҫамӑр. 3. Ҫапла, Эсӗ Хӑвӑн сӑваплӑ ҫӗрӳ ҫинче авалтан пурӑнакансенчен йӗрӗннӗ — 4. лешӗсем ӗнтӗ ирсӗр ӑрӑм ӗҫӗсемпе аппаланнӑ, чӳк чӳкленӗ, 5. ачасене пӗр шелсӗр вӗлернӗ, вӑрттӑн пуҫтарӑнса чӳк ӗҫки-ҫикинче этем ӑшчиккине ҫинӗ, этем юнне ӗҫнӗ, 6-7. ашшӗ-амӑшӗсем хӳтлӗхсӗр чунсене вӗлернӗ — ҫавсенчен йӗрӗнсе Эсӗ, Хӑвӑн хаклӑран та хаклӑ ҫӗрӳ ҫинче Туррӑн тивӗҫлӗ ачисем пурӑнччӑр тесе, вӗсене пирӗн аттесен аллипе пӗтерме шутланӑ. 8. Анчах Эсӗ, вӗсем те ҫынсемех тесе, вӗсене те хӗрхеннӗ, вӗсене пӗчӗккӗн-пӗчӗккӗн пӗтермешкӗн Хӑвӑн ҫару умӗнчен сӑвӑслан янӑ. 9. Усал ҫынсене Эсӗ вӑрҫӑ вӑрҫса тӳрӗ ҫынсен аллине те пама пултарнӑ е хӑрушӑ тискер кайӑксем ярса, е хаяр сӑмахпа тӳрех пӗтерме те пултарнӑ; 10. анчах Эсӗ, вӗсен йӑхӗ юрӑхсӑр иккенне, вӗсен усаллӑхӗ хӑйсемпе пӗрлех ҫуралнине, вӗсен шухӑшӗ ӗмӗрне те улшӑнмассине пӗлсе тӑрсах, вӗсене пӗчӗккӗн хаса ярса тӑнӑ, ӳкӗнме май панӑ. 11. Вӗсен вӑрлӑхӗ малтанах ылханлӑ пулнӑ, анчах Эсӗ вӗсене ҫылӑхӗсемшӗн айӑплама тӑхтанӑ — такамран хӑранипе мар; 12. кам Сана: «Эсӗ мӗн турӑн?» тесе калайтӑр? е Санӑн сутна хирӗҫ кам тӑрайтӑр? Ху пултарнӑ халӑхусене пӗтеретӗн тесе Сана кам айӑплайтӑр? Е тата ҫылӑхлӑ ҫынсен хутне кӗрсе мӗнле хӳтӗлевҫӗ Сан патна пырайтӑр? 13. Сансӑр пуҫне пуриншӗн те тӑрӑшакан урӑх Турӑ ҫук, ҫавӑнпа та «Эсӗ тӗрӗс мар сут турӑн» теекенӗ пулмӗ. 14. Эсӗ айӑплакан ҫынсен хутне кӗрсе, Сана кам — патша-и, [хаяр пуҫлӑх-и] — куҫран калайӗ? 15. Тӳрӗ пулнӑран Эсӗ пурне те тӗрӗс тытса тӑратӑн, айӑпсӑр ҫынна айӑплани Хӑвӑн вӑйна тивӗҫлӗ мар тесе шутлатӑн: 16. Санӑн вӑю — тӳрӗлӗх пуҫламӑшӗ, шӑпах Хӑв пурне те тытса тӑни Сана пурне те хӗрхенме май парать те. 17. Эсӗ Хӑвӑн вӑю тӗлӗшӗнчен иккӗленекенсене вӑйна кӑтартатӑн, вӑйна пӗлекеннисен чӑрсӑрлӑхне питлетӗн; 18. анчах, хӑватлӑ пулсассӑн та, Эсӗ хӗрхенсе сут тӑватӑн, пире ырӑ кӑмӑлпа тытса тӑратӑн, мӗншӗн тесессӗн Санӑн хӑвату яланах Хӑвӑн аллунта. 19. Ҫакӑн пек ӗҫсемпе Эсӗ Хӑвӑн халӑхна тӳрӗ ҫыннӑн ыттисене юратмалла тесе вӗрентрӗн, ҫылӑхӗсенчен ӳкӗнме вӑхӑт парса Хӑвӑн ывӑлусемшӗн ырӑ шанчӑк чӗртрӗн. 20. Ӗнтӗ Хӑвӑн ывӑлусен тӑшманӗсене, ҫын вӗлерекенсене ҫапла ҫемҫе кӑмӑллӑн, хӗрхенсе, усаллӑхран тасалма вӑхӑт парса, май парса айӑпларӑн пулсассӑн, 21. Эсӗ Хӑвӑн ывӑлусене епле тимлӗн сут турӑн! Вӗсен ашшӗсене Эсӗ ырӑлӑх пама тупа тунӑччӗ. 22. Ҫапла вара, пире ӑс парса, Эсӗ пирӗн тӑшмансене пин хут ытларах хаса паратӑн, хамӑр сут тунӑ чухне Санӑн ырӑлӑху ҫинчен шухӑшлама, пире сут тунӑ чухне хамӑра каҫарасса кӗтме вӗрентетӗн. 23. Ҫавӑнпа ӗнтӗ пурӑнӑҫне ӑссӑрла ирттерекен усал ҫынсене Эсӗ хӑйсен ирсӗрлӗхӗпех асаплантарнӑ: 24. вӗсем ӗнтӗ, айван ачасем пек улталанса, ытти чӗрчунсем те йӗрӗнекен нӗрсӗр чӗрчунсене турӑсем вырӑнне пуҫҫапса, аташу ҫулӗпе чылай аякка пӑрӑнса кайнӑ. 25. Вара, айван ачасенчен кулнӑ пек, Эсӗ вӗсене хасине те ҫавӑн евӗрлине ярса панӑ. 26. Анчах вӗсем ҫапла кулмалла питленипе ӑса кӗмен, ҫавӑнпа вӗсен Туррӑн тивӗҫлӗ сутне тӳсмелле пулнӑ. 27. Хӑйсене тарӑхтарса асаплантарни хӑйсем турӑ вырӑнне хунӑ чӗрчунсене те ҫитсессӗн, хӑйсене ҫавсем урлӑ хаса панине курсассӑн, вӗсем чӑн Турра пӗлсе ҫитнӗ — халиччен Ӑна пӗлесшӗн те пулман; 28. ҫавӑнпа вӗсене пӗтмеллипех айӑпланӑ.

1. Нетленный Твой дух пребывает во всем. 2. Посему заблуждающихся Ты мало-помалу обличаешь и, напоминая им, в чем они согрешают, вразумляешь, чтобы они, отступив от зла, уверовали в Тебя, Господи. 3. Так, возгнушавшись древними обитателями святой земли Твоей, 4. совершавшими ненавистные дела волхвований и нечестивые жертвоприношения, 5. и безжалостными убийцами детей, и на жертвенных пирах пожиравшими внутренности человеческой плоти и крови в тайных собраниях, 6. и родителями, убивавшими беспомощные души, — Ты восхотел погубить их руками отцов наших, 7. дабы земля, драгоценнейшая всех у Тебя, приняла достойное население чад Божиих. 8. Но и их, как людей, Ты щадил, послав предтечами воинства Твоего шершней, дабы они мало-помалу истребляли их. 9. Хотя не невозможно было Тебе войною покорить нечестивых праведным, или истребить их страшными зверями, или грозным словом в один раз; 10. но Ты, мало-помалу наказывая их, давал место покаянию, зная однако, что племя их негодное и зло их врожденное, и помышление их не изменится во веки. 11. Ибо семя их было проклятое от начала, и не из опасения перед кем-либо Ты допускал безнаказанность грехов их. 12. Ибо кто скажет: «что Ты сделал?» или кто противостанет суду Твоему? и кто обвинит Тебя в погублении народов, которых Ты сотворил? Или какой защитник придет к Тебе с ходатайством за неправедных людей? 13. Ибо кроме Тебя нет Бога, который имеет попечение о всех, чтобы доказывать Тебе, что Ты несправедливо судил. 14. Ни царь, ни властелин не в состоянии явиться к Тебе на глаза за тех, которых Ты погубил. 15. Будучи праведен, Ты всем управляешь праведно, почитая несвойственным Твоей силе осудить того, кто не заслуживает наказания. 16. Ибо сила Твоя есть начало правды, и то самое, что Ты господствуешь над всеми, располагает Тебя щадить всех. 17. Силу Твою Ты показываешь не верующим всемогуществу Твоему, и в не признающих Тебя обличаешь дерзость; 18. но, обладая силою, Ты судишь снисходительно и управляешь нами с великою милостью, ибо могущество Твое всегда в Твоей воле. 19. Но такими делами Ты поучал народ Твой, что праведному должно быть человеколюбивым, и внушал сынам Твоим благую надежду, что Ты даешь время покаяния во грехах. 20. Ибо, если врагов сынам Твоим и повинных смерти Ты наказывал с таким снисхождением и пощадою, давая им время и побуждение освободиться от зла, 21. то с каким вниманием Ты судил сынов Твоих, которых отцам Ты дал клятвы и заветы благих обетований! 22. Итак, вразумляя нас, Ты наказываешь врагов наших тысячекратно, дабы мы, когда судим, помышляли о Твоей благости и, когда бываем судимы, ожидали помилования. 23. Посему-то и тех нечестивых, которые проводили жизнь в неразумии, Ты истязал собственными их мерзостями, 24. ибо они очень далеко уклонились на путях заблуждения, обманываясь подобно неразумным детям и почитая за богов тех из животных, которые и у врагов были презренными. 25. Посему, как неразумным детям, в посмеяние послал Ты им и наказание. 26. Но, не вразумившись обличительным посмеянием, они испытывали заслуженный суд Божий. 27. Ибо, что они сами терпели с досадою, то же увидев на тех, которых считали богами и чрез которых были наказываемы, они познали Бога истинного, Которого прежде отрекались знать; 28. посему и пришло на них окончательное осуждение.

1-2. Чухӑнсене тӳрӗ сутран пӑрса ямашкӑн, Ман халӑхӑм хушшинчи мӗскӗнсен ирӗклӗхне-тивӗҫлӗхне туртса илмешкӗн, тӑлӑх арӑмсене хӑйсен тупӑшӗ тумашкӑн, тӑлӑх ачасене ҫаратмашкӑн тӗрӗс мар саккун йышӑнакансене, хаяр йӗрке ҫыракансене хуйхӑ ҫитӗ. 3. Килсе пӑхас кун ҫитсессӗн, пӗтмелли самант аякран килсессӗн мӗн тӑвӑр-ши эсир? Пулӑшу ыйтма кам патне кайӑр-ши? Мулӑра ӑҫта хӑварӑр-ши? 4. Вӗсем Мансӑр касмӑкрисем хушшинче асапланӗҫ, вилнисем хушшине тӑкӑнӗҫ. Унӑн ҫилли пӗрех иртсе каймӗ, Унӑн алли ҫав-ҫавах тӑсӑлса тӑрать. 5. Ассура хуйхӑ ҫитӗ! Ман ҫиллӗмӗн туйи эсӗ! Санӑн аллӑнта — Ман ылханӑмӑн чукмарӗ! 6. Эпӗ ӑна йӗркесӗр халӑха хирӗҫ, ҫиллӗм ӳкнӗ халӑха хирӗҫ ярӑп — ҫаратмаллипех ҫаратма, тупӑш тупма, ӑна урамри пылчӑк пек таптама хушса ярӑп. 7. Анчах Ассур апла шухӑшламӗ, чӗри те апла ҫеҫ ӗмӗтленмӗ; ун чӗринче пӗр ҫакӑ — халӑхсене тустарасси те аркатасси. 8. Вӑл акӑ мӗнле калӗ: «манӑн улпутӑмсем пурте патша мар-и-ха? 9. Халне вӑл Кархемиспа пӗр мар-им? Емаф вӑл Арпадпа пӗр мар-им? Самари вӑл Дамаскпа пӗр мар-им? 10. Манӑн аллӑм йӗрӗхсен патшалӑхӗсене ярса илчӗ, пуҫҫапмалли кӗлеткесем унта Иерусалимра, Самарире пулнинчен те ытларахчӗ, 11. апла Самарипе унӑн йӗрӗхӗсене мӗн турӑм, Иерусалимпа унӑн йӗрӗхӗсене те ҫаплах тумастӑп-им?» тейӗ.

1. Горе тем, которые постановляют несправедливые законы и пишут жестокие решения, 2. чтобы устранить бедных от правосудия и похитить права у малосильных из народа Моего, чтобы вдов сделать добычею своею и ограбить сирот. 3. И что вы будете делать в день посещения, когда придет гибель издалека? К кому прибегнете за помощью? И где оставите богатство ваше? 4. Без Меня согнутся между узниками и падут между убитыми. При всем этом не отвратится гнев Его, и рука Его еще простерта. 5. О, Ассур, жезл гнева Моего! и бич в руке его - Мое негодование! 6. Я пошлю его против народа нечестивого и против народа гнева Моего, дам ему повеление ограбить грабежом и добыть добычу и попирать его, как грязь на улицах. 7. Но он не так подумает и не так помыслит сердце его; у него будет на сердце - разорить и истребить немало народов. 8. Ибо он скажет: «не все ли цари князья мои? 9. Халне не то же ли, что Кархемис? Емаф не то же ли, что Арпад? Самария не то же ли, что Дамаск? 10. Так как рука моя овладела царствами идольскими, в которых кумиров более, нежели в Иерусалиме и Самарии, - 11. то не сделаю ли того же с Иерусалимом и изваяниями его, что сделал с Самариею и идолами ее?»

12. Ҫӳлхуҫа Хӑйӗн пӗтӗм ӗҫне Сион тӑвӗ ҫинче тата Иерусалимра вӗҫлесен вара ҫапла пулӗ, калӗ Вӑл: Ассири патшийӗн мӑнаҫлӑ чӗри тунӑ ҫитӗнӳ ҫине, вӑл епле каҫӑрӑлса тӑни ҫине пӑхӑп. 13. Ассири патши ҫапла калать: «ҫакна эпӗ хам аллӑмӑн хӑвачӗпе, хамӑн тӑнӑмпа турӑм, мӗншӗн тесессӗн эпӗ ӑслӑ: эпӗ халӑхсен чиккисене куҫаратӑп, вӗсен хаклӑ мулне ҫарататӑп, улӑп пек, патшасене сирпӗтетӗп; 14. манӑн аллӑм халӑхсен пурлӑхне йӑвасене ярса илнӗ пек ярса илчӗ; йӑвара хӑварнӑ ҫӑмартасене мӗнле пуҫтараҫҫӗ, пӗтӗм ҫӗре эпӗ ҫапла туртса илтӗм, никам та ҫунаттине хускатаймарӗ, ҫӑварне уҫмарӗ, сас та памарӗ». 15. Пуртӑ ӗнтӗ пуртӑпа касакан умӗнче мухтанӗ-и? Пӑчкӑ ӗнтӗ пӑчкӑпа татакан умӗнче мӑнаҫланӗ-и? Туя хӑйне ҫӗклекене хирӗҫ тӑраять-и? Патак хӑйне тытса тӑраканӗн аллине хускатаять-и? 16. Ҫӳлхуҫа, Саваоф Ҫӳлхуҫа, ҫавӑншӑн самӑррисем ҫине нишлӗх ярӗ, унӑн чаплӑ ҫыннисем хушшинче, вут ҫулӑмӗ пек, ҫулӑм тивертсе ярӗ. 17. Израиль Ҫутийӗ вут-кӑвар пулӗ, унӑн Святойӗ ҫулӑм пулӗ — унӑн йӗплӗ тӗмӗпе ҫумкурӑкне пӗр кун хушшинчех ҫунтарса-ҫӑтса ярӗ; 18. унӑн мухтавлӑ вӑрманӗпе йывӑҫ пахчине ӳте, пурӑнӑҫа пӗтернӗ пек пӗтерӗ; вара вӑл хӑрса кайса вилекен пекех пулӗ. 19. Вӑрманӗнчи йывӑҫсем сайра пӗрре тӑрса юлӗҫ, вӗсене пӗчӗк ача та шутласа тухайӗ. 20. Ҫавӑ кун ҫапла пулӗ: Израиль йӑлкӑмӗ тата Иаков килӗнчен ҫӑлӑнса юлнисем ӗнтӗ хӑйсене аркатса тӑкнӑскере шанма пӑрахӗҫ, вӗсем пӗтӗм таса чунран Ҫӳлхуҫана ҫеҫ, Израилӗн Святойне ҫеҫ, шанса тӑрӗҫ. 21. Йӑлкӑм каялла таврӑнӗ, Иаков йӑлкӑмӗ хӑватлӑ Турӑ енне ҫаврӑнӗ. 22. Израиль, санӑн халӑху тинӗсри хӑйӑр пӗрчи чухлӗ пулсассӑн та, каялла йӑлкӑму ҫеҫ таврӑнӗ; пӗтме тивӗҫлине иксӗлми чӑнлӑхпа пӗтерме палӑртнӑ: 23. пӗтме палӑртнине Ҫӳлхуҫа, Саваоф Ҫӳлхуҫа, пӗтӗм ҫӗр ҫинче пӗтерсе тухӗ. 24. Ҫавӑнпа та Ҫӳлхуҫа, Саваоф Ҫӳлхуҫа, ҫапла калать: Сион ҫинче пурӑнакан халӑхӑм! Ассуртан ан хӑра. Вӑл сана туяпа амантӗ, Египет пек, сан ҫине патаккине ҫӗклӗ. 25. Тата кӑшт ҫеҫ, кӑшт кӑна юлчӗ — вара Манӑн ҫиллӗм иртсе кайӗ, Манӑн хаярлӑхӑм вӗсене пӗтерме ҫаврӑнӗ. 26. Вара, Орив чакӑл тӑвӗ патӗнче Мадиана пӗтернӗ пек, Саваоф Ҫӳлхуҫа ун ҫине пушшине ҫӗклӗ е туйине — тинӗс ҫийӗн тӑснӑ пек, Египет ҫине ҫӗкленӗ пек — ҫӗклӗ. 27. Ҫавӑ кун акӑ мӗнле пулӗ: унӑн йывӑр ҫӗклемӗ санӑн хулпуҫҫийӳ ҫинчен, унӑн сӳсменӗ санӑн мӑю ҫинчен хывӑнса ӳкӗ; самӑр ӳтрен сӳсмен хӑйпӑнса ӳкӗ.

12. И будет, когда Господь совершит все Свое дело на горе Сионе и в Иерусалиме, скажет: посмотрю на успех надменного сердца царя Ассирийского и на тщеславие высоко поднятых глаз его. 13. Он говорит: «силою руки моей и моею мудростью я сделал это, потому что я умен: и переставляю пределы народов, и расхищаю сокровища их, и низвергаю с престолов, как исполин; 14. и рука моя захватила богатство народов, как гнезда; и как забирают оставленные в них яйца, так забрал я всю землю, и никто не пошевелил крылом, и не открыл рта, и не пискнул». 15. Величается ли секира пред тем, кто рубит ею? Пила гордится ли пред тем, кто двигает ее? Как будто жезл восстает против того, кто поднимает его; как будто палка поднимается на того, кто не дерево! 16. За то Господь, Господь Саваоф, пошлет чахлость на тучных его, и между знаменитыми его возжет пламя, как пламя огня. 17. Свет Израиля будет огнем, и Святый его - пламенем, которое сожжет и пожрет терны его и волчцы его в один день; 18. и славный лес его и сад его, от души до тела, истребит; и он будет, как чахлый умирающий. 19. И остаток дерев леса его так будет малочислен, что дитя в состоянии будет сделать опись. 20. И будет в тот день: остаток Израиля и спасшиеся из дома Иакова не будут более полагаться на того, кто поразил их, но возложат упование на Господа, Святого Израилева, чистосердечно. 21. Остаток обратится, остаток Иакова - к Богу сильному. 22. Ибо, хотя бы народа у тебя, Израиль, было столько, сколько песку морского, только остаток его обратится; истребление определено изобилующею правдою; 23. ибо определенное истребление совершит Господь, Господь Саваоф, во всей земле. 24. Посему так говорит Господь, Господь Саваоф: народ Мой, живущий на Сионе! не бойся Ассура. Он поразит тебя жезлом и трость свою поднимет на тебя, как Египет. 25. Еще немного, очень немного, и пройдет Мое негодование, и ярость Моя обратится на истребление их. 26. И поднимет Господь Саваоф бич на него, как во время поражения Мадиама у скалы Орива, или как простер на море жезл, и поднимет его, как на Египет. 27. И будет в тот день: снимется с рамен твоих бремя его, и ярмо его - с шеи твоей; и распадется ярмо от тука.

28. Ассур ӗнтӗ Аиаф хули ҫине кайӗ, Мигронран иртӗ, сых ятне хатӗрленине Михмасра пуҫтарса хурӗ. 29. Ту хушшисемпе иртӗҫ; Гевӑра ҫӗр каҫӗҫ; Рама чӗтрет; Гива, Саул хули, тарса пытаннӑ. 30. Эй Галим хӗрӗ, кӑшкӑрсах макӑр: сана Лаис та, мӗскӗн Анафоф та илттӗр! 31. Мадмена ҫыннисем тарса пытаннӑ, Гевим халӑхӗ тухса кайма васкать. 32. Вӑл тата пӗр кун Нов хулинче тӑрӗ. Аллипе Сион тӑвне, Иерусалим сӑртне хӑратса юнӗ. 33. Акӑ Ҫӳлхуҫа, Саваоф Ҫӳлхуҫа, йывӑҫ тураттисене хӑрушла вӑйпа татса ывӑтать — ҫӳллӗшӗпе мухтанакансене касса пӑрахӗҫ, ҫӳллисене ҫӗре йӑвантарӗҫ. 34. Вӑрман чӑтлӑхне тимӗрпе вакласа тухӗ, Пурне те Пултаракан ҫапла Ливана пӗтерӗ.

28. Он идет на Аиаф, проходит Мигрон, в Михмасе складывает свои запасы. 29. Проходят теснины; в Геве ночлег их; Рама трясется; Гива Саулова разбежалась. 30. Вой голосом твоим, дочь Галима; пусть услышит тебя Лаис, бедный Анафоф! 31. Мадмена разбежалась, жители Гевима спешат уходить. 32. Еще день простоит он в Нове; грозит рукою своею горе Сиону, холму Иерусалимскому. 33. Вот, Господь, Господь Саваоф, страшною силою сорвет ветви дерев, и величающиеся ростом будут срублены, высокие - повержены на землю. 34. И посечет чащу леса железом, и Ливан падет от Всемогущего.

Манӑн «Вилӗме ҫӗнтерсе…» повеҫе чӑвашла куҫарса кӑларассине пӗлсен ҫав тери хытӑ савӑнтӑм. Халӗ ӗнтӗ ӑна эсир те хӑвӑр тӑван чӗлхӗрпе вулама пултаратӑр. Сӑмах май каласан, эпӗ сире пурнӑҫӑрта, ӗҫӗрте пысӑк ӑнӑҫлӑхсем сунатӑп. Повеҫе акӑлчан, нимӗҫ, француз, испан, поляк, венгр, пӑлхар, яппун, монгол, литва, латыш, украин чӗлхисене куҫарнӑ. Пултарулӑх кун-ҫулӗ ман пысӑках мар-ха, вӑл пуҫланать кӑна темелле. Эпӗ Воронеж облаҫӗнчи Калиновка ялӗнче 1934 ҫулта ҫуралнӑ. Луганскри сӑрт-ту техникумӗнчен вӗренсе тухнӑ, ҫарта пулнӑ. Донбасри шахтӑсенче мастерта ӗҫлерӗм. Ҫакӑнта, хам тивӗҫӗме пурнӑҫланӑ чухне, пысӑк вӑйлӑ токпа сиенленмелле пулчӗ. Ҫапла вара икӗ алла та ҫухатма тиврӗ.

Я очень обрадовался, узнав, что повесть «Всем смертям назло...» будет переведена на чувашский язык. Теперь же вы можете прочитать его на своем родном языке. К слову, я желаю вам больших успехов в жизни и в работе. Повесть переведена на английский, немецкий, французский, испанский, польский, венгерский, болгарский, японский, монгольский, литовский, латышский, украинский языки. Творческий пусть у меня пока небольшой, можно сказать, только берет начало. Я родился в 1934 году в селе Калиновка Воронежской области. Окончил Луганский горный техникум, служил в армии. Работал мастером на шахтах Донбасса. Здесь, при выполнении одного из заданий, получил удар током большой мощности. В итоге пришлось лишиться обеих рук.

Литература ӗҫне 1960 ҫулта пуҫланӑ. Малтанах критикӑлла статьясем облаҫра тухса тӑракан хаҫатсемпе Мускав журналӗсенче ҫапӑнса пычӗҫ. «Вилӗме ҫӗнтерсе…» — манӑн пуҫласа ҫырнӑ повесть. Ӑна «Юность» журнал 1967 ҫулхи хӑйӗн пӗрремӗш номерӗнче пичетлесе кӑларчӗ. Унӑн тепӗр номерӗнчех «Аманнӑ текерлӗк» калавӑм тухрӗ. Часах «Литературная газета» хаҫатра та «Сапун-ту» калав кун ҫути курчӗ. Ҫав ҫулхинех эпир К. Миленкопа «Вилӗме ҫӗнтерсе…» повесть тӑрӑх пьеса ҫыртӑмӑр. Ятне те унӑнне ҫаплах патӑмӑр. Халӗ ӑна ҫӗршыври чылай театрсенче кӑтартаҫҫӗ. Совет влаҫӗ аллӑ ҫул тултарнӑ ятпа, литературӑра тата ытти ҫӗрте тунӑ ӗҫсемшӗн, партипе правительство «Хисеп палли» орденпа наградӑларӗ.

Литературную деятельность начал в 1960 году. Ранее критические статьи публиковались в областных газетах и московских журналах. «Всем смертям назло...» — первая повесть, написанная мной. Он был опубликован в своем первом номере журнала «Юность» за 1967 год. В следующем его номере вышел рассказ «Раненный чибис». Вскоре в газете «Литературная газета» вышел в свет рассказ «Сапун-гора». В том же году мы с К. Миленко написали пьесу по повести «Всем смертям назло...». Название ему также то же самое. Сейчас его ставят во многих театрах страны. В честь пятидесятилетия советской власти, за заслуги в литературе и в других делах, партия и правительство наградили орденом «Знак Почета».

«Вилӗме ҫӗнтерсе…» повеҫӗн шӑпи ӑнӑҫлӑ пулчӗ: мана уншӑн Ҫамрӑк гварди ячӗпе хисепленекен тата Пӗтӗм союзра ирттернӗ Н. Островский ячӗпе хисепленекен конкурс премийӗсене пачӗҫ. Совет писателӗсен Союзӗн членӗнче 1967 ҫултанпа тӑратӑп. Хальхи вӑхӑтра «Советский писатель» издательствӑра манӑн «Ковыль — трава степная» ҫӗнӗ повеҫе пичете хатӗрлеҫҫӗ. Чи-чи хаклӑ, ырӑ туйӑм сире, чӑваш вулаканӗсем! Хӗрӳллӗ салампа. 1970 ҫулхи декабрӗн 5-мӗшӗ. Ворошиловград.

Судьба повести «Всем смертям назло...» оказалась успешной: за нее меня наградили премиями имени Молодой гвардии и Всесоюзного конкурса имени Н. Островского. С 1967 года являюсь членом Союза Советских писателей. В настоящее время в издательстве «Советский писатель» готовят к печати мою новую повесть «Ковыль — трава степная». Чувашские читатели, желаю вам самого дорогого, доброго чувства! С горячим приветом. 5 декабря 1970 года. Ворошиловград.

1. Тир хулипе мӗн пуласси ҫинчен пророкла калани. — Ӗсӗклесе йӗрӗр, Фарсис карапӗсем: ӗнтӗ хулана аркатнӑ: кил-ҫурт ҫук, кил-ҫурта кӗрекенни те ҫук. Ҫакӑ хыпара вӗсем патне Киттим ҫӗрӗнчен ҫитернӗ. 2. Утрав ҫинче пурӑнакансем, шӑпланӑр! унччен кунта тинӗспе ҫӳрекен Сидон сутуҫисем хӗвӗшетчӗҫ. 3. Пысӑк шывсем урлӑ кунта Сихор вӑрлӑхне, аслӑ юханшыв тыррине, илсе килетчӗҫ, халӑхсен тӗп пасарӗ ҫавӑнтаччӗ. 4. Эй Сидон, эсӗ намӑса юлтӑн; тинӗс, тинӗс тӗрекӗ акӑ мӗн калать: «эпӗ ача ҫуратнӑ чухнехи асапа пӗлместӗп, ҫуратман, ывӑл ӳстермен, хӗрсем ҫитӗнтермен». 5. Египетсем патне хыпар ҫитсессӗн, Тир ҫинчен илтсессӗн, шартах сикӗҫ вӗсем. 6. Эй утрав ҫыннисем, кӑшкӑрсах макӑрӑр, Фарсиса куҫса кайӑр! 7. Сирӗн хула, савӑнӑҫлӑ хула, авалхи хула ҫакӑ-и вӑл? Урисем ӑна ют ҫӗршывра, аякра, пурӑнма илсе каяҫҫӗ. 8. Пуҫкӑшӑль салатса тӑнӑ хулана, купсисем те пулин улпутсем пулнӑ, суту-илӳ тӑваканӗсем те пулин ҫӗрӗн чаплӑ ҫыннисем пулнӑ хулана — Тир хулине — ҫапла пуласса кам малтанах палӑртса хунӑ? 9. Кирек епле мухтавӑн мӑнаҫлӑхне те намӑс кӑтартмашкӑн, ҫӗрӗн мӗнпур чаплӑ ҫыннине кӗҫӗне хӑвармашкӑн Саваоф Ҫӳлхуҫа палӑртнӑ ӑна. 10. Эй Фарсис хӗрӗ, хӑвӑн ҫӗрӳ тӑрӑх шыв пек ҫӳре: текех чӑрмав ҫук. 11. Вӑл аллине тинӗс ҫине тӑсрӗ, патшалӑхсене силлерӗ; Ҫӳлхуҫа Ханаанӑн ҫирӗплетнӗ хулисене аркатса тӑма хушрӗ, 12. ҫапла каларӗ: эй Сидон хӗрӗ, намӑса юлнӑ хӗр, ӳлӗм хӗпӗртеймӗн! Тӑр, Киттим ҫӗрне кай, анчах унта та канӑҫ пулмӗ сана, терӗ. 13. Акӑ халдейсен ҫӗрӗ. Унччен ку халӑх пулман; пушхирте пурӑнакансен хушшинче ӑна Ассур пуҫарса янӑ. Вӗсем хӑйсем валли тӗреклӗ ҫуртсем лартаҫҫӗ, кунти керменсене вара аркатаҫҫӗ, вӗсем вырӑнне ишӗлчӗк купи ҫеҫ хӑвараҫҫӗ. 14. Эй Фарсис карапӗсем, ӗсӗклесе макӑрӑр! Ӗнтӗ сирӗн тӗрекӗр арканнӑ. 15. Ҫавӑ кун акӑ епле пулӗ: Тир хулине ҫитмӗл ҫул, пӗр патшан кунӗсем чухлӗ, манса пурӑнӗҫ. Ҫитмӗл ҫул иртсессӗн вара Тир хулине аскӑн арӑм ҫинчен мӗн юрлани ҫитӗ: 16. «кӗсле ил, хула тӑрӑх ҫӳре, манӑҫа тухнӑ аскӑн арӑм! Кӗслине лайӑх кала, нумай юрӑ юрла — сана аса илччӗр». 17. Ҫитмӗл ҫул иртсессӗн вара Ҫӳлхуҫа Тира пырса пӑхӗ; ӗнтӗ хула каллех тупӑш илме пуҫлӗ, тӗнчери пур патшалӑхпа та аскӑнланма тытӑнӗ. 18. Анчах унӑн суту-илӗвӗ, унӑн тупӑшӗ Ҫӳлхуҫана ӗҫлесе тӑма кайӗ; тупӑшӗ пӳлмере купаланса выртмӗ, питӗрӗнсе тӑмӗ: унӑн суту-илӳ тупӑшне Ҫӳлхуҫа умӗнче пурӑнакансене вӗсем тӑраниччен ҫиччӗр, питӗ тум тӑхӑнса ҫӳреччӗр тесе парса тӑрӗҫ.

1. Пророчество о Тире. - Рыдайте, корабли Фарсиса, ибо он разрушен; нет домов, и некому входить в домы. Так им возвещено из земли Киттийской. 2. Умолкните, обитатели острова, который наполняли купцы Сидонские, плавающие по морю. 3. По великим водам привозились в него семена Сихора, жатва большой реки, и был он торжищем народов. 4. Устыдись, Сидон; ибо вот что говорит море, крепость морская: «как бы ни мучилась я родами и ни рождала, и ни воспитывала юношей, ни возращала девиц». 5. Когда весть дойдет до Египтян, содрогнутся они, услышав о Тире. 6. Переселяйтесь в Фарсис, рыдайте, обитатели острова! 7. Это ли ваш ликующий город, которого начало от дней древних? Ноги его несут его скитаться в стране далекой. 8. Кто определил это Тиру, который раздавал венцы, которого купцы были князья, торговцы - знаменитости земли? 9. Господь Саваоф определил это, чтобы посрамить надменность всякой славы, чтобы унизить все знаменитости земли. 10. Ходи по земле твоей, дочь Фарсиса, как река: нет более препоны. 11. Он простер руку Свою на море, потряс царства; Господь дал повеление о Ханаане разрушить крепости его 12. и сказал: ты не будешь более ликовать, посрамленная девица, дочь Сидона! Вставай, иди в Киттим, но и там не будет тебе покоя. 13. Вот земля Халдеев. Этого народа прежде не было; Ассур положил ему начало из обитателей пустынь. Они ставят башни свои, разрушают чертоги его, превращают его в развалины. 14. Рыдайте, корабли Фарсисские! Ибо твердыня ваша разорена. 15. И будет в тот день, забудут Тир на семьдесят лет, в мере дней одного царя. По окончании же семидесяти лет с Тиром будет то же, что поют о блуднице: 16. «возьми цитру, ходи по городу, забытая блудница! Играй складно, пой много песен, чтобы вспомнили о тебе». 17. И будет, по истечении семидесяти лет, Господь посетит Тир; и он снова начнет получать прибыль свою и будет блудодействовать со всеми царствами земными по всей вселенной. 18. Но торговля его и прибыль его будут посвящаемы Господу; не будут заперты и уложены в кладовые, ибо к живущим пред лицем Господа будет переходить прибыль от торговли его, чтобы они ели до сытости и имели одежду прочную.

Эстонире пурӑнакан чӑвашсен «Тарай» ушкӑнӗ ҫак кунсенче чӑваш юррисен иккӗмӗш альбомне кун ҫути кӑтартнӑ. Кун пирки ушкӑн «Контактра» халӑх тетелӗнчи хӑйӗн пабликӗнче хыпарланӑ. «Пуш Параппан» альбома кӑларнине пӗлтернӗ май Чӑваш чӗлхи кунӗпе саламланӑ. «Чӑваш поэзийӗпе чӑваш юрри-кӗвви тӗл пулчӗҫ — Тарай, П. Эйзин, В. Аванмарт, П. Яккусен», — пӗлтернӗ Эстонире пурӑнакан маттур чӑвашсен ушкӑнӗ. Аса илтерер: «Тарай» ушкӑн Айтартан (сас, гитара), Эйнартан (бас), Андреаран (параппан) тӑрать. Вӗсем, хӑйсем калашле, «чӑваш халӑх пултарулӑхне тӗпе хурса (пентатоникӑпа сӑмахлӑх тата паянхи тапӑсем) эксперимент тӑвать».

На днях группа исполнителей чувашских песен из Эстонии «Тарай» опубликовала второй альбом с чувашскими песнями. Об этом группа сообщила в своем паблике в соцсети «ВКонтакте». Сообщая о выходе альбома «Пуш параппан» они также поздравили с Днем чувашского языка. «Чувашская поэзия и музыка встретились — Тарай, П. Эйзин, В. Аванмарт, П. Яккусен», — сообщила обосновавшаяся в Эстонии группа чувашских исполнителей. Напомним: группа «Тарай» состоит из Айдара (звук, гитара), Эйнара (бас), Андреа (барабан). Они, как говорят сами, «экспериментируют с чувашской народной пентатоникой в контексте современных прогрессий и ритмов».

Чӑваш Енре Республикӑн клиника больницин ҫӗнӗ комплексӗн проектне 2023 ҫул вӗҫӗнче туса пӗтермелле. Ӑна хатӗрлессине Раҫҫейӗн сывлӑх сыхлав министрӗ Михаил Мурашко ырланӑ. Ырланӑ проектпа смета документацине 2023 ҫулхи раштав уйӑхӗнче хатӗрлесе ҫитерӗҫ. Раҫҫейӗн Сывлӑх сыхлав министерстви ҫӗршывӑн Стройминне асӑннӑ проекта 2023-2025 ҫулсенчи федерацин адреслӑ инвестици программине кӗртме сӗннӗ. Ҫӗнӗ комплексра 1300 койка пулӗ. Проект валли бюджетра 174 миллион тенкӗ пӑхса хӑварнӑ. Ҫӗнӗ комплекс Шупашкарти Солнечнӑй микрорайонта пулӗ.

В Чувашии необходимо завершить проект нового комплекса республиканской клинической больницы к концу 2023 года. Его подготовку одобрил министр здравоохранения России Михаил Мурашко. Одобрение по проектно-сметной документации хотят получить к декабрю 2023 года. Министерство здравоохранения России предложило включить данный проект Строймину в федеральную адресную инвестиционную программу на 2023–2025 годы. В новом комплексе будет 1300 коек. На проект в бюджете предусмотрено 174 млн. рублей. Новый комплекс расположится в микрорайоне Солнечный Чебоксар.

Антон Андреевича, Таньӑпа пӗрле, Сергейӑн Донецкра пурӑнакан иккӗмӗш сыпӑкри тӑванӗ — Михаил ӑсатрӗ. Вокзалта вӗсем, сӑмах калама та хал ҫитереймесӗр, пӗр шарлами ларчӗҫ. Сергей ашшӗ пуҫне пӗкнӗ те часран-час туртать — вӑрҫӑри йӑли каллех ҫавӑрса илнӗ. Ывӑлӗ, тӑна кӗрсе, хӑй пӗр алӑсӑр тӑрса юлнине курнӑ хыҫҫӑн ашшӗ кӑкӑрӗнче тем туртӑнса татӑлчӗ. Шанчӑкӗ ахаль те нумаях марччӗ те, ҫапах пӑртак пурччӗ-ха, халӗ ӗнтӗ ҫав ӗмӗтӗн ҫип-ҫинҫе ҫиппи пат! кӑна турӗ. Вӑл кун ашшӗ, ывӑлӗ патӗнчен тухсан, каяс килмен ҫӗртенех буфет еннелле сулӑнчӗ. Эрехне ӗҫессе ӗҫрӗ, анчах ывӑлӗн ҫӳҫ-пуҫа вирелле тӑратакан ахӑлтатӑвне нимӗнпе те хуплама пултараймарӗ. — Эсӗ ун патне кайкаласа кил, Миша. Амӑшне вара эпӗ кунта ямастӑп, тӳсеймест… Мӗн те пулсан сиксе тухсан телеграфпа пӗлтерӗр… Каллех сӑмах пине ҫитрӗ — шӑпланчӗҫ. Тепловоз кӑшкӑртса ярсан, Антон Андреевич ялтлатса сиксе илчӗ, унтан, пит-куҫне чирлӗ чухнехи пек пӗркелентерсе, ура ҫине ҫӗкленчӗ.

Вместе с Таней Антона Андреевича провожал Михаил, двоюродный брат Сергея, живший в Донецке. На вокзале сидели молча, тяготясь молчанием. Отец, не поднимая глаз, часто курил — вернулась фронтовая привычка. С того момента, когда очнувшийся от беспамятства сын увидел себя без обеих рук, что-то лопнуло в груди отца. Порвалась и без того тонкая нить надежды, что, может быть, все обойдется по-хорошему. В тот день отец, выйдя от сына, против воли потянулся в буфет. Пил водку и чувствовал, что ничем не заглушить жуткий хохот сына. — Ты навещай его, Миша. А мать я сюда не пущу, не выдержит… В случае чего телеграфируйте… И опять повисло тяжелое молчание. Когда засвистел тепловоз, Антон Андреевич вздрогнул и, болезненно сморщившись, встал.

— Атте! — чӗнчӗ Таня. — Ҫапла, ҫапла, эпӗ пӗлетӗп… Каймалла, — терӗ те старик, курпунне мӑкӑрӑлтарса, вакун патнелле утрӗ. Таня Михаил патӗнче ҫӗр каҫрӗ. Лара-тӑра пӗлмен, хуп-хура куҫлӑ Анна, Михаил арӑмӗ, ӑна ӑшшӑн кӗтсе илчӗ. Пӗтӗм пӳлӗмӗнчен вӗсен лӑпкӑлӑхпа канлӗх, пӗр-пӗринпе килӗштерсе пурӑнакан ҫемье илемӗ тапса тӑрать. Сӗтел ҫинче, ҫуркуннене асӑнтарса, чечексем лараҫҫӗ. Кил хуҫисем каҫхи апат хатӗрлеҫҫӗ. «Эпир те хӑҫан-тӑр ак ҫакнашкалахчӗ…» — шутларӗ Таня, куҫҫульне аран чарса. — Ҫисем, Танечка, ҫисем! — хӑналать Михаил. «Сережа та ҫаплахчӗ…» Ҫакӑр татӑкӗ пыра тӑвӑлса ларчӗ, шӑнкӑртатса, алӑран кашӑк тухса ӳкрӗ. Таня каялла илес тесе тӑсӑлнӑччӗ, ҫавӑнтах пуҫӗпе сӗтел ҫине тӗшӗрӗлсе анчӗ те макӑрса ячӗ.

— Папа! — окликнула Таня. — Да, да, я знаю… Ехать… — сказал он и, сгорбившись, — пошел к вагону. Ночевала Таня у Михаила. Бойкая темноглазая Анна, жена Михаила, встретила ее ласково. От всей комнаты веяло покоем, уютом, размеренной семейной жизнью. На столе, напоминая о весне, стояли цветы. Хлопотали с запоздавшим ужином хозяева. «Вот так и мы когда-то…» — подумала Таня, сдерживая слезы. — Кушай, Танечка, кушай, — угощал Михаил. «Бывало, и Сережа так же…» Кусок хлеба застрял в горле, звякнув, из рук упала ложка. Таня потянулась ее достать и, уронив голову на стол, заплакала.

Ӑна чармарӗҫ, йӑпатмарӗҫ. Михаил пӗр сӑмах чӗнмест, вӑрттӑн шӑла-шӑла илет куҫҫульне Анна та. Сӑмах кун пек чух тивӗҫсӗр… Вӑл, пушар вӑхӑтӗнчи ҫил евӗр, вута вӑйлӑрах чӗртме кӑна пулӑшӗччӗ. Вырӑн ҫине выртсан та Таня час ҫывӑрса каяймарӗ. Чарса хунӑ куҫӗпе тӗттӗмелле пӑхнӑ та иртнӗ ҫулхи Май уявӗ мӗнлине аса илесшӗн хӑтланать, анчах шухӑшӗсем палӑрман ҫулсемпе аяккинелле чуптараҫҫӗ, ыранхи кун, ыранхи операци патне сӗтӗреҫҫӗ. Шуҫӑм хускалнӑ-хускалманах Таня ура ҫинчеччӗ ӗнтӗ. Транспорт ӗҫлеместчӗ-ха, вӑл вара больницӑна пӗтӗм хула витӗр ҫуранах таплатрӗ.

Ее не успокаивали. Молчал Михаил, украдкой вытирала слезы Анна. Слова были ни к чему… Они, как ветер при пожаре, только сильнее раздули бы огонь. В постели Таня долго не могла заснуть. Широко раскрытыми глазами смотрела в темноту, пыталась вспомнить, каким был Первомай в прошлом году, но мысли неуловимыми путями уходили в сторону и вели в предстоящий день, к предстоя-шей операции. Едва забрезжил рассвет, Таня была уже на ногах. Городской транспорт еще не работал, и она пешком через весь город пошла в больницу.

Юр каҫхине ҫурӗ. Малтанлӑха вӑл ҫумӑрпа хутӑш варкӑшрӗ, анчах ир енне хӗл пурпӗрех кӗре ҫӗнтерчӗ. Ҫурӑлса кайнӑ тӳшекрен тӗк-ҫӳҫ вӗҫнӗ пекех, ҫӑмламас пысӑк пӗрчӗсем ҫине-ҫине лаплатма тытӑнчӗҫ те хулана темиҫе минут хушшинчех шап-шурӑ тум тӑхӑнтартса та хучӗҫ. Сивӗ килсе ҫапрӗ, ҫур-ҫӗр ҫилӗ вӗрсе ячӗ, вара пуҫларӗ хӗл юр тусанне ҫавӑрттарса ахӑрма. Ҫут тӗнче ҫапларах пулса кайнӑ ҫав вӑл — ҫанталӑк улӑшӑвӗнче этем яланах хӑй пурнӑҫӗнче те улшӑнусем пуласса кӗтет. Кӗтрӗ вӗсене Сергей те. Анчах… ҫаплах пӗр евӗр те йӑлӑхтармалла вӑрӑммӑн тӑсӑлчӗҫ кунсем, тӗксӗм те кичемскерсем. Сергей иртен пуҫласа каҫчен протезӗпе аппаланать, унӑн ҫав мӑй таранах тӑрантарса ҫитернӗ тыткӑнлӑхран — хевтесӗрлӗх тыткӑнӗнчен — часрах хӑтӑлса тухас килет. Пӗрремӗш задачи ун — протеза хӑнӑхасси — хӑйне кура хӑвӑрт пулчӗ. Ыратнипе кансӗрлӗхе пӑхмасӑр вӑл ӑна виҫӗ талӑк хушши хулпуҫҫи ҫумӗнчен пачах салтмарӗ. Кӑнтӑрла аппаланса халтан каятчӗ пулин те, Сергей каҫхине те вырӑнӗ ҫине протезӗпех выртатчӗ. Ыйхӑ пирки мӗн калама ӗнтӗ, вӑл тамӑкри пекехчӗ. Металл пайсем аяк пӗрчисене хӗсе-хӗсе лартатчӗҫ, чӗн пӗрешкесем ӳте каса-каса кӗретчӗҫ, хулпуҫҫисем вутла ҫунса тӑратчӗҫ — протез вара кун пек чух пӗр-пӗр тискер те хӑрушӑ капкӑн евӗрех курӑнатчӗ.

Снег выпал ночью. Сначала он шел вперемешку с дождем, но к утру зима одолела осень. Большие мохнатые хлопья повалили, как пух из распоротой перины, и за несколько минут одели город во все белое. Ударил мороз, подул северный ветер, и завыла зима снежной круговертью. Так уж устроен мир — с переменами в природе человек всегда ждет каких-то изменений в своей жизни. Ждал их и Сергей. Но… по-прежнему длинно и однообразно тянулись дни, серые, скучные. С утра до ночи заполненные бесплодными попытками овладеть протезом, вырваться из опостылевшей беспомощности. Первая задача — сжиться с протезом — Сергею удалась довольно быстро. Превозмогая боль и неловкость, он трое суток не снимал его с плеч. Измученный днем, Сергей заставлял себя и на ночь ложиться в постель с протезом. Сон походил на пытку. Металлические части давили в бок, ремни врезались в тело, плечи нестерпимо горели, протез превращался в чудовищный капкан.

Тӑваттӑмӗш кунӗнче тин Сергей хӑйне кӑшт ҫӑмӑлраххӑн туйма пуҫларӗ. «Хӑнӑхрӑм пулмалла! — вӗҫсе илчӗ савӑнӑҫлӑ шухӑш; ӑна ҫавӑнтах шалтан темӗнле йывӑр япала тухса ӳкнӗнех туйӑнса кайрӗ. — Халӗ ӗнтӗ кӑранташ тытмалла, кӑранташ! Ҫырмалла! Ҫырма вӗренейсен, института кӗме хатӗрленетӗп!» Анчах кунсем иртрӗҫ, эрнесем, Сергейӑн ҫурӑмӗпе хулпуҫҫийӗсем пӑхма хӑрамалла пулса кайрӗҫ, ӳсӗмӗ ҫаплах ҫук та ҫук. Ҫырма вӗренес тесе вӑл мӗн чул вӑй хумарӗ, тӑрӑшмарӗ пулӗ, шанӑҫӗ вара ҫавӑн чухлех чакса, пӗтсе пычӗ. Тӑрӑшнӑ чухлех. Кӑшт канса янӑ самантсенче Сергей сивӗ те вилӗ пӳрнисене, чӗрӗ пек курса, пичӗ ҫумне тыта-тыта тӑчӗ, пӗр хут кӑна мар йӑлӑнчӗ, тархасларӗ: «Ну, ан кутӑнлашсамӑр-ха, тархасшӑн… Мӗншӗн пулӑшасшӑн мар эсир мана? Эсир манӑн-ҫке халӗ, манӑн, манӑн… Эпӗ хама сирӗн пата хӑнӑхтартӑм, маншӑн ку питӗ те хака ларчӗ! Нивушлӗ ахаль пулӗ ҫакӑ пӗтӗмпех?» Ҫӑварӗпе те урисемпе пулӑшса, вӑл хуҫланман хуп-хура пӳрнисемпе кӑранташ хӗстерсе тытать, хӑлаҫ пысӑкӑш пулсан та, мӗнле те пулин саспалли ҫырасшӑн тертленет, анчах — усси ҫав-ҫавах ҫук. Тарӑхса ҫитнӗ самантсенче Сергей протезне урайне вӑркӑнтарса ярать те ӑна халтан кайичченех, урисем кӑвакарса-ҫунса тухичченех тапать вара, ҫапать, хӗнет. Кун пек чух ӑна пурнӑҫ каллех пӗтсе, сӳнсе ларнӑнах туйӑнать.

Лишь на четвертый день Сергей почувствовал облегчение. «Сжился! — победно мелькнула мысль, и сразу стало легче на душе. Теперь за карандаш! Писать! Если научусь, то буду готовиться в институт!» Но шли дни, недели, спина и плечи Сергея превратились в сплошную кровоточащую рану, а успехов не было. И чем больше прилагал он усилий, чтобы научиться писать, тем менее оставалось надежд на это. Сколько и старался. В короткие минуты передышки, прижимая к щеке холодные, мертвые пальцы, Сергей, словно живых, просил их: «Ну не упрямьтесь, пожалуйста… Почему вы не хотите помочь мне? Вы же теперь мои, мои, мои… Я приучил себя к вам, мне это дорого стоило! Так неужели все напрасно?» Помогая ртом, ногами зажимал черными негнущимися пальцами карандаш и продолжал бесплодные попытки написать хотя бы одну аршинную букву, но и это не удавалось. И когда подступало отчаяние, Сергей сбрасывал протез на пол и бил его, бил до изнеможения, до кровавых ссадин на собственных ногах. И вновь казалось, что жизнь кончилась.

Компьютерпа вӑрҫӑлла выляттӑмччӗ. Пускӑчсем шӑкӑртатаҫҫӗ кӑна. Манӑн пушка тӗл пенӗрен тӑшман самолёчӗсем пӗрин хыҫҫӑн тепри пере-пере анатчӗҫ. Кӗтмен ҫӗртен такам шари! кӑшкӑрни илтӗнчӗ. Мӗн пулнӑ-ши? «Пушка йӗтри экрана шӑнӑҫаймасӑр чӳречерен вӑркӑнса тухмарӗ-ши?» — шартах сикрӗм эпӗ. Йӑпӑр-япӑр урама чупса тухрӑм. Пӑхатӑп — Артур йӗрсе тӑрать. Пӗчӗк-ха вӑл, шкула та ҫӳремест. — Мӗн пулчӗ, Артур? — ыйтатӑп унран. — У-у-жастик ҫыртрӗ! — ӗсӗклет шӗвӗркке. — У-у!

Сижу я за компьютером и спокойненько играю в войнушку. Только клавиши стучат. Моя пушка бьёт без промаха, и подбитые самолёты противника один за другим врезаются в землю. Вдруг слышу чей-то отчаянный крик. Что случилось? Может, это осколки от моих снарядов прямо с экрана из окна вылетели? Секунда — и я уже сам на улице. Смотрю, во дворе стоит и плачет Артур. Он ещё совсем маленький — даже в школу не ходит. — Ты это чего, Артур? — У-у-жастик укусил! — в ответ малыш зарыдал ещё громче. — У-у!

— «Жастик»? Ӑҫта вӑл? — Шикленсе ун-кун пӑхкаларӑм эпӗ. Ҫывӑхра йытӑ курӑнмасть-ши? Тӳрех шкулта вӗрентни аса килчӗ: «Ҫапкаланчӑк йыт качкаран асӑрханӑр. Урнӑскер тӗлне пулсан ҫыртса та илӗ». — Йытӑ мар вӑл! Ужастик-мужастик! Мультик-пуль-тик! — хӑй пӗлнӗ пек ӑнлантарчӗ Артур ӗсӗклеме чарӑнаймасӑр.

— «Жастик»? Где он? — И я в страхе стал оглядываться по сторонам. Огляделся в поисках собаки. Сразу вспомнилось чему нас научили в школе: «К бродячим собакам подходить нельзя! Они могут оказаться бешеными». — Вовсе это не собака. А ужастик-мужастик! Муль-тик-пультик! — всё ещё плача, стал объяснять Артур.

Тинех тавҫӑрса илтӗм. Хӑрушӑ кино пӑхнӑран Артурӑн сехре хӑпнӑ иккен. Ҫӑлӑнӑҫ шыраса урама сиксе тухнӑ пӗчӗкскер. — Ан шиклен, Артур, урӑх программӑпа лайӑх вӑйӑ выляма вӗрентӗп сана, — лӑплантартӑм ачана. Сасартӑк урам леш енче алӑк шалтӑрт! уҫӑлчӗ те пӑшал кӗпҫи курӑнчӗ, унтан — такамӑн тӑрмаланчӑк пуҫӗ. Артурпа иксӗмӗр хӑранипе пӳрт умӗнчи йывӑҫ тӗмӗ хыҫне пытантӑмӑр. — Ха-ха-ха! Кам хирӗҫ тӑрать пирата! — ахӑлтатрӗ такам. Уф! Ку Фрол-иҫ, кӳршӗ ачи! Пирӗнтен кӑшт аслӑрахскер. — Мӗн алхасатӑн? — ятлатӑп ашкӑнчӑка.

Тут до меня дошло. Мальчишка насмотрелся фильмов ужасов, и перепугался. Так перепугался, что даже выскочил на улицу. — Не бойся, Артур! хочешь, я научу тебя играть в игру, где нет никаких ужасов? — стал я его утешать. Вдруг из-за калитки дома напротив показался ствол ружья, а за ним — чья-то растрёпанная голова. Мы так испугались, что сразу юркнули в кусты. — Ха-ха-ха! Испугались? Так-то! Будете со мной играть в пиратов? — кто-то расхохотался. Ух! Да это же сосед Фрол! Он немного меня старше. — Ну, ты не балуй! — пригрозил я.

Фрол курнӑҫланма пуҫларӗ: — Ужастиксем пӑхса лартӑм-лартӑм та — ытла йӑваш. Нимӗн интересӗ те ҫук. Ҫавӑнпа урама пӑшалпа тухрӑм-ха. Ыттисене хӑратма. Атьӑр манпа! Пиратла выляма пирӗн хӗҫ-пӑшал пулмарӗ. — Эх, эсир, вӗт-шакӑр! — кӑмӑлсӑрланчӗ Фрол, тӗттӗм тӑкӑрлӑкалла пӗчченех тапса сикрӗ. — Чарӑннӑ пул! Ан хускал! — илтӗнчӗ унӑн сасси. Такама хурах пусать ӗнтӗ пуҫтах ача. Артура шарт сиктернӗ «жастик» мӗнле хӑратмӑш пулнине тинех тавҫӑрса илтӗм эпӗ. Ҫавӑнпа пӗчӗк тусӑма асӑрхаттартӑм:

Тут Фрол стал хвастаться: — Я этих ужастиков столько насмотрелся, что мне уже ничего не страшно. Нет никакого интереса. Поэтому и вышел на улицу. Сам кого хочешь напугаю. Пойдёте со мной? Но у нас не было оружия играть в пираты. — Эх, малявки, — вздохнул Фрол и он убежал за угол дома. — Стоять! Ни с места! — послышался оттуда его боевой клич. Это он уже кого-то пугать и грабить начал. И тут я понял что из себя именно представлял чудовищный «жастик», что испугал Артура. Я решил малыша предупредить.

— Артур, малашне ужастик-мужастик пӑхса вӑхӑта ан ҫухат. Унта урнӑ йытӑ пурӑнать. Уртаракан чир ерсен Фрол пек хурахланасси те часах.

— Ужастиками не увлекайся. Там живет бешеная собака. А то взбесишься, как Фрол.

1. Иудея патшинче Иосия ывӑлӗ Иоаким ларнӑ вӑхӑтра Ҫӳлхуҫаран Иеремийӑна пулнӑ сӑмах ҫакӑ: 2. Рехав ывӑлӗсем патне кайса калаҫ, вӗсене Турӑ Ҫуртӗнчи пӗр пӳлӗме илсе кил те эрех пар. 3. Эпӗ Иазанияна — Авациния ывӑлӗн Иеремийӑн ывӑлне — унӑн тӑванӗсене, унӑн пур ывӑлне, Рехавӑн пӗтӗм кил-йышне чӗнсе илтӗм те 4. вӗсене Турӑ Ҫуртне, Анан — Турӑ ҫыннийӗн Годолия ывӑлӗн — ывӑлӗсен пӳлӗмне илсе кӗтӗм, ҫав пӳлӗм улпутсен пӳлӗмӗ ҫывӑхӗнче, Турӑ Ҫурчӗн уратине хураллакан Маасейӗн, Селлум ывӑлӗн, пӳлӗмӗ тӑрринче вырӑнаҫнӑччӗ; 5. Рехав килӗн ывӑлӗсем умне эрех тултарнӑ кӑкшӑмпа куркасем лартрӑм та: эрех ӗҫӗр, терӗм. 6. Анчах вӗсем ҫапла каларӗҫ: эпир эрех ӗҫместпӗр; Рехав ывӑлӗ Ионадав, пирӗн аттемӗр, пире: «эсир хӑвӑр та, сирӗн ачӑрсем те ӗмӗрне те эрех ан ӗҫӗр; 7. ҫурт та ан лартӑр, вӑрлӑх та ан акӑр, иҫӗм пахчисем те ан ӗрчетӗр, вӗсем ан пулччӑр сирӗн, ӗмӗрӗр тӑршшӗпех чатӑрта пурӑнӑр, ҫапла сирӗн хӑвӑр куҫса ҫӳрекен ҫӗр ҫинче нумай вӑхӑт пурӑнмалла пултӑр» тесе хушса хӑварнӑ. 8. Эпир вара аттемӗр — Рехав ывӑлӗ Ионадав — сӑмахне, вӑл мӗн ӳкӗтленине пур тӗлӗшрен те итлерӗмӗр: пирӗн хамӑрӑн та, арӑмсен те, ывӑлӑмӑрсемпе хӗрӗмӗрсен те ӗмӗрне те эрех ӗҫмелле мар, 9. хамӑра пурӑнма ҫурт лартмалла мар; ӗнтӗ пирӗн иҫӗм ҫырли пахчи те, акнӑ ана та ҫук; 10. пурӑнасса вара чатӑрта пурӑнатпӑр, пур ӗҫе те хамӑр аттемӗр Ионадав хушса хӑварнӑ пек тӑватпӑр. 11. Ҫак ҫӗр ҫине Вавилон патши Навуходоносор килсе кӗрсессӗн, эпир: «халдейсен ҫарӗнчен, арамейсен ҫарӗнчен Иерусалима куҫса каяр» терӗмӗр, халӗ акӑ Иерусалимра пурӑнатпӑр. 12. Ҫӳлхуҫаран Иеремийӑна сӑмах пулнӑ: 13. Саваоф Ҫӳлхуҫа, Израиль Турри, ҫапла калать: кай та Иудея арӗсемпе Иерусалимра пурӑнакансене кала: ара, сире ҫакӑ та ӑса вӗрентмест-ши, эсир Ман сӑмахӑмсене итлемӗр-ши? тет Ҫӳлхуҫа. 14. Рехав ывӑлӗ Ионадав хӑйӗн ывӑлӗсене эрех ӗҫме хушман ӳкӗте тытса пырса вӗсем паян кунччен те эрех ӗҫмеҫҫӗ, мӗншӗн тесессӗн ашшӗ хушса хӑварнине итлеҫҫӗ; Эпӗ вара сире пӗр чарӑнмасӑр, ҫине-ҫинех каларӑм, эсир пурӗпӗр Мана итлемерӗр. 15. Сирӗн патӑра Эпӗ Хамӑн чурамсене, пророксене, ҫине-ҫинех ярса тӑтӑм, каларӑм сире: «кашнийӗ усал ҫулӑртан пӑрӑнӑр, юсанӑр, урӑх турӑсен ирӗкне тӑвас тесе вӗсем хыҫҫӑн ан кайӑр, вара Эпӗ сире тата сирӗн аҫӑрсене панӑ ҫӗр ҫинче пурӑнатӑр» терӗм, анчах эсир ҫакна хӑлхана чикмерӗр, Мана итлемерӗр. 16. Рехав ывӑлӗн Ионадавӑн ачисем ашшӗ каласа хӑварнӑ ӳкӗте итлеҫҫӗ, Мана вара ҫак халӑх итлемест, 17. ҫавӑншӑн Саваоф Ҫӳлхуҫа, Израиль Турри, ҫапла калать: акӑ Эпӗ Иудея ҫине, Иерусалимра пурӑнакансем ҫине вӗсем пирки Хам каласа хунӑ пӗтӗм хӗн-хура ярӑп, мӗншӗн тесессӗн Эпӗ вӗсене каларӑм — вӗсем итлемерӗҫ, чӗнтӗм — вӗсем хирӗҫ чӗнмерӗҫ. 18. Рехав килне вара Иеремия ҫапла каланӑ: Саваоф Ҫӳлхуҫа, Израиль Турри, ҫапла калать: эсир Ионадав аҫӑр сӑмахне итленӗшӗн, унӑн ӳкӗчӗсене пӗтӗмпех вӑл хушнӑ пек тытса пынӑшӑн, 19. ҫакӑншӑн, тет Саваоф Ҫӳлхуҫа, Израиль Турри, Рехав ывӑлӗн Ионадавӑн йӑхӗ нихӑҫан та Ман умӑмран ҫухалмӗ.

1. Слово, которое было к Иеремии от Господа во дни Иоакима, сына Иосии, царя Иудейского: 2. иди в дом Рехавитов и поговори с ними, и приведи их в дом Господень, в одну из комнат, и дай им пить вина. 3. Я взял Иазанию, сына Иеремии, сына Авацинии, и братьев его, и всех сыновей его и весь дом Рехавитов, 4. и привел их в дом Господень, в комнату сынов Анана, сына Годолии, человека Божия, которая подле комнаты князей, над комнатою Маасеи, сына Селлумова, стража у входа; 5. и поставил перед сынами дома Рехавитов полные чаши вина и стаканы и сказал им: пейте вино. 6. Но они сказали: мы вина не пьем; потому что Ионадав, сын Рехава, отец наш, дал нам заповедь, сказав: «не пейте вина ни вы, ни дети ваши, вовеки; 7. и домов не стройте, и семян не сейте, и виноградников не разводите, и не имейте их, но живите в шатрах во все дни жизни вашей, чтобы вам долгое время прожить на той земле, где вы странниками». 8. И мы послушались голоса Ионадава, сына Рехавова, отца нашего, во всем, что он завещал нам, чтобы не пить вина во все дни наши, - мы и жены наши, и сыновья наши и дочери наши, - 9. и чтобы не строить домов для жительства нашего; и у нас нет ни виноградников, ни полей, ни посева; 10. а живем в шатрах и во всем слушаемся и делаем все, что заповедал нам Ионадав, отец наш. 11. Когда же Навуходоносор, царь Вавилонский, пришел в землю сию, мы сказали: «пойдем, уйдем в Иерусалим от войска Халдеев и от войска Арамеев», и вот, мы живем в Иерусалиме. 12. И было слово Господне к Иеремии: 13. так говорит Господь Саваоф, Бог Израилев: иди и скажи мужам Иуды и жителям Иерусалима: неужели вы не возьмете из этого наставление для себя, чтобы слушаться слов Моих? говорит Господь. 14. Слова Ионадава, сына Рехавова, который завещал сыновьям своим не пить вина, выполняются, и они не пьют до сего дня, потому что слушаются завещания отца своего; а Я непрестанно говорил вам, говорил с раннего утра, и вы не послушались Меня. 15. Я посылал к вам всех рабов Моих, пророков, посылал с раннего утра, и говорил: «обратитесь каждый от злого пути своего и исправьте поведение ваше, и не ходите во след иных богов, чтобы служить им; и будете жить на этой земле, которую Я дал вам и отцам вашим»; но вы не приклонили уха своего и не послушались Меня. 16. Так как сыновья Ионадава, сына Рехавова, выполняют заповедь отца своего, которую он заповедал им, а народ сей не слушает Меня, 17. посему так говорит Господь Бог Саваоф, Бог Израилев: вот, Я наведу на Иудею и на всех жителей Иерусалима все то зло, которое Я изрек на них, потому что Я говорил им, а они не слушались, звал их, а они не отвечали. 18. А дому Рехавитов сказал Иеремия: так говорит Господь Саваоф, Бог Израилев: за то, что вы послушались завещания Ионадава, отца вашего, и храните все заповеди его и во всем поступаете, как он завещал вам, - 19. за то, так говорит Господь Саваоф, Бог Израилев: не отнимется у Ионадава, сына Рехавова, муж, предстоящий пред лицем Моим во все дни.

1. Ҫиччӗмӗш уйӑхра ҫапла пулнӑ: патша йӑхӗнчен тухнӑ Исмаил — Елисам ывӑлӗн Нафанийӑн ывӑлӗ — тата патша улпучӗсемпе тепӗр вунӑ ҫын Ахикам ывӑлӗ Годолия патне Массифӑна пынӑ, унта, Массифӑра, пурте пӗрле ларса апат-ҫимӗҫ ҫинӗ. 2. Акӑ Нафания ывӑлӗ Исмаил тата унпа пӗрле пынӑ вунӑ ҫын сасартӑк сиксе тӑнӑ та Сафан ывӑлӗн Ахикамӑн ывӑлне, Вавилон патши ҫӗршыв пуҫлӑхӗ пулма лартнӑ Годолийӑна, хӗҫпе касса вӗлернӗ. 3. Исмаил тата Годолийӑпа пӗрле Массифӑра пулнӑ мӗнпур иудее те, унта тӑракан халдейсене те — ҫар ҫыннисене — вӗлерсе пӗтернӗ. 4. Годолийӑна вӗлерсен тепӗр кунне, ҫакӑн ҫинчен никам та пӗлмен вӑхӑтра, 5. Сихемрен, Силомран тата Самарирен сухалне хырнӑ, ҫӗтӗк-ҫурӑк тӑхӑннӑ, суранланса пӗтнӗ сакӑрвунӑ ҫын ҫитнӗ, вӗсем Ҫӳлхуҫа Ҫуртне кӳмешкӗн парнесемпе ливан илсе килнӗ. 6. Исмаил, Нафания ывӑлӗ, Массифӑран вӗсене хирӗҫ тухса йӗре-йӗре утса пынӑ, вӗсене тӗл пулсассӑн ҫапла каланӑ: Ахикам ывӑлӗ Годолия патне кайӑр. 7. Лешӗсем хула варрине ҫитсенех Нафания ывӑлӗпе Исмаилпа унӑн ҫыннисем вӗсене вӗлерсе тухнӑ та виллисене шыв тытмалли шӑтӑка пӑрахнӑ. 8. Ҫав сакӑрвунӑ ҫынран вуннӑшӗ Исмаила тархасланӑ: пире ан вӗлер, хирте пирӗн тулӑпа урпа, ҫупа пыл пытарнӑ кӗлетсем пур, тенӗ. Исмаил вара хӑйне хӑй тытса чарнӑ та вӗсене ытти тӑванӗсемпе пӗрле вӗлермен. 9. Годолийӑна пула вӗлернӗ ҫынсен виллисене пӑрахнӑ шӑтӑка Аса патша Израиль патшинчен Ваасӑран хӑранипе тутарнӑ пулнӑ; ӗнтӗ унта Нафания ывӑлӗ Исмаил вилнӗ ҫынсене пӑрахса тултарнӑ. 10. Исмаил вара Массифӑра тӑрса юлнӑ пӗтӗм халӑха, патша хӗрӗсене, Массифӑри мӗнпур ҫынна, — вӗсене Навузардан, сыхлавҫӑсен пуҫлӑхӗ, Ахикам ывӑлне Годолийӑна шанса панӑ пулнӑ, — тыткӑна илнӗ; Исмаил вӗсене тыткӑна илнӗ те Аммон ывӑлӗсем патне ҫул тытнӑ. 11. Анчах та Карей ывӑлӗ Иоанан тата унпа пӗрле пулнӑ ҫарпуҫсем Нафания ывӑлӗ Исмаил тунӑ усал ӗҫсем ҫинчен илтсессӗн 12. хӑйсен пӗтӗм ҫыннине илнӗ те Нафания ывӑлне Исмаила хирӗҫ ҫапӑҫма кайнӑ, ӑна Гаваонра, пысӑк пӗве хӗрринче, хӑваласа ҫитнӗ. 13. Ӗнтӗ Исмаил аллине лекнӗ халӑх Карей ывӑлне Иоанана, унпа пӗрле килнӗ ҫарпуҫсене курсассӑн савӑнса ӳкнӗ; 14. вара Исмаил Массифӑран илсе тухнӑ халӑх каялла ҫаврӑннӑ та Карей ывӑлӗ Иоанан ушкӑнне хутшӑннӑ; 15. Нафания ывӑлӗ Исмаил вара хӑйӗн сакӑр ҫыннипе пӗрле Иоананран тарса Аммон ывӑлӗсем патне кайнӑ. 16. Ҫавӑн чухне Карей ывӑлӗ Иоанан, унпа пӗрле пулнӑ ҫарпуҫсем Исмаил, Нафания ывӑлӗ, Ахикам ывӑлне Годолийӑна вӗлернӗ хыҫҫӑн Массифӑран хӑваласа тухнӑ пӗтӗм халӑха — арҫынсене, ҫар ҫыннисене, хӗрарӑмсемпе ачасене, хайрансене — Гаваонран хӑйсемпе пӗрле илсе кайнӑ; 17. кайсан-кайсан Вифлеем ҫывӑхӗнчи Химам ялӗнче чарӑнса тӑнӑ, унтан вӗсем Египета 18. халдейсенчен хӑпса каясшӑн пулнӑ, мӗншӗн тесессӗн вӗсенчен хӑранӑ; хӑрасси Исмаил — Нафания ывӑлӗ — Ахикам ывӑлне Годолийӑна, Вавилон патши ҫӗршыв пуҫлӑхӗ пулма лартнӑскере, вӗлернинчен килнӗ.

1. И было в седьмой месяц, Исмаил, сын Нафании, сына Елисама из племени царского, и вельможи царя и десять человек с ним пришли к Годолии, сыну Ахикама, в Массифу, и там они ели вместе хлеб в Массифе. 2. И встал Исмаил, сын Нафании, и десять человек, которые были с ним, и поразили Годолию, сына Ахикама, сына Сафанова, мечом и умертвили того, которого царь Вавилонский поставил начальником над страною. 3. Также убил Исмаил и всех Иудеев, которые были с ним, с Годолиею, в Массифе, и находившихся там Халдеев, людей военных. 4. На другой день по убиении Годолии, когда никто не знал об этом, 5. пришли из Сихема, Силома и Самарии восемьдесят человек с обритыми бородами и в разодранных одеждах, и изранив себя, с дарами и ливаном в руках для принесения их в дом Господень. 6. Исмаил, сын Нафании, вышел из Массифы навстречу им, идя и плача, и, встретившись с ними, сказал им: идите к Годолии, сыну Ахикама. 7. И как только они вошли в средину города, Исмаил, сын Нафании, убил их и бросил в ров, он и бывшие с ним люди. 8. Но нашлись между ними десять человек, которые сказали Исмаилу: не умерщвляй нас, ибо у нас есть в поле скрытые кладовые с пшеницею и ячменем, и маслом и медом. И он удержался и не умертвил их с другими братьями их. 9. Ров же, куда бросил Исмаил все трупы людей, которых он убил из-за Годолии, был тот самый, который сделал царь Аса, боясь Ваасы, царя Израильского; его наполнил Исмаил, сын Нафании, убитыми. 10. И захватил Исмаил весь остаток народа, бывшего в Массифе, дочерей царя и весь остававшийся в Массифе народ, который Навузардан, начальник телохранителей, поручил Годолии, сыну Ахикама, и захватил их Исмаил, сын Нафании, и отправился к сыновьям Аммоновым. 11. Но когда Иоанан, сын Карея, и все бывшие с ним военные начальники услышали о всех злодеяниях, какие совершил Исмаил, сын Нафании, 12. взяли всех людей и пошли сразиться с Исмаилом, сыном Нафании, и настигли его у больших вод, в Гаваоне. 13. И когда весь народ, бывший у Исмаила, увидел Иоанана, сына Карея, и всех бывших с ним военных начальников, обрадовался; 14. и отворотился весь народ, который Исмаил увел в плен из Массифы, и обратился и пошел к Иоанану, сыну Карея; 15. а Исмаил, сын Нафании, убежал от Иоанана с восемью человеками и ушел к сыновьям Аммоновым. 16. Тогда Иоанан, сын Карея, и все бывшие с ним военные начальники взяли из Массифы весь оставшийся народ, который он освободил от Исмаила, сына Нафании, после того как тот убил Годолию, сына Ахикама, мужчин, военных людей, и жен, и детей, и евнухов, которых он вывел из Гаваона; 17. и пошли, и остановились в селении Химам, близ Вифлеема, чтобы уйти в Египет 18. от Халдеев, ибо они боялись их, потому что Исмаил, сын Нафании, убил Годолию, сына Ахикама, которого царь Вавилонский поставил начальником над страною.

1. Мана Ҫӳлхуҫаран сӑмах пулчӗ: 2. эсӗ, этем ывӑлӗ, сут тӑвасшӑн-и, юн хулине сут тӑвасшӑн-и? ӑна хӑйӗн мӗнпур ирсӗр ӗҫӗ ҫинчен пӗлтер. 3. Кала ӑна: Ҫӳлхуҫа Турӑ ҫапла калать те: эй юлашки кунна ҫывӑхартма ху хушшунта юн тӑкакан хула, хӑвна ирсӗрлетме йӗрӗхсем тӑвакан хула! 4. Ху тӑкнӑ юнпа эсӗ хӑвна айӑпа хутӑн, ху туса тултарнӑ йӗрӗхӳсемпе эсӗ хӑвна ирсӗрлетрӗн, ҫапла хӑвӑн юлашки кунна ҫывӑхартрӑн, хӑвӑн юлашки ҫулна ҫитрӗн. Ҫакӑншӑн сана халӑхсен кулли тӑвӑп, мӗнпур ҫӗр умӗнче мӑшкӑл кӑтартӑп. 5. Санран аякра пурӑнакансем те, ҫывӑхра пурӑнакансем те сана, хӑйӗн ятне ирсӗрлетнӗскерне, хаярлӑхӗпе чапа тухнӑскере, мӑшкӑлласа хӑртӗҫ. 6. Акӑ Израиль пуҫлӑхӗсем сан патӑнта кашнийӗ хӑйӗн вӑйӗ ҫитнӗ таран юн тӑкса пурӑнчӗ. 7. Сан патӑнта ашшӗпе амӑшӗ ҫинчен усал ят сараҫҫӗ, ютран килнӗ ҫынна кӳрентереҫҫӗ, сан патӑнта тӑлӑх ачапа тӑлӑх арӑма хӗсӗрлеҫҫӗ. 8. Эсӗ Манӑн сӑваплӑ япаламсене хисеплеместӗн, Манӑн шӑматкунӑмсене уямастӑн. 9. Юн тӑкмашкӑн санӑн элекҫӗсем пур, сан патӑнта тусем ҫинче чӳк парни ҫиеҫҫӗ, сан хушшунта ирсӗр ӗҫсем тӑваҫҫӗ. 10. Сан патӑнта ашшӗн ҫарамасне уҫаҫҫӗ, арӑмне хӑйӗн тасамарлӑхӗнчен тасалнӑ вӑхӑтра пусмӑрлаҫҫӗ. 11. Пӗри тӑванӗн арӑмӗпе йӗрӗнчӗк ӗҫ тӑвать, тепӗри хӑйӗн кинне ирсӗрлет, тата тепӗри аппӑш-йӑмӑкне, хӑй ашшӗн хӗрне, пусмӑрлать. 12. Сан патӑнта юн тӑкнӑшӑн сӗрев тыттарнине кӑмӑллаҫҫӗ; эсӗ укҫуна усламла паратӑн, ытлашши илетӗн, вӑйпа хӑратса, тӑванунтан мулне туртса илетӗн, Мана вара манса кайрӑн, тет Ҫӳлхуҫа Турӑ.

1. И было ко мне слово Господне: 2. и ты, сын человеческий, хочешь ли судить, судить город кровей? выскажи ему все мерзости его. 3. И скажи: так говорит Господь Бог: о, город, проливающий кровь среди себя, чтобы наступило время твое, и делающий у себя идолов, чтобы осквернять себя! 4. Кровью, которую ты пролил, ты сделал себя виновным, и идолами, каких ты наделал, ты осквернил себя, и приблизил дни твои и достиг годины твоей. За это отдам тебя на посмеяние народам, на поругание всем землям. 5. Близкие и далекие от тебя будут ругаться над тобою, осквернившим имя твое, прославившимся буйством. 6. Вот, начальствующие у Израиля, каждый по мере сил своих, были у тебя, чтобы проливать кровь. 7. У тебя отца и мать злословят, пришельцу делают обиду среди тебя, сироту и вдову притесняют у тебя. 8. Святынь Моих ты не уважаешь и субботы Мои нарушаешь. 9. Клеветники находятся в тебе, чтобы проливать кровь, и на горах едят у тебя идоложертвенное, среди тебя производят гнусность. 10. Наготу отца открывают у тебя, жену во время очищения нечистот ее насилуют у тебя. 11. Иной делает мерзость с женою ближнего своего, иной оскверняет сноху свою, иной насилует сестру свою, дочь отца своего. 12. Взятки берут у тебя, чтобы проливать кровь; ты берешь рост и лихву и насилием вымогаешь корысть у ближнего твоего, а Меня забыл, говорит Господь Бог.

13. Акӑ Эпӗ, эсӗ епле мула хапсӑннине курса, сан патӑнта епле юн юхнине курса, аллӑмпа султӑм. 14. Эпӗ сана хирӗҫ тӑрас кунсенче чӗрӳ тӳсейӗ-ши, аллу ҫирӗп пулайӗ-ши? Эпӗ, Ҫӳлхуҫа, каларӑм — тӑватӑп. 15. Сана халӑхсем хушшине салатӑп, тӗрлӗ ҫӗр тӑрӑх сапалӑп, хӑвӑн хушшунта тӑвакан йӗрӗнчӗк ӗҫсене пӗтерсе-хупласа лартӑп. 16. Халӑхсем умӗнче эсӗ хӑвна ху йӗрӗнмелле тӑвӑн, вара Эпӗ Ҫӳлхуҫа иккенне пӗлӗн. 17. Мана Ҫӳлхуҫаран сӑмах пулчӗ: 18. этем ывӑлӗ! Израиль килӗ ӗнтӗ Маншӑн ҫунчӑк пулчӗ; вӗсем пурте — вучахри тӑхлан, пӑхӑр, тимӗр тата хура тӑхлан; вӗсем кӗмӗл ҫунчӑкӗ пек тӑрса юлчӗҫ. 19. Ҫавӑнпа та Ҫӳлхуҫа Турӑ ҫапла калать: эсир ӗнтӗ пурте ҫунчӑк пултӑр, ҫакӑншӑн акӑ Эпӗ сире Иерусалима пуҫтарӑп. 20. Вучаха кӗмӗл тата пӑхӑр, тата тимӗр, тата тӑхлан, тата хура тӑхлан пӗрле хурса кайран вӗсене вут ҫинче шӑратнӑ пек, Эпӗ сире пӗтӗм ҫиллӗмпе, пӗтӗм хаярлӑхӑмпа пӗрле пуҫтарӑп, хурӑп, шӑрантарӑп. 21. Пуҫтарӑп та сире — сирӗн ҫине Хамӑн тарӑхӑвӑм вутне кӑларӑп, эсир ҫавӑн ӑшӗнче шӑранатӑр. 22. Вучахра кӗмӗл шӑраннӑ пек, эсир те вут-ҫулӑм ӑшӗнче шӑранатӑр, вара Эпӗ, Ҫӳлхуҫа, Хамӑн хаярлӑхӑма сирӗн ҫине янине пӗлетӗр эсир, тесе калать те.

13. И вот, Я всплеснул руками Моими о корыстолюбии твоем, какое обнаруживается у тебя, и о кровопролитии, которое совершается среди тебя. 14. Устоит ли сердце твое, будут ли тверды руки твои в те дни, в которые буду действовать против тебя? Я, Господь, сказал и сделаю. 15. И рассею тебя по народам, и развею тебя по землям, и положу конец мерзостям твоим среди тебя. 16. И сделаешь сам себя презренным перед глазами народов, и узнаешь, что Я Господь. 17. И было ко мне слово Господне: 18. сын человеческий! дом Израилев сделался у Меня изгарью; все они - олово, медь и железо и свинец в горниле, сделались, как изгарь серебра. 19. Посему так говорит Господь Бог: так как все вы сделались изгарью, за то вот, Я соберу вас в Иерусалим. 20. Как в горнило кладут вместе серебро, и медь, и железо, и свинец, и олово, чтобы раздуть на них огонь и расплавить; так Я во гневе Моем и в ярости Моей соберу, и положу, и расплавлю вас. 21. Соберу вас и дохну на вас огнем негодования Моего, и расплавитесь среди него. 22. Как серебро расплавляется в горниле, так расплавитесь и вы среди него, и узнаете, что Я, Господь, излил ярость Мою на вас.

23. Мана Ҫӳлхуҫаран сӑмах пулчӗ: 24. этем ывӑлӗ! кала ӑна: эсӗ — тасатман ҫӗр, ҫилӗ кунӗнче сана ҫумӑр шӑвармӗ! 25. Ҫак ҫӗр пророкӗсен каварӗ кунта — ӳхӗрекен, тупӑшне тӑпӑлтаракан арӑслан пек; чунсене пӗтереҫҫӗ, пурлӑхпа хаклӑ япаласене ҫаратаҫҫӗ, тӑлӑх арӑмсен шутне йышлатаҫҫӗ. 26. Унти священниксем Манӑн саккуна пӑсаҫҫӗ, Манӑн сӑваплӑ япаламсене ирсӗрлеҫҫӗ, тасипе тасамаррине уйӑрмаҫҫӗ, тасипе тасамарри хушшинчи уйрӑмлӑха кӑтартмаҫҫӗ, Манӑн шӑматкунӑмсене курмӑш пулаҫҫӗ, вӗсем патӗнче Мана хур тӑваҫҫӗ. 27. Ҫав ҫӗр улпучӗсем тупӑш шыракан кашкӑр пек; мул тупасшӑн юн тӑкаҫҫӗ, чунсене пӗтереҫҫӗ. 28. Ҫав ҫӗр пророкӗсем вара пурне те пылчӑк сӗреҫҫӗ, ҫук япала кураҫҫӗ, Ҫӳлхуҫа каламан хушӑрах ҫынсене: «Ҫӳлхуҫа Турӑ ҫапла каларӗ» тесе, малашне пуласси ҫинчен суя суяҫҫӗ. 29. Халӑх хушшинче вара пӗр-пӗрне пусмӑрлаҫҫӗ, чухӑнпа ыйткалакана ҫаратаҫҫӗ, хӗсӗрлеҫҫӗ, ютран килнине ултавлӑн пусмӑрлаҫҫӗ. 30. Эпӗ вӗсем хушшинче хӳме лартакана, хӳмери хушӑка хупӑрласа, ҫак ҫӗре пӗтересрен хӳтӗлеме Манӑн умӑма тӑракан ҫынна шырарӑм, анчах тупаймарӑм. 31. Ӗнтӗ ҫиллӗме вӗсем ҫине тӑкӑп, вӗсене Хамӑн хаярлӑхӑмӑн вучӗпе пӗтерӗп, хӑйсем мӗн тунине хӑйсен пуҫӗ ҫине ярӑп, тет Ҫӳлхуҫа Турӑ те.

23. И было ко мне слово Господне: 24. сын человеческий! скажи ему: ты - земля неочищенная, не орошаемая дождем в день гнева! 25. Заговор пророков ее среди нее - как лев рыкающий, терзающий добычу; съедают души, обирают имущество и драгоценности, и умножают число вдов. 26. Священники ее нарушают закон Мой и оскверняют святыни Мои, не отделяют святого от несвятого и не указывают различия между чистым и нечистым, и от суббот Моих они закрыли глаза свои, и Я уничижен у них. 27. Князья у нее как волки, похищающие добычу; проливают кровь, губят души, чтобы приобрести корысть. 28. А пророки ее все замазывают грязью, видят пустое и предсказывают им ложное, говоря: «так говорит Господь Бог», тогда как не говорил Господь. 29. А в народе угнетают друг друга, грабят и притесняют бедного и нищего, и пришельца угнетают несправедливо. 30. Искал Я у них человека, который поставил бы стену и стал бы предо Мною в проломе за сию землю, чтобы Я не погубил ее, но не нашел. 31. Итак изолью на них негодование Мое, огнем ярости Моей истреблю их, поведение их обращу им на голову, говорит Господь Бог.

Акӑ хӗл те ҫитрӗ. Ял ҫыннисем ҫывӑхри вӑрманта пӑши пӑрушӗпе амӑшне курни ҫинчен калаҫаҫҫӗ. Эпир Петюкпа мӗнрен кая — иксӗмӗрӗн те ҫав тӗлӗнтермӗш чӗр чунсене курасси килчӗ. Пӗр канмалли кун илӗм-тилӗмпех вӑрмана кайма пуҫтарӑнтӑмӑр. — Атя пӑшисем валли утӑ илӗпӗр, кучченеҫ пултӑр, — терӗ Петюк. Анне пире йӗкӗр ҫӗклем илме ирӗк пачӗ. Акӑ эпир шӑллӑмпа техӗмлӗ утӑ тиенӗ ҫунашкана туртса вӑрман ҫулӗпе утрӑмӑр. Ҫӳресен-ҫӳресен, чӑнах та, пӑши йӗрне асӑрхарӑмӑр. Пӗччен йӗр. Чӗрнисем юр ӑшне тарӑн путман. — Пӑши пӑрушӗ ку, — тетӗп.

Пришла зима. По селу прошёл слух, что в ближнем лесу видели крупную лосиху с детёнышем. Мы с Петей хуже других, что ли? — Тоже решили посмотреть на лесных чудо-зверей. И в одно раннее утро собрались пойти в лес. — Давай возьмём для лосёнка гостинец, — предложил братишка. Мама разрешила нам взять две охапки сена. И вот уже идём мы по лесу и тянем за собой гружёные санки. Ходим долго, и не напрасно: действительно, обнаружились лосиные следы. Вернее, один след. В сугробе чётко отпечатались небольшие копытца. — Наверняка, это и есть след лосёнка, — заметил я.

— Амӑшӗнчен ҫӗтсе юлнӑ-ши? Тен, ватӑ пӑшие сунарҫӑсем тытнӑ, — пӑшӑрханчӗ Петюк. Эпир йӗр тӑрӑх кайрӑмӑр. — Пире курсан пӑши пӑрушӗ тарса ҫухалӗ. Атя пытанатпӑр, — сӗнӳ пачӗ шӑллӑм. Эпӗ килӗшрӗм. Ҫунашка ҫинчи утта кӗлтен-кӗлтен ҫыхса ашӑк турӑмӑр та пӗркентӗмӗр. Аякран пӑхсан пире чӑн-чӑн утӑ купи темелле. «Утӑ купи» хуллен вӑрманалла шурӗ. Тем вӑхӑтран вӑрмана ҫитрӗмӗр. Уҫланкӑра пӑши пӑрушӗ курӑнса кайрӗ. Утӑ купине курсан вӑл тӳрех чупса пырать пулӗ тенӗччӗ. Ҫук иккен. Асӑрхануллӑ чӗр чун сӑмсине ҫиле хирӗҫ тӑрса шӑршларӗ. Пӗчӗкскер пулин те таврана мӑнаҫлӑн тинкерчӗ. Сылтӑмалла, сулахаялла, утӑ купи ҫине куҫ ывӑтрӗ. Ирӗклӗ чӗр чун. Ҫут ҫанталӑк пехилленӗ сыхлӑх туйӑмӗ ӑна чӑтлӑха кӗме хистерӗ. — Пурнӑҫ ӑна асӑрхануллӑ пулма вӗрентнӗ, — тетӗп эпӗ. — Усал шухӑшлӑ ҫынсен ҫӑткӑнлӑхне тӗшмӗртнӗрен пире те шанмасть.

— Неужели он потерялся? А может, охотники подстрелили лосиху? — встревожился Петя. Мы пошли по следу. — Не надо напугать лосёнка. Давай спрячемся, — прошептал он. Мы договорились. Мы разделили сено и увязали его на несколько снопов, снопы уложили рядышком и связали их друг с другом — получился как бы коврик. Эх, видел бы кто нас издалека — мы стали похожи на стожок сена. «Шагающий стожок» медленным ходом стал приближаться к лесу. Вот и лес. Ещё на опушке увидели лосёнка. Мы были уверены: увидев сено, он сразу прибежит к нам. Нет вот. Лосёнок насторожился, держа нос по ветру, долго принюхивался. Хоть и малыш еще, но гордо осматривал окрестности. Он смотрел по сторонам, прежде чем пригляделся к нашему стожку. Свободное животное. Почувствовал неладное и мигом скрылся в чаще. — Это ему врождённый инстинкт подсказывает, — объяснил я Пете. — Не все люди добры к животным, вот он нам и не доверяет.

Ҫапах та Петюкпа иксӗмӗрӗн кӑмӑл тулчӗ — ирӗк-лӗхе кӑмӑллакан пӑши пӑрушне ҫывӑхранах курма май килчӗ-ҫке. Кучченеҫлӗх илсе килнӗ утта уҫланкӑ варрине купаларӑмӑр та килелле утрӑмӑр. Пӑши пӑрушӗ ҫитӗрин — пӗчӗкскерне инкекре пӑрахма юрамасть. Кӗтмен ҫӗртен шӑллӑм сӗнӳ пачӗ: — Коля, ҫитес канмалли кун каллех вӑрмана килсе пӑши пӑрушне тӗлӗнтерер-и? Утӑ купине утма вӗрентни темех мар — атя ӑна йӗлтӗр ҫине тӑратса чуптаратпӑр. — Ҫилпе ӑмӑртмалла, — килӗшрӗм эпӗ кулкаласа.

Всё же мы с Петей остались довольны — так близко видели лесного красавца. Сено мы оставили на поляне и отправились домой: «Ешь, милый лосёнок! Маленького не нужно бросать в беде. Неожиданно братец поделился мыслью: — Коля, а давай в следующие выходные дни опять придем в лес и удивим лосенка? Научить шагать стожок — это же не особо удивительно, давай в следующий раз его нуачим кататься на лыжах. — Вперегонки с ветром, — согласился я улыбаясь.

Пирӗн колхозра кӗркунне, ҫӗрулмие кӑларсан хыр вӑрманӗнчи шӑтӑка хураҫҫӗ. Унта ҫӗр хӑйӑрлӑ, ҫӗрулми хӗлӗпе выртсан та пӑсӑлмасть. Ҫуркунне вара шӑтӑкран кӑлараҫҫӗ те лартаҫҫӗ. Вӑрманти тарӑн шӑтӑксем уҫах тӑрса юлаҫҫӗ. Пӗрре, пирӗн пӗр колхозник ҫак вӑрман урлӑ иртсе пынӑ чух, шӑтӑкра такам чакаланнине илтнӗ. Шӑтӑк патне пырса пӑхать те, унта темле тискер кайӑк курах каять. Йытӑ пысӑкӑшскер, хӑй самӑр та ула. Колхозникӗн хӑйпе пӗрле пуртӑ пулнӑ. Вӑл нумаях шухӑшласа тӑман, пӗшкӗннӗ те ҫак тискер кайӑка пуҫӗнчен пуртӑ тӑршшипе яра панӑ. Тискер кайӑк ӳкнӗ. Колхозник ӑна туртса кӑларнӑ та хулпуҫҫи урлӑ уртса, килне илсе ҫитернӗ. Тискер кайӑка урайне пӑрахса хӑй ачисене:— Пӑхӑр-ха, эпӗ вӑрмантан мӗн тытса таврӑнтӑм. Темле тискер кайӑк, эпӗ унӑн ятне те пӗлместӗп, — тенӗ вӑл.

У нас в колхозе картошку с осени закапывают в сосняке. Там песок, — картошка лежит всю зиму и не портится. Весной её вырывают из песка и сажают. А в сосняке остаются глубокие ямы. Вот раз шёл один наш колхозник по этому сосняку и слышит: будто скребётся кто в яме? Подошёл к яме, а там на дне совсем незнакомый зверь. Ростом с собачку, толстый, сам весь в белой и чёрной шерсти. У колхозника с собой был топор. Долго не раздумывая, колхозник наклонился над ямой да стукнул зверя обухом по голове. Зверь упал. Колхозник вытащил его из ямы, перекинул через плечо и пошёл домой. Дома скинул зверя на пол и говорит своим сыновьям:— Глядите, какого я зверя пристукнул в сосняке. Совсем непонятный зверь. Даже и прозванья его не знаю.

Аслӑ ачи тискер кайӑк ҫине пӑхать, — вӑл хулӑн, урисем кӗске, сӑмси сысна сӑмси пек. — Ку вӑрман сыснин ҫури, — тет вӑл. Вӑтам ачи чӗрнисем ҫине пӑхать, — чӗрнисем вӑрӑм та хӑрушӑ. — Ку кашкӑр ҫури, — тет вӑл. Кӗҫӗн ывӑлӗ вара унӑн ҫӳлти тутине ҫӗклесе ҫивчӗ шӑлӗсене пӑхать. Тискер кайӑкӑн шӑлӗсем ҫӑткӑн кайӑкӑнни пек вӑрӑм, асав шӑллӑ. — Упа ҫури, — тет вӑл. — Ҫук, — тет ашшӗ, — сысна ҫури те мар, кашкӑр ҫури те мар, упа ҫури те мар, темле, ӑнланса илмелле мар тискер кайӑк вӑл. Вӑрман хуралҫи — лесник патне кайса килем-ха, вӑл пӗлме кирлӗ. Ҫӗлӗкне тӑхӑнса тухрӗ те, алӑка хыттӑн хупса хӑварчӗ.

Старший сынишка поглядел на зверя, — а зверь толстый, ноги короткие, рыло свинячье. — Говорит:— Это лесной поросёнок. Средний сынишка поглядел зверю на когти, — а когти у зверя длинные, страшные. — И говорит:— Это волчонок. Младший сынишка поднял зверю верхнюю губу, поглядел на его зубы. А зубы у зверя хищные, клыкастые. — И говорит:— Медвезонок. — Нет, — сказал колхозник, — не поросёнок, не волчонок и не медвежонок, совсем непонятный зверь. Пойду за лесником, лесник должен знать. Взял шапку, вышел и дверь за собой захлопнул.

Пӑртак вӑхӑт иртсен лесникпе килсе алӑкне уҫать те, ачисем виҫҫӗшӗ те кӑмака ҫинче ларнине курать. — Атте, ан кӗр! — тесе кӑшкӑраҫҫӗ ачисем. — Атте, вӑл чӗрӗ! — Ҫыртса илӗ! Колхозник алӑк умӗнче чарӑнса тӑчӗ. Тискер кайӑк унӑн ури хушшинчен вӗлт ҫеҫ тухса тарчӗ. Крыльца ҫинчен сиксе анчӗ, кӗҫӗн алӑкран чупса тухрӗ. Хӑрлаткаласа илчӗ те, тӗмӗсем хушшинче ҫухалчӗ. Хӑй хыҫӗнче тӑракан лесник колхозника калать: — Начар ҫапнӑ эсӗ ӑна. Ку вӑрман кайӑкӗ — пурӑнаканскер. Эпир каланӑ пек каласан — пурӑш вӑл, кӗнеке ҫинчи пек каласан — барсук пулать. Вӑл шӑтӑкра пурӑнать. Йывӑҫ тымарӗсемпе, шапасемпе тата ытти чӗрчунсемпе тӑранса пурӑнать.

Через малое время вернулся с лесником, открывает дверь, а ребята его — все трое — на печке сидят, ноги поджали. И кричат ему:— Тятя, не входи! — Тятя, он живой! — Кусачий! Колхозник остановился на пороге. А зверь шасть у него между ног. Да с крыльца, да в калитку. Хрюкнул и пропал в кустах. А лесник, что стоял позади колхозника, и говорит: — Плохо ты его стукнул. Это зверь лесной, живучий. По-нашему — язвук, по-учёному — барсук. В норах живёт. Ест коренья да лягушек, да слизняков.

Ачасем кӑмака ҫинчен:— Ҫынна ҫимеҫҫӗ-и вара? — тесе ыйтаҫҫӗ. — Ҫынна тивмеҫҫӗ. — Эпир хӑраса лартӑмӑр! Вӗсем кӑмака ҫинчен анчӗҫ. — Эх, пӗлнӗ пулсан эпир ӑна пӗҫернӗ ҫӗрулми панӑ пулӑттӑмӑр. Пӗҫернӗ улма чӗрринчен тутлӑрах.

Ребята спрашивают с печки:— А людей он не ест? — Людей не трогает. — А мы-то страху натерпелись! И полезли с печки. — Эх, знать бы, мы бы печёной картошки ему дали б. Вкусной!

Чӑваш Енӗн вӗренӳ тата ҫамрӑксен политикин министрӗн Дмитрий Захаровӑн икӗ ҫӗнӗ заместителӗ ӗҫе кӳлӗннӗ. Республика ертӳҫин Олег Николаевӑн йышӑнӑвӗпе килӗшӳллӗн министрӑн ҫумӗсем пулса Наталья Поздеева тата Надежда Никандрова ӗҫлӗҫ. Наталья Поздеева Шупашкар хулин вӗренӳ управленийӗнче пай пуҫлӑхӗн заместителӗ пулнӑ. Надежда Никандрова вара 2016-2018 ҫулсенче Чӑваш Енӗн ӗҫ тата социаллӑ аталану министрӗн заместителӗнче тӑрӑшнӑ. Юлашки уйӑхра республикӑн Вӗренӳ тата ҫамрӑксен политикин министерствинче министрӑн икӗ заместителӗ ӗҫлеме пӑрахнӑ. Вӗсем — Алексей Иванов тата Ольга Хлебникова.

У министра образования и молодежной политики Чувашии Дмитрия Захарова появилось два новых заместителя. В соответствии с решением Главы республики Олега Николаева заместителями министра назначены Наталья Поздеева и Надежда Никандрова. Наталья Поздеева ранее занимала пост заместителем начальника отдела управления образования города Чебоксары. Надежда Никандрова же в 2016–2018 годах работала заместителем министра труда и социального развития Чувашии. За последний месяц Министерстве образования и молодежной политики республики по кинули два заместителя министра. Это — Алексей Иванов и Ольга Хлебникова.

Шупашкар районӗнчи Хураҫырма ялӗнче арҫын ҫухалнӑ. Ӑна полицейскисем, нимеҫӗсем шыраҫҫӗ. Хыпара «Лиза Алерт» ушкӑнра та вырнаҫтарнӑ. Владимир Яковлевич Николаев ҫӗртме уйӑхӗн 21-мӗшӗнче ҫухалнӑ. Килтен тухса кайнӑ чухне тӗттӗм кӑвак тӗслӗ куртка, тӗттӗм шӑлавар, хура кроссовка, сӑран кепка тӑхӑннӑ пулнӑ, кӑвак хутаҫ йӑтнӑ. Арҫын 55 ҫулта. Хӑй 175 сантиметр ҫӳллӗш, имшеркке кӗлеткеллӗ. Ӑна тухтӑрсен пулӑшӑвӗ кирлӗ. Владимир Николаева курнӑ тӑк ҫак номерсемпе шӑнкӑравлӑр: 8 800 700 5452 е 112.

В деревне Хора-Сирма Чебоксарского района пропал мужчина. Его поисками занимаются полицейские и волонтеры. Информация также размещена в группе «Лиза Алерт». Владимир Яковлевич Николаев пропал 21 июня. Уходя из дому, он был одет в темно-серую куртку, темные штаны, в черные кроссовки, серую кепку, у него с собой был синий пакет. Мужчине 55 лет. Его рост 175 сантиметров, худощавое телосложение. Ему необходима медицинская помощь. Если вы видели Владимира Николаева, просят позвонить по следующим номерам: 8 800 700 5452 или 112.

1. Иерусалим патне ҫывӑхарса Елеон тӑвӗн тайлӑмӗнче ларакан Виффаги тӗлне ҫитсессӗн, Иисус икӗ вӗренекенне ҫапла каласа маларах янӑ: 2. ҫак хӑвӑр умӑрти яла кайӑр, унта кӗрсенех эсир кӑкарса хунӑ ама ашакпа унӑн тихине куратӑр, вӗсене вӗҫертсе Ман патӑма ҫавӑтса килӗр; 3. пӗри-пӗри сире мӗн те пулин каласан, эсир: «вӗсем Ҫӳлхуҫана кирлӗ» тейӗр; ҫапла каласанах вӑл ашаксене парса ярӗ, тенӗ. 4. Ҫакӑ пӗтӗмпех пророк урлӑ каланӑ пек пулнӑ; вӑл ҫапла каланӑ: 5. «Сион хӗрне калӑр: акӑ сан патна Патшу килет, йӑвашскер, Вӑл ӗҫ ашакӗпе унӑн тихи ҫине ларса килет» тенӗ. 6. Вӗрекенӗсем вара кайнӑ та Иисус хушнӑ пек тунӑ: 7. ама ашакпа тихине ҫавӑтса пырса, вӗсем ҫине хӑйсен тумтирӗсене сарса хунӑ, Иисус ҫав тумтирсем ҫине ларнӑ. 8. Темӗн чухлӗ халӑх хӑйсен тумтирӗсене ҫул тӑрӑх сарса пынӑ, тепӗрисем тата йывӑҫ турачӗсене касса ҫул тӑрӑх пӑрахса пынӑ; 9. Ун умӗнчен те, хыҫӗнчен те пыракан халӑх ҫапла кӑшкӑрса пынӑ: Давид Ывӑлне осанна! Ҫӳлхуҫа ячӗпе Килекен мухтавлӑ! Эй Ҫӳлти Турӑ, осанна! 10. Вӑл Иерусалима пырса кӗрсен, пӗтӗм хула хускалнӑ: кам-ши Ку? тенӗ. 11. Халӑх вара: Ку — Галилейӑри Назаретран тухнӑ Иисус пророк, тенӗ. 12. Иисус Турӑ Ҫуртне кӗнӗ те унта суту-илӳ тӑвакансене пурне те хӑваласа кӑларнӑ; укҫа улӑштаракансенӗн сӗтелӗсене, кӑвакарчӑн сутакансенӗн тенкелӗсене тӳнтере-тӳнтере янӑ, 13. каланӑ вӗсене: «Манӑн Ҫуртӑма кӗлӗ ҫурчӗ тейӗҫ» тесе ҫырнӑ; эсир вара ӑна вӑрӑ-хурах йӑви туса хунӑ, тенӗ. 14. Турӑ Ҫуртӗнче Ун патне суккӑрсемпе уксах-чӑлахсем пынӑ, Вӑл вӗсене сыватнӑ. 15. Иисус тунӑ тӗлӗнмелле ӗҫсене курсассӑн тата ачасем те Турӑ Ҫуртӗнче «Давид Ывӑлне осанна!» тесе кӑшкӑрнине илтсессӗн, аслӑ священниксемпе кӗнекеҫӗсем тарӑхса кайнӑ та 16. каланӑ Ӑна: вӗсем мӗн каланине илтетӗн-и? тенӗ. Иисус вара вӗсене ҫапла калать: илтетӗп! Эсир «Эсӗ пӗчӗк ачасемпе кӑкӑр ачисенӗн чӗлхи-ҫӑварне Хӑвна мухтамалла турӑн» тенине нихӑҫан та вуламан-им? тенӗ. 17. Вӑл вара вӗсене пӑрахса кайнӑ та хуларан тухса Вифание ҫитнӗ, унта ҫӗр каҫнӑ.

1. И когда приблизились к Иерусалиму и пришли в Виффагию к горе Елеонской, тогда Иисус послал двух учеников, 2. сказав им: пойдите в селение, которое прямо перед вами; и тотчас найдете ослицу привязанную и молодого осла с нею; отвязав, приведите ко Мне; 3. и если кто скажет вам что-нибудь, отвечайте, что они надобны Господу; и тотчас пошлет их. 4. Все же сие было, да сбудется реченное через пророка, который говорит: 5. Скажите дщери Сионовой: се, Царь твой грядет к тебе кроткий, сидя на ослице и молодом осле, сыне подъяремной. 6. Ученики пошли и поступили так, как повелел им Иисус: 7. привели ослицу и молодого осла и положили на них одежды свои, и Он сел поверх их. 8. Множество же народа постилали свои одежды по дороге, а другие резали ветви с дерев и постилали по дороге; 9. народ же, предшествовавший и сопровождавший, восклицал: осанна Сыну Давидову! благословен Грядущий во имя Господне! осанна в вышних! 10. И когда вошел Он в Иерусалим, весь город пришел в движение и говорил: кто Сей? 11. Народ же говорил: Сей есть Иисус, Пророк из Назарета Галилейского. 12. И вошел Иисус в храм Божий и выгнал всех продающих и покупающих в храме, и опрокинул столы меновщиков и скамьи продающих голубей, 13. и говорил им: написано, - дом Мой домом молитвы наречется; а вы сделали его вертепом разбойников. 14. И приступили к Нему в храме слепые и хромые, и Он исцелил их. 15. Видев же первосвященники и книжники чудеса, которые Он сотворил, и детей, восклицающих в храме и говорящих: осанна Сыну Давидову! - вознегодовали 16. и сказали Ему: слышишь ли, что они говорят? Иисус же говорит им: да! разве вы никогда не читали: из уст младенцев и грудных детей Ты устроил хвалу? 17. И, оставив их, вышел вон из города в Вифанию и провел там ночь.

18. Ирхине хулана таврӑннӑ чухне Унӑн ҫиес килсе кайнӑ; 19. Вӑл, ҫул хӗрринче пӗр смоква йывӑҫҫи курса, ун патне пынӑ; ун ҫинче ҫулҫӑсӑр пуҫне нимӗн те тупайман та ҫапла калать ӑна: сан ҫинче ӗмӗрне те ҫимӗҫ ан пултӑр, тет. Смоква йывӑҫӗ ҫийӗнчех хӑрса ларнӑ. 20. Ҫакна курсассӑн вӗренекенӗсем тӗлӗнсех кайнӑ: смоква йывӑҫӗ епле-ха ҫийӗнчех хӑрса ларчӗ? тенӗ. 21. Иисус вӗсене хуравласа каланӑ: чӑн калатӑп сире: эсир ӗненсессӗн, иккӗленмесессӗн, смоква йывӑҫӗпе мӗн пулнине ҫеҫ мар тӑватӑр, ҫак тӑва: «ҫӗклен те тинӗсе ӳк» тесен — ҫапла пулӗ те; 22. ӗненсе кӗлтусассӑн эсир кирек мӗн ыйтнине пурне те илетӗр, тенӗ. 23. Вӑл Турӑ Ҫуртне кӗрсе унта вӗрентнӗ чухне Ун патне аслӑ священниксемпе халӑх пуҫлӑхӗсем пынӑ та каланӑ: Эсӗ ҫакна мӗнле тивӗҫпе тӑватӑн? ку ирӗке Сана кам панӑ? тенӗ. 24. Иисус вӗсене ҫапла хуравласа каланӑ: Эпӗ те сирӗнтен пӗр сӑмах ыйтам; эсир Мана ҫавна каласассӑн, Эпӗ те сире ҫакна мӗнле тивӗҫпе тунине каласа парӑп; 25. Иоанн шыва кӗртни мӗнле пулнӑ: Турӑ ирӗкӗпе-и, этем ирӗкӗпе-и? тенӗ. Лешӗсем хӑйсем хушшинче канашланӑ: «Турӑ ирӗкӗпе» тесессӗн, Вӑл пире: «апла пулсан мӗншӗн ӗненмерӗр ӑна?» тейӗ; 26. «этем ирӗкӗпе» тесессӗн, халӑхран хӑратпӑр: Иоана пурте пророк тесе хисеплеҫҫӗ, тенӗ. 27. Вара Иисуса ҫапла хуравланӑ: пӗлместпӗр, тенӗ. Вӑл та вӗсене: Эпӗ те сире ҫакна мӗнле тивӗҫпе тунине каламастӑп. 28. Сире мӗнле пек туйӑнать? Пӗр ҫыннӑн икӗ ывӑл пулнӑ; вӑл пӗрин патне пынӑ та каланӑ: «ывӑлӑм, паян иҫӗм ҫырли пахчине кайса ӗҫле-ха» тенӗ. 29. Анчах та лешӗ: «каяс килмест» тенӗ; кайран тата ӳкӗннӗ те пахчана кайнӑ. 30. Ашшӗ тепӗр ывӑлӗ патне пырса ӑна та ҫаплах каланӑ. Ку ӗнтӗ: «кайӑп, аттемӗм» тенӗ; хӑй кайман та. 31. Иккӗшӗнчен хӑшӗ ашшӗ ирӗкне пурӑнӑҫланӑ? тенӗ. Вӗсем Ӑна: малтанхи, теҫҫӗ. Иисус вӗсене ҫапла калать: чӑн калатӑп сире: куланай пуҫтаракансемпе аскӑн хӗрарӑмсем Турӑ Патшалӑхне сирӗнтен маларах кӗрӗҫ. 32. Мӗншӗн тесессӗн сирӗн пата тӳрӗлӗх ҫулӗпе Иоанн килчӗ, эсир ӑна ӗненмерӗр, куланай пуҫтаракансемпе аскӑн хӗрарӑмсем ӑна ӗненчӗҫ; эсир ҫавна курса та ӳкӗнмерӗр, ӑна ӗненес темерӗр. 33. Тата тепӗр ытарӑш итлӗр-ха. Пӗр кил хуҫи пулнӑ, вӑл иҫӗм ҫырли пахчи чӗртнӗ те ӑна йӗри-тавра карта тытса ҫавӑрнӑ, унта юхтаркӑч чавнӑ, пашне лартнӑ; унтан ӑна пахчаҫӑсене тара панӑ та хӑй тухса кайнӑ. 34. Ҫырла вӑхӑчӗ ҫитсен, вӑл тарҫисене пахчаҫӑсем патне хӑй ҫырлине илме янӑ. 35. Пахчаҫӑсем унӑн тарҫисене ярса тытнӑ та хӑшне хӗнесе пӗтернӗ, хӑшне вӗлернӗ, хӑшне тата чулпа пенӗ. 36. Хуҫа ӗнтӗ унта урӑх тарҫисене янӑ, кусем малтанхинчен те нумайрах пулнӑ; вӗсемпе те ҫаплах хӑтланнӑ. 37. Юлашкинчен вӑл вӗсем патне хӑй ывӑлне янӑ: «ывӑлӑмран вӑтанӗҫ-ха» тенӗ. 38. Хуҫа ывӑлне курсассӑн пахчаҫӑсем пӗр-пӗринпе калаҫнӑ: «ашшӗн пурлӑхӗ ҫакна юлмалла; атьӑр, ӑна вӗлерер те унӑн еткерне хамӑр илер» тенӗ. 39. Вара ӑна ярса тытнӑ та пахчаран илсе тухса вӗлернӗ. 40. Ӗнтӗ пахча хуҫи килсессӗн, ҫав пахчаҫӑсене мӗн тӑвӗ вӑл? тенӗ Иисус. 41. Ӑна ҫапла калаҫҫӗ: ҫав усалскерсене усал вилӗмпе вӗлерттерӗ те пахчине урӑх пахчаҫӑсене парӗ — лешӗсем ӑна ҫырлине вӑхӑтӗнче парса тӑрӗҫ, теҫҫӗ. 42. Иисус вӗсене ҫапла калать: Ҫырура: «ҫурт тӑвакансем тиркенӗ чул кӗтес никӗсӗ пулчӗ: ку — Ҫӳлхуҫа ӗҫӗ, пирӗн куҫ умӗнчи тӗлӗнмелле ӗҫ» тесе ҫырнине эсир нихӑҫан та вуламан-им? 43. Ҫавӑнпа калатӑп сире: Турӑ Патшалӑхне сирӗнтен туртса илӗҫ те ӑна унӑн ҫимӗҫне кӳрекен халӑха парӗҫ; 44. ҫав чул ҫине ӳкекен арканӗ; чулӗ кам ҫине ӳкӗ, ӑна лапчӑтса пӑрахӗ, тенӗ. 45. Унӑн ытарӑшӗсене илтсессӗн аслӑ священниксемпе фарисейсем Вӑл хӑйсем ҫинчен каланине ӑнланса илнӗ, 46. вӗсем Ӑна ярса тытасшӑн пулнӑ, анчах халӑхран хӑранӑ, мӗншӗн тесессӗн Ӑна пророк тесе хисепленӗ.

18. Поутру же, возвращаясь в город, взалкал; 19. и увидев при дороге одну смоковницу, подошел к ней и, ничего не найдя на ней, кроме одних листьев, говорит ей: да не будет же впредь от тебя плода вовек. И смоковница тотчас засохла. 20. Увидев это, ученики удивились и говорили: как это тотчас засохла смоковница? 21. Иисус же сказал им в ответ: истинно говорю вам, если будете иметь веру и не усомнитесь, не только сделаете то, что сделано со смоковницею, но если и горе сей скажете: поднимись и ввергнись в море, - будет; 22. и все, чего ни попросите в молитве с верою, получите. 23. И когда пришел Он в храм и учил, приступили к Нему первосвященники и старейшины народа и сказали: какой властью Ты это делаешь? и кто Тебе дал такую власть? 24. Иисус сказал им в ответ: спрошу и Я вас об одном; если о том скажете Мне, то и Я вам скажу, какою властью это делаю; 25. крещение Иоанново откуда было: с небес, или от человеков? Они же рассуждали между собою: если скажем: с небес, то Он скажет нам: почему же вы не поверили ему? 26. а если сказать: от человеков, - боимся народа, ибо все почитают Иоанна за пророка. 27. И сказали в ответ Иисусу: не знаем. Сказал им и Он: и Я вам не скажу, какою властью это делаю. 28. А как вам кажется? У одного человека было два сына; и он, подойдя к первому, сказал: сын! пойди сегодня работай в винограднике моем. 29. Но он сказал в ответ: не хочу; а после, раскаявшись, пошел. 30. И подойдя к другому, он сказал то же. Этот сказал в ответ: иду, государь, и не пошел. 31. Который из двух исполнил волю отца? Говорят Ему: первый. Иисус говорит им: истинно говорю вам, что мытари и блудницы вперед вас идут в Царство Божие, 32. ибо пришел к вам Иоанн путем праведности, и вы не поверили ему, а мытари и блудницы поверили ему; вы же, и видев это, не раскаялись после, чтобы поверить ему. 33. Выслушайте другую притчу: был некоторый хозяин дома, который насадил виноградник, обнес его оградою, выкопал в нем точило, построил башню и, отдав его виноградарям, отлучился. 34. Когда же приблизилось время плодов, он послал своих слуг к виноградарям взять свои плоды; 35. виноградари, схватив слуг его, иного прибили, иного убили, а иного побили камнями. 36. Опять послал он других слуг, больше прежнего; и с ними поступили так же. 37. Наконец, послал он к ним своего сына, говоря: постыдятся сына моего. 38. Но виноградари, увидев сына, сказали друг другу: это наследник; пойдем, убьем его и завладеем наследством его. 39. И, схватив его, вывели вон из виноградника и убили. 40. Итак, когда придет хозяин виноградника, что сделает он с этими виноградарями? 41. Говорят Ему: злодеев сих предаст злой смерти, а виноградник отдаст другим виноградарям, которые будут отдавать ему плоды во времена свои. 42. Иисус говорит им: неужели вы никогда не читали в Писании: камень, который отвергли строители, тот самый сделался главою угла? Это от Господа, и есть дивно в очах наших? 43. Потому сказываю вам, что отнимется от вас Царство Божие и дано будет народу, приносящему плоды его; 44. и тот, кто упадет на этот камень, разобьется, а на кого он упадет, того раздавит. 45. И слышав притчи Его, первосвященники и фарисеи поняли, что Он о них говорит, 46. и старались схватить Его, но побоялись народа, потому что Его почитали за Пророка.

Ачасем пӗчӗк карапсем туса ҫырма тӑрӑх юхтараҫҫӗ. Ҫав карапсене вӗсен пиччӗшӗ хыр хуйӑрӗнчен ҫӗҫӗпе касса тӑвать. Йӑмӑкӗ вара ҫитсӑ татӑкӗсем карса парӑссем тӑва-тӑва хурать. Чи пысӑк карап валли вӑрӑм мачта кирлӗ пулнӑ. — Тӳрӗ хулӑран тӑвас пулать, — терӗ те пиччӗшӗ ҫӗҫҫине илсе тӗме хушшине кӗрсе кайрӗ. Сасартӑк вӑл тӗме хушшинче:— Шӑшисем, шӑшисем! — тесе кӑшкӑрса ячӗ. Йӑмӑкӗ ун патне чупса пычӗ. — Хулӑ касрӑм ҫеҫ, — каласа пачӗ пиччӗшӗ, — вӗсем сасартӑк сиксе тухрӗҫ те тарма пуҫларӗҫ. Темӗн чухлӗн! Пӗри авӑ унта, тымарсем айне пытанчӗ. Тӑх-та-ха, эпӗ ӑна халех тытатӑп…

Ребята пускали по реке кораблики. Брат вырезал их ножиком из толстых кусков сосновой коры. Сестрёнка прилаживала паруса из тряпочек. На самый большой кораблик понадобилась длинная мачта. — Надо из прямого сучка, — сказал брат, взял ножик и пошёл в кусты. Вдруг он закричал оттуда:— Мыши, мыши! Сестрёнка бросилась к нему. — Рубнул сучок, — рассказывал брат, — а они как порскнут! Целая куча! Одна вон сюда, под корень. Погоди, я её сейчас…

Вӑл тымара касса татрӗ те пӗчӗк шӑши ҫурине туртса кӑларчӗ. — Ай, мӗнле пӗчӗкскер! — тӗлӗнчӗ йӑмӑкӗ. — Сарӑ? Ун пеккисем те пулаҫҫӗ-и вара? — Ку тискер шӑши ҫури, — ӑнлантарчӗ пиччӗшӗ, — хир шӑши. Кашни йӑхӑн хӑйӗн ячӗ пур, анчах та ку мӗнле йӑхран пулнине пӗлместӗп. Ку вӑхӑтра шӑши ҫури ҫӑварне уҫрӗ те пиклетсе илчӗ. — Пик! Вӑл хӑйне Пик, тесе чӗнеҫҫӗ тет! — кулса ячӗ йӑмӑкӗ. — Пӑх-ха, вӑл мӗнле чӗтрет! Ай! Унӑн хӑлхинчен юн юхать. Ӑна эсӗ кӑларнӑ чух ҫӗҫӗпе шӑйӑрса илнӗ. Унӑн суранӗ ыратать пулас.

Он перерубил ножиком корень и вытащил крошечного мышонка. — Да какой же он малюсенький! — удивилась сестрёнка. — И желторотый! Разве такие бывают? — Это дикий мышонок, — объяснил брат, — полевой. У каждой породы своё имя, только я не знаю, как этого зовут. Тут мышонок открыл розовый ротик и пискнул. — Пик! Он говорит, его зовут Пик! — засмеялась сестрёнка. — Смотри, как он дрожит! Ай! Да у него ушко в крови. Это ты его ножиком ранил, когда доставал. Ему больно.

— Эпӗ ӑна пурпӗрех вӗлеретӗп, — ҫиленсе каларӗ пиччӗшӗ. — Эпӗ вӗсене пурне те вӗлеретӗп, мӗншӗн тесен вӗсем пирӗн тырра вӑрлаҫҫӗ. — Яр ӑна, — тархасларӗ йӑмӑкӗ, — вӑл пӗчӗккӗ-ҫке. Анчах вӑл йӑмӑкне итлесшӗн пулмарӗ. — Эппин шыва пӑрахатӑп, — терӗ те ҫырма хӗрринелле утрӗ. Хӗрача часах шӑши ҫурине хӑтарма май тупрӗ. — Чарӑн-ха, — кӑшкӑрчӗ вӑл пиччӗшне. — Пӗлетӗн-и, мӗн тӑвӑпӑр? Лартса ярар эппин ӑна хамӑрӑн чи пысӑк карап ҫине, вӑл вара пирӗн пассажир вырӑнне пулӗ! Пиччӗшӗ ҫак шухӑшпа килӗшрӗ. — Пурпӗрех путать-ҫке вӑл. Карапа пассажирпа яма лайӑхрах. Акӑ вӑл парӑсне майлаштарса карчӗ те, чавса тунӑ карап ҫине шӑши ҫурине лартса шыва ячӗ. Ҫил вӗрнипе карап ҫыран хӗрринчен хускалса кайрӗ.

— Всё равно убью его, — сердито сказал брат. — Я их всех убиваю: зачем они у нас хлеб воруют? — Пусти его, — взмолилась сестрёнка, — он же маленький! Но мальчик не хотел слушать. — В речку заброшу, — сказал он и пошёл к берегу. Девочка вдруг догадалась, как спасти мышонка. — Стой! — закричала она брату. — Знаешь что? Посадим его в наш самый большой кораблик, и пускай он будет за пассажира! На это брат согласился. Всё равно мышонок потонет в реке. А с живым пассажиром кораблик пустить интересно. Наладили парус, посадили мышонка в долблёное судёнышко и пустили по течению. Ветер подхватил кораблик и погнал его от берега.

Шӑши ҫури чӗрнисемпе карапран ҫирӗппӗн ҫаклатса тытрӗ, вырӑнтан та хускалмарӗ. Ачасем ӑна аллисемпе сулса ӑсатса ячӗҫ. Ҫак вӑхӑтра ачасене киле чӗнчӗҫ. Вӗсем ҫӑмӑл карап ҫырма кукӑрӗнчен пӑрӑнса иртнине курчӗҫ. — Мӗскӗн, пӗчӗк Пик! — терӗ хӗрача киле таврӑннӑ чух. — Карапа ҫил ӳпӗнтерсе хурӗ те, Пик шыва путӗ. Ача шарламарӗ. Вӑл хӑйсен чӑланӗнчи шӑшисене пурне те мӗнле майпа тытса пӗтересси ҫинчен шухӑшларӗ.

Мышонок крепко вцепился в сухую кору и не шевелился. Ребята махали ему руками с берега. В это время их кликнули домой. Они ещё видели, как лёгкий кораблик на всех парусах исчез за поворотом реки. — Бедный маленький Пик! — говорила девочка, когда они возвращались домой. — Кораблик, наверно, опрокинет ветром, и Пик утонет. Мальчик молчал. Он думал, как бы ему извести всех мышей у них в чулане.

— Телейӗн ури кӗске, хуйхӑн — кашни утӑмӗ ҫичӗ ҫухрӑм, теҫҫӗ. Хӗвеле пӗлӗт хупӑрласа илсен, пӗлӗт мӗлки ҫийӗн хӑвӑрттӑн шуса иртет. Ҫавӑн пекех Чайкӑна нимӗҫсем тытса кайни ҫинчен пӗлтерекен хыпар та самантрах вӑрмансемпе ялсене сарӑлчӗ… Тул ҫутӑлса ҫитмен-ха, вӑрман ирхи тӗтрепе хупӑрланса тӑрать; Зимин янӑ йӗлтӗрҫӗсем вӑрмана тарса пынӑ ял-йышсен ялӗсене чуптарчӗҫ. Уҫланка пуринчен малтан Семен Курагин ҫитрӗ. Зимин ӗнер ҫеҫ ӑна Жуково ялӗнчен килнӗ вунсакӑр ҫыннӑн командирӗ туса хучӗ. (Ыттисем халь те кӗпер тунӑ ҫӗрте, йӗплӗ пралукпа тытса ҫавӑрнӑ карта ӑшӗнче «пурӑнаҫҫӗ-ха».) Кайран Залесски ялӗнчен килнӗ ҫынсен командирӗ Карп Савельевичпа Покатной командирӗ, Нюша инкен шӑллӗ, Кирилл, ҫитрӗҫ. Вӑрманта вырнаҫнӑ вунвиҫӗ ялтан кӑнтӑрла тӗлне вуникӗ ҫын килчӗ. Ожерелки командирӗ Маня Волгина ҫеҫ ҫук. Акӑ вӑл та ҫитрӗ, макӑрса пӗтнӗ… Зимин, килекенсем сывлӑх суннине хирӗҫ сӑмах чӗнмесӗр пуҫне сулса ответлекенскер, Маня патне пырса ӑна алӑ пачӗ.

У счастья — короткие ноги, у горя — каждый шаг семимильный. Быстро проносится тень по земле, когда туча внезапно закроет солнце. Так и черная весть о поимке Чайки мгновенно облетела села, пронеслась по лесам… Лес стоял, еще окутанный предрассветной мглой, когда заскрипел снег под лыжами гонцов Зимина, помчавшихся к осевшим в лесах отрядам-селениям. Первым явился на поляну Семен Курагин. Его Зимин только вчера назначил командиром над восемнадцатью жуковцами. (Остальные односельчане Семена до сих пор «жили» на строительстве за колючей проволокой). Потом вместе пришли командир залесчан Карп Савельевич и командир покатнинцев, брат тети Нюши — Кирилл. Тринадцать селений осело в лесах, и к полудню на поляну прибыли от них двенадцать представителей. Недоставало командира ожерелковцев — Мани Волгиной. Но вот пришла и она — осунувшаяся, с заплаканным лицом… Зимин, отвечавший на приветствия молчаливым кивком, подошел к ней и пожал руку.

— Чӑт, Маня! — Эпӗ чӑтатӑп! — Василиса Прокофьевна мӗнле? — Кайрӗ. — Кайрӗ-и? Маня хулпуҫҫи ҫинчи винтовка ҫаккине майларӗ те:— Певскӑна, — тесе шӑппӑн хушса хучӗ. — Апла эппин, — салхулӑн каларӗ Зимин. — Мӗнле-ха, эсӗ, Маня, ӑна ятӑн? — Ӑна епле тытса чарӑн, Алексей Дмитриевич! Хӑвӑрах пӗлетӗр пулӗ… «Хӗрӗм, — манӑн кӑвакарчӑнӑм чуниллисен чӗрнине лекнӗ, эпӗ кунта…» терӗ те тухса кайрӗ.

— Крепись, Маня! — Я креплюсь. — Как Василиса Прокофьевна? — Уехал. — Пошел? Маня поправила ремень винтовки, съехавший на край плеча, и тихо промолвила: — В Певск. — Та-ак, — мрачно протянул Зимин.  — Как же это ты, Маня, отпустила ее? — Да разве можно удержать, Алексей Дмитриевич! Чай, сами знаете… «Дочь, — говорит, — моя голубка, в когтях у стервятников, а я тут буду…» и пошла.

Зимин ытти командирсен еннелле ҫаврӑнчӗ. — Ну, ларӑр-ха, калаҫса пӑхар, — терӗ вӑл пӗренесем ҫине кӑтӑртса. Партизансем пӗренесем ҫине вырнаҫрӗҫ. Васька куҫҫульне питҫӑмарти ҫинчен шӑлса илчӗ тӗ юр ҫинех ларчӗ. Зиминӑн Женьӑпа юнашар тӑракан Федьӑна курсассӑнах ҫан-ҫурӑмӗ сӑрлатса кайрӗ. Механикӗн пӑртак та хускалман пит-куҫӗ хӑрушшӑн курӑнать, куҫӗсем ытла ҫиленсе пӑхаҫҫӗ. — Федя, лар, — ачашшӑн хушрӗ Зимин. Федя лармарӗ, аллисене кӑкӑрӗ ҫине тытса ҫав вырӑнтах тӑчӗ. Кулагина Маруся вара Травкина Люба ҫумне пырса ларчӗ. Зиминӑн мӗнпур отрячӗ пухӑннӑ, часовойсем виҫӗмкунах хулари подпольщиксем патне ӗҫпе кайнӑ Нина Васильевнӑпа йывӑр аманнисем ҫеҫ кунта ҫук. Пӗр вӑхӑта хырсем шавланинчен урӑх пер сас-чӳ те илтӗнмерӗ. — Юлташсем, пирӗн пӗр кӑткӑс ӗҫ пур, — шӑппӑн пуҫларӗ Зимин. — Голубев юлташ сӗннӗ тӑрӑх хамӑрӑн мӗнпур вӑйпа Певск хулине тапӑнса Чайкӑна хӑтармалла. Ҫак шухӑшпа ытти юлташсем те килӗшеҫҫӗ. Халь шутласа пӑхӑр: ҫакна тума пултаратпӑр-и эпир?

Зимин отвернулся от нее к остальным командирам. — Ну, что же, давайте поговорим, — он указал на бревна: — Садитесь… Партизаны кругом обступили бревна. Васька, размазывая по лицу слезы, сел прямо на снег. Зимин взглянул на стоявшего рядом с Женей Федю и почувствовал, как по всем жилам пробежал неприятный холодок. Лицо механика было страшно в своей неподвижности, словно в камень вправили живые глаза, — и из них смотрели и нетерпение, и боль, и гнев. — Сядь, Федя, — пригласил он ласково. Федя продолжал стоять, сложив на груди руки. Маруся Кулагина села возле Любы Травкиной. Весь зиминский отряд был здесь, кроме часовых, Нины Васильевой, еще третьего дня ушедшей в Певск с заданием к городским подпольщикам, и тяжело раненных. Но вокруг командиров слышались лишь напряженное дыхание людей и шум сосен. — Сложный вопрос перед нами, товарищи, — тихо сказал Зимин.  — Есть предложение товарища Голубеза — всеми имеющимися у нас силами сделать налет на Певск и освободить Чайку. Это предложение горячо поддерживается и другими товарищами. Давайте подумаем: реально ли оно?

Зимин каланӑ вӑхӑтра уҫланка хура пӗлӗт хупӑрласа илчӗ, юр пӗрчисем йӑлтӑртатми пулчӗҫ, сасартӑк вӑрман та тӗксӗмленчӗ. — Аппа чупса килет, — терӗ Николай Васильев. Зимин ҫаврӑнса пӑхрӗ. — Юлташсем, Катьӑна… — Нина йывӑҫсем хушшинчен чупса тухсан, пухӑннӑ ҫынсем ҫине пӑхса илчӗ те, унта Катьӑна тытни ҫинчен пурте пӗлнине туйса илчӗ. Зимин ӑна хӑй патне чӗнчӗ. Курагин Семен пӑртак хӗсӗнсе ӑна Карп Савельевичпа хӑй хушшине вырӑн пачӗ. — Хулара мӗн?.. ҫынсем пӗлеҫҫӗ-и? — Командир юлташ, ҫавӑн ҫинчен анчах калаҫаҫҫӗ. Партизансем Чайкӑна хӑтарма хулана килеҫҫӗ тесе такам сӑмах сарнӑ. Пире кӗтеҫҫӗ. — Нимӗҫсем мӗн тӑваҫҫӗ? Ҫав хыпар нимӗҫсем патне те ҫитнӗ пулӗ ӗнтӗ?

Пока Зимин говорил, тяжелая туча нависла над поляной, снег перестал искриться, и в лесу сразу стало темнее. — Сестра бежит, — сказал Николай Васильев. Зимин оглянулся. — Товарищи, Катю-то…  — Выбежав из-за деревьев, Нина окинула взглядом толпу и догадалась, что здесь уже все известно. Зимин подозвал ее. Семен Курагин потеснился, и Нина села между ним и Карпом Савельевичем. — Что в городе? Население знает? — Только и говорят об этом, товарищ командир. Кто-то пустил слух, будто партизаны придут в город, чтобы, значит, Чайку освободить. Нас дожидаются. — А немцы что делают? Вероятно, дошли эти слухи и до немцев?

— Эпӗ аран-аран хӑтӑлса тухрӑм… хула тулли нимӗҫ… Пур ҫулсем ҫине те тупӑсемпе пулеметсем лартса тухнӑ… Головлево ялӗ ҫумӗпе иртнӗ чух ялтан утлӑ ҫар тухнине куртӑм. Вӗсем те унта чуптарчӗҫ пулмалла, — пӑртак иккӗленсе каларӗ Нина. — Илтрӗр-и, юлташсем? — терӗ Зимин. Вӑл Федя ҫине пӑхса илчӗ. — Халӑхшӑн Чайка кам пулнине нимӗҫсем те пирӗнтен начарах мар ӑнланнине кӑтартать ку, — терӗ Федя. — Ҫапла тейӗпӗр… Эсӗ мӗн сӗнетӗн-ха вара? — Кирек мӗнле хакпа та пулин хулана кӗрсе ӑна хӑтармалла!

— Я насилу выбралась… полон город немцев… На всех дорогах орудия и пулеметы выставлены… Мимо Головлева шла, из села конница помчалась. Тоже, наверное, туда погнали, — поколебавшись, подтвердила Нина. — Слышали, товарищи? — спросил Зимин. Взгляд его остановился на Феде. — Это только доказывает, что немцы не хуже нас понимают, что такое для народа Чайка! — сказал Федя. — Предположим… И что же ты предлагаешь? — Любой ценой пробиться в город и спасти!

Уҫланкӑра шавланӑ сасӑ кӗрлесе кайрӗ. Ваҫка ҫунса тӑракан куҫӗсемпе Федя ҫине хаваслӑн пӑхса тӑчӗ. — Чӑнах та! — кӑшкӑрса ячӗ Женя. — Мӗнех вара нимӗҫсем нумай пулни? Эпир те сахалӑнах мар! Унӑн пичӗ шурса кайнӑ, куҫӗсем кашнин ҫинех: «Катя нимӗҫсен аллинче, эпир кунта сӑмахласа вӑхӑт ирттеретпӗр… Ай, ку мӗн тери лайӑх мар!» тесе пӑхнӑн туйӑнать. Зимин вара Лебяжьерен килнӗ старик ҫине пӑхса илчӗ, старик отряд командирӗ. Лешӗ шурӑ сухалне шӑлкаласа шӑппӑн калама пуҫларӗ. — Лексей Митрич, ӑҫтан манма ӑна… ӑна кашни утӑмрах нимӗҫсем сыхласа ҫӳрерӗҫ, вӑл пире хӑтарас тесе ҫӳрерӗ… Иосиф Виссарионович сӑмахӗсене пирӗн пата вилӗм витӗр илсе ҫитерчӗ тесен те ытлашши пулас ҫук… Ҫакна манӑпӑр-и вара?.. Кам пулнӑ пирӗншӗн Чайка! Епле хӑтарар мар… Апла пулсан эпӗ ачасене мар, мӑнуксене те куҫран пӑхма хӑяймастӑп! Чайкӑна асаплантарса вӗлернӗ чух, асатте, эсӗ ӑҫта пулнӑ? тейӗҫ. Вӑрманта, тейӗн. Сан аллӑнта мӗн пулнӑ? — тесе ыйтӗҫ. Вӑл винтовкине хулпуҫҫийӗ ҫинчен хывса илчӗ. — Пӑшал! Пиҫиххи хушшинче мӗн? Гранатӑсем! — пӗтерчӗ вӑл хӑй сӑмахне.

Гул взволнованных голосов прокатился по поляне. Васька смотрел на Федю восторженно, разгоревшимися глазами. — Действительно! — вскрикнула Женя.  — Що с того, що немцев богато? И нас немало. Лицо ее было бледно, а глаза, полные смятения, оглядывали всех: «Катя у немцев, а мы тут на разговоры время тратим… Ой як цэ погано!» казалось, говорили. Зимин перевел взгляд на старика — командира отряда лебяженцев. Поглаживая седую бороду, тот тихо сказал: — Лексей Митрич, разве забудешь… на каждом шагу ее немцы стерегли, а она шла, чтобы вызволить, стало быть, нас… Можно сказать, скрозь смерть до нас слова Иосифа Виссарионовича донесла… И это разве забудешь… Кем она была для нас, Чайка-то! Как не спасти… Да я тогда не то что — ни детям, ни внукам в глаза не смогу посмотреть! Растерзали, мол, Чайку, а ты где, дед, в это время был? В лесу, скажешь. А в руках у тебя что было? — спросят. Он дернул с плеча винтовку.  — Ружье! А за поясом? Гранаты! — закончил он.

— Эпӗ шухӑшланӑ пекех! — вӗриленсе кӑшкӑрчӗ Курагин. Унтан ура ҫине сиксе тӑрса васкавлӑн калаҫа пуҫларӗ:  — Мӗнле пулать-ха, мур илесшӗ, э?.. Мана кунта юлташсем пӗр кӑмӑллӑн пулса хушса ячӗҫ… Унӑн куҫӗсем мӑчлатса илчӗҫ, пичӗ хӗрелсе кайрӗ. — Лексей Митрич! Командир юлташ! Тупӑсем айне выртсан та хӑтарӑпӑр! Хӑтаратпӑр, тупата! — Хӑтаратпӑр! — кӑшкӑрчӗҫ темиҫен пӗр харӑс. Травкина Люба ларса тухнӑ ҫынсем ҫине тинкерсе пӑхрӗ.

— Мои мысли! — возбужденно вскрикнул Курагин. Вскочив на ноги, он заговорил торопливо, взволнованно: — Что же получается, Егор те за ногу, а?.. Отпустили меня сюда товарищи с единогласным наказом…  — Ресницы его заморгали, и лицо стало малиновым.  — Лексей Митрич! Товарищ командир! Под пушками ляжем, а спасем! Спасем, Егор те за ногу! — Спасем! — крикнуло несколько голосов. Черные глаза Любы Травкиной, пламенея, сверкнули по толпе.

— Мӗн калаҫмалли пур? Певск хулине каяр! Вӑл чӗннипе пурте пӗр харӑс килӗшсе кӑшкӑрни вӑрмана янӑратса ячӗ. Волгина Маня партизансем ҫине шанчӑклӑн пӑхса илчӗ. Федьӑн сарлака кӑкӑрӗ ҫӳлелле хӑпарать, куҫӗсем йӑлкӑшса тӑраҫҫӗ. Шухӑшӗнче вӑл хулана ҫӗмӗрсе кӗрекен хаярланнӑ партизансен отрячӗ умӗнче хӑй тӑнине курчӗ ӗнтӗ. Зимин тӑчӗ, вӑл шурса кайнӑ, куҫхаршисем пӗрлешсе тӑраҫҫӗ. Партизансем шӑпланчӗҫ. Вӑл ҫамки ҫинчи тарне ҫӗлӗкӗпе шӑлчӗ, ҫӗлӗкне вӑл тӑхӑнмарӗ. — Эпӗ сире ӑнланатӑп, анчах… Эпир сирӗнпе мӗншӗн вӑрманта пулнине те манма юрамасть, юлташсем. Ку кӑна мар-ха…

— Чего говорить? На Певск! Ее призыв подхватили так дружно, что эхо вздрогнуло и далеко разнеслось по лесу. Маня Волгина с радостной надеждой смотрела на партизан. Широкая грудь Феди поднималась высоко, глаза горели. Мысленно он уже видел себя врывающимся в город впереди гневного партизанского войска. Зимин встал — бледный, с плотно сдвинутыми бровями. Партизаны притихли. Он вытер шапкой пот со лба и остался с раскрытой головой. — Я понимаю вас, но… Плохо забывать, товарищи, про то, зачем мы с вами здесь, в лесу. И не только это…

Вӑл Федьӑпа ыттисем ҫине йывӑррӑн пӑхса ҫаврӑнчӗ. — Эпӗ Федьӑна каҫаратӑп, вӑл… эсир вара? Эсир пӗлместӗр-и вара, пире, пуринчен ытларах Чайкӑна нимӗҫсен пусмӑрлӑхӗнчен халӑха туртса илме мӗнле йывӑр пулнине? Пурне те хӑтараймарӑмӑр-ха… Йӗплӗ пралукпа тытнӑ картара асапланаҫҫӗ… Мӗншӗн эпир ҫак ӗҫсене турӑмӑр? Мӗншӗн Чайка та ҫак ӗҫсене турӗ? Халӑха нимӗҫ пусмӑрӗнче вӗлерттересшӗн мар пулӗ, тетӗп эпӗ. Тӗрӗс калатӑп-и, Маня? — ыйтрӗ вӑл Волгинӑн татах тӗксӗмленнӗ сӑнарӗ ҫине пӑхса. Маня пуҫне чӗркуҫҫисем хушшине чиксе йӗрсе ячӗ. Федя ӑнланса илчӗ: Зимин унӑн сӗнӳне йышӑнасшӑн мар. Ку вара Чайка нимӗҫсен аллинче юлнине пӗлтерет… Чайка! Унӑн сенкер куҫлӑ савнийӗ; Чайка чуптунипе унӑн тути халь те пӗҫерсе тӑрать! Федя куҫӗсем умӗнче унӑн сӑнарӗ курӑнса тӑрать, хӑлхара: «Манӑн савниҫӗм»… тени янӑрать. Ҫиленнипе унӑн куҫӗсем тӗксӗмленчӗҫ.

Он посмотрел на Федю, и взгляд его, словно свинцом налитый, заскользил по лицам. — Феде еще я прощаю, он… а вы? Разве не знаете вы, с каким трудом пришлось нам — и больше всех Чайке — вырывать народ из фашистской кабалы? И еще не всех вырвали… Томятся за колючей проволокой… Зачем мы это делали? Зачем это делала Чайка? Я думаю, не для того, чтобы положить народ у немецких пушек. Правильно, Маня? — спросил он Волгину, лицо которой от его слов опять помрачнело. Маня отвернулась и заплакала, уткнувшись лицом в колени. Федя понял: Зимин хочет отклонить его предложение. А это означало: Чайка отдается немцам на растерзание… Чайка!.. Его сказка голубоглазая, поцелуй которой все еще горел на его губах! Светящееся любовью ее лицо стояло перед глазами Феди, а в ушах звучало: «Любимый мой…» Глаза его потемнели от ярости.

— Халӑхшӑн хӑйне хӗрхенмен Чайка вилтӗр, эпир вара… халӑха хӑтаракансен вырӑнӗнче пулӑпӑр… Тен, ҫакӑншӑн орден илӗпӗр! — хӗрсе кайса кӑшкӑрчӗ вӑл. — Кам ун пек шухӑшлать? — хыттӑн ыйтрӗ Зимин. Федя тӳрех ун ҫинелле пӑхрӗ. — Кам Чайкӑна хӑтарас мар тет — ҫавӑ, — ответлерӗ Федя. Уҫланкӑ пӗр вӑхӑта шӑпланчӗ. Лебяжье отрячӗн командирӗ сиксе тӑчӗ те унӑн шурӑ куҫхаршисем айӗн куҫӗсем ҫуталса илчӗҫ. — Эсӗ, ҫамрӑк ҫын, нимӗҫсенчен тӳсрӗн! — кӑшкӑрса ячӗ вӑл Федя умӗнче винтовкипе сулкаласа. — Анчах эсӗ Лексей Митрич ҫинчен ҫавӑн пек сӑмах каласан, асту — турӑпа тупа тӑватӑп, — чӑтса тӑраяс ҫук, пуҫна персе шӑтарӑп. Халех каҫару ыйт!

— Пусть Чайка, которая жертвовала собою для народа, погибнет, а мы, окажемся в роли спасителей народа… Может быть, ордена за это получим! — прокричал он запальчиво. — Кто ж это так думает? — строго спросил Зимин. Федя открыто встретил его взгляд. — Тот, кто призывает отказаться от спасения Чайки, — ответил Федя. Какое-то мгновение на поляне стояло безмолвие. Командир лебяженцев вскочил, и в глазах его под седыми бровями заплясали искры. — От немцев ты потерпел, молодой человек! — закричал он, потрясая перед лицом Феди винтовкой.  — Но ежели ты еще раз скажешь такое про Лексея Митрича, — богом клянусь: пущу пулю тебе в голову, не стерплю. Винись сейчас же!

Федя шӑлне хыттӑн ҫыртрӗ. Хӑй Зимина кӳрентернине ӑнланчӗ вӑл. Пӗр минут каялла вӑл кирек кама та, командира айӑплас текене, хӑех персе пӑрахма пултарнӑ, анчах халь хӑй каланӑшӑн пӑртак та пӑшӑрханмарӗ, каланӑ сӑмахсем ытла ҫемҫерех пек пулнӑшӑн хӗрхенсе илчӗ. Ӑна, хӑй Катьӑна юратнипе хуйхӑраканскере, Катьӑна хӑтарасшӑн мар пулнинчен пысӑк айӑп тӗнчере те ҫук пек, тата ун шучӗпе, Катя пурнӑҫӗшӗн панӑ кирек мӗнле хак та питех пысӑк мар пек туйӑнчӗ. — Эпир кунта — вӑй, унта вара, пушӑ хирте — тӳрех вилӗм. Унта штурмпа кайни — ҫынсене персе вӗлерттерме илсе кайни пулать! — илтӗнчӗ Женя ашшӗн — Омельченко агрономӑн сасси. «Тепӗр тесен, командир хӑй майлӑ тӗрӗс: ҫакӑн пек ӗҫ пӗр ҫыншӑн йывӑр…» унӑн пуҫӗнче ҫак шухӑш хыҫҫӑн ытти шухӑшсем иртрӗҫ. Ку ӗҫе Зиминсӑр тусан?.. Зимин хӑй те ҫаплах тӑвасшӑн пулас… ҫавӑнпа та отрядӑн уҫӑ канашне пухнӑ». Федя ҫав старике хӑй тӗлӗнчен пӑрса, Зимин патне пырса тӑчӗ… Питӗ ҫывӑха пынипе вӑл Зиминӑн сывлӑшӗ хӑй питне перӗннине туйса илчӗ.

Федя до боли стиснул зубы. Он понимал, что нанес Зимину тяжелое оскорбление. Минуту назад он и сам бы мог пустить пулю всякому, кто посмел бы обвинить командира в нечестности и тем более в подлости, но теперь ничуть не раскаивался в сказанных словах; наоборот, сожалел, что они слишком мягки. Ему, ослепленному своим чувством к Кате, думалось, что в мире не может быть преступления большего, чем отказаться от ее спасения, — и никакая цена, по его мнению, не могла быть слишком высока, если дается она за жизнь Чайки… — Здесь мы — сила, а там, на открытом месте, — пушечное мясо. Итти на штурм — значит повести людей на расстрел, на самоубийство! — донесся до его сознания голос жениного отца — агронома Омельченко. «Пожалуй, командир и прав по-своему: одному человеку тяжело решиться взять на свою совесть такое дело…» за этой мыслью побежали другие. «А если это получится помимо Зимина? Наверное, Зимин втайне и сам хочет, чтобы так получилось… поэтому и открытый совет отрядов собрал». Отстранив старика, Федя подступил к Зимину. Так близко подступил, что чувствовал на своем лице его учащенное дыхание.

— Алексей Дмитриевич! — пӗр ҫынна йывӑр: вӑрҫӑ хӑрушсӑр пулмасть, ҫакӑ та хӑрушӑ ӗҫ… Манӑн пӗр сӗнӳ пур. Хула ҫине тапӑнассине сасӑласа пӑхар мар-и, — терӗ вӑл. Федя ҫав тери шӑппӑн каланӑ пирки ун сӑмахне чи ҫывӑхра тӑракансем те нимӗн те илтмерӗҫ. — Шӑпланӑр, юлташсем! — кӑшкӑрчӗ такам. — Федя, мӗн шутлатӑн эсӗ, эпир… колхоз пухӑвӗнче-и? — тӗлӗнсе ыйтрӗ Зимин. — Ман шутпа кунта отряд командирӗсемпе уҫӑ канашлу пырать, эпӗ колхоз председателӗ мар, партизансен соединени командирӗ. Вӑл «пӗр ҫынна йывӑр» тенӗ сӑмахсем мӗне пӗлтернине аса илчӗ те хӗрсе кайрӗ. — Эпӗ сире итлесе пӗрле калаҫмашкӑн пуҫтартӑм. — Унӑн сасси кашни сӑмах хыҫҫӑн хаярланса пычӗ. — Анчах мӗн тумаллине эпӗ хам тӑватӑп, эсир вара, эпӗ сирӗн командир чухне, эпӗ хушнине пӗр сӑмахпа хирӗҫмесӗр тӑватӑр. Ӑнлантӑр-и? Командиртан кӑларма мана парти анчах пултарать. Ҫакна ӑнлантӑр-и? Санӑн хулана тапӑнас текен сӗнӳне авантюра вырӑнне хуратӑп! Эпӗ усал пуласшӑн марччӗ, эпӗ сана тата ытти вӗриленнӗ пуҫсене ҫак сӗнӳ вырӑнсӑр пулнине юлташла каласа ӑнлантарасшӑнччӗ. Анчах эсӗ мана хытӑ сасӑпа калаҫма хӗтӗртетӗн. Мӗн-ха!.. Эпӗ сана халь ҫакна ӑнланма тата кайран валли астуса юлма ыйтатӑп: хӑрушлӑхпа хӑрушлӑхӑн уйрӑмлӑхӗ пур. Каҫарнӑ хӑрушлӑх пур. Ирӗксӗр тумалли тата закона хирӗҫле хӑрушлӑх пур. Виҫҫӗмӗшӗшӗн персе пӑрахаҫҫӗ! Урӑх калаҫмалли те ҫук!

— Алексей Дмитриевич! — одному тяжело: все-таки риск, хотя и не бывает войны без риска… У меня предложение. Вопрос о налете поставить на голосование. Федя сказал это так тихо, что даже стоявшие рядом не расслышали ни слова. Кто-то крикнул: — Тише, товарищи! — Ты что же, Федя, думаешь, мы… на колхозном собрании? — удивленно произнес Зимин.  — По-моему, здесь у меня открытый совет с командирами отрядов, и я не председатель колхоза, а командир партизанского соединения. То, что крылось за словами: «одному тяжело», только сейчас дошло до него, и он вспыхнул. — Я собрал вас, чтобы выслушать и вместе подумать.  — Голос его с каждым словом звучал все резче и злее.  — Но как поступить — это буду решать я сам, а вы все, пока я ваш командир, будете беспрекословно выполнять все, что я прикажу. Понятно? А снять меня с командования может только партия. Тоже ясно? Твое предложение о штурме города я отвергаю как авантюру! Я не хотел быть резким, я хотел тебе и другим — разгоряченным головам — по-товарищески доказать неприемлемость такого предложения. Но ты вынуждаешь меня на иной тон. Ну, что же!.. Я прошу тебя понять сейчас и запомнить на будущее: риск риску рознь. Есть риск оправданный. Есть риск вынужденный и есть преступный. За третий расстреливают! Больше и говорить не о чем!

Ҫак юлашки сӑмахсем Федьӑна шӑпах чӗринче ҫӗҫӗпе чикнӗ пек туйӑнса кайрӗҫ. — Ҫук, ку пурте мар! Эпӗ пӗччен каятӑп! — кӑшкӑрса ячӗ тарӑхса ҫитнӗ Федя. — Хулара Чайкӑшӑн хӑйӗн пурнӑҫне шеллемен ҫынсем пур… Вӗсене пуҫтаратӑп… Хӑтарма… — Вӑл чышкисене чӑмӑртарӗ. — Хӑтарма май килмесен, унӑн вилӗмӗ санӑн, «партизансен соединени командирӗн» чӗри ҫине вырттӑр. Унӑн пит-куҫӗ турткаланса илчӗ те сасартӑк тӗлӗнмелле шурса кайрӗ. — Эсир пурсӑр та ылханлӑ пулӑр! Хӑравҫӑсем! — Вӑл макӑрса ячӗ, ушкӑнтан халех тухасшӑн туртӑнчӗ.

Эти последния слова отдались в груди Феди, как полоснувший нож. — Нет, не все! Я один пойду! — закричал Федя в бешенстве.  — В городе есть люди, которые не задумаются ради Чайки подвергнуть опасности свою жизнь… Подниму их… Спасти…  — Он сжал кулаки.  — Если не удастся спасти, пусть ее смерть ляжет на твою совесть… «командир партизанского соединения»! Лицо его передергивалось и вдруг как-то странно побелело. — Будьте вы все прокляты! Трусы! — Прорыдал он и повернулся, чтобы выбраться из толпы.

Татах пурте шавла пуҫларӗҫ. Отряд икӗ пая уйрӑлчӗ: пӗрисем Зимин енче, теприсем — Федя майлӑ. Зимин уҫҫӑнах тӗрӗс каланине ӑнланса илментен мар; анчах ку тӗрӗслӗх Чайкӑна ҫӑласшӑн кӑна тӑрӑшнипе ҫунакан чӗресемшӗн сивӗ пулчӗ! Федя чӗринче тулса капланнӑ ҫилӗ, хӑй юратӑвӗшӗн тӳррӗн тӑни ӑна ӗҫе ӑслӑ тӑнпа-пуҫпа тӑвасран аташтарнӑ. Кулагина Маруся мӗнпур ӳт-пӗвӗпе чӗтренсе ҫӗкленчӗ, унӑн чӗринче хӑй Зимина яланах хисеплени те сӳнсе ларчӗ. Зимина хӑйне атте тесе юратса чӗнекен хӗрӗн пурнӑҫӗшӗн ҫунманшӑн Федя пекех кӳрентересшӗн пулчӗ вӑл хӑйсен командирне. Анчах ҫак вӑхӑтра уҫланкӑ ҫийӗн тӑракан пӗлӗт сирӗлчӗ те халӑх сасартӑк шӑпланчӗ: пурте командирӑн куҫҫуль юхнине асӑрхарӗҫ. Марусьӑн кӳрентермелле калас сӑмахӗсем пырне ларчӗҫ. Вӑл Зимин ҫине пӑхрӗ, халиччен тепле асӑрхаман иккен: командирӑн пӗр хура ҫӳҫ пӗрчи те ҫук, пичӗ пӗркеленнӗ, Марусьӑна яланах вӑл ҫывӑх ҫын пек курӑнать. Пӗр минут каялла ҫеҫ ун ҫинчен лайӑх мар шухӑшланӑшӑн Маруся вӑтанса кайрӗ, халь вӑл Зимина ыталаса илӗччӗ те унӑн кӑкӑрӗ ҫине пуҫне тайса, макӑрса чунне пусарӗччӗ.

И опять взрывом взметнулись голоса. Отряд раскололся надвое: одни были на стороне Зимина, другие — на стороне Феди. Не потому, что не поняли ясной правды слов Зимина; но эта правда была слишком холодна и трезва, чтобы быть принятой сердцами, горевшими одним порывом — спасти Чайку! Правда отчаяния, гнева и страстной любви, вырвавшаяся из сердца Феди, была желаннее, глушила голос рассудка. Маруся Кулагина поднялась, вся дрожа: глубокое уважение, которое она всегда испытывала к Зимину, надломилось в ее душе. Она хотела, как и Федя, бросить командиру в лицо упрек в равнодушии к судьбе той, которая с любовью называла его своим отцом. Но в это время плывшая над поляной туча расползлась, брызнули солнечные лучи, и шум сразу оборвался: на глазах командира сверкали слезы. Слова упрека застряли у Маруси в горле. Она смотрела на Зимина и видела то, что раньше, может быть, и замечалось, но проходило вскользь по сознанию: на голове командира не было ни одного черного волоска, а лицо все в морщинах, и весь он простой — очень простой, близкий. Ее охватило жарким стыдом за то, что минуту назад она так нехорошо думала, и страстно захотелось обнять Зимина и на его груди выплакать свою боль.

Пурте шӑпланнипе Федя та аптраса тӑчӗ, ҫаврӑнса пӑхрӗ. Малтанласа вӑл тӗлӗннӗ пек пулчӗ, унтан шарт сиксе илнӗ пек пулчӗ. Командир куҫӗ витӗр ӑна чӗрине ҫуракан хуйхӑ курӑнать. Пӗр минута яхӑн вӗсем иккӗш те шуралнӑ ҫӳҫлӗ ҫынсем, пӗр-пӗрин ҫине пӑхса тӑчӗҫ. Унтан Федя пуҫне чикрӗ. — Командир, каҫӑр… — терӗ вӑл. — Темӗн мар… Эпӗ ӑнланатӑп, — шӑппӑн та аран аран каласа хучӗ Зимин. Ун чӗринче Чайка мӗнле вырӑн йышӑнса тӑнине пӗлӗҫинччӗ пурте! Пӗрне мар, хӑйӗн вунӑ пурнӑҫне панӑ пулӗччӗ вӑл! Чайка ҫеҫ пурӑнтӑрччӗ!

Пораженный внезапной тишиной, Федя оглянулся. На лице его сначала отразилось недоумение; потом оно дрогнуло. Мука, раздиравшая ему душу, такая же сильная, глядела на него сквозь глаза командира. С минуту, оба седые, смотрели они друг на друга. И Федя потупил голову. Проговорил: — Прости, командир… — Ничего… Я понимаю, — тихо, с трудом сказал Зимин. Если бы знали они все, какое место в его сердце занимает Чайка! Не одну — десять своих жизней отдал бы. Лишь бы Чайка жила!

Ирхинех-ха вӑл Катьӑна хӑтармалли план туса хунӑччӗ, анчах ӗҫ ӑнасси шанчӑклах мар. Командирсене канашлӑва пуҫтарса вӑл кам та пулсан тата шанчӑклӑрах шухӑш парӗ тесе шухӑшларӗ. Анчах халь хӑй тунӑ-план ыттисем сӗннинчен лайӑхрах иккенне ӑнкарса илчӗ. Васька командирӑн ӳкнӗ ҫӗлӗкне илсе пачӗ. Зимин ҫӗлӗкне илсе ҫыпӑҫнӑ юрне силлесе пӑрахрӗ. — Паян, юлташсем… Катя каҫӗ пулать! — терӗ вӑл. Халӑх шӑпланчӗ, нумайӑшӗн шанчӑклӑн ӑшӗсем пусӑрӑнчӗҫ. Командир ҫакӑн пек ӗнентерсе калать пулсан, чӑнах та, вӑл мӗн тумаллине пӗлет. — Отряд командирӗсем, Федя сана та, ҫӗр пӳрте кӗме чӗнетӗп, — терӗ те Зимин, халӑх хушшинчен тухрӗ.

Еще утром у него возник план спасения Кати, но шансов на успех было столько же, сколько и против. Собирая совет, он думал, что у кого-либо может возникнуть более надежная мысль. Но теперь убедился окончательно: его план — единственно возможный. Васька поднял оброненную командиром шапку. Зимин взял ее и машинально отряхнул приставший к ней снег. — Сегодня, товарищи… Будет катина ночь! — сказал он. Толпа настороженно затихла, и у многих глаза засветились надеждой. Если командир говорит так уверенно, то, конечно, он знает выход. — Товарищи командиры отрядов, и ты, Федя, прошу в землянку, — приказал Зимин и стал выбираться из толпы.

Ҫӗр пӳртре вӑл пурте вырнаҫса ларичченех пӗр сӑмах та каламарӗ. Ура ҫине тӑрсан вӑл лӑпланнӑ пек курӑнчӗ. — Юлташсем, сӑмаха кӗпертен пуҫлар. Кӗпере эпир пурпӗрех тепӗр темиҫе кунтан сывлӑша сирпӗтетпӗр. Ку ӗҫе кӗҫӗрех тӑвар. Ӑнлантӑн-и, Федя? — Кӗпер пирки ӑнлантӑм, ку мӗнле хӑтарать вара Катьӑна? — ыйтрӗ Федя. Зимин ӑна ответлемесӗр пур командирсем ҫине те пӑхса илчӗ. — Кӗпере эпӗ хам ҫине илетӗп. — Сирӗн вара, юлташсем, ҫакӑн пек задача пулать: районӑн тӗрлӗ енӗсенче, ӑҫта иккенне эпир халӗ уйӑрса тухӑпӑр, — нимӗҫсем йышӑннӑ ҫурт-йӗрсене ҫунтарса ямалла, май килнӗ таран вӗсен салтакӗсене пӗтерме тӑрӑшмалла. — Вӑл ҫамкине шӑлса илчӗ. — Кӗпер ҫине тапӑнни тата ялти пушарсем нимӗҫсен хулари ҫар шутне сапаласа яма пулӑшать. Ун чухне вара нимӗҫсен тумне тумланнӑ пӗр ҫирӗм пилӗк юланутлӑ ҫар отрячӗ хулана ҫитсе кӗрет… Зимин вара Федя еннелле ҫаврӑнчӗ.

В землянке он сел на чурбан и не проронил ни слова, пока все не разместились на нарах. Лицо его, когда он поднялся, было спокойно и решительно. — Начнем с моста, товарищи. Строительство в таком состоянии, что через несколько дней мы все равно должны его уничтожить. Сделаем это сегодняшней ночью. Ясно, Федя? — Насчет моста — да, но как это спасет Катю? — глухо отозвался Федя. Не ответив ему, Зимин оглядел всех командиров. — Мост я беру на себя. А у вас, товарищи, такая задача: в разных концах района, — где именно, мы это сейчас распределим, — поджечь дома, занятые немцами, и, по возможности, уничтожить живую силу.  — Он провел рукой по лбу.  — Налет на мост и пожары в деревнях заставят немцев отвлечь войска из города, распылить их. И тогда… отряд на конях — человек в двадцать пять, в форме немецких солдат — ворвется в город… Зимин повернулся к Феде.

— Отряда Певск хулине эсӗ ертсе каятӑн. Лашасене Залесски отрядӗнчен илетӗн. — Тавтапуҫ, командир юлташ! — хавасланса пӗлтерчӗ Федя. — Эпӗ… ертсе кайӑп!

— Отряд в Певск поведешь ты. Коней дадут из залесского отряда. — Спасибо, товарищ командир! — посветлев, вскрикнул Федя.  — Я… поведу!

Пӗррехинче Кукша Кӗркури кӳршӗ яла, пуҫанӑшӗ патне, хӑнана кайнӑ​ тет. Ҫывӑрма выртсан пуҫанӑшӗ сӑмах пуҫлать:— Кӗркури,​ ҫывӑратӑн-и? — тесе ыйтать. — Мӗн каласшӑн? — пуҫне ҫӗклет Кукша. — Кӑштах укҫа ыйтса пӑхасшӑнччӗ санран. — Мӗн эсӗ, эпӗ ҫывӑратӑп вӗт, — тесе хучӗ тет Кукша харлаттарма пуҫласа. ​* * * Кукша Кӗркури пасарпа пынӑ чухне ун ҫумне чикан ҫыпӑҫать, мӗн те пулин пама ыйтать. Кукша ун ҫине ҫаврӑнса та пӑхмасть, енчӗкӗнчен мӗн те пулин кӑларса пама шутламасть те. — Эй, хуҫа! — кӑшкӑрать чикан хыҫран. — Пӗр пус та пулин парсам мана, эпӗ халиччен нихӑҫан та туманнине пурнӑҫлӑп. Кукша ҫаврӑнса пӑхать те пӗр пус пӑрахса​ парать.

Как-то Кукша Григорий отправился в гости в соседнюю деревню, к свояку, в гости. Как легли спать, свояк заговорил: — Спишь, Григорий? — спрашивает. — Что хочешь? — поднимает голову Кукша. — Хотел попросить у тебя немного денег. — Что ты мелешь, я же сплю, — проворчал Кукша, начиная храпеть. * * * Шел Кукша Григорий шел по базару и к нему пристал цыган, начал попросил чтобы он отдал ему чего-нибудь. Кукша даже не оглядывается на него, и не собирается что-либо вытаскивать из бумажника. — Эй, хозяин! — кричит цыган позади. — Дай мне хоть копейку, и я выполню то, что никогда раньше не делал. Кукша оглянулся и бросил копейку.

— Мӗн пурнӑҫласшӑн вара эсӗ халиччен нихҫан туманнине? — Э, хуҫа, — хуравлать чикан, — эсӗ укҫа паман пулсан манӑн паян ӗҫлеме тытӑнмаллаччӗ. Эпӗ вара халиччен те ӗҫлесе курман. ​* * * Чипер Марине лавккана кӗрет: ​— Мана шнуроксем парӑр-ха, тархасшӑн. ​— Мӗнлисене? — ыйтать сутуҫӑ. — Сулахаййине тата сылтӑммине, — хуравлать Чиперри.

— И что же ты хочешь сделать, что до этого ни разу не выполнял? — Э, хозяин, — отвечает цыган, — если бы ты не дал денег, мне бы сегодня пришлось начать работать. А я же до этого времени никогда еще не работал. * * * Красотка Марине заходит в магазин: — Дайте мне шнурки, пожалуйста. — Какие? — спрашивает продавец. — Левый и правый, — отвечает Красотка.

Мартӑн 25-мӗшӗнче Петербургра ытла та тӗлӗнмелле ӗҫ пулса иртрӗ. Вознесенски проспектра пурӑнакан Иван Яковлевич цирульник (унӑн хушамачӗ ҫухалнӑ, питне супӑнь кӑпӑкӗпе сӗрнӗ господин сӑнне ӳкернӗ вывеска ҫинче те «юн та ярать» тесе ҫырнисӗр пуҫне урӑх нимӗн те ҫук) иртерех вӑранчӗ те вӗри ҫӑкӑр шӑршине туйса илчӗ. Вырӑнӗ ҫинчен пӑртак ҫӗкленсенех вӑл хӑйӗн арӑмӗ, самаях ырӑ хӗрарӑм, кофе ӗҫме питӗ те юратаканскер, тин ҫеҫ пӗҫернӗ ҫӑкӑрсене кӑмакаран кӑларнине курчӗ. — Паян эпӗ, Прасковья Осиповна, кофе ӗҫместӗп, ун вырӑнне ак вӗри ҫӑкӑрпа сухан ҫинӗ пулӑттӑм, — терӗ Иван Яковлевич. (Вӑл ӑна та, кӑна та ҫийӗччӗ, анчах арӑмӗнчен кофе те, ҫӑкӑр та ыйтса илме ҫуккине пӗлсе тӑрать, мӗншӗн тесен Прасковья Осиповна ун пек иртӗхнине питӗ юратмасть). «Ухмах, ҫитӗрех ҫӑкӑр; ку маншӑн авантарах, пӗр порци кофе ытларах юлать», шухӑшларӗ арӑмӗ, вара сӗтел ҫине ҫӑкӑр кӑна пырса хучӗ. Иван Яковлевич, йӗркеллӗрех пулас тесе, кӗпи ҫийӗн фрак тӑхӑнса ячӗ, сӗтел хушшине ларсан, умне тӑвар хучӗ, икӗ пуҫ сухан шуратрӗ, аллине ҫӗҫӗ тытрӗ те, кӑмӑллӑн пӑхкаласа, ҫӑкӑр касма тытӑнчӗ. Ҫӑкӑрне ҫурмаран касрӗ ҫеҫ, ӑна варринчен тем япала шуррӑн курӑнни тӗлӗнтерсе ячӗ. Япалана майӗпен ҫӗҫӗпе чакаларӗ, пӳрнипе хыпаласа пӑхрӗ: «Хытӑскер, мӗн япала-ха вара ку?» терӗ вӑл ӑшӗнче. Вӑл пӳрнисене ҫӑкӑр ӑшне чиксе ячӗ те унтан сӑмса туртса кӑларчӗ! Иван Яковлевич аллисене лӑштах усрӗ, куҫӗсене сӑтӑркалама пуҫларӗ, япалана хыпаласа пӑхкаларӗ: сӑмса, чӑн-чӑн сӑмсах! тата паллакан ҫын сӑмси пекех туйӑнать! Унӑн сехри хӑпса тухрӗ. Сехри хӑпса тухни нимех те мар-ха, арӑмӗ епле хирӗлсе кайрӗ! — Ӑҫта эсӗ, тискер кайӑк, сӑмса касса илтӗн? — ҫиллессӗн кӑшкӑрса пӑрахрӗ вӑл. — Мошенник, эрех пичӗки! Хамах ак полицине кайса евитлетӗп. Вӑрӑ-хурах! Эпӗ виҫӗ ҫынран илтрӗм ӗнтӗ эсӗ хырнӑ чухне сӑмсаран хытӑ туртнӑран вӗсем аран-аран тытӑнса тӑраҫҫӗ тенине.

Марта 25 числа случилось в Петербурге необыкновенно-странное происшествие. Цырюльник Иван Яковлевич, живущий на Вознесенском проспекте (фамилия его утрачена, и даже на вывеске его — где изображен господин с намыленною щекою и надписью: «и кровь отворяют» — не выставлено ничего более), цырюльник Иван Яковлевич проснулся довольно рано и услышал запах горячего хлеба. Приподнявшись немного на кровати, он увидел, что супруга его, довольно почтенная дама, очень любившая пить кофий, вынимала из печи только что испеченные хлебы. «Сегодня я, Прасковья Осиповна, не буду пить кофий», — сказал Иван Яковлевич: — «а вместо того хочется мне съесть горячего хлебца с луком». (То есть Иван Яковлевич хотел бы и того и другого, но знал, что было совершенно невозможно требовать двух вещей разом: ибо Прасковья Осиповна очень не любила таких прихотей). Пусть дурак ест хлеб; мне же лучше» — подумала про себя супруга: «останется кофию лишняя порция», и бросила один хлеб на стол. Иван Яковлевич для приличия надел сверх рубашки фрак и, усевшись перед столом, насыпал соль, приготовил две головки луку, взял в руки нож и, сделавши значительную мину, принялся резать хлеб. — Разрезавши хлеб на две половины, он поглядел в середину и к удивлению своему увидел что-то белевшееся. Иван Яковлевич ковырнул осторожно ножом и пощупал пальцем: «Плотное?» — сказал он сам про себя: «что бы это такое было?» Он засунул пальцы и вытащил — нос!.. Иван Яковлевич и руки опустил; стал протирать глаза и щупать: нос, точно нос! и еще, казалось, как будто чей-то знакомый. Ужас изобразился в лице Ивана Яковлевича. Но этот ужас был ничто против негодования, которое овладело его супругою. «Где это ты, зверь, отрезал нос?» закричала она с гневом. — «Мошенник! пьяница! Я сама на тебя донесу полиции. Ах, бандит! Вот уж я от трех человек слышала, что ты во время бритья так теребишь за носы, что еле держатся.»

Анчах Иван Яковлевич чӗрӗ те мар, вилӗ те мар ларчӗ. Пӗлчӗ вӑл, ку сӑмса никамӑн та мар, хӑйне кашни юнкун тата кашни вырсарникун сухалне хыртаракан Ковалев коллежски асессорӑн ҫеҫ пулма пултарать. — Тӑхта, Прасковья Осиповна! Эпӗ ӑна ҫӗтӗкпе чӗркесе кӗтессе хурам: пӑртак вырттӑр, кайран вара тухса пӑрахӑп. — Итлессӗм те килмест! Эпӗ касса илнӗ сӑмсана пӳртре вырттарма парам-и?.. Ват супнӑ! Бритвуна пиҫиххи тӑрӑх шутарма анчах пӗлетӗн, часах хӑвӑн ӗҫне тума та пултарайми пулатӑн ӗнтӗ, сӗтӗрӗнчӗк, юрӑхсӑрскер! Эпӗ саншӑн полицине кайса ларам-и? Ах, лапӑрти, ухмах тунката! Илсе тух ӑна! Илсе тух! Кирек ӑҫта хур! Эпӗ унӑн шӑршине те туям мар! Иван Яковлевич аптрамаллипех аптраса ӳкрӗ. Вӑл шухӑшларӗ, шухӑшларӗ, анчах нимӗн те шухӑшласа кӑлараймарӗ.

Но Иван Яковлевич был ни жив, ни мертв. Он узнал, что этот нос был ни чей другой, как коллежского асессора Ковалева, которого он брил каждую середу и воскресенье. «Стой, Прасковья Осиповна! Я положу его, завернувши в тряпку, в уголок: пусть там маленечко полежит; а после его вынесу.» «И слушать не хочу! Чтобы я позволила у себя в комнате лежать отрезанному носу?.. Сухарь поджаристый! Знай умеет только бритвой возить по ремню, а долга своего скоро совсем не в состоянии будет исполнять, потаскушка, негодяй! Чтобы я стала за тебя отвечать полиции?.. Ах ты пачкун, бревно глупое! Вон его! Вон! Неси куда хочешь! Чтобы я духу его не слыхала!» Иван Яковлевич стоял совершенно как убитый. Он думал, думал — и не знал, что подумать.

— Шуйттан пӗлет, мӗнле пулса иртрӗ ку, — терӗ вӑл юлашкинчен, хӑлхи хыҫне хыҫкаласа илсе. — Ӳсӗр таврӑнтӑм-и эпӗ ӗнер е ӳсӗр мар, тӗрӗссипе калама пултараймастӑп. Пур енчен илсе пӑхсан та, ку ӗҫ ахаль иртес ӗҫ мар: ҫӑкӑр — пӗҫернӗ япала, сӑмса вара йӑлтах урӑх япала. Нимӗн те чухласа илейместӗп!.. Иван Яковлевич шӑпланчӗ. Полицейскисем сӑмсана шыраса тупса хӑйне айӑплама пултарасси ҫинчен шухӑшласа илсенех, вӑл йӑлтах хӑраса ӳкрӗ. Ун куҫӗ умӗнче кӗмӗл ҫиппе илемлетсе ҫӗленӗ йӑмӑх хӗрлӗ ҫуха, шпага курӑннӑ пек туйӑнса кайсанах, вӑл чӗтрене ерчӗ. Юлашкинчен, аялти кӗпе тата атӑ тӑхӑнса, сӑмсана ҫӗтӗкпе чӗркерӗ те, Прасковья Осиповна ҫӑмӑлах мар канашсем панӑ хыҫҫӑн урама тухрӗ. Вӑл сӑмсана е пӗр-пӗр хӑлха айне пӑрахса е асӑрхамасӑр ӳкерсе хӑварса тӑкӑрлӑка пӑрӑнас тесе шутларӗ. Анчах ӑна яланах: «ӑҫта васкатӑн?» е «ҫапла ирех камӑн сухалне хырма каятӑн?» тесе ыйтакан паллакан ҫынсем хирӗҫ пулни майлӑ самант тупма памарӗ. Пӗринче вӑл сӑмсана ӳкерсе те хӑварчӗ, анчах будочник, хӑйӗн аллинчи ула-чӑла патаккине тӑсса кӑтартса, аякранах: «авӑ эсӗ темӗн ӳкерсе хӑвартӑн, ил!» тесе кӑшкӑрчӗ. Иван Яковлевичӑн вара татах сӑмсана илсе кӗсьене пытармалла пулчӗ. Магазинсемпе лавккасем уҫма вӑхӑт ҫитсен, иртсе ҫӳрекенсем урамра татах та йышлӑланчӗҫ, Иван Яковлевич вара сехӗрленсе ҫитрӗ. Вӑл Исакиевски кӗпер патне кайма шутларӗ: тен, мӗнле те пулсан ӑна Невана ывӑтма пулать?.. Анчах эпӗ сирӗн умӑрта пӑртак айӑплӑ, ку тарана ҫитсе те хисеплӗ Иван Яковлевич ҫинчен нимех те каласа параймарӑм.

«Чорт его знает, как это сделалось», сказал он наконец, почесав рукою за ухом. «Пьян ли я вчера возвратился, или нет, уж наверное сказать не могу. А по всем приметам должно быть происшествие несбыточное: ибо хлеб — дело печеное, а нос совсем не то. Ничего не разберу!.. Иван Яковлевич замолчал. Мысль о том, что полицейские отыщут у него нос и обвинят его, привела его в совершенное беспамятство. Уже ему мерещился алый воротник, красиво вышитый серебром, шпага… и он дрожал всем телом. Наконец, достал он свое исподнее платье и сапоги, натащил на себя всю эту дрянь и, сопровождаемый нелегкими увещаниями Прасковьи Осиповны, завернул нос в тряпку и вышел на улицу. Он хотел его куда-нибудь подсунуть: или в тумбу под воротами, или так как-нибудь нечаянно выронить, да и повернуть в переулок. Но на беду ему попадался какой-нибудь знакомый человек, который начинал тотчас запросом: «куда идешь?» или «кого так рано собрался брить?» так что Иван Яковлевич никак не мог улучить минуты. В другой раз он уже совсем уронил его, но будошник еще издали указал ему алебардою, примолвив: «подыми! вон ты что-то уронил!» И Иван Яковлевич должен был поднять нос и спрятать его в карман. Отчаяние овладело им, тем более что народ беспрестанно умножался на улице, по мере того как начали отпираться магазины и лавочки. Он решился итти к Исакиевскому мосту: не удастся ли как-нибудь швырнуть его в Неву?.. Но я несколько виноват, что до сих пор не сказал ничего об Иване Яковлевиче, человеке почтенном во многих отношениях.

Иван Яковлевич, вырӑссен пур пултаруллӑ мастеровойӗсем пекех, ялан ӗҫме юратакан ҫын пулнӑ. Кашни кунах ҫын сухалӗсене хырнӑ пулсан та, хӑй яланах хырӑнмасӑр ҫӳренӗ. Унӑн фракӗ чӑпар пулнӑ (Иван Яковлевич нихҫан та сюртукпа ҫӳремен), чӑннипе каласан, чӑпар мар, хура пулнӑ, анчах пӗтӗмӗшпех сарӑ, хӑмӑр тата кӑвак пӑнчӑсемпе вараланса пӗтнӗ; ҫухи йӑлтӑртатса тӑнӑ; виҫӗ тӳми вырӑнӗнче вара ҫипписем анчах ҫакӑнса тӑнӑ. Иван Яковлевич никамран именсе тӑман ҫын пулнӑ. Ҫавӑнпа та Ковалев коллежски асессор хырӑннӑ чухне ӑна: «Иван Яковлевич, санӑн аллунтан яланах шӑршӑ кӗрет! — тенине хирӗҫ: «Вӗсенчен мӗншӗн шӑршӑ кӗтӗр?» тесе ыйтупа ответленӗ. «Пӗлместӗп, тусӑм, анчах шӑршӑ кӗрет», тенӗ коллежски асессорӗ, хӑйӗнчен кулнӑшӑн вара Иван Яковлевич, табак шӑршласа илсе, ун питҫӑмартийӗсене, сӑмси айне, хӑлхи хыҫӗсене, пӗр сӑмахпа каласан, хӑй сӗрес тенӗ вырӑна пур вырӑна та супӑнь кӑпӑкӗ сӗрнӗ. Ҫак хисеплӗ гражданин Исакиевски кӗпер патне ҫитрӗ ӗнтӗ. Пуринчен малтан вӑл йӗри-тавра пӑхкаласа илчӗ, унтан, пулӑсем ишнине курма чарӑннӑ пек пулса, кӗпер карлӑкӗсем ҫине уртӑнса кӗпер айнелле пӑхрӗ те сӑмсана ҫӗтӗкӗпех майӗпен шыва печӗ. Кун хыҫҫӑнах хӑйӗн ҫинчен вунӑ пӑт йывӑрӑш япала сирсе пӑрахнӑ пекех туйӑнчӗ: Иван Яковлевич йӑл кулса илчӗ. Чиновниксен сухалӗсене хырма каяс вырӑнне вӑл «Апат-ҫимӗҫ тата чей» текен заведени еннелле утрӗ. Кӗрсе пӗр стакан пунш текен эрех ыйтасшӑнччӗ, анчах кӗперӗн тепӗр вӗҫӗнче паха тумтир, виҫӗ кӗтеслӗ шлепке тӑхӑннӑ, сарлака бакенбардлӑ, шпага ҫакнӑ квартал надзирателӗ тӑнине асӑрхарӗ. Иван Яковлевич хытсах кайрӗ, ку вӑхӑтра квартальнӑй ӑна пӳрнисемпе кӑчӑк туртса: — Кил-ха кунта, ырӑ ҫыннӑм! — тесе хӑй патне чӗнчӗ.

Иван Яковлевич, как всякий порядочный русский мастеровой, был пьяница страшный. И хотя каждый день брил чужие подбородки, но его собственный был у него вечно не брит. Фрак у Ивана Яковлевича (Иван Яковлевич никогда не ходил в сюртуке) был пегий, то есть он был черный, но весь в коричнево-желтых и серых яблоках; воротник лоснился; а вместо трех пуговиц висели одни только ниточки. Иван Яковлевич был большой циник. И когда коллежский асессор Ковалев обыкновенно говорил ему во время бритья: «у тебя, Иван Яковлевич, вечно воняют руки!», то Иван Яковлевич отвечал на это вопросом: «отчего ж бы им вонять?»  — «Не знаю, братец, только воняют», говорил коллежский асессор, — и Иван Яковлевич, понюхавши табаку, мылил ему за это и на щеке, и под носом, и за ухом, и под бородою, одним словом, где только ему была охота. Этот почтенный гражданин находился уже на Исакиевском мосту. Он прежде всего осмотрелся; потом нагнулся на перила будто бы посмотреть под мост: много ли рыбы бегает, и швырнул потихоньку тряпку с носом. Он почувствовал, как будто бы с него разом свалилось десять пуд: Иван Яковлевич даже усмехнулся. Вместо того, чтобы итти брить чиновничьи подбородки, он отправился в заведение с надписью: «Кушанье и чай». Он хотел спросить стакан пуншу, как вдруг заметил в конце моста квартального надзирателя благородной наружности, с широкими бакенбардами, в треугольной шляпе, со шпагою. Он обмер; а между тем квартальный кивал ему пальцем и говорил: «А подойди сюда, любезный!»

Иван Яковлевич, ку тумтире пӗлсе, аякранах картузне хыврӗ, вӑр-вар ҫитсе тӑрса: — Ваше благороди, ырлӑх-сывлӑх сунатӑп, — тесе хучӗ. — Ҫук, ҫук, тусӑм, благороди мар-ха, кӗпер ҫинче тӑрса ху мӗн тунине каласа пар. — Туршӑн та, сударь, сухал хырма кайнӑччӗ, шыв хӑвӑрт юхать-и тесе анчах пӑхрӑм. — Суятӑн, суятӑн! Кунпа хӑтӑлаймастӑн. Мӗн ыйтнине каласа пар! — Эпӗ сире пӗр сӑмахсӑрах эрнере икӗ хут е виҫӗ хут хырнӑ пулӑттӑм, — ответлерӗ Иван Яковлевич. — Ҫук, тусӑм, ку пустуй япала! Мана виҫӗ цирульник хыраҫҫӗ, кӑна вӗсем пысӑк чыс вырӑнне хураҫҫӗ. Эсӗ ху кӗпер ҫинче мӗн туни ҫинчен каласа пар-ха.

Иван Яковлевич, зная форму, снял издали еще картуз и, подошедши проворно, сказал: «Желаю здравия вашему благородию!» «Нет, нет, братец, не благородию; скажи-ка, что ты там делал, стоя на мосту?» «Ей богу, сударь, ходил брить, да посмотрел только, шибко ли река идет.» «Врешь, врешь! Этим не отделаешься. Изволь-ка отвечать!» «Я вашу милость два раза в неделю, или даже три, готов брить без всякого прекословия», отвечал Иван Яковлевич. «Нет, приятель, это пустяки! Меня три цырюльника бреют, да еще и за большую честь почитают. А вот изволь-ка рассказать, что ты там делал?»

Иван Яковлевич шуралса кайрӗ… Анчах кунта ӗҫ йӑлтах тӗтреле хупланать те, вара малалла мӗн пулса иртни пӗрре те паллӑ мар.

Иван Яковлевич побледнел… Но здесь происшествие совершенно закрывается туманом, и что далее произошло, решительно ничего неизвестно.

Ковалев коллежски асессор, ир-ирех вӑранса, тутисемпе «брр…» тутарса илчӗ. Ун пек вӑл вӑрансан кашни ирех тӑвать, анчах мӗншӗнне хӑй те каласа пама пултараймасть. Ковалев карӑнса илчӗ. Вӑл сӑмси ҫине ӗнер сиксе тухнӑ шатрине пӑхасшӑн пулчӗ, сӗтел ҫинче тӑракан тӗкӗре пама хушрӗ, сӑмси вырӑнӗнче яп-яка вырӑн кӑна юлнине курсан, вара тӗлӗнсе хытсах кайрӗ. Хӑраса ӳкнӗ Ковалев шыв ыйтса илчӗ, питшӑллипе куҫӗсене шӑлкаларӗ: чӑнах, сӑмса ҫук! Ҫывӑрмастӑп-ши тесе, аллисемпе хыпалакаласа пӑхрӗ: ҫук, ҫывӑрмасть. Коллежски асессор Ковалев вырӑнӗ ҫинчен сиксе тӑчӗ, силленсе илчӗ: сӑмса ҫук!.. Вӑл самантрах хӑйне тумтир пама хушрӗ те тӳрех обер-полицмейстер патне вӗҫтерчӗ. Ҫак хушӑра пирӗн Ковалев ҫинчен кӑшт калас пулать, вулакан вӑл мӗнле коллежски асессор пулнине куртӑр. Учӗнӑй аттестата кура коллежски асессор ятне илекенсене Кавказран килнӗ коллежски асессорсемпе танлаштарма юрамастех ӗнтӗ. Кусем йӑлтах урӑхла ҫынсем, вӗреннӗ асессорсем… Анчах Россия тӗлӗнмелле ҫӗршыв, пӗр коллежски асессор ҫинчен каласан, Ригӑран пуҫласа Камчаткӑна ҫитиех ытти коллежски асессорсем пурте хӑйсем ҫине илеҫҫӗ. Чинпа звани ҫинчен те ҫавнах калас пулать. — Ковалев Кавказран килнӗ коллежски асессор пулнӑ. Вӑл ку звание илни икӗ ҫул ҫеҫ-ха, ҫавӑнпа та ӑна вӑл пӗр минутлӑха та манма пултарайман; чаплӑрах пулас тесе, вӑл хӑйне нихҫан та коллежски асессор темен, яланах майор тенӗ. Урамра, манишкӑсем сутакан хӗрарӑма хирӗҫ пулсан: «йӑмӑкӑм, итле-ха, эсӗ ман патӑма киле пыр: манӑн хваттер Садовой урамра; Ковалев майор кунта пурӑнать-и тесе кӑна ыйт — сана пурте кӑтартма пултараҫҫӗ», тенӗ вӑл. Мӗнле те пулин хитре хӗре тӗл пулсан та вара: «эсӗ, чунӑм, Ковалев майор хваттерне ыйт», тесе хушса хунӑ. — Ҫавӑнпа та эпир ҫак коллежски асессора малалла майор тесе чӗнӗпӗр.

Коллежский асессор Ковалев проснулся довольно рано и сделал губами: «брр…». Что всегда он делал, когда просыпался, хотя сам не мог растолковать, по какой причине. Ковалев потянулся. Приказал себе подать небольшое, стоявшее на столе, зеркало, он хотел взглянуть на прыщик, который вчерашнего вечера вскочил у него на носу; но к величайшему изумлению увидел, что у него вместо носа совершенно гладкое место! Испугавшись, Ковалев велел подать воды и протер полотенцем глаза: точно нет носа! Он начал щупать рукою, чтобы узнать: не спит ли он? кажется, не спит. Коллежский асессор Ковалев вскочил с кровати, встряхнулся: нет носа!.. Он велел тотчас подать себе одеться и полетел прямо к обер-полицмейстеру. Но между тем необходимо сказать что-нибудь о Ковалеве, чтобы читатель мог видеть, какого рода был этот коллежский асессор. Коллежских асессоров, которые получают это звание с помощию ученых аттестатов, никак нельзя сравнивать с теми коллежскими асессорами, которые делались на Кавказе. Это два совершенно особенные рода, ученые коллежские асессоры… Но Россия такая чудная земля, что если скажешь об одном коллежском асессоре, то все коллежские асессоры, от Риги до Камчатки, непременно примут на свой счет. То же разумей и о всех званиях и чинах. — Ковалев был кавказский коллежский асессор. Он два года только еще состоял в этом звании и потому ни на минуту не мог его позабыть; а чтобы более придать себе благородства и веса, он никогда не называл себя коллежским асессором, но всегда маиором. «Послушай, голубушка», — говорил он обыкновенно, встретивши на улице бабу, продававшую манишки: — «ты приходи ко мне на дом; квартира моя в Садовой; спроси только: здесь ли живет маиор Ковалев — тебе всякой покажет». Если же встречал какую-нибудь смазливенькую, то давал ей сверх того секретное приказание, прибавляя: «Ты спроси, душенька, квартиру маиора Ковалева». — Поэтому-то самому и мы будем вперед этого коллежского асессора называть маиором.

Ковалев майорӑн кашни кунах Невски проспектпа ҫӳрес йӑли пур. Манишки ҫухисем унӑн, крахмалпа якатнӑскерсем, яланах тап-таса, бакенбарчӗсем ҫур пите хупласа илсе тӳрех сӑмси патне ҫитеҫҫӗ. Унӑнни пек бакенбардсене халь кӗпӗрнери тата уездри ҫӗр виҫекенсен, вырӑс архитекторсен тата полицире ӗҫлекенсен пичӗсем ҫинче курма пулать-ха. Тепӗр тесен, унӑнни пек бакенбардсемпе бостон вӑййине лайӑх вылякан тулли те хӗрлӗ питлӗ пур арҫынсем те ҫӳреҫҫӗ. Ковалев майор сехет вӑчӑри ҫине е юнкун, кӗҫнерникун, тунтикун е тата ытти сӑмахсем ҫырнӑ ахах печаткӑсем ҫакса ярать. Ковалев майор Петербурга хӑй званине тивӗҫлӗ ӗҫ тупасшӑн килнӗ: май пулсан, вице-губернатора кӗме, вице-губернатор вырӑнӗ тупӑнмасан — пӗр-пӗр паллӑ департаментра экзекутор пулса ӗҫлеме ӗмӗтленнӗ. Вӑл, арӑмӗ пулас хӗр ҫине икҫӗр пин укҫа парсан, авланма та хирӗҫ пулман. Ҫавӑнпа та ку майор хӑйӗн самаях хитре сӑмси вырӑнӗнче тип-тикӗс вырӑн кӑна тӑрса юлнине курсан мӗнле аптраса ӳкнине вулакан хӑйех ӑнланса илмелле. Инкеке, урамра вӑл пӗр лавҫа та тӗл пулмарӗ, ҫавӑнпа та ӑна плащӗпе пӗркенсе, сӑмса пулнӑ вырӑна юн кайнӑ чухнехи пек тутӑрпа хупласа ҫуранах утма тиврӗ. «Тен, мана ҫавӑн пек курӑнчӗ кӑна пулӗ, мӗнле-ха сӑмса нимсӗрех ҫухалма пултартӑр?» Тӗкӗр ҫине пӑхса илес тесе, вӑл юриех кондитерскине кӗчӗ. Ун телейне, унта никам та ҫук: ачасем анчах урай шӑлаҫҫӗ тата тенкелсене вырнаҫтарса лартаҫҫӗ; темле ыйхӑллӑ ҫынсем подноссемпе вӗри кукӑльсем йӑтса тухаҫҫӗ; сӗтелсемпе тенкелсем ҫинче кофепе йӗпеннӗ ӗнерхи хаҫатсем выртаҫҫӗ. «Ну, тав турра, никам та ҫук, тӗкӗр ҫине пӑхса илме те юрать», терӗ те вӑл ун патне хӑюсӑррӑн ҫывхарса пӑхса илчӗ: «Шуйттан пӗлет ку йӗксӗке!» терӗ вӑл, сурса… «Сӑмса вырӑнӗнче мӗн те пулин юлнӑ пулсан, юратчӗ, ним те ҫук-ҫке-ха!..» Кӳреннипе тутине ҫыртса вӑл кондитерскинчен тухрӗ те ҫынсем ҫине пӑхмасӑр, никама та кулӑпа тавӑрмасӑр утма шутларӗ. Анчах пӗр ҫуртӑн алӑкӗ тӗлӗнче вӑл тапах чарӑнса тӑчӗ. Ун куҫӗ умӗнче ӑнланмалла мар ӗҫ пулса иртрӗ: подъезд умне кӳме ҫитсе чарӑнчӗ, унӑн алӑкӗсем уҫӑлчӗҫ, кӳмерен мундир тӑхӑннӑ пӗр господин кукӑрӑлса тухрӗ те пусма тӑрӑх чупса хӑпарса кайрӗ. Ковалев ку господин хӑйӗн сӑмси пулнине палласа илсен, тӗлӗннипе хытсах тӑчӗ. Унӑн куҫӗсем алчӑраса кайрӗҫ; Ковалев урисем ҫинче те аран-аран тытӑнса тӑнине чухласа илчӗ; ҫапах та, хӑй сивчир тытнӑ чухнехи пекех чӗтренине пӑхмасӑр, господин каялла тухасса кӗтме шутларӗ. Тепӗр икӗ минутран сӑмса чӑнах та каялла тухрӗ. Ун ҫийӗнче пысӑк ҫухаллӑ, ылтӑнласа пӗтернӗ мундир, пӑши тирӗнчен ҫӗленӗ панталон; аяккинче шпага ҫакӑнса тӑрать. Плюмажлӑ шлепкинчен пӑхсан, вӑл статски советник пулма тивӗҫ. Сӑмса ӑҫта та пулин визитпа кайнӑ ӗнтӗ. Вӑл йӗри-тавра пӑхса илчӗ, кучерне «чуптар!» тесе кӑшкӑрчӗ те ларса кайрӗ.

Майор Ковалев имел обыкновение каждый день прохаживаться по Невскому проспекту. Воротничек его манишки был всегда чрезвычайно чист и накрахмален. Бакенбарды у него были такого рода, какие и теперь еще можно видеть у губернских, поветовых землемеров, у архитекторов и полковых докторов, также у отправляющих разные полицейские обязанности. И, вообще, у всех тех мужей, которые имеют полные румяные щеки и очень хорошо играют в бостон: эти бакенбарды идут по самой средине щеки и прямехонько доходят до носа. Маиор Ковалев носил множество печаток сердоликовых и с гербами, и таких, на которых было вырезано: середа, четверг, понедельник и проч. Маиор Ковалев приехал в Петербург по надобности, а именно искать приличного своему званию места: если удастся, то вице-губернаторского, а не то — экзекуторского в каком-нибудь видном департаменте. Маиор Ковалев был не прочь и жениться; но только в таком случае, когда за невестою случится двести тысяч капиталу. И потому читатель теперь может судить сам: каково было положение этого маиора, когда он увидел, вместо довольно недурного и умеренного носа, преглупое, ровное и гладкое место. Как на беду, ни один извозчик не показывался на улице, и он должен был итти пешком, закутавшись в свой плащ и закрывши платком лицо, показывая вид, как будто у него шла кровь. «Но авось-либо мне так представилось: не может быть, чтобы нос пропал сдуру», подумал он. И зашел в кондитерскую нарочно с тем, чтобы посмотреться в зеркало. К счастию, в кондитерской никого не было: мальчишки мели комнаты и расставляли стулья; некоторые с сонными глазами выносили на подносах горячие пирожки; на столах и стульях валялись залитые кофием вчерашние газеты. «Ну, слава богу, никого нет» — произнес он: — «теперь можно поглядеть», он робко подошел к зеркалу и взглянул: «Чорт знает что, какая дрянь!» произнес он, плюнувши… «Хотя бы уже что-нибудь было вместо носа, а то ничего!..» С досадою закусив губы, вышел он из кондитерской и решился, против своего обыкновения, не глядеть ни на кого и никому не улыбаться. Вдруг он стал как вкопанный у дверей одного дома. В глазах его произошло явление неизъяснимое: перед подъездом остановилась карета; дверцы отворились; выпрыгнул, согнувшись, господин в мундире и побежал вверх по лестнице. Каков же был ужас и вместе изумление Ковалева, когда он узнал, что это был собственный его нос! При этом необыкновенном зрелище, казалось ему, всё переворотилось у него в глазах; он чувствовал, что едва мог стоять; но решился во что бы ни стало ожидать его возвращения в карету, весь дрожа как в лихорадке. Чрез две минуты нос действительно вышел. Он был в мундире, шитом золотом, с большим стоячим воротником; на нем были замшевые панталоны; при боку шпага. По шляпе с плюмажем можно было заключить, что он считался в ранге статского советника. По всему заметно было, что он ехал куда-нибудь с визитом. Он поглядел на обе стороны, закричал кучеру: «подавай!», сел и уехал.

Мӗскӗн Ковалев кӑштах ухмаха ермерӗ. Вӑл тӗлӗнмелле ӗҫ ҫинчен мӗн шухӑшламаллине те пӗлмерӗ ӗнтӗ. Мӗнле-ха вара сӑмса, ӗнер ҫеҫ унӑн пичӗ ҫинче пулса ҫуран утма та, лашапа ҫӳреме те пултарайманскер, паян мундир тӑхӑнма пултарнӑ! Ковалев кӳме хыҫҫӑн чупрӗ, кӳме, ун телейне, инҫех каймарӗ, Казански собор умӗнче чарӑнчӗ. Ковалев собора кӗме васкарӗ. Куҫӗсем валли анчах шӑтӑк хӑварчӗ те, пичӗсене чӗркесе ҫыхнӑ ыйткалакан хӗрарӑмсем тӑракан ӗрет урлӑ иртсе, чиркӗве кӗчӗ; унчченхи пек вӑл ҫак ыйткалакансенчен кулмарӗ. Кӗлле килнисем нумаях мар; вӗсем чиркӳ алӑкӗ патӗнче ҫеҫ тӑраҫҫӗ. Ковалев пӑлханнипе сӑхсӑхма та пултараймарӗ, вӑл леш господина анчах шырарӗ. Юлашкинчен вӑл ыттисенчен уйрӑм тӑнине курчӗ. Сӑмса, хӑйӗн питне тӑратса янӑ ҫӳллӗ ҫухи ӑшне пытарнӑ та, ҫав тери тӑрӑшса сӑхсӑхса тӑрать.

Бедный Ковалев чуть не сошел с ума. Он не знал, как и подумать о таком странном происшествии. Как же можно, в самом деле, чтобы нос, который еще вчера был у него на лице, не мог ездить и ходить, — был в мундире! Он побежал за каретою, которая, к счастию, проехала недалеко и остановилась перед Казанским собором. Он поспешил в собор. Пробрался сквозь ряд нищих старух с завязанными лицами и двумя отверстиями для глаз, над которыми он прежде так смеялся, и вошел в церковь. Молельщиков внутри церкви было немного; они все стояли только при входе в двери. Ковалев чувствовал себя в таком расстроенном состоянии, что никак не в силах был молиться, и искал глазами этого господина по всем углам. Наконец увидел его стоявшего в стороне. Нос спрятал совершенно лицо свое в большой стоячий воротник и с выражением величайшей набожности молился.

«Мӗнле пырас-ха ун патне?» шухӑшларӗ Ковалев. Унӑн мундирӗ ҫине, шлепки ҫине пӑхсан та вӑл статски советник иккенӗ паллӑ. Мур пӗлет, мӗнле ҫывхармалла ун патне!» Ковалев сӑмса ҫывӑхӗнче ӳсӗркелесе илчӗ, анчах сӑмса унчченхи пекех сӑхсӑхса турра пуҫҫапать. — Ырӑ государь… — терӗ Ковалев, хӑюллӑрах пулма тӑрӑшса, — ырӑ государь… — Сире мӗн кирлӗ? — ыйтрӗ сӑмса, ун еннелле ҫаврӑнса. — Ырӑ государь, эпӗ тӗлӗнетӗп… эсир хӑвӑр вырӑнӑра пӗлме кирлӗ пек туйӑнать мана. Сасартӑк эпӗ сире чиркӳре тупатӑп… Килӗшӗр… «Каҫарӑр мана, эсир мӗн ҫинчен калаҫнине эпӗ ӑнкарса илейместӗп… Ӑнлантарса парӑр».

«Как подойти к нему?» думал Ковалев. «По всему, по мундиру, по шляпе видно, что он статский советник. Чорт его знает, как это сделать!» Он начал около него покашливать; но нос ни на минуту не оставлял набожного своего положения и отвешивал поклоны. — Милостивый государь… — сказал Ковалев, внутренно принуждая себя ободриться: — Милостивый государь… Что вам угодно? — отвечал нос, оборотившись. — Мне странно, милостивый государь… мне кажется… вы должны знать свое место. И вдруг я вас нахожу и где же? — в церкви. Согласитесь… «Извините меня, я не могу взять в толк, о чем вы изволите говорить… Объяснитесь».

«Мӗнле ӑнлантарса парас-ха?» шухӑшларӗ Ковалев, унтан сывлӑш ҫавӑрса илчӗ те: — Ҫапла ҫав, эпӗ… тӳррипе каласан, эпӗ майор, хӑвӑрах чухласа илӗр. Мана сӑмсасӑр ҫӳреме аван мар. Воскресенски кӗпер ҫинче шуратнӑ апельсин сутакан хӗрарӑма сӑмсасӑр ларма та юрать, анчах вырӑн кӗтсе пурӑнакан ҫынна тата нумай хӗрарӑмсем патне: статски советница Чехтарева тата ыттисем патне ҫӳрекен ҫынна сӑмсасӑр килӗшместех… Эсир хӑвӑрах шухӑшласа пӑхӑр… эпӗ пӗлместӗп, ырӑ государь… (Ку сӑмахсем хыҫҫӑн Ковалев майор хулпуҫҫийӗсене сиктеркелесе илчӗ). …Каҫарӑр… ҫак ӗҫ ҫине тӗрӗслӗхпе чыслӑх енчен пӑхсан… эсир хӑвӑр ӑнланса илме пултаратӑр… — Нимӗн те ӑнланмастӑп, лайӑхрах ӑнлантарса парӑр, — терӗ сӑмса. — Ырӑ государь, — терӗ Ковалев хӑюллӑнтарах, — сирӗн сӑмахсене мӗнле ӑнланмаллине эпӗ пӗлместӗп… Кунта ӗҫ пур енчен илсе пӑхсан та паллӑ пек туйӑнать… Е эсир… Эсир ман сӑмса вӗт!

«Как мне ему объяснить?» подумал Ковалев и, собравшись с духом, начал: «Конечно я… впрочем я майор. Мне ходить без носа, согласитесь, это неприлично. Какой-нибудь торговке, которая продает на Воскресенском мосту очищенные апельсины, можно сидеть без носа; но, имея в виду получить губернаторское место,… притом будучи во многих домах знаком с дамами: Чехтарева, статская советница, и другие… Вы посудите сами… я не знаю, милостивый государь… (При этом маиор Ковалев пожал плечами)… Извините… если на это смотреть сообразно с правилами долга и чести… вы сами можете понять…» «Ничего решительно не понимаю», — отвечал нос. «Изъяснитесь удовлетворительнее.»«Милостивый государь… » — сказал Ковалев с чувством собственного достоинства: — «я не знаю, как понимать слова ваши… Здесь всё дело, кажется, совершенно очевидно… Или вы хотите… Ведь вы мой собственный нос!»

Сӑмса майор ҫине пӑхса илчӗ те, унӑн куҫхаршисене тӗксӗмленчӗҫ. — Ырӑ государь, эсир йӑнӑшатӑр. Эпӗ хам хамах пулатӑп. Тепӗр тесен, пирӗн хушӑмӑрта нимех те ҫывӑххи пулма пултараймасть. Сирӗн виц-мундирӑн тӳмисене пӑхсан та, эсир сенатра е юстици енӗпе ӗҫлетӗр, эпӗ — пӗлӳлӗх енӗпе. Ҫак сӑмахсем хыҫҫӑн сӑмса тепӗр еннелле ҫаврӑнчӗ те татах кӗлтума пуҫларӗ. Ковалев йӑлтах аптраса ҫитрӗ, мӗн тумаллине кӑна мар, мӗн шухӑшламаллине те пӗлмерӗ. Ҫак хушӑра хӗрарӑм платйи кӑмӑллӑн чӑштӑртатни илтӗнсе кайрӗ, ун патне чӗнтӗртен ҫӗленӗ тум тумланнӑ ватӑ хӗрарӑм, ун хыҫҫӑн хӑйӗн пилӗкне татах та чиперлетекен шурӑ платье тӑхӑннӑ пирожнӑй пекех ҫӑмӑл ҫамрӑк хӗр ҫывхарчӗ. Вӗсем хыҫҫӑн пысӑк бакенбардлӑ, пӗр вуникӗ ҫуха тӑхӑннӑ вӑрӑм пӳллӗ гайдук чарӑнчӗ те табакеркине кӑларса уҫрӗ. Ковалев вӗсем патнерех тӑчӗ, манишкин батист ҫухине ҫӳлерех ҫӗклерӗ, ылтӑн вӑчӑри ҫакӑнса тӑракан печаткине майларӗ те ку вӑхӑтра ҫурхи чечек пек пӑртак пӗшкӗнерех хӑйӗн шурӑ аллине ҫамки патне илсе пыракан ҫӑмӑл хӗр ҫине куларах пӑхма пуҫларӗ. Шлепке айӗнче хӗрӗн ҫаврака янахне тата ҫурхи роза чечек евӗрлӗ сӑнне курсан, Ковалев пичӗ ҫинче кулӑ ытларах сарӑлчӗ. Анчах, хӑйӗн сӑмси вырӑнӗнче пушӑ вырӑн кӑна пулнине астуса илсен, пӗҫертсе илнӗ пекех каялла сиксе ӳкрӗ, унӑн куҫӗнчен куҫҫуль юхса анчӗ. Ковалев мундирлӑ господин ахалех статски советник пек пулма хӑтланни ҫинчен тата вӑл мӗнпурӗ те унӑн сӑмси ҫеҫ пулни ҫинчен тӳррӗн калас шутпа ун еннелле ҫаврӑнчӗ… Анчах сӑмса ниҫта та курӑнмарӗ: вӑл татах кам патне те пулин визитпа чуптарчӗ пулас. Ку вара Ковалева хӑратсах пӑрахрӗ. Вӑл каялла кайса пӗр вӑхӑт колонадӑсем айӗнче чарӑнса тӑчӗ, пур еннелле те ҫаврӑнкаласа пӑхса, сӑмсана шырарӗ. Сӑмса пуҫӗнче плюмажлӑ шлепке, ҫийӗнче ылтӑнласа ҫӗленӗ мундир пулнине лайӑхах асӑрхаса илнӗччӗ вӑл; анчах мӗнле шинельпе пулнине, карета мӗн тӗслине, лашисене, карета хыҫӗнче лакей пуррипе ҫуккине, пулнӑ пулсан та, вӑл мӗнле ливрей тӑхӑннине асӑрхамарӗ. Тепӗр тесен, урампа каретӑсем шутсӑр нумай тата питӗ васкавлӑн ҫӳреҫҫӗ, ҫавӑнпа та сӑнаса илме те йывӑр; сӑнаса илсен те, чарма ниепле те май ҫук. Илемлӗ хӗвеллӗ кун тӑрать. Невски проспектра халӑх нумай. Тротуар тӑрӑх хӗрарӑмсен ушкӑнӗ Полицейски кӗпертен пуҫласа Аничкин кӗперне ҫитиех чечек хумӗ пек шӑвать. Акӑ хӑй паллакан надворнӑй советник пырать; ҫынсем хушшинче тӗл пулсан, Ковалев ӑна подполковник тесе чӗнетчӗ. Унтах тата сенатра столоначальник пулса ӗҫлекен хӑйӗн лайӑх тусӗ, бостонла вылянӑ чух ялан чееленекен Ярышкин курӑнать. Акӑ тепӗр майор, асессор чинне Кавказра илнӗскер, аллисемпе сулкаласа хӑй патне чӗнет…

Нос посмотрел на маиора, и брови его несколько нахмурились. — Вы ошибаетесь, милостивый государь. Я сам по себе. Притом между нами не может быть никаких тесных отношений. Судя по пуговицам вашего виц-мундира, вы должны служить в сенате или, по крайней мере, по юстиции, я же по ученой части. Сказавши это, нос отвернулся и продолжал молиться. Ковалев совершенно смешался, не зная, что? делать и что? даже подумать. В это время послышался приятный шум дамского платья: подошла пожилая дама, вся убранная кружевами, и с нею тоненькая, в белом платье, очень мило рисовавшемся на ее стройной талии, в палевой шляпке легкой как пирожное. За ними остановился и открыл табакерку высокий гайдук с большими бакенбардами и целой дюжиной воротников. Ковалев выступил поближе, высунул батистовый воротничек манишки, поправил висевшие на золотой цепочке свои печатки и, улыбаясь по сторонам, обратил внимание на легонькую даму, которая, как весенний цветочек, слегка наклонялась и подносила ко лбу свою беленькую ручку с полупрозрачными пальцами. Улыбка на лице Ковалева раздвинулась еще далее, когда он увидел из-под шляпки ее кругленький, яркой белизны подбородок и часть щеки, осененной цветом первой весенней розы. Но вдруг он отскочил, как будто бы обжёгшись, он вспомнил, что у него вместо носа совершенно нет ничего, и слезы выдавились из глаз его. Он оборотился с тем, чтобы напрямик сказать господину в мундире, что он только прикинулся статским советником, что он плут и подлец и что он больше ничего, как только его собственный нос… Но носа уже не было: он успел ускакать, вероятно, опять к кому-нибудь с визитом. Это повергло Ковалева в отчаяние. Он пошел назад и остановился с минуту под колоннадою, тщательно смотря во все стороны, не попадется ли где нос. Он очень хорошо помнил, что шляпа на нем была с плюмажем и мундир с золотым шитьем; но шинель не заметил, ни цвета его кареты, ни лошадей, ни даже того, был ли у него сзади какой-нибудь лакей и в какой ливрее. Притом карет неслось такое множество взад и вперед и с такою быстротою, что трудно было даже приметить; но если бы и приметил он какую-нибудь из них, то не имел бы никаких средств остановить. День был прекрасный и солнечный. На Невском народу была тьма. Дам целый цветочный водопад сыпался по всему тротуару, начиная от Полицейского до Аничкина моста. Вон и знакомый ему надворный советник идет, которого он называл подполковником, особливо, ежели то случалось при посторонних. Вон и Ярыжкин, столоначальник в сенате, большой приятель, который вечно в бостоне обремизивался, когда играл восемь. Вон и другой маиор, получивший на Кавказе асессорство, махает рукой, чтобы шел к нему…

— Мур илесшӗ! — терӗ Ковалев. — Эй, лавҫӑ, тӳрех обер-полицмейстер патне илсе кай! Ковалев урапа ҫине ларчӗ те вӗҫӗмсӗр: «хӑвӑртрах, хӑвӑртрах!» тесе кӑшкӑрса пычӗ. — Обер-полицмейстер килте-им? — кӑшкӑрчӗ вӑл, ҫенӗке кӗрсенех. — Килте ҫук, тин анчах тухса кайрӗ, — ответлерӗ тарҫӑ. — Акӑ сана! — Ҫапла, — терӗ тарҫӑ, — нумаях пулмасть ҫеҫ кайрӗ, анчах тухса кайрӗ. Тен, пӗр минут маларах ҫитнӗ пулсан, ӗлкӗрнӗ те пулаттӑр. Ковалев питне хупланӑ сӑмса тутрине сирмесӗрех урапа ҫине ларчӗ те хыттӑн «чуптар!» тесе кӑшкӑрчӗ. — Ӑҫталла? — терӗ тарҫӑ.

«А чорт возьми!» — сказал Ковалев. «Эй, извозчик, вези прямо к обер-полицмейстеру!» Ковалев сел в дрожки и только покрикивал извозчику: «валяй во всю ивановскую!» «У себя обер-полицмейстер?» вскричал он, зашедши в сени. «Никак нет», отвечал привратник: — «только что уехал». — Здравствуйте! «Да», — прибавил привратник — «оно и не так давно, но уехал. Минуточкой бы пришли раньше, то, может, застали бы дома». Ковалев, не отнимая платка от лица, сел на извозчика и закричал отчаянным голосом: «пошел!» «Куда?» сказал извозчик.

— Тӳрех чуптар! — Мӗнле тӳрех? Малалла тӳрӗ ҫул ҫук, сылтӑмалла-и е сулахаялла-и? Ку ыйту Ковалева тата ытларах шута ячӗ. Ун пек инкеке лекнӗ ҫыннӑн пуринчен малтан Благочини Управине ҫитсе евитлемелле; полици ку управӑна тӳрех пӑхӑнса тӑмасть ӗнтӗ, анчах та вӑл ыттисенчен часрах распоряжени пама пултарать; сӑмса ӗҫлекен вырӑнти начальствӑран хӑй хутне кӗме ыйтни вырӑнсӑр пулнӑ пулӗччӗ, мӗншӗн тесен калаҫнӑ тӑрӑх та сӑмсан тӳрӗлӗхӗ ҫукки палӑрчӗ; вӑл унччен эпӗ сана нихҫан та курман, пӗлместӗп тенӗ пекех, халь те суйма пултарӗ. Ҫапла вара, Ковалев хӑйне Благочини Управине илсе ҫитерме хушасшӑн пулчӗ; анчах ҫак ултавҫа, пӗрремӗш хут курӑнсан та намӑса пӗлмесӗр суйма пултарнӑскер, майлӑ вӑхӑтпа усӑ курса хуларан та тарӗ, вара шырани те ахалех пулӗ е ӗҫ пӗр уйӑха тӑсӑлӗ, тесе шухӑшласа илчӗ. Юлашкинчен ӑна пӗлӗт хӑйех ӑс панӑн туйӑнса кайрӗ. Вӑл тӳрех хаҫат экспедицине кайса, сӑмсана хирӗҫ пулакан кашни ҫынах ӑна тытса ҫав минутрах хӑй патне ҫитертӗр е ҫийӗнчех вӑл ӑҫта пулнине пӗлтерме пултартӑр тесе, сӑмсан паха енӗсене кӑтартса пӗлтерӳ пичетлесе кӑларма шутларӗ. Ҫапла вара, ҫак шухӑш ҫинче чарӑнса, вӑл хӑйне хаҫат экспедицине илсе кайма хушрӗ; лавӑҫа ҫул тӑршшӗпех «хӑвӑртрах, путсӗр! хӑвӑртрах, мошенник!» тесе чӑмӑрӗпе ҫурӑмран хӗнесе пычӗ. — «Эх, улпут», текелерӗ лавҫӑ, пуҫне силлекелесе илсе, йытӑ пекех вӑрӑм ҫӑмлӑ лашине тилхепипе хӗртнӗ май. Юлашкинчен, лав чарӑнчӗ те, Ковалев хӑшӑлтатса пӗчӗк пӳлӗме чупса кӗчӗ; унта фрак тӑхӑннӑ ватӑ чиновник, ручкине шӑлпа ҫыртса, ҫынсем илсе килнӗ пӑхӑр укҫана шутласа ларать. — Кам кунта пӗлтерӳсем илет? — кӑшкӑрчӗ Ковалев.

«Пошел прямо!» «Как прямо? Тут поворот: направо или налево?» Этот вопрос остановил Ковалева и заставил его опять подумать. В его положении следовало ему прежде всего отнестись в Управу благочиния, не потому что оно имело прямое отношение к полиции, но потому, что ее распоряжения могли быть гораздо быстрее, чем в других местах; искать же удовлетворения по начальству того места, при котором нос объявил себя служащим, было бы безрассудно, потому что из собственных ответов носа уже можно было видеть, что для этого человека ничего не было священного, и он мог так же солгать и в этом случае, как солгал, уверяя, что он никогда не видался с ним. Итак, Ковалев уже хотел было приказать ехать в Управу благочиния, как опять пришла мысль ему, что этот плут и мошенник, который поступил уже при первой встрече таким бессовестным образом, мог опять удобно, пользуясь временем, как-нибудь улизнуть из города, — и тогда все искания будут тщетны, или могут продолжиться, чего боже сохрани, на целый месяц. Наконец, казалось, само небо вразумило его. Он решился отнестись прямо в газетную экспедицию и заблаговременно сделать публикацию с обстоятельным описанием всех качеств, дабы всякий, встретивший его, мог в ту же минуту его представить к нему или по крайней мере дать знать о месте пребывания. Итак он, решив на этом, велел извозчику ехать в газетную экспедицию, и во всю дорогу не переставал его тузить кулаком в спину, приговаривая: «скорей, подлец! скорей, мошенник!»  — «Эх, барин!» говорил извозчик, потряхивая головой и стегая возжей свою лошадь, на которой шерсть была длинная как на болонке. Дрожки наконец остановились, и Ковалев, запыхавшись, вбежал в небольшую приемную комнату, где седой чиновник, в старом фраке и очках, сидел за столом и, взявши в зубы перо, считал принесенные медные деньги. «Кто здесь принимает объявления?» закричал Ковалев.

— Э, сывлӑх сунатӑп! — Ырӑ кун пултӑр, — терӗ старик, укҫа шутланӑ ҫӗртен пуҫне ҫӗклесе, унтан куҫӗсемпе татах сӗтел ҫине сарса хунӑ укҫана тинкерчӗ. — Эпӗ пӗлтерӳ пичетлесшӗн… — Тӑхтӑр, пӑртак тӑхтама ыйтатӑп, — терӗ чиновник, сылтӑм аллипе хут ҫине паллӑ лартса тата сулахай аллипе умӗнче выртакан счетӑн икӗ шӑрҫине шутарса. Сӗтел умӗнче пӗчӗк хут татки тытса пӗр лакей тӑрать. Ун ҫийӗнчи галунлӑ тумтирӗ вӑл аристократиллӗ ҫемьерен пулнине палӑртать; вӑл, хӑй ҫынпа калаҫма юратнине кӑтартас тесе, сӑмах хушрӗ: — Ӗненетӗр-и, сударь, йытти сакӑрвунӑ пус тӑмасть, тепӗр тесен, эпӗ уншӑн сакӑр пус та парас ҫук, графиня вара ӑна юратать, тупата туршӑн юратать, ку йытта шыраса тупакана ҫӗр тенкӗ тӳлет! Тӳррипе, хамӑр хушӑмӑрта каланӑ пек каласан, япала тӗлӗшӗнчен ҫынсен кӑмӑлӗ пачах вырӑнсӑр пулать, сунарҫӑ пулсан — кашкӑр тытакан йытӑ е пӳлӗмре пурӑнакан йытӑ усра, вӗсемшӗн пилӗкҫӗр тенкӗ те ан хӗрхен, пин тенкӗ пар, анчах лайӑх йытӑ пултӑр. Хисеплӗ чиновник ку сӑмахсене тӑрӑшса итленӗ пек пулчӗ, ҫав хушӑрах илсе килнӗ запискӑра миҫе буквине шутларӗ. Йӗри-тавра купецсен килӗсенчен килнӗ ватӑ хӗрарӑмсем, дворниксем запискӑсемпе тӑраҫҫӗ. Ҫак запискӑсенчен пӗринче — ӗҫме юратман кучер пурри ҫинчен; тепринче — сахал кӳлсе ҫӳренӗ, 1814 ҫулта Парижран илсе килнӗ кӳме сутлӑх пурри ҫинчен; тепӗр ҫӗрте кӗпе-йӗм ҫума тата урӑх ӗҫ тума пултаракан вунтӑхӑр ҫулхи хӗр пурри ҫинчен; хӑрах рессорлӑ ҫирӗп урапа тата ҫуралнӑранпа вунҫичче ҫитнӗ ҫамрӑк та хӳхӗм чӑпар лаша пурри ҫинчен; Лондонран нумай пулмасть илсе ҫитернӗ ҫарӑк вӑррипе редиска вӑрри сутни ҫинчен; дача тата унпа пӗрле пахча, икӗ лаша тӑратмалӑх вите, чӑрӑш сачӗ ӳстермелли вырӑн сутлӑх пурри ҫинчен пӗлтереҫҫӗ; кунтах пӗри кивӗ подошвӑсем илес текенсене хӑй патне кашни кунах сакӑр сехетрен пуҫласа виҫӗ сехете ҫитиччен пыма чӗнет. Ҫак ушкӑн вырнаҫнӑ пӳлӗм пӗчӗк те тӑвӑр, ҫавӑнпа та кунта сывлӑш та уҫӑ мар; анчах Ковалев коллежски асессор ку сывлӑша туймарӗ, мӗншӗн тесен вӑл сывлакан вырӑна тутӑрпа хупланӑ, тата унӑн сӑмси ку вӑхӑтра ӑҫта пулнине турӑ кӑна пӗлет. — Ырӑ государь, сиртен ыйтма ирӗк парсамӑр… мана питӗ кирлӗ, — терӗ Ковалев, чӑтса тӑраймасӑр.

«А, здравствуйте!» «Мое почтение», — сказал седой чиновник, поднявши на минуту глаза и опустивши их снова на разложенные кучи денег. «Я желаю припечатать…» «Позвольте. Прошу немножко повременить», — произнес чиновник, ставя одною рукою цыфру на бумаге и передвигая пальцами левой руки два очка на счетах. Лакей стоял возле стола с запискою в руках. Он был с галунами и наружностию, показывавшею пребывание его в аристократическом доме, и почел приличным показать свою общежительность: «Поверите ли, сударь, что собачонка не стоит восьми гривен, т. е. я не дал бы за нее и восьми грошей; а графиня любит, ей богу, любит, — и вот тому, кто ее отыщет, сто рублей! Если сказать по приличию, то вот так, как мы теперь с вами, вкусы людей совсем не совместны: уж когда охотник, то держи лягавую собаку или пуделя; не пожалей пятисот, тысячу дай, но зато уж чтоб была собака хорошая.» Почтенный чиновник слушал это с значительною миною, и в то же время занимался сметою: сколько букв в принесенной записке. По сторонам стояло множество старух, купеческих сидельцев и дворников с записками. В одной значилось, что отпускается в услужение кучер трезвого поведения; в другой — малоподержанная коляска, вывезенная в 1814 году из Парижа; там отпускалась дворовая девка 19 лет, упражнявшаяся в прачешном деле, годная и для других работ; прочные дрожки без одной рессоры, молодая горячая лошадь в серых яблоках, семнадцати лет от роду, новые полученные из Лондона семена репы и редиса, дача со всеми угодьями: двумя стойлами для лошадей и местом, на котором можно развести превосходный березовый или еловый сад; там же находился вызов желающих купить старые подошвы, с приглашением явиться к переторжке каждый день от 8 до 3 часов утра. Комната, в которой местилось всё это общество, была маленькая, и воздух в ней был чрезвычайно густ; но коллежский асессор Ковалев не мог слышать запаха, потому что закрылся платком, и потому что самый нос его находился бог знает в каких местах. «Милостивый государь, позвольте вас попросить… мне очень нужно», — сказал он наконец с нетерпением.

— Халех, халех! Икӗ тенкӗ те хӗрӗх виҫӗ пус! Ҫак минутрах! Пӗр тенкӗ те утмӑл тӑватӑ пус! — шутларӗ чиновник, дворниксемпе карчӑксене запискисене каялла парса. «Сире мӗн кирлӗ? — ыйтрӗ вӑл юлашкинчен, Ковалев еннелле ҫаврӑнса. — Эпӗ ыйтатӑп… — терӗ Ковалев. «Мана те улталарӗҫ, те ҫаратрӗҫ, хам та ку тарана ҫитсе те пӗлме пултараймастӑп. Эпӗ мана ҫав путсӗр ҫынна тытса паракана ҫителӗклех парне пама хатӗрри ҫинчен пӗлтересшӗн. — Пӗлме ирӗк парӑр, сирӗн хушаматӑр мӗнле вара? — Ҫук, ҫук, мӗншӗн кунта хушамат? Хушамата калама пултараймастӑп. Манӑн паллакан ҫынсем нумай: Чехтарева статски советница, Палагея Григорьевна штабс-офицерша… Сасартӑк вӗсем пӗлсен? Тур ҫырлахтӑрах! Эсир коллежски асессор тесе е майор чинӗнче тӑракан ҫын тесе ҫырма пултаратӑр, ку вара тата авантарах.

— «Сейчас, сейчас! Два рубля сорок три копейки! Сию минуту! Рубль шестьдесят четыре копейки!» говорил седовласый господин, бросая старухам и дворникам записки в глаза. «Вам что угодно?» наконец сказал он, обратившись к Ковалеву. — Я прошу… — сказал Ковалев. — Случилось мошенничество, или плутовство, я до сих пор не могу никак узнать. Я прошу только припечатать, что тот, кто ко мне этого подлеца представит, получит достаточное вознаграждение. — «Позвольте узнать, как ваша фамилия?» — Нет, зачем же фамилию? Мне нельзя сказать ее. У меня много знакомых: Чехтарева, статская советница, Палагея Григорьевна Подточина, штаб-офицерша… Вдруг узнают? Боже ты мой! Вы можете просто написать: коллежский асессор, или, еще лучше, состоящий в маиорском чине.

— Тараканни вара сирӗн дворовӑй ҫын-и? — Мӗнле дворовӑй ҫын? Вӑл тарни пысӑк инкек мар-ха. Манран… сӑмса тарчӗ! — Ха, мӗнле тӗлӗнмелле хушамат! Нумай вӑрласа тарнӑ-и вара ҫак Носов гражданин? — Сӑмса… эсир урӑххи ҫинчен шутлатӑр! Сӑмса, манӑн сӑмса таҫта кайса кӗчӗ! Шуйттан манран куласшӑн пулчӗ пулас. — Мӗнле майпа ҫухалчӗ вара? Эпӗ лайӑххӑн ӑнланса илме пултараймастӑп-ха. — Мӗнле майпа тарнине каласа пама пултараймастӑп; анчах халь вӑл, хӑйне статски советник вырӑнне хурса, хула тӑрӑх лавпа ҫӳрет. Ҫавӑнпа та сиртен ӑна тытакана пӗр тӑхтамасӑрах хам патӑма илсе пыма хушса пӗлтерӳ пичетлесе кӑларма ыйтатӑп. Эсир хӑвӑрах шутласа пӑхӑр, сӑмса куҫа курӑнакан япала, манӑн унсӑрӑн мӗнле ҫӳрес? Ку вӑл урари кача пӳрне мар-ҫке-ха, кача пӳрне пуррипе ҫуккине атӑ тӑхӑнса ярсан никам та курмасть. Кашни кӗҫнерникун эпӗ Чехтарева статски советница патӗнче хӑнара пулатӑп; Подточина Палагея Григорьевнӑпа унӑн пике пек хӗрӗ мана лайӑх пӗлеҫҫӗ, эсир хӑвӑрах шутласа пӑхӑр, манӑн малалла мӗн тумалла… Мана халь вӗсем патне кайма та юрамасть.

«А сбежавший был ваш дворовый человек?» «Какое, дворовый человек? Это бы еще не такое большое мошенничество! Сбежал от меня… нос…» «Гм! какая странная фамилия! И на большую сумму этот г. Носов обокрал вас?» «Нос, то есть… вы не то думаете! Нос, мой собственный нос пропал неизвестно куда. Чорт хотел подшутить надо мною!» «Да каким же образом пропал? Я что-то не могу хорошенько понять». — Да я не могу вам сказать, каким образом; но главное то, что он разъезжает теперь по городу и называет себя статским советником. И потому я вас прошу объявить, чтобы поймавший представил его немедленно ко мне в самом скорейшем времени. Вы посудите, в самом деле, как же мне быть без такой заметной части тела? Это не то, что какой-нибудь мизинный палец на ноге, которую я в сапог — и никто не увидит, если его нет. Я бываю по четвергам у статской советницы Чехтаревой; Подточина Палагея Григорьевна, штаб-офицерша, и у ней дочка очень хорошенькая, тоже очень хорошие знакомые, и вы посудите сами, как же мне теперь… Мне теперь к ним нельзя явиться.

Чиновник шухӑша кайрӗ, ку унӑн чӑмӑртаса хунӑ тутисенчен паллӑ пулчӗ. — Ҫук, эпӗ хаҫатсенче ун пек пӗлтерӳ пичетлесе кӑларма пултараймастӑп», терӗ вӑл нумай вӑхӑт хушши шухӑшласа ларнӑ хыҫҫӑн. — Мӗншӗн вара? Мӗншӗн? — Ҫаплах. Хаҫат ҫинчен усал ят сарӑлма пултарать. Кашниех хӑйӗн сӑмси ҫухални ҫинчен пӗлтерӳ пама пуҫласан, вара… Ахаль те ӗнтӗ кирлӗ-кирлӗ мар ҫинчен нумай суя хыпар пичетлесе кӑларатӑр, теҫҫӗ. — Кунта кирлӗ марри мӗн пултӑр? Нимӗн те ҫук пек туйӑнать. — Сире вӑл ҫук пек туйӑнать. Акӑ иртнӗ эрнере шӑп ҫакнашкал ӗҫ пулса иртрӗ. Эсир килнӗ пекех пӗр чиновник килчӗ, унӑн пӗлтерӗвӗшӗн икӗ тенкӗ те ҫитмӗл пус тӳлемелле пулчӗ. Вӑл хӑйӗн хура йытти ҫухални ҫинчен пӗлтерӳ пачӗ. Кунта нимех те ҫук пек туйӑнать, ҫапла-и? Ӗҫ йӑлтах урӑхла пулса тӑчӗ; йытӑ пӗр заведенийӗн казначейӗ пулнӑ иккен; мӗнле заведенине астӑваймастӑп ӗнтӗ.

Чиновник задумался, что означали крепко сжавшиеся губы. — «Нет, я не могу поместить такого объявления в газетах» — сказал он наконец после долгого молчания. — Как? Почему? – Так. Газета может потерять репутацию. Если всякий начнет писать, что у него сбежал нос, то… И так уже говорят, что печатается много несообразностей и ложных слухов. — Да чем же это дело несообразное? Тут, кажется, ничего нет такого. — Это вам так кажется, что нет. А вот, на прошлой неделе, такой же был случай. Пришел чиновник таким же образом, как вы теперь пришли, принес записку, денег по расчету пришлось 2 р. 73 к. И всё объявление состояло в том, что сбежал пудель черной шерсти. Кажется, что бы тут такое? А вышел пасквиль: пудель-то этот был казначей, не помню какого-то заведения.

— Эпӗ пӗлтерӗве йытӑ ҫинчен мар, хамӑн сӑмса ҫухални ҫинчен парасшӑн, ку хам ҫинчен каланиех пулать ӗнтӗ. — Ҫук, ун пек пӗлтерӗве пичетлесе кӑлараймастӑп». — Манӑн сӑмса чӑн-чӑнах ҫухалнӑ-ҫке-ха!» — Ҫухалнӑ пулсан, медик патне кайӑр. Кирек мӗнле сӑмса туса лартма пултаракан ҫынсем те пур, теҫҫӗ. Тепӗр тесен, эпӗ сисетӗп: эсир питӗ хавас ҫын тата халӑх ҫинче шӳтлеме юрататӑр. — Тупа тӑватӑп, турӑ пекех таса! Ӗненместӗр пулсан, эпӗ сире кӑтартма та пултаратӑп. — Мӗншӗн чӑрманмалла, кирлӗ мар, — терӗ чиновник, табак шӑршласа. — Тепӗр тесен, чӑрманни-мӗнни ҫук пулсан, пӑхма та юрать, — хушса хучӗ вӑл пӗлес килнипе. Коллежски асессор пичӗ ҫинчен тутӑрне сирчӗ.

— Да ведь я вам не о пуделе делаю объявление, а о собственном моем носе: стало быть, почти то же, что о самом себе. «Нет, такого объявления я никак не могу поместить». «Да когда у меня точно пропал нос!» — Если пропал, то это дело медика. Говорят, что есть такие люди, которые могут приставить какой угодно нос. Но впрочем я замечаю, что вы должны быть человек веселого нрава и любите в обществе пошутить. — Клянусь вам, вот как бог свят! Пожалуй, уж если до того дошло, то я покажу вам. «Зачем беспокоиться!» продолжал чиновник, нюхая табак. «Впрочем, если не в беспокойство», — прибавил он с движением любопытства: «то желательно бы взглянуть». Коллежский асессор отнял от лица платок.

— Чӑнах та, питӗ тӗлӗнмелле япала! Сӑмса вырӑнӗ те яп-яках, тин пӗҫерсе кӑларнӑ икерчӗ пекех, тип-тикӗс вырӑн, — терӗ чиновник. — Ну, татах тавлашатӑр-и манпа? Эсир халь хӑвӑрах куртӑр ӗнтӗ, пичетлемесен юрамасть. Сире уншӑн тав тӑватӑп, эпӗ ҫак пулса иртнӗ ӗҫ пире паллаштарнӑшӑн питӗ хавас… Ку сӑмахсемпе майор ӑна кӑшт илӗртесшӗн пулчӗ. — Пичетлесе кӑларасси вӑл пысӑк ӗҫ мар, анчах сире унран ним усси те пулас ҫук. Эсир пичетлесе кӑларасах тетӗр пулсан, лайӑхрах ҫырма пултаракана парӑр та, ун пек сайра пулса иртекен ӗҫ ҫинчен «Северная Пчела»-ра ҫамрӑксем валли (ку сӑмахсем хыҫҫӑн чиновник татах табак шӑршласа илчӗ) е вулама юратакансем валли (кунта вӑл сӑмсине шӑлчӗ) пичетлесе кӑларӗҫ. Коллежски асессор ӗнтӗ шанчӑкне те ҫухатрӗ. Вӑл хаҫатра пулас спектакльсем ҫинчен калакан пӗлтерӗве вулама пуҫне пӗкрӗ; унта хитре актриса ятне вуласанах йӑл кулса яма хатӗр пулчӗ, кӗсйинче кӑвак ассигнаци пуррипе ҫуккине те хыпашласа пӑхрӗ, мӗншӗн тесен, Ковалев шучӗпе, штаб-офицерсем театрта креслӑра лармалла; анчах, сӑмса ҫинчен шухӑшласа илсенех, унӑн кӑмӑлӗ хуҫӑлчӗ. Чиновник та Ковалев йывӑр инкеке кӗрсе ӳкнӗшӗн салхулланнӑ пек пулчӗ. Унӑн хуйхине ҫӑмӑллатас тесе, вӑл пӗр-икӗ сӑмах калани вырӑнлӑ пулӗ тесе шутларӗ: «Сирӗн ҫапла анекдот пулни мана та кӳрентерет. Табак шӑршласа пӑхмастӑр-и? Ку пуҫ ыратнине ҫӑмӑллатать тата кӑмӑла ҫӗклет; ку ҫеҫ мар, вӑл гемороидсене те пулӑшать», терӗ те, пӗр шлепкеллӗ майра сӑнне ӳкернӗ табакеркине вӑр-вар кӑларса, Ковалев еннелле тӑсрӗ.

— В самом деле, чрезвычайно странно! Место совершенно гладкое, как будто бы только что выпеченный блин; да, до невероятности ровное! — сказал чиновник. —Ну, вы теперь будете спорить? Вы видите сами, что нельзя не напечатать. Я вам буду особенно благодарен, и очень рад, что этот случай доставил мне удовольствие с вами познакомиться… Маиор, как видно из этого, решился на сей раз немного поподличать. — «Напечатать-то, конечно, дело небольшое», сказал чиновник: — «только я не предвижу в этом никакой для вас выгоды. Если уже хотите, то отдайте тому, кто имеет искусное перо, описать как редкое произведение натуры и напечатать эту статейку в «Северной Пчеле» (тут он понюхал еще раз табаку) для пользы юношества (тут он утер нос), или так, для общего любопытства.» Коллежский асессор был совершенно обезнадежен. Он опустил глаза вниз газеты, где было извещение о спектаклях; уже лицо его было готово улыбнуться, встретив имя актрисы хорошенькой собою, и рука взялась за карман: есть ли при нем синяя ассигнация, потому что штаб-офицеры, по мнению Ковалева, должны сидеть в креслах, — но мысль о носе всё испортила! Сам чиновник, казалось, был тронут затруднительным положением Ковалева. Желая сколько-нибудь облегчить его горесть, он почел приличным выразить участие свое в нескольких словах: «Мне, право, очень прискорбно, что с вами случился такой анекдот. Не угодно ли вам понюхать табачку? Это разбивает головные боли и печальные расположения; даже в отношении к гемороидам это хорошо.»Говоря это, чиновник поднес Ковалеву табакерку, довольно ловко подвернув под нее крышку с портретом какой-то дамы в шляпке.

Ку шӳтлесе калас мар тесе каланӑ сӑмах Ковалева ҫиллентерсех ячӗ. «Эпӗ ӑнланмастӑп, мӗнле шӳт тӑвас килет сирӗн», терӗ вӑл чӗререн: «курмастӑр-им вара, манӑн шӑп кӑна табак шӑршламалли япала ҫук? Мур илтӗрех сирӗн табакӑра! Халӗ манӑн сирӗн начар табакӑра мар, рапе табака та курас килмест». Ҫак сӑмахсене каланӑ хыҫҫӑн вӑл питӗ кӳреннипе хаҫат экспедицинчен тухрӗ те сахӑр юратакан частнӑй пристав патне утрӗ. Пристав килӗнчи малти пӳлӗм, столовӑй вырӑнӗнче шутланаканскер, купецсем хӑйне хисеплесе илсе килсе панӑ сахӑр муклашкисемпе тулса ларнӑ. Кухарка частнӑй пристав ҫийӗнчи казеннӑй ботфорта хывса тӑрать; шпагӑпа ытти ҫар хатӗрӗсене ӗнтӗ вӑл кӗтессе ҫакса хунӑ, виҫӗ кӗтеслӗ, пӑхма самаях хӑрушӑ шлепкине виҫӗ ҫулхи ывӑлӗ ҫавӑркаласа тӑрать, хуҫи ӗҫлесе ывӑнса килнӗ хыҫҫӑн йӗркеллӗ кӑна канма хатӗрленет. Ковалев шӑпах пристав карӑнкаласа «киленсе кайсах икӗ сехет хушши ҫывӑратӑп ӗнтӗ», тесе каланӑ вӑхӑтра кӗрсе тӑчӗ. Ҫавӑнпа та пристава ку вӑхӑтра коллежски асессор килсе кӗни пӗрре те кӑмӑла каймарӗ. Ҫак вӑхӑтра коллежски асессор ун патне темиҫе кӗренке чей е сукно илсе пынӑ пулсан та, лешӗ ӑна ытлашши хӗпӗртесе йышӑнмастчӗ пулӗ. Частнӑй пристав искусствӑри пур япалана тата мануфактурӑна питӗ юратакан ҫын пулнӑ, анчах государство ассигнацине пуринчен ытларах кӑмӑлланӑ. «Ку чӑн-чӑн япала, ку япаларан ырри ним те ҫук; ҫиме ыйтмасть, нумай вырӑн йышӑнмасть, яланах кӗсьене вырнаҫма пултарать, ӳксен те ҫӗмӗрӗлмест», тенӗ вӑл яланах.

Этот неумышленный поступок вывел из терпения Ковалева. «Я не понимаю, как вы находите место шуткам», сказал он с сердцем: «разве вы не видите, что у меня именно нет того, чем бы я мог понюхать? Чтоб чорт побрал ваш табак! Я теперь не могу смотреть на него, и не только на скверный ваш березинский, но хоть бы вы поднесли мне самого рапе». Сказавши, он вышел, глубоко раздосадованный, из газетной экспедиции и отправился к частному приставу, чрезвычайному охотнику до сахару. На дому его вся передняя, она же и столовая, была установлена сахарными головами, которые нанесли к нему из дружбы купцы. Кухарка в это время скидала с частного пристава казенные ботфорты; шпага и все военные доспехи уже мирно развесились по углам и грозную трехугольную шляпу уже затрогивал трехлетний сынок его, и он, после боевой, бранной жизни, готовился вкусить удовольствия мира. Ковалев вошел к нему в то время, когда он потянулся, крякнул и сказал: «Эх, славно засну два часика!» И потому можно было предвидеть, что приход коллежского асессора был совершенно не во?-время. И не знаю, хотя бы он даже принес ему в то время несколько фунтов чаю или сукна, он бы не был принят слишком радушно. Частный был большой поощритель всех искусств и мануфактурностей; но государственную ассигнацию предпочитал всему. «Это вещь», обыкновенно говорил он: «уж нет ничего лучше этой вещи: есть не просит, места займет немного, в кармане всегда поместится, уронишь — не расшибется».

Частнӑй пристав Ковалева питӗ сиввӗн йышӑнчӗ, апат хыҫҫӑн следстви тумалли вӑхӑт мар, апат хыҫҫӑн ҫан-ҫурӑм канӑҫ ыйтать, терӗ (ку сӑмахсенчен коллежски асессор пристав авалхи ӑслӑ ҫынсен сӑмахӗсене пӗлнине те чухласа илчӗ), малалла вӑл йӗркеллӗ ҫын сӑмсине касса илмеҫҫӗ, ҫут тӗнчере кирлӗ-кирлӗ мар ҫӗрте сӗтӗрӗнсе ҫӳрекен майорсем нумай, вӗсен тӑхӑнмалӑх аялти кӗпе-йӗм те ҫук, тесе хучӗ. Ку куҫ хыҫӗнче калани мар, куҫ умӗнче калани пулчӗ ӗнтӗ. Ҫакна пӗлтермелле: Ковалев питӗ кӳренекен ҫын. Вал хӑй ҫинчен мӗн каласан та каҫарма пултарать, анчах каланӑ сӑмахсем унӑн чинӗ тата званийӗ ҫинчен пулсан, каҫармасть вара. Вӑл театрта лартакан пьесӑсенче те обер-офицерсем ҫинчен кирек мӗн каласан та юрать, анчах штаб-офицерсем ҫине тапӑнни вырӑнсӑр тесе шутлать. Частнӑй пристав ӑна ҫапла йышӑнни питӗ кӳрентерчӗ, ҫавӑнпа та вӑл пуҫне сулса илчӗ те, алӑксене кӑшт сарса, мӑнаҫлӑн каласа хучӗ: «Тӳррипех калатӑп, ҫак кӳрентерекен сӑмахсем хыҫҫӑн эпӗ ним те хушса хума пултараймастӑп…» терӗ те тухса кайрӗ. Вӑл хӑйӗн урисем утнине туймасӑр тенӗ пек киле ҫитрӗ. Каҫ та пулса ҫитнӗ ӗнтӗ. Ҫӳрени усӑсӑр пулнӑ пирки ӑна хӑйӗн хваттерӗ те кичеммӗн те ирсӗррӗн туйӑнса кайрӗ. Малти пӳлӗме кӗрсенех вараланса пӗтнӗ сӑран диван ҫинче пӗр вырӑна тивертесшӗн мачча ҫине тӑрӑшсах сурса выртакан тарҫине, Ивана, курчӗ. Тарҫи ним шухӑшсӑр выртни ӑна тата ытларах ҫиллентерчӗ; вӑл ӑна, ҫамкинчен шлепкипе ҫапса: «эсӗ, сысна, яланах ухмахла ӗҫпе йӑпанатӑн!» тесе вӑрҫса илчӗ.

Частный принял довольно сухо Ковалева и сказал, что после обеда не то время, чтобы производить следствие, что сама натура назначила, чтобы, наевшись, немного отдохнуть (из этого коллежский асессор мог видеть, что частному приставу были не безызвестны изречения древних мудрецов), что у порядочного человека не оторвут носа и что много есть на свете всяких маиоров, которые не имеют даже и исподнего в приличном состоянии и таскаются по всяким непристойным местам. То есть, не в бровь, а прямо в глаз! Нужно заметить, что Ковалев был чрезвычайно обидчивый человек. Он мог простить всё, что ни говорили о нем самом, но никак не извинял, если это относилось к чину или званию. Он даже полагал, что в театральных пьесах можно пропускать всё, что относится к обер-офицерам, но на штаб-офицеров никак не должно нападать. Прием частного так его сконфузил, что он тряхнул головою и сказал с чувством достоинства, немного расставив свои руки: «Признаюсь, после этаких обидных с вашей стороны замечаний, я ничего не могу прибавить… » и вышел. Он приехал домой, едва слыша под собою ноги. Были уже сумерки. Печальною или чрезвычайно гадкою показалась ему квартира после всех этих неудачных исканий. Взошедши в переднюю, увидел он на кожаном запачканном диване лакея своего Ивана, который, лежа на спине, плевал в потолок и попадал довольно удачно в одно и то же место. Такое равнодушие человека взбесило его; он ударил его шляпою по лбу, примолвив: «ты, свинья, всегда глупостями занимаешься!»

Иван сиксе тӑрса ун ҫийӗнчи плащне хывса илме васкарӗ. Хӑйӗн пӳлӗмне кӗрсен, майор, ывӑннӑскер тата хуйха путнӑскер, кресла ҫине тӗшӗрӗлсе анчӗ те темиҫе хут йывӑррӑн сывласа илнӗ хыҫҫӑн калаҫма пуҫларӗ: — Эх, турӑҫӑм! турӑҫӑм! Мӗншӗн ҫавӑн пек инкек патӑн? Эпӗ урасӑр, алсӑр юлнӑ пулсан, кунран лайӑхрах пулатчӗ; хӑлхасӑр юлам, ку начар ӗнтӗ, ҫапах та чӑтса ирттерме пулать, анчах сӑмсасӑр ҫын… шуйттан кӑна пӗлет вӑл кам пулнине: кайӑк тесен, кайӑк мар, ҫын тесен, ҫын мар, ил те ӑна чӳречерен пӑрах! Вӑрҫӑра е дуэльре касса илнӗ пулсан е сӑмсасӑр юлнишӗн хам айӑплӑ пулсан та ун пекех йывӑр пулман пулӗччӗ; нимсӗрех, пӗр пуссӑр ҫухалчӗ-ҫке-ха!.. Ҫук, ҫук, пулма пултараймасть, — хушса хучӗ вӑл, пӑртак шухӑшласа илсе. — Сӑмса ҫухалма пултарайман, ку тӗлӗкре пулас е ахаль ҫавӑн пек курӑнать; тен, эпӗ йӑнӑшпа хырӑннӑ хыҫҫӑн хам янаха сӑтӑракан эрехе шыв вырӑнне ӗҫрӗм пулӗ; Иван, ухмахскер, илсе хума манса кайнӑ, эпӗ илнӗ те ӗҫсе янӑ… Чӑн та ӳсӗр мар-и тесе, майор хӑйне хытах чӗпӗтсе илчӗ те ыратнипе кӑшкӑрса ячӗ. Ыратни ӑна хӑй чӑнах та ҫывӑрманнине тата ӳсӗр маррине ӗнентерчӗ. Вӑл ерипен тӗкӗр патне ҫывхарса сӑмси хӑй вырӑнӗнче курӑнмӗ-ши тесе пӑхрӗ, анчах ҫав минутрах «мӗнле киревсӗр сӑн!» тесе каялла сиксе ӳкрӗ.

Иван вскочил вдруг с своего места и бросился со всех ног снимать с него плащ. Вошедши в свою комнату, маиор, усталый и печальный, бросился в кресла, и наконец после нескольких вздохов сказал: — Боже мой! боже мой! За что это такое несчастие? Будь я без руки или без ноги — всё бы это лучше; будь я без ушей — скверно, однакож всё сноснее; но без носа человек — чорт знает что: птица не птица, гражданин не гражданин; просто, возьми да и вышвырни за окошко! И пусть бы уже на войне отрубили или на дуэли, или я сам был причиною; но ведь пропал ни за что, ни про что, пропал даром, ни за грош!.. Только нет, не может быть», прибавил он, немного подумав. «Невероятно, чтобы нос пропал; никаким образом невероятно. Это, верно, или во сне снится, или просто грезится; может быть, я как-нибудь ошибкою выпил вместо воды водку, которою вытираю после бритья себе бороду. Иван дурак не принял, и я, верно, хватил ее». — Чтобы действительно увериться, что он не пьян, маиор ущипнул себя так больно, что сам вскрикнул. Эта боль совершенно уверила его, что он действует и живет наяву. Он потихоньку приблизился к зеркалу и сначала зажмурил глаза с тою мыслию, что авось-либо нос покажется на своем месте; но в ту же минуту отскочил назад, сказавши: «экой пасквильный вид!»

Ку чӑнах та ытла та ӑнланмалла мар пулчӗ. Тӳме тавраш, кӗмӗл кашӑк, сехет е ҫавнашкал япала ҫухаласси пулма пултарать; анчах хӑй хваттерӗнчех сӑмса ҫухаласси!.. Майор шухӑшларӗ-шухӑшларӗ те сӑмса ҫухалнишӗн никам та мар, Подточина штаб-офицерша кӑна айӑплӑ терӗ, мӗншӗн тесен вӑл ӑна хӑйӗн хӗрне качча парасшӑнччӗ. Вӑл унӑн хӗрӗпе ҫӳреме хӑй те юратнӑ, анчах авланасшӑн пулман. Пӗррехинче штаб-офицерша ӑна хӗрне качча парасси ҫинчен тӳррӗн каласан, вӑл калаҫӑва халь эпӗ ҫамрӑк-ха, тепӗр пилӗк ҫул службӑра тӑрас пулать, вара шӑпах хӗрӗх икӗ ҫул тултаратӑп тесе пӑрса янӑ. Ҫавӑнта та штаб-офицерша, тавӑрасшӑн пулса, ӑна илемсӗрлетме шутланӑ та ку тӗллевпе тухатмӑш карчӑксене укҫаллӑ тытнӑ пулас; сӑмсана касса илме урӑхла нимле май та ҫук: унӑн пӳлӗмне никам та кӗмен, Иван Яковлевич цирульник ӑна иртнӗ юнкунах хырнӑччӗ; хырӑннӑ хыҫҫӑн та юнкун кунӗпех тата кӗҫнерникун та сӑмса вырӑнӗнчех пулнӑ, ӑна вӑл лайӑхах астӑвать; касса илсен, ыратнӑ та пулӗччӗ, суран час тӳрленсе каснӑ вырӑн икерчӗ пек тикӗс тӑрса юлман пулӗччӗ. Вӑл хӑй пуҫӗнче: офицершӑна суд урлӑ чӗнтерес-и е килне кайса ӗҫ ҫинчен хамӑнах каласа парас-и тесе шухӑшлама пуҫларӗ. Вӑл Иван ҫутса янӑ ҫурта ҫутти алӑк хушӑкӗсем витӗр урайне ӳкнине курчӗ те шухӑшлама чарӑнчӗ. Часах Иван ҫуртана хӑй умӗнче тытса кӗрсе пӳлӗме ҫутатса ячӗ. Чи малтанах Ковалев, ҫак ухмах тӗлӗнсе ан тӑтӑр тесе, ӗнер ҫеҫ сӑмса пулнӑ вырӑна тутӑрӗпе хупласа хучӗ. Иван хӑйӗн пӳлӗмне тухса та ӗлкӗреймерӗ, малти пӳлӗмрен палламан ҫын сасси: — Ковалев коллежски асессор кунта пурӑнать-и? — тесе ыйтни илтӗнсе кайрӗ.

Это было, точно, непонятно. Если бы пропала пуговица, серебряная ложка, часы, или что-нибудь подобное; — но пропасть, и кому же пропасть? и притом еще на собственной квартире!.. Маиор Ковалев, сообразя все обстоятельства, предполагал едва ли не ближе всего к истине, что виною этого должен быть не кто другой, как штаб-офицерша Подточина, которая желала, чтобы он женился на ее дочери. Он и сам любил за нею приволокнуться, но избегал окончательной разделки. Когда же штаб-офицерша объявила ему напрямик, что она хочет выдать ее за него, он потихоньку отчалил с своими комплиментами, сказавши, что еще молод, что нужно ему прослужить лет пяток, чтобы уже ровно было сорок два года. И потому штаб-офицерша, верно из мщения, решилась его испортить и наняла для этого каких-нибудь колдовок-баб, потому что никаким образом нельзя было предположить, чтобы нос был отрезан: никто не входил к нему в комнату; цырюльник же Иван Яковлевич брил его еще в среду, а в продолжение всей среды и даже во весь четверток нос у него был цел, — это он помнил и знал очень хорошо; притом была бы им чувствуема боль, и, без сомнения, рана не могла бы так скоро зажить и быть гладкою, как блин. Он строил в голове планы: звать ли штаб-офицершу формальным порядком в суд или явиться к ней самому и уличить ее. Размышления его прерваны были светом, блеснувшим сквозь все скважины дверей, который дал знать, что свеча в передней уже зажжена Иваном. Скоро показался и сам Иван, неся ее перед собою и озаряя ярко всю комнату. Первым движением Ковалева было схватить платок и закрыть то место, где вчера еще был нос, чтобы в самом деле глупый человек не зазевался, увидя у барина такую странность. Не успел Иван уйти в конуру свою, как послышался в передней незнакомый голос, произнесший: «Здесь ли живет коллежский асессор Ковалев?»

— Кӗрӗр. Ковалев майор кунта, — терӗ те вӑл, васкавлӑн сиксе тӑрса алӑка уҫса ячӗ. Пӳлӗме питӗ хура бакенбардлӑ та, питӗ ҫутӑ бакенбардлӑ та мар, тулли питлӗ, хитре сӑнлӑ полици чиновникӗ кӗрсе тӑчӗ, ку вӑл шӑпах повесть пуҫламӑшӗнче Исакиевски кӗпер патӗнче тӑнӑ чиновник пулчӗ. — Эсир ҫухатрӑр-и хӑвӑр сӑмсӑра? — Эпӗ ҫухатнӑ. — Вӑл халь тупӑнчӗ. — Мӗн калатӑр эсир? — кӑшкӑрса ячӗ Ковалев. Хавасланнипе вӑл нимӗн те чӗнеймерӗ, хӑй чӗтресе тӑракан ҫутӑра курӑнакан тулли питлӗ тата хулӑн туталлӑ квартальнӑй ҫине тинкерсе пӑхрӗ. — Мӗнле майпа? — Тӗлӗнмелле майпа: ӑна ҫул ҫине тухсан тытса чарнӑ. Вӑл Ригӑна каяс шутпа дилижанс ҫине ларнӑ пулнӑ. Тахҫанах пӗр чиновник ячӗпе паспорт та хатӗрлесе хунӑ. Тӗлӗнмелле, эпӗ хам та ӑна малтанах темле господин вырӑнне хурса йышӑнтӑм. Анчах, телейӗме, манӑн куҫлӑх ҫумрах пулчӗ, эпӗ вара ҫав вӑхӑтрах ку сӑмса иккенне асӑрхаса илтӗм. Эпӗ ҫывӑхран ҫеҫ куратӑп, эсир ман умма тӑрсан, питӗре куратӑп, сӑмсӑра та, янахӑра та курмастӑп. Ман хуняма карчӑк та, арӑмӑн амӑшӗ, ман пекех ним те курмасть». Ковалев хавасланнипе ниҫта кайса кӗреймерӗ.

– Войдите. Маиор Ковалев здесь, — сказал Ковалев, вскочивши поспешно и отворяя дверь. Вошел полицейский чиновник красивой наружности, с бакенбардами не слишком светлыми и не темными, с довольно полными щеками, тот самый, который в начале повести стоял в конце Исакиевского моста. «Вы изволили затерять нос свой?» «Так точно». «Он теперь найден». «Что вы говорите?» закричал маиор Ковалев. Радость отняла у него язык, Он глядел в оба на стоявшего перед ним квартального, на полных губах и щеках которого ярко мелькал трепетный свет свечи. — А как это? — Странным случаем: его перехватили почти на дороге. Он уже садился в дилижанс и хотел уехать в Ригу. И пашпорт давно был написан на имя одного чиновника. И странно то, что я сам принял его сначала за господина. Но к счастию были со мной очки, и я тот же час увидел, что это был нос. Ведь я близорук, и если вы станете передо мною, то я вижу только, что у вас лицо, но ни носа, ни бороды, ничего не замечу. Моя теща, то есть мать жены моей, тоже ничего не видит. Ковалев был вне себя.